Текст книги "Девочка из прошлого (СИ)"

Автор книги: Тала Тоцка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Глава 34

Арина

– Они нашли её, – слышу как сквозь вату. – Он нашел....

Он – это Демид, иначе Аверин назвал бы по имени.

На глаза наворачиваются слезы. Мой котенок нашелся, Демид сдержал слово.

– С девочкой все в порядке, небольшое переохлаждение. Её везут в больницу.

Я не знаю, откуда Демид узнал о дочке. Феликс все время повторял, что он докопается до правды, значит раскопал. Я сама это понимала с того самого дня, когда мама и Катя встретились в торговом центре с Демидом. И подсознательно этого ждала.

Их встреча была фатальной, глупо это отрицать. Из сотни мужчин, прогуливающихся по торговому центру, моя девочка врезалась именно в своего отца.

Делаю попытку встать, упираясь руками в подлокотники.

– Я хочу к дочке. Вы можете меня отвезти?

Аверин кивает, терпеливо ждет, пока я добреду до двери.

– Я бы на вашем месте оставил холодное оружие профессионалам, – он указывает на стилет, закрепленный в поясе. – Хоть вы, безусловно, мастерски ими управляетесь, надеюсь, больше они вам не понадобятся.

Достаю из пояса стилет и отдаю Аверину. Он с интересом разглядывает заточенную сталь, затем с некоторыми предосторожностями закрепляет во внутреннем кармане пиджака.

Возле больницы мы ждем в машине, и когда подъезжает автомобиль Феликса, сердце готово выпрыгнуть из груди.

Что он мне скажет? Будет обвинять, что я скрыла ребенка? Потребует тест ДНК на установление отцовства и заявит на Катю права? А ведь по документам Котенок моя воспитанница, я опекун, а не мать.

В любом другом случае Ди Стефано защитили бы меня, но здесь я не позволю Феликсу и пальцем тронуть Демида.

Но когда из задней дверцы автомобиля показывается высокий мужчина, бережно прижимающий к себе крошечную девочку, завернутую в пиджак, отметаю все мысли. Выбираюсь из машины и спешу к ним.

– Катя.... – хочу крикнуть, но получается слабо и сипло. Моретти сильно передавил мне горло.

Демид останавливается, малышка выглядывает из пиджака.

– Мама! – тянет ко мне ручки.

Хватаю ребенка и мир снова кружится, пытаясь встать вертикально. Мягко оседаю вниз, у самой земли меня перехватывают сильные мужские руки.

– Возьми её, Дем, – шепчу, но они уже поднимают меня вместе с малышкой и прижимают к широкой груди.

Целую спутанные кудряшки, щечки и ладошки своей девочки.

– С ней все хорошо, Ари, – слышу над головой хриплое. Поднимаю глаза и тону во взгляде, направленном на нас с Котенком.

– Спасибо тебе, – шепчу и трогаю пальцами его небритую щеку.

Он поднимает голову и идет вперед. Все правильно, то, что сейчас происходит между нами, не для чужих глаз. Это только наше.

Прислоняюсь щекой, закрываю глаза и слушаю, как надрывно стучит за грудной клеткой сердце мужчины, которого я люблю больше жизни.

***

– Вам лучше остаться в клинике с девочкой, – говорит доктор. – Опасности для жизни нет, но я рекомендую эту ночь провести в клинике под наблюдением. А завтра, если все будет в порядке, сможете поехать домой.

– Я останусь, – киваю.

Меня тоже осмотрели, лишних вопросов не задавали, поэтому делаю вывод, что здесь уже поработали люди Феликса.

Демид молча стоит рядом с Катей на руках.

Он даже осмотреть ее дал только со своих рук. Глядя на его хмурое лицо и сжатые челюсти, ни у кого не возникло ни малейшего желания возразить.

Малышка на удивление сразу приняла Демида, хотя у нас с ней вообще не поднимался вопрос об отце. Я понимала, что когда-то эти вопросы появятся, но пока Катя ни разу не спросила о папе. А теперь, когда он внезапно появился, прилепилась к нему моментально.

