Текст книги "Огонь души (ЛП)"

Автор книги: Сьюзен Фанетти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

– Ты женился на единственной женщине в королевстве, которая тебя не хочет, – засмеялся Леофрик, качая головой. – Разве мать не приходила поговорить с ней?

Дунстан с театральным стуком уронил голову на стол и поднял глаза.

– Да, она приходила, и все, чего добилась своим разговором, – еще больше слез и тоски по дому. И еще больше молитв. Тебе повезло, мой друг. У тебя может не быть жены, но в твоей постели есть женщина, которая желает тебя и уже носит твоего ребенка.

При мысли об Астрид, лежащей в его постели, Леофрик почувствовал возбуждение. За несколько месяцев, прошедших с тех пор, как он забрал ее из Черных Стен, ее тело вернуло былую стать и немного мышц. Теперь, с тех пор, как ребенок начал менять ее фигуру, Астрид приобретала женственные очертания и мягкость, которыми наслаждались его руки и губы.

Он поерзал на скамье и отхлебнул большой глоток эля.

– Ты же знаешь, что мне нужен этот брак.

– Да, я знаю. Прогресса нет?

– Она выйдет за меня замуж. Но креститься не будет. – Дунстан знал это; Леофрик уже не в первый раз рассказывал ему о проблеме с Астрид.

– А одно без другого невозможно.

– Нет, но… – он огляделся, чтобы убедиться, что поблизости нет чужих ушей. Жена трактирщика встретилась с ним взглядом и спросила, не нужно ли им чего. Он покачал головой, она кивнула и продолжила свою работу. – Сегодня я говорил с королем.

Брови Дунстана поползли вверх, и он поставил кружку на исцарапанный стол.

– И что?

Леофрик снова огляделся, стараясь не выглядеть человеком, у которого есть тайна.

– Я думаю, он пошлет епископа в Рим. Может быть, навсегда.

У Дунстана отвисла челюсть.

– Правда?

– Да, я так думаю.

– И как же тебе удалось совершить такое чудо?

Леофрик пододвинулся на скамье, поближе к столу, и Дунстан тоже. Между ними витал пряный аромат недоеденного мяса.

– Король сам подал мне эту идею, когда потребовал, чтобы я привел Астрид. Астрид не подпускает к себе епископа, и мой отец прекрасно знает почему. Я рассказал ему подробности о пребывании в Черных Стенах, которыми она поделилась со мной – и нет, я не стану делиться ими с тобой. Но Франциск – отвратительный претендент на благочестие, и я думаю, что сегодня король полностью осознал это.

– Ну, мы оба знаем, что епископ живет не совсем так, как требует от своей паствы.

– Да, знаем.

– И ты думаешь, если Франциск покинет королевство, Астрид откажется от своих богов?

Энтузиазм, с которым Леофрик говорил об отъезде священника, поутих после вопроса Дунстана.

– Не знаю, – честно ответил он. – Она не находит особой привлекательности в нашем.

– А должна?

Леофрик склонил голову набок.

– Что ты имеешь в виду?

Их кружки были пусты, и Дунстан жестом подозвал жену трактирщика. Она, в свою очередь, помахала кому-то еще, кто стоял за стеной.

К столу подошла пышнотелая молодая женщина с копной огненных кудрей, неся кувшин с элем, – похоже, дочь трактирщика. Она одарила Дунстана кошачьей улыбкой и низко наклонилась, чтобы наполнить его кружку, демонстрируя широкую ложбинку между грудями, едва не вывалившимися из лифа нескромного платья.

Леофрику досталось такое же зрелище, когда она наполнила его кружку, но на него это почти не подействовало. Однако Дунстан, казалось, испытывал настоящую боль.

Когда девушка отошла, развязно покачивая бедрами при каждом шаге, Дунстан застонал.

– Мы должны были захватить и вторую дикарку. По одной на каждого из нас.

Леофрик не нашел ничего смешного в шутке друга.

– Ты так раньше не считал.

Дунстан поморгал.

– А. Разрешите мне сказать ересь, ваша светлость?

Любопытствуя, не особенно заботясь о грехе и понимая, что вопрос был задан, по крайней мере частично, с иронией, Леофрик кивнул.

