Текст книги "Дарующая жизнь (СИ)"

Автор книги: Тамара Воронина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 33 страниц)

Маркус выбрался сам и принял шута, которого тут же подхватили двое солдат. Физиономисткой Лена была плохой, но тут и не надо было быть хорошей. Мага не любили столь явно, что даже не пытались этого скрывать. Маркус вызывал опасливое уважение, несмотря на сияющий браслет на правой руке. С шутом обращались вежливо и даже мягко, хотя и шли его убить – и убили бы, не устрой Крон представление. Бизнес, ничего личного. Особенно если учесть, что бизнес – всего-то навсего дело. Личной ненависти к шуту они не испытывали. Пожалуй, даже наоборот. Но присяга, долг, привычка выполнять приказы и не сомневаться в них взяли верх.

Маг решительно пошел вперед, грозный и пугающий в этом своем развевающемся черном плаще, и Лена не удержалась от язвительного: «Ой, страшно-то как!», вызвав смешки и у солдат. На нее они старались не смотреть. Вряд ли не замечали: трудно не замечать человека, которого конвоируешь рядом с парой арестантов. Да и помнили они, что Гвардеец называл ее Светлой.

осторожнее с кроном. он подл и коварен. гораздо умнее, чем тебе показалось. он очень сильный маг. очень. поверь мне, я видел, на что он способен.

–Тебе нельзя разговаривать, – укоризненно произнес заговоренный офицер.

– Я могу повторить вслух то, что сказал ей, – предложил шут, – и ты знаешь, что я буду честен.

Поразмыслив, офицер отказался. Поверил, что они заговора против короля не организуют, а всяких шутовских штучек и секретов, скорее всего, и знать не хотел.

– Вы можете отпустить меня. Я никуда не денусь. А идти могу сам.

Маркус осмотрел его критически и покачал головой:

– Вряд ли. Ты не забыл, что шуты не бывают героями? Вот и помни.

– Ты должен сдать шпагу, Проводник. Никто, кроме стражи, не может входить во дворец с оружием. Тебе ее вернут… если король помилует тебя.

– Веселая перспектива, – усмехнулся Маркус, снимая перевязь и передавая ее одному из солдат. – И что, король вправду гневен?

– Король в ярости, – кивнул офицер. – Поэтому я тебе не завидую, Проводник. Соблюдайте правила: вести себя тихо, не говорить, пока не спросят, быть почтительными с его величеством. И с Верховным Охранителем тоже желательно быть почтительными.

– Ты мне это говоришь? – поинтересовался шут. – Я знаю здешние правила, а Проводник вряд ли станет их соблюдать.

– Я ж не самоубийца, чтоб хамить Верховному Охранителю, – обиделся Маркус. – А о Родаге я не слышал ничего плохого, так что не имею к нему претензий.

– Он может тебя убить, а ты не имеешь претензий? – болезненно улыбнулся шут. Маркус пожал здоровым плечом.

– Он в своих правах. Я всегда готов отвечать за то, что сделал. Вчера я нарушил закон… Делиена, успокойся, я сделал это по доброй воле, перестань винить себя.

В дверях показался еще один в белой кирасе и сделал приглашающий знак. Как относится король к светлым странницам, ищущим невесть что? Видит ли их? Маги вот видят… И солдаты увидели, а может, им просто показал маг, потому что сейчас они выстроились в две шеренги вокруг них, то ли почетный караул, то ли просто караул, и топают с торжественным видом, преданно глядя в затылок идущему впереди. Шли долго, Лена совершенно потеряла всякое представление, даже на каком этаже они находятся, столько раз на пути попадались лестницы и лестнички, и нипочем не смогла бы найти обратной дороги. Маркус поддерживал ее под руку, и это казалось жутко несправедливым, потому что он был ранен и слаб, а все ее проблемы заключались только в отшибленном о жесткую скамейку седалище. Лена чувствовала, что у него болит плечо, которому досталось не только мечом, но и магией, он потерял много крови и никто не поспешил оказать ему помощь. А шут передвигал ноги уже из последних сил, Лена едва сдерживала себя, чтоб не оглянуться и не унизить его своей жалостью. А жалко было до слез, даже в носу щипало.

