Текст книги "Рихард Феникс. Море. Книга 3"
Автор книги: Татьяна Клявина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)
– Может, мы поторопимся? А то скоро стемнеет. Как тогда ехать, как дорогу разобрать? – засопел Бэн, глядя, как Мару неторопливо пьёт пенный дар.
Горец не ответил, а новый знакомец, дохнув перегаром, уставился на ученика лекаря. Тот наконец смог рассмотреть татуировки на его вытянутом лице: два треугольника походили на щегольскую бородку, по впалым щекам до нижней челюсти и к ушам шли по три полосы, как усы лесного кота, брови тоже были забиты, и над носом от них поднимались острые линии, делая довольно открытый взгляд хмурым, да ещё такому видимому настроению добавляли мрачности подчёркивания под нижними веками, соединённые с наружными углами глаз. В правом ухе у Корвуса болталась длинная серебряная серёжка, похожая на женскую, а причёской напоминал Чиёна: чёрные волосы остались лишь над высоко выбритыми висками. Длинные, почти до лопаток, они гладкой волной лежали на одном плече.
Парень икнул, Мару пнул его под столом и переспросил:
– Что, разобрать дорогу? Тут же единственный тракт, авось не собьёмся.
– Но скоро же ночь на дворе! – заметил Бэн недовольно.
– Не ссы, толстожопый! Я эту дорогу знаю как свои пять пальцев. Покажу. Со мной не заблудите… И-ик! – вновь икнул Корвус, подцепил свою кружку, едва не уронив тарелки, сполз со стула, шатаясь и хватаясь за соседние столы и за людей, пробрался к пивным бочкам.
– Да он же пьяный в дрободан! – прошептал Бэн. Горец пожал плечами.
На звон рассыпавшихся монет у бара повернулись головы. Хищные взгляды упёрлись в открытый мешочек. Корвус нагнулся, едва держась на ногах, чтобы поднять свой выигрыш, а к нему уже подобрались двое.
– Хэй, парниша, тебе, видать, выпивки хватит! – сказал один, вставая перед ним, а второй зашёл за спину и протянул руку над головой Корвуса к кошелю.
– Поможем? – выдохнул Бэн.
– Просто смотри, – ухмыльнулся Мару.
Резкий точный удар пяткой в живот отбросил второго назад. Корвус нагнулся сильнее и снёс первого с ног, повалил. Другой бросился на помощь. Молниеносный рывок. Удар. Хруст. Опустилось колено, разжались руки на затылке второго, и из сломанного носа хлынула кровь.
– Да сучьи вы задницы! – взревел Корвус, пододвигая к хозяевам едальни собранные монеты, пока посмевшие напасть неудачники валялись на полу. – Я хотел быть пьяным, а теперь трезвый! Ну что за жизнь⁈ Я сюда приезжаю пить и драться! Драться и пить! На какую, скажите, задницу, мне нужно быть тут трезвым?
– Не бузи, а то вылетишь, – предупредил чернобородый, выставляя бутылки перед Корвусом.
– Сам уйду! Уеду! Отпуск-то закончен. А мне ещё домой в Укуджику без малого третину месяца в седле трястись. Не жопься, хозяин, давай ещё выпивки! На все! Нет, стой! Вон ту монету верни, я конюшему оставлю за заботу о моём Буруне.
Бородач подал две холщовых сумки, в которые парень погрузил бутылки и с этим громыхающим грузом вернулся к столу.
– Вы готовы ехать? Так поднимайте свои задницы и вперёд! Чего расселись?
– А заплатить за стол? – нахмурился Бэн.
– Уже всё заплачено, – хмыкнул Мару и допил своё пиво. – А тебе вещи из комнаты надо забрать? – обратился он к будущему провожатому.
– Вот мои вещи! Всё, что мне действительно нужно,– тот потряс сумками. Бутылки радостно зазвенели.
– Думаешь, довезёшь это добро в целости и сохранности? – полюбопытствовал Бэн.
Корвус выразительно поднял одну бровь и хохотнул:
– Я не собираюсь везти их в Укуджику, а выпью всё по пути!
– Что-нибудь из еды возьмёшь? – подцепив с тарелки последний ломтик мяса, спросил Мару и принял поданный хозяином свёрток с провиантом.
– В задницу еду! Вино – вот лучшая пища! Да и там, в Укуджике, пить мне будет некогда. Работа-сука не даст.
– Тогда пойдём. Хозяева, мир вашему дому. Эве привет. Увидимся! – крикнул Мару и первым направился к двери. За ним – Корвус.
