Текст книги "Наваждение"
Автор книги: Татьяна Дубровина
Соавторы: Елена Ласкарева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)
Глава 10
ТЕЛЕГА ВПЕРЕДИ ЛОШАДИ
Долгие проводы – лишние слезы. Уехали из Рыбинска, можно сказать, «по-английски», не делая из своего отъезда события и ни с кем особенно не прощаясь. Договорились отправиться налегке, вещи взять только самые необходимые, в число которых, конечно, входила Димина гитара. Ну, и как довесок к ней – Катина скрипочка.
Однако женщина есть женщина. Как бы скромны ни были ее запросы, она, наверное, не в состоянии уехать из дома без лишнего багажа. Это для нее так же естественно, как, к примеру, бояться мышей.
Катя не смогла расстаться со своей нутриевой шубкой, которая заняла целую отдельную сумку.
– Куда? Лето же! – простонал Дима.
– Пригодится, – ответила она решительно. – У меня интуиция, сам же говорил!
– Ладно, чем бы дитя ни тешилось…
В дороге ничего особенного не произошло, если не считать досадного инцидента с шоколадным пломбиром, который Катя, рискуя отстать от поезда, успела купить на маленькой станции, а потом уронила на грязный пол в вагонном проходе. Хорошо, что какой то незнакомый пассажир из купейного вагона любезно помог все убрать…
Зато в Москве начались неожиданности, причем далеко не из приятных.
Оказалось, что прослушивания в «Щуке», «ГИТИСе» и «Щепке» уже закончились. Оставался ВГИК, где предварительный творческий конкурс продлили на несколько дней.
Что ж, огорчаться не стоило: кино так кино. Тем более что в этом году мастерскую набирал не кто-нибудь, а сам заведующий кафедрой актерского мастерства. А заведующим был профессор Алексей Баталов!
Дима к баталовскому таланту был в общем-то равнодушен, считая его манерным, слегка старомодным. Зато Катюша… о, сколько слез она, втайне от всех, пролила над старым черно-белым фильмом «Летят журавли»! А «Москва слезам не верит», где Алексей Владимирович сыграл безупречного рыцаря Гошу? И еще она с детства помнила романтического Тибула из «Трех толстяков», ведь сказки вообще были ее слабостью…
Словом, Катя считала: Димочке невероятно повезло, что учиться он будет именно здесь, а не в каких-то шипящих вузах на букву «Щ». А в том, что учиться он будет непременно, она ничуть не сомневалась.
Во вгиковских коридорах двое волжан, однако, совсем потерялись в толпе. Наплыв желающих показать себя был огромен. Гораздо больше тут томилось девушек, но и парней хватало, причем многие из них не уступали Дмитрию по стати и эффектной внешности.
Впрочем, и артистические навыки у них кое-какие были. Некоторые из абитуриентов так и рвались их продемонстрировать, как будто хотели напугать соперников.
Один мальчик с маниакальным упорством влезал на подоконник и делал оттуда двойное сальто, словно заявлял таким образом: я буду в приключенческих фильмах сниматься, в самых рискованных сценах без дублера!
Другой, заставляя и без того взвинченных претендентов нервно вздрагивать, то и дело извлекал резкие звуки из короткой, с широким раструбом, дудки-жалейки. Так продолжалось до тех пор, пока из экзаменационной аудитории не выглянула невысокая женщина с черными восточными глазами и не произнесла строго:
– Педагоги ведь тоже люди. Пожалейте нас, пожалуйста.
Лишь тогда жалейка, жалея людей, смолкла.
Дмитрий Поляков был, однако, парень не промах, и у него имелось в запасе кое-что, чтобы выделиться из толпы и удивить комиссию. Когда выкрикнули его фамилию, он, зайдя в аудиторию и чинно поздоровавшись, заявил:
– Я с ассистенткой. Разрешите?
Утомленный Баталов, повидавший на своем педагогическом веку много всякой всячины, меланхолично поинтересовался:
– Вы выступаете в оригинальном жанре, сударь? Режете женщин на куски? Тогда, может, вам лучше в цирковое училище?