– Неужели она действительно должна отказаться от своих богов? Так много из того, что мы делаем при дворе, – это притворство. Видимость. Мы с тобой знаем это так же хорошо, как и большинство – не так давно, если бы мы признались во всем, что сделали за неделю, мы бы до конца жизни лишились возможности грешить. Мы бы стояли на коленях весь день, каждый день в наказание. Даже твой отец понимает это, иначе он не стал бы закрывать глаза на твои отношения с Астрид. Если не Франциск, а другой священник опустит ее в воду, позволит ли она себе просто искупаться?

– Дать клятву и не иметь ее в виду?

– Ты действительно полон раскаяния за каждую горничную и кухарку, которых склонил к близости? За каждую шлюху, с которой спал? За все азартные игры, в которые играл? Я ни в чем не раскаиваюсь. И все же мы произносим эти слова. Мы совершаем покаяние. И мы выходим из церкви и делаем это снова, – он усмехнулся. – Ну, делали. Слова – это не наша вера. Они – видимость веры. Это представление для других.

– Ты – циник, мой друг.

– А ты – нет? Разве Астрид не цинична по отношению к нашей вере? Если она согласилась бы на это представление, она могла бы продолжать верить в то, во что хочет. Разве ты был бы против?

Он любил Астрид такой, какая она есть. Он дал бы ей меч и щит, если бы мог… Нет, он дал бы ей топор. Это было ее оружие. Ее боги интриговали его. Их было так много, и они так сильно отличались от его единственного Господа.

– Нет, не был бы.

– Тогда вот тебе и решение. Не пытайся убедить ее отказаться от своей веры и принять ту, которую она ненавидит. Уговори ее принять ванну и сказать несколько слов на языке, который ей все равно незнаком.

Даст ли Астрид клятву, зная, что это ложь? Возможно, это был выход. Он кивнул, обдумывая вопрос.

Дунстан рассмеялся.

– Вот твоя проблема и решена. А мне нужна женщина, – он сжал свой пах. – Еще немного – и он сгниет от безделья.

Усмехнувшись, Леофрик махнул рукой, отпуская своего друга. Он уселся поудобнее и заказал еще кружку эля.

Сделает ли это Астрид? Сделает ли ложь все проще?

– оОо~

Когда в сумерках он вошел в комнату, Астрид не спала, сидела за столом у окна и равнодушно ковырялась в мясном пироге. Когда он закрыл дверь, она отложила ложку и пронаблюдала, как он идет к ней через комнату.

Леофрик поцеловал Астрид в щеку, и она одарила его слабой улыбкой, которая ему не понравилась. Она отлично умела скрывать свои эмоции и притворяться – что могло серьезно осложнить претворение идеи Дунстана в жизнь. А идея прочно засела в мыслях Леофрика. Это было бы хорошее, лучшее из возможных решение проблемы.

Астрид едва притронулась к ужину, и по виду пирога Леофрик мог сказать, что тот остыл. Он придвинул стул поближе к ней и сел.

– Ты должна поесть, любовь моя. Ты не поправишься, если будешь морить себя голодом.

Она сморщила нос.

– Запах отвратительный, – указывая на маленькую пустую тарелку, она добавила: – Я ела хлеб с… фруктовым супом?

– Джем?

– Ja. Жем. Я это ела.

Но этого было недостаточно. В последнее время она питалась хлебом и молоком, но Эльфледа настаивала, что ей нужно мясо. Но у них уже была ссора из-за еды. Леофрик не хотел начинать вторую.

– Астрид, мы должны поговорить.

Ее глаза сузились, превратившись в узкие лезвия, сверкающие синие линии меж длинных светлых ресниц.

– Никаких разговоров о епископе. Больше не надо.

– А если у меня есть решение?

– Что такое «решение»?

Он подумал, как бы объяснить это слово.

– Способ… выход из ситуации.

Она нахмурилась. Он попробовал еще раз.

– Способ сделать так, чтобы проблема ушла.

– А. Ja?

– Ja – да. Возможно. Ты будешь слушать?

Она кивнула.