Бэн поотстал, чтобы попрощаться. Чернобородый стиснул руку парня, заглянул в глаза и, нахмурившись, произнёс:
– Когда к тебе Ерши подошёл в первый раз там, на площади Волчицы, я сразу смекнул, что ты ему приглянулся. Верни мальчонку!
– Верну, – пообещал Бэн и вышел под гомон толпы, пение и стук переполненных кружек.
Как и было уговорено, сначала направились к Добромиру в забегаловку «Лисий Хвост», что ютилась возле арки на площади Волчицы. В свете заката бронза пылала оранжево-красным. Низкое ограждение не давало приблизиться к статуе, чья голова повёрнутая к старому маяку, указывала на невидимые связи, на историю, случившуюся здесь четырнадцать лет назад, а может, и не только на неё.
Бэн замер у преграды, вглядываясь в морду волчицы и вновь ему почудилось, что статуя говорит с ним, напоминает об обещании, о клятве, которую он дал сам себе. Мешочек с бубенчиком с шутовской шапки Ерши жёг внутренний карман, подгонял действовать. И тихий голос, так похожий на голос Ирнис, произнёс внутри головы: «Помни, не забывай».
– Помню и не забуду, – шепнул ей Бэн.
– Ты чего там задницу приморозил? – обернулся Корвус, придерживая дверь для Мару.
Ученик лекаря вновь глянул на статую, ему почудилась одобрительная улыбка в выражении её морды. Не ответив новому знакомцу, он тоже вошёл в забегаловку, где уже ждал наставник.
– Все собрались? Чиён не с вами? – спросил Добромир, утирая полотенцем руки.
– Нет. Мы его больше не видели, – сказал Бэн, Мару только цыкнул.
Дракатри внимательно посмотрел на горца, выгнал всех на улицу, запер забегаловку на ключ и повёл ребят через арку, мимо дома городового по узким улочкам в звериную лавку.
Крытый амбар с небольшим загоном стоял в низине между двух холмов. Владельцем лавки оказался тот рыжий пройдоха, с которым дрался Зраци. И по одной кривой ухмылке Бэн понял, что человек этот хитрый и, может быть даже, ушлый.
– Здравия, Добромир, с чем ты ко мне пожаловал? Да ещё и в компании молодых людей?
– Здравствуй, Репей, эти молодые люди хотят вернуть Ерши в Макавари. А у тебя есть один зверь, который поможет им добраться до него очень быстро.
– Ты знаешь мою цену. Сомневаюсь, что у детей найдётся столько денег. Пусть берут лошадей, уступлю по сходной цене.
– Не пойдёт. Нужен именно даххри, – гнул своё Дракатри.
– Не-не-не, они ж даже в финале провалились. Посуди сам, Добрый. Тут никак. А ту зверюгу только продам, да за большую цену, никаких взаймы.
– Деньги есть, – вставил Мару, потянулся за пазуху, но Добромир остановил его жестом.
Корвус зевнул и бросил:
– Я пойду заберу Буруна, а вы тут разбирайтесь. Скоро буду.
Неслышными шагами он удалился, даже бутылки не звякнули. Добромир, Бэн и Мару стояли напротив хозяина звериной лавки. Тот сложил на груди руки и, глянув на горца, предложил:
– Давай сделаем проще, Добрый. Вы мне отдаёте чернявого, а я вам ту зверюгу, и никаких денег не надо.
Бэна шатнуло от этих слов, Мару посерел лицом. Дракатри оглянулся на него и задвинул себе за спину. Голос Добромира стегнул хлеще кнута:
– У нас не продают людей. Или забыл?
– Это не продажа, а обмен. Мой сват рассказал, что чернявый на днях в пух и прах продул в шнэк на двенадцать карт. За это его отправили отрабатывать в бордель. Смотрю, быстро отработал. Так чего тогда мне его не отдать, а? Я ж в самом хорошем настрое с ним обращаться буду…
Он не договорил. Звонкая оплеуха разнеслась эхом меж двух холмов. Бэн потряс отшибленной рукой и схватил дельца за грудки, приподнял.
– Повтори! – потребовал он сквозь зубы и занёс уже кулак.
– Добрый, забери своего кабанчика! Так дела не делаются! – прикрывая руками лицо, взвыл Репей.
