Текст книги "Девочка из прошлого (СИ)"

Автор книги: Тала Тоцка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

Глава 15

Арина

– Это кошечка. Как кошечка говорит? – показываю Кате в книге картинку. Дочка смотрит на меня и хитро улыбается.

– Мяу! – отвечает и хлопает в ладоши. Показывает на себя пальчиком. – Кэтти. Кэт.

Ее черные глазки блестят, и я не могу удержаться. Обнимаю ее, тискаю, целую.

– Да, ты тоже кошечка. Мой маленький котенок. Где у котенка ушки?

Катюша закрывает ладошками уши и смеется.

– Где ушки? Куда они спрятались? Давай поищем!

Я щекочу дочку, она заливается громким смехом. Мама выглядывает из окна и улыбается, глядя на нас. А я чувствую себя самой счастливой.

Я так люблю своего ребенка, что готова проводить с ней время сутки напролет. Но в последнее время у нас все реже это получается. И Винченцо верит, что я по собственной воле соглашусь ещё больше его урезать?

Мы вернулись на Бали, и мне кажется, что я видела сон. Мне все приснилось – Демид, переговоры, контракт. Соня и Майя Айдаровы. Снова Демид. Все время, везде Демид....

– Ма-а, ма-ама, мам, – Катюшка берет меня за лицо и поворачивает к себе. Показывает на калитку, на себя и просяще хлопает глазками.

Черными, жгучими глазами своего отца. Она может быть похожа на деда, на всех своих сестер и братьев, но глаза и улыбка у неё Демида. Может поэтому я способна часами наблюдать за своим ребенком? Просто сидеть и на неё смотреть...

Ловлю малышку за ладошки, притягиваю к себе.

– Скажи словами, Катюня. Скажи мне, что ты хочешь?

Она моргает, виновато щурится, но не говорит. И меня накрывает волной раскаяния.

Это моя вина. Все случилось исключительно по моей вине. Я не должна была так реагировать на Демида, я обязана была думать в первую очередь о ребенке.

Нельзя было позволять его словам так глубоко себя ранить. Мне следовало защищаться, заковать сердце в броню и защитить свою малышку.

Теперь мне все врачи в один голос твердят, чтобы я не разрешала ей использовать жесты, вынуждала говорить. Иначе она привыкнет и приспособиться. Она уже приспособилась.

Но я не могу. Мне каждый раз ее жалко до слез, особенно видя, какое отчаяние мелькает на маленьком личике, когда я прошу выразить свое желание словами.

И каждый раз я сдаюсь. Мне становится абсолютно все равно, как малышка выражает свою просьбу. Пусть делает так, как ей удобнее, я всегда ее пойму.

Наклоняюсь к дочке так, чтобы быть с ней на одном уровне.

– Ты хочешь на улицу? Хочешь, чтобы мы вышли погулять?

Дочка радостно кивает, протягиваю ей руку.

– Пойдем. Ты иди, возьми игрушки, которые хочешь взять с собой.

Катя бежит в дом, а я достаю телефон.

Нас охраняют «невидимки» Винченцо. Все построено и организовано так, чтобы присутствие охраны не мешало и не пугало ребенка. Если мы собираемся выйти на прогулку, я обязательно должна предупредить охрану. И выходить за ворота только после их разрешения.

Отмашку получаю быстро, мы с дочкой выходим на прогулку. Охранников не видно, но я уже научилась вычислять их в толпе отдыхающих и иногда даже среди местных.

– Ма-а-а-а, – набегавшись, Катя тянет ручки и показывает на большую подвесную качель. Она любит, чтобы мы катались на ней вдвоем.

Подхватываю дочку, сажусь на качель. Она обнимает меня за шею, я начинаю медленно раскачиваться. Катя засыпает почти мгновенно, и я продолжаю качаться, держа ее на руках.

Звонок Винченцо не будит мою девочку, она лишь сонно хмурится.

– Я слушаю, – быстро отвечаю на звонок. Интересно, Феликс уже был у него или ещё не дошел? Они поговорили?

– Почему мой сын не хочет на тебе жениться? – вопрос в обычной для Винченцо манере звучит резко и без излишних прелюдий.