Он взял ее руки в свои. Ее руки не были прекрасными; они показывали, как она прожила свою жизнь. У знатных женщин были мягкие, бледные, вялые руки; это был признак богатства и статуса – руки, которые не знали работы. Держать руку аристократки было все равно что держать дохлую рыбу. Руки Астрид знали топор и щит, и каждая битва, казалось, отражалась на них. Они были покрыты шрамами, грубыми и более темными на костяшках. Ногти у нее были острые и плоские. Держать ее за руки было все равно, что держать саму жизнь.

Люди при дворе часто говорили, что Астрид была бы потрясающе красивой женщиной, если бы не все ее шрамы. Леофрик думал, что она была потрясающе красивой женщиной именно из-за них.

– Многое из того, что происходит при дворе, делается для вида. Понимаешь, что я имею в виду?

Она внимательно посмотрела на него.

– Ты хочешь сказать, что люди – это два лица. Одно, красивое, они носят для короля, но настоящие их лица уродливы.

Он был поражен. Ее понимание не только их языка, но и их идей было метким, даже если ее речь была не совсем беглой.

– Да. При дворе главное – поступать и выглядеть красиво.

Ее ответом было насмешливое фырканье.

– Подожди. Возможно, это сработает для нас. Ты любишь меня, Астрид?

Теперь она что-то заподозрила.

– Почему?

– Любишь?

– Ja. Я люблю тебя.

Она редко говорила это, а когда говорила, слова казались более чуждыми ей, чем любые другие, но он верил, что это правда. Иначе она бы их не произнесла.

Что также усложняло его план. Ложь не давалась ей так легко.

– А я тебя. Ты будешь моей женой?

Она нахмурилась и нахмурилась.

– Никакого епископа.

– Если бы не это, ты стала бы моей женой?

Он удивился, когда она нахмурилась. Она пристально смотрела на него, заглянула в его глаза.

– Нет, – она сделала жест, который он не уловил, – нет воды?

А, крещение. Настало время для самой трудной части этой дискуссии. Но сначала он хотел получить ответ на свой вопрос.

– Если бы между нами не было всего этого, ты бы вышла за меня замуж?

Ободренный ее легким колебанием, он двинулся дальше.

– Астрид, ты бы согласилась креститься, если бы тебе не пришлось менять то, во что ты веришь?

– Не понимаю.

Как бы хорошо она ни улавливала его намерения, иногда донести важные вещи словами, которые она могла понять, казалось почти невозможно.

– Ты бы смогла сказать эти слова для вида и сохранить при этом веру в своих богов?

– Поклясться во лжи?

– Да.

– Если врать так легко, откуда ты знаешь, когда слово – правда?

Отличный вопрос, но у него был ответ.

– Доверие. Ты знаешь правду о тех, кому доверяешь, и веришь их словам.

Астрид встала, отошла к дальнему окну и уставилась в сгущающуюся темноту. Леофрик остался на месте и ждал, что она скажет или сделает.

– Ты забираешь у меня все. Дом. Свободу. Силу. Теперь еще и правду.

Ее слова с таким же успехом могли быть осколками стекла, так глубоко они ранили.

– Не я, Астрид.

– Отец. То же, что и сын.

Леофрик встал и подошел к ней, но когда Астрид скрестила руки на груди, он не прикоснулся к ней.

– Я хочу оставить тебе то, что могу оставить. Прошлое нельзя отменить, каким бы несправедливым оно ни было. Теперь это твой дом. Ты свободна. Ты жива, и ты со мной. И, Астрид, есть и другие способы быть сильной. Не только война. Здешние женщины тоже сильны, хотя и не владеют оружием. Моя мать была одним из самых сильных людей, которых я когда-либо знал, и она была нежной. Ты погрязла в своей ненависти. Мне это кажется слабостью. Нужна воля и сила, чтобы отпустить месть. Прощение – это сила.

Он разжал ее руки и притянул к себе. Астрид не сопротивлялась ему, хотя выражение ее лица едва ли можно было назвать радостным.

– Скажи эти слова, любовь моя. Ты сможешь сохранить своих богов. Они мне нравятся. Между нами всегда будет доверие и правда, и это все, что имеет значение. Мой отец отошлет Франциска, и он никогда не вернется, если ты скажешь эти слова и устроишь представление для народа.

