Текст книги "Лотос пришлого бога"

Автор книги: Татьяна Грай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

– Ну, тогда... может быть, ты просто подсознательно отказался от своего прошлого, потому что оно было слишком тяжелым и даже страшным? Предположим, ты был совсем другим человеком, с другим именем, предположим, ты совершил какой-то ужасный поступок, раскаялся и решил начать жизнь с начала...

– Да ведь все равно должны быть какие-то следы! И тот человек, которым я, предположим, был, не мог же исчезнуть просто так! У него были какие-то знакомые, родственники... они должны были его искать...

– Ну, тогда...

И тут Кхон Лорик внезапно сел, уронив куклу на колени.

Он почувствовал, как в глубине его ума шевельнулось что-то... что-то чужое. И это чужое было сродни той тьме, которая затаилась в мистических мирах. Нет, не сродни... это и была сама та тьма.

И эта не принадлежавшая Лорику частичка сознания изо всех сил тянулась к кукле Дорис.

Внезапно Кхон понял: в Дорис его спасение. Он должен слиться с ней, он должен впитать ее в себя, растворить в себе... и тогда он раз и навсегда освободится от оков тела, от оков материального мира, от ужаса непрестанно возникающих желаний... и он должен сделать это прямо сейчас, немедленно. Откладывать нельзя. Ни на минуту.

Лорик осторожно взял куклу и прижал ее розовое личико к своей небритой щеке. Потом чуть передвинул Дорис, и ее блестящий лакированный лобик очутился у виска чревовещателя. Кхон сначала ощутил шелковистую прохладу... а потом его словно пронзило лютым холодом и одновременно обожгло и ударило током.

И он увидел чудовищную картину.

...В бездонное горное ущелье стремительно падало тело сорвавшегося со склона альпиниста. Лорик знал, что этим альпинистом был он сам, и что он пытался подняться на мощный "бараний лоб", выпиравший из неширокой полоски скального грунта на границе двух гигантских ледников. Альпинист, которого звали тогда как-то иначе, рвался к вершине, до сих пор никем не покоренной... но и ему не сдалась гордая снежная красавица. Он атаковал ее упорно и самозабвенно, он был силен, ловок и искусен... но гора все-таки сбросила его. Сверкающая твердыня, похожая на символ вечной неуемной человеческой страсти к самоутверждению, смахнула с себя очередную мошку и забыла о ней.

Но падение альпиниста было прервано некоей мощной и недоброй силой.

Падение потерявшего сознание альпиниста постепенно замедлилось, он сначала завис в воздухе, а потом, влекомый чьей-то волей, поплыл вбок, к вертикальной стене ущелья, и опустился на крохотный выступ в скале, прямо перед черной щелью пещеры. Из щели к альпинисту протянулись желтые старые руки, худые и морщинистые, с длинными грязными ногтями, с костяными браслетами на запястьях...

А потом Кхон Лорик увидел себя самого раздетым догола, лежащим на тонкой травяной циновке перед чадящей масляной плошкой, укрепленной на кривом деревянном треножнике. Низкие прокопченные своды пещеры, казалось, готовы вот-вот упасть и во второй раз убить упрямого альпиниста. На бездыханной груди альпиниста стояла плоская чашка с водой, рядом с ним на циновке лежали два белых, злобно скалящихся черепа и несколько морских раковин. А на лбу альпиниста чья-то рука начертила сажей непонятный, но пугающий знак.

И рядом с ним был некто... Лорик не видел этого человека, но откуда-то знал, что тот очень стар и в то же время очень силен. Конечно, его сила не была силой тела... это была сила практик, направленных на обретение мирского могущества.

И человек этот хотел окончательной смерти спортсмена.

Зачем?..

А потом все надолго потонуло в белой серебристой мгле. Кхону казалось, что он плывет над бесконечной морской гладью, в которой смутно отражается огромная луна, и вода истекает бледным светом... Кхон слышал гудение раковин, звон медных гонгов, глухой стук барабанов, тихое звяканье маленьких колокольчиков... он ощущал запахи сандала и амбры, опиума и мирры... он чувствовал на языке что-то кислое, соленое, горькое... а потом мгла стала красной и плотной, и больше он ничего не видел и не слышал, смутно воспринимая лишь слабые, замирающие движения собственной мысли... а потом навалилась чернота, и альпинист умер.

