Текст книги "Рихард Феникс. Море. Книга 3"
Автор книги: Татьяна Клявина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)
– Благодарю вас, – Олли поклонилась и направилась к двери. Вслед донеслось:
– Иди с сопровождением, а не одна.
* * *
У спуска с гор ждал экипаж. Дорога до здания предварительного задержания неподалёку от тюрьмы пролетела незаметно. Олли с восторгом и любопытством разглядывала город, ведь оказалась здесь всего в третий раз.
На входе в здание Урмё и Олли столкнулись с двумя стражами, те тащили полные вёдра воды.
– Опять буянит! – выкрикнули стражи и побежали вперёд, расплёскивая воду и поскальзываясь на дорожке луж.
– Скажи им остановиться. Я разберусь, – тихо попросила женщина.
Старший детектив окликнул стражей, те замерли у дальней двери в коридоре. Та вдруг затряслась, сверкнуло, грохнуло. Маленькое окошко вылетело из неё. Грохнуло снова и полотно сорвало с петель. Стражи, едва успевшие вжаться в стены, кинули вёдра и бросились прочь. Урмё хватал ртом воздух, застыв на месте. Олли решительно двинулась вперёд, осушая влагу под своими стопами.
Маленькая камера без окон, будто склеп. Каменный низкий стул посреди. К нему оплавленными цепями в руку толщиной прикручен живой огонь. Густо-багряный, яростный, просверкивающий чёрными молниями. Пол был залит по щиколотку водой.
Олли вздохнула. Взглядом проницая огонь, она видела смятение мужа, его уязвимость и страх, перекошенное болью лицо. Она приняла его всего без остатка. Не страшась пламени, бьющего на три шага вокруг, бросилась к Нолану и обняла. И кроваво-страшное заискрило, успокаиваясь, зашипело, зазолотилось и опало.
– Всё хорошо, – шептала Олли, нацеловывая родное лицо, обхватив вздрагивающие плечи мужа. – С Ри всё в порядке. Он не на корабле. Он в море, движется к нам. Поверь мне, любимый.
И Нолан верил, медленно возвращаясь в себя в ласковых объятиях жены.
Два часа спустя, когда одежда на муже была высушена, а он сам переведён в чистую, уютную камеру при допросной и накормлен, Олли наконец смогла его рассмотреть и выслушать.
– Я думал, ты будешь ревновать, – признался Нолан, пересказав расследование, и опустил голову на колени жене. Та поцеловала его в закрытые веки и в лоб, тихо ответила:
– Мне незачем растрачивать себя на столь низкие чувства. Я, верю тебе, Нолан. Ты меня не предашь.
Он вздрогнул от этих слов. Олли предпочла это не заметить.
– Тебя не пугает то, как я постарел всего за пару дней?
– Всегда мечтала, чтобы ты выглядел старше, – прошептала жена и прикусила его губу.
– Олли, я… – прохрипел он после долгого поцелуя, – должен извиниться перед Урмё. Я его сильно обидел.
– Да. Ты причинил ему большие страдания, ударил по больному, растоптал его чувства. Я надеюсь, тебе совестно.
– Ты…
– Я не издеваюсь над тобой, любимый. Только прошу держать свои эмоции в узде и беречь тех, кому ты дорог.
– Но Ри! – его голос зазвенел и дрогнул.
– Доверяй нашему мальчику. Иначе он так никогда и не повзрослеет. Он вырос из хрустальной оранжереи, которую ты вокруг него возвёл своей опекой, и теперь должен сам выбрать путь.
В дверь постучали. На пороге появился Урмё. Нолан поднялся, впалые щёки заливала краска стыда.
– Я прошу прощения у тебя, Урмё, друг мой.
Тот не ответил, лишь натягивал козырёк старенькой кепки всё ниже. Феникс приблизился и добавил:
– Мне совестно за свои слова и поступки. Я не имел права говорить тебе то. И прости, что ударил тебя, оттолкнул.
– Всё хорошо. Извинения приняты!
Урмё приблизился к Нолану. Они обнялись. Олли видела, как у старшего детектива дрожали руки, как он отводил взгляд. Ещё не скоро Урмё простит друга. И сможет ли его таковым называть? Всё же, когда вонзают в сердце нож и проворачивают, довольно сложно после этого быть живым.
