Текст книги "Двойное золотое дно"

Автор книги: Татьяна Ермакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Не успела я отойти от телефона, как он снова зазвонил.

Господи! Оставят меня, наконец, в покое!!! Если еще кому-то интересно, как я провела день, не проще ли мне напечатать все подробности этого дня в городских газетах?!

– Ну что, сука? Собираешь денежки? – сказала телефонная трубка уже знакомым мне голосом.

– Да иди ты, урод! – абсолютно спокойно и совершенно беззлобно огрызнулась я. Какой-то жалкий шантажист не может испугать женщину, которая была на волосок от смерти. – Ты меня, по всему видно, знаешь, – продолжала я. – Вот и подскажи, где рядовая уборщица, пусть и работающая в двух местах, может найти такую сумму?

Голос противно забулькал. Веселится!

– А мне по барабану! Хотя выход есть...

– Че-е-го?!

– Того! – передразнили меня и положили трубку.

Вот это мило!!!

Я растерянно хлопала глазами, все еще прижимая трубку к уху. Ни-и-и-чего не понимаю! Одно радует. В этот раз я хотя бы имею представление, о чем, собственно, идет речь.

Поудивлялась я, поудивлялась и... обрадовалась.

А ведь теперь вычислить шантажиста – пара пустяков! Ох, и накостыляю я этому типу своей любимой сковородкой!

В радужном настроении я нашла чистый листок и принялась составлять список лиц, которые могли знать о том, что Костя переоформляет на меня половину салона. Именно за этим занятием меня и застал Илья Владимирович.

– Реестр врагов?

– Что-то в этом роде, – кивнула я. Мое радужное настроение улетучивалось со скоростью курьерского поезда.

– Что-то много... – заметил Илья, заглянув в мой список.

– Вот именно, – погрустнела я, глядя на лист. По моей версии, о документе могли знать многие и многие. Начиная с моей, собственно, мамы и заканчивая уборщицей в салоне.

Мамулю я сразу исключила. Возможно, зря. Обилие приятельниц и знакомых – это у нас семейное. Нельзя исключить, что за одним из милых чаепитий моя дражайшая маман кому-то рассказала об этой смешной новости.

А разве не анекдот?! Доченьке денежки сами в руки плывут, а она сопротивляется!

Этот гипотетический кто-то мог рассказать об этом казусе еще кому-то... В результате наши с Костей финансовые отношения стали секретом Полишинеля... Весело...

– Что пригорюнилась? – поинтересовался Илья, ставя на плиту чайник.

– Опять звонили, – глядя в пространство, тоскливо сообщила я.

– Полчаса назад, речь шла о каком-то седом... – протянул Илья Владимирович.

– Седой – это не так актуально. Кто-то другой позвонил минут десять назад...

– Чего хотели?

– Моей крови, моих нервов, моей жизни! – невесело хихикнула я.

– Так и сказал? – не поверил мне Ельчанинов.

– Нет, конечно! Хочет мой пай в магазине...

– Какой пай, в каком магазине, – засыпал меня вопросами Илья. – Ты мне об этом ничего не рассказывала.

«Я тебе, милок, и так слишком много рассказала», – подумала я и принялась объяснять.

– У меня есть друг. У него есть магазин. Он nepeоформил на меня часть магазина, – коротко сообщила я.

– Подробности! – потребовал мой гость.

– Нет никаких подробностей.

– Ксюша, у меня тоже есть друзья. Но они вот так, с бухты-барахты, почему-то ничего на меня не оформляют, – зло сказал он.

– Восемь лет уговоров «с бухты-барахты» не назовешь, – резонно огрызнулась я.

– Не злись, тебе не идет. Лучше объясни доходчиво.

– Хорошо. – Иной раз я бываю до отвращения послушной. – Восемь лет назад мой друг попросил меня помочь в организации доходного бизнеса. Конкретно, салона для шитья.

Илья удивленно вскинул брови. Для человека, ворочающего деньжищами, выручка от такого салона не может называться «доходным бизнесом».

– Я помогла. Он расплатился со мной вот этой вот квартирой. Но так как мой друг одинок, и я самый близкий

ему человек, он захотел обеспечить мое будущее. Поэтому и предложил мне пай.

– Он твой... любовник? – неожиданно прямо спросил Ельчанинов.

