Текст книги "Посредники"

Автор книги: Тара Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

Она примолкла, многозначительно качая головой.

– Так или иначе, но, согласно приказам тренера Гонсалеса, тебе за милю следовало обходить эту вечеринку, – напомнила она. – Через две недели у тебя поездка в тренировочный лагерь. А за пьянку тебя могут вышвырнуть из команды, Кака. Так что я не стала бы рассказывать направо и налево – особенно страдающей словесным поносом Ивонн, – о том, как твоя старшая сестра надралась на вечеринке, на которой ее младшему братцу вовсе не полагалось находиться.

Она взяла свою тарелку и вздернула подбородок.

– Как думаешь?

К. А. сел, скрестив руки и опустив голову. Он привык к тому, что Моргана вечно манипулировала им.

– Да, полагаю, ты права.

– Я тоже так думаю.

Она принялась убирать тарелки так, как это делала Ивонн, складывая в стопку. Их тяжесть была приятна ей.

– Поговорим о другом. Думаю, мне нужно извиниться перед Ундиной. Она, наверное, волнуется…

– Уж это да! Прошлой ночью ты вела себя как настоящая стерва.

Моргана откинула волосы назад.

– Я с этим разберусь.

– А Нив? С ней ты тоже вела себя отвратительно.

– Разумеется.

Кукольное личико Нив всплыло у нее перед глазами, и Моргана снова почувствовала желание двинуть по нему изо всех сил.

Маленькая гнида!

– Я извинюсь перед Нив. Она же моя подруга.

Моргана забрала последние тарелки и направилась в кухню, чувствуя, что стала лучше, чище и полностью владеет собой.

– Слушай, – крикнула она от раковины, – не волнуйся обо мне. И насчет тарелок тоже, я о них позабочусь.

Она высунула голову в дверной проем. К. А. сидел за столом, все еще скрестив руки и опустив глаза.

– Спасибо за оладушки, Кака.

– Ага, на здоровье, – буркнул он, не поднимая головы.

Моргана нахмурилась и вернулась на кухню. С ними – Ундиной и Нив – она разберется позже. Прямо сейчас ей надо разобраться в своих мыслях. Нужно понять, как долго она отсутствовала прошлой ночью, что произошло после ее ухода, почему она ушла и сколько времени провела в лесу.

Она плеснула на губку мыла с запахом лимона и принялась тереть посуду, сначала столовые приборы, потом бокалы, потом тарелки. Ей нравилось ощущение теплой воды, струящейся по рукам, но злость не проходила. Хотелось что-то сделать, что-то изменить. Почему это произошло именно сейчас? Почему она снова начала бродить во сне? Словно в поисках ответа, Моргана окинула взглядом кухню. Глаз остановился на наборе ножей, висевших на магнитной полосе над раковиной, словно отряд толстых средневековых солдат, построившихся в шеренгу. Вспомнились кадры из того старого фильма, «Керри». Что, если они пришли за ней? Умом Моргана понимала, что это не так, но вот бы они нацелились в Мотылька, эту омерзительную сволочь, так унизившую ее. Она представила, как весь набор ножей летит ему в голову, и от этого жуткого зрелища почувствовала себя лучше. Если бы она только могла… Если бы она только могла чуть лучше держать себя в руках…

Поворачивая тарелки под струей воды, она обнаружила, что шепчет: «Давай, давай, давай…»

Разумеется, ничего не изменилось. Ни на йоту. Она попыталась говорить быстрее, словно автомат, потом медленнее, потом даже умоляющим тоном и наконец просто заорала:

– Давайте, мать вашу так! Шевелитесь!

– Что? – изумленно отозвался К. А. из гостиной, где он смотрел футбольный матч с испанцами. – Морри, ты в порядке?

– Все отлично. Просто пытаюсь оттереть сковородку.

Ей хотелось плакать. Как давно она не плакала? Но и теперь она смогла выдавить из себя лишь те же сухие истерические всхлипы, как и в тот далекий день в лесу. Ее наполняли стыд и бессилие, и воспоминания о прошлой ночи только углубляли их.

Внезапно она отвернулась от раковины.

«Пошли они все. Пошел ты, Мотылек. И ты тоже, Ундина».

Пройдясь вдоль обеденного стола, она прихватила ключи, потом накинула куртку.