Но его тело осталось живым.

Вот только ум, занявший чужое место, почему-то надолго утратил память.

Но теперь она отчасти вернулась. И Лорик понял, кто он таков.

Однако он по-прежнему не знал, что намеревался делать, вселившись в чужое тело. И при чем тут кукла Дорис.

10.

Харвич, которому Даниил Петрович приказал отдохнуть с полчасика и вернуться к ужину, ушел на берег пруда и, усевшись на пригорке, стал смотреть на огромные нежные лотосы, лежавшие на неподвижно застывшей воде. Белые и голубые цветы напоминали ему Землю.

Винцент уже знал, что в кукле Дорис и в "Лотосе пришлого бога" спрятаны две части чего-то... чего-то такого, что разделили пополам. Мысль, конечно, была не самая гениальная, но до большего Харвич пока что додуматься не мог. То есть он понимал, конечно, что это некий камень, невесть кем и зачем разбитый. И видел, что части камня стремятся к воссоединению. Но проблема в целом от этого не становилась яснее. Откуда взялся камень? Кто его разбил? Зачем спрятал? И так далее. Вопросов, в общем, хватало.

Лотосы вдруг заколыхались, по воде пробежала рябь... и через секунду перед Харвичем появилась длинная грустная морда аллигатора. Здоровенная рептилия наполовину вылезла на берег и хлестнула по лотосам мощным хвостом. В воздух взлетел фонтан брызг и оторванных лепестков.

– Привет, – поздоровался с аллигатором Харвич. – Ты чего сердишься?

За аллигатора ответил неслышно подкравшийся к Винценту Кроха:

– Дуррь-ю мается! Бездельник!

– Ну почему бездельник, – возразил Харвич. – Наверное, и у него какие-то дела имеются. Свои, крокодильи.

– Бр-ред! – отверг предположение Кроха.

– Ну, ты уж слишком, – пожурил попугая молодой инспектор.

Кроха нахохлился и обиженно пробормотал:

– Бедный Кроха... не любит меня никто...

– Неправда, – не согласился с ним Винцент. – Ты отличная птица, и тебя все любят.

– Кр-расивый Кроха! – тут же похвастался попугай.

– Верно, красивый. Но иногда немножко непослушный.

Попугай подумал и решил, что Харвич неправ. Он тюкнул молодого инспектора клювом по коленке и заявил:

– Сам такой!

Харвич удивился:

– С чего ты взял? – И тут он вспомнил об аллигаторе, молча наблюдавшем за ними. – Погоди, Кроха... Видишь, здесь еще одно существо. И оно чем-то недовольно.

Аллигатор дал понять, что это действительно так. И что причина его недовольства скрывается на дне пруда. Харвич не мог бы, пожалуй, объяснить, как ему удалось уловить мысли рептилии, но с ним такое случалось не впервой, и Винцент давно перестал удивляться подобным озарениям. Тем более, что коллеги в Управлении Федеральной безопасности воспринимали его дар как ценное для инспектора качество.

– Извини, не знаю, как тебя зовут, – сказал Харвич аллигатору. – А что же это такое? Оно большое или маленькое?

Аллигатор щелкнул зубами и, пропыхтев что-то невнятное, ткнул носом в маленький камешек, лежавший неподалеку от воды.

– Такое крошечное? Чем же оно тебе помешало?

Аллигатор снова запыхтел, и из его левого глаза выкатилась большая желтоватая слеза.

– Ну, это ты напрасно, – сказал Винцент. – Вот уж совсем ни к чему. Найдем мы эту штуку, найдем. Но будет лучше, если ты нам поможешь. Иначе придется весь ил процеживать. Я сейчас поговорю там с нашим народом, что-нибудь придумаем, ладно?

Аллигатор встряхнулся, выбрался на берег весь целиком и улегся рядом с пригорком, на котором сидел молодой инспектор. Он явно решил погулять на воздухе, пока из его любимого пруда не уберут некий раздражающий его предмет.

Харвич встал, и Кроха взлетел на его плечо.

– Пошли, поужинаем, лентяй, – сказал Винцент.

– Жрать хочу! – тут же заорал Кроха.

