Текст книги "Посредники"

Автор книги: Тара Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

ГЛАВА 23

Та часть плана, что касалась бара, никаких трудностей не представляла. Это просто семечки. Раз плюнуть. Раз чихнуть. Как два пальца об асфальт…

Стараясь отвлечься от окружавшей темноты, Моргана перечислила столько синонимов слова «легко», сколько смогла вспомнить, – привычку к этой игре она приобрела во время скучных утренних смен на пару с Малышом Полом. Даже Никса, шагавшего чуть впереди, было сложно разглядеть. В баре все прошло без проблем – там оказалось всего несколько посетителей, нянчившихся со своим первым поутру пивом, и равнодушный бармен едва обратил внимание на парочку, которая не вполне уверенно пробиралась туда, где надеялась отыскать туалет. Сидевший под неоновой вывеской «Куурс» мужик заржал и показал на них пальцем, но Никс и бровью не повел, так что Моргана не стала оглядываться. Очевидно, утонченные посетители бара «У Денни» такое видели не раз, к тому же ханыги были настолько пьяны, а бармен настолько утомлен под утро, что им было на все плевать. Так что при проникновении в туалет они не столкнулись с иными трудностями, кроме неизбежной вони. Никс обошел спящего мужчину, привалившегося к стене, кивнул Моргане, и они оба шагнули внутрь. В полу кабинки для инвалидов обнаружился люк; Никс открыл его, и они вместе, не оглядываясь, спустились по решетчатым металлическим ступенькам.

Сначала их охватила абсолютная, непроглядная темень, какой Моргана никогда не видывала. Но потом где-то дальше, внизу, вспыхнул бледный желтоватый свет, и они отправились к нему.

Моргана точно знала, что они тут не одни. Темнота, казалось, была наполнена звуками: она разбирала металлический лязг, плеск воды и потом где-то ниже, где еще темнее, какое-то царапанье по камню и хриплое присвистывание, похожее на тяжелое человеческое дыхание.

«Мо-о-о-о-о-о-органа».

Кажется, кто-то только что позвал ее по имени? Как в лесу? Нет. «Просто мне страшно», – сказала она себе. Несмотря на утреннюю браваду, ей было страшно. Она обещала себе, что будет сильной – ибо какой еще могла быть Моргана д'Амичи, если не сильной личностью? – но все же испуганно потянулась вперед, стараясь убедиться, что Никс все еще здесь. Она нащупала его узкую спину, и почти сразу его теплая ладонь сжала ее пальцы.

Держась за руки, они медленно продвигались в темноте, пока не добрались до выложенной кирпичом комнаты, по форме и размерам напоминавшей небольшой погребок. Освещала ее походная газовал лампа в нише, обрамленной грубо вытесанными деревянными косяками. Именно ее свет вел их по туннелю. Казалось, в комнате сохранялся след беспокойной ауры кого-то, кто только что покинул ее.

– Никс, – прошептала Моргана, – я не…

У нее едва не вырвалось что-то жалкое, боязливое, совершенно для нее нехарактерное, но, к счастью, Никс перебил ее, прижав указательный палец сначала к ее губам, потом к своим. Она замолчала – разговаривать было нельзя. Он бросил взгляд на нее, потом в сторону, на дверь – не ту, через которую они вошли.

Нужно было идти туда. Но откуда он это знал? Они находились в Шанхайских туннелях, обиталище страшных людей, где искали… чего? Моргана попыталась передать свои мысли Никсу, но парень лишь смотрел на нее, явно ожидая знака о готовности двигаться дальше. А она застыла в растерянности – время как-то странно растягивалось, словно петля висельника, и Моргана почувствовала головокружение. Все это место дышало безысходностью, напоминая о своей жуткой истории: похищенные моряки, старые вербовщики, обреченные на смерть лесорубы, мертвые индейцы и задохнувшиеся китайцы, работавшие на железной дороге. В ней вспыхнуло жгучее желание бежать отсюда, но Моргана справилась с собой. Людей всегда тянет делать то, что не следует. Это напоминало период преображения, когда она еще ребенком бродила в лесу, и от этого было страшно.

Она выпустила руку Никса.