– Я никого не режу, – ответил Дмитрий дрогнувшим голосом. Он никак не рассчитывал на скептическое к себе отношение. – Но надеюсь, мое выступление все-таки будет оригинальным…
– Поволжье, – безошибочно определила женщина с восточными глазами. – Примерно район Ярославля. С техникой речи возможны проблемы.
– Ну как, Фатима Николаевна, впустим ассистентку? – утомленно улыбнулся профессор Баталов, и в его взгляде читалась просьба: пусть делают что хотят, а? Нет сил пререкаться…
И вошла Катя со скрипкой, скромно села в уголке. Когда Дима начал монолог Сальери, она потихонечку, чтобы не заглушить, заиграла пассаж из «Реквиема» Моцарта. Партитуры они в Рыбинске не нашли, и она сняла канву произведения со старой пластинки, на слух.
Играя, она наблюдала за экзаменаторами: они явно встрепенулись, и глаза у них заблестели. Утомление разом покинуло их, точно по чашке крепкого кофе выпили. Они переглядывались удивленно и радостно.
«Так держать, мой Демон!» – подумала Катя и заиграла еще более вдохновенно.
– Что пользы, если Моцарт будет жив и новой высоты еще достигнет? – Тут Катин смычок взволнованно задрожал, и музыка взвилась в высоту, точно повторяя вопрос. – Подымет ли он тем искусство? Нет, оно падет опять, как он исчезнет: наследника нам не оставит он…
И «Офферторий», та часть реквиема, что означает «жертвенник, жертвоприношение», оборвался на жалобной, безнадежной ноте.
Дима был сосредоточен на тексте, Катя же не упускала ни единого нюанса в поведении экзаменаторов. Кажется, даже слух у нее обострился, потому что она явственно услышала шепот Фатимы Николаевны – а может, это случилось потому, что у преподавателя техники речи была безупречная дикция:
– Как чувствует драматургию!
– Да, прелюбопытный феномен, – кивнул Баталов, и его слова Катя тоже прекрасно различала. – А лицо-то, лицо как играет!
– Да уж. Прямо по Станиславскому, хотя наверняка не знает его. Самородок!
– Может стать украшением мастерской. И станет!
– Это не по правилам, – почему-то возразила Фатима Николаевна.
– Поговорю с проректором, – сказал профессор. – Она у нас женщина тонкая, поймет.
– Вы ставите телегу впереди лошади, Алексей Владимирович.
– С лошадью сейчас разберемся.
После этого малопонятного, но явно положительно окрашенного диалога Баталов мягко прервал выступление Дмитрия:
– Достаточно. Большое спасибо. – И неожиданно повернулся в Катину сторону. – Ну а вы, сударыня ассистентка, не могли бы нам прочитать что-нибудь?
– Я? Зачем?
– Да просто так, знаете ли. Для развлечения. Раз уж пришли сюда – почему бы не попробовать?
– Мне выйти? – насупился Дима.
– Нет, зачем же, – пожала плечами Фатима Николаевна. – Я видела у вас гитару. Вы можете… ассистировать.
– Дим, я что-то не понимаю, – беспомощно моргала Катя.
– Нечего тут понимать, – сухо отозвался парень. – Просят читать – читай! Нечего ломаться, как кисейная барышня. Может, это твой шанс.
«А твой? Мне ничего не надо, лишь бы ты…»
– Вот видите, сударыня, – усмехнулся мастер. – Господин Поляков разрешает и даже одобряет.
– Хорошо, раз вы просите – попробую. Это будет детская сказка, ничего?
«И ведьма захохотала так громко и гадко, что и жаба и ужи попадали с нее и растянулись на песке:
– Ты сохранишь свою плавную, скользящую походку – ни одна танцовщица не сравнится с тобой; но помни, что ты будешь ступать как по лезвию ножа и изранишь свои ножки в кровь. Вытерпишь все это? Тогда я помогу тебе.
– Да! – сказала Русалочка дрожащим голосом и подумала о принце и о бессмертной душе…»
– Так-так-так, сударыня, – сказал Баталов. – Выходит, вы и героиню можете сыграть, и характерную старуху?