Значит, дошел.

Я ожидала чего-то подобного, поэтому отвечаю практически сразу:

– Он не только на мне жениться не хочет. Он не хочет жениться в принципе.

Я могла бы добавить, потому что у него разбито сердце, но очень сильно сомневаюсь, что для Винченцо это уважительная причина. И если сын не посчитал нужным ему рассказать, то я тем более не стану этого делать.

– Я понял, – мужчина явно разозлен, но он никогда не станет это демонстрировать без особой необходимости.

Феликс слишком хорошо знает своего отца. Когда я спросила, как он отреагирует на наш отказ, он лишь пожал плечами.

– Придумает какой-то пряник, чтобы нас заманить. Он наконец-то понял, что угрозами от меня ничего не добьется. Но мне пришлось для этого попахать.

– Госпожа Покровская, нам лучше вернуться, – слышится рядом голос одного из моих «невидимок». Внутренне вздрагиваю, но внешне не подаю виду.

Никто не виноват, что я до сих пор не могу привыкнуть. А как тут привыкнешь, когда они материализуются практически из воздуха?

Киваю и делаю усилие чтобы встать с качели.

– Давайте я, – предлагает охранник, и я с некоторым сожалением передаю ему дочку.

Мы так и идем до самого дома втроем. И я всю дорогу стараюсь не думать, как выглядели бы наши прогулки, если бы мы хоть раз вышли гулять втроём.

Я, Катя и Демид.

Глава 15-1

Демид

– А это наш самый первый выпуск, хотите посмотреть, мистер Ольшанский? – директриса школы, миссис Флоренс сама любезность. И даже то, что она произносит мое имя на американский манер, не портит впечатление.

Хотя поначалу прием мне был оказан не слишком теплый. Миссис Флоренс заявила, что не дает информации по своим воспитанницам и с горделивым видом собралась уходить.

Хорошо, я подстраховался и ещё до поездки задействовал свою «крышу». Он связался с британскими коллегами и попросил помочь решить мой вопрос.

По прилету в Лондон мне выдали телефон и предупредили, чтобы звонил только в случае необходимости. Это был как раз тот случай, и я позвонил.

Хорошо поставленный голос попросил дать трубку миссис Флоренс, что он сказал ей, не знаю, но она вот уже скоро час как пытается мне способствовать. Даже чай предложила. И разговор идет не в пример живее и содержательнее.

– Меня интересует вот эта женщина, – выкладываю перед Флоренс фотографии по одной, будто мы с ней в карты играем, и я на раздаче. – Это другие фото с мероприятия, чтобы вам легче было ориентироваться.

– А что тут ориентироваться? – миссис Флоренс поправляет очки и подносит фото ближе к глазам. – Я прекрасно помню, что это за праздник. Рождественский благотворительный бал. Мы такой проводим каждый год вместе с Рождественской ярмаркой.

Она тянется к альбому на стеллаже, и я еле сдерживаюсь, чтобы не выхватить его из ее рук. Как же все медленно, боги, где набраться этой выдержки...

– Давайте помогу, – альбом все же оказывается у меня в руках. На обложке наклейка, на которой написан год и мероприятие.

Рождественский благотворительный бал. Открываю альбом, руки при этом предательски подрагивают.

Хоть бы Флоренс не увидела, решит ещё, что я неврастеник. Или алкаш.

Переворачиваю страницу за страницей. Ноль. Ничего. Неужели я зря приехал...

Взгляд спотыкается и задерживается на фото, где крупным планом снята девочка-подросток. Девочка как девочка. Зализанные волосы, собранные на затылке в гульку. На ней белое платье, расшитое снежинками, на ее фоне девочки в таких же платьях.

И меня бьет в самое сердце.

Арина. Она тоже принимает участие в благотворительной вечеринке.

Почему я так удивляюсь, если она же тоже закончила эту школу?

– Это Ариночка, – Флоренс заглядывает через мое плечо и вздыхает, – Какое дите было! Послушная, покладистая, ее все учителя обожали. Но абсолютно не приспособленная для жизни в пансионе.