– Он уйдет?

– Он уедет, да.

– Если я совру.

– Разве у тебя есть другой выбор?

Она долго думала, глядя на его грудь. Он держал ее в объятьях и ждал. Наконец Астрид глубоко вздохнула: он почувствовал, как приподнялась и опустилась ее грудь.

– Выбора нет, – пробормотала она. – Никакого.

ЧАСТЬ 6. НАСТОЙЧИВОСТЬ

Каждый раз терпя поражение, мы чему-то учимся. Из поражений соткан путь к победе.

19

До своей собственной Астрид участвовала только в двух свадьбах: Бренны Ока Бога и Вали Грозового Волка в Эстляндии и Леифа и Ольги в Гетланде. И та, и другая проходила по традициям ее народа, и она понимала назначение каждой ее части.

Здесь же помимо крещения, совершенного в ручье возле замка, когда Астрид, одетая в платье, похожее на тяжелую ночную сорочку, погрузилась в воду в сопровождении почти незнакомого священника, все казалось пустым, по крайней мере, для людей, вступающих в брак. Леофрик сказал ей, что церемония будет проходить в основном на другом языке, и что большую ее часть они будут стоять на коленях и слушать.

Преклонить колени перед священником. Поклясться пустыми клятвами их богу. Снова.

Если бы она могла дать клятву только Леофрику, она смогла бы сказать правду. Она любила его. Он был всем в этом мире, что имело для нее смысл. Она будто летала, когда он был рядом. В его объятиях она узнала себя.

Все, чем она была сейчас, было создано благодаря ему.

В день их свадьбы, в комнате, которая больше не будет принадлежать ей, пока Эльфледа заплетала ее волосы в искусные косы, Астрид смотрела в зеркало и пыталась узнать женщину, которой она стала.

Мать. Герцогиня. Женщина в шелках, драгоценностях и лени. Женщина, которая носила шрамы на теле, в сердце и в душе. Все одновременно.

Стоя позади нее, Эльфледа похлопала ее по плечу и, наклонившись, ласково улыбнулась в зеркало.

– Ну вот. Ты просто прелесть. Вставай, милая, и давай наденем это платье. Будем молиться, чтобы ты не поправилась снова с момента последней примерки.

Астрид встала и провела руками по груди и животу, ладони скользнули по мягкому льну нижнего белья. Хотя у нее еще не набух живот, ее тело менялось вместе с ребенком, растущим внутри нее – и делало это почти ежедневно вот уже две недели. Пока изменения коснулись только ее груди и бедер, которые стали больше и округлее. Увеличивались они, правда, как назло в то время, когда очередное платье уже было готово.

Астрид без конца изводила швей.

Были и другие изменения, хотя и не в размере. Прикосновения – ее кожа ощущалась по-другому. Такая чувствительная везде, и особенно в самых нежных местах. Об этих переменах знал только Леофрик.

В одном месте еще ничего не изменилось: в ее сердце. Или, возможно, это был ее разум. Она не чувствовала ничего к ребенку, который рос внутри нее. Изнурительное недомогание уступило место равнодушному оцепенению. Когда она была вдали от Леофрика, самым сильным чувством, которое она испытывала к своему ребенку, да и то редко, было любопытство. Неужели именно так чувствовала себя ее мать, когда была беременна ею?

Если так, неудивительно, что Астрид не получила от нее почти ничего.

Когда Леофрик был с ней, она все-таки ощущала к ребенку что-то теплое, настоящее. В своей любви к Леофрику, в его любви к ней, в его преданности и восхищении жизнью внутри нее она чувствовала что-то похожее на надежду. Видя его счастливым, она чувствовала облегчение. И тоже хотела быть счастлива.

Возможно, любовь к Леофрику породит в ней и любовь к ребенку.

Астрид вздохнула, и Эльфледа заворчала у нее за спиной.

– Успокойся, дорогая, – и туго затянула шнуровку платья.

Платье сидело как надо. В нем было неудобно и неловко, но оно был прекрасно, а у женщин здесь было только две роли: красота и воспитание. Астрид не могла сравниться по красоте с окружавшими ее женщинами, но она могла носить красивое платье.