– Ну, ты, по-моему, никогда сытым не бываешь.

– Вот ты можешь мне объяснить, зачем я сидел там возле "Лотоса" и дурака из себя изображал? – сердито спросил Кейт Левинский инспектора Ольшеса, едва все уселись за стол.

– Но я надеюсь, ты его хорошо изображал? Старательно? – ответил вопросом Даниил Петрович, нагружая на свою тарелку маринованные грибочки, принесенные хлопотливым и заботливым Клодом.

Винклер фыркнул. Он был разочарован. Передав Даниилу Петровичу срочное шифрованное сообщение Командора, он ожидал, что инспектор тут же куда-то помчится, чтобы что-то предпринять. Но Ольшес преспокойно сидел в коттедже и ждал ужина, который по сути представлял собой ежедневное вечернее совещание членов экспедиции.

– Похоже, смотритель, и тот лучше меня понимал, что к чему, окончательно разобиделся инженер. – Но мне не сказал, с какой целью мы держали круговую оборону. Чем тебе эта скульптура не угодила?

– Ты хочешь сказать, что тебе этот пришлый божок понравился? искренне удивился Даниил Петрович. – Ну и вкусы у тебя! Вот не ожидал!

Винцент хихикнул. Вот уж в чем он не сомневался, так это в том, что божок Кейту ну никак понравиться не мог. Хотя, конечно, Ольшес и сам это знал.

– Ты мне зубы не заговаривай! – возмутился Левинский. – И, кстати, зачем ты велел доктору быть наготове?

Доктор Френсис тоже проявил интерес к теме и вопросительно посмотрел на Ольшеса.

– Доктора? – переспросил Даниил Петрович. – А я разве что говорил про доктора? Саймон, я говорил?

– Говорил, говорил, – кивнул командир. – И очень энергично и выразительно.

– Да не может быть! – встревожился Ольшес. – А почему я не помню?

– Врать – нехорошо, – напомнил инспектору доктор Френсис. – Во всяком случае, врать без необходимости. Карму себе портишь.

– Ну, карма моя, что хочу – то с ней и делаю, – не согласился с врачом инспектор. – Значит, зачем велел? Не помню.

– Ох, Данила... – в стотысячный, наверное, раз вздохнул командир. Как ты мне надоел!

– Опять ты за свое! – огорчился Даниил Петрович. – Ты, между прочим, вот о чем подумай. Я тебя уже когда-то предупреждал, что от твоих таких нехороших слов могу расстроиться, например...

Винклер захохотал во все горло, но инспектор не обратил на это внимания и продолжил:

– ...а от расстройства могу, например, совершить какую-нибудь фатальную ошибку. Ты хоть представляешь себе потенциальные последствия? В общем, Саймон, выбирай слова, очень тебя прошу. Дабы не стать причиной мировой катастрофы.

– Вр-решь ты все! – рявкнул Кроха, проглотив последний кусок испеченного специально для него пирожка с капустой. – Вр-решь!

– А, ты уже все съел? – повернулся к нему Ольшес.

– Видишь? Попугай, и тот тебе не верит! – сказал Левинский.

– Ну, что с него спросить? – небрежно взмахнул вилкой Даниил Петрович. – Птичка с малыми мозгами, что она может понимать!

– Ну, кое-что эта птичка очень даже понимает, – заверил инспектора доктор Френсис. – Впрочем, здесь вообще почему-то подобрались звери весьма сообразительные.

– Да, кстати, – вспомнил Харвич, – о сообразительных зверях. Тут в нашем пруду аллигатор живет, так он просил убрать из воды что-то такое, что ему очень мешает.

– Аллигатор? Просил? – опешил Винклер.

– Ага, – кивнул Винцент. – Там на дне что-то очень маленькое, но зловредное. Он покажет, где именно. И лучше бы поскорее это сделать, он что-то уж слишком нервничает.

Левинский и доктор Френсис, переглянувшись, зашлись хохотом. Да и в самом деле, командир экспедиции выглядел сейчас так, что любого бы пробрало.

– Ну вот, инженер, – ехидным тоном сказал Даниил Петрович. – Чтоб служба медом не казалась, получай наконец серьезное и ответственное задание. Надевай маску и лезь в пруд. Надо аллигатора выручать. А то, что найдешь, прибереги для меня. Но сначала почисти и просуши. Не люблю, когда тиной пахнет.

