Текст книги "Двойное золотое дно"

Автор книги: Татьяна Ермакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

– Я прощен?

– Ну-у, не знаю... можете ненадолго задержаться, – милостиво кивнула я.

Он поднялся с колен и, вернувшись в кресло, отправил в рот маленький кексик, отпил кофе и только тогда заговорил.

– Я никак не могу прийти в себя. Уборщица – это пожилая тетка в замызганном сером халате с видавшими виды ведрами в руках. Вы в такой стереотип совершенно не укладываетесь... поэтому я решил, что вы подшутили... надо мной.

Было понятно, что Ельчанинов хотел сказать «поиздевались», но под моим суровым взглядом сказал другое:

– Да и глядя на ваши руки...

«Дались ему мои руки!»

Мне очень хочется открыть вам страшную тайну. Уже изобретены резиновые перчатки, и их очень легко купить! – таинственным голосом сообщила я.

– Спасибо за ценную информацию, – усмехнулся Ельчанинов, но тут же засомневался. Было очевидно, что он еще не оправился от потрясения. – Поразительно лишь одно, как женщина с вашим интеллектуальным уровнем... не вяжется...

– Зато такая работа занимает у меня всего два часа в день, дает неплохие средства для пропитания и не обременяет, – доходчиво объяснила я. – У меня достаточно времени, чтобы совершенствовать, как вы выразились, свой интеллектуальный уровень!

На мой явный выпад гость не ответил, а я, украдкой глянув на часы, отметила, что стрелки неумолимо приближаются к двадцати трем часам. Спать пока не хочется, на работу завтра не идти – суббота. А мы все еще никак не доберемся до ответов на мои вопросы. С этим нужно что-то делать.

– Илья, а что там насчет баранов? – не слишком изящно поинтересовалась я.

– Да, да. Можно, я закурю?

И снова мне пришлось жертвовать своими принципами и здоровьем! Второй раз за последние три дня! Многовато.

Но все равно спать в прокуренной комнате я не намерена и, прихватив кексы и пустые чашки из-под кофе, мы переместились на кухню.

Ельчанинов присел на подоконник, прикурил сигарету и заговорил.

– После того , случая я свои безобразия прекратил. Поступил в институт на юридический, вечерами подрабатывал. Как-то неудобно было такому здоровому лбу у родителей деньги на карманные расходы просить. Ох, кем я только не работал! Барменом, вышибалой, на отцовской «копейке» извозом занимался, пробовал cпекулировать. Хватался за любое дело, лишь бы ни о чем не думать, когда голова коснется подушки, а просто спать. Конечно, были и девушки, куда ж без них. Но им нужно было внимание, а у меня не было на это времени. Решил, что закончу институт, найду нормальную работу, вот тогда и порезвлюсь или женюсь... Только мои планы не осуществились. В ментовку идти не хотелось, обостренное чувство справедливости не давало. Найти место юрисконсульта было можно. Но что-то все хозяева бандитской направленности попадались. Им не юрист нужен был, а отмазчик... С друзьями-армейцами связи не терял, отношения поддерживал. Многие из наших ушли в рэкет и вообще в криминал. И мне предлагали, говорили, что человеку с юридическим образованием проворачивать делишки гораздо проще. А я подумал, что будет с моими родителями, если меня посадят или убьют? С войны вернулся... а тут... Между прочим, один из местных авторитетов мой хороший знакомый. В деловых вопросах мы стараемся не сталкиваться, но всякое бывает. А по жизни иногда встречаемся. Нормальный парень, если так можно сказать... Так вот. Один из моих однополчан – потомственный столяр, печник и каменщик в одном лице, сколотил из наших ребят артель. Стал дачи строить. Я к ним примкнул. Ничего не умел, сначала был подсобником, потом научился. Работы было невпроворот. О том, что я дипломированный юрист, уже начал забывать. Летом строили, зимой ремонтировали, да еще на заводах вахтерами числились, для отвода глаз. Кооператив оформлять не стали, получали наличку и честно делили, каждому по его работе. Но так продолжаться долго не могло, и когда разрешили частный бизнес, пришлось вспомнить о моем образовании. Мой друг – хороший работяга. Однако ни нужных знаний, ни хватки у него не было и нет. А у меня пошло. Что-то, видать, было заложено... Стали мы именоваться фирмой «Строитель», и снова от заказов не было отбоя. Спрос превышал предложение. Пришлось срочно набирать народ и расширяться. Строили практически все. И дачи, и дома, и загородные виллы. Я носился по всей губернии как угорелый. Везде работали наши. Теперь уже мои бригады. Костяк нашей артели как-то незаметно рассосался. Работы было много. Фирма на некоторое время стала областным монополистом. Появились нормальные деньги, а вот времени не оставалось практически ни на что. Какие там девушки, какая женитьба? Некогда было. Иногда, конечно, устраивали шумные, но короткие загульчики, но уже без безобразий – завтра на работу... Был момент, стало вроде полегче, и я даже почти женился...