– Знаешь, а я ведь могу и добавить. Мы слишком долго закрывали глаза на игорный дом твоего свата. Пора бы взяться за него, прикрыть лавочку. Бэн брось его… В смысле, отпусти, – добавил Добромир, когда ученик сделал шаг от перекинутого через плечо дельца.
Репей охнул и с трудом поднялся, прокряхтел:
– Добрый! Не стоит натравливать на меня твоего ученика. На мне где сядешь, там и слезешь.
– А кто здесь натравливает? По поводу игорного дома: я разберусь. Лично. По поводу чернявого: ты его не получишь, бордель его не получит. Скажи-ка, Репей, всем ли ты передаёшь то, что узнал от свата?
– Да ничего я не передаю! Я своими глазами видел, как чернявый твой выходил из борделя в вечер, когда мальца покалечили эти уроды.
– Кому. Ещё. Ты. Это. Сказал? – вопросил Добромир.
Бэн, уже стоявший рядом с ним, почувствовал, как сжался желудок и затряслись поджилки, воздуха снова стало не хватать, лёгкие отказывались раскрываться. Мару, отвернувшись за спиной Добромира, прятал лицо в ладонях, множество украшенных косичек ещё больше скрывали его.
– Да никому я не рассказываю! Чего ты прицепился⁈ – отпирался Репей.
Дракатри сделал шаг вперёд. Делец замахал руками и со скрежетом в голосе признался:
– Ну друганам своим. Мы сидели пили, ели, отдыхали. Меня спросили, что в тот вечер было, когда наехали на мальца, ну дак я и рассказал, мол, ты с мужиками пацанёнка утащили, ученик твой ещё с одним пошушукались и ушли, а тут чернявый из борделя вывалился, еле на ногах стоял и тоже ушёл. Ну дак что я? Есть вопрос – есть ответ!
Добромир резко выдохнул, бросил взгляд через плечо на Мару. Бэн с трудом схватил воздух и, желая поддержать друга, встал с ним спина к спине, нащупал дрожащую маленькую ладошку, переплёл пальцы. Слабое пожатие стало ему благодарностью. Дракатри взглянул на Репея, продолжил допрос:
– И было это в тот вечер, когда ты с твоими дружками нашли посреди дороги свёрток никшека?
– Агась! Нашли! А чего он лежит? Мож, с тех убивцев выпало⁈ Мы шли себе и нашли. Да не просто никшек, а чистый! И шогри немного. Такого славного шогри с этой стороны Разлучинки вовек не сыскать. Попробуешь? – Предложение потонуло в гневном выдохе Добромира. – Ну не хочешь, как хочешь. Нам же больше достанется.
– Вы оставили у себя эту дрянь для личного употребления или продаёте?
Ещё шаг к дельцу. Тот юркнул за внутренний низкий заборчик загона, затараторил:
– Добрый! Добрый, не гони! Ты знаешь меня! Я всегда в казну городскую с каждой продажи несу! Всё, что продали, ровнёхонько разделили и часть в казну.
– Может, посчитаем по выписным книгам?
– А посчитай, коли время есть! Вот прям сейчас пойдём и посчитаем!
– Это успеется. Вот только сначала мы заберём зверя.
– Пф! Тварь бесценна! – выдавил кривую улыбку Репей.
– Да ну! Знаю, к тебе приезжали за ней из дальних краёв, а ты зажал. Чего не продал тогда? Денег мало предлагали? Это ведь южный зверь – ему на севере не место.
– Так был бы тот, кто на юг направляется, от души бы отдал. А так всё северяне, да коллекционеры – не те они люди, чтоб чудо южное заморское отдавать.
– Были южане в том году. Я их лично к тебе приводил. Облагодетельствовал бы и себя, и зверя.
– Да-да. Пройдохи они, почище меня были! Где ж покупателей хороших сыскать, не гнилых, подскажи, а, раз ты у нас так хорошо разбираешься?
– Да хоть бы этим ребятишкам. Они скоро на юг двинут, – махнул Добромир за спину. – Зачем ты всех посылаешь, отказываешь возможным покупателям? Не продал ведь в этом году ни одной животины.
– Мне же эти зверюги как малые дети! Абы кому не отдам! Жалко.
– Ведь и тебе надо на что-то жить? – вкрадчиво произнёс Дракатри, сделав упор на последнем слове.
Делец побледнел, передёрнул плечами, взгляд заметался, а руки то дёргали завязки на горловине рубахи, то сжимали подпёртую камнем калитку внутреннего загона. Голос Репея стал трескучим, будто говорил через силу:
– Дак не без этого, Добренький! Не без этого. Так что предложить можешь за эту тварь?