– Я не поеду в Макавари и буду дальше заниматься с тобой расследованием, – произнёс Феникс.
– Посиди здесь денёк, отдохни, отоспись. А завтра продолжим. Хорошо, мой… напарник?
– Да, – Нолан растеряно отступил. Урмё, так и не взглянув в глаза, хлопнул его по плечу и вышел. Феникс обернулся к жене и с тоской произнёс: – Кажется, я потерял друга.
– Ты получил урок. Воспользуйся этими знаниями, чтобы восстановить вашу связь, – мягко ответила Олли.
* * *
– Ксения, что это на тебе надето? – раздался голос позади.
Олли обернулась. Пожилой человек оттянул уголок глаза, чуть наклонился вперёд. Лицо его из бледного стало белым, потом красным, на лбу появился пот, в глазах блеснули слёзы. Срывающийся голос заглушили торопливые шаги.
– Ты не Ксения. Ты дочка Хермины, сестры моей?
Второй советник Луиджи Сорган почти подбежал и стиснул Олли в объятиях, не переставая шептать: «Хермина, Хермина, как же она похожа на тебя». Урмё, стоящий неподалёку с камердинером поднёс палец к губам, когда из двери напротив появилась девушка, так похожая на ту, с которой он пришёл.
Глаза леди Ксении распахнулись, рот приоткрылся, она по-птичьи всплеснула руками и бросилась к Олли, вглядываясь в неё, как в себя из будущего, – так они были похожи.
До позднего вечера вчетвером они сидели в гостиной, и Луиджи всё говорил о своей сестре, ласково прижимая к себе то Олли, то Ксению, то обеих сразу.
– Будешь мне дочкой, – бормотал он, целуя Олли в макушку. – Какая же ты у меня красавица. Сестрёнка была бы рада, если бы увидела тебя. Вы прям одно лицо. И глаза эти, и ямочки – копия Хермины. Дочки мои. Мои. Мои!
Луиджи не хотел отпускать Олли, но пришлось. На пути к горам в экипаже Урмё спросил о впечатлениях от встречи с дальней роднёй.
– Дядюшка хороший, но очень грустный, – подумав, ответила Олли. – Думаю, своего положения он добился только ради детей, чтобы обеспечить им достойное будущее. Ксения прекрасна в своих амбициях, стоит поддержать её благое дело… А ты, Урмё, пожалуйста, прости Нолана. Вы друг другу нужны. Очень! Я это чувствую.
– Я постараюсь. Ведь он – мой единственный драгоценный друг, – прошептал Урмё и благодарно сжал ладонь Олли.
Глава 69
Море, полное жизни
Август
– Мой принц, то есть, капитан, мы провели ревизию на корабле.
– Почему так поздно? – Август откинулся на спинку стула, прикрыв ладонями лежащую перед ним на столе тетрадь.
– Звери и птицы. Они вырвались, видимо, когда ваши гости сбегали с корабля. Как только последний был отловлен, мы занялись осмотром.
– Долго. Результаты?
– Всё цело, но… – Старший помощник чуть нахмурился, – исчезло несколько небольших кусочков железной руды, которые мы купили у Радонаса для сравнения с нашей.
– Сколько?
– Двадцать четыре грамма, – молодой мужчина показал пальцами круг размером с небольшую сливу. – Самые мелкие. Лежали в верхних открытых ячейках над окном малого склада. Остальные кусочки на месте.
– Обыскали?
– Да, мой принц, – торопливо заговорил старший помощник, – перевернули всё вверх дном, но не нашли. Матросы, которые оставались на судне в ваше отсутствие, говорят, что видели в районе хранилищ чёрных птиц семнадцатого числа.
Август прищурился, забарабанил пальцами по серебристой обложке тетради. Пропажа столь незначительного количества руды – мелочи. А вот сожаление о принятом решении отпустить тех двоих всё чаще кололо сердце. «А если не выживет? – думал принц, с тревогой вспоминая сияющие синевой глаза. Он чувствовал с ним сильную связь, предначертанную сказаниями своего рода. Чувствовал, но не мог доказать. Потому успокаивал себя, загонял в угол обычной фразой: – Если не выживет, значит, это не он». Но когда находила тоска, Август взывал к своему другу, к Рою, безуспешно просил совет у того, кого больше нет. Это немного помогало. Несколько дней таких настроений выпили все силы, отбили аппетит и привычный крепкий сон. Потому сейчас радовало только одно: вышколенная команда с преданным старшим помощником во главе – на них действительно можно положиться. А ещё – Эрде. Тот, кто был рядом с рождения, всегда помогал и не оставлял ни один вопрос без ответа. Вот только то, что хотел спросить Август, не стоило знать старшему Чародею, намеренному защищать своего подопечного от любых пророчеств и обременительных уз.