Оно было красивым, даже на ее скептический взгляд. Сшитое из шелка самого бледно-голубого цвета, который она когда-либо видела, и самого кремового белого, оно плотно облегало ее грудь, а затем грациозно спадало к полу, чтобы растечься у ее ног и протянуться шлейфом позади. Вырез декольте был широким, почти доходя до плеч, а рукава из двух составных частей облегали ее руки до самых ладоней и расходились, обрамляя руки наподобие крыльев. Вырез, лиф и рукава были оторочены широкой, замысловатой строчкой из серебряных нитей, плетеный пояс из серебряных нитей обвивал талию Астрид и бедра, а потом спускался по всей длине платья спереди.

В вырезе платья было видно несколько ее шрамов, большинство из которых были следами ран, полученных в черном месте. Швеи были встревожены и смущены тем, что увидели. Они кланялись, суетились и обещали новый покрой, который скроет шрамы.

Но Астрид не хотела их прятать. Она вышла бы замуж совсем голая, если бы знала, что свадьба состоится. Ни один из ее шрамов не был ее позором. Они были либо знаками чести, заслуженной в битве, либо позором короля, обрушившимся на нее в черном месте. Она носила их, как та, что выжила.

Она будет носить и эти струящиеся шелка как знак.

Под таким платьем не было места для бриджей и сапог. Астрид подняла одну за другой ноги и позволила одной из своих служанок помочь ей надеть легкие туфли из светлой кожи.

Когда она оделась, Эльфледа отступила назад и окинула ее критическим взглядом. Потом захлопала в ладоши.

– Ах, ты прелестна, милая. Настоящая герцогиня. В следующий раз, когда мы встретимся, я уже буду называть тебя на вы и присяду перед тобой в реверансе.

Эта мысль ужаснула Астрид.

– Нет, Эльфледа.

– Да. Ты станешь Ее королевским высочеством, герцогиней Оренширской, и тебе будут оказаны все почести, которые полагаются.

Резкий стук в дверь прервал протест Астрид. Эльфледа пошла открывать дверь. Сделав это, она присела в реверансе, более глубоком, чем Астрид когда-либо видела, и склонила голову.

– Ваше величество.

Дверь широко распахнулась, и на пороге появился сам король, облаченный в сверкающие одежды. Три девушки, которые помогали Астрид и Эльфледе с приготовлениями, упали на пол.

Астрид тоже присела в реверансе, хотя и не так таком изящном, как Эльфледа. Ей еще предстояло отточить это движение. Она склонила голову.

– Так, очень хорошо. Ты очень хороша. – Все встали и вернулись к работе, стараясь не смотреть на короля. Он подошел прямо к Астрид с улыбкой на лице. – Я пришел проводить тебя в часовню, если ты примешь мою руку.

Шепот, разнесшийся по комнате, сказал Астрид, что предложение короля было в высшей степени необычным и большой честью.

Леофрик говорил ей о силе прощения. Он дал ей понять, что, возможно, она может быть сильной по-другому. Если так, то она не набралась сил, чтобы простить короля. Он обязал ее терпеть самые ужасные муки ежедневно, неделя за неделю – пытку ради пытки. Ему не нужна была информация. Он не взял других пленников. Он хотел только ее боли. Особенно ее боли. Только ее. Без всякой причины. Она не могла этого понять, а значит, и простить.

Но он был отцом Леофрика и правителем этого королевства. Ему принадлежала ее жизнь, и от этого не избавиться. Поэтому она приняла его присутствие и научилась выносить. И король относился к ней по-доброму с тех пор, как Леофрик сделал ее своей, особенно с тех пор, как она забеременела. Астрид не собиралась рассказывать ему о своем прощении, но в ее намерениях сохранить ненависть к нему в сердце на всю жизнь появилась крошечная трещина.

– Я приму.

Его улыбка на ее ответ была теплой, и она невольно почувствовала волнение.

– Во-первых, у меня есть для тебя подарок.

Он щелкнул пальцами, и в комнату вошел мальчик в церемониальной одежде, неся кожаную шкатулку на бархатной подушке. По кивку короля мальчик открыл крышку.