–Но... – подсказала я, крайне заинтересовавшись автобиографией простого российского буржуина.

– Вот именно, что «но», – горько усмехнулся Илья. – Без «но» почему-то никогда не получается... Моя очаровательная невеста, согласившись выйти за меня замуж, решила поделиться новостью с подружкой. И не нашла ничего лучшего, чем позвонить ей прямо из моего дома. Она думала, что я в душе. На самом деле я хотел побаловать ее кофе и как раз занимался этим на кухне. Что-то у приятельниц разъединилось, и перезвонила не моя девушка, а ее собеседница. У меня по всему дому натыканы параллельные телефоны, и я подумал, что звонят мне... Короче, я подслушал их разговор. Можно было бы положить трубку, но я с первых же слов понял, что сделать этого не смогу. Не буду вдаваться в подробности, но самым мягким выражением моей возлюбленной, —лицо Ильи исказила гримаса брезгливости, – было циничное заявление, что она этот денежный мешок (то есть меня) держит в строгом ошейнике и я пляшу под ее дудку. Таким образом, выяснилось, что вся ее любовь – это любовь не ко мне, а к моим деньгам... Чашки из нового маминого сервиза закончили свою жизнь, разлетевшись о стенку, – нервно засмеялся

Ельчанинов и опять закурил.– Дальнейшим я не горжусь, но что было, то было. Я ее выгнал... практически голой вышвырнул за дверь... А уж что при этом говорил... Лучше вообще не вспоминать.

– Ничего странного я в этом не вижу, – задумчиво откликнулась я. – Лучше так, чем еще один неудачный брак.

– Наверное, – согласился гость. – Только мне в этот момент вспомнилось, как доили меня даже случайные подружки. Денег мне никогда жалко не было... обидно... что все они, эти женщины, видели во мне только способ заполучить деньги...

– Все понятно, – кивнула я. – Вам хочется, чтобы дамы в вас видели прежде всего человека.

– Разумеется. Может показаться смешным, но я бы понял женщину, которая честно бы заявила, что ей нужны деньги и за это она согласна спать со мной, выходить в свет, заботиться. Нормальные товарно-денежные отношения.

– А не проще ли снять проститутку?

– Для меня – нет, – смутился Ельчанинов. – Мне это претит, да и потом совершенно не хочется бегать по врачам.

– Но вы же сами сказали, что это честнее, – удивилась я такой нелогичности.

Илья молчал, тупо уставившись в окно.

– Да, звучит парадоксально... Каждому хочется, чтобы eгo любили таким, какой он есть, со всеми недостатками, – пожал плечами Ельчанинов.

– Однако, уважаемый Илья Владимирович, дебет с кредитом что-то у вас не сходится, – с иронией в голосе заявила я. Не то чтобы мне хотелось сбить с него спесь, скорее я просто не очень его понимала. – Вы просто провокатор.

– Почему?! – Удивление Ельчанинова было таким искренним, что я чуть не рассмеялась.