Левинский возмущенно открыл рот, собираясь что-то сказать, но так и замер, потому что в открытое окно коттеджа в этот момент ворвалась орангутаниха Чита и бросилась к Харвичу.

– Эй, что случилось? – испуганно воскликнул Харвич.

Всеобщее внимание было обращено на обезьяну, и потому никто, кроме Винклера, не заметил, что инспектора Ольшеса при появлении Читы словно ветром сдуло. Даниил Петрович даже не стал утруждать себя хождением по коридорам коттеджа. Он выпрыгнул в окно.

Харвич тем временем пытался понять, что случилось с обезьяной.

– Чита, Читушка, – приговаривал он, гладя зверя по голове. – Ну что с тобой? Что тебя так разволновало?

Чита, немного успокоившись, принялась объяснять Винценту суть событий. И объяснила так хорошо, что Харвич вздрогнул и вскочил.

– Данила... – И только тут молодой инспектор обнаружил, что его старший коллега исчез. – Где он?

– Уже отправился, – спокойно сказал Саймон Корнилович.

– Э-э... куда? – осторожно спросил Харвич.

Винклер посмотрел на Читу и спокойно произнес:

– А ты ему разве не объяснила, красавица, куда?..

Харвич рассерженно тряхнул головой и тоже отбыл через окно. Чита умчалась за ним следом.

А командир экспедиции вежливо спросил инженера Кейта Левинского:

– В пруд сейчас полезешь? Или до утра подождешь? По мне так лучше бы прямо сию минуту. А то придется аллигатору ночевать на суше.

11.

Теперь Кхону Лорику отчаянно хотелось давать представления только в одном месте – на равнине, рядом с небольшой буковой рощей. Весь его организм сопротивлялся тому, чтобы выступать в городе. Впрочем, к ночи Лорик понял, что есть еще одно вполне подходящее место – поляна в центре Скульптурного Заповедника, – хотя, конечно, поляне было далеко до равнины. Но на поляне он всегда выступал в последний день фестиваля, да и вообще программа спектаклей уже была объявлена... А ему нужно, ему необходимо было в оставшиеся дни давать спектакль за спектаклем, по три, по четыре раза в день... и только с одной куклой – с красавицей Дорис. Чревовещатель не знал, почему это так. Да ему и не очень нужно было это знать. Он просто следовал зову чувств. А точнее, он подчинялся воле того, кто жил в его теле и уме.

Когда чревовещатель пришел в себя после странного видения, то обнаружил, что отсутствовал совсем недолго, меньше получаса. Но за эти минуты Кхон Лорик внутренне изменился до полной неузнаваемости.

Он стал человеком, страстно стремящимся к заветной цели.

Вот только цель эта оставалась неясной. Где-то на самом дне сознания шевелилась с трудом пробуждающаяся память... но Кхон одновременно ощущал, что ему не нравится то, что он начал вспоминать, и что он не хочет этих воспоминаний.

Лорику вдруг показалось, что он внутренне раздвоился. Он почти физически ощущал глубинную бурю, начавшуюся в его потоке сознания. Тот, кто взял себе тело погибшего альпиниста, пытался прорваться в верхние слои ума, овладеть рассудком и начать действовать. Но за прошедшие сорок лет сложилась новая личность... и она отчаянно сопротивлялась, не желая сдавать позиции. Конечно, эта личность не обладала и сотой долей силы того незнакомца, который затаился в глубине ума Кхона, но ведь старый йогин еще не проснулся до конца, и потому сопротивление было пока что возможно. И еще...

И еще Лорик чувствовал некое внешнее давление.

Очень скоро чревовещатель понял, что источником этого давления была, как ни странно, его любимая кукла – Дорис.

Кхон снова взял куклу и всмотрелся в глупые голубые глаза.

– Чего ты добиваешься? – спросил он. – Чего хочешь?

Дорис повертела головой, пожала плечами, кокетничая, а потом заявила:

– Пошли гулять!

Лорик призадумался. Гулять? Почему у него вырвалось именно это слово?

Он решил еще немножко поговорить с куклой.

– Очень хочется пройтись, да? – спросил он.