Хотя чему удивляться. Демид всех очаровывает, и собственная дочь не стала исключением.

Сейчас она спит, уткнувшись носом в мощную шею. Я ее понимаю, мне тоже так хотелось бы. Но между нами зависла странная пелена. Она осязаемая, видимая и ощутимая. Разделяет нас тонкой гранью, пройти сквозь которую я не могу. И Демид, видимо, тоже не стремится.

– Пойдемте, я провожу вас в палату, – говорит медсестра.

Демид все так же молча встает и идет за нами.

Палата большая, просторная, с большой кроватью для меня и маленькой для Кати. Демид проходит следом и опускается в кресло. Нерешительно оглядываюсь, но за медсестрой уже закрывается дверь.

– Ее надо искупать и покормить, Дем, – говорю Демиду.

– Пусть спит, – отвечает он, – не надо ее будить. Ты ложись, я с ней посижу.

– Ты собираешься сидеть так всю ночь? Так же неудобно!

– Это не на подоконнике под реанимацией. Высижу.

Он отвечает слишком резко, и я замолкаю. Откуда он знает?

В палате устанавливается гнетущая тишина. Я сижу на краю кровати, Демид в кресле, спрятав лицо в кудряшках дочки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Не знаю, сколько мы так сидим, пока малышка не просыпается.

Я увожу ее в ванную, Демид уходит за ужином для Кати.

Дочка еле дожидается конца водных процедур и при виде Демида требовательно тянет ручки.

– Папа!

Он как будто только этого и ждал. Подхватывает ее на руки, прижимается щекой к макушке.

На столе стоит два подноса с едой. Два, а не три.

– Садись поешь, Ари, – говорит Демид, – тебе нужно восстановить силы.

Как будто я собственноручно убила Моретти и на себе отволокла его на кладбище.

– Почему ты себе не взял еду?

– Я не голоден.

По виду Ольшанского угадывается, что он скорее не отказался бы выпить, только в больничном кафетерии не наливают.

Катя соглашается есть только сидя на коленях у Демида. Не вмешиваюсь и молча наблюдаю, как дочь скармливает отцу паровую котлетку.

Он для вида соглашается, но предлагает разделить котлетку на части. У меня получается подбросить им свою – от запаха еды подташнивает. Я совершенно не хочу есть.

– А теперь давай спать, – говорю дочке, но Катюшка обхватывает шею Демида и мотает головой. Он поднимает ребенка на руки и снова усаживается с ней в кресло.

– Ложись спать, Арина, – говорит надтреснутым голосом.

– А ты?

– Я буду спать здесь.

Демид себе не изменяет, зато теперь у меня есть союзница.

– Котенок, – говорю вкрадчиво, – папу нужно уложить в постель, у него был тяжелый день.

Наша неугомонная дочка в мгновение ока укладывает Демида в кровать. Он при этом проявляет полную покорность и покладистость, даже не верится, что передо мной тот самый Демид, а не его клонированная копия.

Катюшка поворачивается ко мне, крепко удерживая отца за шею.

– Мааааам...

Наклоняюсь, чтобы поцеловать дочку, она цепко хватает за шею меня и в свою очередь притягивает к ним.

– Тебе тоже придется лечь, Ари, – в хриплом шепоте Демида угадывается улыбка. – Наша дочка слишком убедительный ребёнок.

– Скорее упертый, – ворчливо отвечаю, укладываясь по другую сторону от малышки, – но здесь тебе точно не стоит удивляться.

Катя счастливо смеется, не отпуская наши с Демидом шеи, и уже через минуту громко сопит, уткнувшись мне в ухо.

Демид делает попытку встать, дочка открывает глаза, хлопает ресницами в тусклом свете ночника.

– Папа.... – зовет сонно, и он вмиг падает обратно.

– Я здесь, Котенок. Твой папа теперь всегда будет рядом с тобой.

И хоть он ничего такого не сказал, у меня в горле образовывается ком.

Глава 34-1

В палате полумрак, в тишине слышно лишь сопение дочки и шумное дыхание Демида.

Я почти не дышу. Только сердце учащенно бьется в области гортани.

