Текст книги "Хочу, чтобы мы были вместе (ЛП)"

Автор книги: Тара Сивек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

После нескольких минут в тишине Амелия улыбается и говорит:

– Не позволяй этому, – она машет на ящик стола, куда я убрала письмо, – беспокоить тебя. Некоторые люди просто не понимают, чем ты тут занимаешься.

Пять лет назад Амелия Спаркс приехала в лагерь вместе со своим трехлетним сыном, ища что-то, что поможет им справиться с последствиями того, каким ее муж вернулся из военной командировки. Мы быстро стали друзьями, поэтому, когда в прошлом году Амелия потеряла место хостес в ресторане в центре Чарльстона, я сразу же предложила ей вакантную должность директора-распорядителя. Она стала даром небесным не только для лагеря, но и лично для меня, особенно в последнее время. И глядя на женщину передо мной, так отличающуюся от той, что я встретила пять лет назад, я понимаю, что это чувство взаимно.

Тогда, впервые войдя в мой офис, Амелия выглядела просто ужасно: длинные неухоженные волосы собраны в крысиный хвостик, под покрасневшими от непрерывного плача глазами огромные мешки. Ее худоба пугала настолько, что я немедленно отвела ее в дом, усадила за стол и заставила поесть. Говорила она шепотом, и всегда нервно прятала взгляд, когда я пыталась завести беседу. Потребовалось несколько месяцев, чтобы она, наконец, открылась мне и призналась, что ее муж после возвращения домой постоянно злился, беспробудно пил и вымещал свои боль и страх на ней и их сыне Дилане.

С помощью наших консультантов она и Дилан смогли обрести силу и найти счастье, несмотря на то, что пережили. Амелия, взяв ответственность за свою жизнь, развелась с мужем, который категорически отказался принять психологическую помощь и таким образом воссоединить семью.

Сейчас Амелия – картина прекрасной здоровой женщины. Ее недавно осветленные волосы лежат на плечах легкими кудрями, ее макияж красив и безупречен, а вес, который она набрала, распрощавшись с депрессией, наградил ее тело такими женственными изгибами, что я даже завидую. Она запросто и часто улыбается, живет полноценной жизнью и старается, как может, чтобы и я делала то же самое. Получается не очень, но это не из-за отсутствия усердия со стороны Амелии.

– Со мной все в порядке, – говорю я, задвигая ящик стола. – Это не первое гневное послание, которые мы получаем и, определенно, не последнее.

Теперь, когда мои родители частично отошли от дел, и я взяла на себя управление лагерем, я продолжаю, как и они, передавать письма полиции в качестве меры предосторожности. За все эти годы не случалось ничего плохого, и я сомневаюсь, что когда-нибудь случится, но излишняя осторожность не помешает, когда ты руководишь лагерем, где находятся дети.

Однако меня по-прежнему злит, что некоторые личности крайне недовольны тем, что мы делаем. К примеру, политики, в программе которых неприятие всего, что связано с войной. Или те, кто в принципе против подобных лагерей. Или одни из тех, кто знал кого-то, кто приехал сюда в «Лагерь Райлан для детей ветеранов и действующих военнослужащих». Лагерь, в который мои родители превратили плантацию, где выросла мама.

Когда мой отец пришел домой с войны (п.п.: скорее всего, автор имеет в виду либо войну во Вьетнаме), казалось, он оправился от пыток и жестокого обращения, но это оказалось только видимостью. Долгие месяцы он пребывал в ловушке в своем личном аду, куда заманил его мозг, видя то, чего не существует. Единственное, что заставляло его вернуться в реальность – это любимая жена. Все прочее для него не имело значения, включая собственное здоровье. Любовь мамы помогла ему. С ее поддержкой и заботой он научился отпускать боль, сумел вырваться из темноты на свет и продолжать жить, не виня себя за то, что произошло в прошлом.