На мягком ложе из темного шелка лежал серебряный обруч из камней, сверкающих, как звезды, сотканные из молний. В центре обруча был голубой камень, более крупный, чем тот, что был в кольце, которое Леофрик подарил ей во время ритуала помолвки.

Корона. Король дарил ей корону.

– Это Диадема Эбби. Моей бабушки. Твое кольцо тоже когда-то принадлежало ей. – Он поднял диадему с шелкового ложа. – Теперь ты присоединишься к нашей семье, Астрид с Севера. Ты носишь нашего наследника. Для меня было бы честью, если бы ты надела эти фамильные драгоценности, когда станешь женой моего сына перед Господом, и если бы ты приняла их в дар.

Астрид кивнула, и он водрузил корону ей на голову. Он предложил ей руку, она приняла ее, и король Меркурии повел ее через замок в часовню, где она должна была обвенчаться с его сыном перед его богом.

– оОо~

Длинная полоса золотой ткани разделяла часовню надвое. Все скамейки – для них было какое-то слово, но Астрид не могла его вспомнить – были заполнены людьми в богатых одеждах, и все эти люди сидели и смотрели на нее. В самом конце, отдельно от остальных, стояли слуги замка, которых она знала: Эльфледа, Оди и другие. Эльфледа улыбнулась и ободряюще кивнула.

Остановившись в начале прохода, король поднес руку Астрид к губам, а затем отпустил ее и пошел один по золотому проходу к алтарю. Когда он проходил мимо, по толпе прокатилась волна: люди кланялись и делали реверансы своему королю. Потом все снова выпрямились и уставились на нее.

Она стояла одна и чувствовала себя маленькой и слабой. На другом конце длинного прохода был Леофрик – она видела его, стоящего во весь рост, одетого в темные кожаные штаны и темный камзол, носящего на плечах плащ из золотой и голубой парчи, отороченный мехом. Он тоже надел корону, гораздо более высокую и изысканную, чем та, что была на ее голове, но более маленькую и более простую, чем у отца или брата.

Он улыбался ей.

Но она не могла пошевелиться. Между ними были все эти люди, которых она не понимала, люди, которые считали ее в лучшем случае дикаркой, а в худшем – животным, люди, которые шептались, шутили и надеялись, что она сделает что-то достойное насмешки. Она ненавидела себя за то, что ей придется пройти через них, чтобы добраться до единственного человека во всем этом мире, которому она доверяла.

Стоя там одна и не двигаясь, она слышала шепот толпы. Она уже давала им повод для насмешки.

Это называлось стыдом, так? Она отвергала стыд. Эти люди не могли заставить ее чувствовать стыд, она не могла этого допустить.

Как раз в тот момент, когда Астрид собралась с духом, чтобы сделать первый шаг – как нелепо, что ей нужно мужество, чтобы просто пройти по прямой, – друг Леофрика Дунстан поднялся со своего места в передней части часовни и направился по проходу прямо к ней. Его улыбка была яркой и лукаво-веселой, но адресованной не ей.

Подойдя к ней, он протянул ей локоть.

– Могу я проводить миледи к алтарю?

Это было похоже на спасение, каким бы глупым оно ни было, и она была рада этому.

– Ja. Спасибо. – Она взяла его под руку и пошла, выпрямив спину и расправив плечи, по золотому проходу.

У алтаря Леофрик протянул руку, и Дунстан вложил в нее руку Астрид. Потом он отступил назад, и остались только Астрид и мужчина, которого она любила. Она даже не заметила нового епископа.

– Ты прекрасна, – пробормотал Леофрик, подводя ее к перилам, обитым шелком. – Ты будешь счастлива, любовь моя. Клянусь.

Держа его руку в своей, Астрид почти поверила в это.

– оОо~

Той же ночью, раздевшись до бриджей, Леофрик расстегнул шнуровку на спине платья Астрид. Только сначала запер дверь от вторжения гуляк. Все-таки было что-то общее у их людей: веселье после свадьбы, а затем шутливые попытки вломиться в супружескую спальню

Слуга забрал их короны и плащ Леофрика, и он, не теряя времени, сбросил большую часть своей одежды и пошел за своей женой.