– Это как? – говорю лишь бы сказать, лишь бы она не замолкала.

– Вот так, – разводит руками директриса, – есть такие дети. Им ни под каким видом нельзя жить вне дома, вне семьи. Конечно, их родители хотят для них самого лучшего, потому и приводят их к нам. И многие прекрасно себя чувствуют и адаптируются, но такие как Арина...

Флоренс качает головой.

– Я.... я знаю, – выходит хрипло и не с первого раза, – ее отец был моим другом. И саму Арину... тоже....

Женщина пожимает плечами, давая понять, что эта информация никак не относится к тому, что она говорит. И продолжает.

– Арина очень тосковала по отцу. Он ее навещал, но редко. А она ждала. Я часто видела, как она стоит у окна и смотрит. Девочки играют, носятся, а она смотрит. Подхожу, спрашиваю, детка, чего ты тут стоишь? Иди поиграй! А она мне, не могу, миссис Флоренс, я папу жду. Вдруг он приедет, а я не увижу?

Она снова вздыхает и замолкает. Сцепляю пальцы перед собой.

– Вы Глебу... ее отцу это рассказывали?

Флоренс горестно качает головой.

– А толку? Каждый раз говорила, как он приезжал. Но если вы его знали, то не мне вам рассказывать. Хоть бы мама девочки приехала, так нет. Я ее ни разу не видела. Господин Покровский говорил, что она пьет....

Переворачиваю лист за листом. Здесь много разных Арин. Я и не знал, что она такая смешная была в детстве. И серьёзная.

Почему я ни разу не смотрел с ней вместе фотки? У неё же наверняка тоже есть такой альбом, а то и не один. Но меня тогда интересовало совсем другие вещи.

Я весь альбом просмотрел, даже Глеба увидел молодого. Выпросил разрешение сделать оцифровку фоток. А у самого из головы не шли Глеб с Ариной.

Сколько раз он отменял поездку в пансион ради того, чтобы повезти на моря очередную блядь. Или посиделок в кабаке со мной. Знал, что его дочка ждет, и забивал...

– А насчет этого фото что скажете? – тасую на столе фотографии и пододвигаю к директрисе свою женщину из супермаркета.

– Нет, эту я точно не знаю, – мотает головой Флоренс, причем так, что из прически начинают сыпаться шпильки. – И я кажется говорила, что бал у нас благотворительный, господин Ольшанский. Сюда может прийти любой желающий. Если бы эта женщина сюда приходила, я бы запомнила, поверьте.

Прощаюсь, сую упакованный альбом под мышку и иду на выход. Пусть Крис и Лиза совсем мелкие были, но Арине было уже тринадцать. Она должна была помнить.

В Лондоне мне больше определенно нечего делать, и этим же вечером я вылетаю на Бали.

Глава 16

Арина

Феликс исчез.

Он не отвечает на сообщения в мессенджере. Он там вообще не появлялся с позавчерашнего вечера.

Обычно мы созваниваемся по необходимости, это может быть далеко не каждый день. Но сообщениями обмениваемся регулярно. А сейчас последним висит его «Ок» со смайликом, который он мне прислал день назад.

Проходит день, Феликса так и нет на связи. Звоню в офис и выясняю, что он связывался с директорами и даже провел совещание дистанционно. Но на связь выходил сам, и куда он делся, из наших никто не знает.

Это так не похоже на моего приятеля, что я начинаю волноваться. Мое состояние передается дочке, она капризничает, отказывается гулять, хнычет. Мы с мамой даже отводим её к врачу, чтобы убедиться, что ребёнок здоров.

На третьи сутки, когда я на грани того, чтобы звонить Винченцо, Феликс объявляется сам.

– Я тебя убью, – говорю трубке, чувствуя сумасшедшее облегчение, – где ты был?

– Убьешь, потом, – отвечает трубка, – надо встретиться, Ари. Есть разговор. Срочный.

От его тона тревожность возвращается с утроенной силой. Но по опыту знаю, что расспрашивать бесполезно – пока Феликс сам не начнет рассказывать, выпытать у него что-то просто нереально.

– Давай сначала поедим, я голодный как зверь, – говорит он вместо приветствия. И через секунду добавляет: – И выпьем.