Наконец процессия остановилась. Лена уже изрядно устала, и даже Маркус не без усилий передвигал ноги. Интересно, он до сих пор так же хочет ей служить или уже подостыл?

Зал, скорее, можно было называть комнатой: он был сравнительно невелик и абсолютно пуст, даже гобеленов и шпалер на стенах не имелось – голая каменная кладка, от которой тянуло холодом. Должно быть, зимой здесь крайне неуютно, а никаких признаков камина не было. В центре стояли три кресла, одно пошикарнее, очевидно королевское, два попроще, и на одном сидел, закинув ногу на ногу, крайне довольный собой Крон. Что-то придумал или понятие «блеф» имеет место быть не только в мире Лены? Умнее, чем показалось Лене? Ей ровным счетом ничего не показалось. Язвительностью она отличалась всегда, только в прежней жизни редко использовала ее на полную мощность, не любила обижать людей, хотя некоторых – стоило. Обычно если ей хотелось наговорить кому-то колкостей, она продолжала диалог мысленно и, разумеется, блистала, а соперник проигрывал. Эх, вот бы и этот проиграл… Ну пусть он не может коснуться ее магией – или пока не может, кто знает, что у нее в запасе, но так заметно, что он не прочь одновременно с шутом удавить и Ищущую, что опасений это не может не вызывать. Лену никто никогда удавить не хотел, разве в ее собственном стиле – мысленно и отойдя от нее на приличное расстояние, но все это было несерьезно. Дали б ей возможность язвить в глаза, она бы ей не воспользовалась, равно как и дали б потенциальному недоброжелателю ее удавить, он бы не стал. Другой мир, другие правила, а расслабиться хочется всякому. Человек вправе давать волю своей фантазии в любом направлении, особенно если на практике эта фантазия никак не реализуется. Лучше уж повоображать, как ты рвешь бороду на начальнике или размазываешь по стенке наглеца, чем сотворить это на самом деле. Лучше пострелять монстров в компьютере, чем взять двустволку и выйти на улицы города. А здесь, похоже, несколько иные привычки. Маркус без шпаги чувствует себя явно неуютно, левая рука ищет эфес, и недовольства он не скрывает. Он подчинился: нельзя так нельзя, но оружие давно стало его частью, лезвие – продолжение его руки. Он знает, что не применит оружие против короля и Охранителя, но откуда это знать остальным? Маг улыбается злорадно и явно предчувствует свою победу. Если верить Проводнику, Лене по большому счету ничего не угрожает – лично, но как она будет жить, если удавят шута и осудят Маркуса? и на что осудят Маркуса? Если их убьют, победа останется за Кроном. Что такого знает о Кроне шут и почему он не произносил вслух эту правду, раз он не может ее не говорить? Эта правда настолько страшна или опасна, если ее озвучить? И кроме шута о ней не знает никто? Но разве не проще было Крону дать гвардейцу возможность затянуть петлю или самолично это сделать, или убить его магией, или оторвать голову – вон ручищи какие, с него ведь станется… Нет, ему захотелось помучить, унизить, захотелось, чтобы шут стоял на коленях перед ним, Кроном, чтобы перед ним склонил голову и у него просил милости – милости быстрой смерти…

ты могла остаться. поверь, я бы понял. и тем более понял бы проводник.

–Не разговаривать! – рявкнул Крон, опередив куда более корректного Гвардейца. Шут устало пожал плечами:

– Разве моя вина, что ты не умеешь слышать?

Могла бы. Но я не захотела.

ты не спасешь меня. но, может быть, тебе удастся спасти проводника. а-а…

Лена пошатнулась, потому что ее ударило болью шута, потемнело в глазах, закружилась голова. Это длилось не дольше секунды, но Лене хватило и этой секунды, если бы не Маркус, она попросту не удержалась бы на ногах.

– Не применять магию в королевских апартаментах! – еще выразительнее и с куда большим удовольствием рявкнул офицер на Крона, а солдаты с неменьшим удовольствием вытащили коротенькие жезлы и направили их в его сторону. Ага, наверное, эта фигня гасит магию или обращает ее против самого мага… вот бы здорово…

– Тогда сами пресекайте нарушения, – ворчливо предложил тот. – Вы не рветесь исполнять свои обязанности, приходится мне вас заменять. И будь уверен, гвардеец, король узнает о твоем ненадлежащем рвении.