– Нет, – удивилась я. – С чего ты взял?

– Не верю, – мотнул головой Илья.

– Да ради бога! – взъерепенилась я. – Верю, не верю... Да кто ты вообще такой, чтобы задавать мне такие вопросы?

– Всему должны быть причины, – упрямо долдонил Илья.

– Он вообще – голубой! Живет с парнем! Я его друг!

Отвращения и брезгливости, которые появляются на лицах обычных мужчин при упоминании о геях, я у Ельчанинова не заметила.

– Хорошо. Допустим, с его личной жизнью мы разобрались. А когда он оформил бумаги?

– Понятия не имею. На этой неделе, наверное. Там еще не все закончено и нужно сходить к нотариусу, чтобы заверить.

– Что произошло в последнее время такого, что он вдруг стал оформлять бумаги? Странно как-то, восемь лет уговаривал...

– Илья, я правда ничего не знаю. Оформлялись они без моего ведома... и я не могу припомнить никакого глобального события, которое бы его на это подтолкнуло... Возможно, ему просто все надоело...

– Ну, хорошо, – прищурился Ельчанинов. – Кто об этом знает? Кому ты рассказывала?

– Пустой номер, – отрицательно покачала я головой и потрясла исписанным листком. – Знать мог кто угодно. Служащие салона ,нотариальной конторы, мои приятельницы и знакомые. И это далеко не все. Каждый из них мог сказать об этом другому, третьему... Полгорода в кypce...

– Какая ты общительная, – укоризненно покачал головой Илья.

– Да нет. Я-то никому об этом не говорила. Но многие знали, что такое предложение существует...

– Отвертку дай, – вне связи с темой разговора попросил Илья.

– Зачем?

– Будем твоего собеседника вычислять. Сейчас поставлю другой телефон.

– Зачем? – не поняла я.

– Глупенькая, – хитро улыбнулся Илья. – Прогресс шагает по планете! Ты что, про определители номера никогда не слышала?

Все же он головастый парень! Подобная мысль в моих мозгах даже не шевельнулась.

Замена аппарата не заняла много времени.

– Покормишь уставшего и истощенного трудовьм подвигом человека? – закончив работу, спросил Илья.

– Ты же ничего тяжелее ручки и руля в руках не держишь, – притворно возмутилась я. – Вермишель будешь?

– Ага. Я тварь неприхотливая, ем все, что не движется или движется очень медленно. – Я знала, что это цитата, но не помнила откуда и хихикнула.

Пока закипала вода, я терла сыр, резала зелень и колбасу. И рассказывала о своих сегодняшних приключениях.

Илья задавал наводящие и уточняющие вопросы:

«Какая машина? – Иномарка, судя по звуку мотора. – Сколько ехали? – Около получаса. – Как выглядел седой? – Барственно, дорого, наводит страх».

– Куда ж тебя возили? задумался Ельчанинов.

– Не мучайся, в Дедово, сообщила я.

– Откуда знаешь? – встрепенулся он.

– Это была дача Щербинина. Сто процентов. На каждой фотографии присутствовала именно его персона!

Еще и портреты были. Маловероятно, что кто-то так его обожал, что увешал всю стену его изображениями.

– Похоже на то, – протянул Илья. – Ксюша, вспомни поточнее весь разговор.

– В следующий раз на диктофон запишу! Будешь вместо колыбельной на ночь слушать, – огрызнулась я, понимая, что он прав и нужно постараться.

Когда я в третий раз пересказала свою эпопею, Ельчанинов надолго задумался, машинально пережевывая содержимое тарелки.

– Да, положеньице... Скорее всего, ты права. Убийство действительно заказное. Особенно если учесть, что на Сталинке творится... – задумался Ельчанинов.

– Что? – мгновенно подобралась я, охваченная охотничьим азартом.

– Этого тебе знать не нужно! – твердо заявил Илья. – Давай-ка я тебе охрану выделю. Не думаю, конечно, что такое повторится, но...

– Ты мне зубы не заговаривай! Никакой охраны мне не нужно. После драки кулаками не машут! Захотят убить – убьют, будет у меня охрана или нет. Вон банкиров сколько на тот свет отправили, а у них полки телохранителей были, – пробубнила я рассерженно. – Что там за дела на заводе?

