Текст книги "Рихард Феникс. Море. Книга 3"
Автор книги: Татьяна Клявина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)
– Я не хочу тебя обманывать, мой мальчик, – говорила старая Йарджа, – но ты или кто ещё из твоего рода с такими же волосами должен быть принесён в жертву в вулкане Штрехнан, иначе дети Солнца прогневаются после пробуждения и изничтожат своих потомков – тысячи жизней против одной. А взамен никакого божественного гнёта, и все потомки Радонаса обретут чистые, способные любить сердца, а не алкать крови, не устраивать жатвы. Об этом было сказано на древней скрижали, которая хранится вместе с серединой плиты-календаря в городе Солнца, Виллему, близ того вулкана. Пуп земли – так мы его называем.
Алек, оцепенев, слушал старейшину. Не веря, не желая во всё это верить. Но лишь одно подсказывало, что всё это правда: старейшина откуда-то знала, что после стрижки волосы его отрастали быстрее обычного; что с кончиков шла горячая кровь, а отрезанные волоски мигом чернели и распадались пеплом. Никто не знал этого, но она… «Может, попробовала, пока я там валялся без сознания?» – в панике думал он, но сердце подсказывало, что он ошибался, иначе бы почувствовал. Он всегда чувствовал, когда срезали хотя бы волосок: от этого долго стоял звон в ушах, а потом могло весь день тошнить. Он сжимался в комок под жалостливым взглядом старейшины и вспоминал, как отец принудительно обривал его волосы в детстве каждый проклятый день.
– Прошло столько лет, как истинный наследник престола Радонаса, Цевер, покинул свой дом и обзавёлся детьми на чужбине. И потомки братьев его всё время рыщут, их ищут.
– Зачем?
– Ты не догадываешься, мой мальчик?
Алек не знал, каким местом думает знать, а уж чужеземная и подавно, но даже у него под печальным взглядом старейшины появились некоторые мыслишки. И старая Йарджа не пощадила его – подтвердила:
– Чтобы убрать с пути навсегда, удостовериться, что больше некому будет претендовать на трон.
– Какая чушь, – мотнул головой Алек. Эти побасенки его не касались, так чего ради весь этот разговор⁈
– И как тебя Тени не сдали радонасцам, когда наносили клейма – ума не приложу⁈ Ведь в Лагенфордских газетах периодически писали о розыске людей с такими, как у тебя, приметными волосами.
– Не видели. Мне разрешили не снимать повязку с головы до момента казни.
– Повезло.
– Да всё равно как-то, – покривил душой Алек.
Старейшина спросила про призыв, про точную дату, подсчитала на пальцах, вздохнула:
– Скоро… Сожалею, что тебя заберут.
Мальчик отвёл взгляд. Ему очень нравилось в Скрытой деревне, но всё же сказал:
– Надеюсь, обещания своего Рихард не забыл.
– Если нет – оставайся. Тут твой дом. Мы тебя сохраним, защитим ото всех, обучим…
«И сидеть мне тут, как в клетке, всю жизнь», – думал Алек, разрываясь между желанием увидеть разные места, начать новую жизнь и остаться в ограниченном, но надёжном мирке. Старейшина ласково улыбнулась, обняла его, как родного, погладила, прошептала:
– Поглядим. Но помни, что здесь тебе рады, мой мальчик. Всегда-всегда возвращайся сюда и в горе, и в радости. – И добавила, когда раскрыла объятья: – И, если тебя всё-таки у меня заберут, прошу, береги Мару!
Алек не смог бы отказать в этой просьбе, даже если бы захотел. Ведь здесь его приняли, признали своим. И Скрытая деревня уже в мыслях звучала как «Дом».
Глава 72
Горячие головы
Рихард
Морская охота не задалась.
Понятия не имея, как ловить рыбу, спутники насаживали на загнутую швейную иглу на конце тонкой шёлковой нити то сухарик, то кусочки вяленого мяса, то сморщенный изюм. Будто насмехаясь, пёстрые рыбёшки вились у поверхности, объедая наживку, выпрыгивали почти на метр и плюхались, поднимая искрящиеся брызги. Те, что побольше, будто дразня, и вовсе перелетали лодку, расправляя на воздухе тончайшие плавники-крылья. И путешественники, открыв рты, смотрели на это чудо, лишь потом, когда слышался всплеск, ругали себя за нерасторопность.