Тут подал голос молчавший до сих пор элегантный мужчина с бородой и длинными, собранными в хвост волосами:
– К тому же девушка еще и танцует.
– Я разве танцевала? – удивилась Катя.
– Скажем так: это был намек на танец, – сказал бородатый. – Со сцендвижением, Алексей Владимирович, в данном случае проблем не предвидится. Гарантирую.
– Вот что, сударыня! – решительно заявил Баталов. – Подавайте документы. Вы допущены к первому туру.
– А Дима… то есть Поляков?
– Понятно. Мы с Тамарой ходим парой. И вы. Поляков, подавайте, вместе со своей… гм… ассистенткой.
Оценки за экзамены по специальности выставлялись по десятибалльной системе. Катя шла первым номером: у нее были три «десятки» – случай во ВГИКе, где мастера обычно осторожны и строги, неслыханный.
В довершение всего она неожиданно для себя самой написала на «отлично» сочинение по литературе. Тема попалась уж больно удачная: «Демон» Лермонтова.
С Рыбками так иногда бывает: не только они сами интуитивно предчувствуют грядущие события, но и наоборот: нужные события сами притягиваются к ним.
А кроме того, Катюша за два года здорово набила руку: не проходило и дня, чтобы она не писала письма в армию…
Дмитрия же преподаватели «провели» через испытания со средними отметками: за нижнюю черту его не выбрасывали, но и к лидирующей группе не подпускали. Все время оставляли ему – а по сути, Екатерине Криницыной, которую Баталов задался целью заполучить на свой курс, – надежду на удачный исход.
Рассуждали экзаменаторы, видимо, примерно так: у девочки призвание, только она пока этого не осознает. Привыкла быть тенью своего самоуверенного кавалера.
Пусть увидит себя в списках поступивших, отведает вкус своей личной победы – и поймет, что хватит ей уже в ассистентках ходить, пора с эпизодических ролей переходить в жизни на главные. Тогда она плюнет на своего ненаглядного Полякова, будет учиться и без него. Не бывало еще случая, чтобы девушки, зачисленные «в актрисы», добровольно отказывались от такой удачи.
Но педагоги просчитались.
Убедившись, что Дмитрий недобрал баллов и по конкурсу не проходит, Екатерина Криницына на мандатную комиссию не явилась.
«Прелюбопытный феномен»?
Но телега не может ехать впереди лошади. Катя не умела и не желала быть лидером. Она могла лишь преданно следовать за тем, кого считала своим господином, своим повелителем. Обогнать его в чем-то – значило нанести любимому удар. На такое она была не способна.
…В день зачисления пьяный в доску абитуриент-неудачник Дмитрий Поляков пластом лежал на кровати в общежитии, откуда его назавтра должны были выселить.
А «фаворитка» нынешнего набора Екатерина Криницына вместо колыбельной наигрывала ему на скрипке «Реквием» Моцарта, словно оплакивая умершие надежды. Она вновь выбрала ту его часть, что носит имя «Офферторий», то есть жертвоприношение.
На сей раз Катя отдала на заклание талант. Но если такой жертвы требует любовь, то что в этом ужасного?
Любовь превыше всего.
Бог есть любовь…
Глава 11
БОЛВАНЫ И БОЛВАНЧИКИ
Вернуться в родной Рыбинск с поражением Дима не мог. Кроме того, столичная жизнь затягивает, как наркотик.
И он решил остаться в Москве. Катя, разумеется, тоже: куда она без него?
На первое время они сняли комнатушку у разбитной бабки Фроси: каждое лето во время вступительных экзаменов эта кругленькая предприимчивая старушонка курсировала у дверей вузов. Знала по опыту, что там непременно удастся подцепить себе молодых неопытных постояльцев из провинции.
А если повезет и на постой к ней попросится нерасписанная парочка – так можно будет еще и запросить с них подороже.
«За нарушение паспортного режима и за моральный ущерб моим строгим женским нравственным устоям! Короче, надбавка за вредность» – эту витиеватую формулировку бабка Фрося заучила наизусть и произносила без запинки.