– Все элементарно, Ватсон. Возьмем, к примеру, ваше объявление. «Жильем обеспечен». Или как там – «без жилищных проблем». А между тем у очень многих простых людей, – я ядовито подчеркнула слово «простых», не удержалась, – это самая большая проблема. При социализме можно было надеяться, что, отстояв полжизни в очереди, ты к старости получишь квартиру. Правда, на кудыкиной горе, но это уже не существенно.. А сейчас? Люди ютятся в крошечных квартирках, перспектив обрести собственное отдельное жилье – никаких! Не все способны заработать такие деньги, не все умеют воровать и не у всех есть престарелые родственники, завещавшие им жилплощадь.

– Ну, вообще-то я в этом не виноват, – попытался пошутить Илья. Но меня уже понесло...

– Не отвлекайтесь. Что дальше? «Материальных проблем не имею». Я за вас рада! Только многих женщин такое заявление раздражает. Опять вспомним недалекие времена. В застойные годы выбора не было. Вот и вертелись – у спекулянтов кофточку перехватишь или финские сапожки оторвешь. Вязали, шили... Сейчас я вас насмешу. Недавно по телевизору Элеонора Беляева рассказывала, помните, она «Музыкальный киоск» вела? На один из новогодних «Голубых огоньков» из Франции прислали ролик с записью, как сейчас говорят, видеоклипа. Марина Влади с сестрами на фоне заснеженного леса. Они пели русскую народную песню. Не помню какую. Казалось бы, ну и что? Красивые русские женщины (ну эмигрантки, но не они же, а их родители) на фоне русского зимнего пейзажа пели русскую песню. Так нет – зарубили! У этих дамочек, видите ли, слишком роскошные шубы – не нужно расстраивать советских женщин!

– Мне не смешно, – покачал головой Илья. – Это просто идиотизм.

– Вы совсем не правы! – горячо возразила я. – Категорически! Вы рассуждаете как мужчина. Для вас это нормально. Однако, похоже, женщины произошли совсем от других обезьян. С женской точки зрения, peшение худсовета – высшая гуманность! Вы помните наш ширпотреб? Вряд ли, конечно. А я помню. Это убожество нельзя носить! Теперь же все изменилось. Женщине совсем не обязательно покупать модные журналы и заходить (исключительно на экскурсию) в дорогие магазины. Достаточно выйти на улицу, чтобы увидеть прекрасные элегантные вещи. На других. И многие зададут себе вопрос: а почему, собственно, не на мне? чем я хуже?! – «Что-то я слишком распалилась, нужно сбавить обороты», – подумала я и на мгновение замолчала.

– С такой точки зрения... – проговорил Ельчанинов задумчиво, – вы тесните меня по всем фронтам.

– Сколько стоит ваша машина? 20? 30 штук баксов? – продолжала я уже спокойнее.

– Что-то в этом роде, – улыбнулся собеседник.

– Простите, но вы ищете «большой и светлой любви» и бескорыстных женщин, приезжая на встречу с совершенно незнакомой бабой в неприлично дорогой тачке, просто орущей о вашем благосостоянии.

– Почему неприлично? – удивился Илья Владимирович.

– Да потому, что, когда мой сосед купил подержанный «Запорожец» за шесть штук, заметьте, рублей, а не баксов, он был счастлив, как ребенок. А у парня – высшее образование, и эрудиция не хромает. Только вот на жизнь он зарабатывает на поприще, о котором мечтал с детства. Он занят любимым делом, ему другого не надо. А вы наверняка даже особой радости не испытали, когда покупали свою красавицу. Так, просто лишний повод выпить с друзьями, обмыть покупку.

– А вам нравятся идеалисты? – насмешливо поднял брови мой собеседник.

– При чем тут идеализм?! – я даже поперхнулась. – Если уж так ставить вопрос, то есть люди, обладающие талантом зарабатывать деньги, а у других его нет.

– Ксения, вы не правы. Покупка машины действительно не вызвала у меня никаких эмоций, мы даже ее не обмывали. Но для меня машина... как для вас... скажем, резиновые перчатки. Это орудие производства, не более того. Это средство передвижения. Вот и все. А вы так на меня накинулись...

– Да не накинулась я, – безнадежно махнула я рукой, понимая, что ничего не смогла ему объяснить. – Я вовсе не против. Ваше право зарабатывать своим трудом столько, сколько пожелаете. Но для проверки отношений, возможно, надо было немного исказить истинное положение дел. Одним словом, не выпячивать свою обеспеченность.

