Текст книги "Двойное золотое дно"

Автор книги: Татьяна Ермакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Впрочем, только описывать эту картину долго. На самом же деле все произошло в считаные секунды. Когда Парниша налетел на меня и я упала, он лишь споткнулся и, прошипев сквозь зубы: «Су-у-ка!», помчался дальше.

Да что же это делается, граждане?! Второй раз за день меня так нелестно обзывают!

Но тут на сцене появилось новое действующее лицо. Только это я поднялась с земли и еще отряхивала свою «корму» от пыли, как из-за того же поворота показался господин Ельчанинов. Собственной персоной.

– Что тут, в конце концов, происходит?! – громко изумилась я. И к этот момент услышала оглушительно противный визг.

Повернув голову в направлении странных звуков, я успела заметить, как нескладная фигурка Парниши в яркой бело-красно-синей куртке тяжело плюхнулась на асфальт.

«Господи! Господи! Господи!!!» – стучало в моем мозгу, когда я мчалась к месту аварии. Ни единой мысли в голове не было. Какой там шантажист?! Какой Ельчанинов?! Я обо всем забыла...

Первой мыслью, когда я рухнула на колени рядом с Парнишей, было: «Жив или нет?». Его глаза были закрыты. Курточка на груди пестрела яркими лохмотьями, промокшими в крови.

– Ой, мамочки! – надрывно взвыла я и потянулась к шее Костиного бойфренда, туда, где, по моим предположениям, находилась сонная артерия. Попала я довольно удачно, под рукой прощупывался слабый и неровный пульс.

– Он жив? – услышала я над своим ухом голос Ильи.

– Слава богу, да, – выдавила я срывающимся голосом.

– Я уже вызвал «Скорую», – сообщил мне господин Ельчанинов.

Я завертела головой. Возле лежавшего на земле пострадавшего уже собиралась толпа. Водитель «Газели», на капоте которой виднелись клочки одежды и смазанная полоса крови, безвольно сидел в кабине, уронив голову на руки. Шоферу было не больше лет, чем лежавшему передо мной Парнише. А то и меньше. Его лицо стало белым как мел. (Никогда не думала, что это выражение может точно отображать цвет человеческой кожи.) Губы тряслись, в глазах застыл дикий ужас.

В этот момент в груди Парниши противно забулькало, и все мое внимание сосредоточилось на его грязном лице. По виску, откуда-то из-под волос, ползла алая струйка крови. Но это я заметила краем глаза. Я не могла оторвать взгляд от розоватой пены, запузырившейся на его губах.

– Ксюха, – слабо позвал Парниша, неожиданно разлепив веки.

– Молчи, молчи, не разговаривай. Вот приедет доктор, сделает укол, сразу станет легче, – продолжала лопотать я.

– Он... хотел... Он... уходит от...– снова зашелестел Парниша. Тут он с трудом скосил глаза в сторону Ильи, потом взгляд вернулся ко мне. – Я... никогда его бы не выдал. Никогда, – пробормотал Парниша. Видимо, это отняло у него последние силы. Глаза закатились за серые зеки, и изо рта снова показалась алая пена.

– Помогите! – истошно заорала я.

– Отойдите! Дайте пройти! Дорогу! – послышался властный, спокойный голос. Сквозь толпу пробиваюсь бригада неотложки в сопровождении милиционера.

– Сю... ха... Про... ти, – снова забулькало в горле Парнищи. Членораздельной речи у него не получилось, но я поняла и встала, давая место врачу.

А вот дальше у меня случился небольшой провальчик в памяти. Меня кто-то о чем-то спрашивал, я даже что-то отвечала. Кажется, интересовались, знакома ли я с пострадавшим, и, по-моему, я назвала Парнишино имя и фамилию. Помню, куда-то рвалась...

В себя я пришла лишь в длинном больничном коридоре. Я сидела в обшарпанном деревянном кресле. Такие раньше в кинотеатрах ставили. Почему-то болела рука.

– Ты как? – участливо спросил Илья, сидевший передо мной на корточках.

– Нормально... Что с Парнишей?

– Мне не сказали, – словно извиняясь, улыбнулся Илья. – Сообщили, что случай очень тяжелый, и он в операционной. Прогнозов пока никаких.