Действовало безотказно.
…Денег, вырученных за Катины волосы, хватило ровно на то, чтобы заплатить Ефросинье за месяц и кое-как, впроголодь, продержаться этот месяц на хлебе и воде.
А дальше? Дальше надо было что-то придумывать.
Но на Диму словно накатил какой-то психический паралич.
Он оказался в состоянии думать лишь об одном: анализировал причины своего провала. Естественно, те, кто прошел во ВГИК, сплошь «блатные»: эту мысль он муссировал день и ночь, растравляя свои душевные раны.
Как там фамилия того парня-акробата, которому прямой путь не на сцену или экран, а в спортзал? А, Новиков! Так ведь и ректор ВГИКа – Новиков. Может, поступивший – сын его?
А тот, другой, который читал беспомощные стихи собственного сочинения? А, Степанов! Так этажом выше, на сценарном факультете, тоже преподает некий Степанов. Наверняка доморощенный поэт ему родственник, вряд ли это случайное совпадение фамилий…
Или, быть может, тут кроются большие деньги? Ходил, помнится, по Рыбинску слушок, что в Москве без взятки – никуда. Эх, если б мать не потратилась на эту проклятую дачу!
Однако во все Димины сложные построения не укладывался один простенький фактик: Катин успех. Ни родственников она в институте не имела, ни золотых россыпей. Уж кому-кому было это знать доподлинно, как не ему!
Но именно эта очевидность больше всего и злила. Не могло же быть такого, что серенькая Тюха-Катюха оказалась в самом деле талантливее, чем он, всегда слывший звездой!
И Дима «вычислил» скрытые причины происшедшего: «Ба! Да как же я раньше не додумался! Этот хваленый-перехваленый мэтр Баталов просто на Катьку глаз положил! Не в смысле профессии, а в смысле постели. Ишь ты, дедуля, седина в бороду – бес в ребро! Развратник!»
А в конечном итоге он винил во всем Катю. Зачем она поддалась на уговоры и пошла на экзамены?
Уж, наверное, имела какой-то тайный умысел. Может, думала выскочить замуж за пожилого москвича, да еще знаменитого, получить прописку и зацепиться тут, оставив его, Дмитрия, с носом? Его, который ее сюда и вытащил, не оставил одну прозябать в родном захолустном городишке!
А потом эта хитрая лисичка узнала, что профессор Баталов женат, поняла, что просчиталась, и решила не идти на зачисление.
Вот ведь как! А теперь хлопочет, предательница, притворяется заботливой.
– Димочка, ты плохо себя чувствуешь? Бледный что-то.
– Не трогай меня, пожалуйста.
– Они все просто дураки. Не оценили тебя. Но – им же хуже! Ты бы их мог прославить. «У такого-то учился сам Поляков!»
– Черт… все-таки репертуар ты мне подобрала дерьмовый. Может, надо было не Сальери, а Моцарта… Или Бориса Годунова, к примеру… Или какого-нибудь Раскольникова…
– Ну прости, я хотела как лучше. Значит, что-то не учла, ведь я в этом совсем не разбираюсь! К будущему году подберем вместе… или ты сам, если мне не доверяешь.
– Ха, к будущему году! До него еще дожить надо. А на какие шиши, спрашивается?
– Я что-нибудь подыщу…
– «Я, я!» Только и слышу. Эгоистка.
– Мы! Мы что-нибудь подыщем.
Дмитрий вместо ответа откусил заусенец. В последнее время он начал грызть ногти.
Мы подыщем. «Мы пахали».
Пока у Димы продолжалась хандра, Катюша бегала по Москве и срывала с фонарных столбов объявления со словом «Требуются».
Рабочие руки нужны были повсюду, но везде в придачу к ним требовалась еще московская прописка, квалификация и опыт работы. И плюс к этому, желательно, знание иностранного языка и умение обращаться с компьютером.
Однако – кто ищет, тот всегда найдет. В одной фирме с заковыристым иностранным названием ей предложили должность менеджера. Звучало это весьма солидно и красиво.