Они находились в комнате самого Леофрика, в месте, которого Астрид никогда прежде не видела. Это была целая анфилада огромных комнат, каждая из которых была намного больше, чем комната, в которой Астрид жила до этого. Кровать представляла собой гигантское сооружение, задрапированное тяжелой черно-красной тканью. Она была так высоко от пола, что к ней вели ступеньки. Камин напротив кровати был достаточно высоким, чтобы Астрид могла в нем встать во весь рост.

Стол был заставлен роскошными яствами и винами; казалось, они могли бы оставаться здесь несколько недель и не переживать из-за еды и питья.

Теперь у Астрид были и свои комнаты, примыкающие к его. И у них обоих были личные покои, в которых могла бы разместиться половина жителей Гетланда.

Когда Леофрик расстегнул платье и стянул с ее плеч, она поочередно опустила руки, все еще занятая поиском тех неудобных булавок, что удерживали ее косы и украшения. Наконец, распустив волосы, Астрид помогла Леофрику спустить платье ниже, и ткань растеклась по полу.

– Ты была великолепна сегодня, – промурлыкал Леофрик, убирая волосы Астрид в сторону. Он прижался лицом к ее шее и провел бородой по ее коже. – Спасибо.

Она вздохнула и повернулась в его объятиях, скользнув руками в его волосы, позволяя прохладному шелку его волос обвиться вокруг ее пальцев.

– Теперь я твоя.

– А я – твой. – Он отстранился, и ее руки легли на его обнаженную грудь. – Ты сделала меня счастливым, Астрид. Я помогу тебе найти твое собственное счастье. Клянусь.

– Между нами доверие и правда, ja?

– Всегда.

День оказался не таким ужасным, как Астрид ожидала. В отличие от крещения, слова, которые ей пришлось произнести у алтаря, были в основном о Леофрике, и эти слова были правдой. Она закрыла свой разум от слов о его боге. Это было намного легче, чем когда она клялась любить бога, который не был ее собственным богом и никогда не будет.

Остальная часть ритуала была произнесена на языке, далеком от ее понимания, и не требовала от нее ничего, кроме присутствия, поэтому она отвлеклась и стала разглядывать мужчину рядом с собой. Красивого мужчину. Хорошего человека. Любовника. Единственного, к кому она когда-либо испытывала чувства.

Она бы все равно выбрала его, если бы могла выбирать.

Потом были пир и праздник, и Астрид наслаждалась и радовалась. В основе ее радости лежала одна простая истина: она любит этого мужчину, и теперь они по-настоящему связаны. В этом было нечто большее, чем безопасность. Была уверенность. Твердая почва под ногами в этом чуждом мире, сквозь который она шла, спотыкаясь.

– Я счастлива с тобой, – сказала она и, наклонив голову, поцеловала его в грудь, в то место, где было сердце.

Его руки обхватили ее лицо, и он приподнял ее голову. Заглянул ей в глаза.

– Ты счастлива, любовь моя?

– Ja. С тобой.

– Я рад. И дам тебе еще больше счастья.

Он наклонился и поцеловал ее, крепко прижимая к себе, заключая в объятия, и Астрид почувствовала, как ее тело и разум покинуло все – кроме него. Так было всегда – в его объятиях она принадлежала ему. Она была дома и чувствовала себя собой.

Если бы она могла оставаться такой, закрытой от всего остального мира, только с ним, то могла бы вообразить, что она – та женщина, которой должна быть.

Его губы оторвались от ее губ и двинулись вдоль ее подбородка, оставляя на коже легкое покалывание. Астрид вздохнула и выгнулась еще теснее, прижимая свое естество к его плоти, вдавливаясь в него через бриджи, разделяющие их тела.

Леофрик застонал и опустил руки ей на бедра.

– Я хочу отвезти тебя утром в нашу хижину, – прошептал он ей на ухо. – Поживем там несколько дней. Сможем поохотиться, побыть друг с другом, позаботиться о себе сами, чтобы нас не беспокоили. Наш собственный праздник.

Их единственная ночь в хижине была самой счастливой для Астрид. Если бы она могла жить там всегда, она бы жила. Астрид обхватила его голову руками и потянула назад, чтобы видеть его лицо.