Отец поправился, и родители поняли, что хотят потратить свою жизнь на помощь ветеранам и членам их семей. Они хотели помочь им исцелиться и научиться жить заново без боли и вины. Родители получали много поддержки и любви на этом нелегком пути, но всех осчастливить нельзя, поэтому время от времени появлялись разочарованные злые люди, – чаще всего с ультраправыми взглядами или бывшие хиппи – которые считали, что деятельность лагеря связана с политикой и ясно давали понять, насколько нами недовольны.

Основанный родителями лагерь Райлан не только давал безопасное и счастливое место для детей военнослужащих, независимо от того все еще служат они, были ли ранены или убиты, но и предоставлял психологическую помощь. За все время существования было несколько человек, которые после консультации с нашими специалистами решали изменить жизнь, что порой означало расставание с супругом, как произошло у Амелии с ее мужем. И иногда подобные решения плохо воспринимались вовлеченными сторонами. Люди расстраивались, злились и искали того, кого могли бы обвинить.

Я старалась, чтобы гневные письма, телефонные звонки и сообщения не беспокоили меня, поскольку знала насколько тяжело этим мужчинам после участия в военных действиях вернуться домой и понять, что ничего уже не будет, как прежде.

Я выросла в доме, полном любви, но родители никогда не скрывали от меня ПТСР (п.п.: Посттравматическое стрессовое расстройство, «вьетнамский синдром», «афганский синдром» и т. п. – тяжёлое психическое состояние, которое возникает в результате единичной или повторяющихся психотравмирующих ситуаций, как, например, участие в военных действиях, тяжёлая физическая травма, сексуальное насилие, либо угроза смерти), с которым отец сражался и продолжает сражаться каждый день. Да, он поправился, но все равно у него случались бессонные ночи и ночи, когда он просыпался, крича от ужаса.

Из-за этого я отношусь ко всем отдыхающим с личной заинтересованностью, отчего порой сложнее смириться, когда кто-то не принимает совет, который мы даем или не верит в то, что мы делаем. Но я знаю, что в итоге хорошее всегда перевесит плохое, и количество благодарственных писем намного превышает количество негативных.

Эйден всегда говорил, что это неблагодарная и угнетающая работа, и никогда не понимал, как я занимаюсь ею изо дня в день. Он шутил, что зарабатывает предостаточно денег и с радостью поделится ими со мной, чтобы я стала домохозяйкой или посвятила свою жизнь чему-то веселому, а не депрессивному.

Глазами я нахожу фоторамку на своем столе, и борюсь, чтобы держать себя под контролем и не заплакать. Пальцы начинают теребить кольцо, которое после смерти Эйдена следовало бы убрать в шкатулку с драгоценностями, но которое я ношу, потому что он его подарил. Кольцо слишком кричащее и совсем не в моем стиле, но я отказываюсь его снимать, потому что, глядя на него и прикасаясь, я чувствую себя ближе к Эйдену.

Амелия замечает направление моего взгляда, берет черную рамочку, поворачивает ее к себе и улыбается, глядя на фотографию.

– Вы, ребята, просто дети на этом фото. Сколько тебе здесь? Десять, двенадцать?

– Двенадцать, – отвечаю я, и мой голос дрожит от эмоций. – Мальчикам по пятнадцать.

Я даже не могу заставить себя произнести их имена вслух. Прошло девять месяцев, как умер Эйден. Боль притупилась, но не ушла. Она все еще здесь, прячется под кожей и готова появиться всякий раз, когда я думаю о том, что он ушел и оставил меня одну. Эйден был единственным человеком, на поддержку которого я всегда могла рассчитывать, а теперь его больше нет рядом.

– Посмотри на ухмылку Эйдена. Даже подростком он уже был таким самодовольным, – смеется Амелия.

Я смеюсь вместе с ней, так как несчетное количество раз на протяжении многих лет получала от него эту усмешку, и точно знала, что Амелия имеет в виду. Эйден всегда был чертовски уверен в себе, в своей жизни, в своем окружении, и ему было абсолютно наплевать на мнение другие. Он знал себе цену, и это единственное, что было важно. Большинство считали это проявлением высокомерия и снобизма, но тот, кто действительно знал Эйдена, понимали, что под самоуверенным видом скрывается парень с золотым сердцем, который искренне любит своих друзей и сделает для них все, что угодно.