Вот одна из причин, по которым его не любят: слово «гвардеец» он произносит с маленькой буквы. И «проводник» – тоже. Но вот Ищущая – с большой, и это надо учитывать. Чтит. Или опасается. Господи, знал бы он, какая она ищущая…

Шут мелко и часто дышал, лицо покрывали мелкие капельки пота, волосы слиплись на лбу, из носа шла кровь. И рубашка была сплошь в крови, как вчера. Крон заставил его раны открыться? ну сволочь, глаза бы тебе выцарапать. Лена свирепо глянула в сторону мага, и он это почувствовал, слегка поерзал в кресле, делая вид, что ему сидеть неудобно.

Король заставлял себя ждать, как и полагалось королю. Занятой же человек, государственные дела решает, вот сейчас рассмотрит пару жалоб, подпишет десяток приговоров и помилований, разберется с нерадивым кастеляном, задумчиво постоит над картой: не угрожают ли со стороны Томска дикие северные варвары… Интересно, в каком месте Новосибирска расположен дворец? Ехали не более получаса, но это Лене ни о чем не говорило, потому что она и расстояние, пройденное машиной, никогда не смогла бы определить, а уж в каретах и вовсе никогда не ездила. Не Оперный, потому что полчаса до него можно ехать только через площадь Калинина даже в карете. Не Дом Ленина – тоже оригинальное изобретение местных властей: когда вождь умер, везде давали его имя улицам, пароходам и городам, но вот дома его имени нигде не было. Потом какие только учреждения в нем не располагались! На памяти Лены там очень долго был ТЮЗ, а когда построили новый, симпатичный кораблик, вернули прежнее название, и даже сейчас, когда дети уже понятия не имеют, что такой Ленин, дом носит его имя, хотя меценатом он вроде не был, а в доме то концерты проводились, то еще какие-то художественные мероприятия. Может, вокзал? или облисполком? С достопримечательностями в ее городе было туго.

Думалось о всякой ерунде. Например, отмываясь в тазике по частям, Лена снимала платье и с удивлением обнаружила, что из всего белья на ней только обычные белые трусики типа мужских, только покороче и пококетливее, ладно хоть не панталоны с кружевцами, зато бюстгальтера не было вовсе, однако платье было скроено так, что грудь выглядела едва ли не лучше, чем в самом удачном в ее жизни итальянском лифчике, который Лена носила до тех пор, пока он тихо на ней не истлел. А уж без бюстгальтера она позволяла себе ходить только дома: увы, фигура ее не отличалась совершенством даже в юности. Жаль, таких платьев она никогда раньше не носила.

Шут обессилено прислонился к стене и закрыл глаза. Маркус подумал и последовал его примеру. Лена не стала. Представила себе, как появляется король и видит сногсшибательное зрелище – трое государственных преступников спят стоя у королевской стеночки. Может и осерчать. Откуда у них силы? Лена полагала, что только в кино израненный и измученный герой бодро носится по крышам в погоне за маньяком или инопланетянином, в жизни же, человек с разрубленным плечом или исполосованным торсом должны быть на грани потери сознания. Она погладила шута по руке, прикоснулась к Маркусу. Если шуту кажется, что она дает им силы, так пожалуйста, сколько угодно, лишь бы облегчить им боль.

А какой, интересно, король? Невысокий толстячок, как в мультике «Бременские музыканты», «Обыкновенном чуде» и прочих милых сердцу сказках для детей и взрослых, надменный и важный вроде какого-нибудь из Людовиков, или величественный старик с холодными глазами?

Глаза и правда были холодные, а больше – ничего королевского. Молодой, не старше шута, и симпатичный блондин с серьезным до суровости лицом стремительно вошел, почти ворвался в комнату – маг едва успел вскочить и поклониться – и сел в роскошное кресло. Следом за ним заметно медленнее, но тоже не черепашьим шагом, зашел второй, возраста Маркуса, такой незаметный и неброский, что Лена сразу признала в нем Верховного Охранителя.