Что тут скажешь? Можно только надеяться.

– Рука болит, – пожаловалась я.

– Это тебе успокоительный укол сделали.

– Действует, – попыталась я улыбнуться. – Почему ты за ним гнался?

– Ксюш, это он тебя шантажировал, – опустил голову Ельчанинов.

– Нет, Илья, ты ошибаешься. Это не он. Он, конечно, меня не любит... Но чтобы...

– Прости, но это правда. Я застал его прямо в квартире. Мы поговорили... Он видел тебя на месте убийства Щербинина. И еще он о куртке говорил. Видел, как какой-то Котя её стирал. Тут я не очень понял...

– Господи! – взмолилась я, который раз за день. —^: Дай телефон! Котя же еще ничего не знает.

Илья молча передал мне мобильник.

– Котенька, Котя! – закричала я едва услышав голос Антименко. – С Парнишей несчастье! Мы в больнице!

– Еду!

Я вернула мобильник Ельчанинову, но тут же спохватилась.

– Я же не сказала, в какой!!

– Ксения, успокойся. В нашем городе по «Скорой» привозят только сюда, в БСМП.

– Да, конечно, – успокоилась я. – Илюша... пожалуйста... Понимаешь...

– Не мнись, говори, – посоветовал Ельчанинов.

– Хорошо. – Я тяжело вздохнула. – Котя мой друг, тот самый, о котором я тебе говорила. Они с Парнишей.. жили вместе.

Он подбодрил меня взглядом, и я решилась.

– Уходи, пожалуйста, отсюда. Я не хочу, чтобы ты видел его слезы. Извини.

– Хорошо, я уйду, – отозвался Ельчанинов, выпрямляясь во весь рост, – Мне нужно заехать в ГАИ, как свидетелю аварии, и так еле отмазался. А потом, если хочешь, я отвезу тебя домой.

– Нет, нет, спасибо, не нужно. Доберусь, не беспокойся, – заверила я его, понимая, что мне ещё придётся повозиться с бедным Костиком. Да и неизвестно, когда закончится операция.

После ухода Ильи я некоторое время оставалась в мрачном коридоре совершенно одна. Чтобы не думать о словах Ельчанинова, пробежала глазами блеклый плакатик на стене. «Мойте руки перед едой!» – гласила стандартная надпись.

«И не шантажируйте ближнего своего!» – горько подумала я и невесело хмыкнула себе под нос. Вот уж на кого никогда бы не подумала, так это на Парнишу. Как же мы ошибаемся в людях!

Я спустилась на улицу и через некоторое время увидела мчавшегося на всех парах Антименко.

– С тобой все в порядке? – крикнул Костя, не добежав до меня десятка метров.

– Котик! Да! – ринулась я к нему. – С Парнишей плохо. Он под машину попал! Сейчас в операционной.

– Что с ним? Диагноз! – требовательно рявкнул Антименко мне на ухо.

– Откуда я знаю, Костя?! Я не врач. В приемном покое мне ничего не сказали.

– Пошли!

Ухватив за руку, Антименко поволок меня в приемный покой. Через несколько минут он уже бушевал в кабинете, требуя от врача ответа на свои вопросы.

Я тихонько сидела в коридоре и слушала его голос за дверью. Слов было не разобрать, но тон Константина Михайловича был угрожающий. Задумавшись, я не уловила момент, когда за дверью стало тихо. Я забеспокоилась, подкравшись к двери, прислушалась и ничего не услышала. От волнения я забегала по коридору.

Наконец дверь распахнулась, и из кабинета буквально вывалился Костя. Резво подскочив, я усадила Антименко в кресло.

Котя, ну что? Как он?!

Антименко сжимал бумажку, на которой неразборчивым почерком было написано несколько слов (видимо, на латыни).

– Он мне только это сказал. И написал. У него очень много работы, – упавшим голосом произнес Костя, – ничего не понял. Понял только, что положение крайне тяжелое.

– Если нам повезет... – пролепетала я и бросилась к телефону, звонить в терапию. К огромной моей радости, Алинка оказалась на месте.

Мы с Костей перешли в корпус, где располагалась терапия, и через несколько минут уже находились в ординаторской, у госпожи Ахметовой.