Ветра не было и только бережное, почти незаметное течение увлекало судёнышко в неизвестно каком направлении. Солнце уже давно прошло над головами, и Рихард, хоть и веря в своего нового друга, нет-нет да и касался свистка на груди. Уже и Лукреция принялась бросать на него нетерпеливые взгляды.
– Давай ещё немного подождём! – не выдержал мальчик.
Девушка пожала плечами, втянула импровизированную удочку в лодку и, отцепив иглу, подала Рихарду. Тот, не раздумывая, воззвал к силе. Жар пробуждающей волной хлынул по телу, усилился в ступнях, отчего капельки на палубе рядом с шипением испарились. Огонь поднялся от низа кверху и вышел из самых кончиков пальцев левой руки. Загнутая игла в правой раскалилась. Рихард перехватил её за середину, выпрямляя, выглаживая, вытягивая, как глиняную фигурку.
– Ну вот и всё.
Он подул на иглу, остужая. Лукреция, наблюдавшая молча, вздохнула, обняла себя за плечи и заговорила, то опуская взгляд, то поднимая, и в эти мгновенья светло-серые волны радужек, казалось, затапливали острова зрачков.
– Я должна извиниться… – начала девушка.
Длинный шрам на её лице и кончики ушей сильно покраснели. Рихард нахмурился, не помня провинности, но Лукреция не заставила его ждать:
– Когда мы сбежали с корабля, я сказала, что ты не сможешь пользоваться огнём в море… Да, я помню, что речь шла про туман, но всё же влага она и есть влага – хоть в воздухе, хоть под лодкой. И я, признаться, не ожидала, что ты так быстро освоишься.
Рихард вздохнул, едва удержался, чтобы не зацокать языком и не закатить глаза, как делали взрослые в родной деревне. Подумал: «Тяжело с этими девушками. Сами себе чего-то напридумывают, сами потом с этим ходят и мучаются. И чего им спокойно не живётся?..». И вспомнил Ирнис с её правдивой ехидностью. Даже пара встреч с юной княжной Энба-волков оставили в мальчике незабываемые впечатления.
– Давай не будем. Ведь ты мне теми словами помогла, – примирительно заговорил он, улыбаясь и ловя виноватый взгляд девушки. Та, не выдержав, фыркнула. Рихард добавил: – Ведь это был вызов. Я начал учиться здесь, в море. А дома и помыслить не мог, чтобы призвать огонь у воды. Не ты должна извиняться, а я должен тебя благодарить. Понимаешь? Спасибо! От чистого сердца, спасибо, Лу!
– Тогда мы квиты! – Девушка вдруг коснулась губами кончика его носа, выдернула из пальцев остывшую иглу и ушла в палубную надстройку, взметнув бирюзовый плащ.
Рихард, уже привыкший к переменам настроения у спутницы, лишь плечами пожал. Он вернулся на нос, перекидывая кольцами через руку просохшую верёвку и мысленно позвал морского змея, не используя свисток, чтобы не приплывали другие обитатели глубин. И вскоре вода забурлила у правого борта, разрезанная игольчатым гребнем. Ворча и рокоча, поднялось над лодкой чудище, чей белый шрам между глаз в лучах клонящегося к закату солнца казался розоватым.
– Блиц!
Рихард радостно протянул к змею руки, огладил подставленную шею, осмотрел жабры, откуда вытащил сломанный якорь. Место ещё саднило, но не доставляло чудищу неудобств, а фиолетовая жижа и вовсе перестала сочиться. Спокойное настроение монстра передалось мальчику, и он попросил везти их в Макавари, сопровождая речь мысленным образом трёх пирсов меж двух маяков.
Змей покрутился вокруг лодки, сбивая намёрзший лёд со щитов. Затем выбрал направление, поймал течение и, клацнув зубами, перехватил конец поданной ему верёвки. Судёнышко дёрнуло и развернуло. Подгоняемый приказами Рихарда, Блиц поплыл, рассекая студёную воду на встречу ночи цвета раздавленного чёрного винограда.