– Правда?

– Да, правда. Мы можем взять карету.

– Нет, я поеду верхом!

О, одна только мысль об этой поездке, о ветре, бьющем в лицо, о ногах в стременах, о скачущем рядом Леофрике, о залитом солнцем лесе, сквозь который они помчатся!.. Астрид не собирается сидеть в этом ящике, который они называют каретами.

– Но ребенок. Астрид, ты должна думать о нем.

– Я здорова. Я езжу верхом. – Ее живот был еще небольшим. Он не помешает.

Леофрик снисходительно улыбнулся.

– Женщины не должны ездить верхом, когда носят ребенка, любовь моя.

Это было абсурдно.

– Я еще не большая. Я езжу верхом.

– Но…

Она топнула ногой.

– Ваши женщины бегут в кровать и плачут там от малейшего тычка. Мой народ силен. Женщины ездят верхом до тех пор, пока живот не станет слишком большим. У нас большие, сильные малыши. Я еду!

– Ты заставишь Эльфледу волноваться. И мой отец тоже будет беспокоиться.

Вместо того чтобы повторить свое требование еще раз, она выгнула бровь. Но она уже победила.

Он рассмеялся.

– Очень хорошо. Ты поедешь верхом – рядом со мной. Только тогда. – Его улыбка стала шире, он схватил ее и снова притянул к своему телу, прижимая к ней свою твердую плоть. – Если только ты не хочешь прокатиться на мне. Тогда ты можешь быть сверху.

Чувствуя себя свободнее и счастливее, чем когда-либо с тех пор, как они в последний раз были в хижине, Астрид рассмеялась.

– Господь всемогущий, какое наслаждение слышать этот звук, – сказал Леофрик. – Ты так редко смеешься. Но когда ты смеешься, я вижу наше будущее.

Выражение его лица стало сосредоточенным и серьезным, когда он развязал завязку на ее нижней рубашке.

– Сегодня я хочу, чтобы ты была снизу. Позволь мне ласкать тебя, моя жена. Ложись под меня и позволь мне дать тебе все удовольствие, которое я сумею. Позволь мне дать тебе наслаждение.

Астрид редко занималась любовью пассивно. Она любила схватки и любила побеждать. Но когда рука Леофрика скользнула по ее боку, и он подхватил ее на руки, чтобы обнять, она вспомнила, как ее несли вот так, из темноты, на свет, прочь от черного места, где она боролась со смертью, в мир, в котором она могла научиться жить.

Так что Астрид обвила руками его шею и поцеловала в щеку, уткнувшись носом в темную бороду. Это был импульсивный и нежный жест, но в этом не было ничего странного. Леофрик наклонил голову в ответ на ее прикосновение и крепче обнял ее, и она почувствовала, что доставила ему удовольствие.

– Я люблю тебя.

Ему понравились ее слова, улыбка стала почти сияющей.

– Я всегда буду любить тебя, Астрид с Севера.

Астрид с Севера. За последние недели она не раз слышала, как ее так называют, но впервые услышала это от Леофрика. Внезапно, находясь в его объятьях посреди своей великолепной спальни, Астрид поняла, что обрела имя – собственное имя, настоящее. Она отказалась от имени отца, чтобы найти свое собственное имя и славу – и теперь обрела его. Она была Астрид с Севера, и носила имя, которое имело смысл только здесь.

Теперь она тоже была герцогиней, но таков был титул Леофрика. Но имя Астрид с Севера принадлежало ей. Она пришла в этот мир как Дева-защитница. И вдруг ее осенило: каждый раз, когда эти люди называли ее дикаркой или зверем, монстром или варваром, они называли ее Девой-защитницей – просто в их языке не было этого слова. Слова для женщины, которую они боялись. Она была чем-то, что находилось за пределами их понимания, за пределами их языка, за пределами их способности осознать.

Поднимет ли она когда-нибудь снова топор или щит, Астрид не знала, но она всегда будет той, кем была. Она всегда будет Девой-защитницей.

Она понимала себя так, как они никогда не поймут, и теперь понимала и их тоже, с каждым днем все больше. Она могла теперь ходить среди них, она имела над ними власть, они кланялись ей, – это была победа.