Почему они должны молчать, стараться остаться незамеченными? Из-за тех присвистывающих звуков? Но ведь это просто наркоманы, ищущие дозу. Разве они с Никсом не сильнее их всех? Почему только у них нет фонариков? И где Блик?

Моргана собиралась только выполнить свои обязательства. Она привела Никса в туннели, и теперь ей пора возвращаться домой. Она выпрямилась и кивнула ему, а он коротко кивнул в ответ и повернулся, чтобы идти дальше.

«Нив маленькая сучка, – подумала Моргана. – Это она втянула нас в это».

Перед ними виднелись три низкие, грубо сделанные двери, которые вели в трех разных направлениях. Через одну они вошли – та, помнится, осталась за спиной, и Моргана с трудом подавила в себе желание развернуться и броситься назад. Еще две находились впереди – одна справа, другая слева. Ни на одной не было ни знаков, ни каких-либо помет, но Никс внимательно смотрел на каждую, словно рассуждая, взвешивая, мысленно проходя по всей длине коридоров, скрывавшихся за ними. Он потянулся к двери, что была справа, и Моргана удивилась, почему он выбрал именно эту. Она уже хотела остановить его и потребовать, чтобы он объяснил свое решение. Почему он знает, куда идти, а она – нет, не может знать?.. Но стоило им только сделать шаг из тускло освещенной комнаты, как снова навалилась темнота и полностью окутала их.

Теперь Моргана держалась позади, подозревая, что Никс чувствует ее страх. Всего лишь день тому назад она чуть ли не прыгала от восторга при одной мысли, что пойдет за ним, найдет здесь Блика, овладеет новой силой. Но лабиринт туннелей и их тупая безграничная темень не предлагали никаких возможностей и лишь пугали. Умри она здесь – и никто ее не отыщет.

Она почувствовала, как в горле встал тугой ком. По крайней мере, нужно было сказать К. А., куда она направляется. Пусть он хотя бы об этом знает.

«Когда мы выберемся отсюда, я… я обезврежу эту интриганку, эту маленькую давалку. Черта с два она будет встречаться с К. А. и…»

Моргана позволила ядовитым испарениям стервозности заполнить сознание, а тем временем быстро и бесшумно двигалась вслед за Никсом туда, где, как ей казалось, виднелся следующий фонарь. Черт знает, куда тащит ее Никс, но если они отыщут Нив живой, она заставит эту мелкую шалаву за все заплатить! Тупая корова. Она, похоже, хочет, чтобы все кинулись на ее поиски. Наверное, будет вне себя оттого, что К. А. тут нет, но, скорее всего, и с Никсом она трахается тоже.

Моргана шагнула еще в одну низкую дверь справа и остановилась, ощутив, что рядом никого нет. Никс, должно быть, отстал. Она сунула голову назад, в проем, потом обругала себя последними словами, потому что все равно не смогла ничего различить. Послышались легкие шаги – похоже, она ушла вперед гораздо дальше, чем собиралась.

– Никс! – полушепотом позвала Моргана. – Я тут, в комнате.

Шаги приблизились, стали громче. Наверное, он злился из-за того, что она опять подала голос. Но она все же радовалась, что позвала его; ей хотелось говорить еще, но она не осмелилась. Оглядевшись, она заметила посреди комнаты деревянный стол, а на нем лампу. Итак, эти помещения обитаемы. Моргана подумала: для чего, интересно, их могли использовать в прежние времена? Какие неописуемые вещи творились тут раньше?

На скрытом тенями полу валялись длинные цепи, и еще там были… кандалы? А эта густая темная жидкость, залившая край стола, неужели это…

Только не здесь. Только не здесь.

– Никс, – вскрикнула она, не в силах сдержаться, и шагнула к двери.

Но Никс не ответил, и ее рука напрасно шарила в темноте, отыскивая его руку.

Моргана подхватила светильник за ручку и снова подошла к двери, стараясь осветить коридор. Неровные земляные стены еще хранили рваные шрамы, оставленные на них сто пятьдесят лет тому назад кирками, заступами и руками.

Шаги стихли. Она снова подняла лампу.