* * *
Нолан
После видения Рихарда в маленькой комнате для подозреваемых Нолан проспал ещё несколько часов. Лишь звон ключей с той стороны двери и шорох задвижки вырвали мужчину из объятий столь желанного сна. Урмё стоял на пороге, так же как и накануне не глядя на пленённого Феникса. Глаза старшего детектива были покрасневшими, запавшими, в тёмных кругах, лицо осунулось, нос покраснел, как при простуде. Друг выглядел настолько неважно, что, казалось, не спал месяц.
– Надеюсь, ты готов вернуться к работе? – спросил старший детектив. И Нолан молча поднялся.
Коридоры, лестницы, снова коридоры и вот свежий воздух и солнечный свет. Феникс приставил ладонь козырьком ко лбу, глубоко вдохнул. Урмё рядом перебирал массивную связку ключей.
– Сейчас на аудиенцию?
– Нет. Я уже отчитался мэру. Он просил зайти нас вдвоём завтра.
Они направились узкими проулками между домами, куда не выходили окна и двери. Эти тропы среди каменной чащи преграждали ворота и заборы, довольно высокие, чтобы никто не мог перелезть. И от них всех у Урмё были ключи. И так, минуя пустые задворки и шумные улицы, детективы добрались до Университетской площади. Там толпилось множество студентов, которые хором скандировали: «Нет! Нет! Нет! Нет!».
Толпа волновалась, вскидывая транспаранты и растянутые на палках белые отрезы тканей, по которым на просвет змеились надписи. Вдалеке, на подмостках у ограды университета, возвышалась над толпой невысокая женская фигурка. У Нолана внутри что-то перевернулось, и он спросил сдавленным голосом, кто это.
– Ксения Сорган. А перед ней юные светила медицины Лагенфорда.
– Её проект по дарованию жизни Фениксам…
– Верно, – Урмё щелчком сбил кепку на затылок, щурясь, глянул на бунтующих, – они считают, что у больных женщин будут рождаться больные дети. А если мать не смогли излечить, то есть вероятность, что лекарства нужного ещё не придумали и дети унаследуют недуг.
– И это ведь не всё?
Нолан заметил на нескольких, развернувшихся в его сторону транспарантах изображение оранжевой птицы и пламени. Перечёркнутых – как и следовало ожидать. Урмё то ли кашлянул, то ли усмехнулся, сказал:
– Ты ведь знаешь, что после сожжения города Виллему твоим отцом, Фениксам запретили обучаться на медицинском? А тут буквально и врачей работы лишают, и племя твоё расширяют за счёт обычных человеческих жизней. Кто бы не взбунтовался⁈
– Фениксы не виноваты, что могут помочь людям. И Ксения, между прочим, человек! Я не пойму, Урмё, ты их осуждаешь или поддерживаешь?
– Ни то, ни другое. Просто не хочу бардака в городе. Тени с утра на ушах стоят, как в газете статья Ксении вышла. Беспокойно мне за твоё племя, мой… напарник. Массовые волнения не проходят быстро. Лучше бы бунтовщики лекарства искали, чем тратили здесь время. Но ведь ничего горячим головам не докажешь. Ладно, пойдём. Надо пообедать и обсудить дальнейшую стратегию нашего расследования. Пора бы его уже завершать.
– Хочешь всё так оставить? Но как же Ксения? Её же там затопчут! – воскликнул Нолан, вглядываясь в тонкую девичью фигурку, размахивающую руками. Ветер доносил обрывки речи новаторши, которой та пыталась урезонить толпу. Но всё было тщетно.
– Йон-Шу собрал гарнизон. Почти две тысячи стражей по периметру. А мы сейчас бессильны. Ксения знала, на что шла. Ведь её, как и тебя в семнадцать лет, называют гением своего времени. О, вот и начальство. Приветствую, Йон-Шу.
Нолан отвернулся от волнующейся толпы. Десятый советник, начальник всей стражи Лагенфорда, стоял позади Урмё, сверля собрание на площади недобрым колючим взглядом.
– Какая честь, Нолан Феникс, видеть вас в добром здравии и в причитающейся вам должности, – ехидно произнёс Йон-Шу. По лицу его прошла рябь, смазывая черты, лишь глаза всё так же отчётливо выделялись.
– И вам день добрый, – произнёс младший детектив. Он даже не думал спрашивать, но язык его – враг ли, друг ли? – сболтнул: – Йон-Шу, вы были в Макавари тринадцать или четырнадцать лет назад, когда Нгуэн Шау находился там со своей второй женой, Энникой?
