Текст книги "Хочу, чтобы мы были вместе (ЛП)"

Автор книги: Тара Сивек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Глаза Кэмерон блестят от слез, но она не смаргивает их, и я смотрю, как они заполняют ее зеленые омуты, и продолжаю рассказывать нашу историю так, как хотел бы, небеса мне свидетели, чтобы она произошла на самом деле.

– Она знала, что я всегда стремился стать врачом и помогать людям по всему миру. Кэмерон из тех, кто не станет препятствовать своему другу в осуществлении его мечты, поэтому она сказала, что я должен ехать. Сказала, что это все, чего я когда-либо желал, и мне обязательно нужно поехать.

Тело Кэмерон клонится ко мне, пока мы не сближаемся настолько, что я могу различить золотые крапинки в радужной оболочке ее глаз. Мне приходится сдерживаться изо всех сил, чтобы не сократить оставшееся расстояние и не поцеловать ее, желая заставить поверить словам, которые произношу; что я отчаянно мечтаю, чтобы все у нас было именно так, как я рассказываю.

Из-за ее близости мысли путаются даже больше, чем я предполагал; воспоминания о прошлом, о моих чувствах совсем не проясняют ситуацию, напротив только ухудшают, но я ушел уже слишком далеко по тропинке своей памяти, чтобы теперь остановиться.

– Но прежде чем мое сердце разбилось на кусочки, Кэмерон сказала, что будет ждать меня столько, сколько потребуется. И так она застряла со мной на весь срок ординатуры, а потом еще на три года, пока я работал во «Врачах без границ». Она простила меня за то, что я оставил ее, за то, что не был здесь, когда она нуждалась во мне больше всего. Простила за боль, что я ей причинил, за ошибки, которые совершил, и она знает, что я отдал бы что угодно, лишь бы вернуть все обратно, – шепотом произношу я, поднимаю руку и смахиваю челку со лба Кэмерон. – Все, что угодно.

Я обнимаю ладонью ее щеку и ласкаю пальцами кожу, а потом наклоняю голову вперед, чтобы наши лбы соприкоснулись, и, сохраняя низкий тон голоса, говорю только для Кэмерон.

– Я и раньше не заслуживал иметь ее в своей жизни, не заслуживаю и теперь. Но нет ничего на свете, чего бы я ни сделал ради нее. Я пойду на все, чтобы доказать, что всегда любил ее и всегда буду любить.

Черт, откуда это взялось? Я мог просто сказать, что всегда буду ей другом, и этого было бы достаточно и для Кэмерон, и для мужчины напротив, что ловил каждое мое слово.

Я закрываю глаза, и мое сердце так сильно колотится в груди, что, без сомнения, Кэмерон может его услышать. Она издает крошечный вздох, и я отстраняюсь, желая увидеть ее лицо, но тут голос Стратфорда лопает созданный мной маленький пузырь, где мы с Кэмерон были только вдвоем.

– Как давно вы вернулись домой?

Я так зачарован, глядя в глаза Кэмерон, что отвечаю не задумываясь.

– Девять месяцев назад.

Я не осознавал, что во время моей исповеди Кэмерон по-прежнему держала в руке вилку, пока та не выскользнула из ее пальцев и со звоном не приземлилась на тарелку. Кэмерон отшатывается от моей ладони и отворачивается, а я нервно улыбаюсь Стратфорду, пока она снова берет вилку и кладет ее рядом с тарелкой.

– Извините. Разговор о том, что он был в таких опасных местах, всегда заставляет меня волноваться. – Объяснение Кэмерон звучит натянуто.

«Дерьмо! Сукин ты сын, Эверетт! Почему бы тебе не заткнуться!»

Я понимал, что она разозлится, узнав, что я не приезжал к ней, хоть и был дома, поэтому и хотел отложить признание. Мне было необходимо чуть больше времени с Кэмерон. Времени, чтобы сначала получить прощение за свой уход много лет назад,  и лишь потом поднимать новую волну ее негодования из-за того, что мне было стыдно показываться ей на глаза в том состоянии, что я пребывал, когда вернулся домой. Но, с другой стороны, может все и к лучшему. Теперь не нужно это скрывать от Кэмерон.