– Предложить? Я⁈
– Ну или ребятишки твои. Вроде, там деньгой пахло от того, спрятанного, – криво осклабился он, пытаясь за Бэном увидеть Мару, но их заслонил Добромир. Делец сплюнул и процедил: – А-ага, благодетель значит. Я по-онял: пришлым – всё, своих – пугать. А что мне-то за это будет?
– Давай лучше поговорим о том, чего тебе за это не будет?
– Так дела не делаются, – помотал головой Репей. – Есть товар, есть купец при деньгах или ещё чём полезном – будет обмен. А нет – ничем не могу помочь.
– Верно говоришь о полезном. И ни только полезном, простые радости тоже нынче в цене, – будто намекая на что-то, произнёс Добромир.
– Хочешь сказать?.. Не понимаю! – передёрнулся Репей и оглянулся на амбар, откуда заслышались ржание лошадей, шорохи, фырканье и будто когтистая лапа полоснула по камню. – Минуту – успокою тварей!
Делец скрылся в амбаре. Оттуда послышались окрики: «Цыпа-цыпа, ну ходь на место! И ты давай, раскорячился тут! Не кусайся, сучья ты падаль!».
– Цыпа? Там у него куры? – спросил Бэн вполголоса.
– Нет. Даххри. Нужный нам зверь. Они из яиц появляются, – ответил Добромир и подошёл к ребятам, обогнул, поднял к себе лицо Мару за подбородок и сурово произнёс: – Ух, и наворотил ты делов! Похерил себе всю репутацию. Чего ж ты так, а?
Мару сжал руку Бэна, но не ответил. Его всего колотило.
– Э-эх, глупый ребёнок. Чтоб от Бэна ни на шаг не отходил и больше мне тут глупостей не делал. Понял? А я уж это дело как-нибудь улажу.
– Спасибо, – сдавленно ответил горец и привалился спиной к спине друга.
Добромир вернулся к загону. Оттуда появился делец, держа в одной руке короткий хлыст, проворчал:
– Разбуянились. Людей новых почуяли. Так на чём мы остановились, Добрый? Видишь, некогда мне! Твои ребятишки мой товар тревожат почём зря.
– На половичке мы остановились. Красном. Над крышкой погреба в землянке за ежевичным холмом.
– Добрый! – вскричал Репей и зло прошипел: – Это уже не город! Власти твоей там нет!
– А я не говорил про себя. Весна на улице, птицы-звери просыпаются. Мало ли кто позариться может на брагу из разбавленного кокке, которая к тому же наставается так далеко от людей…
– Да… Нет… О чём ты, Добрый?.. Я… Я же… – залепетал Репей, но Дракатри, будто не замечая этого, продолжил:
– … и с которой в казну ни полпалыша не упало.
– Это угроза? – стискивая хлыст, спросил делец.
– Предупреждение и сделка, – пожал плечами Добромир. – Но не полная.
– А что ещё? – Репей сплюнул сквозь зубы, утёр рот рукавом.
– А ещё ты забываешь ту историю с чернявым и дружки твои тоже. Если что всплывёт…
– Ты так говоришь, будто… – Репей засопел и трубно высморкался, вытер пальцы о штаны, уже не глядя на собеседника, уставился в землю.
– Будто у меня есть знакомый, который с удовольствием бы сделал эту лавку процветающей?
На это Репей пожал одним плечом и кивнул, обернулся на амбар, да так и застыл, слушая Добромира.
– Допустим, есть. И это бы всем было в радость. Кроме, пожалуй, тебя.
– Да понял я! Забирайте! Забирайте тварюгу и проваливайте. И седло от неё забирайте! Сам сшил! – вскричал Репей, бросил хлыст на землю, вскинул руки. Лицо его пошло пятнами, на щеках задрожала влага. – Ты же всю душу вынешь, сердца у тебя нет! А ещё добрым зовёшься. Только обещай, – он в три прыжка оказался перед Дракатри, сложил молитвенно ладони перед грудью, прошептал: – обещай мне, Добрый, что детишки твои на юг его отведут, где ему самое место!
– Обещаем, – ответил за наставника Бэн.
Репей махнул рукой, подобрал хлыст и скрылся в амбаре.
– Цыпа-цыпа, ходь сюды, иди-иди, седлаться будем. Хороший мальчик, хороший.
И вскоре в полутьме амбара вспыхнул ярко-оранжевый глаз.
Глава 88
Вперед, за Ерши!