– Ксень, ему можно сказать правду? – шепотом спросила Алинка, отозвав меня в сторонку.

– Что, так плохо?

Алина лишь пожала плечами. Чего говорить, и так все понятно.

– Ох, не знаю, не знаю, – пробормотала я себе под нос.

Нет. Алинка все же железная леди! Она достала из стеклянного шкафчика шприц, ампулу с белой жидкостью, поставила перед собой на стол склянку со спиртом.

– Константин Михайлович, – сказала Алька официальным тоном. И назвала-то не Костя или Константин, а Константин Михайлович. – Подобные ранения с жизнью несовместимы. И если ваш друг еще жив, то лишь стараниями врачей.

– Антименко поднял на нее страдальческие глаза и попросил:

– Позвоните в реанимацию, вам ответят скорее, чем мне.

– Вы не правы, но я позвоню, – вздохнула Алина.

Она набрала номер и справилась о ходе операции. По ее мгновенно помрачневшему лицу мы поняли, что ей ответили.

– Хотите поговорить с хирургом?

Костя лишь кивнул, не в силах вымолвить ни слова . Успокоительный укол Антименко не понадобился. Он сумел взять себя в руки.

Алина провела нас длинными больничными коридорами. Оказывается, из корпуса в корпус можно переходить, не выходя на улицу, как это сделали мы с Костей. Хотя все правильно. Нечего посторонним шляться по служебным помещениям.

Усталый, понурый хирург пил чай в такой же ординаторской, которую мы только что покинули.

– Слава, это родственник пострадавшего, – сказала Алина, вводя нас в комнату.

– Мне очень жаль. Мы сделали все, что могли, – произнес мужчина и стал рассказывать о ходе операции и о повреждениях. Лично я не поняла и половины из сказанного им. Константин же Михайлович тупо кивал, как китайский болванчик, но мне кажется, слов не только не понимал, но и не слышал.

– Я могу на него... Проститься... – тихо бормотал Костя.

– Да-да, конечно, – торопливо ответил хирург. – Алина, проводи, пожалуйста, а то меня ноги не держат.

Перед двустворчатой стеклянной дверью, замазанной белой краской, Костя остановился.

– Ксень... Я сам...

– Хорошо, Котик, хорошо. Я в коридоре. – Зрелище трупа, еще недавно бывшего живым здоровым человеком, не для слабой женщины.

– Бедный Костя, – прошептала я.

– У тебя здоровая психика, – чуть цинично усмехнулась Алинка, когда мы остались одни. – Именно Костя бедный. Тому, – она кивком указала на дверь, – уже все равно.

– И часто так? Умирают...

– У нас в терапии нечасто, но тоже... А здесь... Ксень, мы к этому привыкли... Нет, вру! К смерти привыкнуть нельзя. Но мы научились отключаться. – Алина достала из кармана халата сигареты, и мы переместились на лестницу, служащую курилкой и для пациентов, и для персонала.

– Когда у тебя умирает первый больной – это шок. Не для всех, конечно. В медицине очень много бездушных, циничных людей. Но для остальных... именно, шок. Ты не можешь ни спать, ни есть. Перестраховываешься, делая назначение другим пациентам. Уточняешь, перепроверяешь... Но когда-то это проходит. Все проходит.

Алина зло швырнула окурок в банку из-под пива, играющую роль пепельницы.

– В таких случаях лучший доктор – это время... Прости, мне нужно возвращаться. Будет нужна помощь...

– Спасибо.

Вернувшись к замазанной белой краской двери, я стала терпеливо ждать Костика.

О том, как я везла Костю домой, лучше никому не знать.

Пришлось вызвать такси, ибо в таком состоянии за руль Антименко я не пустила. Его машина так и осталась на стоянке возле больницы. Права-то у меня есть, и я даже немного умею управлять машиной, но после успокоительных таблеток и сама была не в лучшей форме. Так что не рискнула.