Урмё стянул с головы кепку и задрал голову к узкому прямоугольнику неба. На губах старшего детектива играла та самая блуждающая улыбка, которая всегда появлялась, когда он и его драгоценный напарник, шли на авантюру, на риск, провокацию. Чаще всего это давало нужные плоды. А вдовесок шли и непосильные проблемы.
– Вы меня подозреваете в чём-то, Нолан? – понизив голос, спросил Йон-Шу.
– Нет. – Феникс пожал плечами и покачал головой. – Я всё думал, какая может быть связь между осуждёнными, в прошлом довольно известными, уважаемыми людьми, которых убили в цехах, моим родичем, вами и вашим братом. И, если до истины в отношении Маджера нам удалось докопаться, то вот вы и второй советник пока остаётесь для нас загадкой. Может, подскажете, Йон-Шу, кто кукловод? Что объединяет все эти нападения. И почему арбалетные болты с «ликом зверя», которые пустили в вас и Хайме Тень, были не отравлены? Впрочем, как и выпущенный в меня.
– Почему я должен делать за вас вашу работу? – усмехнулся десятый советник.
– Это всего лишь содействие следствию, которое вы, если сослаться на законы города, должны нам оказать.
– А вы уверены, что выпущенные в нас с братом и в вас болты были не отравлены?
– Они не были пропитаны ядом, как остальные, – вмешался Урмё. – Мои ребята всё тщательно изучили.
Лицо Йон-Шу, до этого будто смазанное, нечитаемое, прояснилось, взгляд стал обеспокоенным.
– Я должен вернуться к работе, – сказал Тень. – Я имею право не содействовать следствию, если это может очернить кого-нибудь из моих близких. Про эту сноску в законе вы тоже должны знать.
– Йон-Шу, – начал Нолан, подумал: «Ты прокололся!» – приблизился и сказал: – тогда, после представления, ваша племянница помогла моему сыну. Невероятным образом она смогла излечить его раны и вернуть силы в считанные секунды. Но личный лекарь вашей семьи принёс нам планы вашего с братом выздоровления после нападения. Почему же принцесса Теней не помогла своим родным? И откуда у Тени столь не свойственные ей способности? Вы не можете никого излечить. Ваши силы действуют иначе.
– Урмё, откройте эту дверь, мне пора позаботиться о безопасности леди Ксении Сорган, – ускользнул от ответа Йон-шу, скрывая глаза под низко надвинутым козырьком форменной шапки.
– Конечно-конечно, – засуетился Урмё, покашливая в кулак и бряцая ключами.
Дверь с тихим вздохом несмазанных петель распахнулась. Сразу за ней была густая тень тополя. Йон-Шу остановился на её границе, обернулся к детективам и всё же удосужился сказать:
– Мэр знает всё. Но наверняка не помнит. – И, ступив в тень, исчез.
Урмё с меланхоличным видом закрыл дверь на замок и, насвистывая, сунув руки в карманы штанов, направился в противоположную сторону. Нолан – за ним.
– Как ты узнал, на что надо давить? – спросил старший детектив, когда младший его догнал на широкой улице.
– Мне бы тоже стало больно и захотелось поскорее стряхнуть назойливых вопрошающих, если бы разговор коснулся моих младших родственников. Я не понимаю одного, Урмё, почему ты знал, что Йон-Шу явится именно сюда, почему ты не удивился его словам, почему ты не настоял на его допросе? Почему ты, бездна тебя возьми, ничего мне не сказал?
– Это уже не одно, а четыре, друг мой Нолан… – И он наконец-то посмотрел на напарника испытующим, отчаянным взглядом.
– Ты знал всё с самого начала? – поразмыслив, спросил Феникс. – Так кто кукловод?
– Ты уже знаешь. Осталось лишь понять зачем.
– Зачем – что? – вскрикнул Нолан, хватаясь за голову. – Ты в сговоре с тем, кто всё это организовал? Ты знаешь, где Филиппа? Почему привлекли Чиёна? Что вообще здесь происходит, Урмё?
– О, нет. Я просто хотел вернуть былые деньки, работать вместе с тобой, как раньше, ужинать в нашей любимой забегаловке, раскручивать сложные дела. Маленькая прихоть неизлечимо больного человека. – И он резко ускорил шаг.