Два фонаря под потолком небольшого, обитого тёмными панелями кабинета, раскачивались, свечи в них испускали привычный хвойный запах, но дрожащие тени изменяли всё вокруг. Юный принц в неровном верхнем свете выглядел старше, болезненней, он знал это, поглядывая на себя в отражении в металлическом боке чернильницы, подаренной будущим наречённым отцом. Свадьба. Для маленького северного королевства Прэстан это была выгодная партия, даже очень. К этому Августа готовили с рождения, но сейчас все мысли о хрупкой невесте с глазами, как у его собственной матери, таяли, будто были сном, который никогда не станет явью. Всё менялось и выглядело необычным. Даже сейчас. Принц посмотрел на старшего помощника, не узнавая. Добродушное и серьёзное обычно выражение его лица рассекла кривая ухмылка. Причину этого следовало выяснить. Уж слишком подчинённый походил сейчас на порочного двуликого шута из старой сказки.
Всё искажалось, и молодому капитану корабля стоило больших усилий прогнать от себя гротескные образы, да ещё и эти видения команды – чёрные птицы, знамения беды, – не добавляли спокойствия. Август сжал уголки тетради, не дождавшись пояснений, спросил:
– Так в чём же дело?
– Матросы, мой принц, говорят, что птицы были призрачные, будто из чёрного дыма. Сквозь стены проходили, и свет через них видать. Вы не подумайте, выпивки не было на корабле: вы же приказали быть трезвыми по своему отбытию в Лагенфорд. Десять человек видели птиц, и все твердят одно и то же.
– Если снова увидят, сообщи мне сразу. Что ещё выяснили во время ревизии?
– Всё остальное на месте. Клетки починили. Припасы разложены в том количестве, в коем им надлежит находиться. Загвоздка была только одна: заменить сожжённый брус в той клетке, где сидели пленники. Удивительно, что на остальные не перекинулся огонь.
– Разумный контроль пламени… – задумчиво прошептал себе Август и уже громче сказал стоящему перед ним: – Хорошая работа. Свободен.
– Мой принц… – Старший помощник уже было повернулся к двери, но со смущённой улыбкой добавил: – Вы позволите задать пару вопросов? Не сочтите меня грубым. Если вопросы того не стоят, обойдусь без ответа.
– Спрашивай.
– Почему вы распорядились отдать пленникам ту лодку, ведь вы её только купили с корабля Гристена? И ещё… Зраци… Вы приказали ему остаться в том портовом городе – для чего?
Справа от Августа качнулась портьера, и в маленький кабинет вошёл Эрде. Его белая маска казалась жёлто-костяной в трепещущем свете свечей, а чёрная мантия сливалась с тенями, отчего голова будто бы висела в воздухе.
– Зракия, ты забываешься! – произнёс тёмный Чародей, указывая на дверь рукой в перчатке.
Август покачал головой.
– Эрде, он имеет право знать, всё же они братья.
Старший помощник несмело улыбнулся, прижался спиной к двери, стараясь держаться подальше от Чародея. Принц ответил:
– Зраци быстро учится – за двенадцать дней он приемлемо заговорил на языке тех краёв. Я приказал ему отправиться на юг, в пустыню Нархейм, чтобы найти для меня нужные сведения. Через пять лет мы его заберём, не беспокойся об этом. Всё же он, твой брат, один из лучших курсантов военной академии Прэстана. Да и мы всегда можем с ним связаться с помощью кили-кали.
– Ох, благодарю, о, мой принц!