Я так пристально всматриваюсь в профиль Кэмерон, желая, чтобы она снова посмотрела на меня, что почти не замечаю, когда Стратфорд начинает говорить.

– Какая замечательная история. Это так очевидно, что вы двое предназначены друг для друга. И мне приятно видеть пару, которая не позволила препятствиям помешать им быть вместе. – Стратфорд вытирает рот салфеткой, отодвигается от стола и встает. – Спасибо за прекрасную еду и беседу. Сегодня был долгий день, поэтому я собираюсь вернуться в свой номер. А с вами, молодые люди, я увижусь завтра в районе девяти утра у конюшен, чтобы вы показали мне, как будучи женатыми, можете вместе управлять делами здесь.

Стратфорд кивает нам, улыбается и, насвистывая себе под нос, поднимается на второй этаж, чтобы улечься спать. Как только он исчезает из нашего поля зрения, и звук его шагов затихает, Кэмерон так быстро отталкивается от стола, что скрип ножек ее стула эхом разносится по столовой.

– Кэмерон, подожди! – сдергивая с колен и бросая на стол салфетку, кричу я.

Вскочив со стула, я мчусь за Кэмерон, пока она бежит по комнате. Мне удается догнать ее лишь, когда она уже спускается с крыльца. Я останавливаю Кэмерон, обнимая ее руку своей. Она вырывается из хватки и круто поворачивается ко мне. Слезы, которые еще несколько секунд назад только блестели в ее глазах, теперь оставляют следы на щеках.

– Мне так жаль. Кэм, пожалуйста… – прошу я, сам не зная, о чем молю ее сейчас. Я просто хочу, чтобы она остановилась и выслушала меня, позволила объяснить.

– Даже не пытайся извиниться! Твои извинения – пустой звук для меня! Какой же идиоткой я себя чувствую. Кстати, ты отлично поработал, рассказывая всю эту фигню о том, как влюбился в меня. Звучало действительно правдоподобно, если не учитывать, что тебе целиком и полностью плевать на меня!

В этот раз я беру обе ее руки в свои и пытаюсь притянуть Кэмерон ближе, но она опять вырывается и отступает так далеко, что моим рукам ничего не остается кроме как повиснуть по бокам.

– Черт побери, мне не наплевать на тебя, Кэм! Просто дай объяснить…

– Ну, а мне плевать!!! – кричит она, и ее тело дрожит от гнева. – Девять месяцев! Девять долбаных месяцев ты был всего в нескольких минутах езды отсюда!

Ее голос надламывается от эмоций, и мне хочется рухнуть на колени, настолько остро я ощущаю ее боль.

– Мне так жаль, Кэмерон, так жаль! Пожалуйста, позволь мне все объяснить.

Она скрещивает руки перед собой и качает головой.

– Я так устала, Эверетт. У меня больше нет сил. Если ты действительно заботишься обо мне, как говоришь, то, пожалуйста, просто уезжай домой. Я не могу это сделать. Думала, что осилю, думала, что ради лагеря сумею проглотить все и взять себя в руки, но не могу. Это слишком больно. Очень больно! – кричит она, разворачивается и уходит.

Я стою во дворе главного дома и, молча, смотрю на ее удаляющуюся фигуру, зная, что никакие мои слова сейчас не заставят ее понять, и никакие мои действия не заставят ее боль исчезнуть.  Сколько бы желаний я не загадывал, это не изменит прошлое и не сделает правду, что я сказал за ужином, не просто мечтой, а реальностью.

Глава 15

Кэмерон

Смахивая слезы, которые, похоже, никогда перестанут течь, я наклоняюсь и опираюсь локтями о деревянный забор.

Убежав от Эверетта пару часов назад, я продолжала ходить и реветь, чувствуя себя настолько раненой и потерянной, что не заметила, как оказалась в нескольких акрах от дома в самом конце огороженной области для выпаса лошадей. Осознание того, что впервые я поставила собственные интересы выше интересов лагеря, заставляет меня плакать еще сильнее. Вероятно, я разрушила все, что мои родители так бережно создавали, отослав Эверетта прочь. Но, если бы я осталась с ним в той столовой еще хотя бы на минуту, то окончательно потеряла бы себя в глупом фарсе, что мы разыгрывали перед Стратфордом.