– Что ты несёшь? – Нолан догнал его, развернул к себе, впечатал в стену между торговых палаток.
– Некоторые болезни, мой любимый, драгоценный друг, передаются по наследству. И меня, увы, не минула участь сия. Этой зимой я был в университете на публичных слушаниях, где Ксения защищала свою работу. Да, ту самую, из-за которой сейчас бунтуют студенты, хотя тогда все были на её стороне. И после защиты мы с ней разговорились. Она спросила, есть ли у меня знакомый из Фениксов, который мог бы… Мог бы помочь в её проекте. Да, вопроса о наследственных болезнях это не снимало, но вот дать шанс детям появляться – уже дорогого стоит…
Нолан слушал, затаив дыхание. Он не мог подобрать слов. Назвать Урмё предателем не поворачивался язык.
– И тогда, – продолжал старший детектив, глядя за спину Фениксу на текущий людской поток, – я пошёл на поклон к нашему мэру… Знаешь, у него ведь нет детей. Он стал для малышки принцессы Теней почти что дедушкой. И вот они сидели на ковре и строили из деревянных палочек замок, а я в этот момент рассказывал про Ксению, про тебя, про себя, про нас… И попросил мэра при любой удобной возможности вернуть тебя мне на службу. И тот согласился. Знаешь, так просто взял и согласился. И девочка эта, Хайна, запросто сказала, что тогдашний второй советник выглядит слишком уставшим для своей должности… Три месяца прошло. И вот ты здесь, со мной. Фениксы – часть Лагенфорда, Гурджег в совете. Радоваться надо, друг мой Нолан. Ты что, не рад?
– Чем… Нет. Сколько тебе осталось, Урмё? – просипел Нолан.
– Года три-четыре, если ничего не случится. Мне было плевать, что и как произойдёт. Главное, чтобы ты был рядом. Прости.
– Подожди… Стой! – Феникс выдохнул, выбросил в бездну все мысли о расследовании, прикинул и с надеждой предложил: – Может, мой отец поможет? Ты знаешь, Урмё, он сильный лекарь.
– Не-а. А ты знаешь, Нолан, сколько раз твоя жена была в Лагенфорде?
Феникс оторопел. Краска схлынула с лица, на скулах вздулись желваки. Урмё усмехнулся, запрокинул голову, глянул в небо, протянув невозможно долгую паузу, открыто посмотрел на стоящего перед ним, закипающего от ревности, мужчину, стряхнул с его куртки молодой листочек, сказал:
– Три. Всего три раза Олли была в Лагенфорде. В последний она ездила к тебе в камеру. В первый – когда вы выбирали одежду для своего новорождённого сына. А во второй я послал за ней экипаж. За ней и твоим отцом Педро. Я был в отчаянии, Нолан. Никто не мог мне помочь. Я умирал. Я умираю. И с каждым годом всё быстрее. Они, твои жена и отец испробовали всё. Не помогли.
– Когда это было? – просипел Нолан.
– Четыре года назад. У меня тогда было паршивое дело в начале лета…
– Они мне ничего не сказали…
– Ещё бы. Лекарские тайны хранятся за более крепкими замками, чем детективные.
– И не помогли?
– Не-а…
– А ты почему молчал?
– Знаешь… Я не хотел тебя расстраивать.
Феникс опустил голову, ткнулся лбом в плечо друга.
– Не умирай, Урмё. Не надо.
– Если бы я этого хотел… – горько ответил тот, похлопав Нолана по спине.
* * *
Алек
– Ты чего хмурый такой выкатился? Неужто старейшина сказала тебе всякого, голову задурила? Ты брось это, паря! Тебе о мече думать надо, сродниться с ним, как с братом. Шибче! Чтоб как часть тебя был, как продолжение руки. Хэй, паря! Ау-у! Идрить тебя! Соржент, лови его, он не в себе.
– О-оп!
– Ты куда это ластами загребаешь, утёнок? Что случилось, что стряслось? Ну-ка, встряхнись.
– Стукнуть его, а, Пильчак⁈
– Не, погодь. Приходит в себя. В глаза смотри. Видишь меня? Слышишь? Сколько пальцев показываю? Правильно! Один. Средний. Чего, колись, бабуля тебе наговорила, что ты такой смурной?