– Я иду в магазин! – крикнула она К. А. – Нужно мыла купить.

Что ей действительно было нужно, так это найти Мотылька. Стоит ей увидеть его, и станет легче.

Она захлопнула за собой дверь, и то ли от хлопка, то ли по какой-то иной причине ножи, все до одного, рухнули в раковину.

* * *

Вот ведь придурок!

Это было первое, о чем подумала Ундина, проснувшись наутро после вечеринки. Перед ней витали зеленые глаза Джеймса Мозервелла, в ушах звучал его голос – пронзительный, самоуверенный: «Я лечу только на зажженный огонь».

Да что с ним? Он разговаривает как герой комиксов. Мотылек! Тоже мне… Он был ей противен – с его зализанными волосами, плейбойской эспаньолкой и прочими дешевыми средствами произвести впечатление.

Она села на кровати и принялась собираться с мыслями. Где-то внизу играла музыка – «Флейм». Опять.

 
Рыжие крылья – Белые крылья – Зеленые крылья – Синие
Огненные нити – незримые и невыразимые.
 

«Боже, меня тошнит от этой группы», – подумала Ундина.

Она знала наизусть тексты всех песен их первого альбома, который назывался «Лети», но сегодня утром что-то в игривом голосе их неуравновешенного солиста бросало ее в дрожь.

Она взглянула на другую сторону кровати. Постель была смята, подушка валялась на полу. Кто ее сюда принес? Кто-то спал рядом с ней? Она была в той же самой одежде – в черной футболке и джинсах, однако сандалии с длинными ремешками кто-то с нее снял, а еще развязал красный шарф – она поняла это, проведя руками по недлинным, до плеч, африканским косичкам. И сережки кто-то вынул из ее ушей…

Одно имя всплыло у нее в голове.

Она понюхала свою футболку, ожидая почувствовать запах сигаретного дыма с примесью острого аромата высохшего пота, но вместо этого оказалось, что та пахнет маминым кондиционером для белья, словно только что была вытащена из сушилки.

«Ха, – подумала Ундина, – ну, по крайней мере, от меня не воняет».

Снизу снова послышалась музыка. Песня раздражала ее – она казалась чересчур агрессивной, злобно-дразнящей, ввинчивающейся в мозг, словно какой-то хитрый червь, – но Ундина не могла удержаться от того, чтобы не подпевать.

 
Я сделаю тебя счастливым.
Ты проклянешь тот день.
Мы станем одним целым.
Чужак и близнец.
 

Стряхнув последние остатки сонливости, она направилась вниз.

– Никс! – крикнула она, стоя на лестничной площадке. Ей ответила лишь тишина, и Ундина встревожилась. – Никс?

Она осмотрела гостиную. Его там не было, исчезли и те ребята, которые отрубились прошлой ночью. Фактически в гостиной вообще не осталось никаких следов вчерашнего – ни посуды с объедками, ни окурков, ни пустых бутылок. Пропала и поллоковская картина из красных винных пятен, и переполненные пепельницы. Все было чисто и в точности так, как накануне, в день отъезда Триш, Ральфа и Макса.

Так, словно вечеринки никакой и не устраивалось.

Ундина удивилась, что не проснулась от звука работающего пылесоса, как вдруг раздался телефонный звонок. Большая часть друзей звонили ей на сотовый, и Ундина сразу догадалась, что это, должно быть, Триш или Ральф. Она вспомнила про полицию и почувствовала, как от страха засосало под ложечкой.

– Алло? – крикнула она в трубку, промчавшись вниз по ступеням.

– Ундина, солнышко! – Сквозь потрескивание на линии послышался исполненный теплоты голос Ральфа Мейсона.

Ундина поняла, что он в машине, за рулем. Она глянула на часы, висевшие в кухне на стене, – по ее подсчетам, семья уже должна добраться до Среднего Запада.

– Пап! Как вы там?

– Мы только что миновали Небраску. Господи, до чего же большой штат. Там сплошь и рядом не было сотовой связи, а потом уже въехали в Омаху. Никогда бы не подумал, что местные обитатели ездят, словно летучие мыши из ада, но это именно так. Правда, сейчас уже поспокойнее, и, до того как мы снова окажемся вне зоны приема, я решил позвонить и убедиться, что первая ночь у тебя прошла нормально. – Он замолчал. – Скучаешь по нам, ребенок? – Ральф усмехнулся, и Ундина услышала, как в трубке шумит ветер.