– Ну, – отрывисто бросил король, – что ты хотел мне сказать, шут?

– Я больше не шут, мой король, – с усилием отрываясь от стены, произнес шут.

– Не в должности, это да, – согласился сюзерен. – Но шут – это пожизненно. Тебе недолго осталось. – Он вдруг вскочил и сделал несколько шагов. Правду говорил Гвардеец: Родаг черт его знает какой по счету был в ярости. – Ты хоть понимаешь, что ты натворил? Ты оставил корону без истины в такое трудное время!

– Время всегда трудное, мой король, – возразил шут. – Может быть, тебе пора искать истину самому.

– Я думал, ты мне друг! – выкрикнул король. Глаза у него были ярко-ярко-голубые. Он не смотрел на Маркуса и не замечал Лены, не обращал внимания ни на мага, ни на шефа безопасности. Крон торжествовал, а Охранитель вел себя, как и положено в его должности – все видел, все слышал и никак не показывал своего отношения к происходящему.

– У короля не бывает друзей, – с горечью ответил Рош, – и не надо иметь шута, чтобы постичь эту истину.

Родаг, наплевав на свое королевское достоинство, подбежал только для того, чтобы влепить шуту звонкую пощечину. Крон злорадно улыбнулся. Шут упал бы, не поддержи его один из солдат. Перед королем нельзя падать, этикет не позволяет. Тебя по морде бьют, а ты стой и подставляй правую…

Голубой взгляд сфокусировался на крови, которой было перепачкано лицо шута. И королевская длань тоже. Окровавленная рубашка его не заинтересовала – ах да, он же не знал о магической мази Проводника, решил, что кровь так и идет со вчерашнего дня. Может, он дурак? Ни одному человеку такого кровотечения не пережить.

– Он сопротивлялся?

– Да, мой король, – поклонился Гвардеец, – но вся это кровь не боевая. Ранен только Проводник. Крон пытал их обоих.

Нет, король еще не был в ярости, когда бил по физиономии того, в ком хотел видеть друга, это он еще слегка сердился. Даже не гневался. Лицо стало ледяной маской, когда он повернулся к Гвардейцу.

– Пытал? С какой целью?

– Чтобы причинить боль. Увидев его, шут сдался, мой король. Он встал на колени и склонил голову. Он принял твою волю.

– Почему? – взглянул на шута Родаг.

– Я хочу жить, но не ценой жизни десяти человек, – объяснил тот не без удивления – что, мол, тут такого сложного, неужели и для такой незатейливой правды нужен шут.

– Зачем ты пытал его, Крон?

– Разве он не приговорен к смерти, мой король? – удивился маг. – Так какая разница, отчего он умрет.

– В моей стране пытки без моего разрешения или приговора суда запрещены, – отрезал Родаг.

– Так дай мне разрешение, мой король. Твой шут опозорил тебя, Проводник нарушил твою волю. Гвардеец еще не сказал, что они убили двух твоих солдат.

– А скольких убил бы ты своей магией? – спросил шут и получил еще одну пощечину. Скор на руку местный босс. Вот отходчив ли? И было ли это системой раньше? Судя по тому, что шут не удивлен, было… Или у короля есть право карать даже за правду?

Король изволил обратить внимание на Маркуса, и тот склонился в почтительном, хотя и кривоватом поклоне. Маркус из горских Гаратов.

– Тебя будут судить, Проводник. И поверь, участь твоя крайне незавидна. Нельзя оставлять человека, учинившего такое…

– На свободе или в живых? – иронично уточнил Маркус, но его по морде Родаг бить не стал, очевидно, такой чести он удостаивал только друзей. Несколько секунд он изучал лицо Маркуса, и голубые глаза темнели от сдерживаемой ярости. На Крона бы свою ярость обращал – или страшно, волшебник все-таки. Чародей. Еще зафигачит какой-нибудь молнией.

– Пощади его, мой король, – очень тихо проговорил шут, опускаясь на колени и склоняя голову. – Я, твой шут, прошу тебя об этой последней милости. Если ты хочешь повторить публичную казнь, я принимаю твою волю, и если на то будет твоя воля, я не повторю этой формулы у креста.