– Ксюша...

– Что Ксюша?! Тыкать в меня пистолетом и находить трупы – это пожалуйста, это сколько угодно! А как дело до дела! Так нет! Женщине знать не нужно! Опасно!

– Ну, Ксюша... – в его голосе звучал укор, но мне было уже все равно.

– Что, Ксюша? Хоть ты мне можешь сказать, что за чертовы бумаги все ищут! Что выпускает этот треклятый завод! Я чувствую, ты знаешь!

– Про бумаги – нет. Не знаю. А выпускает завод бытовую химию.

– Ха-ха-ха!

– И не только. Еще они выпускают... – дальше Илья произнес такое длинное слово (или несколько слов), что нужно быть по меньшей мере Нобелевским лауреатом по химии, для того чтобы его только выговорить. А уж чтобы понять...

– Это гексоген, что ли?! – обалдело уставилась я на него.

– Почему гексоген? – удивился Илья.

– А что ж это за... дрянь такая, что в городе о ней никто ничего не знает?

– Ксюша, это компонент, без которого невозможно изготовить пластмассу для... ну, например, для коробки телевизора, – развел руками Ельчанинов. – А ты уж сразу...

– Ну, конечно! Если все так безобидно, почему такая секретность? – откровенно начала я «наезжать».

– Ну-у, есть и другие области применения... – вяло и туманно проговорил Илья.

– И наверняка в военной сфере! – предположила я.

Несколько секунд его глаза буравили мои.

– Тебе никто не говорил, что ты уж очень умная? Даже слишком умная, особенно для уборщицы, – тихо спросил мой гость. – Ксень, не лезь сюда. Это смертельно опасно. За этим стоят такие деньги...

– Ты как Поливанова говоришь. Не лезь... Я давно никуда не лезу... Все вышло из-под контроля. Теперь я сама не чаю, как из всего этого выбраться.

Настроение у меня было хреновое, и слезы снова подступили к глазам. Но я задрала голову вверх, загнала их обратно, потом посмотрела на Ельчанинова.

Ни слова не говоря, Илья поднялся и обнял меня. Крепко-крепко...

Нет-нет-нет. Не сейчас... Мне нужно разобраться. Мне необходимо понять...

Да, что же у меня за дурацкая натура?

– Илья, а кто этот Седой?

– Точно не знаю, наверное, бывший тесть Щербинина. А женщина – его первая жена. Не могу сказать со стопроцентной уверенностью... Но думаю, только он мог так себя вести на щербининской даче, – нехотя ответил Елъчанинов, отпуская меня.

Об этом я и сама догадалась, но делиться своими мыслями не стала.

– И кто он?

– Борисов Николай Павлович. Он был директором Сталинки до Щербинина. Потом перевелся в Москву, в министерство, на повышение. Возможно, он курирует Сталинку и сейчас. Больше я ничего не знаю.

«Так я тебе и поверила», – подумала я.

– А что ему от тебя нужно и откуда он знает, что мы знакомы?

– Наверное, за тобой присматривали.

– Как это? – не поняла я.

– Следили, – пожал плечами Ельчанинов.

– Я ничего не замечала, – задумалась я. – Наверное, ты прав. Но почему он так интересовался тобой?

– Ксеня, я не знаю.

И снова я ему не поверила. Не поверила, и все. Ксюшенька, – проговорил Илья таким голосом...

И я испугалась...

Сейчас он скажет что-нибудь совершенно неуместно сентиментальное, берущее за душу, приятно ласкающее нервы... Нет, только не это.

Мне. стало так неловко, словно меня уличили в чем-то постыдном, в каком-то мерзком поступке... Я ничего не хочу слышать... Я ничего не хочу знать наверняка... Не хочу...

Я отвернулась и тихо попросила:

Илья, у меня сегодня был отвратительный день... Иди домой.

Хорошо, – покорно и печально согласился он. В пятницу я решила посетить работодательницу.

Ирочка скучала в кабинете, тоскливо разглядывала грязные разводы на давно не мытом окне и бесконечно курила. Находиться в помещении, где, как говорится, хоть топор вешай – такое подобие в нем воздуха, я не могла и вытащила одноклассницу в близлежащее кафе.