Демид тоже не спит, но он и не притворяется. Лежит с открытыми глазами, забросив руку за голову, и смотрит в потолок. На другой его руке спит Катя.

Она во сне прижимается то ко мне, то к Демиду, и эти сонные метания девочки только добавляют душевных терзаний.

Я должна была послушать Феликса. Демид нужен Котенку, она настолько искренне и непосредственно демонстрирует, как нуждается в нем, что у меня щемит сердце. И совесть.

– Ты должна ее удочерить, Арина, – слышится в темноте приглушенный голос Демида. – Ты ее мать, а не опекун.

Замираю.

Значит, Демид не собирается отнимать дочку?

– Хорошо, Дем, – сглатываю. Он молчит, затем снова заговаривает.

– Я тоже ее удочерю. Она будет Ольшанской. И это не обсуждается.

Молчу. Разве для меня это новость?

– Ты мне одно скажи, Арина, – Демид приподнимается на локте. – Почему Ди Стефано?

Катя во сне всхлипывает, ерзает. Наклоняюсь к ребенку, но Демид опережает. Гладит темные кудряшки, шепчет «Тихо, шшшш....», невесомо касается губами насупленного лобика.

Я всё ещё не верю. Хочется побольнее себя ущипнуть, чтобы убедиться, что это не сон.

– Так почему, Арина? – спрашивает Демид, когда малышка засыпает. Он говорит тихо, чтобы не разбудить дочку, и все равно звук его голоса будоражит. – Ты так хотела её от меня спрятать, что решилась связаться с Винченцо?

– А разве я прятала её от тебя, Демид? – отвечаю вопросом на вопрос. Он непонимающе хмурится. – Я работала в кафе официанткой на глазах у всех, пока не вырос живот. Как раз там меня Феликс и увидел.

– Официанткой? Зачем?

– Мне надо было где-то брать деньги, чтобы не сидеть на шее у отчима. Это потом ты привез их много...

Замолкаю, потому что мы оба слишком ярко помним его визит.

– Ты в любой момент мог меня найти, – добавляю совсем тихо. – Я ещё долго жила у мамы. Если бы ты приехал, то увидел бы Катю. Мы оба знаем, что ты не хотел меня видеть, так что прости. Тебя со счетов я списала.

Демид заметно дергается и с опаской оглядывается на спящую дочку.

– Спасибо за правду, – шепчет сипло. – Но я так и не услышал, почему Ди Стефано?

– Я не хотела, чтобы она была Покровской, – отвечаю и наблюдаю редкую картину в виде шокированного Ольшанского.

– И чем перед тобой так провинился Глеб?

Долго молчу, подбирая слова.

– Я не могу допустить, чтобы с Катей кто-то решил поквитаться из-за ошибок ее деда, – набираюсь смелости и добавляю, – и ее отца. Поэтому я попросила у Феликса в обмен на остров защиту фамильи. Винченцо решил ее по-своему.

Демид ложится обратно, подкладывая руку под голову. Теперь мы не видим друг друга, разделенные сопящей дочкой. Но я хорошо представляю, как сверкают в полумраке его глаза.

– Беременность была проблемной?

– Нет, – отвечаю в темноту, – все было хорошо.

– Катя отстает в развитии?

– Только в физическом. Она очень сообразительная девочка.

– Что было, когда я ушел?

– У меня начались роды. Вовремя вернулась мама, вызвала неотложку, и меня отвезли в больницу. Врачам удалось остановить родовую деятельность, и я две недели пролежала на сохранении.

– Знаю, у неё легкие не раскрылись, – перебивает Демид. – Значит, если бы я вернулся, нашел бы тебя в луже крови?

– У меня открылось кровотечение.

Я не хочу обвинять и не хочу судить. Я давно простила и отпустила. Но я слишком хорошо изучила Демида. И если он крайне требователен к другим, то к себе его требовательность возрастает в геометрической прогрессии.

Сейчас он сгрызает себя изнутри, и пока он сам себя не простит, мое прощение его не спасет.

Демид начинает говорить, и я вздрагиваю, насколько он зеркалит мои мысли. Или он просто научился телепатировать?