– Почему ты просишь за него? Ты готов умереть за него, а он молчит! Ты не хочешь жить, Проводник?

– Хочу, – пожал плечами Маркус. – Только не имею привычки просить, ты уж прости, мой король. Я слишком стар для того, чтобы меняться. Ты хочешь увидеть меня на коленях? Для этого мало пригрозить мне судом и казнью.

– Пощади его, Родаг, – почти беззвучно повторил шут, – и я согласен на все.

– Мне не требуется твоего согласия, шут! – рассвирепел король. – Гвардеец! Исполни приговор.

Удавка снова захлестнула шею шута, он вскинул голову, невольно хватаясь за горло. Маркус сочувственно покачал головой.

– Погоди, мой король. Подари ему еще пять минут жизни. Позволь мне сказать правду вместо него.

По знаку короля Гвардеец опустил руки, ослабляя петлю, но не убирая ее, и если бы убрал, шут уж точно непочтительно свалился бы на пол.

– Что тебя сердит больше – его вина, за которую ты поставил его к кресту, или то, что он захотел жить свободным и не униженным и пошел со мной?

– То и другое, – пожал плечами король. – Ты чужой здесь, Проводник, ты даже не можешь понять, насколько мне сейчас нужен шут. А ему, видишь ли, надоело. Ты знаешь, чтоон сделал?

– Я знаю, что он сделал, а делать ему не положено.

– Ты думаешь, он не сдержался?

– Нет, я думаю, он сделал это сознательно… что бы он ни сделал. Может быть, он устал говорить правду. Может быть, он слишком молод, чтобы быть шутом. Может быть, он просто устал. Может быть, решил, что ты уже сам можешь понимать, где правда, где ложь.

– А ты думаешь, я не устал? Или я не молод для роли короля? Есть интересы, которые выше личных, – интересы государства.

– Я не знал, что шут так важен для государства.

– Напрасно иронизируешь, Проводник, – подал голос Охранитель. – Ты позволишь мне сказать, мой король? Шут действительно важен для государства. Я уж и не говорю о том, что остаться без шута – очень плохая примета. А не приговорить его король не мог. У шута всего одна обязанность – говорить правду. У шута нет никаких прав. Он знал, на что идет. Он мог просить о милости, но не захотел – или ему помешал ты. – Ему помешала я, подумала Лена. И сейчас его просто удавят, а я ничего не смогу делать. Король категоричен и, как ему ни жаль, не отступится от своего решения, на радость Крону. – Как оставить его в живых, если он выставил на посмешище своего короля? И как оставить в живых тебя, если ты ему поспособствовал? Пусть Карис и продержал иллюзию до конца, пусть толпа увидела его на коленях, но мы-то знаем! То, что знают трое, скоро узнает все королевство. А если он будет разгуливать по улицам…

В дверь вошла женщина, совсем еще молодая, лет двадцати пяти, холодно-некрасивая и потрясающе неприятная. Как он ухитрился не просто лечь с ней в постель, но еще и выполнить то, для чего лег? Она отталкивала. И аура у нее, наверное, черная. Вокруг нее метра на два распространялся холод, вон даже Крон едва заметно поежился. Вряд ли Родаг женился на ней по любви – это любить невозможно. С этим в одной-то комнате находиться неприятно, а уж в одной постели лежать… Интересно, если ли у короля наследник? Хватает ли ему мужества выполнять свой супружеский долг и зол ли он на шута за то, что был заменен в постели?

– Он еще жив? Почему он еще жив, Родаг?

Король кивнул гвардейцу.

прощай, лена…

–А если он не будет разгуливать по улицам? – спросил Маркус. – Если я уведу его в другой мир, где его уж явно никто не знает? Ты считал его своим другом, мой король, так покажи ему, что это такое – быть другом. Отпусти его со мной. Потом, если хочешь, я вернусь и пойду под суд. Или встану перед тобой на колени.

– Ты и так пойдешь под суд, – небрежно бросила королева, – и будешь стоять на коленях. Гвардеец, в чем дело? Почему приговоренный еще жив? Ты хочешь отвечать за неисполнение королевского приказа?