Сначала она увидела кровь – пятно крови, неровно засохшее на груди девушки, словно отвратительный коричневый слюнявчик. Словно издевка художника, удалось подумать Моргане, – а та шагнула в проем, бледная, с остекленевшими глазами, застывшая в молчании. Ее череп просвечивал сквозь спутанную гриву тонких белых волос. Девушка была грязна; бретелька открытого замызганного платья свисала с плеча, словно поникший стебелек. Шагнув в пятно света от лампы Морганы, пришедшая остановилась. Пересохшие губы растянулись в подобие улыбки, зубы сверкнули, и капли слюны скатились с уголков рта.

И лишь когда Нив подняла свои хрупкие, покрытые синяками руки и с неожиданной ненавистью бросилась на нее, Моргана наконец сумела закричать.

ГЛАВА 24

Ундина думала о Рафаэле.

– Последнее, что я создам перед смертью, это дыра, – сказал он на той лекции, на которой однажды в Нью-Йорке Ундина присутствовала вместе с матерью и впервые увидела его. Сначала она немного похихикала – заявление слегка отдавало порнографией, но потом поняла, что он говорил о могиле.

Рафаэль создавал многие вещи – дыры, пирамиды, океаны и горы, из дерева и льда, из цемента и камней, из красящего пигмента, теневым методом и травлением. Потом он выводил их цифровыми чернилами на огромных жидкокристаллических экранах, создавая запутанные, перекликающиеся друг с другом комбинации, которые, по мнению Ундины, мог сотворить лишь обезумевший компьютер. Крошечные фрагменты двигались по картинам, пронизанным желтоватым прохладным светом. В результате получалось отражение плоского, жалкого и жуткого мира. Глядя на него, Ундина думала: «Какое счастье, что я не живу там. Интересно, кто вообще мог бы жить в таком мире?»

Вот тут бы ему поработать, думала Ундина, проходя мимо широкого, плотного, молочно-голубого холста озера Мичиган. Мне бы тут поработать…

Она направлялась к розовому саду в центре Грант-парка – шофер такси объяснил ей, куда идти. Еще не доходя до озера, она увидела в траве небольшую, размером не больше листа орегонских эвкалиптов, дохлую серебристую рыбку. Самостоятельно рыбка не могла забраться так далеко от воды – должно быть, ее выронила из клюва какая-то птица. Муравьи уже съели рыбьи глаза и теперь безмолвной колонной топали внутрь ее тела через дырку в жабрах. Ундина подумала о Рафаэле и представила себе эту картину: серебристая рыба, колонна муравьев, и все это далеко, слишком далеко от озера.

Так иной раз удается перенестись из реального мира в тот, что на картине, так рождается замысел. А что касается самой Ундины, то она уже не знала, на какой стороне границы между реальностью и замыслом находится.

Стояло позднее лето, и лишь несколько увядших лепестков болтались вокруг сморщенных ягод шиповника. Не было заманчиво приглашающих присесть скамеек, а чикагский розовый сад – в отличие от того, которым гордился Портленд, – выглядел очень скромно. Долго осматривать тут было нечего, поэтому Ундина просто остановилась, скрестив на груди руки, и стала глядеть на небоскребы, на верхушки деревьев вдалеке, на голубое озеро внизу. Периодически она окидывала взглядом кусты в поисках темнокожей женщины, которая еще вчера подавала ей содовую на высоте тридцати тысяч футов.

Определенно, если бы женщина находилась здесь, она бы уже подошла. Определенно Ундина не верила в возможность этой встречи. Девушка посмотрела на часы, потом вытащила салфетку из кармана и еще раз взглянула на аккуратные черные буквы, слегка размытые на концах, там, где смазались чернила.

– Я рада, что ты пришла.

Услышав рядом с собой звонкий голос, Ундина подняла глаза. Это была она – Дебби, Донна, или как там ее звали? – та самая, которая продавала химикаты, разъезжая по миру, ее соседка по самолету, имеющая мужа по имени Майк и проблемы со зрением во время перелетов. Она еще предлагала Ундине глазные капли, от которых та отказалась. Голос у нее вчера был другой, зато и теперь она держала ту же самую сумочку, черную и блестящую, опустив в нее свою бледную, веснушчатую, костлявую правую руку. Сердце Ундины ухнуло в пятки, внутри что-то оборвалось. Она развернулась и бросилась бежать.