– Я очень виноват перед тобой, Ари, – в его голосе звенит настоящая физическая боль, – и я должен просить у тебя прощения. Но я не могу просить, чтобы ты меня простила, пока я сам себя не прощу.

– Ты ничего мне не должен, Демид, – сглатываю, – все твои долги только перед Катей.

– Нет, – он качает головой, протягивает руку через спящего ребенка и находит мою ладонь, – нет, Ари, это не так.

Его ладонь широкая и теплая, он тянет мою руку и прикладывает к своей щеке.

– Мы с тобой все это время были только любовниками, малыш. Теперь придется учиться быть родителями. Ты уже научилась, а я хз как это делается.

Он проворачивает голову, и я чувствую на ладони его губы.

– У тебя получится, – говорю, глотая слезы.

– Конечно получится. Если ты поможешь. Ты очень сильная, Ари. Я никогда не думал, что в такой хрупкой девчонке может быть столько силы. Нашему Котенку очень повезло, что у неё такая мама...

Он замолкает, глядя в потолок. И руку мою держит. Только собираюсь ее высвободить, как Демид снова заговаривает.

– Поедем домой? Я хочу познакомить Катю с Айдаровыми. Она так похожа на мою племянницу...

– Знаю, Майю, – перебиваю поспешно. Демид удивленно на меня смотрит поверх спящей дочки.

– Откуда?

– Неважно. Но я не поеду.

Я не готова знакомиться с Айдаровыми. Не представляю, как общаться с человеком, на которого похож мой ребёнок. А их там ещё и двое.

Но главное... В каком качестве он меня зовет? Как мать своего ребенка? Тогда обойдусь.

И когда я уже почти решаюсь спросить, понимаю, что Демид спит, сжав мою ладонь в своей руке.

Глава 35

Спустя месяц

Арина

– Демид, не надо помогать, пусть она сама! – говорю чисто для проформы.

Он все прекрасно знает, и этот диалог между нами повторяется хорошо если не вторую сотню раз.

Мы с Катей и мамой вернулись на Бали. Демид прилетел вслед за нами и снял большую виллу с видом на океан.

Он теперь приходящий папа. Каждый день приходит к Кате, часто забирает ее к себе с ночевкой.

И мне каждый такой раз сложно с собой справиться, но отказать я не смею. Отпускаю с улыбкой, помогаю складывать игрушки и любимую пижамку.

Наша дочь проявляет удивительную привязанность и консерватизм в отношении старых вещей и игрушек. И это несмотря на то, что ее папа скупил половину местного супермаркета.

Я улыбаюсь Демиду, а потом хожу из угла в угол, представляя, что вот в эту самую минуту мой ребёнок покидает пределы страны.

И я сгрызла бы себя до косточек, если бы нутром не ощущала то же самое со стороны Демида.

Переступив порог дома, он первым делом бегло окидывает его цепким изучающим взглядом. И я знаю, что он ищет – упакованные чемоданы, которые я якобы прячу под кроватью. Один обязательно пустой, в нем я планирую увезти его дочь.

Люди Ди Стефано больше нас не охраняют – Демид договорился с Феликсом. Теперь нас охраняют люди Ольшанского. Точнее, зорко следят, чтобы я не сбежала с ребенком.

И это никак не добавляет тепла в наши отношения.

С доверием тоже все плохо.

Демид познакомился с мамой, но общение прошло достаточно сдержанно. Все-таки, Ольшанский для неё в первую очередь остается другом Глеба. По крайней мере, пока.

Мне хочется все изменить, вернуть в прежнее русло, но я не чувствую в себе сил. Они куда-то подевались. Я стала вялой, апатичной, меня все время клонит в сон.

Мама говорит, что я похудела, даже Демид это заметил. Проявил участие. Предложил помощь – отвезти в больницу. Я поблагодарила и отказалась.

Я сама знаю, что со мной. Слишком хорошо помню наш последний разговор.

«Я смогу просить тебя о прощении только когда смогу простить себя».