Рихард
Щиты не горели. Щиты из чешуи Боа-Пересмешников не горели. Это сейчас радовало Рихарда. А больше, пожалуй, ничего.
Когда горизонт позади обагрился закатом и показалась пастушья звезда, Феникс понял, что внутренний огонь больше не согревает, хилеет и редеет, и крылья не столь упруги и послушны, как были ещё вчера. Сила, отравленная ядом агачибу, окрасила их в болезненно-фиолетовый, едкий. А вскоре Рихарда начало знобить в полёте, и пламя стало почти серым, неживым. Боясь не дотянуть до берега, мальчик спустился на сомкнутые щиты, спросил, сколько ещё до цели.
– Долго, но меньше суток, – хмуро ответил Джази, глядя на кольцо.
– Мне надо немного передохнуть… – прошептал Рихард, утыкаясь носом в щиты.
Сон нахлынул тягучей волной. Виделся Лагенфорд с утёса: точёные башни и шпили, трепещущие на ветру флаги, нерушимый монолит стен. Телеги и люди двумя потоками текли в город и из него где-то там, далеко внизу. А за спиной было тепло. Там дом. Семья. Там горы и школа. Там то важное, что было всегда и впервые оказалось так ощутимо далеко, недоступно, почти потеряно. Мальчик улыбался, во сне оказавшись вновь у школьной библиотеки.
Все уроки по духознанию – литературу, историю, общение, письмо – Рихард игнорировал, считал бесполезными, в отличие от мирознания. Не только науки о растениях и животных, но и о себе. О теле и душе – так назывался любимый предмет мальчика, который вёл старик Кобальд. «Вот будет у тебя инициация, – говорил он, нажимая между лопаток Рихарда, чтобы тот мог обхватить стопы ладонями, – так эта скукотища – бег, прыжки всякие, подтягивания – сразу станут интересней. Поймёшь, что к чему, для чего я вас тут гоняю. И силушку будешь открывать постепенно в себе. Как и где она зарождается, как подпитывается, как использовать, чтоб себе не навредить, через что она проходит – вот этому я тебя обучу, как будут занятия о силе и духе. Держись, птенчик, спуску не дам!» И мальчик ждал, исправно посещая лишь уроки Кобальда.
И обещанного, желаемого не случилось. Всё обрубил суд. Рихард судорожно всхлипнул, не приходя в сознание.
Снилось ему, как учитель качает головой и говорит: «Эх, рановасто ты, птенчик, крылышки раскинул. Смотри, как бы весь огонь с тебя не вышел. Но ты не грусти, держи, займи моего пламени. Авось, сочтёмся». И протянул на широкой ладони танцующий золотой лепесток.
Рихард вздрогнул и проснулся. Увидел звезду впереди и, подпрыгнув, взлетел. Будто бы сила и впрямь возросла. Так он и летел: до темноты в глазах и пепла с крыльев, а потом краткий сон на щитах. Только они сносили его пламя, не горели. Это радовало. А сны больше не приходили. Лишь ощущение танцующего золотого лепестка в ладонях и прочно засевшая в голове мысль подбадривали его. «Я вернусь, чтобы отдать долг. Ведь там, впереди, меня кто-то ждёт».
Но полёты становились всё короче, а сны – длиннее.
Тёмные мысли ползли из чёрного колодца. Плита надежды, которой был тот колодец завален, трескалась каждый раз, как крылья не сносили порывов ветра, бросая птенчика вниз. И мысли были уже не о том, чтобы бросить всех здесь, средь открытой воды и огромных чудовищ, а о смерти. Собственной смерти. Долгой, мучительной и холодной. Не одинокой – это обнадёживало и печалило одновременно.
Обратится ли огненной птицей или, истратив все силы, бесполезным кулём сгинет в морской пучине – эти исходы страшили всё меньше, он привыкал к ним, как к горькой микстуре, зная, что она избавит от мук. И это казалось правильным. Только бы добраться до берега, а дальше…
«Ничто не вечно», – думал Рихард, отдавая на сохранение Алеку свисток и персиковую косточку, что висели до того на шее. Мальчик опасался, что пламя, более не столь послушное, прожжёт и их, как это случилось с жилеткой, выгоревшей полностью, несмотря на пропитку раствором против огня. Концентрации хватало лишь на то, чтобы не сжечь случайно верёвку, обмотанную вокруг пояса. Уже третью за полёт. Последнюю из бывших в лодке.