Ее заманили в ловушку. Она снова попалась на удочку. Если их агенты даже в самолетах, если они смогли вычислить Ундину, пройти по ее следу…

Она было заплакала, но взяла себя в руки. Вот уже почти окраина парка – еще немного, и она вырвется наружу. Ведь можно пойти в полицию…

Но женщина – Донна, или Дебби, или Диана – снова возникла перед ней. Как она здесь оказалась?

А в руке у нее был не пистолет и не нож, а маленькая коричневая бутылочка с черной пробкой – глазные капли.

– Ундина!

Откуда эта женщина знает ее? Ведь сейчас Ундина находилась в Чикаго, она приехала сюда только вчера и провела минувшую ночь с родителями. Мама разбудила ее. Она даже не позавтракала…

Женщина подошла к ней, и Ундина попятилась. Тропинки петляли между розовых кустов, словно маленький лабиринт. Сегодня черные волосы женщины были отброшены назад, открывая огромные фиолетово-серые глаза под старомодными бабскими очками со стеклами цвета фуксии. Все еще с пузырьком в руке, вчерашняя попутчица шагнула к девушке.

– Ундина, посмотри на меня. Посмотри на меня внимательно. Ты знаешь, кто я. Ты пришла сюда, потому что знаешь это. Нам нельзя тратить ни минуты, ни капли энергии. За тобой гонится резатель. Та стюардесса…

– Бортпроводница… – прошептала Ундина. Да что с ней такое, она что, окаменела?

– Бортпроводница с самолета. Она уничтожит тебя. Она пыталась это сделать прошлой ночью. Вот отчего я опрокинула тот стакан содовой. Она… или кто-то еще… сейчас они здесь, в этом парке, я уверена. Она написала эту записку, чтобы заманить тебя сюда. К счастью, я пришла первой. Мне нельзя оставаться здесь дольше минуты, иначе она и меня убьет тоже.

Что эта женщина сделала со своим лицом – или дело было в очках? Или тень от здания так падала? Глаза ее стали больше, черные волосы, словно отброшенные назад невидимым вихрем, начали свиваться в кольцо…

– Большинство из нас могут слегка изменять свою внешность. Но конечно, мы не часто этим пользуемся. Люди боятся того, чего не понимают.

Ундина застыла, не замечая больше ничего, кроме этой женщины, вокруг которой легкий ветерок ворошил листья. Она словно смотрела на все через увеличительное стекло и в очень-очень ярком свете. Со стороны казалось, будто в парке лишь поздоровались две женщины, одна постарше, другая помоложе, одна с бледно-розовым лицом, другая темнокожая. Но в душе она чувствовала себя той рыбкой в чьем-то клюве, мечтавшей, чтобы ее отпустили.

– Его зовут Тим Бликер. Ты знаешь его. Он опасен. Прямо сейчас он замыслил что-то против твоего кольца. Он послал убийцу, чтобы уничтожить тебя. Ты должна использовать эти капли, они помогут тебе видеть четче. Просто закапай их, а потом – сражайся. У нас больше нет времени.

Женщина выпрямилась, снова полезла в сумку и протянула Ундине письмо.

– Прочти это. Мне уже пора. Она приближается, я чувствую ее запах, и мне нужно уходить. Ты нужна им. Ключ в твоей крови. Ты слышишь меня, Ундина? Ключ – в твоей крови, и ты должна найти способ использовать его. Тебе не нужно сейчас пытаться понять меня, просто запомни, хорошо?

Ундина ничего не могла поделать – только стояла и смотрела. Позади женщины, в конце аллеи, она заметила старушку, державшую поводок маленькой черной собачонки.

– Ты обладаешь способностью сворачивать пространства. Но наверное, ты еще слишком молода. Ты уже осознала, кто ты? Хотя бы подозрение появилось?

Женщина теперь придвинулась ближе, ее глаза цвета аметиста были широко распахнуты и смотрели прямо в глаза Ундины. Это Вив, поняла девушка. Та самая Вив, чья яйцеклетка… Женщина, которая была донором…

– Нет, – прошептала Ундина. Больше всего на свете ей хотелось сесть и заплакать, и она сама не знала, что имеет в виду.