К глазам подступают слезы, когда я думаю, что больше никогда не увижу его ухмылку, никогда не услышу его шутливое хвастовство о своей идеальной внешности и о том, сколько денег он заработал на комиссионных в месяц. Больше никогда эта его дурацкая напыщенность не рассмешит меня.

Больше нет человека, который всегда старался стать для меня самым лучшим другом, хотя знал, что в моем сердце есть пустота, которую ему не под силу заполнить. Эйден делал все возможное, чтобы помочь мне забыть об отсутствии третьего мушкетера, из-за потери которого все вокруг ощущалось неправильным, не таким как должно быть. С тех пор, как умер Эйден, каждый грустный момент усугубляется и становится хуже, потому что Эверетта нет рядом, чтобы поговорить об этом. Каждый радостный момент окрашивался сожалением о том, что Эверетт не здесь, чтобы испытать его со мной.

– Каждый раз видя вас с Эйденом вместе, я фантазировала, какие прекрасные у вас могут получиться дети. Он был таким милашкой с этой дерзкой ухмылкой и чувством юмора, – говорит Амелия, покачивая головой, продолжая смотреть на фото.

– Ну, ты никогда не видела Эверетта лично, – бормочу я и тут же желаю взять слова обратно.

Думая о том, насколько Эверетт был привлекательнее для меня, чем Эйден, я словно даю пощечину памяти последнего. Смотря на Эйдена, я всегда ощущала безопасность, будто при возращении домой, а при взгляде на Эверетта совсем противоположное – мне хотелось обмахнуть горящее от жара лицо и стиснуть бедра.

– Ого, Эверетт уже в пятнадцать был горячим парнишкой, – присвистывает Амелия и добавляет: – Теперь я чувствую себя немного извращенкой. Но судя по тому, что вы с Эйденом рассказывали о нем, он был тем, кого называют Бэд Бой – угрюмым и большим говнюком. Неудивительно, что за эти почти пять лет он ни разу о тебе не вспомнил и не побеспокоился. Ты говорила, что когда-то была влюблена в Эверетта, но, очевидно, Эйден был куда лучшим выбором.

Она ставит рамку обратно на стол и разворачивает лицом ко мне. Я не хочу смотреть, но ничего не могу с собой поделать, когда глаза автоматически находят на фотографии изображение мальчика, стоящего справа от меня. Эйден и Эверетт оба с короткими стрижками и почти одинакового роста – чуть ли не на целую голову выше меня. Они выглядят похожими друг на друга, но разница все же есть: Эйден счастливо смеется, а Эверетт лишь улыбается, и при этом улыбка не касается его глаз. Всегда было сложно заставить его улыбнуться, а уж рассмеяться почти невозможно.

Амелия права, он был угрюмым и определенно Бэд Боем, то есть плохишом, но он никогда не был говнюком, по крайней мере, не со мной. Возможно, поэтому он настолько привлекал меня, когда мы были детьми. Я хотела помочь ему, хотела заставить улыбнуться, рассмешить, хотела стать тем, кто вылечит боль от потери отца и от пренебрежения матери, которая перестала заботиться о своих детях после гибели мужа. Много лет я мечтала и загадывала на звездах то, что, в конце концов, оказалось пустышкой. Эверетт никогда не нуждался в моей помощи и никогда не нуждался во мне.

Он уехал почти пять лет назад, и за все это время я не получила от него ни одного письма, сообщения или телефонного звонка. И я винила за это себя, думая, что, возможно, должна была попросить Эверетта остаться, прежде чем он уехал со своей миссией за границу. Может быть, я натолкнула его на мысль, что он нам не нужен, что у нас все хорошо и без него, и поэтому он решил оттолкнуть нас раньше, чем мы его. Я обвиняла себя в том, что не только сама потеряла Эверетта, но и Эйдена лишила лучшего друга.