Войдя в свою пустую квартиру, Константин Михайлович, наконец, разрыдался. Плакал он тяжело, с надрывом и видеть меня в данный момент не слишком-то хотел. Но я не ушла. Первым делом я открыла платяной шкаф и вытащила идеально отглаженные и сложенный простыни. Завесила зеркала. Несколько минут постояла перед стеклянной дверцей книжного шкафа и решила завесить и его. Надо, не надо, чем надо, я не знала. Но, думаю, ничего страшного, если я немного переборщу. Затем я переместилась на кухню. Пошарив в холодильнике, я соорудила легкий перекусон, а Костика заставила выпить сладкого чая. пo себе знаю, в такие моменты никакой кусок в горло не полезет.

Антименко с трудом выпил содержимое чашки и через четверть часа уснул в большой комнате на диване, действовало успокоительное, которое сунула мне в карман Ахметова, а я незаметно положила таблетку в чай.

Костя уснул, но покидать друга я не собиралась. Наступил вечер. Заварив себе кофе, я устроилась на кухне, забравшись с ногами на узкий диванчик, и включила маленький телевизор. Мелькание сюжетов на экране меня не раздражало, я его просто не видела. Я думала. Захотелось пофилософствовать о бренности земного существования, о человеческой судьбе и других вещах, о которых в обыденной жизни человек не задумывается...

Часа через два я услышала в комнате какой-то звук и пошла проверить, не свалился ли мой друг с дивана.

Совершенно проснувшийся Константин Михайлович сидел, откинувшись на спинку дивана и вытянув ноги на середину комнаты.

– В первый момент мне показалось, что на кухне Парниша, – грустно сказал он. – А потом я вспомнил... Расскажи мне.

И вот тут я оказалась перед дилеммой. Говорить Косте о том, что его бойфренд шантажировал меня, или не говорить?

Я знала, что, обладая мужественной внешностью, Костя имел скорее женскую ранимую душу... Своими словами я могла нанести другу сокрушительный удар. Он так переживает свою измену партнеру. И, вполне возможно, станет обвинять себя в его преждевременной смерти.

И вообще. О мертвых или хорошо, или ничего! Хотя то, что я знаю, чистейшая правда. Парниша сам признался и попросил у меня прощения. Но кому теперь эта правда нужна?! Уж точно не Костику!

Кстати, а что Парниша еще говорил? «Я бы его никогда не выдал». Кого его?

Ладно, это не сейчас.

– Я просто проходила мимо, – торопливо начала рассказывать я. – Случайно там оказалась.

Костя кивнул.

– Парниша пробежал мимо меня. Несся, как ненормальный. Он даже на меня налетел, и я упала, – врала я, по возможности придерживаясь действительных событий. – Самого момента аварии я не видела, как раз отряхивалась. Завизжали тормоза «Газели», и я обернулась на звук. Парниша уже лежал на асфальте. Я прибежала первая. Пощупала пульс. Он был еще жив. Мне сказали, что «Скорую» уже вызвали. А потом нас привезли в больницу. Мне никто ничего не объяснил, а только сделали укол. Я отключилась. А когда пришла в себя – позвонила тебе.

Костя снова кивнул.

– Он был в сознании? Он мог говорить?

– Да... Некоторое время.

– Что он сказал? – потребовал пересказать Костя.

– У него изо рта шла пена и кровь, говорил он очень неразборчиво. Я поняла только, что просил у меня прощения.

– За что?

«Эх была не была!»

– Наверное, за то, что по свин... не очень хорошо со мной обращался. – «Да простится мне этот грех», – noдумала я, понимая, что никогда не расскажу Косте о том, что меня шантажировали. И шантажировал именно Парниша. Ему уже все равно, а у Костика может на всю жизнь остаться чувство вины.

– Ты мне дала выпить какую-то таблетку? Я так быстро вырубился.

– Да. Мне Алинка сунула, – кивнула я.

– Дай еще, – тихо попросил Антименко. – Завтра трудный день, нужно организовывать похороны. Я должен быть в форме.

– Я тебе помогу, – крикнула я с кухни, куда отправилась за водой для таблетки.

Через час мы оба спали. Костик на диване, а я в маленькой гостевой комнате.

Впрочем, нет, я не спала, а пыталась себя обмануть.

Когда Костя спросил, что говорил Парниша перед смертью, я мгновенно вспомнила все его слова. Картина произошедшего стояла передо мной, как живая.