Ельчанинов весело расхохотался.

– Я так и делал. И все равно ничего у меня не получалось. Я решил, что сегодняшняя встреча будет последней, не готовился к ней и приехал прямо с объекта, не заезжая домой. Заранее уверенный, что и сегодня ничего не получится.

– Ну, мой случай не считается. Тут я вас банально кинула. Представилась претенденткой, а оказалась начинающей журналисткой. Так что у вас еще остался шанс.

– Может быть, – кивнул Илья, задумчиво посмотрел на меня и вдруг шагнул ко мне.

Как завороженная, я поднялась под его взглядом. Несколько длинных и томительных минут мы молча стояли и смотрели друг на друга.

Чем это могло закончиться, узнать я не успела. Совсем не вовремя я вдруг зевнула, едва успев прикрыть зевок ладонью. Ужасно нехорошо получилось! Видимо, нервишки разыгрались. С чего бы это?

– Господи, Ксения! Простите мерзавца! Оказывается, уже так поздно, – опомнился Илья Владимирович и сразу же засобирался.

Останавливать его я не стала. На дворе уже была глухая ночь, и моему гостю действительно давно пора было удалиться: К тому же мне не понравились те тягучие секунды, когда мы смотрели друг другу в глаза. Я не знаю, что он собирался сделать в следующий момент (а непонятностей я не люблю).

Ельчанинов быстро оделся и ушел, дав мне возможность перекраивать историю его жизни, как мне будет угодно. Он был крайне вежлив и корректен, но мне почему-то показалось, что его уход скорее напоминал бегство...

Вполне вероятно, что это были мои домыслы...

Разбудил меня телефонный звонок. Подняв голову с подушки, я осознала, что она у меня просто раскалывается. Выражение же «разбитая» точно характеризовало мое состояние.

– Какая зараза! В такую рань! – простонала я в трубку.

– Ксеня, побойся бога! – возмутился Костя.– Рань! Скажешь тоже! Все нормальные люди обедать садятся.

– Это их проблемы, – отрезала я, совершенно не желая просыпаться.

– Брось, не злись. Самое главное, ты жива, хотя и не совсем здорова, – невозмутимо продолжал мой друг. – Вчера часов в двенадцать я мимо твоего дома проезжал. Видел свет, но решил не заходить – а вдруг ты не одна.

– Чтобы ты таким деликатным был по утрам! – съехидничала я. Настроение немного улучшилось, и для его поддержания я продолжила в том же духе: – Куда ж ты, милый, мимо меня проезжал?!

– Не важно, – замялся Антименко.

Однако случайно проехать мимо моего довольно изолированного дома просто невозможно. Для этого нужно специально заехать в один из четырех жилых муравейников, обрамлявших по периметру наш двор.

– Ладно, сволочь, приходи, – снизошла я.

Душ привел меня в чувство, две таблетки цитрамона справились с головной болью, и к приходу Котика я была почти белым человеком.

Антименко, чувствовавший себя в моей квартире как дома (если не лучше), бухнул на плиту чайник. Я в это

время принялась перемывать груду посуды, которую ночью, поленившись, свалила в мойку. Одновременно я давала Косте отчет о своем вчерашнем приключении.

Тем временем Котя набивал рот вчерашними деликатесами (язык не поворачивался назвать это остатками. Илья накупил такую гору продуктов, что, наверное, хватило бы на десятерых). Тщательно пережевывая пищу, Котя внимательно слушал меня.

– Еще пойдешь? – проглотив очередную порцию вкуснятины, спросил мой друг.

– Ой, Котик, скорее всего, нет. Здоровье уже не то,чтоб под утро ложиться, – вздохнула я. – Старовата, видать, стала для подобных приключений.

– Ага... Давно говорю – на свалке твое место. Пора старушка, пора!

Получив весьма ощутимый подзатыльник, Антименко обиженно засопел.

– Ты сама начала...

– Мне можно, а тебе – нельзя!

– Дискриминация! – хихикнул Антименко. – К старым друзьям так не относятся!