Она представила себе свежий воздух Среднего Запада, врывающийся в окна автомобиля, и рассмеялась.

– Да, пап. Скучаю. Очень скучаю. У вас все… нормально?

– Нормально? – Его голос в трубке удалился. – Триш, любимая, у нас все нормально?

До Ундины донеслось приглушенное «ну конечно», а потом голос Ральфа снова вернулся.

– Ну да, золотце, все прекрасно, за исключением того факта, что мы ничего еще не видели, кроме одного душеспасительного плаката за полтора дня, и мы скучаем по нашей единственной дочери, да Айви пару раз сходил прямо в машине. Если не считать этого, у нас все замечательно. А ты-то? Ты в порядке, солнышко?

– О да. – Ундина нашла уверенный тон и добавила: – Все путем.

– Все путем, – повторил отец. – Чем занималась вчера вечером?

Ундина огляделась, отмечая то, чего не увидела раньше. В кухне тоже все было чисто – даже можно сказать, безукоризненно, стерильно чисто..

– Посидели с Морганой д'Амичи, – неожиданно высоким и тонким голосом ответила она.

– Вот как?

– И все.

– Хорошо. Звучит хорошо. – Голос Ральфа стал пропадать. – Послушай, милая. Мы уже едем через поля, так что связь сейчас, наверное, прервется. Мы просто хотели сказать, что мы тебя любим и думаем о тебе и позвоним, когда доберемся вечером до отеля. Ладно, милая?

– Ладно, пап…

– Все в порядке?

– Да, да.

– Ну хорошо. Я знал, что мы можем доверять нашей малышке. Хотя не такая уж ты и малышка, а? – Ральф засмеялся. – Ну, типа того, солнышко. Мы позвоним вечером, из Чикаго. Лады?

– Хорошо, пап.

Тут Ральф Мейсон нажал отбой. Похоже, отец ей поверил, подумала она, ставя телефон обратно на базу. Врожденный альтруизм не мешал ей быть практичной – даже в отношении любви к близким. Она поняла, что родители просто ничего не слышали о вечеринке – о полиции и всем прочем.

Она огляделась еще раз. Бокалы блистали на полках в шкафах, пол и столы сияли чистотой. Пожалуй, здесь стало еще чище, нежели до вечеринки, что было очень сложно себе представить в образцово аккуратном доме Триш Мейсон. Ундина открыла холодильник и увидела на полке одинокую упаковку апельсинового сока.

Одной из последних запомнившихся Ундине деталей было то, как она готовила пару «отверток» для незнакомой хихикающей парочки, потому что ей не хотелось, чтобы они сами тут шарили. В холодильнике тогда царил полный бардак: он был залит пивом, красным и желтым соусами, забит дюжиной пустых коробок. Теперь в нем на сияющей белой полке красовался только нераспечатанный пакет апельсинового сока да нетронутая упаковка полужирных сливок. Наличие апельсинового сока объяснялось легко, а вот сливки были мамины.

«Моя ежедневная слабость», – так всегда говорила Триш, похлопывая себя по животу, столь же плоскому, как у ее дочери, и прошлым утром Ундина видела, как мать подливает их себе в кофе. Допустим, она проглядела невскрытый пакет апельсинового сока, когда лезла вчера вечером в холодильник, но вот представить, что портлендские старшеклассницы прикупили на пивную вечеринку сливок, было намного сложнее.

Ундина закрыла холодильник и скользнула взглядом по подвесным шкафам над столами. Разбитое вчера стекло в одном из них теперь было целым. Ундина положила руку на стол, словно в поисках опоры. Что за чертовщина?

– Никс! – позвала она снова, перекрикивая музыку. – Ты все еще здесь? Никс!

Она пыталась вспомнить предыдущую ночь. Что произошло между ней и Никсом? Дело дошло до кровати, пусть она и проснулась одетая. Она отдавала себе отчет в том, что ей нравится этот загадочный темноволосый парень, но надеялась, что все же не слишком далеко зашла.

– Я снаружи!