Алек обвёл мутным взглядом рыжебородых близнецов, увидел за их спинами статую Феникса посреди Скрытой деревни, разложенные перед ней на тряпице мечи, ножны, сумки. Мысль, проскользнувшая юркой белкой, заставила мальчика выпутаться из крепко держащих рук и броситься к статуе. Там, у её подножия, били два ключа. Один с водой обычной, а другой – забвения.
Вот к тому, второму, и стремился попасть Алек, пока свежа беседа, чтобы забыть её разом и больше не вспоминать.
– Навались! – гаркнул сзади кто-то из братьев, и руки, казалось, не четыре, а целая жёсткая дюжина, прижали Алека к земле. – Не сметь забывать! Раз бабуля тебе какую тайну рассказала, так и храни её. Важное – пригодится. Бабуля просто так словами не разбрасывается.
– Отпустите! – прошипел Алек, бьясь в оковах рук. – Она ж мне буквально сказала, что я должен с собой покончить в этом проклятом вулкане! За что мне это? За что?
– Так это ведь повод найти кого на эту стезю.
– Точно! Чего зазря?
– Ты, паря, не буянь. Головой думай. Не только в неё ешь, да косицы на ней заплетай, а ещё и думай. Говорят, помогает.
– От чего?
– От смертушки преждевременной.
Его отпустили, подняли, отряхнули, дали меч и до позднего вечера выколачивали всю дурь, пока усталость не стала источником забвения.
Под ночь, после ужина, что лез с трудом, братья проводили Алека до комнаты вручили меч в крепких ножнах и сумки со словами: «Мы знать не знаем, когда тебя призовут. Посему будь готов. Надень это. Меч возьми. Барахло своё, какое есть, поскладывай, да не снимай сумку с себя. Хоть спать будешь, хоть что». Говорил как всегда Пильчак, а Соржент с умным видом кивал, да всё чесал багровый шрам через глаз. Обнялись напоследок.
– Бывай, паря. Коль повезёт, свидимся утром, – ухмыльнулся в бороду Пильчак и вышел, а брат остался.
Как только закрылась дверь, Соржент глянул искоса на Алека и забубнил непривычно долго, сжимая один кулак другим:
– Ты это… Если убить придётся кого, три раза подумай. Хорошо подумай. И потом ещё разок. Так вернее. Ведь привыкаешь. Рука привыкает, голова тож, коль часто живое рубить. Сначала ж всегда за благое дело, за правду там, за честь, за своих. Привыкаешь. Потом уже разницы нет, кого и за что. Обычное дело становится, как отлить. Паршиво от того на душе. Пачкаешься внутри. Не смыть. Совесть ест, если осталась. А у тех, кого убиваешь, тоже семьи есть, друзья, надежды там всякие. Оно ж всё возвращается. Ну… – Он неловко облапил Алека за плечи и вышел, тихо прикрыв за собой дверь.
На соседней кровати проснулся Гарг, протянул небольшой узелок:
– Это тебе от нас с сестрой. Тут денег немного. Возьми. Хороший ты парень, добрый. Не след тебе пропадать.
И Алек, получивший за пять минут подарков и добрых напутствий больше, чем за всю свою жизнь, разрыдался.
Глава 73
Новый знакомый
Шаги по щербатой винтовой лестнице маяка призвали сонное, гулкое от многолетней пыли эхо. Оно пошумело и стихло, когда человек, пробывший здесь несколько дней, покинул после полудня своё убежище и направился через лес к узкому проходу в скалах, за которыми лежал небольшой портовый город.
Зелёный шарф струился поверх жёлтого плаща, рукава ярко-красной вязаной кофты так и норовили зацепиться за низко висящие ветви, к синим штанам, заправленным в коричневые ботинки без шнурков, липла пыльца цветов, растущих вдоль тропинки, множество украшенных тёмных косичек лезли в лицо, щурились весельем золотые глаза, выглядывая верную дорогу.
Человек уже был в этом маяке два года назад, но возвращался в одиночку впервые. В тот раз с ним были друзья, натворившие дел неподалёку. Помнится, прятались так, что даже сбрили свои приметные рыжие бороды, за которые их и прозвали Ржавыми. В городе за скалами друзья просили у кого-то защиты, но человек в пёстром прибыл слишком поздно и не успел к знакомству с покровителем, лишь помог им вернуться домой. С тех пор бороды отросли, амбиции поутихли, и проблемы, которые чуть было не принесли в родную деревню, растворились во времени.