– Друзья так не шутят, – отрезала я.

Неизвестно, до чего могла довести нас эта перепалка,но тут зазвонил телефон.

– Ксения, —мужской голос обволакивал и завораживал. Борису Щербинину можно было не представляться.

– Здравствуйте, Борис Григорьевич, – моя душа пела и уносилась ввысь уже от самого факта его звонка.

Мой драгоценный Костик появился на пороге кухни и уставился на меня, покачивая головой. Все укоры и опасения отражались на его скорбном лице. Чтобы не видеть его постную мину, мне пришлось отвернуться.

– Ксюшенька, ну к чему этот официоз. Зовите меня Борисом, как договорились, – тон Щербинина был уверенным, повелевающим и немного снисходительным

(«Когда это мы на «ты» перешли, убейте – не помню!»). – Вы получили цветы?

– Борис, они великолепны, спасибо! – замяукала я. По большому счету к букетам я равнодушна. Конечно, это безумная красота, но дня на два, от силы на три. И удел хрупких созданий – мусорное ведро. Ничего нет печальнее увядших цветов. Но делиться своими рассуждениями с господином Щербининым я не стану.

– Если у вас, Ксюшенька, нет других планов на вечер... – Щербинин сделал паузу.

– Я вас слушаю. – Нетерпение взяло свое, хоть я и понимала, что надо бы промолчать. Так сказать, набить себе цену.

– Как вы относитесь к театру?

– Обожаю, – выпалила я, ни на секунду не задумавшись. Шило в мешке не утаишь.

– Замечательно. Тогда я заеду за вами в шесть.

– Ой нет, нет, Борис!

– Почему? – Щербинин явно был удивлен.

– Вам покажется смешным... Но... я понимаю, что это глупо... – Я блеяла, как овца, которую ведут на заклание. Надо взять себя в руки. – Борис, простите, но у меня крайне любопытные и бестактные соседи. Мне не хочется попасть под перекрестный огонь их взглядов. Давайте встретимся у аптеки.

Несла я полнейшую ахинею и понимала это. Но что правда, то правда. Мои соседушки были любопытнее налоговой инспекции и гораздо ее бесцеремоннее.

Дом наш старый, единственная хрущоба во дворе. Заселялся еще в конце шестидесятых, и контингент с тех пор изменился не сильно, но сильно постарел. Глядя на своих одиноких старушек-соседок, я вполне разделяла значение выражения, что в нашей стране слабым полом нужно официально признать мужчин. Ярчайший пример – наш подъезд. Из двадцати квартир только пять занимают люди молодого и среднего возраста. В остальных же обосновались бабушки-старушки. Именно бабушки, дедушек у нас не наблюдается ни одного, повымерли все, аки мамонты. Так кто из нас сильнее, приспособленнее и жаднее до жизни? Именно! Самый сильный пол – мы, женщины (как ни обидно это звучит)!

Основное же развлечение старых перечниц – жажда знаний в результате подсматривания и подслушивания. Просто напасть какая-то!

Я с ужасом представила, что всю последующую неделю (а то и две!) наш подъездный КГБ будет всеми правдами и неправдами выпытывать у меня сведения о столь блестящем кавалере. Не-е-ет, только не это!

Мама воспитывала меня в духе почтения к старшим, и просто послать соседок подальше язык не поворачивался. Ну а если бы даже и повернулся, то сомневаюсь, что от этого был бы какой-то толк. Так и выходит, что проще пройти несколько сот метров, чем потом, вежливо улыбаясь, отделываться от вредных бабулек.

– Ксюшенька, вы прелесть и вы правы, – хохотнул в трубку Щербинин. – Личная жизнь она и есть личная, а не общественная.

Слава богу, Борис Георгиевич отнесся к моим закидонам с пониманием. Мы попрощались до вечера и закончили разговор.

– Ты никуда не пойдешь! – прервал мои радужные мысли визгливый Котин голос. Раньше за ним подобного не наблюдалось, поэтому я вытаращила глаза от удивления.

– Это что, Костя? Сцена ревности?! – Шутка, как правило, сглаживает напряженность,-но не в этот раз. Смеяться мой друг не собирался.