Дорис энергично кивнула.

– Хочется!

– Да ведь поздно уже! Ночь на дворе.

– Ну и что? Потом отоспишься. А сейчас тихо, людей нет.

– И куда же мы пойдем?

– Ну... – Дорис задумалась. Потом вдруг встрепенулась и выкрикнула: В Заповедник! Посмотрим там...

– Да зачем же туда ночью идти?

– А какая разница? Там и ночью светло. Сам знаешь, много есть любителей побродить в одиночестве, полюбоваться на произведения искусства... там хорошее освещение. Прожектора что надо!

– Это верно, – согласился Лорик. – Но зачем?

– Ну пошли, – заныла Дорис. – Ну пожалуйста!

– Ну, пошли, – сдался наконец чревовещатель, так и не поняв, что тянет куклу в Заповедник. А тянуло туда именно куклу, а не его самого, это он чувствовал всем умом и всем телом. Но он решил не сопротивляться. Ему стало интересно – что именно в Заповеднике так привлекает Дорис... или того, кто живет в нем самом? И почему?

Лорик вышел из дома, и побрел по ночным улицам, перекинув Дорис через плечо. Да, уже настала ночь, но маленький город не затих, продолжая резвиться напропалую. В дни фестивалей здесь просто не бывало спокойных часов, разве что перед самым рассветом. Толпы веселых гуляк бродили тут и там, сверкали огнями кафе и рестораны, распевали под фонарями заезжие менестрели, в скверах давали представления театры теней и марионеток... но Кхону все это было слишком знакомо, и потому он не смотрел по сторонам. Он думал о своем... и то и дело улавливал новые движения чужой мысли в глубине собственного ума...

Но больше он не боялся подчиниться чужой воле.

Скорее наоборот. Он жаждал этого. Он всеми силами старался помочь проснуться тому, кто затаился в нем.

Но старый йогин пробуждался медленно и мучительно.

Однако и в полусне он знал, что ему нужно. И, повинуясь его желанию, Кхон Лорик шел туда, куда вела его кукла Дорис.

...Скульптуры четко вырисовывались на фоне листвы и казались в заливавшем их теплом искусственном свете еще более объемными и причудливыми. Но чревовещатель, полностью уйдя в себя, не обращал на них внимания. Он уверенно шагал к двадцать второму кругу. И город, и замок Хоулдинг давно остались позади. В ночном лесу было тихо. Лишь изредка Кхон видел поклонников того или иного скульптора, замерших в молчаливом экстазе перед творением любимого маэстро.

Лорик не останавливался. Его ничуть не смущало то, что он ни разу за те сорок лет, что сохранились в его памяти, не выходил из дому ночью. Он знал: сейчас ничто в мире не заставит его вернуться в пансион и лечь в постель. А потому – не все ли равно, куда идти, день сейчас или нет?..

Наконец потерявший себя чревовещатель добрался до небольшой полянки, на противоположном краю которой стоял уродливый "Лотос пришлого бога".

И тут Лорику показалось, что кукла, висевшая на его плече, вздрогнула...

Чревовещатель остановился.

Он осторожно взял куклу, чуть встряхнул ее, расправляя смявшееся платье, и, держа Дорис перед собой, спросил:

– Ты хотела прийти именно сюда?

Дорис кивнула.

– Зачем?

Кукла промолчала.

А Кхон Лорик почувствовал, как что-то снова шелохнулось в его сознании... словно чьи-то горячие гибкие пальцы осторожно исследовали изнутри его мозг, ощупывая каждый нейрон... словно тот, затаившийся, искал дорогу на свет...

Внезапно чревовещателя обдало ледяным холодом. На мгновение ему почудилось, что изнутри к нему подкрадывается нечто жестокое и свирепое, и что это нечто, стоит ему найти путь наружу, растерзает его тело, разорвет кожу, с легкостью раздробит кости, стремясь к свободе... и никто не в силах будет остановить возродившегося монстра.

А потом Лорика охватило тупое вялое безразличие. Он долго стоял, бездумно глядя на уродливого чужого бога, неподвижно сидевшего на ярко освещенном жирном уродливом лотосе, – и наконец, едва передвигая ноги и волоча за собой Дорис, поплелся к скульптуре.