На деле же – выдали огромную хозяйственную сумку, в которой умещались четыре крупных и очень тяжелых керамических китайских болванчика. Это были не просто статуэтки, а сосуды с целебным женьшеневым экстрактом.
Менеджер должен был выучить текст и, разгуливая по людным местам, приставать с ним к прохожим:
– Добрый день (утро, вечер)! Наша фирма в рекламных целях приготовила для вас сюрприз!
Тут надо было извлечь болванчика и с выражением предельного умиления разглядывать его:
– Мы продлим вашу жизнь (для дам – ваша красота расцветет, как бутон розы, для дам «за 30» – вы станете вечно юной, для мужиков – мы повысим вашу потенцию), и это – совсем даром! Наш чудодейственный напиток стоит всего шестьдесят тысяч, а этот изысканный кувшинчик ручной работы вы получите бесплатно!
От каждого проданного болвана менеджер получает пятнадцать процентов, а это – целых девять тысяч рублей. Екатерине условия показались очень выгодными, и она с энтузиазмом взялась за дело, хоть и претило ей обещать мужчинам повышение потенции.
Но в тот же день выяснилось, что выгода весьма иллюзорна. Москвичи, уже привыкшие к таким «рекламным» распродажам, которые на самом деле осуществлялись по завышенным ценам и не гарантировали качества товара, попросту отмахивались:
– Я ничего не покупаю… Времени нет… – Или даже гораздо короче и выразительнее: – Отстань! Пошла вон!
Приезжие же выслушивали внимательно всю ее тираду, а потом, молча помявшись, все-таки недоверчиво и боязливо отходили в сторонку.
К вечеру первого дня у нее не было заработано ни рубля. Товар в целости и сохранности был принесен домой. И тут им заинтересовался Дима:
– Ну-ка я попробую, чем ты людей травишь. – И он без зазрения совести вытащил залитую сургучом керамическую затычку.
– Что ты делаешь! – испугалась Катя. – Это же шестьдесят тысяч! Мы потом не расплатимся!
– Врешь! – сказал он с нехорошей ухмылкой, какой прежде на его лице она не видела. – Не шестьдесят, а пятьдесят одна. Пятнадцать процентов от этого пойла – твои, кровные. Я на них не претендую, можешь ими подавиться. И своим женьшенем в придачу!
Он сел на стул и с видом самоуничижения обхватил руками голову:
– Мне, никчемному, ни на что не годному, такие дорогие напитки пить не положено!
Кате стало неловко: получилось, будто она его попрекнула. И в самом деле, ведь так и есть: пожалела для него целебного бальзама, а ему сейчас так нужно укрепить здоровье и расшатанные нервы! Стерва она после этого, последняя жмотина.
– Да пей, Димочка, пей! Ничего, я как-нибудь рассчитаюсь. Ну пожалуйста, глотни хоть немножко!
– Ха-ха, намекаешь, что мне пора повышать потенцию? Бесполезные усилия, милая. Ты на себя погляди: на такую селедку, как ты, ни у одного нормального мужика не встанет. Хоть ведро женьшеня выглуши!
Катя помертвела.
А он как будто наслаждался ее шоковым состоянием. Медленно-медленно, пристально наблюдая за ее реакцией, поднял болванчика и с силой швырнул об пол. «Изысканный кувшинчик» разлетелся на мелкие осколки.
Резкий запах спирта расползался по квартире и вскоре выманил из соседней комнаты падкую до выпивки квартирную хозяйку, бабку Фросю.
– Чую – пахнет чегой-то у вас, – хитро повела она носом. – Пойду, думаю, проверю: не горит ли чего?
– Горит! – сказал Дмитрий. – Душа! Заходите, бабушка, составьте мне компанию, будем заливать пожар вместе.
С этими словами он извлек из Катиной сумки второго болвана и резким движением отвернул ему голову-пробку.
Екатерина в панике схватила уцелевший товар и кинулась за дверь. Дважды по пятьдесят одной тысяче – это уже целых сто две. Надо постараться во что бы то ни стало продать оставшееся, хоть уже близится ночь.