Далекий голос раздавался с заднего двора, и Ундина прошла через залитую солнцем комнату, как будто только он подсказывал ей направление. Никс сидел на ступеньках вымощенной плиткой веранды, глядя на клен Ундины. На нем была одна из спортивных курток Ральфа, а длинные волосы были убраны с лица и обвязаны ее собственным красным шарфом. Она посмотрела туда же. Казалось, лужайка движется.

– Листья такие красные… – проговорил Никс.

Ундина встала возле юноши. Они оба молчали, куда более серьезные, чем им бы следовало быть в этот солнечный день, но потом Ундина наконец опомнилась и быстро заговорила:

– Как тебе удалось так быстро убрать дом? А посудный шкаф на кухне? В нем стекло было разбито. Вдребезги. Я видела это своими собственными глазами. Кейси Мартин его раскокал. Я это видела, Никс. Как ты его вставил? Ты должен объяснить мне, что здесь происходит.

Он повернулся, глядя на нее, прищурив глаза на раннем утреннем солнце.

– Я просто хочу знать, – продолжала она еще быстрее, почти в истерике. – Тут происходит что-то странное. Еще со вчерашнего дня, еще с вечеринки. С тех пор, как я тебя встретила. С тех пор, как…

Ундина осеклась, потому что поняла, что чем больше она будет говорить, тем дальше отодвинется граница этих самых «тех пор». С тех пор, как она себя помнит. С тех пор, как она появилась на свет.

Она вздохнула.

– Я ничего не понимаю. Я просто хочу… – Ее руки стали мягкими, как вата, а ноги подкосились. – Я просто хочу понять.

Довольно долго она смотрела ему в лицо, на дерево, на свой собственный дом. Ей мерещилось что-то странное… В глазах все плыло и колебалось, как будто все видимое, и Никс в том числе, превращалось лишь в раскаленную добела картинку. Она почувствовала себя глупо оттого, что задавала ему эти вопросы, будто в каком-то дурацком ужастике: «Эй, давайте спустимся в подвал, посмотрим, что там за страшные звуки. Да ну, зачем одеваться-то? Нам и в нижнем белье неплохо».

Колеблющееся изображение Никса отвернулось обратно в сторону двора.

Он покачал головой:

– Ундина, я ничего этого не делал.

– Что?

– Я ничего не убирал. Я не… – Никс опять повернулся к ней. – Я проснулся в твоей кровати. Играла музыка. Я спустился вниз, и все уже было чисто. Тут никого не было. Я вышел сюда, и через несколько минут спустилась ты. Больше я ничего не знаю.

– Но я тоже проснулась в кровати. А заснули мы на лестничной площадке. Повсюду валялись бутылки, а в доме был разгром. Я все помню.

– Да, и я помню. – Он кивнул. – Но я не переносил тебя туда. Так что или мы с тобой оба страдаем лунатизмом, или же кто-то пришел и переложил нас, а потом сделал вот это все. – Никс махнул рукой в сторону дома. – И мы оба догадываемся, кто бы это мог быть.

Она не смогла сдержаться – закрыла лицо ладонями, и ее начало колотить.

– Что происходит? Что происходит? Зачем ты здесь? – Теперь она уже стонала, раскачиваясь взад и вперед, всхлипывая сквозь пальцы. – Я даже тебя не знаю. А этот гад – как он пробрался в мой дом? Я… я не понимаю, что происходит. Я ничего не понимаю… Я не… не понимаю…

Тут она почувствовала, что на ее ладонях растекается шелковистая влага, а на губах ощущался вкус – плотный, соленый и сладкий одновременно.

– Я просто… – Она в изумлении выставила руку, отталкивая Никса. Это случилось! Она заплакала.

Он придвинулся ближе и обнял судорожно всхлипывающую Ундину, и на этот раз она не отстранилась.

– Я тоже не понимаю, что тут происходит, но что бы это ни было, мы оба давно знаем об этом. Я понял это с того самого мгновения, как только увидел тебя. Но что я был обязан… Что мы обязаны были сделать… – Никс запнулся.

– О чем ты? Обязаны сделать что?

– Я понятия не имею, что происходит, так же как и ты, но кое-что я все же знаю. Все это имеет отношение к Мотыльку и этому… этой вечеринке в канун солнцестояния, о которой все говорят. – Никс отвел глаза, борясь со смущением. – К «Кольцу огня». Я знаю. Я понимаю, это звучит смешно, но мы должны сидеть тут тихо, пока…

Ундина внимательно посмотрела на него, ее покрасневшие глаза, казалось, распахнулись во всю ширину лица.