Лукреция не показывалась, и Рихард перестал думать о ней, выгнал из головы, и тогда более глубокая трещина прошла по плите надежды, и тьма просочилась наружу. Отчаяние и страх захлёстывали изнутри. Но надо было лететь. Там – ждут. Там – жизнь. Там ему помогут. Может быть…
Он обнаружил себя распластанным на щитах, не помня, как спустился. В отблесках серого пламени, бьющего из спины вверх, сносимого ветром в сторону, Рихард разглядел кого-то под собой. «Отражение?» – подумал он вяло и прижал левую, изрезанную перьевидными, сочащимися огнём и кровью шрамами ладонь к прозрачной поверхности щита. И понял, что ошибся.
Под ним на крыше надстройки лежал Джази без платка на голове. Чешуйки на его висках серебрились в свете тонкого месяца. Боа-Пересмешник. Из чешуи его родичей сделаны эти щиты. Сама жизнь – проявление силы богов – заключена в них. Пират глядел в глаза Рихарда, не мигая. Поднял руку и приложил с той стороны от ладони мальчика. Тот чуть улыбнулся, заметив, как далеко выступают пальцы парня, да и сама ладонь была больше. И Феникс готов был поклясться, что сейчас ощутил тепло от этого, разделённого щитом, прикосновения.
Джази что-то сказал. Мальчик вяло прочертил указательным пальцем вправо-влево, пытаясь этим дать понять, что слова не достигли ушей. Да и шум моря, и крики птиц давно остались на границе слышимости. Пират приподнялся, опираясь искусственной рукой, не отрывая ладони другой от щита, дохнул на прозрачную преграду и написал зеркально, чтобы Рихард мог прочитать: «Не сдавайся. Мы в тебя верим». Едва заметный кивок был ему ответом, и тьма забвения вновь забрала Феникса. Он проснулся ещё затемно. И вместе с прежним обещанием вернуться к ждущим его добавилось ещё одно: «Не сдамся!».
* * *
Бэн
– Ой, какая большая собачка, – поражённо выдохнул Мару, выпуская ладонь Бэна.
Добромир, такой высокий, широкоплечий, стоял впереди, он должен был заслонить собой зверя, но тот превосходил его ростом. Хозяин лавки, вёдший подопечного в поводу, ухмылялся, наблюдая за произведённым эффектом.
– Значит, знакомьтесь, – Репей похлопал зверя по серо-коричневой шее,– эта зверюга называется даххри, а имя я ей дал Хойхо. Он уже привязался к нему, так что поменять сложно будет. Хойхо, пока он был ещё в яйце, пираты сюда привезли с южных островов с той стороны мира. Дак тут, на севере, я его и поменял кой на чо. Не знал, что это тогда ещё, так, на интерес. Это потом из книг всяких умных вычитал, что оно такое, да как с ним быть. Теперь ему два с половиной года. Жрёт всё. Каков красавец, а⁈
– Седло надёжное, не сползёт? – строго спросил Добромир.
– Нет, я ж сам его шил, – заверил делец и подёргал за широкий ремень на грудине Хойхо.
Добромир оглянулся на ребят, отошёл в сторону, приглашая осмотреть заморское чудо. И зверюга предстала во всей красе.
Она была огромной. Развитое тело с крепкими мышцами, короткая лоснящаяся серая шерсть, длинные лапы и шея, мощная голова… Бэн едва удержался от вскрика, когда Хойхо раззявил пасть и зевнул. Нижняя челюсть расползлась надвое, будто змеиная, вывалился красный язык, блеснули на фоне чёрного зева длиннющие белые клыки. Зверюга издала высокий звук, похожий на собачье «ау-уф» и челюсть с клацаньем сомкнулась, лишь в середине нижней едва заметно обвисла кожа. Прямо на Бэна уставился любопытный оранжевый глаз посреди лба.
Хойхо направился к ребятам, таща за собой упирающегося Репея. Широкие лапы с четырьмя перепончатыми пальцами неслышно ступали по земле. Вот он минул Добромира, и тот действительно верхом шапки едва доставал зверю до уха. Даххри поворачивал голову и так, и эдак, разглядывая ребят. Тёмный хохолок постоянно падал на центральный глаз, а с каждого боку, но ниже и дальше, чем были у обычных собак, виднелось ещё по одному, только меньше. Из нижней челюсти под острыми ушами торчали назад небольшие рога, и закатный свет играл на их завитках.
– Да стой же ты, дурында! – прикрикнул Репей, натягивая повод.