Зракия прижал ладони к груди и низко поклонился, едва не задев лбом стол, выпрямился и с надеждой взглянул на Августа. Тот не счёл нужным задерживать старшего помощника и ответил на первый вопрос:
– Купив ту лодку, мы дали понять Гристену, что заинтересованы в них. В дальнейшем это поможет укрепить наши отношения и создать морской союз. А отдал потому, что уникальные щиты на лодке из чешуи Боа-Пересмешников не перенесут нашу суровую северную непогоду и станут бесполезны. А от всего бесполезного стоит избавляться. К тому же её строение и назначение никак не приживутся у нас. Я ответил на твои вопросы?
– Да! Спасибо, спасибо! – Зракия вновь поклонился.
– Я буду занят ближайшие два дня. Поэтому все насущные вопросы решай через Эрде.
– Уже пришло то время? – нахмурился старший помощник. – Конечно, мой принц, всё сделаем, как обычно в такие дни. Благодарю за аудиенцию. – И он, поклонившись, вышел.
Эрде сдвинул портьеру, открывая проход в соседнюю комнату. Август потёр глаза и вздохнул:
– Уже пора?
– Верно, мой господин.
– Как жаль, что во время того представления я был после своих дней восстановления. Так бы и задал противнику!
– Вы доблестно сражались, мой господин. Вы были великодушны и осмотрительны.
– Скажешь тоже, – фыркнул Август, поднимаясь из-за стола. Потянулся до сладкой истомы в теле, закрыл кабинет изнутри на замок и, прихватив со стола тетрадь, прошёл мимо Эрде в свою спальню.
Чародей развесил фонари из кабинета рядом с ложем. Всё было уже готово. В изголовье кровати стоял резной поднос с высокими бортиками. На нём лежали шприц с мутно-голубоватой жидкостью, бинты, писчее перо, стояла крошечная чернильница. Август поморщился, разделся до нижней рубашки, скинул мягкие тапки и удобно расположился под тяжёлым песцовым одеялом.
Эрде взял тетрадь в серебристой обложке, пролистал до последней записи. Август перечитывал с самого начала всё утро и сейчас без труда вспомнил, что в ней было. Только заметки, которые фиксировали произошедшее двенадцать дней назад, о чём в памяти ничего не сохранилось. Как и обо всех предыдущих случаях на протяжении последних пяти лет.
«Двадцатое апреля 1650 года, двенадцать пополудни. Образец пятнадцатый из шестидесяти. Введено две части лаксита олеандрского, неразбавленного. Через семнадцать минут началось онемение конечностей, по телу наблюдался жар. Через двенадцать минут после этого – сухость во рту и в глазах. Спустя сорок три минуты началась рвота. Потеря сознания через три минуты после очищения. В четыре часа пришёл в себя, температура изрядно высока, онемение по всему телу, бессвязная речь, бред, галлюцинации. Через полчаса попросил противоядие».
– Снова тот же? – спросил Август, разглядывая тиснённую надпись на обложке тетради: «А.-А. 4. Процедуры для привыкания к ядам».
– Да, мой господин, – медленно кивнул тёмный Чародей. – Пока все симптомы не пройдут, мы другой не начнём. Вы это и так прекрасно знаете.
– Конечно, Эрде, ещё бы мне не знать, но на каждый тратится слишком много попыток. Приступим, незачем время терять.
Он закатал правый рукав рубашки, на бледной коже сгиба локтя ещё виднелись следы прошлого укола. Август вдохнул сквозь зубы. Не хотелось, но было необходимо подвергнуться этому приучению, чтобы тело в момент отравления – если такое, не дай Солнце, случится, – выработало противоядие. Юному принцу снова предстояло выпасть из жизни на два дня, чтобы потом десять быть в порядке. Так и жил: десять через два. И как же некстати пришлись дни процедуры на долгожданное посещение Лагенфорда. Даже невесту удалось увидеть лишь раз, а она ведь такой ценный политический ресурс. Да и то дурацкое представление, не смотря на все его плюсы, было скорее помехой. Август тогда плохо соображал, а вечер суда и вовсе выпал из памяти. Если бы не копия протокола, которую отправили с почтовой птицей на корабль, так бы и не удалось вспомнить детали. Хотя, что удивительно, битву с тем Фениксом он помнил отчётливо.
Юный принц перевёл взгляд с непроходящего синяка на своей руке на белую маску Эрде и спросил, больше формально, чем действительно рассчитывая на какой-то иной ответ, кроме последовавшего:
– Присмотришь тут за всем без меня?