Значит, не может. А я не хочу маячить вечным укором перед глазами. Если Демиду проще меня не видеть, значит пусть будет так. И пусть сердце при виде этого мужчины по прежнему готово выскочить из груди, внешне я никак этого не проявляю.

Ко мне Демид слишком, чересчур, болезненно внимателен и предупредителен. Иногда хочется схватить его за шиворот и хорошенько встряхнуть.

Меньше всего мне нужны его раскаяние и бесконечное чувство вины. А я видела все эти тонны материалов по недоношенным детям, которыми завален его кабинет.

Только разве я до него дотянусь?..

Правда, иногда я ловлю на себе внимательный взгляд черных глаз, и в их глубине мне чудится что-то знакомое. Совсем недавнее. Очень близкое. Цепляющее...

Но наваждение очень быстро проходит, и я ругаю себя за ненужные фантазии.

Показалось. Бывает. В последнее время с завидной регулярностью.

Зато он потрясающий отец. Наша малышка нежно любит своего папочку, и я искренне признаю, что вполне заслуженно.

Вот и сейчас Катя сидит на стульчике, а Демид завязывает ей шнурки на кедах.

Я пробовала с ним воевать, но потерпела полное поражение.

– Она должна сама учиться, Дем! – попыталась я убедить упрямого отца своей дочки. – Это развивает мелкую моторику. А моторика влияет на речь. Ты сам видишь, что Катя плохо говорит...

Сколько материала было прочитано о мелкой моторике, я могу себе только представить. На следующий день я застала Демида и Катю посреди комнаты, пол которой был завален бумажными корабликами и самолетиками. Они вместе их делали из офисной бумаги.

Каждый день он изобретает что-то новое. Вдвоем с малышкой они перебирают крупу, завязывают игрушкам банты, складывают пазлы. Не знаю, как у Кати, а у ее отца мелкая моторика доведена практически до совершенства.

Но шнурки на кедах все равно завязывает Демид. И почти везде носит Катю на руках. Или на плечах. Дочка тогда кажется совсем мелкой по сравнению со своим высоким и широкоплечим отцом.

– Я хочу ей помочь, – у него на все один ответ. – Моя дочь должна знать, что во всем может на меня положиться.

Чтобы Демид кормил Катю я тоже была против, но недолго. Ровно до того момента, когда увидела, как Катя кормит из ложки Демида. Равновесие было восстановлено, и я промолчала.

Демид с дочкой уходят на прогулку, он возвращается совсем скоро один.

– Катя у твоей мамы. Я отвел ее ненадолго, мне нужно с тобой поговорить.

– Слушаю, – поворачиваюсь, складываю на груди руки.

– Я должен вернуться домой, появились срочные дела. Ты отпустишь со мной Катю?

У меня в горле встает комок, дыхание спирает. И я готова поспорить, что с ним происходит то же самое.

– У нашей дочки есть братья и сестра, целая толпа родственников. Я хочу их познакомить.

Арина внутри меня мечет молнии, но я приказываю ей заткнуться.

«Ты ее вернешь?» – рвется из меня наружу. Но в направленном на меня взгляде столько напряженного ожидания, что я заталкиваю готовые вырваться слова обратно.

Момент доверия величина обоюдная. Вместо этого спрашиваю то, что меня по-настоящему интересует.

– Ты вернешься?

В черных глазах мелькает короткая яркая вспышка.

– А ты будешь ждать?

Ответом звучит простое и короткое «Да».

И правда, зачем лишние слова? Похоже, Демид думает так же. В доли секунды оказывается совсем рядом, нависает.

– Куда-то не туда мы с тобой зарулили, да, малыш?

Пожимаю плечами.

– Ты сам сказал, что мы теперь родители, и что...

Договорить Демид не дает, хватает в охапку, впечатывает в себя.

– Значит, будем совмещать, – и хрипло шепчет в ухо. – Кран обязательно ломать или обойдемся?

Тяну его за воротник рубашки, говорю прямо в губы.

– Обойдемся.

Договорить не дает язык, раздвигающий губы и врывающийся в рот с голодным желанием. От бешеного напора колени слабеют. Чтобы удержаться, цепляюсь за шею Демида. Опускаю руку вниз, кладу на закаменевший пах, и от глухого мужского стона перемычка белья мгновенно намокает.