Голова зверя нехотя повернулась к хозяину, и Бэн только сейчас заметил плотные кожаные кольца, обхватывающие рога у основания. От колец и были протянуты поводья-ремешки. Такие же, только шире и толще размещались на теле, выходя из широкого, удлинённого седла с довольно высокой спинкой. Бэн прикинул, что в нём можно даже полулежать, значит, и двое легко поместятся.
Один ремень проходил через грудину, от него между передних лап вёл другой, пересекаясь на рёбрах с двумя более плотными, почти полностью скрытыми кожаной «юбкой» седла. Широкие стремена бряцали поверх неё. Бэн сделал пару шагов в сторону, зверь повёл головой, переводя взгляд то на него, то на Мару. Порыв ветра в лицо донёс запах Хойхо. На удивление приятный, будто тёплое молоко, свежая зелень и отчего-то земляника. Парень улыбнулся и уши зверя встали торчком, поднялась и длинная тонкая шерсть в них, жёсткая на вид.
– Тц, а вы ему, погляжу, понравились, – недовольно заметил Репей и потребовал, поправляя петли на седле: – Ну ответьте хоть что! Нравится? Вам же на нём ехать…
– Очень нравится! – горячо заверил Мару и, раскинув руки, направился к Хойхо.
Зверь закурлыкал, затарахтел – часто-часто завибрировала шея, и из горла донёсся низкий рокот с ликующими повизгиваниями, – закатились в блаженстве боковые глаза, а передний то и дело задёргивала прозрачная плёнка века. Горец бесстрашно чесал Хойхо, тот даже голову опустил и согнул колени, чтоб низкий человек достал, где приятней.
– Ой, всё-о-о, – кривясь, протянул Репей, выпуская поводья. – Сейчас избалуете его, а как наиграетесь, так бросите. А он же верный, преданный! Пропадёт один! Не могут они поодиночке… – голос его оборвался.
– По рукам, – сказал Добромир, обходя Мару с Хойхо, и протягивая ладонь дельцу. Тот вяло пожал и поплёлся в амбар.
– А как залезать в седло? – спохватился Бэн.
Репей крикнул, не потрудившись обернуться:
– Он все команды знает: сидеть, лежать, вперёд, поворот, право, лево, стой. Разберётесь. – Махнул на прощанье рукой и грохнул за собой дверями амбара.
– Зачем вы с ним так жестоко? – спросил ученик наставника.
– Не терплю нарушения правил, – ответил Добромир, косясь на Мару.
Бэн приблизился к блаженствующей зверюге, та курлыкнула и потянулась к нему. Чёрный нос с пол человеческой головы ткнулся парню в щёку.
– Фу, сопливый, – фыркнул тот и заметил, как завилял длинный пушистый хвост даххри. – Ну натурально собака! А тебя ещё цыпа-цыпой зовут.
На этих словах Хойхо, казалось, улыбнулся, высунул язык, пытаясь лизнуть Бэна, не достал и замер, отдаваясь почёсываниям Мару.
– Вам в ночлежке надо что-нибудь в дорогу взять? – спросил Добромир, подбирая брошенный Репеем повод.
– Фляги бы где набрать, – задумчиво произнёс Бэн.
– Корвус сказал, что по дороге будет много источников, – смеясь, сказал горец, теребя брыли Хойхо. – Паёк я наш ему отдал, чтоб самим не тащить. На пару дней хватит с головой.
– Тогда можно ехать, – предложил Добромир.
– А твой друг? Где с ним встретимся? – обратился Бэн к Мару, но наставник ответил за него:
– Он коня оставил, скорее всего, у Проши. А это боковая дорога. Сейчас через неё и пойдём. Ну-ка, давайте попробуем.
Добромир положил ладонь Хойхо на загривок, Мару отстранился, чтобы не мешать, прозвучала команда:
– Лежать.
И зверь подчинился: единым плавным движением подогнул мускулистые ноги, поджав хвост под себя, наклонил голову, лёг и замер. Верх седла оказался Бэну по пояс.
– Чур, я позади! – выбрал Мару и ловко взлетел в стремени, поёрзал, устраиваясь и радостно охая, откинулся на спинку, которая оказалась задней лукой седла. – Залезай, пирожочек, тут места хватит с лихвой!