– Давай, – отвечаю, вглядываясь в его лицо, пытаясь разглядеть там хоть что-то, что поможет разгадать причину его напряженного состояния.

Он взвинчен, это очевидно. Сосредоточен и явно чем-то обеспокоен. Как будто похудел.

– Что, херово выгляжу? – считывает моментально.

– Не лучшим образом, – не вижу смысла врать. – Что-то случилось, Фел?

– Случилось, Ари, – он делает большой глоток виски и с громким стуком возвращает его на стол. Поднимает глаза, и мне хочется отшатнуться, столько там боли. – Отец болен.

Растерянно комкаю салфетку. Ясно, что речь идет не о простом заболевании. С таким мертвым лицом не сообщают о простуде или ангине.

Я как никто его понимаю, но даже приблизительно не представляю, какие можно подобрать слова, чтобы утешить. И как вообще можно утешить в такой ситуации.

– Фел, это?... – спрашиваю тихо и не договариваю. Не хватает духу.

Он хмуро кивает.

– Да. Неоперабельный. Четвертая стадия. И это тайна, никто из его капореджиме не в курсе.

– Но тебе же он сказал?

Феликс качает головой.

– Нет. Он и мне не говорил. Я случайно увидел как он принимает лекарства, прижал его, и ему пришлось признаться.

Феликс старается казаться равнодушным, но я отчетливо вижу, насколько его выбивает. Отец, для которого младший внебрачный сын всегда был запасным, все равно ему дорог.

– Он поэтому тебя брал измором? – спрашиваю тихо. Феликс отрешенно кивает.

– И тебя. Я был уверен, он говорит о далеких перспективах. А отец просто знал, что ему осталось недолго. Потому и форсировал события.

Мне сложно представить железного, несгибаемого Винченцо умирающим. Сложно и невозможно. Но больше всего мне жаль Феликса.

– Я спросил отца, почему не признался, – негромко говорит он, глядя в одну точку. – Он сказал, что не хотел на меня давить. Хотел, чтобы я принял решение самостоятельно.

– И что ты теперь собираешься делать? – спрашиваю друга.

– Честно? Не знаю, – сейчас Феликс выглядит не столько растерянным, сколько дезориентированным. Как будто из него извлекли панель управления, и теперь он не имеет ни малейшего понятия что со всем этим делать. – Мне он всегда казался неизменной величиной. Абсолютной. Которую не сдвинуть с места. А он....

– Феликс, – решаюсь задать вопрос, который мучает нас обоих, – так кто же будет вместо него? Кто станет преемником?

– Не знаю. Кто-то из капореджиме. Все договоренности будут соблюдаться, если ты пожелаешь их продлить. Как и со всеми остальными.

В договоре есть такой пункт, поэтому я правда не переживаю.

– Знаю. Я не об этом.

Но он не отвечает. Отворачивается и смотрит вдаль, туда где начинает темнеть небо. А меня захлестывают воспоминания почти четырехлетней давности, когда не стало папы. И четкое осознание того, что я выжила только потому, что рядом был Демид.

Кончиками пальцев касаюсь его руки.

– Тебе будет трудно, Фел. Больно и невыносимо. Просто помни, что я рядом.

Он наклоняется и на миг утыкается в мои пальцы лбом.

– Спасибо, Ари.

***

Мам и отчим ушли в гости к друзьям и взяли с собой Катю, а я осталась сидеть на просторной террасе за столом с ноутбуком.

Только что закончилась лекция, нужно сделать задание и отправить на проверку преподавателю. Затем связаться с техническим отделом и выяснить, были ли устранены неполадки с одним из серверов майнинг фермы. Феликс попросил.

С самого утра не покидает тревожное ощущение. Возможно, это связано со вчерашним разговором с Феликсом. Возможно, последствия сна, в котором полночи Демид пытался убить Винченцо.

Не знаю, почему именно он, но хорошо помню страх, который мне снился. Я боялась не за Винченцо, а за Демида, мне хотелось остановить его, объяснить, что не надо его убивать, он и так умирает. А так Феликсу придется мстить или посадить Демида в тюрьму.