– Называй как хочешь! Но ты никуда не пойдешь! – Котин голос звенел, готовый сорваться на крик. – Это страшный человек, я тебя никуда не пущу! Ты хоть знаешь, с кем связалась?!

– Он что, криминальный отец города? – заинтересовалась я.

– Да нет, – замялся Антименко и отвел уже не сверкавшие гневом глаза.

– Хорошо. А почему ты сказал, что он страшный человек?! Котенька, ты сдвинулся?! И вообще, какого черта ты себе позволяешь? Ты мне отец, муж, любовник?! Какое ты имеешь право мне что-то запрещать? Я взрослая женщина, которой время от времени просто необходим мужчина! Ты это можешь понять?! Твоя глупая ревность... – Я замолкла на полуслове, задыхаясь от возмущения и обиды. Костин пунктик по поводу моего замужества начал принимать угрожающие размеры.

И вдруг я увидела, что Антименко сломался. Он жалко гримасничал, пытаясь улыбнуться. Кажется, я переборщика со своим праведным гневом.

– Костенька, милый, хороший, ну прости, – залопотала я, обнимая готового разрыдаться друга. – Я понимаю, ты меня любишь, боишься за меня, волнуешься. – Антименко кивнул, борясь со своими чувствами. – Котик, пойми, мой хороший, он мне очень нравится, но это же не значит, что я хочу за него замуж. Мы идем в театр, в общественное место, там будет полно народу. Ничего со мной не случится.

Я старательно взывала к логике и уму Константина Михайловича, только получалось плохо.

– Ксень, не ходи, ну не ходи... – заныл Антименко, и я просто поразилась. Все пятнадцать лет знакомства я не сталкивалась с таким ослиным упрямством с его стороны.

– Ну, это уже смешно! – решила я сменить тактику. – Ты знаешь о нем что-то плохое?

На лице Антименко отразилась целая гамма разных эмоций. Но он молчал, как партизан на допросе, для верности крепко сжав губы.

Господи, да что ж это с ним творится, в самом деле?! Неужели Костя до сих пор меня любит и хочет? Если так, то это более чем неприятная новость.

Нет-нет-нет! Какая глупость! Я даже потрясла головой

Не далее чем вчера мы спали в одной постели, и я бы точно заметила...

И тут до меня дошло! Котя просто панически боится, что я увлекусь Щербининым настолько, что он, Костя, будет просто вытеснен из моей жизни. Антименко прекрасно изучил меня. Он видит, как я реагирую на Бориса, и опасается, что все будет, как в тот злосчастный год моего замужества. Наши с ним встречи урывками, конспирация и так далее. Мало того, что мой муженек бешено ревновал меня к Косте (оснований, между прочим, не было никаких!), так еще его закостенелая во взглядах многочисленная родня отравляла мне жизнь. Вот тем-то стопроцентно ничего не объяснишь. В их ханжеской среде понятия дружбы между мужчиной и женщиной совершенно не существует.

Теперь Костя боялся повторения. Вот откуда надрыв в его голосе и предистерическое состояние.

Константин Михайлович, несмотря на мужественную внешность, душой обладал ранимой и трепетной.

– Вы правда в театр идете? – спросил полностью капитулировавший Костик.

– Конечно! Ты же знаешь мои принципы, не могу же я спать с мужиком, которого совершенно не знаю!

– Всякое бывает. – Голос моего друга был вялым и тоскливым.

– Когда я тебя обманывала! – сказала я. И подумала: «Я просто тебе всего не говорила!» При этом я сделала максимально честные глаза, на которые только была способна.

– Ты мне обещаешь? – ухватился за мои слова Костик.

– Конечно, – твердо и совершенно правдиво заявила я. Хотя в этот момент могла бы и приврать, пообещав что угодно, лишь бы он так не волновался.

– Ксенька, я тебя очень люблю. И никому не позволю причинить тебе боль, – с надрывом в голосе и со святой убежденностью заявил Антименко, прижав меня к себе.

«Уф-ф! Кажется, обошлось!»

Итак, в назначенный час я подошла к аптеке и увидела...

