Текст книги "Сайонара"

Автор книги: Сьюзен Баркер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

Снаружи проехал фургон продавца тофу. Он предлагал свой товар через громкоговоритель.

Меня снова замутило, совсем как прошлой ночью. Этот человек, стоявший напротив, не успокоится, пока не заполучит скальп Юдзи.

– Возвращайся домой, Мэри, – сказал он. – Возвращайся в Англию. Мне говорили, что ты славная девчонка. Держись подальше от неприятностей. И в полицию не обращайся. Они не будут помогать тебе. Тебе повезет, если они просто вышлют тебя из страны.

Получив позволение уйти, я развернулась и направилась к выходу. Я дрожала, меня шатало из стороны в сторону. Я должна бежать отсюда, должна найти Юдзи и убедиться в том, что он жив. У двери я услышала голос.

– Постой.

Я остановилась, но не обернулась. Мысленным взором я видела пистолет. Железная штуковина, приносящая смерть. Нацеленная прямо мне в спину.

– Если увидишь своего приятеля, – проговорил мужчина с изуродованным лицом, – скажи ему, что Хиро вернулся.

Стоя к нему спиной, я кивнула и выскочила в прохладу коридора.

Глава 14
Ватанабе

Юдзи судорожно вцепился в утыканную гвоздями доску, прибитую к двери, занозы впились в пальцы. Раны на щеках от ударов кастетами саднили, бактерии проникали в кровь через порезы. Отодрав доску, Юдзи прислонился к двери. Мне конец, подумал он, ощупывая сломанные ребра. Дверь отворилась, и нетвердой походкой он ввалился внутрь. Я наблюдал за ним с расстояния девятнадцати метров и двадцати сантиметров, сидя на поросшей мхом железнодорожной насыпи, таблетка витамина С растворялась во рту, покрывая зубы кислым налетом. Рядом со мной стояла канистра с бензином. Да уж, тебе точно конец, мысленно согласился я. Ночной саван укрыл Землю. Ночь тянулась от горных кряжей Перу через арктические ледники. Звезды уменьшились в размерах, отбрасывая красноватый свет, а призраки дальних галактик мерцали сквозь расстояние в сотни миллионов лет. Мигнули проблесковые огни самолета, и я успел заметить знаменитого борца сумо в тренировочном корсете «Плейтекс», летящего бизнес-классом и в эту минуту поедающего соевый творог. Я вернулся на землю и увидел, как тысячи кольчатых червей и личинок высасывают последние соки из останков дохлого кота. Затем я спустился на пятьсот два метра тридцать сантиметров вниз, где в отложениях мелового периода мегалоникс все еще скалил чудовищные зубы и вытягивал когти, на морде его навечно застыло изумление в тот самый миг, когда огромный метеорит врезался в Землю.

В мрачном обветшалом интерьере бара «Лотос» Юдзи в изнеможении прислонился к деревянной стене будки караоке, голова его стукнулась о стену. Он не узнавал гниющих останков бара, где провел детство. Некогда процветающее логово порока, где между богатыми бизнесменами скользящей походкой двигались девушки, ныне представляло собой совокупность тысяч экосистем. По левые мыши пировали на обивке кресел, тараканы обгрызали отслоившиеся от стен обои, гадюка притаилась в ожидании пушистого млекопитающего, чтобы вонзит в него клыки. Однажды Мама-сан послала меня сюда, шесть с четвертью лунных циклов назад, чтобы я укрепил доски, которыми была забита дверь. На полке я обнаружил молоток и гвозди, блестевшие от мышиной мочи.