Вот он говорит: «Он хотел. Он уходит от...» Потом пауза... Видимо, Парниша знал, что у Кости появился новый друг и Антименко хочет его бросить... Парниша переводит глаза... До этого он смотрел только на меня... Он переводит глаза вправо... Вправо от меня... От себя влево... И говорит... «Я бы его никогда не выдал»... Ясно говорит, понятно, членораздельно... Говорит мне, а смотрит на того, кто по правую руку от меня... Там был Илья.

Сердце мое похолодело. Я чувствовала, что нащупала что-то ужасное, но еще не понимала что. Поэтому снова напрягла извилины.

Рассуждала я примерно таким образом.

Парниша оказался тем шантажистом, который отравлял мне жизнь. Чтобы его поймать, мне пришлось прибегнуть к помощи Ельчанинова. Он подкараулил Парнишу на «месте преступления» и заставил его расколоться. Пока все логично.

Дальше пошли непонятки.

Парниша как угорелый мчался от дома на Октябрьской, а Илья гнался за ним. Потом Парниша попал под машину.

Но почему он бежал от Ельчанинова? Чем был напуган?

«Я бы его никогда не выдал...» И смотрел он в этот момент на Илью...

О, господи! Подтвердились мои худшие опасения! Вот он, таинственный убийца Щербинина, которого ищет вся милиция области!!! А он спокойно расхаживает по городу и еще пытается охмурить дурную дамочку (меня), которая затеяла собственное расследование!

Все правильно. Парниша никогда бы его не выдал, потому что рассчитывал шантажировать не только меня, но и его. А Ельчанинов так активно мне помогал потому,

что хотел добраться до шантажиста и устранить ненужного свидетеля! Ой, мамочки!!!

Именно поэтому Парниша, каким-то образом вырвавшись, мчался быстрее лани, спасая свою шкуру.

Ну, а если бы я узнала, кто меня шантажирует? Был бы, конечно, грандиозный скандал (возможно, даже с мордобитием). Но больше ничего, угрожавшего его жизни.

А убийце просто необходимо уничтожить ненужного свидетеля...

Я была так взволнована, что не могла спать. Первым моим побуждением было звонить в милицию. Но, выпив чашку чая, я поняла, что если позвоню, стану следующим, третьим трупом. Вот этого не хотелось бы.

Промучившись еще с полчаса, я приняла волшебную Алинину таблетку и провалилась в блаженное забытье, клятвенно пообещав себе на эту тему в ближайшие дни не думать.

Нет. Подготовка к похоронам определенно не то занятие, которому я охотно уделяю время. Была бы моя воля , я бы и на собственных-то не присутствовала.

Однако...

Все необходимое обеспечивала фирма по оказанию ритуальных услуг. Но и нам с Костей досталось.

Прямо с утречка я отправилась на работу – писать заявление на двухдневный отпуск за свой счет. Если так пойдет дальше, мое начальство просто выпрет меня с работы. То у нее, понимаешь, больничный, то похороны...

Потом заскочила на минутку домой. Минутка растянулась на час. Дома было так тихо, мирно, спокойно и уютно, что уходить не хотелось. Я сварила себе кофейку и в этот момент в дверь постучали. Мне сейчас только гостей не хватало!!!

– Ксюха! – радостно взвыл сосед. – Ты где пропадала? Я вчера весь вечер к тебе стучал...

– Гоша, чего надо? – совсем невежливо перебила я тираду соседа.

– Я принес! Нашел наконец-то! – потряс он журналом перед моим носом. – Только пока не скажешь, зачем он тебе, не дам!

– Да пошел ты! – рыкнула я, выхватила из его рук журнал и захлопнула дверь.

Видя мое агрессивное настроение, больше ломиться ко мне Гоша не стал.

Раздосадованная неуместным появлением визитера, я вернулась к своему кофе, совершенно не понимая, на кой ляд мне этот журнал. Мысли мои были заняты совсем другим. Мне предстояло вернуться к мрачной атмосфере подготовки к похоронам.

Схватив чашку, я принялась листать злополучный печатный орган. И тут наткнулась на закладку.