– Это не беда. – Медленно протянув руку, женщина вложила пузырек в ладонь Ундины, и девушка против воли сжала его в пальцах. – Если к подменышу слишком рано приходит его дар, он рискует не почувствовать всей его тяжести. Тяжести своего дара. – Вив смолкла, пристально глядя на нее. – Вот отчего на своих картинах они пририсовывают нам крылышки. Вот отчего они рисуют нас прекраснее, чем они сами. Сила – это огромная тяжесть. Но ты готова, Ундина. Ты готова. Ты должна… – Она уже торопливо удалялась. – Мне пора идти. Возьми это и используй. – Она оглянулась в последний раз. – Прости, что все произошло так быстро. Прости, что я не смогла очистить твой путь.

Потом она остановилась.

– Я люблю тебя, Ундина. Мы все любим тебя.

К тому времени, как ее слова достигли ушей Ундины, женщина уже исчезла, растворившись между деревьями на краю парка. Остался лишь зажатый в пальцах гладкий пузырек. Старуха с собакой подняла голову и пошла прочь.

* * *

«Неужели этим все и закончится?» – думал Никс, под «этим» подразумевая одиночество и темноту. Он искал нечто невидимое, пока не уперся в тупик. Ноги наткнулись на земляную стену, руки шарили по влажной земле. А еще оказалось, что он потерял Моргану. Он сам велел ей молчать, но теперь жалел об этом. Здесь существовала реальная опасность погибнуть – по крайней мере, для его тела. Глупо было лезть в эти туннели, не имея точного представления о своих возможностях. Под землей Никсу не нравилось – волосы по всему телу становились дыбом, пот катился по липкой шее, он старался не шевелиться, боясь коснуться чего-то… или кого-то? Он ничего не видел и понятия не имел, что творится вокруг, и возможность отыскать Нив, ради чего он сюда забрался, казалась такой же далекой, как солнце.

«Оставь надежду, всяк сюда входящий», [56]56
  Данте Алигьери. Божественная комедия. Ад. Песнь 3.


[Закрыть]– в памяти всплыло что-то из школьного курса литературы. Данте.

Он должен найти ее. Ему нужно подобраться достаточно близко, чтобы можно было включить свет.

Он провел руками по осклизлой земляной стене, нашел угол, повернулся к нему лицом. Сердце буквально грохотало о ребра, но Никс велел себе успокоиться. Горло сдавило – что за горький запах? – но он с усилием выпрямился и уперся головой в потолок. Влажная земля посыпалась ему за шиворот. И когда только потолок стал таким низким?

Одной рукой держась за стену, другой он принялся искать фонарик, который сунул в карман перед уходом из сквота. Никсу не хотелось его включать и тем привлекать к себе внимание, но сейчас…

Холодный белый луч осветил внизу ботинок, и Никс чуть ли не с удивлением признал в нем свой собственный. Под ногами была серая глина, покрытая мягкими округлыми углублениями, словно выбитыми капающей водой. Он нагнулся, чтобы рассмотреть их. Глину пересекали борозды и канавки, а их прерывали то здесь, то там более плоские, округлые и широкие отпечатки. В этом угадывалось что-то знакомое. Но он никогда здесь не бывал – иначе он бы вспомнил это помещение. Неужели он настолько сбился с пути?

Один из отпечатков отличался от других. Никс провел дрожащим пальцем по расплывчатой прямоугольной впадине, выпуклой в центре.

«Последнее творение перед могильной чертой».

Он приложил пальцы к стене.

Отпечатки ладоней – вот что это было. Кто-то доведенный до отчаяния этой темнотой на ощупь искал выход. Луч фонарика передвинулся, заметался по стенам тесной пещеры. На всей ее поверхности, на каждом дюйме, Никс обнаруживал отпечатки ладоней на глине, наложенные один на другой.

Никс выронил фонарик, и тот откатился прочь. Юноша схватил его, и что-то металлическое блеснуло в луче. Одной рукой держа фонарик, другой он поднял с глиняного пола ожерелье – дешевенькое колье золотистого цвета – и поднес к лицу. Оно раскачивалось и блестело на свету, и все же Никс разглядел нацарапанную короткую надпись.