– Андреевна, ты почему не звонишь, неужели ничего новенького не узнала? – накинулась я на приятельницу, как только нам принесли кофе.

– Звонила, – огрызнулась Поливанова. – Только легче на Луну слетать, чем тебя дома застать.

– Ага. Звонила. Значит, новая информация появилась,– потерла я ручки. – Слушаю!

– Да ничего такого сенсационного, – пожала плечами Ирка. – Мой источник раскололся, сказал, что Щербинина убили из револьвера.

– Револьвера... – эхом повторила я. – Прямо Дикий Запад какой-то.

– Вот-вот. Ничем нам это не поможет, – взгрустнула моя подружка. – А у тебя как дела?

– Ой, Иринка, не спрашивай! Ты знаешь, кто такой Николай Павлович Борисов? – Ответ я знала, но решила проверить правдивость слов Ельчанинова.

– Был директором Сталинки до Щербинина, – безразлично пожала плечами Ирина Андреевна.

– А еще? – пытала я подругу. Возможно, она раскопает в недрах своей памяти какие-нибудь интересные сведения.

– Слушай, Ксенька! Он уже лет десять как в Москву перебрался. Ты помнишь, сколько нам лет было тогда?

– Двадцать три. – К чему она дслонит, я не поняла, но на всякий случай вздохнула. Эх, молодость-молодость... – Однако мы и сейчас ничего!

– Не в этом дело! – недовольно поморщилась Поливанова. – У нас с тобой были в то время совсем другие интересы. И сплетни о каком-то там важном дядьке нисколечко не волновали.

Что правда, то правда. Я снова вздохнула и перевела разговор в другую плоскость.

– Кстати, ты в курсе, что Фаину Остапчук убили?

– Я даже не знаю, кто это такая, – пожала плечами Поливанова и допила свой кофе.

– Ира! Я тебе просто поражаюсь! Ничегошеньки-то ты не знаешь! Ты же мне сама говорила, что она – бывшая жена Щербинина, – искренне возмутилась я.

– Не поняла... Дикторшу же зовут Стефания? – уставилась на меня госпожа главный редактор.

– Господи! Стефания – это псевдоним. Фаина ее имя! Позавчера ее зарезали в собственной квартире! Неужели тебе твой старый любовник, мент, не сказал?

Ирка схватила сумку и, едва не перевернув стул, выскочила вон.

– Ты куда?

– Придурку этому скандал устраивать! – рявкнула Поливанова на бегу, даже не попрощавшись. Бедный-бедный дядя милиционер.

Плодотворного общения с дорогой одноклассницей не вышло, и я подалась домой. Вечером должен был заявиться господин Ельчанинов, а мне как гостеприимной хозяйке негоже не накормить гостя.

И надо же было случиться такой неприятности. Во дворе я встретила соседа Гошу. Что это он не на работе?

– Смотрю, ты все-таки нашла своего обидчика, – весело подмигнул мне парень. – Что, платить за химчистку не хотел, всю ночь уговаривала?

Гоша, откуда такая осведомленность? —сделала я круглые глаза .

– Так «Мицубиси» под моими окнами глаза мне мозолила, я же не слепой.

– Нет, Гоша! Ты дурной! Мало мне нашего подъездного KГБ так и ты туда же, – рявкнула я и уже развернулась, чтобы уйти, но тут вспомнила об одном дельце. – Но ты можешь загладить свою вину...

Что надо? – хитренько ухмыльнулся сосед.

– Ты в оружии разбираешься?

– А тебе зачем? – удивился парень.

– Гоша, ну очень надо, – заскулила я, преданно глядя ему в глаза.

Гоша, как всегда, поднял глаза к небу, почесал затылок и со вздохом произнес:

– Ну?

Мы присели на лавочку, и пока я собиралась с мыслями, Гоша терпеливо ждал.

– Что такое револьвер? – выпалила я.

– В смысле? – не понял моего вопроса Гоша.

– В смысле, как он выглядит? Чем отличается? Как можно понять, что это именно револьвер?

– Если хочешь, вечером картинку тебе принесу, где-то в журнале видел. Ну а если совсем просто, на пальцах... Револьвер имеет барабан. У револьвера системы «наган», к примеру, барабан на шесть патронов. Кажется. Тут я не специалист. Что такое барабан знаешь?