Феликс уже однажды это сделал с моей помощью, я больше не могла такого допустить. Но не могла сказать ни слова, язык с трудом ворочался, губы не размыкались. Я хваталась за Демида, за пистолет, а он кричал, что я предательница, отталкивал и шел дальше.

Хлопает калитка, поднимаю голову. Вздрагиваю и больно щипаю себя за руку. Это галлюцинации или мой сон продолжается наяву?

Потому что от ворот к дому по выложенной камнями дорожке идет Демид.

Глава 16-1

– Госпожа Покровская, нам вмешаться?

– Не стоит. Все в порядке. Проследите, чтобы мои пока не возвращались домой.

– Они в курсе, ваша мама будет ждать, пока вы не позвоните.

– Хорошо, спасибо, – достаю наушник из уха, кладу рядом с телефоном, а сама смотрю на мужчину, который размашисто шагает по направлению к дому, и мурашки по телу бросаются вскачь.

Все как тогда. Все как в тот день, когда я в последний раз в жизни сказала, что люблю его.

Демид как в прошлый раз заслоняет широким торсом дверной проем. Окидывает взглядом террасу, проходит внутрь, упирается руками в стол.

– Привет. Не ждала?

И меня мощным потоком воспоминаний забрасывает в прошлое.

Все это уже было.

Воздух, наполненный гремучей смесью запахов дорогого парфюма, табака и мужчины. Возвышающиеся надо мной рельефные мышцы, увитые крупными венами. Крепкие запястья, на одном из которых защелкнут браслет с часами.

Другая марка, но они тоже заоблачной стоимости. Демид себе не изменяет.

Не дожидаясь ответа, отодвигает стул, садится напротив.

– Даже «привет» не скажешь?

Сейчас у меня другой дом, и я сижу не в тесной комнатке, а на большой террасе. И наша дочь не в моем животе, хоть она по-прежнему маленькая и беззащитная. Но меня все равно бросает в дрожь от его голоса.

«Не бойся, сама ты мне нахер не нужна».

Отодвигаю телефон и складываю руки на стол, отзеркаливая его позу.

– Здравствуй, Демид.

– Не спросишь, зачем приехал? – Демид приподнимает уголки губ, даже не давая себе труд выдать этот хищный оскал за улыбку.

Пожимаю плечами, давая понять, что нет, не спрошу.

– Думаю, сам скажешь, раз ты уже здесь.

Он наклоняется над столом, его руки оказываются в сантиметре от моих, и я инстинктивно их одергиваю.

Демид меняется в лице, его взгляд темнеет.

– Не бойся, Арина. Я все знаю, я не стану тебя трогать. Не хочешь рассказать, что с тобой произошло?

– Нет. Я справляюсь.

– Я вижу. Дергаешься от любого движения. Я серьезно, Ари, – он придвигается ближе, а я шокировано замираю оттого, что он назвал меня по-новому, – расскажи мне. Все же было нормально, я помню.

«Тупая и беспринципная тварь», «маленькая лживая сучка»...

Неимоверным усилием воли сдерживаюсь, чтобы не вскочить и не заорать: «Что ты помнишь? Что ты вообще знаешь обо мне?»

– Со мной все нормально, Демид, – отвечаю сухо, – у тебя нет причин волноваться.

– Арина, если я могу помочь...

Вспыхиваю внутри как пучок сухой травы, подожженный факелом. Сгораю и сморщиваюсь, почернев и обвиснув.

«Ты уже помог. Так помог, что я еле выбралась. Твоя помощь слишком дорого мне обошлась...»

Делаю над собой усилие, чтобы не сорваться. Мой тон должен быть ровным и спокойным.

– Спасибо, Демид. Мне есть кому помогать.

Демид почему-то взрывается.

– Этот? – кивает он головой куда-то в сторону, явно подразумевая Феликса. – Это он твой вечный помощник?

– Тебя это совершенно не касается.

Демид странно дергается, но тут же словно откуда-то изнутри поступает команда, и он на глазах расслабляется.