– Ага! – На глянцевом развороте красовались великолепные рисунки пистолетов самых разных марок и калибров. Нужный мне был обведен тонкой карандашной линией. – Вот черт! Напрасно я на Гошу налетела. Сама же просила.

Из чистого любопытства я прочитала короткую заметку, сопровождавшую рисунок. Барабан, число патронов может быть разное: От 6 до 8, но обычно 6. Изобретен в таком-то году, имеет массу модификаций. Самая распространенная модель в России – система «Наган».

Что делать с этими сведениями, я не имела ни малейшего понятия. Поэтому просто захлопнула журнал и стала собираться к Косте.

Пока я прохлаждалась, Костя съездил к родственникам Парниши, сообщил о его смерти. Лучше бы не ездил, в самом деле! Вечно пьяные родичи дружно промычали нечто нечленораздельное, но дату похорон записали и обещали явиться. Конечно, в надежде на дармовую выпивку.

Потом мы с Костей ездили заказывать кафе для поминок. Потом на кладбище выбивать место поближе. Потом еще куда-то, еще и еще. Череда лиц, контор, справок, подписей... И все это мелькало перед глазами с такой скоростью, что к вечеру соображала я довольно плохо.

Но по горло занятому Антименко такая деятельность оказалась на пользу. Хотя его серое лицо сильно осунулось, глаза запали и вообще он как-то весь сник, сегодня Костя гораздо больше походил на живого человека, чем вчера.

Наша «похоронная система» страшно забюрокрачена. И этим хороша. Вместо того чтобы оплакивать близкого человека, безутешные родственники носятся по всему городу, занимаясь устройством похорон. И их горе немного отступает. А вот когда все заканчивается... Когда прах предан земле... Когда выпита последняя рюмка за помин души... Тогда и начинается самое страшное.

Вот тогда появляются угрызения совести и бесконечные ночные мучения: что-то ты недодал, не сказал дорогому человеку, как ты его любишь, как он тебе дорог, как ты ценил все, что он делал для тебя. Не знаю, как у других, но у меня было именно так, когда ушла моя бабушка и я поняла, что больше никто и никогда не отогнет мне краешек одеяла, пока я умываюсь перед сном, не расскажет мне сказку и не сложит носочки особым образом. Так, что сами расправятся в процессе надевания, уже на ноге.

Но это будет потом. Но возможно, Костина новая любовь будет ему поддержкой и он быстрее справится с этим неотвратимым состоянием души.

Со дня гибели Парниши я переселилась к Антименко. Не насовсем, конечно. Просто я понимала, что ему сейчас, как никогда, нужная моя поддержка. И может быть, даже не реальная помощь в каких-то делах, а просто присутствие человека, который все поймет.

Я готовила ему завтраки, обеды и ужины, следила, чтобы он надевал чистую рубашку и носки. Короче, исполняла роль, которую исполняет любая хорошая жена. А в данном семействе – исполнял Парниша. Но его больше нет. А рубашки, идеально выглаженные еще его рукой – есть. Бред какой-то!

В ночь перед похоронами мы с Костей почти не спали. Ничего мы не вспоминали, ни о чем таком не разговаривали. Просто проворочались каждый в своей постели, практически до утра.

Утром меня разбудил (видимо, я все-таки уснула) настойчивый стук в дверь. Мне со сна показалось, что я дома. Это же не у Антименко не работает звонок, а у меня. Но, продрав глазки и напялив на себя халат, я поняла, где нахожусь, и пошла открывать.

– Здравствуйте, – пропела низенькая, одетая во все темное старушка. Я присмотрелась и вспомнила, что несколько раз видела эту бабку на лавочке у подъезда. Наверное, живет в этом же подъезде.

Неожиданно бабка довольно громко заголосила:

– Ох, горе-то какое у Константина Михайловича. Совсем же его братик молоденьким помер, вот горе-то!

«Братик, так братик», – совершенно не удивилась я словам соседки и поволокла ее на кухню, чтобы женщина своими воплями не разбудила Костю. Пусть еще хоть полчасика подремлет.

– Когда вынос-то? Во сколько? – совершенно нормальным тоном поинтересовалась старушка, принимая из моих рук чашку чая и протягивая сухонькую ручку к корзинке с печеньем.