– Пока что? – прошептала она.

– Пока мы не получим ответы. Смотри. Я свалю отсюда. Ты вернешься к своей обычной жизни. Постарайся забыть обо всем этом ненадолго, и через три недели…

– Нет! – Ее задыхающийся голос разнесся по всему двору. – Нет! Я хочу, чтобы все стало по-прежнему, как до отъезда родителей. Я не понимаю, что происходит…

Никс обнял ее крепче, пытаясь успокоить.

– После «Кольца огня» все станет ясно.

– Откуда ты знаешь? Он промолчал.

Она провела рукой по волосам и глазам.

– Ты останешься здесь, – сказала она.

– Здесь?

– До «Кольца огня». Ты останешься со мной.

Ундина притянула к себе Никса и положила голову ему на плечо. Тепло его тела давало ей ощущение надежности, защищенности.

Она плакала… впервые в жизни… и ей нужно было утешение.

– Поживем – увидим.

Никс кивнул, хотя больше не знал, что правильно, а что – нет. Он просто вспомнил слова Мотылька: ему нужно будет привезти туда Ундину, потому что она может заблудиться.

– Я остаюсь, – сказал он, прижав ее крепче.

И они еще долго стояли так.

ГЛАВА 8

Следующие несколько недель прошли спокойно. Вечеринка у Ундины оказалась, как и предсказывала Моргана, вечеринкой года, но наступило лето, дни стали длиннее, и портлендские подростки разъезжались кто куда: в горы, в Калифорнию, или поработать на прибрежных курортах или рыболовецких судах Аляски. Моргана позвонила Ундине и извинилась – она ведь так напилась, сказала она, – и Ундина простила ее. Однако новых встреч девушки не планировали, и если все же пересекались в классе у Рафаэля Инмана, у Морганы регулярно находились отговорки. То ей надо было работать, то помогать матери по дому, и Ундина оставила все как есть. Ей тоже требовалось собраться с мыслями. Как сказал Никс, незачем снова и снова задавать одни и те же вопросы, когда ответов на них все равно нет. Она работала над своими картинами и помогала Никсу готовиться к сдаче теста. О его привычке употреблять «пыльцу» она не упоминала и также не считала за грех выпить бокал вина – во время приготовления еды, или за ужином, или после ужина, когда они с Никсом болтали на заднем дворе, погасив в доме свет, под колышущимися на ночном ветерке листьями клена.

В темноте они шепотом обменивались своими историями и не огорчались, если слушатель заснет. Никс рассказывал, о том, как рыбачил с дедом, а Ундина поведала, как мать впервые взяла ее в Италию, в Венецию. Они спали на одной кровати; иногда нос к носу, иногда отвернувшись. Иной раз Ундина забрасывала руку ему на спину; иной раз он устраивался позади нее, так чтобы вдыхать запах ее волос. Бывали времена, когда Ундина глядела на гибкое тело распростершегося рядом Никса, одетого в одни только боксеры, и ей хотелось потянуться к нему и притянуть его на себя сверху, но что-то всегда удерживало ее. Она могла поклясться, что Никс чувствует то же самое – доказательство тому она видела воочию. Но он никогда не делал первого шага и не обнимал ее, пока физическое напряжение не спадет. Их целомудренная любовь была не такой, как у брата и сестры, и не такой, как у Ромео и Джульетты. Скорее было похоже, словно каждый обрел в другом вторую половину, второе крыло, и вместе они могли летать.

Они и летали – во сне. Рядом с Никсом Ундина видела головокружительные сны, полные невероятной силы. Ее путь пролегал через красочные пространства, через поля, цветы, леса. Невообразимые по своей сложности и красоте звери и твари то появлялись, то исчезали. Рождались целые миры – не те, что Ундина видела в реальности, но те, что населяли ее видения. Города, полные людей, которых она никогда не встречала, говорящие животные, плачущие деревья и неподвижные, словно камень, люди. Все это было абсолютно лишено смысла. Но все же – или это только так казалось? – какой-то смысл все-таки складывался. Словно Ундина изучала природу вещей, как в те времена, когда она еще только училась рисовать. Ее идеи, ее мысли и странные образы получали объяснение, обретали смысл и форму.