Я знаю, что у него никого не было – он же все время у меня на виду, – и что это может быть элементарный мужской голод. Но думать, что Демид так сильно хочет именно меня, намного приятнее.

А ещё это сильно возбуждает.

Демид стягивает с меня платье, я снимаю с него футболку и джинсы. Я так соскучилась по его мускулистому телу с загорелой кожей и твердыми мышцами. По своему терпкому на вкус Демиду...

Он разворачивает меня, толкает к столу. От нетерпения переступаю ногами, в истекающую соками промежность вдавливается горячий член.

Шиплю, выгибаюсь, расставляю ноги шире. Демид перехватывает одну под колено, вдавливает в стол тяжелым телом. И трахает.

Трахает, трахает, трахает.

Двигается, двигается, двигается.

Вдалбливается, вбивается, толкается.

Кусает за шею, за скулу, за ухо. Подставляюсь под его губы, подаюсь навстречу. Его рука нащупывает клитор, и я извиваюсь, стону, кричу. Кончаю мощно и долго, сокращаясь в судорогах, и пропускаю нужный момент.

– Не в меня, Дем.... – выдавливаю сипло, чувствуя, как внутри выстреливает горячая сперма.

Демид наваливается сверху, тяжело дышит и продолжает вдавливаться твердым членом в пульсирующее влагалище.

– Извини, малыш, не успел, – хрипит в ухо, прикусывая мочку. А я сжимаю стеночки и с тайным удовольствием ощущаю, как внутри меня снова твердеет его член.

Глава 35-1

Демид

– Папа! – маленькие ручки цепко хватают за уши и разворачивают меня лицом к своей хозяйке.

Приоткрываю глаза. Узнаю внутреннюю отделку салона бизнес-джета, которого арендовал для перелета.

Сам я лежу на диване, опершись на диванные подушки. Походу, уснул после взлета.

И тут же привычно плыву при виде пары черных блестящих глаз в обрамлении пушистых черных ресничек. Моих.

Это на первый взгляд Катя похожа на Айдаровых. При ближайшем рассмотрении видно, что нос у неё вздернутый, как у Арины. В чертах лица тоже угадывается Арина. А глаза мои. И взгляд тоже. И мимика...

– Котенок, скажи, что ты хочешь? – спрашиваю терпеливо. – Или покажи.

Моя дочка морщит носик – она не любит говорить. Ей проще показать или объяснить жестами. Арина делает вид, что не понимает, а я не могу.

Это же моя дочка.

Она. Моя. Дочка.

Я блядь сто раз повторю, а все равно шерсть на загривке дыбом от этих слов становится.

Может когда-нибудь привыкну, но точно не сейчас. Стоит ей вот так на меня посмотреть, похлопать ресничками, и я превращаюсь в бесхребетное желе.

Арина меня ругает, говорит, что хоть Катя и маленькая, мы все равно должны ее воспитывать. И у неё в самом деле получается мягко, но не навязчиво переубждать дочку.

А я не могу. У меня перед глазами каждый раз кювез встает, где лежит ребёнок размером с мою ладонь.

Я специально ходил смотреть на недоношенного новорожденного ребенка, мне доктор Рут пропуск организовала. И подоконник видел, на котором Арина спала под реанимацией. Все я посмотрел.

Чуть не сдох там, стоя за стеклянной перегородкой. Представлял, что это моя дочь лежит в кювезе, а я ничем ей не могу помочь.

Только меня с ней даже рядом не было.

И это из-за меня мой ребёнок меньше остальных детей ее возраста. Из-за меня говорит плохо, все из-за меня. Я целую жизнь ей задолжал.

– Котенок хочет пить? – спрашиваю дочку, она радостно кивает и нежно обнимает меня за шею. Тычется носиком в ухо. Чмокает в подбородок.

И я все, я поплыл. Какой с меня воспитатель, если я растекаюсь как гребаная лужа, стоит моему ребенку меня обнять? Или похлопать глазками...