Пёстрый остановился, прислушался. Треск кустов слева и заяц – это точно был заяц, но громадный, – длинным прыжком пересёк едва видную тропку и скрылся в овраге. Перед путником, ещё глядящему вслед зверю, появился человек в чёрном с арбалетом в руке и колчаном за спиной и тут же попятился, распахнув чёрные раскосые глаза.
– Мару? Что ты здесь делаешь? Тебя Бэн искал. Мы думали, ты ушёл, – переложив арбалет в другую руку, сказал человек в чёрном.
– Чиён, мои милый, полный страстей Чиён, – пропел человек в пёстром, – я не могу уйти. Терпеливо жду возвращения нашего предводителя.
– Рихарда? Ты думаешь, он вернётся?
– Никто не может утверждать обратного.
– Если он будет близко… Тот хозяин ночлежки, где мы остановились, Арчибальд Ястреб, его увидит. У него есть такая способность.
Мару прикрыл глаза и ничего не ответил. Он ещё помнил недавнюю стычку с этим щенком с арбалетом и не собирался прощать.
– Ты в Макавари же сейчас? Найди Бэна. Он там лекарскому делу учится. И где, мрак возьми, ты был, когда Бэна похитили пираты? – голос Чиёна поднялся до крика. Человек в пёстром равнодушно глянул на него и пошёл дальше. – Проведай его! – донеслось сзади.
* * *
Чиён тоже не забыл стычки: своего безумного импульса, злости, обиды. Не понимал, чем его так зацепил горец. Что-то было в нём, было…
Взглянул на свою правую руку. Разбитые тогда костяшки ещё саднили. Он думал о Мару, а вспоминал Рихарда, будто заметил связь между ними, ему недоступную связь. Пытался её провести и понять, но как в случае с прошлым, в памяти падала чёрная стена, отрезая от нужных ответов – какого мрака? – ведь это всё было недавно, а не когда-то⁈
Тьма захлёстывала Чиёна. Хотелось догнать горца, навредить, сделать больно… Но вместо этого он углубился в лес, на охоту за зайцем, стараясь не думать, не вспоминать, чтобы не сделалось хуже. И память… Проклятое позабытое прошлое – что сулило оно по своему возвращению? Нечто ужасное? Наверняка. Чиён громко выругался и влепил себе оплеуху. Больно. Но это то, в чём он нуждался сейчас.
* * *
Путь до города был не слишком дальним. Стоило пройти узкий разлом в скалах, как открывался вид на широкий тракт с красными деревянными арками над ними. А где-то впереди, за дорогой и полями, не видные в дымке, возвышались под снежными шапками Красные, Фениксовы, горы. Мару медленно брёл по обочине, читая на столбах арок прибитые под козырьками объявления.
Большие афиши зазывали на бои, которые пройдут пятого мая, всего через пару дней. Тут же висели предложения купить рыбу и мех зайцев. Множество объявлений предлагали работу охранниками караванов. Рядом, будто в насмешку, скалились портреты преступников – «живым или мёртвым, вознаграждение…». Мару вытащил из поясной сумки несколько кошелей, пересчитал монеты, посмотрел на цены за разыскиваемых, вздохнул и направился в город, отмахиваясь от пыли, поднятой проезжающими телегами. Некоторые морды совсем недавно виделись близко-близко в комнате с красным фонарём.
Пустой живот напомнил о себе глухим урчанием, стоило аппетитным запахам из ближайшей таверны на отшибе пощекотать нос. Из двери как раз вышла компания в маленьких треугольных шапках, сыто и лениво переговариваясь. «А мне казалось, едальни тут только в центре бывают», – пробормотал пёстрый странник и нырнул в незакрывшуюся дверь.
В полумраке заведения виднелись всего две фигуры за и перед стойкой бара, над которой на цепях висел тележный обод со свечами. Мару хлопнул по столешнице самым маленьким из своих кошелей и крикнул:
– Хозяин, накорми меня! За деньгой не постою! Мясного, овощей туда, хлеба побольше, яиц пару, а лучше пять, и пива в самую большую кружку, какую найдёшь в своих запасах!
– С голодных гор сошёл? – раздалось сбоку.