Я кивнула. Но свои знания оставила при себе. Ну как я объясню, что барабан – это такая штука, которую можно поворачивать?! Ведь на смех же поднимет

– Ксенька, зачем это тебе?

– Для общего развития, – отрезала я и, поблагодарив соседа, зашла в подъезд.

В холодильнике сиротливо каталось одно яйцо, лежали начатая пачка масла и перемороженный до полнейшего окаменения кусок печенки. Я nopазмышляла над этим фактом. Ежели Илья Владимирович повадится ежедневно ужинать у меня, то дела мои плохи.

По большому счету, я совсем не уверена, что мне так уж необходимо его сердце, путь к которому лежит через желудок. Пошлячка Поливанова, правда, утверждает, что дорожка к данному мужскому органу есть и покороче, и поприятнее. Но если Ирку слушать...

Что ни говори, топать на рынок все равно придется. Я натолкала в рюкзачок пакетов, проверила наличие денег в кошельке и отправилась затариваться.

Нет, со мной определенно что-то случилось. Мало того, что я добровольно иду на рынок, еще и кучу пакетов с собой прихватила!

В последние годы у меня создалось стойкое убеждение, что три четверти жителей нашего города с головой ушли в торговлю. На самом деле быть этого не может, иначе кому бы они все это продавали. Но убеждение остается.

Я стиснула зубы и вошла в высокие кованые ворота городского «храма» купли-продажи. Если я вообще выбираюсь сюда, то делаю это в среду или четверг: покупателей немного, и я чувствую себя достаточно комфортно. Но однажды меня угораздило попасть на рынок в воскресенье! Через пять минут я мечтала только об одном – выбраться на свободу!

Человеческие массы нерегулируемыми потоками лились между рядами прилавков! Я забыла, зачем приперлась, ничего мне уже не было нужно, только унести ноги из этого человеческого омута.

Никакими фобиями я не страдаю. Нет, если встать на краешек крыши и посмотреть вниз – страшно. Как и каждому нормальному человеку. Замкнутое пространство? Ерунда, чего бояться?

Но сплоченная «народная масса», толпа – это уже выше моих сил!

К счастью, по причине не слишком солнечной и теплой погоды, сегодня на рынке было не так уж много людей. Я побродила по рядам, прицениваясь и присматриваясь, и направилась в мясной павильон.

Данное строение – достопримечательность. Павильон построили в пятидесятых годах уже прошлого столетия, и архитектор не поскупился на украшательства в духе того времени. Много лет с фасада здания безразлично поглядывают на сменяющие друг друга поколения покупателей рельефные головы буренок, хрюшек и бяшек.

– По-о-берегись, дорогая! – разноголосо заорали мне прямо в ухо два веселых лица кавказской национальности. Чтобы не попасть под их тяжело груженную тележку, мне пришлось проворно отскочить в сторону.

– Оксана Сергеевна! – окликнул меня южный человек, стоявший возле пустого прилавка, у которого я оказалась. Ничего доброго от такого обращения я не ждала, но обернулась на голос. Предпочитаю встречать неприятности лицом. Не потому, что такая храбрая, а чтобы с тыла не зашли.

Ох, и не понравился мне южный человек! Плохо выбритый подбородок, торчавшие, как щетка, усы, растянутые, засаленные тренировочные штаны, растоптанные кроссовки. Но ужаснее всего мне показались мрачные черные глаза, зыркавшие из-под норковой шапки. Короче, бандит бандитом.

– Поговорить с вами, уважаемая, хотят. Очень важные люди хотят, уважаемая.

А если я не хочу? – нахмурилась я в ответ. «Уважаемая», это , конечно, хорошо, но...

– Уважаемая, – снова затянул свою волынку горец, – зачем вам неприятности? Люди поговорить хотят. Вам уважение оказали, вы уважение окажите Пойдемте, дорогая, тут недалеко.

– Да о чем мне говорить с незнакомыми людьми, – захлопала я глазами (ну, дура дурой). – Мне продукты нужно купить...

Осмелела я лишь по одной причине. На многолюдном рынке, надеюсь, убивать меня не будут. По крайней мере сразу (в том, что меня нашли новые заинтересованные в «истории со Щербининым» лица, я не сомневалась), в крайнем случае заору: «Караул – грабят!». Ни на какие другие вопли соотечественники уже не реагируют, а хоть из любопытства обернутся.