Во сне она чувствовала себя всевидящей, светлой, совершенной, а проснувшись, знала, что это Никс направлял ее и помогал приблизиться к ощущению цельности. Это были и его сны тоже, которые, передаваясь Ундине, выливались в формы, свойственные ее сознанию.

Проснувшись, они ни слова не говорили об этом.

Для Никса эти три недели, проведенные с Ундиной перед солнцестоянием, были самыми мирными с тех пор, как он покинул Ситку.

Близкое присутствие девушки успокаивало его, дарило ощущение безопасности, защищенности, придавало жизни смысл. Пока он был с ней, ночные кошмары обходили его стороной, мантии света не попадались на глаза. Он почти прикончил «пыльцу», которую взял у Мотылька, но новой больше не покупал. Ему даже удалось выкинуть из головы Джейкоба, вот только не получалось стереть из памяти образ Нив, хрупкой маленькой Нив, раскачивающейся на коленях у Тима Бликера. Он считал, что виной тому его беспокойство за Джейкоба, и надеялся, что если «Кольцо огня» и общение с Мотыльком поможет ему разобраться со всем этим, то он сумеет помочь не только Джейкобу, но и Нив заодно.

Весь он был полон образом Ундины – переменами ее настроения, ее запахом и даже тем, как она плела свои косички. Он спал возле нее, вдыхая ее аромат, и у него было чувство, что во сне он сливается с ней, почти становится ею. Он никогда не рассказывал ей о Блике и Джейкобе, о Беттине и свечении, но, когда однажды утром они с Ундиной проснулись, Никс понял, что они общались во сне и что-то разделили в течение этой ночи: что-то глубокое, чего никто из них не понимал.

Это все походило на единение влюбленных и все же было чем-то другим. Мейсоны звонили дочери ежедневно. Они добрались до Чикаго, поселились в большом доме в Эванстоне с террасой и садовыми качелями. Ральфу нравились его коллеги в «Зеликсе»; Макс уже приступил к занятиям в консерватории. Если Ундина передумает и приедет, для нее готова спальня.

Она ничего не говорила родителям про Никса, а рассказывала только о том, как идут занятия по рисованию и поиск работы на лето. Ундина практически не воспринимала Никса как отдельного человека, скорее, он становился частью ее, а она – частью его. Несколько раз они приглашали К. А. и Нив посмотреть кино. Моргану они приглашали тоже, но она ни разу не пришла. В другое время Ундина рисовала и слушала Никса, а он готовил еду.

Они ели и спали, а на следующий день все повторялось сначала.

Первую половину июня они провели в состоянии, похожем на сны наяву. В глубине души Ундина понимала, что ей следует вернуться к реальной жизни – рисованию, занятиям у Рафаэля, поискам работы на лето, которую, как она уверяла во время вечерних переговоров с Чикаго, она продолжает искать, к родителям и друзьям, но пока она оставила все как есть. Внешне никак не проявляясь, в это время что-то происходило. Какая-то цепь выковывалась между нею и Никсом, крепла связь, готовившая их к…

Тут ее мысль останавливалась.

Если не считать самого солнцестояния, она понятия не имела, что их ждет. Впервые в жизни Ундина не решалась мысленно переступить черту и посмотреть, что там. Они с Никсом не говорили о «Кольце огня», хотя и знали оба, что здесь-то и кроются ответы на все вопросы, ключ к странным событиям последних недель. Начиная с появления в их жизни Джеймса Мозервелла и заканчивая встрече и на вечеринке. Но они уже все сказали друг другу своими снами в те самые первые ночи.

* * *

– Чувак, я слышал, это будет под открытым небом, на Кэннон-бич.

– Нет, чел, это внизу, в туннелях.

– Они будут раздавать там «пыльцу», чувак. Это разводка со стороны властей. Собираются взять всех ребят с поличным.

– Говорят, все девки будут в чем мать родила.

Слухи насчет «Кольца огня» ходили разные, но все сходились в одном: там будет играть «Флейм» и тусовка ожидается огромная. Предполагалось, что народ съедется со всего северо-запада – из Вашингтона, Ванкувера и даже Кале. И тем не менее создавалось впечатление, что никто не знал места действия. Ребята со связями притворялись, будто они в курсе, но это была неправда. Дилеры платили бабки за любую правдоподобную информацию, но все ниточки оказывались ложными. Никто не имел понятия, где пройдет «Кольцо огня».