– Безусловно, мой господин!
Маленькие настенные часы пробили полдень, бледная дымка оторвалась от пальцев Чародея, окутала шприц с длинной иглой. Умелые пальцы нажали на поршень. Дрогнула голубоватая капля, с шипением скользнула по стеклянной колбе, впиталась в ткань перчатки с лёгким шипением.
Миг – и игла под кожей, жидкость побежала по дорожкам-кровотокам, расцвечивая голубоватым мерцанием свой путь. Август выгнулся на постели, захрипел, закатил глаза и затих. Эрде аккуратно внёс данные в тетрадь и принялся ждать.
– Будет весьма забавно, если Зраци и тот Феникс вместе отправятся на юг, – тихо произнёс принц через несколько минут, глядя на покачивающийся под потолком фонарь.
– Стадия бреда началась столь стремительно. Ваш бывший пленник, мне думается, сгинул в море, – отметил Эрде, готовясь записать
Однако принц его остановил:
– Я отчего-то уверен, что он жив. И куда ему ещё направляться, как не в тот портовый город⁈
* * *
Рихард
Кладбище кораблей длинная лодка минула ближе к вечеру, и бескрайний океан тысячи тысяч путей раскинулся перед путниками. Лукреция, так и не снявшая маску, вертела головой, металась по палубе, то забираясь на надстройку, то спускаясь, то прячась под крышу, то вновь выбегая на свет, чем походила на беспокойного зверька в клетке.
Рихард стоял на носу судна, не обращая внимания на метания спутницы. После того, как она вновь спряталась за маской, между ними будто встала стена. Мальчик не стремился сейчас её разрушить, а собирался с мыслями, хотел сделать всё правильно. Холодные брызги стекали по обнажённым рукам и одежде, дрожали на ресницах, блестели на завившихся сильнее, собранных в хвост волосах. Он вытянул из-под жилетки свисток и закрыл глаза.
Макавари… Рихард отчётливо помнил его сверху, с высоты гор. Домики как мелкие грибы на полянке, зажаты между полумесяцем бухты и вьющейся дорогой под красными арками. Справа, за зубцами скал, старый маяк. Слева, на вытянутой косе, новый, ослепительно белый. Три пирса разной длины…
Но это вид с гор. По словам Охора, нужно было представить город со стороны моря, как бы его видела рыба. Пирсы. Да, их рыба точно пропустить не могла.
Юный Феникс поднёс свисток к губам. Коснулся языком мелких зазубрин на внутренней стороне мундштука. Вдох. Выдох. Мелодичная трель расстелилась над водами и стихла. Ветер толкал лодку назад и вбок, волны лизали борта, шлёпали о щиты. Ш-ших – будто что-то разрезали. «У-кха-кха-кха, гх-гх-гх», – раздались голоса. Воздух наполнился шелестом крыльев и гомоном птиц.
Рихард открыл глаза, не выпуская свисток. Мысли о городе выдуло разом. Белые грудки, крылья, обведённые чёрным, закруглённые на концах клювы, вытянутые вдоль серых хвостов пёстрые лапки. Стая кружила, то взрезая воду и клокоча, то зависая, поднимаясь и опускаясь, таращась на мальчика, гомоня. Птицы будто ждали чего-то, повернув к Рихарду маленькие головки, приоткрывая длинные, жёлтые с чёрными кончиками клювы.
– Брысь! – замахал Феникс на них. – Не вы мне нужны, а рыба!
И птицы поняли его. Шумная стая поднялась вверх и бросилась врассыпную. Феникс недовольно посмотрел на них, ведь верёвку повязали всего одну, а птиц прилетело много, и вновь подул в свисток.
Тень, переливчатая, зыбкая, поднималась со дна океана там, где до этого галдела стая. Мальчик отодвинулся от борта, когда лодку повело в сторону. Красное в середине, перетекающее в прозрачное с остро очерченными рыжим краями, оно, это огромное и непознанное, было похоже на круглый студень, но невероятно большого размера. Будто рука, но без пальцев, с пульсирующим красно-оранжевым переливом на конце, высунулась в стороне от студня. И ещё одна, и ещё.