А потом за несколько недель до смерти Эйдена я узнала, что Эверетт пишет ему письма и иногда звонит. Оказалось, что он бросил только меня, наплевав на двадцать лет нашей дружбы. Только обо мне он не заботился.

Это разозлило меня и ранило. Очень сильно.

Эйден умер девять месяцев назад, и я скучаю по нему каждый день, а Эверетта нет в моей жизни почти пять лет, но я скучаю по нему сильнее, и ненавижу это. Мне ненавистно, что больше тоскуя о человеке, которому полностью плевать на меня, я словно омрачаю память об Эйдене.

– Не хочу еще больше портить настроение, но ты уже говорила со своими родителями? – спрашивает Амелия, отрывая саму меня от удручающих мыслей, а мой взгляд от фотографии.

– Я разговариваю с ними каждые два дня в основном о текущих делах. Я просто не могу рассказать им о масштабах проблемы. Пока не могу. Этот лагерь – их жизнь, их мечта, и сказать им, что нам, возможно, придется закрыться по окончания летнего сезона просто выше моих сил. Тем более, сейчас, когда мне, наконец, удалось уговорить их впервые за долгое время поехать в настоящий отпуск.

Я вздыхаю и начинаю перебирать стопку счетов, которую игнорировала всю неделю.

С самого момента открытия лагерь Райлан был бесплатным для тех, кто сюда приезжал. Родители даже слышать не хотели о том, чтобы брать плату за то, чтобы дети имели возможность хотя бы ненадолго сбежать от реальной жизни и побыть в обществе других детей, которые как никто понимали трудности, с которыми те сталкивались каждый день. Благодаря щедрым пожертвованиям и грантам от частных лиц и корпораций, а также большому благотворительному балу, что я устраиваю в летний сезон, у нас никогда не возникало проблем с получением средств для гладкой работы лагеря. Но, к сожалению, наш самый большой меценат, тот, кто почти единолично поддерживал лагерь в течение двадцати семи лет, недавно скончался, а его родственники – бессердечные задницы – отрезали все финансовые потоки. Джек Александер – основатель и главный исполнительный директор одного из крупнейших автомобильных предприятий в Штатах был для нас словно член семьи. Он никогда не отправлял своих помощников с чеком, а вместо этого сам садился за руль и ехал всю дорогу от Нью-Йорка, чтобы лично присутствовать на благотворительном балу и вручить нам чек. Прямо сейчас он переворачивается в своей могиле, когда видит, что сделали его родственники.

– Надеюсь, что смогу что-нибудь придумать до их возвращения в следующем месяце. Я сделала несколько телефонных звонков в разные компании и теперь, скрестив пальцы на удачу, жду, что кто-нибудь ответит. Есть один мужчина, который сразу отозвался на мое электронное письмо. Правда, он немного странный и имеет ряд жестких правил относительно того, кому дает деньги. Мои родители должны быть здесь, чтобы встретиться с ним, поскольку он финансирует только те некоммерческие организации, которыми руководят счастливые семейные пары. Я очень надеюсь, что мне не придется иметь с ним дело и привлекать родителей, но на всякий случай объяснила, что мы сможем встретиться с ним не раньше выходных перед благотворительным балом и договорилась о дате и времени. Если к тому времени найдется что-то еще, я всегда могу отменить встречу, – объясняю я Амелии.

Но, если честно, пожертвований от благотворительного бала и помощи от правительства, которую мы получаем в течение года, недостаточно, чтобы содержать лагерь, расположенный на такой огромной плантации. Они едва покроют расходы на электроэнергию и заработную плату персоналу. Все прошлые годы мы полагались на помощь Джека, а теперь мне нужно найти кого-то столь же доброго и щедрого, но это походит на поиск иголки в стоге сена.