Достаю бутылку с водой, наливаю малышке в стакан. Арина говорит, что Катя из меня веревки вьет. И что я ее испорчу.

Пусть вьет. Это все такая херня. Разве любовью можно испортить?

Я бы не отказался, чтобы и Арина тоже попробовала, но... там все сложно. Со мной сложно.

После экскурсии по роддому в Убуде я не мог смотреть ей в глаза. Знал, что моя Ари великодушна и не держит зла. Но, блядь, это так не работает. Тем более я ее не заслужил.

Если я гондон, я ее не стою. А я ее замуж собрался звать и от таких, как я, защищать должен. Короче, вся логика летела в ебеня.

Арина мне больше не верила. Каждый раз, когда я привозил Катю, она тайком незаметно выдыхала.

Правильно, я же гондон и по закону жанра должен втайне от неё увезти ребенка. И мне все время казалось, она сама на грани того, чтобы сбежать от меня с Катей.

Эта воронка засасывала нас все глубже, и я не знал, как ей противостоять. Я отказался от удочерения Кати, чтобы Арина могла первой начала этот процесс как законный опекун. Если бы я подал в суд на основании теста, приоритет был бы у меня. А так я потом просто удочерю Котенка как законный муж ее матери.

Осталось сказать об этом Ари...

Месяц спустя я дошел до ручки и обратился к докторше Интан. Не к Аверину же, блядь, идти.

– Я на прием, – сообщил, объявившись на пороге ее дома. – Впустите?

– Вы можете мне не верить, Демид, но я вас жду, – ответила Интан, шире распахивая дверь и отходя в сторону.

– Давно ждете? – спросил, переступая порог.

– С того самого дня, как вы от меня ушли.

Она проводила меня в беседку, стоящую в саду. Беседовали мы долго. Я так подробно все разложил по полкам, что к концу разговора сам поражался, как Арина ещё не плюется при виде меня и не переходит на противоположную сторону улицы. На всякий случай.

Интан слушала молча не перебивая. И только когда я выдохся, заговорила.

– Вы все сами слишком хорошо понимаете, господин Ольшанский, чтобы я могла ещё что-то добавить. Давайте подытожим. В сложившейся ситуации самым правильным с вашей стороны будет отойти в сторону.

В повисшей тишине лишь тонко жужжала какая-то зеленая херня, кружащая над столиком.

– Простите, что? – переспросил я. – Вы шутите?

– Абсолютно нет, – покачала головой Интан. – Но если вы не можете простить себя, то с вашей стороны будет справедливо отпустить Арину. Как знать, может ей придется ждать вашего прощения до глубоких седин. А разве правильно, что молодая красивая женщина растрачивает свою жизнь в ожидании, пока вы насладитесь самобичеванием?

– Вы серьезно? – шокировано спросил я. – Вы считаете, это доставляет мне удовольствие?

– Если что-то приносит нам дискомфорт, то как правило мы от этого избавляемся, – Рут налила чай. – Угощайтесь, Демид. И отпустите Арину. Пусть девушка устроит свою жизнь с другим мужчиной, который сделает ее счастливой. Она это заслужила. Ведь она ещё так молода!

Тут я окончательно охуел.

– Хм.... Вот как вы это видите, – ухмыльнулся я, не в силах поверить в услышанное. – То есть я, старый пердун, который с утра до ночи упивается своими терзаниями, удерживая юную девушку в плену взятых на себя обязательств?

– Заметьте, это вы сказали, – хмыкнула чертова докторша, пряча за чашкой ехидную улыбку.

А у меня в глазах потемнело, когда я представил Арину с другим мужиком.

Просто охуенно.

– Она любит вас таким, какой вы есть, Демид. Если вы за тридцать лет не стали обладателем редких душевных качеств, то сколько ей придется ждать, пока вы ими обзаведетесь?

– Я вас понял, – я поднялся, отсчитал купюры, – всего хорошего.

– И вам хорошего дня, господин Ольшанский, – невозмутимо ответила Интан и улыбнулась чашке.

В тот день я вернулся домой, отвел Катю к будущей теще, а сам вернулся к Арине поговорить.