Какой-то человек выбежал из леса и преградил ему дорогу.

– Не ходи туда.

– Почему? – с трудом шевеля онемевшим языком, спросил чревовещатель.

– Нельзя. Не надо к нему приближаться.

– Пусти...

– Нет, – твердо сказал человек и взял Кхона Лорика за локоть, намереваясь увести чревовещателя с поляны.

И тогда тот, кто прятался внутри Лорика, взбесился при виде преграды.

И чревовещатель, никогда не отличавшийся умением драться, почувствовал себя неодолимым гигантом. Он отшвырнул от себя наглого незнакомца, словно тот был невесомой мошкой, и, зашипев, как разъяренная кобра, бросился к "Лотосу", крепко прижимая к себе куклу Дорис. Он знал: там, впереди – ЕГО БОГ. А Дорис – часть этого бога. Часть, которую насильно отделили от целого. Они должны воссоединиться. И когда это произойдет, старый йогин обретет былую силу, а временная жизнь Кхона придет к концу... но Лорик совсем не испытывал страха. Напротив, он страстно стремился в небытие, он жаждал помочь великому уму, мощному сознанию, провалившемуся во временное беспамятство из-за какой-то мелкой ошибки, совершенной в момент перехода в тело молодого альпиниста...

Упав на колени перед уродливой фигурой, Кхон Лорик поднял вверх куклу.

– Смотри... – прошептал он. – Здесь то, что тебе нужно...

Но в этот момент наглый незнакомец настиг его.

Он вырвал куклу из рук чревовещателя и изо всех сил швырнул ее в кусты. И тут же вцепился в Лорика, пытаясь оттащить его от "Лотоса".

Лорик заревел, как бешеный бык.

Он вскочил на ноги и бросился на наглеца. И они покатились по траве, колотя друг друга изо всех сил, хватая друг друга за волосы, пинаясь и ругаясь дурными словами. Лорик, получив мощный удар под ложечку, задохнулся, и, казалось, уже вот-вот проиграет схватку... но тот, кто питал его своей злобной энергией, помог Кхону опомниться, и чревовещатель с новыми силами ринулся в бой. Он не знал, как долго они с наглым незнакомцем колотили друг друга. Он знал лишь то, что в какой-то момент ему под руку подвернулся запутавшийся в траве камень...

...Придя в себя, Кхон Лорик сел и изумленно огляделся.

Как он очутился на поляне в Заповеднике?

Зачем он притащился к "Лотосу пришлого бога"?

И кто лежит в траве рядом с ним?

Чревовещатель подполз к неподвижному телу и, не веря своим глазам, уставился на огромную рану, черневшую на лбу незнакомца.

Кто убил этого человека?..

Лорика охватила слабость. У него закружилась голова, он покрылся холодным потом, его била дрожь... чревовещателю было страшно.

Он с трудом встал и, пошатываясь, пошел в город.

Лорик совсем забыл о кукле Дорис, валявшейся где-то в полутьме под кустами.

12.

Харвич осторожно посадил свою "летучку" на краю поляны, рядом с уже стоявшей там машиной инспектора Ольшеса. Сам Ольшес находился неподалеку от "Лотоса пришлого бога". Он присел на корточки возле человека, неподвижно лежавшего на траве перед скульптурой.

Харвич спрыгнул на землю и машинально оглянулся на Читу, прилетевшую вместе с ним, но обезьяна, вывалившись в траву, тут же метнулась в лес, и Винцент перестал о ней думать. Он торопливо подошел к Ольшесу.

– Кто это?..

И тут Харвич увидел огромную рану на голове лежавшего человека. А человек этот оказался смотрителем Клодом.

– Дан...

– Убили его, убили, – мрачно произнес Даниил Петрович. – Опоздали мы, его уже не вернуть. Вот незадача!

Харвич подумал, что слово "незадача" едва ли уместно в такой ситуации, но потом решил, что Ольшес, видевший на своем веку сотни смертей, вряд ли станет проявлять какие-то особые эмоции по поводу гибели еще одного ни в чем не повинного человека. Для Даниила Петровича важно другое: быстренько разобраться и найти того, кто позволил себе такое безобразие. Впрочем, Харвич тут же усомнился в правильности собственных выводов. Он ведь уже имел возможность убедиться, что, несмотря на внешнюю беспечность, Даниил Петрович отнюдь не был лишен простых человеческих чувств, таких, как сострадание. Просто он их почти никогда не демонстрировал.