Деньги, которые оставил лагерю Эйден, каждый цент, что он смог сберечь, не помогли заделать даже небольшую брешь в растущей задолженности. Мельком я подумывала попросить помощи у родителей Эйдена, но отбросила эту идею, так как не хотела ставить их в неудобное положение и заставлять думать, словно они обязаны нам помочь. Будучи не в силах справиться с воспоминаниями, после похорон сына они уехали из Чарльстона, и я не желала усугублять их горе, говоря, что денег, оставленных Эйденом, оказалось недостаточно.

Мое беспокойство о будущем давно переросло в полномасштабную панику еще и потому, что после смерти Эйдена я практически умоляла родителей передать мне руководство лагерем. Они и так планировали сделать это со временем, но мне нужно было на чем-то сосредоточиться после того, как он ушел. Мне было необходимо занять мозг хоть чем-то, кроме мыслей о его уходе. Когда они смягчились и передали мне виртуальный факел, я получила полный контроль и над самим лагерем и над финансами. Родители знали, что со смертью Джека нам придется бороться, просто не понимали насколько сложно, так как я скрывала это от них.

И теперь я отказываюсь так просто сдаться. Я отказываюсь подводить своих родителей. Отказываюсь подводить детей и семьи, которые сюда приезжают. Я выросла в этом лагере, здесь я познакомилась с Эйденом и Эвереттом, самые лучшие воспоминания в моей жизни связаны с этим местом.

И я отказываюсь позволять воспоминаниям об Эверетте Сазерленде затуманивать мой ум и сердце, когда существуют более важные проблемы. Он – часть моего прошлого, которое я должна отпустить. Отпустить, несмотря на боль, несмотря на то, что моя душа разрывается на части из-за того, что я потеряла не одного своего лучшего друга, а сразу двоих, и никогда не смогу вернуть обратно ни одного из них.

Глава 4

Кэмерон

Возраст – двенадцать лет

Вытирая потные ладони о подол платья, я вздыхаю, пока пробираюсь по лесной просеке, ведущей к месту встречи, но затем вздергиваю подбородок и притворяюсь, что нет ничего странного в том, что на мне надето платье. В отсутствие грязных джинсов с дырками на коленях, которые обычно ношу, тусуясь с мальчиками, ноги чувствуют себя голыми, и я заставляю себя не думать о синяках, набитых во время недавней игры в баскетбол, и шрамах и ссадинах, которые получила, карабкаясь на деревья и ведя себя, как мальчишка. Сегодня я хочу выглядеть красивой, хочу, чтобы он увидел во мне настоящую девочку, а не какую-то там мелкую пацанку.

Когда вчера я попросила маму отвезти меня в торговый центр, чтобы купить платье, она была явно ошарашена, но, конечно, согласилась, и заговорщицки подмигнула мне. Она не могла быть более очевидна, даже если бы захотела, со всеми этими разговорами о том, как мил и симпатичен Эйден. Его все любят, но только потому, что у него хорошая, счастливая семья, как и у нас. Домашняя же жизнь Эверетта полная противоположность нашей, и мои родители просто не понимают его. Они думают, что из-за неприятностей, в которые Эверетт постоянно попадает дома, он будет плохо на меня влиять. Однако они ошибаются. Здесь в лагере Эверетт ведет себя так же мило, как и Эйден. Просто родители не имеют возможности это увидеть. Поэтому я прикусила язык, улыбнулась и кивнула, пока она продолжала болтать о достоинствах Эйдена.

По крайней мере, мама не дразнила меня, и не смеялась над желанием принарядиться, но я очень боюсь, что Эверетт будет. И мой страх так велик, что я почти хочу вернуться домой и переодеться обратно в джинсы и футболку.

Пожалуйста, пожалуйста, только бы он не смеялся!

Эверетт ждет меня, сидя на большом валуне у дерева, в ветвях которого находится наш домик. Как только я оказываюсь в зоне видимости, он глядит на меня снизу вверх, и его глаза распахиваются от шока. А я продолжаю идти к нему, нацепив улыбку и не позволяя трепещущим в животе бабочкам заставить меня вытошнить недавно съеденный завтрак.