Да кого я обманываю? Я уже давно потеряла себя, и присутствие Эверетта лишь подчеркнуло данный факт. Мне больше не приносили счастья ни общение с отдыхающими, ни организация благотворительного бала, ни ответственность за лагерь, сопричастность к которому я всегда считала честью. Все то, что обычно давало цель и ощущение полноты жизни, теперь казалось неживым и каким-то плоским. Раньше я связывала это со смертью Эйдена, но сейчас, стоя на плантации, где выросла, и, думая о связанных с ней воспоминаниях, я поняла, что чувствовала себя подобным образом намного дольше. Четыре с половиной года, если быть точной.

С тех пор как Эверетт уехал, я не знала, как вернуть те ощущения и снова стать счастливой, и сейчас ненавижу его за это.

А еще за то, что он сделал невозможным для меня простить его.

За то, что омрачил грустью все хорошие воспоминания о моем родном доме.

За то, что не был здесь последние несколько лет, чтобы создать новые.

Себя же я ненавижу за то, что не могу отпустить боль и гнев и позволить Эверетту помочь спасти лагерь.

За то, что не могу притворяться так легко, как он.

– Я только что видел Эверетта дома. Он хлопал дверями и бормотал весьма забавные проклятия себе под нос. Так насколько ты зла на меня сейчас?

Раздающийся позади голос заставляет меня подпрыгнуть и вертануться на месте.

– Зла настолько, что готова ударить, или просто станешь орать и обзывать всякими разными словами?

Хотя в моей ситуации нет ничего смешного, я хихикаю сквозь слезы, глядя на человека, который всегда умеет заставить меня улыбнуться.

– Я не собираюсь бить тебя, Джейсон.

Он облегченно выдыхает и подходит, чтобы встать рядом со мной, одновременно запуская руку в свои волосы – точно как Эверетт, когда нервничает или расстроен.

«Ну, почему я не могла влюбиться в ЭТОГО брата?! Тогда все было бы намного проще…»

Независимо от того, как мало времени мы с Джейсоном проводим вместе, мы всегда можем рассмешить друг друга. Заставить его улыбнуться – легкая работа, не то, что Эверетта.  И в отличие от своего брата Джейсон никогда не подводил и не разочаровывал меня.

– Я очень-очень хочу ударить тебя, но ты мне слишком нравишься, чтобы портить твое симпатичное личико, – успокаиваю Джейсона я, когда мы оба поворачиваемся, чтобы посмотреть на лошадей, которых выпустили на пастбище, прежде чем запереть на ночь в конюшне.

Джейсон смеется и вытаскивает из кармана руку, чтобы дотянуться и потрепать меня по плечу.

– У меня, правда, симпатичное лицо, особенно с тех пор как оно познакомилось с бритвой, в отличие от лица моего брата.

При упоминании Эверетта я закрываю глаза, и перед моим мысленным взором появляется его лицо и взгляд в тот момент, когда я сказала ему уезжать домой, а также выражение его глаз, когда он извергал всю ту чушь на потребу Стратфорду. Тот бред сивой кобылы, который я проглотила, и в реальность которого позволила себе поверить на несколько минут. Я позволила переместить себя в то время, когда была влюблена в Эверетта так сильно, что услышав подобные слова, выгнала бы Стратфорда из комнаты и просто набросилась на Эверетта. А потом он взял и развеял наведенный морок, сказав, когда вернулся домой. Словно для того, чтобы снова напомнить, что любовь к этому мужчине не приносит ничего кроме боли. И, очевидно, что возобновление дружбы с ним приведет к такому же результату.

– Ты должен был сказать, что он вернулся, – шепчу я. Горло перехватывает от эмоций, и слезы вновь наполняют глаза. – Девять месяцев. Он был здесь девять месяцев, Джейсон, а ты ничего не сказал мне. Почему?

Я отвожу взгляд от лошадей, чтобы посмотреть на его профиль. Желваки на его челюсти напрягаются, когда он стискивает зубы, вероятно, стараясь придумать правдоподобное оправдание того, что скрывал от меня такую важную новость.