– Не ты! Уходи! – отчаянно крикнул Рихард, понимая, что эти «руки» были частью полупрозрачной махины. И та, как и птицы, поняв его, канула в бездну, лишь цепочка пузырьков лопнула на прощание.
– Кто это был? – дрожащим голосом спросила Лукреция, сидя на крыше надстройки и вцепившись в весло.
Рихард пожал плечами, не зная ответа. Велел себе успокоиться, представил пирсы Макавари и вновь выдул из свистка протяжный радостный звук.
«Ку-ку-ку-ку, кда-кда-кда», – загомонили сзади. Лодку бросило вперёд. Тёмные, гладкие, блестящие тела, будто изогнутые бутыли вина с узкими носами-горлышками, окружили судёнышко, толкая его вперёд. Рыбины с острыми плавниками на спинках, похрюкивая и посвистывая, выпрыгивали из воды и плюхались, поднимая фонтаны брызг. Их радостное мельтешение отчего-то напомнило о Мару. Рихард потянулся к верёвке, торопливо вспоминая наставления Охора, как заарканить рыбу, но весёлая стая, потолкав лодку чуть вперёд, обогнула её и скрылась в глубинах. Лишь вдалеке то и дело чудились тёмные треугольники плавников.
– Стой, рыба! Куда пошла? А ну вернись! Рыба! – закричал Феникс вслед.
– Что ты сделал?
– Ты же видела! Я позвал, а они взяли и ушли!
– Ты представил город?
– Ну да!
– Вот она и отправилась туда. Попробуй приказать рыбе подплыть ближе, чтобы накинуть на неё петлю, а потом уже представь, куда ты хочешь попасть, – посоветовала Лукреция.
– Легко тебе говорить,– пробурчал мальчик, растягивая петлю верёвки побольше.
С пирсами решил повременить. Вместо этого представил себя, как выглядел бы со стороны воды; представил, будто он рыба, которая просовывает голову в верёвку, а потом…
Третья трель прозвучала резко, требовательно.
Свист и глухое приближающееся «гр-рх-ха-аа» стали ему ответом. И словно острые зубья скал вокруг старого маяка ожили, растянулись цепью, явились из чёрных пучин и поднялись, изгибаясь громадным червеобразным телом. Истекала вода с синевы чешуи, с бело-рыжего пуза в ветвях плавников.
Чудовище было ещё далеко, но видно, насколько оно огромно, пугающе, будто из старой сказки. Лукреция что-то кричала, но Рихард не слышал её, не сводил взгляда расширенных глаз с монстра, прибывшего на зов.
Туша медленно погрузилась под воду – и тени не осталось. Рихард отпустил свисток, тот качнулся на шнурке, раз, другой, третий и вдруг закрутился на спину, и мальчик понял, что лежит на палубе, в вытянутых руках над собой держа верёвку, пытаясь ей оградиться.
Лодку бросало из стороны в сторону, нахлёстывало воды. Небо закрыла голова монстра, придвинулась, склонилась над Фениксом близко-близко. С игольчатого гребня, с частокола зубов срывались солёные капли. Жёлто-карие глаза с вертикальными зрачками вперились в мальчика. Белая вертикальная полоса между ними была похожа на молнию. Смрадное дыхание опаляло лицо, из приоткрытой пасти то и дело выскакивал синий язык, щупая воздух.
Рихард выпустил верёвку, закрыл глаза, сжался в комок, пытаясь собраться и приказать монстру убираться ко всем его глубинным сородичам, но не мог. Мысли путались. Что-то горячее, остро пахнущее яблочным уксусом, шлёпнулась на руку. Мальчик вздрогнул и глянул.
Тёмная капля, фиолетовая с голубоватыми проблесками, дрожала на палубе, забрызгав руку. Она больше походила на подкрашенное яблочное пюре, чем на… Рихард приподнялся на локтях, перевесил на грудь придушившие верёвочки свистка и косточки, присмотрелся. Чудовище, будто того и ожидая, повернуло огромную голову, показав по бокам на шее в три ряда волнообразные жабры. Они тяжело раскрывались, и каждый раз из них капала тёмная густая жижа, густеющая на глазах. Но не это привлекло внимание мальчика.