Даже не знаю, когда впервые подумала, что мой лучший друг Эверетт – самый красивый мальчик из всех, что я видела. Просто однажды я словно проснулась и почувствовала себя странно в его присутствии. Неожиданно для самой себя я вдруг начала хихикать, как все те глупые влюбленные девчонки в школе, и самое страшное, что теперь делаю это постоянно. После всех лет, что я была другом Эверетта, тусовалась с ним, играла и не парилась о том, как при этом выгляжу, я внезапно стала нервничать, находясь рядом. Именно с ним, потому что рядом с Эйденом я совсем не нервничаю. Мне все равно, что он обо мне подумает и все равно, если я выставлю себя перед ним дурочкой. Он просто Эйден.

Эверетт продолжает, молча, таращиться на меня, и я почти желаю, чтобы все вернулось к тому, как было раньше. Я почти хочу, чтобы Эверетт снова стал для меня просто Эвереттом.

Несколько минут я неловко стою перед ним – то теребя подол платья, то кудри, которые мама помогла мне сегодня утром соорудить из моих длинных светлых волос, – а потом упираюсь руками в бока и зыркаю на него.

– Чего уставился? – раздраженно фыркаю я.

Эверетт, наконец, моргает и прочищает горло.

– Ты в платье.

Я вздыхаю, желая, чтобы он сказал нечто более лестное, но думаю, это все же лучше, чем, если бы он показал на меня пальцем, и рассмеялся.

– И?..

– И у тебя нет сена в волосах, – добавляет он, и уголок его губ приподнимается в улыбке, заставляя появиться одну из абсолютно очаровательных ямочек. – Ты выглядишь очень красиво.

Я начинаю глупо хихикать, но тут же закрываю рот и нервно облизываю губы.

– Э-э… спасибо. Знаешь, сегодня вроде как особый день и я подумала, что сделаю что-нибудь новенькое.

После моих слов Эверетт встает, и мне приходится запрокинуть голову, чтобы посмотреть на него. Ему исполнилось пятнадцать пару месяцев назад, и с тех пор он все рос и рос, пока не стал выше меня почти на голову.

– Верно, не каждый день тебе исполняется двенадцать, – отвечает он и вытаскивает из-за спины упаковку с шестью стеклянными бутылками виноградной газировки. – Вот наши именинные напитки. Надеюсь, Эйден скоро придет и принесет еду. Я голодный.

У нас есть особая традиция, которую мы соблюдаем каждый год с тех пор как стали друзьями. Началась она с того дня, когда я узнала, что только у нас с Эйденом дни рождения летом. Меня всегда огорчало, что мы не можем поздравить Эверетта с днем рождения из-за того, что видим его только, когда бабушка привозит его в лагерь, и, поэтому я решила назначить Четвертое июля (п.п.: День независимости США) летним днем рождения Эверетта. С тех пор три раза в год мы приходим сюда, в наш домик на дереве, и устраиваем собственное празднование дней рождения отдельно от наших семей.

Спустя пару лет после открытия лагеря родители поняли, что с таким количеством отдыхающих, проживающих в главном особняке плантации, можно забыть о какой-либо конфиденциальности и построили новый дом только для нашей семьи. Он находится в десяти минутах езды от главного особняка на гольф-каре. Достаточно близко, чтобы быстро добраться туда в случае необходимости и достаточно далеко, чтобы получить покой, неприкосновенность частной жизни, и не слышать шум от мероприятий, что проходили по всем сорока акрам земли плантации. А в то лето, когда Эйден, Эверетт и я стали друзьями, папа построил для нас дом на дереве, чтобы у нас имелось место, куда мы можем сбежать от остальных отдыхающих, если захотим.

– Я тоже принесла свою долю. – Я вытаскиваю из кармана платья ручку и блокнот в виде звезды и показываю ему.

Эверетт качает головой и издает тихий смешок, от которого мои внутренности делают сальто.

– Мы по-прежнему будем загадывать желания?

– Конечно. Мы всегда так делаем. Это традиция.