Правда, была у меня в голове одна мыслишка... Рвануть в сторону, проскочить между контейнерами с товарами и, петляя зайцем, уносить прочь ноги, вкупе с остальным организмом желательно...

Но идею пришлось отбросить за ненадобностью. Хотя теоретически она осуществима, практически уйти с рынка, захваченного кавказцами, мне не удастся. Выходы – далеко, бегом с препятствиями я никогда не занималась... К тому же пока меня вежливо приглашают, а если побегу, решат, что что-нибудь знаю. Тогда приглашать уже не будут. О спокойной жизни я давно забыла, но горячие парни могут лишить даже той, что есть. – Слушай, а что им oт меня надо? – доверительно заныла я. – Может, ты ошибся, обознался...

– Нет, уважаемая, – расправил чахлую грудь мой собеседник. – Приглашали вас. – Пойдемте, дорогая, пойдемте, – с плохо скрытым раздражением настаивал кавказец. Поручение его тяготило, и он хотел поскорее его выполнить.

– Ну, веди, Иуда, – тяжело выдохнула я.

Не слишком подкованный в религиозном смысле naрень подозрительно покосился на меня угольными глазами, но я смирно шагала рядом и беспокойства ему не доставляла. Вот пусть теперь поломает голову, оскорбила я его или отвалила комплимент.

Кавказец привел меня в грязную забегаловку, расположенную в дальнем конце рынка. Здесь готовили шашлыки и шаурму.

Моему удивлению не было предела. Какие же серьезные люди посещают этот загончик для скота? Я не представляла, как тут можно не только есть, но и садиться на замызганные стулья...

Ни на кого не обращая внимания, мой провожатый откинул часть барной стойки и бесцеремонно шагнул внутрь. В маленькой клетушке за стойкой оказалась моечная с огромными цинковыми раковинами, напоминающими корыта. Мы обогнули емкости и зашли в маленький «предбанничек», где парень робко постучал в обшарпанную дверь.

Это заведение будто резиновое?!! Я предполагала, что перед нами задний выход. Но кто стучится в дверь, ведущую на улицу?!

На условный стук дверь отворилась. Парень что-то гортанно сказал, ему ответили, и мой сопровождающий развернулся и ушел, а передо мной распахнулась дверь. В проеме я увидела высокого, с тонкими аристократическими чертами лица молодого мужчину. Он приветливо улыбался и приглашал меня войти. Мужчина был красив и подобающе одет. Никаких тебе кожаных курток и спортивных штанов с кроссовками. Брюки из дорогой шерсти (глаз портнихи определяет это с одного взгляда), белая рубашка с галстуком и серый джемпер, мягкий даже на вид. Засмотревшись на благородную осанку мужчины, я сделала шаг и запаниковала.

Небольшая комнатка напоминала отдельный кабинет в ресторане. Больше всего мне не понравилось, что в помещении не было окон. Вопи не вопи, бесполезно. Koнтингент в зале забегаловки ничего не услышит за орущим магнитофоном. Ну, а если даже и услышит, то сомниельно, что кинется на помощь... О посетителях рынка и вовсе нечего вспоминать...

Опять влипла!

– Присаживайтесь, Оксана Сергеевна. Спасибо, что согласились с нами побеседовать, – произнес красавец и сделал приглашающий жест.

Я очень удивилась, услышав русскую речь, причем без малейшего акцента. А почему, собственно, удивилась? Наверное, из-за колоритной внешности мужчины. Жгучий брюнет, черные брови, угольные глаза, красивый орлиный нос... В принципе, для меня и армяне, и азербайджанцы, и грузины если и не на одно лицо, то уж точно почти одной национальности. И я не понимаю, когда их всех огульно охаивают. У любого народа есть люди хорошие и плохие, нельзя всех, как говорится, стричь под одну гребенку.

А этот человек и вовсе навевал мысли о благородстве, аристократизме, о галантном веке...

Погрузившись в свои размышления, я не сразу заметила второго мужчину, неподвижно сидевшего за столом. Если молодого я бы мысленно окрестила грузинским князем, то этот напоминал... Я даже не знаю, кого он мне напоминал, но по спине у меня поползли мурашки.