Никто, кроме Морганы. Ей не требовалось гадать. Все, что ей требовалось, так только вспомнить.

Это было все равно что на вступительном экзамене. Тогда, в девятом классе, у нее были отличные оценки, и все же она ошиблась в нескольких вопросах – нарочно, нет ли, она не была уверена. Тут гипотенуза, там – неправильно вставленная пропущенная буква, но этого хватило, чтобы избежать зачисления в «Пенвик» или любое другое сборище придурков, куда она не имела ни малейшего намерения поступать. Она не стремилась ни в одну из специализированных школ, провонявшую потом от подмышек учеников и слюнями их нежных родителей. Нет, школа Мак-Кинли была в самый раз. Моргане нравилось чувствовать себя крупной рыбой в просторном водоеме. Любая другая роль наскучивала ей, а неторопливое течение жизни в крупнейшей старшей школе Портленда оставляло ей время для работы помощником менеджера в «Кракатау». Она делала вид, будто обожает свою работу, хотя это было не так. Моргане просто нравилось любое положение, дававшее ей возможность указывать людям, что им делать. В этом она достигла мастерства, и хозяева поручили ей несколько вечерних смен после занятий в школе и несколько утренних – в период летних каникул.

Семнадцатилетняя девица была еще слишком молода, чтобы разносить в «Краке» вино и пиво, но ресторан славился лучшим маккиато в Портленде, и здесь собирались толпы народа. Эту популярность заведения Малыш Пол предпочитал объяснять своими «неотразимыми флюидами», но Моргана знала, что это все благодаря ее собственной политике привлекать золотую молодежь Портленда, одновременно ограничивая доступ.

– Воспринимай это как выбраковку убийственным взглядом, – призналась она как-то раз К. А. – Это до смешного просто. Нужно всего лишь заставить плевела чувствовать себя как можно более нежеланными гостями.

– Плевела?

– Плебс. Неудачников. Тех, что засоряют сад.

Моргане хватило одного лишь движения бровью, чтобы он заткнулся. Как бы то ни было, цель оправдывает средства, или как там говорится? К. А. нравилось в «Краке», и в течение учебного года он почти все свободное время проводил там – подобно любому портлендскому подростку, которому посчастливилось не быть выставленным вон одним только взглядом невероятно горячей штучки за барной стойкой.

Моргана гордилась такой обстановкой. Она взяла за правило пускать народ только по документам, но не возражала, если по выходным в ресторане распространялось некоторое количество «пыльцы» – просто для поднятия настроения. Она даже вызывалась дежурить по субботам после закрытия, когда начиналось нечто вроде диванной вечеринки. [32]32
  Диванные вечеринки – в США разновидность молодежного времяпрепровождения, когда вечеринка организовывается в публичных местах, обычно полных народа днем и пустынных ночью – ближайший пляж, парк, стоянка возле крупного машина. Название проистекает из обычая привозить туда какой-нибудь бесхозный диван, как правило найденный на улице. Еще одна характерная особенность таких вечеринок – они начинаются за пару часов до объявленного времени.


[Закрыть]Кафе прекращало работу в одиннадцать, но в субботнюю полночь «Кракатау» всегда был забит до отказа, кто-нибудь брал на себя роль диджея, а Моргана одним глазом следила за входом, а другим – за баром. О них даже написали в «Вайс» [33]33
  «Вайс» («Vice») – бесплатно распространяемый молодежный журнал, освещающий преимущественно проблемы молодежной инди-культуры. Известен своим противоречивым содержанием и саркастическим тоном публицистики.


[Закрыть]как о «самом лучшем месте, где можно закинуться». И хотя на Западном побережье «пыльца» распространялась уже несколько лет, на восток она только начинала пробираться.

Ночь, когда Тим Бликер заявился сюда в поисках сведений о «Кольце огня», не отличалась от других. Моргана заметила его, когда он осторожно проник через главный вход. Покрутил туда-сюда головой, оглядывая зал, и лишь затем приблизился к барной стойке, где Моргана подменяла Малыша Пола, который отлучился на очередной перекур. Этой паузы, как всегда, хватало, чтобы ему отсосали (в «Краке» вечно было хоть отбавляй симпатичных посудомойщиц) или чтобы отсосать самому.