Мы не только приходим к домику на дереве каждый день рождения, но и всегда пьем виноградную газировку, которую приносит Эверетт, и обязательно съедаем пакет «Фритос» и кексы «Little Debbie», которые приносит Эйден. Он же обеспечивает нас свечами и зажигалкой, которую утаскивает из бардачка отцовской машины, где тот прячет сигареты от своей жены, чтобы она не узнала, что он тайком курит. Прошлым летом вместе с зажигалкой Эйден стащил три сигареты, но, когда меня вывернуло в корзину для мусора после нескольких затяжек, мы решили, что не станем продолжать эту традицию.

Мой вклад в празднования дней рождений – звездный блокнот. Мальчики подшучивают надо мной из-за него, но мне все равно. То, что мы загадываем желания, задувая свечи на кексах, не значит, что мы не можем загадывать желания еще и по-другому, просто для подстраховки, чтобы они уж точно сбылись.

Из обувных коробок, взятых из маминого шкафа, я сделала для нас троих специальные ящички, раскрасила их, украсила яркими наклейками, и написала наши имена. Туда мы каждый год складываем листки из звездного блокнота, на которых пишем самое-пресамое заветное желание, а затем убираем под половицу домика на дереве, где они хранятся до следующего дня рождения, до следующего, загаданного на звезде желания.

– Ты помнишь, какое желание написал на звезде в прошлом году? – спрашиваю я Эверетта.

– Я думал, что наши желания – это секрет, и мы не должны о них говорить, – отвечает он.

С технической точки зрения все верно. Я даже заставила Эйдена поклясться здоровьем матери на принесенной из дома Библии в том, что он никогда не станет совать нос в наши коробки. Эверетт бы никогда такого не сделал, но Эйдену нельзя доверять, потому что он коварный и любит нас раздражать. Но фактически я знала, какое желание загадал Эверетт в прошлом году. Тогда Эйдену пришлось уйти раньше с его дня рождения из-за семейного ужина, а мы остались в домике на дереве вдвоем до самого заката. Весь день Эверетт был тихим и печальным, что очень меня расстраивало, так как именинник не должен грустить на свой день рождения, даже если он ненастоящий, а придуманный для того, чтобы мы могли отпраздновать его вместе. Взяв с меня слово, что я никогда не проболтаюсь об этом Эйдену, Эверетт рассказал, что загадал, чтобы они с братом больше не жили вместе с их матерью.

О том, что эта женщина не очень хорошая мать, я знала не только от самого Эверетта, но и из случайно подслушанных разговоров моих родителей. Они с грустью говорили, что бабушка Эверетта – единственный взрослый, который о нем действительно заботится, и о том, что кому-то «нужно взять этого парня под контроль».

Да, Эверетт рассказывал мне и о драках, и о пропусках уроков в школе и даже о том, что однажды был пойман на воровстве, но меня жутко взбесило, что кто-то считал, что ему нужен контроль, тогда как все, в чем он на самом деле нуждался – это любовь и забота.

– Конечно, желания – это секрет, и ты не должен говорить о них, но я точно знаю, что ты загадал на звезде в прошлый раз. А еще знаю, что твое желание, Эверетт Сазерленд, сбылось!

В этом году сразу после Рождества мама и папа усадили меня и сказали, что в будущем я буду видеть Эверетта намного чаще, так как он вместе с братом официально переехал в дом бабушки, расположенный недалеко от лагеря. Я хотела и смеяться, и плакать одновременно. Я радовалась тому, что смогу встречаться с Эвереттом все время, а не только летом, и печалилась о том, что он будет редко видеть свою маму. Пусть она и не всегда милая и хорошая, но все же она его мама. Свою мамочку я люблю больше жизни и даже представить боялась, что не смогу быть с ней каждый день. Но радость, конечно, победила печаль, и я тут же позвонила в дом бабушки Эверетта, желая удостовериться, что родители не пошутили, и он действительно там.

С тех пор я видела Эверетта почти каждый день. Если он не был здесь, чтобы потусить со мной и Эйденом, то он помогал моему папе с плантацией: работал в конюшне или выполнял другие мелкие поручения по лагерю, и я тайно надеялась, что вскоре родители поймут, что на самом деле Эверетт вовсе не плохой.