Сильная линия челюсти, полные губы и такой же, как у Эверетта, беспорядок на голове, но на этом и заканчивается сходство между братьями. Джейсон всегда улыбается, он всегда счастлив несмотря ни на что. У него было нормальное детство, и его не нужно исправлять, как Эверетта, потому что он никогда не был сломлен.

– Сколько лет ты здесь работаешь? – вдруг спрашивает Джейсон, взглянув на меня.

– С подросткового возраста, ты это и сам знаешь.

Я смущена его глупым вопросом. Хотя мы с Джейсоном никогда не были так близки, как с Эвереттом и Эйденом, но все же мы дружили. Взрослея, он постоянно болтался в лагере, да и сейчас частенько заезжал, чтобы помочь что-то отремонтировать или просто поговорить со мной и другим персоналом. Джейсон знает все о моей жизни, и чем я здесь занимаюсь. И ему, конечно, известно, как долго я работаю в лагере.

– Фактически всю свою жизнь? – добавляет он.

– Да, – отвечаю я, пытаясь скрыть раздражение.

Джейсон поворачивается лицом ко мне, скрещивает руки на груди и наклоняет в сторону голову.

– И за все это время ты провела бесчисленное количество часов, помогая семьям и детям понять, как справиться с тем, что их любимый человек, вернувшись домой, никак не может осознать, что больше не находится в зоне военных действий.

Раздражение на Джейсона за то, что он собирается ходить вокруг да около, так быстро покидает меня, что я чувствую себя почти невесомой.

– Ты сама видела, что ПТСР (п.п.: посттравматическое стрессовое расстройство) может сделать с человеком. Ты знаешь, как это может сломать, изменить индивидуальность и сделать так, что человеку чертовски сложно не то, что заставить себя вставать по утрам, а просто дышать. Может Эверетт и не участвовал в боевых действиях, но он получил свою долю ужаса в тех местах, где работал. Прямо у него на глазах умирали люди, которые знали, что обречены. Их кровь была на его руках, когда они издавали последний вздох. Родители детей, которых он не мог спасти, рыдали у него на плече, а затем ему пришлось иметь дело с чувством вины за то, что он не знал, что его лучший друг умирает, и за то, что и его он не смог спасти.

Мои плечи начинают дрожать от реальности того, что Джейсон говорит. Я не хочу, чтобы это было правдой, но не могу отрицать истину, когда вижу ее. Выражение его лица не врет. Да и не стал бы Джейсон выдумывать такое, не будь это чистой правдой.

Я чувствую себя такой идиоткой.

Поглощенная гневом на то, что спустя почти пять лет Эверетт просто взял и явился в лагерь, а затем пораженная, что он, оказывается, был дома девять месяцев и не приехал ко мне, я даже не задалась вопросом «почему?». Я ни разу не задумалась о том, как годы, проведенные в самых отдаленных и опасных уголках мира, повлияли на него, или о том, что он там видел и пережил. Каждый раз смотря на него, я видела все того же Эверетта – мужчину, который перерос свои подростковые проблемы и стал сильным и уверенным человеком. Человеком, который не позволит чему-либо встать на пути его мечты.  Я смотрела, но не видела в нем боли и уязвимости. Наверное, потому что не хотела думать о нем как о ком-то, кто не мог справиться с любыми проблемами. Однако должна была. Джейсон прав, мне известно, что ПТСР может сделать с человеком и иногда это довольно нелицеприятно.

– Знаешь, Эверетту совсем не помогло то, что этот лучший друг запретил рассказывать ему о своей болезни. Эйден хотел, чтобы Эверетт вернулся домой по «правильным» причинам, а не для того, чтобы смотреть, как он умирает. Поэтому Эверетт не успел приехать на похороны и сказать последнее «прощай». Это стало последней каплей, сломившей его, – тихо говорит Джейсон и отворачивается, чтобы снова смотреть на лошадей. – Мне жаль, что я не сказал о возвращении Эверетта, но я не мог. Поверь, Кэмерон, я очень хотел, чтобы он поехал к тебе. Я просил его пойти к тебе, потому что знал, что именно ты сможешь до него достучаться, но Эверетт был слишком потерян в своей голове тогда. Некоторое время я даже считал, что он никогда уже не вернется обратно, и это пугало меня до чертиков.