– Остановись, король Родаг. Выслушай меня.

Вот сейчас все дружно и одновременно увидели Лену. Увидели, но не Увидели, как здесь принято выражаться. Никаких тебе Странниц и Светлых. Просто заурядная немолодая женщина в черном платье. Королева критически осмотрела Лену и сморщила носик, Охранитель склонил голову набок, а король холодно-вежливо спросил:

– Кто ты, уважаемая, и почему я должен тебя слушать?

– Потому что тебе больше может не представиться случай услышать Светлую.

Охранитель вздрогнул, а в глазах короля появилось недоверие. Он оглянулся на Крона, ища подтверждения, и тот крайне неохотно кивнул. А если нет, как бы я доказывала, что я и правда Светлая? Особенно если учесть, что я понятия не имею, что это означает.

– Ты веришь этой старухе? – вульгарно скривилась королева.

– Не корчи рожи, – огрызнулась Лена, – а то так и застынешь.

Наградой ей был панический ужас на лице королевы и плохо скрытая усмешка Охранителя. Король сделал приглашающий жест. Лена прошла мимо Крона и села в его кресло. Очень хотелось показать ему язык, но серьезности момента это никак не соответствовало. А ничего более серьезного в жизни Лены еще не было. Самая страшная проблема, которую ей доводилось решать, была смешной мелочью. Никогда от ее слов ничего не зависело, даже если она была права. Что ж делать, часто их воспринимали как сотрясение воздуха, хотя порой потом говорили: надо же, а Ленка-то не ошиблась… Сейчас от того, что она скажет – и как она скажет – зависит не много не мало, а жизнь двух людей. Двух очень дорогих ей людей. Которые ей поверили и пошли за ней. Зачем пошли, болваны! Бросил бы ее Маркус там, на площади, она одна ни за что бы не пошла спасать шута от публичной казни… чтоб привести его к казни тайной и не условной. Он бы или покаялся там, на эшафоте, или умер бы, а она бы это видела – и от страха, наверное, оказалась бы опять на Красном проспекте и уж точно ни за что не вернулась бы… Дура. Набитая опилками. Старыми и гнилыми.

Король подождал, пока она сядет, и опустился в свое кресло, не пригласив сесть жену. А Маркус говорил, что здесь джентльменство почти гипертрофировано. Правда, когда она села сама, отстранив Охранителя, Родаг не реагировал. Он вообще на нее почти не реагировал. Понятно. Брак заключен вместе с соответствующим договором, а остальное уже не суть важно. Сто раз читала в книжках. И вообще, негоже лилиям прясть, то есть бабам вмешиваться в дела государственные.

– Для чего они нужны тебе, Светлая?

– Они мои друзья, король Родаг, и я надеюсь, что ты понимаешь смысл этого слова.

– Друзья… Я завидую тебе, Светлая. Я тоже считал, что он мне друг. Однако он меня предал. Предавший раз непременно повторит это.

– Ты знаешь, почему он это сделал?

– Какая разница? Причины не всегда важны. Даже самое благое намерение может привести к плачевному результату. Крон, сделай так, чтобы охрана нас не слышала. Ты не хуже меня знаешь, что человека судят по делам, а не по помыслам.

– Он заслужил смерти?

– Заслужил, – кивнул Родаг, – и поверь мне, Светлая, это для меня гораздо больнее, чем ты думаешь. Проводника будут судить, и итога я предсказать не могу, вовсе необязательно он будет казнен или даже заключен в Башню. Возможно, что суд ограничится только изгнанием, а уж это Проводник не сочтет чрезмерной карой.

– Ты говоришь это для меня, для него или для шута?

Король помолчал и все же признался:

– Для шута. Я не хочу, чтобы он умер с мыслью, что уведет за собой друга. Прости, Светлая, но шут должен умереть.

– Чтобы утолить твой гнев? Или желание твоей королевы? Или амбиции твоего боевого мага, готового сжечь десяток твоих же солдат ради личной мести?

Король покачал головой. Голубые глаза потеплели и потемнели.