Стальной кусок с кольцом и обрывком верёвки торчал между вздымающимися рядами чешуи справа в средней щели жабер. Мальчик схватился за свою шею, морщась. Он словно и сам почувствовал ту боль, которую причиняла стальная штука морскому чудовищу, дыханье перехватило, в лёгких сделалось больно. Где-то на границе зрения он видел себя глазами монстра, ощущал любопытство и… надежду.
Времени думать не было. Плотные кольца червеобразного тела сжимали лодку всё сильнее. Мальчик краем глаза заметил плащ Лукреции и решил, что с ней всё в порядке, что она не испугалась, не спряталась и осталась на надстройке понаблюдать. Он отбросил верёвку и встал, глаз с узким зрачком смотрел на него искоса. Рихард чувствовал, нет, готов был поклясться, что чудовище просило о помощи.
– Разожми лодку, отпусти, – тихо произнёс Феникс, встречаясь взглядом с монстром.
Тот издал горловой скрежет и следом звук, похожий на усиленный в тысячу раз кошачий мяв. Бледная плёнка скользнула по глазу монстра, фиолетовая жижа при глубоком вдохе плеснула на палубу вновь. Мальчик ждал, выставив пустые руки ладонями к монстру. И тот подчинился. С перестуком и скрежетом пластин опустил на воду судно. Голова нависала над Фениксом.
– Будет больно. Но ты терпи. Я тебе помогу. Не дёргайся. Всё будет хорошо! – Дыша через раз, едва усмирив трясущиеся руки, Рихард потянулся к стальному кольцу.
Чудовище дрогнуло, взвыло, лодка почти перевернулась на взбитых волнах, но хвост с по-рыбьи раздвоенным плавником поддержал её. Рихард не упал лишь потому, что крепко схватился на застрявший в жабрах предмет.
Когда ноги поймали крепкий палубный настил, мальчик, продолжая бормотать успокаивающие слова, схватился обеими руками за стальное кольцо и дёрнул. Чудовище взревело, мотнуло головой. Рихард тут же увидел лодку со светлым пятном Чародейки далеко внизу под собой и вокруг бескрайнюю синь моря. Он не успел испугаться, как вновь оказался на палубе лёжа. Что-то давило сверху и всё было противным и мокрым, воняющим уксусом.
Монстр исчез.
Мальчик выбрался из-под незваной липкой тяжести, поднялся. Якорь со сломанным зубом лежал перед ним. С большим трудом, оскальзываясь на студенистых кляксах, разгоняя воду, подтащил старый, в прозелени и ракушках якорь к краю и скинул за борт.
– Фу-ух, – медленно выдохнул Рихард и улыбнулся. Осознание того, что он только что призвал глубинного монстра, помог ему и остался жив, накатило разом. Захотелось спеть и сплясать, отпраздновать эту маленькую победу, разделить радость с кем-то. Он обернулся. – Феникс меня сожги, Лукреция, ты это видела⁈ Что это была за рыбища? Лукреция? Лу⁈ Ты где?
Крыша надстройки была пуста. На весле, застрявшем между щитом и бортом, развевался плащ Чародейки.
Глава 70
Кровь земли
Тычок под рёбра был не сильным, но ощутимым. Тавир, не успевший с вечера занять лежанку в трюме, заснул без сил на полу. И сейчас, резко проснувшись и открыв глаза, увидел перед собой пару стоптанных сапог; из-за голенища одного торчал скрученный хлыст, с которым спина Феникса познакомилась вчера. Виной тому стал смотритель за птицами, не досчитавшийся почтовой чайки, отосланной Тавиром в Макавари два дня тому назад. Порка была не столь болезненной, сколь унизительной. Толпящиеся вокруг матросы и гвардейцы три первых удара посмеивались, с пятого хмуро молчали, с десятого Тавиру стало на всё плевать. Когда его отлили морской водой и погнали работать, люди шептались за спиной, уступали дорогу.
Масляный фонарь в руках пришедшего качнулся в сторону выхода. Феникс встал, не разгибая ноющую спину, едва не наступил на спящих вокруг, хмуро глянул вслед разбудившему. Человек с хлыстом носил через плечо ленту в красно-чёрно-белую полоску, что означала принадлежность к капитанской дюжине. Должности его Тавир не помнил, поэтому звал про себя палачом, да и незнакомое наречие не особо располагало к знакомству, многоязыких здесь было немного.