– А знаешь, ты права. Меня это действительно не касается. И я не за этим приехал. Мне нужна твоя помощь. Вот, – он выкладывает на стол фото, – помоги мне, Арина. Это моя племянница, Майя Айдарова. Она дочка моего брата Рустама. Посмотри на неё внимательно. А это, – он выкладывает фото Кати, – ещё одна девочка. Видишь, как они похожи? У меня получилось провести тест ДНК, который показал, что эта девочка имеет отношение к нашей семье. Я уверен, что она внебрачный ребёнок одного из моих братьев. И я думаю...

– Почему ты уверен? – перебиваю увлеченно рассказывающего Демида, и он удивленно поднимает брови.

– Что?

– Почему ты уверен, что это ребёнок кого-то из твоих братьев? Почему она не может быть твоей?

Демид нетерпеливо мотает головой.

– Это исключено. Девочка слишком маленькая, она примерно на полгода, если не на год, младше Майи. Мои люди проверили всех... – он запинается, опуская циничное «всех моих женщин», и исправляется, – все варианты. Я уверен, что ее отец кто-то из братьев, просто биоматериал был собран некорректно.

– Зачем она тебе? – спрашиваю тихо, чтобы Демид не заметил, как у меня дрожит голос.

– Что значит, зачем? – мой вопрос явно вводит его в ступор.

– Зачем ты ищешь эту девочку? – в носу щиплет от подступающих слез, но я героически держусь.

– Арина, ты правда не понимаешь? – Демид раздраженно взмахивает рукой. – Этот ребёнок относится к нашей семье. Какая-то сука скрыла девочку, а потом начнет шантажировать моего брата. Ты не знаешь, но мы уже это проходили, я больше не могу такого допустить. Я должен ее найти, чтобы все выяснить и чтобы вернуть ребенка в семью.

– Ты хочешь забрать ее у матери? – уточняю, Демид кривится.

– Ну нет, конечно. Что за бред. Но отец имеет право знать, что у него есть ещё одна дочь, – задумывается и поправляется. – Или просто есть.

Он достает ещё одно фото и кладет передо мной, а я призываю все силы, чтобы себя не выдать, потому что с фото на меня смотрит мама.

Здесь она молодая. Я даже знаю, когда оно было сделано. Мне было тринадцать лет, в пансионе устраивали ежегодный Рождественский благотворительный концерт. Отец не разрешал маме меня навещать, не верил, что она больше не пьет.

И мама приехала тайно. Она очень хотела на меня посмотреть, и когда узнала, что концерт для всех желающих, пришла. Но мне на глаза не показывалась, ей было очень стыдно. Не хотелось бередить мне душу.

Мама рассказала об этом уже когда я выросла, и вот теперь я вживую вижу ее на этом празднике.

– Посмотри, ты случайно не узнаешь эту женщину? Это Рождество в вашей школе, может ты помнишь? Ты же была взрослой. Может ты ее где-то видела?

Поднимаю голову, вглядываюсь Демиду в глаза. Он прямой и бескомпромиссный, как и был. Ему можно задавать вопросы только если хочешь услышать правду. И к этой правде нужно быть готовой.

– Почему ты ищешь эту девочку, Демид, если она дочь кого-то из твоих братьев?

Он тоже зацепляется взглядом, и мы некоторое время гипнотизируем друг друга словно пытаемся разгадать, что у другого на уме.

– Потому что я не хочу, чтобы их семьи пострадали, – наконец отвечает он. – Моим братьям повезло, у них хорошие жены. И я не могу допустить, чтобы какая-то дрянь нами манипулировала.

Неправильный ответ, Демид Ольшанский.

Ты ни слова не сказал о маленькой девочке, которой неосторожные действия и поступки могут причинить вред. Твоей семье на неё наплевать. И тебе, и твоим братьям.

А ведь я почти готова была признаться...

– Я не знаю эту женщину, Демид. Я никогда ее не видела. Извини, тебе пора, – беру в руки телефон, и через секунду за спиной Ольшанского вырастают две тени.

– Демид Александрович, можно мы вас проводим?

Он пристально вглядывается в меня, ничего не говорит, только кивает охранникам:

– Можно. Только я сам дойду, – разворачивается и так же стремительно идет к выходу.