«Нив».

И в этот миг Никс услышал крик.

* * *

Оказавшись на той стороне, Мотылек увидел дверь. Она находилась у него за спиной, но та ли это дверь, через которую он только что вошел? Он сделал шаг, протянул руку, чтобы дотронуться до нее, и обнаружил, что стоит даже дальше от двери, чем до этого, а руки нигде не видно. Еще шаг – и он снова отдалился. Обернувшись, он увидел пустой, вырубленный в земле туннель, испускавший странное свечение, будто опутанный угасавшими елочными гирляндами. Откуда в туннеле это жутковатое ультрафиолетовое освещение – неужели он уже вошел в запределье? Значит, так оно выглядит? Было похоже, будто он играл на приставке, надев очки ночного видения.

Он вытянул руку перед собой – и рука пропала из виду. Внутри все сжалось. Он опустил руку и снова поднял. Ничего. Все, что Мотылек видел, это свет – он стал еще ярче, в нем появился холодный синеватый оттенок. Все остальное – стены, потолок – выглядело так, будто он смотрел на них через воду или иную прозрачную преграду.

Он снова повернулся и наконец увидел дверь. Вытянув руку вперед, он шагнул к этой двери…

И оказалось, что этот шаг отодвинул его назад. Мотылек не особо задумывался раньше о том, как видят его глаза, но теперь они словно повернулись в глазницах, и он понял: с ними что-то не так. Он повертел головой – что было правым, стало левым, и наоборот. Его глазные яблоки зажили какой-то своей жизнью – они не то двигались, не то росли. Казалось, они сейчас находились где-то сбоку его лица и стали намного крупнее. Он поднял дрожащую руку, чтобы дотронуться до лица и справиться со своеволием собственного зрения, и наконец сумел увидеть ее. Зато глаза теперь оказались на затылке.

Нет, не совсем так. Но теперь он мог видеть то, что находится позади. Он дотронулся до лба, ощупывая его сморщившуюся вдруг кожу. Там, за плотным кольцом века, возвышался глаз размером почти в половину ладони. Даже форма его изменилась, он покрылся рубчиками и шишками. От прикосновения глаз начало жечь.

Он продолжал ощупывать лицо. Два теплых усика, мягкие и пушистые, словно перышки, свисали с висков. Наверное, около дюйма длиной, они изгибались дугами в сыром воздухе туннеля. Ощупав один из них, Мотылек выпустил его и понял, что усиками можно управлять. Они реагировали на что-то присутствовавшее в воздухе – не на звук, а на что-то вроде вкуса, более бесплотное.

Да это же запах! Он мог уловить его – запах разлагающегося человеческого тела.

– Мотылек, – прошептал он.

Он преобразился, вот в чем дело. Именно это обещала Вив. Он потянулся к лопаткам, ища там крылышки, но ничего не нащупал, кроме гладкой и жесткой кожи своей куртки.

Это ли она имела в виду, когда говорила, что не следует использовать полную силу до полной готовности – до тех пор, пока не примешь неизбежность исхода? Но он не помнил, чтобы принимал это решение. Неужели он что-то упустил, потерял какой-то ключ, который дал самому себе? Он помнил лишь, как оказался под мостом, а мгновением позже шагнул в темноту. Лицо Ундины всплыло перед ним, и он почувствовал странное притяжение, тревогу. Он нашарил дверь, тяжелую и металлическую, потянул на себя и скользнул в открывшийся проем. Это было легче легкого.

Мотылек ощущал, как одна из его антенн постоянно непроизвольно движется. Его глаза повернулись и сфокусировались на свете, горевшем вдалеке. Там что-то было. Он чуял запах. Он пошел вперед, отмечая про себя, как плесень, лишайник и потеки воды на стенах туннелей складываются в новые странные узоры – там виднелись крылья и выпученные глаза. Его наполняло непривычное чувство уверенности, правда ограниченное новым порогом его восприятия. Что-то лежало на полу, прислоненное к кирпичной стене. Это оказался человек – Мотылек определил это не по виду и не по цвету, тем более что и цветовое его восприятие изменилось: теперь он различал только белый, фиолетовый, синий и розовый, – но благодаря тому, что чувствовал химическое строение обнаруженного тела. Здесь находилась разлагающаяся плоть, нитраты. Человек был мертв.