– Что бы он ни говорил, мы были друзьями, Светлая. Мне больно терять друга. Единственного. Первого в моей жизни и уже последнего. Я не людоед. Я всего лишь король. Спроси его, и он подтвердит, что я способен сам находить истину. Уже способен. Он помог мне научиться. Но разве дело во мне, Светлая?

– Тогда зачем? – воскликнула Лена. Шут поднял голову и отчетливо, хотя и хрипло, проговорил:

– Прости меня, Родаг. Если можешь. Я принимаю твое решение.

– Тогда скажи ей, почему ты должен умереть! Скажи правду – в последний раз!

– Скажи, – подбодрил наглый Маркус, – раз у короля язык не поворачивается.

Король кивнул Крону, и Маркус получил еще один магический удар, да такой силы, что просто рухнул на четвереньки. Лена вздрогнула. Глаза выцарапать, яйца оторвать, на сковородке поджарить и заставить съесть. Родаг болезненно сморщился.

– Не делай вид, что ты меня не понял, маг. Я велел тебе заткнуть его, а не поставить на колени. Или ты тоже хочешь суда?

– За то, что я не понял твоего приказа?

– За то, что ты без приказа применил пытки! – отрезал король. – Так что молчи и помни, что для короля нет ни мага, ни шута, есть только подданные. Говори, шут! Говори, если у тебя повернется язык.

– Ты знаешь, что у меня не получится промолчать, – неловко усмехнулся шут. – Я должен умереть, Светлая, это правда. Это правда.Ни у кого не может даже мысли возникнуть о том, чтобы нарушить волю короля. Три дня назад Крон не вел бы себя так, как сегодня. И пример ему подал я. Но если Крон увидит мою смерть, он поймет, что может кончить так же, на коленях и с удавкой на шее, и никакая магия его не спасет… Прости меня, Светлая, ты этого не знала. Я не хочу умирать, и я не смирился: я принял волю короля. И это тоже правда.Я не могу лгать. Не умею, даже если мне очень хочется. Послушай меня и ты, Родаг. Ты хороший король. Мудрый, решительный и не жестокий. Не вини себя. Ты принял верное решение. А я просто оттянул неизбежность. Прими последний совет: берегись Крона, потому что он чернокнижник. Это не запрещено Верховными Магами, я знаю, но поверь мне, твой боевой маг опасен для твоего королевства. Не для тебя лично. Не смотри на меня так, Крон, ты тоже знаешь, что я прав. Прости меня, мой король.

– Казнь в назидание? – ужаснулась Лена.

– Да, Светлая, – кивнул король. – Королева может жаждать мести, маг может жаждать удовлетворения амбиций, но не я.

Он порывисто встал и подошел к шуту. Тот смотрел на него снизу вверх, измученный, окровавленный, но вовсе не сломленный, готовый принять смерть по необходимости, и что бы они ни говорили все, никто в этом не виноват, кроме Лены.

– Прости меня, мой друг, – с болью проговорил король. – Я не могу иначе.

– Я знаю, мой король.

– Прощай.

Шут не смотрел на нее. Не говорил с ней. Натянулась петля, бледное лицо побагровело… и долго копившиеся слезы прорвались. Лена разревелась так, что Охранитель торопливо подбежал в ней и начал совать ей под нос резко пахнущий флакончик, Крон, забыл о своем имидже, засуетился рядом, рванулся к ней Маркус – и упал, скрученный неведомой силой, вскочила со своего кресла королева и замер король Родаг. Лена видела это не глазами, как-то иначе, может, просто разыгралось воображение. Она рыдала, отталкивая руки Охранителя, закрывая ладонями лицо, рыдала, не понимая, кто она и где она, зная только одно: из-за нее сейчас гаснет ироничный взгляд в крапинку и исчезает чутошная улыбка. Никто не виноват в этом, кроме нее, никакая государственная необходимость ни при чем, никакая месть, никакое назидание, виновата только она, дурная баба Ленка Карелина с ее души прекрасными порывами и абсолютным непониманием окружающего мира, неспособная просчитать последствия своих действий даже на полчаса вперед и забывшая, что благими намерениями вымощена дорога в ад… В ад, куда она только что отпустила Роша Винора.