– В одиннадцать, – буркнул ей в спину Костя, входя на кухню. Разбудила все же его соседка.

– Горе-то какое, вот горе! – с новой силой запричитала бабка. – Меня старую, ни на что не годную, никак господь не приберет. А его, молодого соколика...Горе-то какое!

От ее слов Костя заметно помрачнел и пошел в комнату, предоставив мне общение с гостьей.

– А вы знаете, чем больше народу помянет человека, тем лучше? Где поминки-то будут? Мы придем.

– В «Садко», недалеко отсюда, – объяснила я. – А может, вы останетесь, я же не знаю, что нужно делать. Да и Константин Михайлович тоже.

Видимо, бабка на это и рассчитывала. Она гордо распрямила тощую спину и выпятила впалую грудь.

– Отчего ж не остаться, останусь. И на кладбище поеду. Отпевание-то будет?

– Да, так Константин Михайлович захотел.

– А вы ему кто? – полюбопытствовала соседка.

– Сестра двоюродная, – не моргнув глазом, соврала я. Антименко стремительно обрастал родственниками.

– А я уж обрадовалась. Константин Михайлович – мужчина положительный, думала, вы невеста. Жениться бы ему надо.

– Надо, – вздохнула я в ответ (женится он, как же!). – Сама ему об этом все уши прожужжала.

Тема, к счастью, развития не имела. Бабулька нас похвалила за то, что заказали поминки в «Садко» («Там пирожки вкусные»), поинтересовалась, будет ли оркестр, какой автобус заказан... Через пять минут я поняла, что имею дело с ветераном похоронных процессий. Еще через пять минут мы разошлись во мнениях по весьма существенному, с ее точки зрения, вопросу, и соседка пошла консультироваться у какой-то Даниловны.

Дело в том, что когда из дома выносят покойника, за ним моют пол во всей квартире, а иногда даже все лестницы до улицы. Я настаивала, что если покойника в дом не заносили, то полы мыть не надо.

С похоронами в этом доме всегда возникали нешуточные проблемы. Если носилки с больным санитары ещё могли пронести по этажам, то угловатый массивный гроб – никак. Лестничные клетки в этом доме проектировал какой-то придурок, и гроб развернуть на площадках, не открывая двери квартир, посторонних людей, оказалось совершенно невозможно. А много ли жильцов в такое время в рабочий день дома? Да и кому такое понравится.

Поэтому мы с Костей решили, что из морга Пар-нишу привезут к подъезду, где народ и попрощается.

Насчет мытья полов тетя Дуся, как представилась старушка, хотя и не была со мной согласна, но все же немного сомневалась. Поэтому и поспешила к все знающей Даниловне.

Вслед за тетей Дусей начали прибывать люди, которых я уж и вовсе не знала. Тут были и Костины работники, и друзья, и просто знакомые. Некоторых не знал даже сам Антименко, но это не беда.

Ровно в десять к подъезду подвезли гроб с телом Парниши. Прощаясь с ним, я за многое корила себя. В том числе и за то, что звала Парнишей. Но вид его мертвого тела произвел на меня такое впечатление, что я напрочь забыла, как его звали на самом деле.

Неожиданно кто-то затеребил мой рукав. Обернувшись, я увидела тетю Дусю, утреннюю старушонку, которая, отчаянно жестикулируя, отзывала меня в сторонку. Я машинально глянула на часы. «Совещание» в высших сферах заняло больше часа. Наверное, Даниловна с тетей Дусей провели жаркую дискуссию на тему мытья полов. Я глянула в сторону Кости. О нем можно было не волноваться. Его опекала необъятная Антонина Валентиновна, главный бухгалтер его фирмы. Она заметила мой взгляд и махнула рукой, давая понять, что позаботится об Антименко.

– Даниловна говорит, надо мыть, но можно только в квартире, – выпалила перевозбужденная старушка и принялась описывать технологию помывки полов. Я и не подозревала, что ничего не знаю об этом процессе. Оказывается, нужно вымыть всю квартиру одной водой. Еще необходимо обязательно остановиться и намочить тряпку, после того как вымыт порог. Это касалось и входного порога, и несуществующих межкомнатных. Воду обязательно нужно вынести и вылить только на улицу, но никак не в унитаз. И так далее, и тому подобное...