Мужчина, стоявший за стойкой, нагнулся к маленькому окошку, передал заказ на кухню, а взамен вытащил длинную деревянную тарелку, на которой румянился надрезанный вдоль рулет с рыбой. Мару проследил за тарелкой, шумно сглотнул слюну и глянул на того, кому ушло лакомство. Тот, явно ожидая ответ на свой вопрос, глядел смело, ловкими пальцами в тонких кольцах разламывая рулет на небольшие, пышущие жаром кусочки.
На незнакомце была короткая куртка из бурой кожи, надетая поверх оранжевой рясы без пояса, на коленях лежала котомка. Стрижен почти под ноль, лишь с левого виска сбегали под воротник три рыжеватых косички. В правой ноздре блестели два золотых колечка. Под длинными ресницами насмешливо щурились серо-голубые глаза.
– Не жуй язык – ешь! – сказал паренёк, указывая на ломти рулета.
– Хозяин, ещё одно пиво моему новому другу! – крикнул Мару и цапнул кусочек из середины, где было больше начинки.
Подали пиво и молодые люди стукнулись кружками. Мару хлебнул, едва не подавился, незнакомец чинно пригубил своё, оттопырив мизинец.
– Ты паломник что ли? – спросил человек в пёстром, таская руками еду из тарелки собеседника. Тот в ответ кивнул. – Один? И не страшно?
– Ни к чему страх, терять нечего если.
– А жизнь?
– Велико ли дело – жизнь, если лучами Солнца переродимся и своим теплом будем согревать эту землю все мы⁈
– А, так ты из этих, которые с материка Роиза? Они там все, как я слышал, Солнцу поклоняются.
– Мои предки оттуда. Родину навестить хочу, – незнакомец улыбнулся тонкими, перепачканными соусом губами.
– Тебе дотуда пилить и пилить… – протянул Мару и вскочил, едва не вырвал у хозяина таверны тарелку для себя, где в густом бульоне лежал кусок хорошего мяса, ломти картошки, моркови, жареные яйца и целая пирамида хлеба с краю. – Угощайся!
Несколько минут молча и жадно ели. Затем оба едока разом выдохнули и откинулись на спинки стульев.
– Как твоё имя?
– Я имя своё говорю в обмен на твоё, – прищурился паренёк в рясе.
Мару посмотрел на съехавшую с колен котомку, там, где она лежала, под тканью отчётливо вырисовывались короткие ножны и загнутая рукоять кинжала.
– Так и быть! Да и вообще это не секрет. Моё имя Мару. А твоё имя, паломник? – и он взглядом указал на ножны. Собеседник пожал плечами и прикрыл столь не свойственный паломникам предмет.
– Я Зраци зовусь.
– Так выпьем же за знакомство!
Они громко чокнулись деревянными кружками, выпили, рыгнули и снова набросились на еду.
– Ты не знаешь, Мару, часто ли можно уехать отсюда с кем?
– Не имею ни малейшего представления. Эй, хозяин, караваны берут к себе людей?
– Только в охрану, – прогнусавил мужчина за стойкой и окинул придирчивым взглядом посетителей. – Вас не возьмут – дохлые больно. А разбойни на дорогах, как рыбы в море. Да и после пятого все на поля пойдут, посевная же.
– А как узнать, какой караван когда отъезжает?
– Дак, на площади главной, на набережной. Там рынок, склады – вся жизнь. Да и завтра скобянщиков три телеги отправляются в полдень на юго-восток. Так ты ж столкнулся с ними, наверно, когда заходил⁈ Эти, в шапочках.
Мару пожал плечами и снова обернулся к собеседнику.
– А ты торопишься?
– Я достаточным временем владею, чтобы ждать.
– Ничего не обещаю, но я и мои спутники отправляемся на юг, – с деланной неохотой произнёс Мару и потёр подбородок.
– Как скоро будет это? – повторив его жест, полюбопытствовал Зраци, в глазах его светилось любопытство.
– Кто бы мне это сказал, – выдохнул Мару. – Может, завтра, может, через третину, или вовсе через месяц – тут не угадаешь.
– Что дату отбытия определяет вашего?
– Возвращение нашего предводителя. Он отлучился по одному важному делу. Но как только вернётся, мы купим повозку и покатим познавать этот большой и чудесный мир! – Мару широким жестом обвёл таверну.