Скользнув по мне меланхоличным взглядом, как по пустому месту, мужчина постарше протянул руку к блюду и, отправив в рот пучок зелени, принялся тщательно его пережевывать. О его роли в этой мизансцене приходилось только гадать. Потому что пока я не услышала от него ни единого звука.

Не раздеваясь и не снимая рюкзака, я осторожно присела на краешек стула.

– Здравствуйте, – невпопад ляпнула я и загнанно посмотрела на Князя. Ужаса я не испытывала, но все же сильно опасалась... Центр города – не грязный подвал на щербининской даче. Но люди там, за толстой стенкой. А Князь здесь, и парень он крепкий. Свернет шею, и пискнуть не успею.

Словно в ответ на мои мрачные мысли, «грузинский князь» расплылся в улыбке. Доброжелательной улыбке (напомнившей мне волчий оскал).

– У моего народа есть древняя традиция. Гость на пороге, радость в доме. Угощайтесь, уважаемая.

Я судорожно сглотнула (не от голода, а от страха) и обвела взглядом заставленный блюдами стол. Особой сервировки здесь не наблюдалось, но аромат кусочков шашлыка и блестящие бока блестящих помидоров моментально возбудили бы у меня аппетит, если бы не мое стрессовое состояние.

– Спасибо, нет, – покачала я головой.

Хозяина мой отказ огорчил, но он снова улыбнулся:

– Тогда хотя бы стаканчик вина. Это необыкновенный сорт. Его делает мой дед и подает только самым дорогим гостям.

Я где-то читала или слышала» что для. всех южных народов отказ разделить трапезу означает кровную обиду. Поздновато я об этом вспомнила, пришлось согласиться на «стаканчик вина». Злить Князя мне совсем не хотелось.

Я протянула руку и взяла со стола по-русски (до краев) наполненный бокал.

«А если яд?!» – вдруг полыхнула в голове здравая мысль. Не донеся бокал до рта, моя рука, чтобы скрыть замешательство, сунула емкость под нос. С видом заправского дегустатора я нюхала вино и соображала.

Придется пить. Выхода нет. Уж если решили отравить, то выпить заставят. Нож к горлу – и выпью, как миленькая, никуда не денусь!..

Та-а-а-кого вина я в жизни не пробовала! По сравнению с этой амброзией то, что мы со Щербининым пили в «Шагане», даже сивухой назвать неудобно!

И ничего со мной не случилось!

Князь, внимательно следивший за моей реакцией, вновь расплылся в улыбке.

– Прошу вас, если это не нарушает ваши традиции, – восхищенно проговорила я, – передать вашему дедушке, что это просто произведение искусства. Он настоящий волшебник!.

– Похвала не может нарушить традицию. Дедушке будут приятны такие слова.

Я ни на грамм не покривила душой, и он это понял, и ему было приятно. Только сомнительно, что мои дифирамбы облегчат мою участь.

По ставшему серьезным лицу Князя я поняла, что прелюдия закончена. Дальнейшее для меня было вполне прогнозируемым. Хозяин задавал вопросы, я на них отвечала. Я уже сбилась со счета, который раз повторяя эту дурацкую историю. Правда, после стольких репетиций говорила я без запинок.

Князя в основном интересовало три вопроса. Бумаги Щербинина, Седой и Ельчанинов. Моя личная жизнь за последние несколько дней стала достоянием гласности, и я к этому почти притерпелась.

– Такое обращение с женщиной – позор для мужчины!не на шутку разбушевался Князь, когда я рассказала о том, как меня пригласили на встречу с Седым.

Я даже рот открыла от удивления. Мне всегда казалось, что именно люди южных национальностей называют женщину «сосудом греха» и соответственно к ней относятся.

Видимо, я ошибалась.

Хотя наша беседа (очередной допрос) носила достаточно светский характер, мне хотелось побыстрее ее закончить. Впрочем, меня и не задерживали. Когда Князь исчерпал свои вопросы, а я – ответы, меня цветисто поблагодарили за потраченное на это рандеву время.

Мои ноги буквально вынесли меня сначала из комнаты, а потом и из шашлычной. Не разбирая дороги, я бросилась к выходу с рынка. Мне было уже ни до чего. Какие продукты?! Какие покупки?!