Я думала, что у меня больше не осталось слез, но теперь они лились так быстро, что лицо Джейсона стало размытым пятном.

Не нужно было мне соглашаться с требованием держать болезнь в тайне от Эверетта. Но Эйден был непреклонен. Он знал, что у него мало времени и не хотел, чтобы Эверетт видел его слабым и прикованным к постели. Могу только представить, как винил себя Эверетт за того, что не был рядом с Эйденом в его последние минуты, и за то, что так и не смог с ним попрощаться.

– Какая же я стерва, – бормочу я и обнимаю себя за талию, чтобы не развалиться. – Я дала ему пощечину. Наорала на него. Сказала, что мне на него наплевать, а потом велела ехать домой.

Джейсон хихикает, глядя на меня.

– Похоже, Эверетт это заслужил. И, кстати, я предупреждал его, что ты, скорее всего, врежешь ему, когда увидишь.

Он приобнимает меня за плечи, притягивает ближе и успокаивающе гладит по руке.

– Кэм, я рассказал все это не для того, чтобы ты чувствовала себя виноватой, а для того, чтобы ты знала – все эти девять месяцев Эверетт не приезжал не потому, что он о тебе не заботился. Его проблема как раз в том, что он слишком заботится, и не хотел, чтобы ты видела его в том состоянии.

Несколько минут мы с Джейсоном просто стоим, пока ко мне не возвращается способность говорить.

– Как плохо у него это было? – шепчу я, прижимаясь щекой к его груди.

– Реально плохо. Помнишь, пару месяцев назад, когда я чинил крыльцо, появился муж Амелии?

Я киваю, так как никогда не забуду тот день.

На протяжении долгого времени Амелия была счастлива, и я почти забыла, что у нее есть муж, который так и не принял помощи с его ПТСР и чуть не утянул жену и сына на самое дно вслед за собой. В тот день он получил бумаги о разводе, которые она послала ему. Он был настолько пьян, что едва стоял на ногах. Спотыкаясь, он брел по лагерю с бутылкой виски в руке, зовя ее во всю силу легких. Потребовалось трое мужчин, включая Джейсона, чтобы взять его под контроль. Однако сама Амелия справилась с данной ситуацией лучше, чем я предполагала. Я никогда не гордилась ею больше, чем в тот момент, когда она, твердо стоя на ногах, говорила своему мужу, что ему необходимо обратиться за помощью, и что она не хочет видеть его, пока он это не сделает.

– Умножь увиденное примерно на тысячу, и ты получишь представление, каким был Эверетт первые месяцы после возвращения домой, – заканчивает Джейсон.

Я зажмуриваюсь, не желая иметь подобный образ Эверетта в своем сознании. Не желая знать, как сильно он пострадал и как боролся, чтобы вернуться, и, сколько боли я ему причинила сегодня, когда бросила в лицо все те обвинения и заставила ощутить вину.

Я много лет проводила тренинги с солдатами – бывшими и до сих пор служащими, – но в нужный момент не смогла отстраниться от собственной боли и подумать, что Эверетт пострадал не меньше их, хоть и не был военнослужащим. Вероятно, он стал свидетелем многих ужасных событий, потерял огромное количество пациентов, а потом, приехав домой, должен был столкнуться со смертью лучшего друга, зная при этом, что ничем не мог ему помочь.

– Я – ужасный человек.

Джейсон снова смеется, берет меня за руки и заставляет посмотреть на себя, чуть приседая, чтобы мы оказались на одном уровне.

– Ты не ужасный человек, Кэм. Просто сейчас тебе приходится иметь дело с множеством проблем. Это я убедил Эверетта, что появиться здесь без предупреждения и любых объяснений – отличная идея. Вина на мне. Однако я не снимаю с него вину за то, что он повел себя по-идиотски, записавшись во «Врачи без границ», и за то, что отказывался приехать домой хотя бы на уикенд. А ты давай не распускай нюни и не позволяй этой фигне так легко сойти ему с рук. Все, чего я прошу – не вини его за последние девять месяцев.

Джейсон целует меня в лоб и уходит, снова оставляя наедине с моими мыслями… совсем не в том месте, где я хочу быть прямо сейчас.