Поблагодарив тетю Дусю и отправив ее прощаться с усопшим, я протиснулась к Антименко и стала выплескивать на него поток информации, которой меня только что наделила шустрая соседка.

– Я ничего не понял, – жалобно пробормотал Костя.

– Полы нужно помыть, – чуть не рявкнула я, но, вспомнив, на каком мероприятии нахожусь, умерила пыл.

– Помоешь? – с надеждой поднял на меня покрасневшие глаза Антименко.

– Да я не против. Но как ты без меня...

– Ксения Сергеевна, – нежно заворковала Антонина Валентиновна. – Вы не беспокойтесь. У нас все будет нормально. Правда?

Костя послушно кивнул головой. Видимо, в данный момент он больше нуждался в рассудительности и спокойствии Антонины Валентиновны.

Я не обиделась. Не на что.

В этот момент грянул оркестр.

Я опрометью кинулась в подъезд, так как с детства не переношу эти мрачные марши. И пригласить музыкантов было идеей Антименко, а не моей. Хотя, может, так и надо. Но справиться с собой я не могла. От этих звуков меня бьет озноб и покрывает холодный липкий пот. Поэтому я и сбежала, эгоистично уговаривая себя, что Костик в надежных руках Антонины Валентиновны.

Небольшая процессия двинулась со двора и под звуки траурного марша завернула за угол.

Все. Теперь мне необходимо вымыть полы. Причем не абы как, а с соблюдением всех положенных в данной ситуации ритуалов.

Найти в чужой квартире половую тряпку совсем непросто. Я тщательно обследовала ванную, туалет и даже сунула нос под раковину на кухне, но, кроме мусорного ведра, ничего там не обнаружила. Ну не в переднем же углу Антименко держит половую тряпку!

Вернувшись в ванную, я произвела более тщательный обыск, который увенчался успехом. Обнаружив тряпку, я набрала в ведро воды и решила начать со спальни.

Я не особенно спешила. Пока отпевание, пока похороны... Я в любом случае успею в «Садко» на поминки.

Вымыв всю квартиру одной водой, я, как предписывала тетя Дуся, вынесла ее на улицу и выплеснула в ближайшие кусты.

Однако мне показалось, что, убирая таким образом, я просто гоняю по квартире грязь. Поэтому я решила вымыть теперь, так сказать, «набело». Возможно, даже скорее всего, я просто обманывала себя и тянула время, чтобы не попасть на кладбище.

В этот раз я несколько раз меняла воду. От усердия я даже залезла тряпкой под шкаф в прихожей. Трюк это был почти цирковой. От пола до днища – очень маленькое расстояние. К тому же мне сильно мешала декоративная планка. Я аккуратно втиснула руку в мизерное пространство и подтерла пол, а вот на «обратном пути» случилась неприятность. Планка шкафа неожиданно отвалилась. Пришлось заняться ремонтом.

Когда разглядывала пазы, куда обязана была встать планка, я заметила на днище странный комок. Очень интересно! Аналогичные комочки я видела не в первый раз в жизни. Банковские служащие ничем не отличаются от остальной массы народонаселения. Они так же жуют жутко полезный «Орбит» без сахара. А так как культура поведения, по их мнению, на жвачку не распространяется, они с милой непосредственностью лепят отвратительные комочки куда ни попадя.

В данный же момент меня привычная резинка очень озадачила. Если моя рука пролезает туда с трудом, то что говорить о руке Костика или Парниши. У обоих лапы дай боже!

Я решила отковырять злополучную жвачку от шкафа.

И тут...

Едва я убрала твердокаменный комок, на пол с глухим стуком вывалился полиэтиленовый пакет.

Нет! Ну, а что бы вы сделали на моем месте?! Неужели удержались и водворили бы таинственный сверток на место?!! Ни за что не поверю!!!

На вес пакетик оказался очень внушительным. Мне уже мерещился большой и неровный золотой слиток, но увиденное не оправдало моих ожиданий. Все было гораздо хуже.

Освобожденный от пакета и грязной промасленной тряпки, передо мной на полу лежал револьвер системы «Наган»! Как на иллюстрации в Гошином журнале.