Как слепая, наталкиваясь на людей и не обращая внимания на ругань,обрушивавшуюся на мою голову, я так рванула...

Перед моими глазами уже маячили высокие ворота, но тут на плечо легла тяжелая ладонь...

– Ксюша...

Я быстро согнула руку в локте и подняла ее, защищая голову.

– Да ты что?! – воскликнул Илья, отводя мою руку.

Если все будет так и дальше, я стану шизофреничкой с устойчивой манией преследования!

Вот и сейчас мне бы на шею к нему кинуться, а я отступила:

– Ты откуда взялся?

– За покупками ходил, – что-то уж больно поспешно ответил Ельчанинов.

–Где?

– Что где?

– Покупки, где?! Что ты мне голову морочишь? Отвечай, что ты здесь делаешь. – Я перла, как танк, и орала так, что люди начали оборачиваться. Мои сомнения, опасения и подозрения вспыхнули с новой силой.

– Давай отойдем. У меня машина за углом, там и поговорим, – спокойно предложил Илья.

Гордо задрав голову, я проследовала за ним в автомобиль.

Едва за нами закрылись дверцы, пришлось ехидно поинтересоваться:

– В этой тачке можно что-нибудь разбить?

– Зачем? – опешил Ельчанинов.

– А затем! Если ты немедленно не скажешь, что делал на рынке, я устрою такой скандал с битьем стекол!..

– Не надо...

– Надо, Илюшенька, надо... – нежно проворковала я.

Мое воинственное настроение произвело на парня удручающее впечатление. Он отвернулся и выдавил из себя:

– Я за тобой следил. Охранял.

– Очень хорошо, – обычным своим тоном проговорила я, чем безмерно удивила Илью. От неожиданности он даже рот открыл. – Значит, ты в курсе, что я была в шашлычной.

– Да. Когда ты выходила, чуть на меня не налетела. Потом я никак не мог тебя догнать... Ты у Князя была?

Мои глазоньки буквально от удивления полезли на лоб.

– Почему ты его Князем называешь, это же я придумала.

– Ксюша, – устало вздохнул Ельчанинов. – Он самый настоящий, всамделишний князь. Ну может, не князь, но уж точно потомок древнего царского рода... С их генеалогией и геральдикой сам черт ногу свернет... Вот для простоты его все Князем и зовут. Что он хотел от тебя?

– То же, что и остальные, – отмахнулась я. – Что мне говорил Щербинин, о чем спрашивал Седой, о бумагах... И все очень интересуются тобой!

– Ну и что? – пожал плечами Илья. – Я не последний человек в этом городе. Меня многие знают.

Я немножко подумала.

– Илья Владимирович, знаете что? Мне все это надоело. Вам не кажется, что для простой женщины с не самой уравновешенной нервной системой всего этого уже многовато. Труп Щербинина, Седой, его дочура, Князь, бумажки какие-то, гексоген...

– Да не гексоген!

– Один черт!

– Ты еще шантажиста забыла, а он может позвонить...

– Ничего! Ему нужно – перезвонит! Ты мне зубы не заговаривай! – Я все больше входила в раж. Очень уж вовремя появился господин Ельчанинов... – Я больше не могу, не выдержу!

– Поживи у меня в Желудеве. Там охрана, мои ребята рядом...

Я не дослушала его лестное предложение.

– Нет, Илья. Не делай вид, что ты глупее, чем на самом деле. У тебя не получается. Ты знаешь, чего я хочу!

– Ксюшенька, ласточка, солнышко... Милая моя, не нужно тебе этого знать! – Голос Ельчанинова звучал умоляюще. Но остановить меня уже было невозможно.

– Как ты, сильный, умный мужик, не понимаешь?! Я уже домой боюсь возвращаться! И не надо меня уговаривать пересидеть в Желудеве! Я просто хочу все знать! И я знаю, что ты знаешь!

Ельчанинов завел мотор, развернул машину и, ни слова не говоря, повел ее в направлении моего дома.

– Ну что ты молчишь?! – через несколько минут, не выдержав, я взвыла.

– Откуда ты можешь знать, что я знаю, чего я не знаю? – сухо процедил сквозь зубы Илья.

Вопрос был настолько простой и логичный, что я на мгновение заткнулась.