Сияющее в лучах заходящего солнца белоснежное нечто, отдаленно напоминающее автомобиль марки «Мерседес». К передней дверце этого чуда небрежно прислонился его владелец. Господин Щербинин был одет в то же длинное темное пальто, но на сей раз из-под шарфа в мелкую клеточку выглядывал белоснежный воротничок сорочки, готовой составить конкуренцию цвету автомобиля.

Я сознавала, что стремительно тупею и мои губы расплываются в дебильной улыбке. Но справиться со своими мыслительными процессами и непроизвольными мышечными реакциями не могла.

– Ксюшенька, вы очаровательны, – сладкоголосо пропел Борис, целуя мне ручку и усаживая в машину.

Пока он обходил «Мерседес» и комфортно устраивался на водительском месте, я на мгновение вроде очнулась.

Тачка «с иголочки», салон – натуральная кожа, вид великолепный и ужасно дорогой...

Мама моя! Куда я попала?! Нувориши не берут в подружки уборщиц! Да и мой прикид, до последнего стежка скопированный с последнего номера «Бурды», не соответствует хай-классу господина Щербинина. Социальное неравенство прямо бросалось в глаза.

Здравомыслия мне хватило ровно на то время, пока Борис Георгиевич занимался мотором. Господи! Только бы не встретить знакомых! На моем лбу сияющими неоновыми буквами было написано, что мозги отключились в пользу половых желез! Ну дура дурой!

Мотор и в этой навороченной тачке оказался совершенно бесшумным. Умеют же эти заграничные гады машины делать! Зависть берет, причем не белая, а самая что ни на есть черненькая.

Вон у Антименко старенькая шестерка, которую он Парнише отдал на рынок ездить! Там же в салоне шумновато, разговаривать невозможно. У Коти, разумеется, есть тачка и получше, но тоже весьма подержанная. И все равно, Сравнить ни с ельчаниновской «Мицубиси», ни со щербининским «мерсом» ее нельзя!

Мы подъехали к какому-то заведению, о котором я раньше ничего не слышала. Мои мысли как по мановению волшебной палочки выветрились из головы. Щербинин что-то заказал, мы ели, беседовали... Что ели, что пили, о чем говорили, в упор не помню! Это ж надо, совсем с катушек слетела!

А потом мы оказались в театре. В обществе Бориса Григорьевича наш городской храм Мельпомены показался мне сверкающим дворцом! Думаю, в таком состоянии мне и убогая лачуга покажется средневековым замком.

Господин Щербинин вел меня по залитому светом фойе второго этажа, поминутно раскланиваясь и здороваясь со знакомыми.

Дамы ослепляли обнаженными (в самых немыслимых местах) телами, упакованными в шикарные каскады тканей. Глаза в автономном режиме отмечали драгоценности на шеях, руках, пальцах... Господи! Зачем же он меня-то сюда притащил?!! Неужели же ему наплевать, что о нем подумает городской бомонд?!

Впрочем, честно говоря, эти мысли посетили меня хотя этим же вечером, но значительно позже. Когда мы с Борисом Георгиевичем уже попрощались. В данный же момент я млела и таяла, фланируя по театральным коврам под руку с господином Щербининым. Еще хорошо, что он меня ни с кем не знакомил. Я бы и двух слов связать не смогла! Лица, шикарные галстуки, дамские туалеты, белые рубашки слились для меня в один разноцветный поток...

Лицедейство я люблю, оно меня увлекает и уносит от повседневности в далекие дали. При условии, что артисты действительно хорошо играют. К счастью, спектакль давала не наша местная труппа, на которую я принципиально не хожу, а московская антреприза.

От великолепной игры и увлекательной пьесы я немного пришла в себя и стала контролировать как мысли, так и мышцы. Тот факт, что я нахожусь в сиятельном обществе великолепного Щербинина, уже не так действовал на мои переутомившиеся мозги. Что ж, все имеет свои плюсы и минусы.

В антракте мы посетили буфет.

Барственным жестом Борис Георгиевич подозвал работника общепита и заказал кофе, пирожные и шампанское. Остальные зрители, почти поголовно представители высшего общества нашего городка, покорно выстроились в длинную очередь у барной стойки. Обслужили только нас!