Семь долгих лет прошло с тех пор, как Мама-сан задумала открыть бар «Лотос». Предприятие это изначально было обречено на провал. Вскоре после пышного открытия (на котором девушки в нарядах стриптизерш предлагали посетителям бесплатное шампанское) Мама-сан получила письмо, уведомляющее ее о том, что в непосредственной близости от бара планируется строительство Кансайской железнодорожной линии. Несмотря на весь пыл, с которым Мама-сан бросилась спасать свое детище (она отправляла петиции транспортному начальству, пыталась подкупить чиновников деньгами и девушками и даже лежала в прострации под колесами экскаватора), через восемнадцать месяцев дюжина скоростных поездов в час с грохотом проносилась мимо бара. Каждый поезд рождал миниатюрное землетрясение в недрах здания: стены сотрясались, а клиенты падали с барных стульев. Целых одиннадцать месяцев с улыбкой на устах Мама-сан подсчитывала предметы, упавшие с полок, и редеющие толпы посетителей. Но последней соломинкой, сломавшей спину верблюда, стала тяжба, которую затеял один из клиентов, на голову которому свалилась бутылка рома, на короткое время лишив беднягу сознания. Мама-сан выставила бар на продажу, однако по сей день желающих купить его не нашлось.

Хотя в результате этой истории нервы его матери превратились в клочья, для Юдзи то были безмятежные дни. Девушки обращались с подростком, словно с маленьким клиентом, постоянно твердя ему, какой он красивый и умный Блуждая в тумане боли, Юдзи вспоминал об этих счастливых днях. Крошечные жучки и ползали по тому стулу в баре, где он любил сидеть, притворяясь, что делает домашнее задание, а девушка по имени Йоко нахваливала его старательность своим бархатным голоском. Новый приступ физических мучений принес новые моральные страдания. Юдзи застонал, наполовину от боли, наполовину от горькой ностальгии подавно прошедшим временам. Он провел языком по кровавым остаткам зубов во рту и снова застонал.

В восьми километрах трехстах метрах отсюда Мэри, дрожа, бродила по улицам. Я разрывался надвое, не желая бросать ее в таком отчаянном состоянии. Судьба предлагала выбор, раздваиваясь, словно змеиный язык, и принуждая меня принять решение. Мне отчаянно хотелось спасти Мэри, хотелось отправить ее домой в теплой и мягкой Золушкиной карете. Однако это ничего бы не решило. Чтобы разобраться с нашей проблемой, требовалась канистра бензина.

В дюйме от моего носа пролетел пустой поезд, управляемый учеником машиниста. Жалюзи в баре заплясали в дикой пляске, а голова Юдзи застучала по стене. Стулья и столы запрыгали по полу, люстра закачалась. Поезд исчез вдали, и сумасшедшие вибрации прекратились. С другой стороны насыпи на меня, запутавшегося в сетях Венеры ребенка, уставился старый выброшенный холодильник, выпуская в атмосферу вредные испарения.

Я знал, что сегодня вечером что-то должно случиться. Я чувствовал это в атмосфере. После работы я шел за Мэри и Юдзи через район Синсайбаси. Я тенью скользил мимо закрытой галереи, мимо крепости Сити-банка, мимо благословенных земель пригорода. Хотя Юдзи прижимал к себе свой золотой трофей, взгляд его то и дело останавливался на пышных ляжках проститутки, шедшей по улице перед ними. Почему он не ценил то, чем владел, в то время как я завидовал микроскопическим клещам, что жили в ресницах Мэри, и сере, что скапливалась в ее ушах? После того как Мэри переступит пределы обыденного, обещаю, она никогда не будет ощущать себя нелюбимой и покинутой.

Друзья Юдзи ждали в баре. Этот бар был настоящей волчьей ямой, дьявольской западней, где тусовались транссексуалы и сатанисты. Я испытывал жалость к этим введенным в заблуждение беднягам. Если бы они проникли в гиперпространство и увидели, какой жалкой фигурой является Люцифер, то тут же забыли бы весь свой оккультизм. Заброшенный в преисподнюю, дьявол ныне влачит жалкое существование, изредка становясь почетным гостем на черных мессах и концертах бельгийских металлистов. Поневоле задумаешься, стоит ли ради такого пить козлиную кровь?