Но ведь это все равно не покроет долга. Может, пойти на жульничество и завысить цену? Нехорошо как-то…
А впрочем, какая разница, хорошо или плохо. Главное – в ее жизни все так плохо, что хуже и не бывает… Дима ее не любит больше!
На маленьких улочках уже было довольно безлюдно, покупателей искать бесполезно, и Катя наугад двинулась туда, где чаще слышался звук проезжающих машин, а значит, движение еще оставалось оживленным.
Вышла со своей громоздкой сумкой на Тверскую. Да, здесь еще гуляло много народу. В основном – такие же молоденькие девушки, как она, только гораздо более нарядные. Они, похоже, никуда не торопились: держась стайками, курили, ели мороженое или просто весело болтали.
«Сразу видно – москвички, – подумала она. – У нас в Рыбинске выходят вечерами погулять к Волге, а здесь, значит, на Тверскую. Да-да, я слышала: это центральная магистраль Москвы, и раньше она называлась улицей Горького».
Время от времени к щебечущим красавицам подъезжал автомобиль, и одна или две девушки исчезали за его дверцами.
Катя смотрела на своих сверстниц не без зависти: везет же некоторым, у них с личной жизнью все в порядке, вот приезжают их любимые мужчины и заботливо отвозят домой…
Внезапно и рядом с ней остановилась такая же роскошная иномарка.
– Ага, новенькая! – раздались мужские голоса из салона. – Да забавная какая! Видать, у нее специализация особая. Эй, красавица! Что у тебя в сумке?
Катя вспомнила о своих обязанностях менеджера.
– У нашей фирмы для вас сюрприз! – бойко произнесла она затверженный текст. И, боясь, что ее монолог в полном объеме, как обычно, не дослушают, выпалила самую суть, учитывая, что перед нею мужчины: – Это повысит вашу потенцию!
– Ого! Кайф! Мы обожаем сюрпризы, правда? Особенно такого сорта.
Из окошка машины высунулось лицо, наполовину прикрытое, несмотря на ночь, темными очками:
– Эй! Нам вот эту, с сюрпризом!.. Да где ж этого сутенеришку черти носят?
Откуда ни возьмись, к Кате подбежал худой и вертлявый молодой человек:
– Ты кто такая? Решила, значит, сниматься сепаратно, в обход меня? Ловкачка.
– Сниматься? – недоумевающе переспросила Катя. – В кино? Извините, я не знала, что тут съемки идут, думала – так просто, гуляют все.
– Ты откуда взялась, целка безголовая? С Луны свалилась?
– С Волги я. Из Рыбинска.
Из иномарки поторопили:
– Ну! Чего там телитесь? Она что, дороже других? Обученная? Так называй таксу, не тяни, за нами не заржавеет.
Вертлявый прошипел над Катиным ухом:
– Руки в ноги – и мотай отсюда, поняла? А то и тебе не поздоровится, и мне заодно.
А из автомобиля уже лениво вылезли двое.
– Есть маза, нам тут яйца морочат, – растягивая слова, угрожающе проговорил первый, снял черные очки и аккуратно положил на крышу автомобиля.
– Прикинь! – Второй пожал мощными татуированными плечами, выступающими из надетой на голое тело джинсовой жилетки.
– Когда нам что-то не дают, мы берем сами, – философски изрек первый.
– Когда нам что-то не продают, мы берем даром, – поддержал второй.
Вертлявый пропищал:
– Предупредил же тебя, дебилка! – и боязливо отскочил в сторону, а те двое вплотную подступили к Кате, беря ее с обеих сторон под локти и подталкивая к машине, пока еще довольно деликатно.
– Что, зачем? – с запозданием перепугалась она. – Куда вы меня хотите везти?
– Повышать нашу потенцию, – сладким тоном, не предвещавшим тем не менее ничего хорошего, ответил ей первый. – Ты нам сама пообещала!
– Тебя ждет субботник, – облизнулся второй. – Коммунистический! Ударный труд, стахановские нормы.
Он замычал с вожделением и ткнул волосатую ручищу прямо ей в пах:
– Как обстоят дела с шахтой? Глубина забоя нормальная?