После такого я ни за что не откажусь от нашей традиции писать свои мечты на звездах, да еще учитывая желание, которое я хотела загадать в этом году.

– Да, Кэм, мое желание сбылось, – говорит Эверетт.

В его голосе слышится грусть, хоть он и улыбается мне. Я знаю, что он скучает по маме и жалею, что не могу прогнать его печаль.

Возможно, это я должна загадать на звезде, вместо того, чего действительно очень-очень хочу?

– Мне кажется, что нужно продолжить записывать желания, раз это действительно работает, верно? Хорошо же, что я могу видеть тебя все время, а не только летом.

Глупые бабочки вернулись вместе с идиотским хихиканьем, и я решаю придерживаться своего первоначального желания. Если оно сбудется, то у меня будет куча времени на то, чтобы выяснить, как прогнать печаль Эверетта. А точнее – целая жизнь.

– Кто готов к вечеринке? – кричит Эйден, появляясь в просвете между деревьями и показывая нам «Фритос» и зип-пакет с кексами «Little Debbie».

Когда он доходит до нас, то резко останавливается и осматривает меня с головы до пят такими же широко раскрытыми глазами, как и ранее Эверетт.

– Что, черт побери, ты на себя надела, ребенок? – со смехом спрашивает Эйден, подталкивая меня локтем. – И что ты сделала со своими волосами?

Я хмуро смотрю на него, и чувствую, как щеки загораются от смущения, так как жду, что Эверетт присоединится к его смеху.

– Заткнись, Эйден, – вместо этого ругает его Эверетт, выхватывает пакет «Фритос» и поворачивается к лестнице, ведущей в домик на дереве. – Сегодня ее день рождения, и она выглядит хорошо.

Я показываю Эйдену язык, а он протягивает руку и ерошит мои волосы. Оттолкнув парня с сердитым рычанием, я выныриваю из-под его руки, что только заставляет того смеяться сильнее.

– Ладно, ладно, прости. Ты действительно хорошо выглядишь. Давай начнем эту вечеринку. – Эйден улыбается, хватает меня за руку и подталкивает к лестнице. – Ты уже придумала, что загадаешь сегодня?

– Я-то придумала, а вот ты об этом никогда не узнаешь, – с превосходством в голосе отвечаю я, когда он обходит меня и начинает подниматься вслед за Эвереттом.

– Не волнуйся, когда-нибудь узнаю. Ты главное не загадывай, чтобы я безумно влюбился в тебя и попросил выйти за меня замуж.

Теперь настала моя очередь, открыв рот, шокировано таращиться на спину Эйдена.

Если бы он только знал, что именно такое желание я и хочу загадать сегодня…

Но только не он в нем главный герой, а Эверетт.

Глава 5

Эверетт

Похлопав по заднему карману джинсов, я чувствую сложенный лист, который засунул туда утром, когда одевался, и облегченно выдыхаю. Когда дело касается этой проклятой бумажки, я, словно больной обсессивно-компульсивным расстройством, должен проверять задний карман каждые пару минут, чтобы убедиться, что она все еще там.

Шесть месяцев назад я хотел сжечь это письмо. Полгода назад я не мог справиться с болью, которую вызывали написанные в нем слова, и пытался упиться до смерти. Но теперь я не могу вынести, если оно не со мной. Я паникую, пока не удостоверюсь, что не потерял его, не забыл положить в карман, чтобы носить с собой повсюду.

Я столько раз разворачивал его и складывал обратно, что бумага того и гляди порвется по линиям сгиба. Но открываю я письмо не потому, что хочу перечитать – каждое слово и так запечатлено в моем мозгу и не нужно смотреть, чтобы вспомнить слова Эйдена, – а потому, что мне становится спокойнее, когда я вижу его почерк. Он дает мне силы держаться подальше от выпивки и вставать каждое утро с желанием жить, двигаться вперед и работать над собой, чтобы стать лучше.