Глава 16

Эверетт

Я рывком сажусь в постели с замирающим в горле криком и, тяжело дыша, пытаюсь прийти в себя.

«Это всего лишь сон, просто сон, только сон…»

Скребя лицо ладонями, я стараюсь стереть изображения, которые никак не хотят покидать голову, потому что они вовсе не сон.

Это воспоминания.

Кошмары о моем персональном аду.

И они никогда не исчезнут.

Четырехлетний мальчуган с глазами цвета темного шоколада. Еще недавно этот  малыш учил меня играть в футбол, а теперь я яростно прижимаю его к своей груди, пока он делает свой последний вдох из-за того, что инфекция, поразившая его тело, добралась до мозга...

Молодая беременная женщина, которая всегда дарила маленькие безделушки, когда я ее осматривал, и даже попросила переводчика научить ее говорить по-английски «красивый доктор», истекает кровью у меня на глазах, потому что у меня нет необходимых инструментов, чтобы восстановить ее разорванную матку…

Пожилая женщина, ставшая бабушкой для всех ребятишек в своей деревне. Собственных детей у нее не было, но своим «приемным» она покупала сладости, тратя последние монеты. Я слышу звуки, что производят ее легкие, наполняясь кровью, после того, как один из повстанцев выстрелил в нее. Я чувствую последний удар ее сердца, когда прижимаю ладони к ране на груди, чтобы хоть как-то остановить кровотечение…

Мне жаль, что я не могу забыть их лиц, которые в моем сознании сливаются с сотнями других – тех, кого я не сумел спасти. Я хотел бы забыть, как они смотрели на меня с непоколебимой верой в то, что я спасу их, с доверием, которого я не заслуживал.

Я отбрасываю с себя пропитанную потом простыню, встаю и, глухо топая по полу, пересекаю полутемную спальню, прекрасно понимая, что сегодня больше не усну. Войдя в ванную, я не утруждаюсь включить свет. Через окно у раковины в комнату проникают мягкие розовато-фиолетовые лучи предрассветного солнца, только появившегося из-за горизонта, и их достаточно, чтобы я добрался до душевой кабины и вывернул до отказа кран с холодной водой. Яркий свет не нужен, чтобы знать, как выглядит мое отражение в зеркале. Я видел его много раз с тех пор, как вернулся домой, и очередной кошмар ввергал меня в хаос. Покрасневшие глаза, пепельного цвета кожа, страдания, вина…

Быстро стянув с себя боксеры, я ступаю под душ и шиплю, когда ледяная вода обжигает кожу. Опираясь руками о стену, я опускаю голову ниже плеч и желаю, чтобы холодные струи, стекающие по волосам и заливающие глаза, заморозили мои воспоминания или смыли их в водосток, но этого не происходит.

Как, впрочем, и всегда.

Спустя час сон все еще свеж в моем сознании, и я, наконец, сдаюсь и выключаю воду. Мои зубы стучат, тело болезненно ломит, а я весь дрожу, когда хватаю с полки полотенце, оборачиваю его вокруг талии и возвращаюсь в спальню.

Прошло уже некоторое время с тех пор, как мне в последний раз снился подобный кошмар. Он все еще появляется время от времени, обычно, когда я испытываю стресс или чем-то расстроен, и, скорее всего, мое вчерашнее взаимодействие с Кэмерон вызвало его этой ночью.

– У тебя молоко закончилось.

– Черт! – ору я, быстро отворачиваюсь от комода и вижу прислонившегося к дверному косяку  Джейсона.

С раздраженным фырканьем я плотнее затягиваю полотенце вокруг талии.

– Какого хрена тебе здесь надо в такую рань? – бурчу я и возвращаюсь к комоду, чтобы достать боксеры и джинсы.

– Я проголодался.

В зеркале я вижу, как отражение Джейсона пожимает плечами.

– К тому же прошлым вечером я был не в форме для своей стимулирующей речи и хочу начать ее заново.