– Кто это сделал? – тихо спросил Харвич.

– А ты не видишь?

Винцент опустился на колени рядом с убитым и положил ладони на разбитую голову Клода. Но если в остывающем теле и оставались еще следы эмоций, они были слишком тонкими для того, чтобы их мог уловить инспектор второй категории. А остаточные слои сознания и вовсе были недоступны для Харвича. Но что-то сохранилось на коже трупа и в прилегающем к нему воздухе... некий туманный, размытый отпечаток...

– Кхон Лорик? – изумленно вскрикнул Винцент, оглядываясь на Даниила Петровича.

– Он, – кивнул Ольшес.

– Но почему? Зачем?

– Давай у него самого спросим. Но сначала...

Ольшес замолчал и огляделся по сторонам.

Харвич тоже повертел головой туда-сюда, хотя и не знал, что ищет старший коллега. Но тот явно что-то искал, и Винцент тоже не захотел оставаться без дела. Но как ни старался Харвич, он не сумел уловить вокруг ничего подозрительного. То есть он ощущал, конечно, следы бешеной схватки между Клодом и Лориком, но и только. Впрочем, он видел: если Данила и искал на поляне что-то конкретное, он этого не нашел. На всякий случай Ольшес обошел поляну, заглядывая за деревья и под кусты, но результатов этот осмотр не дал. В одном месте Даниил Петрович приостановился и вроде бы к чему-то принюхался или прислушался – но потом пошел дальше. Харвич наблюдал за ним, оставив попытки разобраться в сути происходящего.

Наконец Ольшес вернулся к "Лотосу", внимательно осмотрел его, обошел вокруг, наклонился и пошарил в траве возле пьедестала... а потом резко выпрямился и сказал:

– Нет. Ну, ладно. Вызови Дживу.

Харвич послушно побежал к своей "летучке" и связался с полицейским. Но Джива, конечно, уже знал об убийстве – сработала система наблюдения Заповедника. Винцент вернулся к Ольшесу, стоявшему перед скульптурой и задумчиво смотревшему на уродливого чужого божка.

– Как ты думаешь, кто ему поклоняется? – неожиданно спросил Ольшес. То есть я хочу сказать – Эрик Бах его выдумал, или где-то видел?

– Не знаю, – пожал плечами Харвич. – Если тебе это так интересно, давай спросим. Эрик сейчас в городе.

– Обойдемся. Лучше навестим Лорика.

Вдали послышалось посвистывание полицейского сигнала, и Даниил Петрович заторопился:

– Давай, полетели. Кир тут без нас разберется.

Через секунду они уже взмыли в воздух.

Когда машины инспекторов опускались на мостовую перед пансионом, в котором жил Кхон Лорик, Харвич заметил, что в садике дома напротив прячется за пышными кустами шиповника Мрачный Карлик. Не будучи уверен, что Ольшес заметил маленького человека, Винцент, выйдя из "летучки", сказал:

– Там Карлик... интересно, зачем?

– Надо ему, – коротко ответил Даниил Петрович.

Ну конечно, подумал Харвич, Данила не может чего-то не заметить. И почти наверняка уже знает, что ищет здесь вечно хмурое существо из Магелланова Облака.

Ни одно из окон пансиона не светилось, да и трудно было ожидать, что в такой час кто-то в доме не спит. Если же кто-то из жильцов любил ночные фестивальные забавы, то такой человек сейчас просто отсутствовал.

Харвич предполагал, что они с Ольшесом проникнут в пансион тайком, через черный ход... но Даниил Петрович спокойно поднялся по ступеням ко входной двери и нажал кнопку звонка. Через минуту внутри послышались шаги, дверь открылась.

На пороге стояла милая дама средних лет, в аккуратном черном платье со скромной брошью из оникса у ворота. Она вопросительно посмотрела на инспекторов и сказала:

– Вам не кажется, что сейчас довольно поздно для визита? А свободных комнат у меня нет.

– Но вы все равно не спите, мадам, – наилюбезнейшим тоном заговорил Даниил Петрович. – А нам очень нужно срочно повидаться с Лориком. Он вернулся?