Зачем же палач, вчера прилюдно выдавший пятнадцать плетей ему и пять Свёкле, не уследившему за «помощником хлыщемордым», пришёл сейчас за уже наказанным юнгой? До второй смены, в которую того поставили, было ещё рановато.
Шевелились на полу и лежанках спящие, ворчали, ворочались, поднимались, чтобы сплюнуть едкое словцо, но, завидев трёхцветную ленту и хлыст, усердно притворялись мёртвыми. Каждый день находилось, кого пороть, потому даже мельком все узнавали палача и старались не заигрывать с судьбой. Тавир не надеялся услышать в свой адрес сочувствия или ободрения, но ощущал пристальные взгляды в спину.
И вновь – ставшая привычной крутая лестница. За ней, со стороны кухни, тянуло горячей едой, сновали на склад с провиантом помощники повара. Тавир шёл, не ощущая голода. Пища не лезла, иногда перепадало вина, разбавленного водой, и то приходилось вливать в себя через силу. Одежда, и без того висящая мешком, за четыре дня на корабле стала ещё свободней.
По длинному узкому проходу палач довёл Феникса до выхода на палубу, обернулся, скорчил брезгливую гримасу и указал на люк под винтовой лестницей, ведущей к птичнику. Проглатывая гласные, приказал:
– Давай туда. Тебе помыться десять минут. Выбери, что почище, и выходи. Я отведу тебя к Нему.
Тавир кивнул, бездумно распахнул крышку люка и пошёл по узким ступеням.
– Фонарь возьми!
Подсвечивая проход, Феникс в два десятка шагов добрался до тесной комнатушки. Справа в углу была деревянная купель, до половины наполненная водой; по поверхности её в такт движению корабля плавал ковшик. Впереди – закрытое окно и ведро на верёвке, чтобы черпать из моря-океана. Слева над низкими полками с одеждами и тряпками висело зеркало в тяжёлой резной оправе, будто кто-то из знатных от широты души поделился с матросами красивой, но отчего-то более не милой, вещью.
Тавир смотрел на себя и не узнавал: кто этот человек с посеревшим лицом, запавшими, тускло-зелёными глазами и будто седыми волосами? Куда делся любопытный, лукавый мальчишка? Как давно он не встречал себя того, которого помнил, и был уверен, что их дороги разошлись навсегда.
Отвернулся, повесил фонарь на крюк в невысоком потолке, скинул одежду. Посмотрел через зеркало на себя сзади. Чего и стоило ожидать от развитого лечения: рассечённая накануне спина затянулась без шрамов. А болело всё от непосильной, отупляющей работы. Перекинул длинные ноги через края купели, держась за бортики, сел, увидел рядом с головой небольшую нишу с кусками мыла. Солёная вода была чистой, будто набранной специально для него. Обхватив колени, Феникс погрузился с головой. Наконец он остался совсем один, покачивался, как в невесомости. Задерживал дыхание, сколько мог… Но всё же не хватило духу, и он, широко раскрыв рот, схватил воздуху.
* * *
Он вышел вовремя – палач едва потянулся к хлысту. С волос мальчика капало на ворот его собственной старой куртки, накинутой поверх рубахи с чужого плеча. Штаны, затянутые найденным ремешком, тоже были не его, но чистые и без дырок. Подаренные в первый вечер сапоги Феникс даже протёр, чего за ним вовек не наблюдалось. Он был чистым снаружи и совершенно пустым изнутри.
По палубе, вдоль высокого борта, под плеск бескрайнего с прозеленью моря и любопытные взгляды встречных Тавир прошёл под конвоем в конец надстроек. Там была лестница, укрытая хоть и вытоптанным в середине, но всё ещё красным, длинноворсовым по краям, ковром. Палач, держа потухший фонарь, открыл перед Фениксом дверь наверху лестницы и, казалось, едва удержался, чтобы не дать пинка – так красноречиво поднялась нога с острым коленом.
Тавир прошмыгнул внутрь. Небольшой коридор в три двери заполнял свет через витраж в скошенном потолке. Палач, обойдя мальчика, остановился у средней с массивными стальными ручками и кольцом по центру, оправил на себе форму и дважды постучал. В ответ раздалось приглушённое, на привычном языке: «Входите».