«Стимулирующая речь» Джейсона, если, конечно, ее можно так назвать, заключалась в том, что он заявился сюда посреди ночи и битый час обзывал меня мудаком. После этого я хрен знает сколько ворочался и крутился в постели, а когда наконец-то заснул, был разбужен кошмаром. Теперь уже я не в форме для его стимулирующей речи. Впрочем, не скажу, что и вчера был в надлежащем состоянии духа для нее. По глупости я поведал Джейсону за кофе обо всем, что произошло с Кэмерон, надеясь, что он скажет, что чувства, которые я испытываю сейчас, вполне обоснованы, но не тут-то было.

– Я уже и так знаю, что был мудаком, повторять не стоит, – бормочу я, просовываю ноги в боксеры, натягиваю их, а затем проделываю то же самое с джинсами, и только после этого убираю полотенце с талии.

Когда вчера вечером Кэмерон ушла от меня, я сначала чувствовал себя полным дерьмом, а затем круглым дураком за то, что подчинился ее желанию и уехал домой, где и провел последние двенадцать часов, злясь, вместо того, чтобы расстраиваться из-за того, как все обернулось. Конечно, у нее были все основания для гнева, но и для меня набраться мужества и рассказать  о том, что я сотворил с собой после возвращения домой, было совсем не плевым делом. Я не хотел, чтобы она смотрела на меня с жалостью или ходила вокруг на цыпочках, но собирался смириться с подобной перспективой, понимая, что Кэмерон нужны объяснения, что она заслуживает объяснения того, как я провел последние девять месяцев.

Но Кэм не дала мне ни единого шанса рассказать, и, чем больше я думал об этом, тем больше злился. Очевидно, что последние годы я не был ее лучшим другом и практически вычеркнул из своей жизни, но, черт побери, я вернулся сейчас и я стараюсь! Я, бля, стараюсь оставить в стороне свою боль и ревность, потому что понимаю – мне придется трудиться в поте лица, чтобы загладить вину перед ней. В данный момент быть для нее другом перевешивает все остальное. Сначала мне нужно помочь Кэмерон залечить рану от потери Эйдена и сделать все возможное, чтобы спасти лагерь. Это сейчас в приоритете. Это важнее моих заморочек и комплексов, важнее ее упрямства и гнева. И Кэм просто придется принять это.

Вытащив футболку из ящика, я задвинул его обратно сильнее, чем было нужно.

– Похоже, ты в плохом настроении. Думаю, ехать в лагерь и говорить Кэмерон, что ты никуда не собираешься уходить, не самая лучшая идея, – подает голос Джейсон.

– А мне пофиг на то, что ты думаешь! – рычу я, швыряю футболку на тумбочку и поворачиваюсь к брату.

Джейсон пожимает плечами и отступает из дверного проема.

– Не говори, что я тебя не предупреждал. Как только Кэм перестанет печалиться, она тут же разжует тебя и выплюнет.

Когда звук тяжелых шагов Джейсона затихает, а потом хлопает входная дверь, я выпускаю из груди воздух, которое все это время сдерживал.

Я не хочу представлять картину, которую брат описал мне вчера во время своей «стимулирующей речи» – Кэмерон в одиночестве плачет на дальнем пастбище. Хуже, чем видеть, как она рыдает и расклеивается прямо у меня на глазах, только знать, что кто-то другой был рядом, чтобы успокоить ее, после того как я ушел. Снова.

Пора заканчивать со всей этой фигней. Хочет того Кэмерон или нет, я никуда не уйду!

Я как раз наклоняюсь, чтобы забрать отброшенную футболку, как вдруг слышу стук в дверь.

Тихо матерясь, я спускаюсь по лестнице, подспудно поливая Джейсона всеми известными мне ругательствами. Обычно он просто входит в дом, но именно сейчас вдруг решил  быть долбаным джентльменом и специально постучал, чтобы я впустил его.

– Что, нахер, тебе теперь надо? – рявкаю я, распахиваю дверь и замираю, увидев кто стоит на пороге.

Язык прилипает к нёбу, и все мысли улетучиваются из головы, когда я вижу Кэмерон.