– Кажется, да... кто-то поднимался по лестнице несколько минут назад. Не обязательно он, конечно. Но вы можете сами пойти и узнать. Что-то случилось?

– Возможно, – уклончиво ответил Ольшес.

Дама отступила в сторону, пропуская инспекторов, и Даниил Петрович, рысью промчавшись через небольшой холл, рванул вверх по лестнице. Харвич не отставал, но успел удивиться тому, что Ольшес явно знал, куда идти. Неужели он уже навещал Лорика?..

Возле одной из комнат на втором этаже инспектор Ольшес на секунду замер, прислушиваясь, – а потом резко толкнул дверь. В комнате было темно. Задернутые шторы отсекли свет уличных фонарей. В тихом мраке слышалось чье-то едва различимое дыхание.

Даниил Петрович протянул руку вправо, щелкнул выключатель – и Харвич увидел чревовещателя Кхона Лорика, лежавшего на широкой тахте.

Чревовещатель был в коме.

Ольшес всмотрелся в бледное лицо Лорика, прислушался к его дыханию и сказал:

– И тут опоздали. Ну почему мне так не везет?

– Но он ведь жив, – осторожно возразил Харвич.

– А толку с того! – возмущенно воскликнул Даниил Петрович. – Тело живо, да. А ты попробуй найти что-нибудь в его сознании!

– И пытаться не стану, – фыркнул Винцент. – Не умею пока что.

– И не скоро научишься, – пообещал Ольшес. – Ну, ладно. Тут в общем делать нечего... хотя...

Он, не глядя на открытую дверь, сказал чуть громче:

– Мадам, нужно вызвать врача и отправить вашего жильца в больницу. И еще у меня к вам вопрос...

Мадам осторожно просунула голову в комнату.

– Он заболел?

– В общем, да, – кивнул Даниил Петрович. – Но это нервное заболевание. Вам нечего бояться. Где его куклы?

– Внизу, в гараже. Они такие пыльные, что я не разрешаю ему приносить их в дом.

Ольшес и Винцент вышли в коридор, и тут Даниил Петрович, словно только сию минуту вспомнив нечто важное, обернулся к хозяйке и задал еще один вопрос:

– А Лорика никто не искал сегодня или в последние несколько дней? Не было у него каких-нибудь странных посетителей?

Мадам подтвердила догадку Ольшеса:

– Да, сегодня его спрашивал очень странный маленький человек. Я никогда не видела людей такого крошечного роста. И он был очень неприятный, в особенности глаза... такие выпуклые, знаете, и непонятно, куда смотрят. Но Кхона в тот момент дома не было.

– Спасибо, – искренне поблагодарил даму Ольшес. – Мы заглянем в гараж, вы не возражаете?

– Нет, конечно...

И мадам отправилась вызывать врача, а Даниил Петрович с Харвичем спустились в гараж и принялись рыться в мешках, набитых куклами. Они искали голубоглазую Дорис, в голове которой кто-то спрятал нечто странное.

Но именно ее-то и не оказалось на месте.

Но ведь и в комнате чревовещателя куклы тоже не было.

– Куда она подевалась? – недоуменно сказал Харвич, когда они убедились в отсутствии красотки.

– Да уж, загадка века, – проворчал Даниил Петрович. – Он должен был взять ее с собой... Знаешь что? Давай-ка вернемся в Заповедник.

– Но ты же там все осмотрел! – сказал Винцент, лишь теперь сообразив, что именно искал вокруг скульптуры старший коллега. – Там ее тоже нет.

– Она была там, – уверенно ответил Ольшес. – Была. Поехали. Полиция наверняка уже рассосалась.

Через несколько минут инспектора снова были в Заповеднике. На поляне и в самом деле было пусто – забрав тело убитого, полицейские тут же покинули Заповедник, ведь все происшедшее было заснято наблюдательной системой, им ни к чему было осматривать место происшествия. Но когда инспектора вышли из "летучек", то увидели нечто такое, что надолго лишило дара речи не только Винцента Харвича, но и куда более привычного к разного рода неожиданностям Даниила Петровича Ольшеса.

За время их недолгого отсутствия уродливому чужому богу кто-то отпилил голову.