Катя зажала рот ладонью, чтобы ее не вырвало. До нее только сейчас начало доходить, что ее приняли за проститутку и что ночная Тверская – вовсе не место для невинных гуляний на свежем воздухе.
– Я не собираюсь никуда с вами ехать, – с трудом преодолев рвотный спазм, громко выкрикнула она, пытаясь вырваться.
Но «клиенты» уже с силой пригнули ей голову и ухватили под коленки, чтобы пихнуть на заднее сиденье.
– Пустите, гады!
В ответ ее больно пнули под зад. От толчка она разжала руку, и сумка с двумя оставшимися болванчиками звякнула об асфальт.
Катина карьера менеджера закончилась бесславно, теперь надо было позаботиться уже не о заработке, а о спасении собственной жизни. Исход «коммунистического субботника» мог оказаться самым плачевным.
– Кто-нибудь! Помогите! Похищают! – отчаянно взывала она к окружающим. – Люди! Люди вы или нет!
Лишь раскатистый хохот был ей ответом. И ему вторили тоненькие смешки нарядных симпатичных девушек, с любопытством наблюдавших этот спектакль.
И тут кто-то большой и быстрый, вынырнув из переулка, налетел на ее недругов. Катя не видела, кто это, она почувствовала только, как затрясся автомобиль, а клиенты выпустили ее ноги.
– Ошибаетесь, они не люди! – произнес голос, показавшийся ей смутно знакомым. – Они животные!
Дальше раздавались лишь короткие возгласы «съемщиков» и междометия:
– Эй ты, шиза, потише! Машина денег стоит… О, блин, очки…
Короткий звук удара, хруст стекла.
– Мы тебя из-под земли, хмырь, доста… У! Мои жубы!.. Ш-шорт, ствола не взял… Попадись мне в другой раж…
Катин неведомый защитник отвечал спокойно и холодно, будто не в драке участвовал, а подсчитывал доходы и расходы на калькуляторе:
– В другой раз умнее будешь. Обойдешь меня сторонкой. А эту девушку – тем более.
Потом Екатерину схватили за талию, крепко, грубо и довольно бесцеремонно. Но она уже чувствовала: это не насильник, а спаситель. А потому не сопротивлялась.
Незнакомый рыцарь вытащил ее из иномарки и, подхватив, как мешок, поперек туловища, побежал: он тащил ее в сторону от Тверской, на Миусы, в тихий задумчивый сквер со старыми деревьями и одуряющим ароматом цветущего жасмина.
Там он осторожно опустил спасенную девушку на скамью с гнутой спинкой. Поинтересовался:
– Вы целы?
– Кажется, да. Не знаю, как вас благодарить.
– Лучше познакомимся. А то в прошлый раз не успели.
– В прошлый раз? – Она подумала, что незнакомец имеет в виду место недавнего происшествия на Тверской. – Да, конечно. Там не до знакомства было. Меня зовут Катя.
– Это я знаю. А я – Федор. Пименов.
– Откуда – знаете? Мне тоже почему-то кажется… Голос ваш… Мы уже когда-то встречались, да?
– Просто незначительный эпизод. Поезд. Шоколадный пломбир.
– Искусственный лед, который обжигает, – подхватила Катя. – Так это были вы.
– Да. Это был я.
В густой тени ночного сквера она видела только его силуэт: мужчина был крупным, ширококостным, однако при этом сухопарым. Он двигался несколько замедленно, будто что-то его изнутри притормаживало, и казалось странным, что всего несколько минут назад он сумел совершить такой молниеносный рывок.
Не имея возможности получше разглядеть своего избавителя, она пыталась восстановить в памяти его черты, хотя при первой встрече, в том вагонном коридоре, не остановила на нем внимания: была поглощена мыслями о своем Димочке.
Глаза у Федора, кажется, серые… подбородок такой решительный, упрямый, одним словом – мужской. Да, еще у него была эта привычка – играть желваками на скулах…
И Катя благодарно повторила, словно хотела запомнить его имя навсегда:
– Федор. Пименов.