Крохотные джинсовые шорты не скрывают ни дюйма ее стройных ног, а обтягивающая футболка с  логотипом лагеря и широким вырезом-лодочкой оголяет одно плечо. Из-за того, что Кэмерон засунула руки в задние карманы шорт, ее грудь выпячена вперед. Мне хочется смотреть на нее весь день напролет, а руки уже зудят, желая ощутить ее вес в ладонях. Лучи восходящего солнца светят Кэмерон в спину, и кажется, что ее фигуру окружает яркий ореол.

«Черт побери! У этой женщины когда-нибудь бывают плохие дни или она всегда встает с постели, выглядя, как диснеевская принцесса? Кстати, дьявольски сексуальная принцесса, которую я до жути хочу затащить в дом и прижать к стене!»

– Могу я войти?

Голос Кэмерон проникает в мои похотливые мысли, и я понимаю, что все еще стою на пороге с отвисшей челюстью. С раздраженным вздохом я пропускаю Кэмерон внутрь дома, закрываю дверь и прислоняюсь к ней спиной. Скрестив руки на груди, я напоминаю себе, почему еще совсем недавно злился на эту женщину, а не обдумывал, как побыстрее стащить с нее шорты.

Кэмерон вытаскивает руки из карманов и, потупив взгляд, принимается нервно крутить на пальце свое дурацкое кольцо.  Я понимаю, что нужно что-нибудь сказать, чтобы разрядить обстановку, но именно Кэмерон пришла ко мне и должна первой начать разговор.

Наконец, она поднимает голову и с досадным фырканьем указывает на меня рукой.

– Не мог бы ты надеть футболку или что-то вроде того? – ворчит Кэмерон, смотря при этом не прямо на меня, а куда-то поверх моего плеча.

Такого я точно не ожидал и, поэтому не смог удержать ухмылку, приподнявшую уголки моих губ. Не стану лгать – то, что Кэмерон стесняется и специально отводит взгляд от моего голого торса, безмерно удивляет, но и одновременно льстит моему эго. Конечно, я знаю, что хорошо выгляжу.  За последние годы я неплохо подкачался, перетаскивая медицинское оборудование и тяжелые ящики с медикаментами. Да и все необходимое, что я брал с собой к пациентам, тоже весило немало. Но именно безответные чувства к женщине, которая стоит передо мной и не смеет взглянуть на мое полуобнаженное тело, заставляют почувствовать себя самодовольным.

Оттолкнувшись от двери, я опускаю руки по бокам и встаю прямо перед Кэмерон.

– Что-то не так? Ты, похоже, покраснела? – спрашиваю я, даже не пытаясь скрыть усмешку.

Теперь уже Кэмерон скрещивает руки на груди, отступает назад и, еще раз недовольно фыркнув, наконец-то смотрит на меня.

– Ты такой придурок!

– И ты приехала сюда, чтобы сказать мне об этом?

Теперь мне хочется передумать и надеть футболку, потому что появившийся во взгляде Кэм лед вполне способен заморозить всю комнату.

– Да, я проехала весь путь сюда, чтобы напомнить, если ты вдруг забыл, – резко отвечает Кэмерон.

«А я-то боялся, что она будет смотреть на меня с жалостью…»

Вчера, узнав, что Джейсон рассказал Кэмерон о последних девяти месяцах моей жизни, я чуть не размазал его по стенке. Брат поклялся, что описал лишь общую картину. Он вроде как  почувствовал необходимость объяснить Кэмерон,  что после возвращения домой я не встречался с друзьями и не ходил по вечеринкам, намеренно избегая ее.

Я хотел сам рассказать Кэмерон, и Джейсон об этом знал. И все же я не мог долго гневаться на брата. Да,  он  не удержал рот на замке, ведь вчера, не зная и толики правды, Кэмерон так злилась на меня. И сейчас, глядя на нее, взбешенную моим внезапным нахальством, я доволен, что брат первым ей рассказал. Теперь можно пропустить  жалостливую часть и перейти к более приятным способам злить Кэмерон.

– Тебе понадобится что-то посерьезнее слабенького удара правой, – сообщаю я ей, подмигивая.

Я беззастенчиво вру – было больно, а ведь я получал по морде от парней вдвое больше меня самого.

Смотреть, как Кэмерон тяжело дышит от досады, весьма забавное зрелище. Но лучше так, чем представлять ее плачущей, или думать о том, как сильно я ее подвел.