Завидев ее, Блик расплылся в улыбке. Они уже встречались, и она помнила парня с вечеринки, которую он однажды устраивал в Юджине. Моргане тогда было пятнадцать, и она в первый раз нажралась. Она даже попробовала «пыльцу», отчего ей стало плохо, и поклялась никогда впредь этого не делать. Блик… Вечеринка… От этих воспоминаний ее передернуло.

Однако она не подала и вида и невозмутимо продолжила протирать бокал для воды, приветствовав посетителя лишь легким кивком.

– Моргана д'Амичи – хороша, как всегда!

Моргана ничего не ответила, и Тим Бликер присел возле барной стойки.

– Чем могу помочь? – Она вытерла стойку, на которую Бликер положил свои покрытые густыми рыжеватыми волосами руки.

У него было очень много волос – но только не на голове. Повышенная волосатость, мешки под глазами и изможденное лицо придавали ему протухший, стариковский вид. Да еще и с зубами у него было что-то не то.

– Доппио-маккиато, детка. Я знаю, уже поздно, но мне еще несколько вечеринок оживлять.

Она никак не отреагировала, но внутренне содрогнулась.

– Сними пенку. – Он улыбнулся масляной улыбкой и похлопал себя по несуществующему животу. – Контролирую индекс массы тела. А от диеты Аткинса изо рта воняет.

– Да ну, – ответила она, отметив про себя, что Блик и так не розами благоухает.

Она повернулась к кофемашине позади себя, притопывая в такт доносившейся из соседнего зала музыке.

– Ну что, Моргана, – спросил он фальшиво-дружелюбным тоном, – где ты пряталась? Я привык все время тебя где-нибудь встречать.

Девушка пожала плечами, отработанными движениями делая новую чашку эспрессо. Вытряхнуть старую гущу, насыпать свежего кофе, уплотнить, вставить в аппарат, включить, нажав на кнопку. Взять маленький кувшин, достать молоко из холодильника…

– Работы много.

Блик нахмурился.

– «Мешай дело с бездельем…»

– А мне и так веселья хватает. – Она повернулась. – Слышь, Блик, чего тебе нужно? Когда мы беседовали в последний раз, ты завалился сюда со сногсшибательной Эвелин Шмидт, которая висела у тебя на плече.

Она водила туркой вверх-вниз, взбивая пену. Одним ловким движением зачерпнула немного пены сверху и добавила в уже готовую чашку эспрессо, потом толкнула чашку к посетителю и уверенно улыбнулась. В конце концов, она была профессионалом.

– Три бакса.

Блик отодвинул чашку обратно.

– И капельку шоколада сюда, дорогуша. Просто пылинку, – сказал он, взяв крошечную кофейную ложечку и раскачивая ее между большим и указательным пальцами.

Она внимательно посмотрела на него – намек был понятен. На той вечеринке в Юджине она купила у него дурь, а Блик, несомненно, воспользуется любой возможностью слить информацию крайне консервативному председателю ее школьного совета, который всегда околачивался возле «Крака», высматривая учеников из Мак-Кинли. В год перед выпуском Моргана собиралась стать президентом класса и не желала, чтобы ее планы расстроились.

– Мне нужна кое-какая информация… любовь моя. Адрес. Интересно, слышала ли ты что-нибудь о кое-каком… собрании.

Собрание, надо же! Что за дурацкие шифровки? И все же при упоминании о «Кольце огня» что-то сжалось у нее внутри.

Наутро после вечеринки она наводила справки о Мотыльке по всему «Краку», даже собиралась спросить о нем Ундину или Нив, но потом передумала. С Нив ей не сильно хотелось разговаривать, а что до Ундины, то Моргана не желала, чтобы та была в курсе ее дел. Она слышала, что Мотылек вернулся в Юджин, откуда был родом, и решила подождать. Рано или поздно он объявится. Каждый день она пыталась вспомнить, что он тогда говорил ей, но удалось восстановить лишь несколько деталей: беспорядочное топтание в темноте, вспышки синих огней… И все. Она перестала думать об этом, погрузилась в работу в «Краке» и убивала время в мечтах о красавце Рафаэле Инмане. Вечеринка стала древней историей, сказала она себе… Вечеринка? Какая вечеринка?