Споткнувшись о мягкую ногу, он почувствовал, как хлюпнула разжиженная плоть, и услышал хруст высохшей кости. Сердце сжалось в груди, но он продолжил двигаться вперед, все быстрее, испытывая свое изменившееся зрение.

Голоса он услышал только тогда, когда почти выбрался на свет и остановился у края низкого дверного проема между земляными стенами. Его тянуло на свет, точнее – на самую его границу, туда, где тени были темнее всего.

– Если ты думаешь, что я собираюсь помочь тебе выбраться отсюда, маленькая потаскуха, ты фатально ошибаешься. Из-за своей тупости ты втянула нас во все это.

Мотылек услышал невнятное поскуливание, потом еще один нервный смешок.

– Ты и твой похожий на ящерицу любовничек, Блик. Он даже не понимает, во что он вляпался. Ты что, думала, что он в тебя влюблен? Или ты просто была под кайфом?

Женский голос что-то яростно зашептал, и Мотылек нагнулся, прижимаясь к краю проема.

Нив сидела у ножки низкого стола, привязанная чем-то вроде кожаного ремня. Ее голова была опущена почти до колен и раскачивалась из стороны в сторону. Своим измененным зрением Мотылек мог различить белое платье, спереди до самого низа забрызганное чем-то более темным. Что бы ни намеревался сделать с ней Блик, понял Мотылек, по крайней мере, он попытался осуществить свои замыслы.

– Ты никогда не выйдешь отсюда, Нив, дорогуша. – Чья-то рука подняла лампу со стола. – Зато я – выйду.

Моргана уже почти повернулась, когда он заговорил:

– Так, значит, это тебя я унюхал.

Она дернулась, вперив взгляд в темноту, которая все еще скрывала его, и тоненько взвизгнула:

– Кто здесь?

– Ты знаешь кто.

Моргана опустила лампу и продолжала вглядываться. Мотылек чувствовал запах шампуня, пота и ветшающего, скованного ужасом тела. Его антенны заработали, глаза развернулись.

– Мотылек?

И тут его накрыло. Все, чему он учился годами, стало доступно ему в одно мгновение, без лишней мысли. Моргана тут же сбивчиво забормотала в ответ. Она еще не обрела контроля над своим даром, но, повинуясь приказу Мотылька, дар выдавал сам себя. Сначала длинный раздвоенный язык лизнул темноту, потом скрипнули когти хищной птицы. Распахнулись крылья летучей мыши, и сразу их сменила голодная грубая крысиная морда. Все хищники, все перемешанные друге другом части Морганы кричали в бессильной ярости. Вив была права: Моргана обладала способностями морфы, намного большими, чем Мотылек в ее годы, но ее дару не хватало развития и тренировки.

– Я знаю, кто ты такая, – спокойно заговорил он, перебарывая страх и отмечая про себя, что его голос стал ниже и сильнее. Ему нравился новый тембр. – Я с самого начала знал, кто такой Блик. Просто не хотел признавать это. Вив будет счастлива услышать, чего я достиг.

Так вот каково было его предназначение. Тогда, с Бликом, он потерпел поражение. Но теперь, с Морганой, он свое наверстает.

Моргана скорчилась в темноте, ее голова тряслась.

– Нет… Это не то, что ты думаешь. Я здесь только из-за К. А. Я заблудилась. Я просто злилась…

Мотылек повис на потолке вниз головой. Его глаза вращались в орбитах, словно для того, чтобы не терять из виду Моргану, которая смотрела на него потрясенным, исполненным ужаса взглядом. Он дрожал, да, его колотило, но он дюйм за дюймом приближался к ней. Теперь он отлично чувствовал ее запах – обливаясь потом, она сама выдавала себя. Все еще такая сладкая, подумал Мотылек. Мне никогда не поцеловать ее больше.