– Борис, простите мое нахальство, – поспешила я удовлетворить свое любопытство. —С чего это вам оказывают такую честь? Если я не ошибаюсь, там, – я мотнула головой в сторону очереди, – стоит даже Герасимов, мы его недавно выбирали в городскую Думу.

– Саша-то? Да он, простите, еще до тех чинов не дорос, чтобы его обслуживали, – вальяжно хмыкнул Щербинин. – Тем более что я в этом заведении самый почетный и желанный гость. Моя организация шефствует над театром.

А-а-а, ну тогда понятно, – задумчиво протянула я. – Спонсорскую помощь оказываете?

– Не люблю я этого слова, – поморщился Борис Георгиевич, отпивая глоток шампанского. Потом он рассуждал о загнанной русской культуре, о нищенстве актеров и режиссеров... Вставить слово в его высокопарные разглагольствования о спасении культурных национальных традиций не было никакой возможности. А хотелось задать простенький вопросик: «А что у вас за организация?» Однако приходилось слушать и тупо кивать головой. Шарм господина Щербинина полностью парализовал мое уставшее сопротивляться сознание.

Но тут откуда-то сверху мелодично пропел звонок, и зрители стали покидать буфет, перемещаясь в зал. Мы последовали за ними.

Господа комедианты, почтившие своим присутствием наш небольшой городок, в этот вечер остались довольны. Местная публика завалила их цветами в неимоверных количествах. И я решила, что все цветочные магазины лишились сегодня всего товара:

По окончании спектакля Борис Георгиевич проводил меня домой. Мы доехали до аптеки, а остальной путь прошли пешком.

– Ксюша, – чуть напряженно позвал меня Щербинин в момент, когда мы проходили заросли высокого кустарника. Повела туда я его, чтобы обойти огромную дужу, регулярно разливающуюся у нашего дома. Тропинка для двоих оказалась узковатой, и я пошла вперед, показывая дорогу.

Как только я обернулась, Борис жадно обнял меня, ощутимо припечатав своей лапищей по моей попке. (Я не возражаю. Я этого хотела. Я этого ждала.) Чуть отстранившись, двумя пальцами и очень властно он поднял мой подбородок. Мои глаза заволокла легкая пелена, губы приоткрылись сами собой...

И он меня поцеловал! Умело и изощренно.

Я задыхалась... Я не чувствовала своего тела... Я сходила с ума...

– Пойдем к тебе, – хрипло прорычал мне в ухо Борис.

– Нет!

Вот кто нас, баб, поймет, если мы сами себя не понимаем!

– Не сейчас, пожалуйста, не сейчас!

Ну, не могла я представить этого шикарного самца в своей убогой однокомнатной конуре, на заслуженном-перезаслуженном диване. Не могла представить на крошечной кухоньке с разнокалиберной посудой. В моей обшарпанной ванной с отколовшимися плитками...

Он вообще не для меня! Он для какой-то потрясающей воображение женщины...

Вот поэтому и сказала «нет».

Я самым банальным образом струсила. Страх, помноженный на комплекс неполноценности, —совершенно неудобоваримый коктейльчик!

Но меня так тянет к нему... Я дурею от одного его взгляда... Совсем не могу контролировать себя... Да и, в конце концов, может, я не такая уж убогая...

Поэтому я сказала «не сейчас». То есть подсознательно решила взять «тайм-аут». Мне нужно подумать, разобраться в себе, решиться...

– Почему? – снова рыкнул Борис. Пока я соображала, что ответить, он распахнул пальто, обеими руками схватил меня за ягодицы и прижал к набухшему под брюками холмику. Я сдавленно пискнула и попыталась отстраниться, немного прогнувшись назад. – Ты хочешь. Я же вижу – ты хочешь!

– П-прости... все так... быстро... – бессвязно лопотала я, ощущая сквозь тонкую ткань платья его желание.

Если бы он настаивал, я бы не выдержала и сдалась. Прямо здесь, на улице, в мокрых кустах, в паре шагов от моего подъезда. Я бы согласилась на все...