Бэн замялся, не зная, как подойти к зверю. Решился. Ухватился за петли сбоку седла, поставил ногу в удивительно удобное, широкое, как небольшая ступенька, стремя, подтянулся, перебросил вторую ногу и сел. Странное чувство. Седло, казалось, было поднято чуть выше спины зверя, потому что ноги разъезжались не сильно. На передней луке была ручка, как на сундуке, только из плетёной кожи. Парень взялся за неё, покачался из стороны в сторону. Стопы чётко упирались в стремена, отчего казалось, что стоило немалых трудов сверзиться из такого уютного гнезда, надёжно обхватывающего бёдра.
– Ну как, удобно? – спросил Добромир, с интересом глядя на ребят.
– Невероятно! – выкрикнул из-за спины Бэна Мару.
Ученик лекаря вздрогнул, сосредоточившись лишь на своих ощущениях и забыв о горце.
– Тогда пойдёмте потихоньку. Доведу вас до конюшен, а там и тракт. Вставай!
Под всадниками затряслось и поднялось. И Бэн впервые смотрел на учителя сверху вниз. Смотрел, не отводя взгляд, будто в последний раз.
– Не делай такое выражение лица, – улыбнулся Добромир и велел зверю идти рядом.
Бэн плыл. Его несло высоко, далеко. Весь город со спины даххри вдруг ощутился таким маленьким, а люди, что встречались на пути, расступались, жались к стенам и вовсе походили на букашек. В свете фонарей и свечей их лица казались перекошенными от ужаса. Неприятное чувство – вызывать у кого-то такие эмоции. Бэну от этого стало не по себе. Захотелось спуститься, объясниться с каждым, помочь. Он вдруг спохватился:
– Ой, я ж забыл свой короб с лекарствами!
– Он будет только мешать. Вы быстро обернётесь. Обратную дорогу найдёте. Если я правильно помню, даххри идёт домой по запаху. Просто скажите ему «домой!».
И будто поняв его, Хойхо остановился и, выгнув жилистую шею, уставился на холмы, меж которых ютилась звериная лавка.
– О! Он всё понимает! Хорошая собачка! Хорошая! – радостно похвалил Мару.
Бэн смотрел на гребень длинной жёсткой шерсти даххри, растущей вдоль позвоночника от лба до середины шеи. С каждым шагом гребень мерно покачивался вправо-влево, и эти неспешные движения убаюкивали, усыпляли. Но резкий окрик пробудил парня:
– Щипанные задницы, вот это туша!
– Любопытная у тебя лошадь, – отметил Добромир.
– Это – жеребец! Не видно что ли? – беззлобно огрызнулся Корвус.
Бэн ожидал увидеть какую угодно лошадь у такого странного знакомца Мару, но никак не чёрного дорогущего жеребца той породы, на которых ездили Тени. Ростом Бурун почти равнялся Хойхо. И два зверя, исполнив под седоками игривый танец, переплелись шеями, фыркая, часто дыша, щипая за щёки друг друга. Клацнули зубы, взлаял Хойхо, и Бурун гордо вскинул голову в шапочке с рогом, из угла его рта торчало несколько длинных волос.
– Но-но, – прикрикнул Корвус, – вы ещё тут сцепитесь!
– Это они так враждуют? – спросил Добромир, вкладывая Бэну поводья во вспотевшие ладони.
– Заигрывают, драть их задницу!
– А где ты такого взял? – не сдержал любопытства Бэн.
Корвус покосился на него, выудил из седельной сумки бутылку, выдрал пробку зубами и хмуро ответил:
– Какая тебе в жопу разница, где? За работу дали. Что я, дурак, отказываться от такой оплаты?
– Хороший жеребец, – кивнул Добромир, поглаживая морду присмиревшего Буруна. Чёрные глаза его закрылись, точёная морда уткнулась в плечо Дракатри. – Такой до Укуджики дней за пять довезёт.
– За восемь же, – вклинился заскучавший Мару.
Корвус глотнул вина и тронул поводья Буруна, на чьём пути стоял Добромир. Но умное животное тактично обогнуло мужчину, напоследок тронув мягкими губами щёку.
– Ишь, а зверь-то более человека воспитан, – улыбнулся Добромир и повернулся к Бэну с Мару.
– Ну давайте, ребятишки, в путь! С попутным ветром. Верните Ерши домой. – Он хлопнул даххри по боку и приказал: – Вперёд!
Ребята не успели и слова сказать, как Добромир остался за поворотом, а Хойхо догнал Буруна. Вот и Макавари оказался за плечами, а впереди – тракт с красными деревянными арками, поля, за ними – горы, на верхушках которых в красно-рыжем закате розовел снег.