Он отдавал себе отчет в том, что это неправильно – Моргана имела задатки резателя, а чем занимаются резатели, ему прекрасно было известно. И все же он ощущал глубокую, почти чувственную потребность быть ближе к девушке – попробовать тот нектар, который так свободно струился по ней, в облаках нежнейшего, словно медового, тумана. Он хотел впиться в нее губами… И почувствовал, как падает… прямо на свет…

Его язык внезапно вырос почти на фут, став грубым и серовато-черным, но, приземлившись, Мотылек почувствовал не губы Морганы, а что-то безволосое, мерзкое на вкус, отдающее гнилью подземных туннелей. Это было какое-то другое тело, и Мотылек отскочил, едва коснувшись его. И услышал знакомый голос:

– Мы всегда были близки, брат, но не до такой же степени.

Блик рассмеялся и сделал вид, что стряхивает с куртки пыльцу его крыльев своими длинными, бледными, когтистыми пальцами.

* * *

Почти полчаса проторчав возле бара «У Денни», К. А. достал свой сотовый, сам не зная, кому собрался звонить. Накануне вечером, прежде чем лечь спать, он поговорил с Джейкобом и пообещал весь день посвятить поискам Нив, но пока сказать было нечего. К. А. знал, что Нив попала в серьезную переделку, настолько серьезную, что Джейкобу стоило бы обратиться в полицию. Но впадать в панику он не торопился. Совершенно ясно, что Нив сейчас с Тимом Бликером. Он даже в мыслях не позволял себе произносить слово «пыльца» и уж тем более слово «секс», однако знал, что сестра права: если бы он увидел, чем они вдвоем занимаются, это бы ему не понравилось. Но сейчас нужно найти Нив, вернуть домой и постараться помочь ей.

Спрашивается, за каким чертом его сестра отправилась на рассвете в паршивенький бар в центре старого Портленда? Да еще и на пару с Никсом Сент-Мишелем, которого он считал своим лучшим другом. Ничего не понимающий и растерянный, он все-таки не уезжал, а сидел в машине под дверями бара, словно второсортный детектив, с телефоном в руке и с низко надвинутой бейсболкой.

– Морри.

Он произнес ее имя, и телефон автоматически набрал номер. Ожидая соединения, он почувствовал, как кровь приливает к лицу. К. А. никогда не вмешивался в дела сестры и теперь стыдился, что сидит тут, шпионя за ней. Морри бы этого не потерпела.

Звонок переключился на голосовую почту.

– Привет, это Моргана. Оставьте свое сообщение…

К. А. отклонил вызов, потом попробовал снова.

– Привет, это…

– Позвони мне сразу, как получишь это сообщение, – сказал он. – Я… просто хочу поговорить с тобой. Короче, перезвони.

Что дальше? У Никса телефона нет. Да и о чем еще спрашивать парня, кроме как о Нив? Надо идти внутрь. Та еще сцена будет, подумал К. А. Он не пересекался с Никсом со времени своего отъезда в тренировочный лагерь, а теперь ему придется посмотреть в лицо бывшему другу, зная, что тот встречался с Нив. К. А. ненавидел сцены – они слишком напоминали ему об отце, последнем человеке, на которого он хотел бы быть похож.

Но и сестра ушла туда. Может, она тоже под кайфом? К. А. знал, что ему придется забрать ее. Он надвинул бейсболку ниже, с досадой отметив, что одет совсем неподходяще для визита в питейное заведение – в мешковатые джинсы и новенькую красную толстовку с надписью «Стэнфорд», просто пацан пацаном. Никс и Моргана, зашедшие на рассвете в бар, хоть и выглядели подозрительно, но все же не очень выделялись на общем фоне. Может, он просто слишком наивен и поэтому Нив все время держала его на расстоянии?

Опустив голову и сунув руки в карманы, К. А. перешел улицу. Может, он был и не такой умный, как его старшая сестрица, но точно знал одну вещь: бар «У Денни» на рассвете – не самое подходящее для нее место.

Внутри было сумрачно, сыро и несло кислым запахом перегара – точь-в-точь как от отца по воскресеньям. Пытаясь справиться с приступами тошноты, К. А. оглядел зал, отыскивая Моргану и Никса. Бар уже почти закрывался, засидевшиеся посетители спали, а бармен принялся поднимать перевернутые стулья на столы. К. А. подошел к барной стойке.