Сатанисты меня не пугали. Рядом с друзьями Юдзи, бандитами с впалыми щеками, они выглядели мяукающими котятами. Как только я увидел их, то сразу понял, что они собираются убить Юдзи.

– Иуда получит по заслугам, – пробормотал один из них, когда упомянутый Иуда вошел в бар.

Меня охватила паника. Я ничего не имел против бандитских планов относительно Юдзи, но Мэри! Этим парням проще вырубить ее, чем слушать ее испуганные крики. Трое бандитов сидели в тестостероновом ступоре – отбросы общества, средоточие всех его болячек. Кензи – накачанный наркотиками тип с двойными Y-хромосомами. – однажды бросил своего ротвейлера в ванную, а затем опустил туда же включенный тостер. Агония Трикси оказалась такой забавной, что Кензи тут же отправился на поиски других собак. А Синго и Тору чуть не задушили друг друга в своей квартире на первом этаже – они сжимали и давили, пока не округлились белки глаз. Даже на публике они не могли остановиться, под столом до волдырей сжигая кожу на руках друг друга.

Пока жертва и хищники обменивались приветствиями, я спрятался в темном углу бара. Затем Юдзи сел, и они принялись беседовать, намеренно игнорируя Мэри.

Стрелки часов двигались вперед. Солдаты Люцифера раз за разом заталкивали монетки в сто йен в щель музыкального автомата, снова и снова вызывая оттуда дух тяжелого металла. Мэри пила коктейль за коктейлем, чтобы задушить ростки уныния, пробивавшиеся в душе, и унижение от того, что с ней обращались, как с надувной куклой. Как только Мэри удастся нащупать вход в гиперпространство, она никогда больше не будет тосковать. Прорыв в гиперпространство уничтожит все сорняки скуки, но до той поры я мог лишь сочувственно наблюдать за ее страданиями.

В своем эгоцентризме Юдзи ничего не замечал, а друзья терпели его болтовню, пуская слюни в предвкушении того, как будут его убивать. Их подмигивания и посапывания участились, когда толпа посетителей начала редеть. Я разобрал этот примитивный код – они нападут на Юдзи, как только бар покинет последний клиент. Люди уходили, и шесть желтых глаз все чаще устремлялись к упрямой, неподвижной фигуре в углу. Ко мне.

Фигура в углу тоже не сводила с них глаз. Когда троица головорезов поняла, что я не собираюсь уходить, бандиты разозлились. Они не смели нарушить приказ Ямагавы-сан. Персонал бара также волновался – чем скорее головорезы сделают свое черное дело, тем скорее они подотрут кровь и отправятся по домам. Однако я не стану первой костяшкой, вслед за которой начнет рушиться сооружение из множества костяшек домино. Только не я. За два часа, пока я сидел в потемках, в голове моей родился план. Теперь все зависело от мочевого пузыря Мэри.

Я исследовал ее мочевыводяшую систему. За сегодняшний вечер она дважды ходила в туалет: первый раз в 21.46 и второй раз перед встречей с Юдзи в 00.59. Когда на часах было 03.04, нежная упругая подушка ее мочевого пузыря снова набухла, но тело не отвечало на призыв. Молекулы фильтровались сквозь плазму. Разрозненные фрагменты гемоглобина и аспирин пятимесячной давности просачивались через витые канальцы. Как на иголках, я сидел и ждал, услышит ли Мэри зов своего тела до того, как терпение бандитов истощится.

Я вздохнул с облегчением, когда мечтательный настрой Мэри разбился, заставив ее переключиться на нужды организма и вспомнить о том, как давно она хочет в туалет. Она встала и, покачиваясь, направилась через бар в узкий коридор, который вел к женскому туалету. Я последовал за ней. Дверь была открыта. Я закрыл ее. Затем я изо всех сил повис на ручке.

Тем временем в баре негодование Тору достигло предела. Последний посетитель удалился восвояси, подальше от греха. Тору поднялся и размахнулся – татуированная рука взлетела, словно коса, сметая со стола пепельницы и пустые стаканы. Кровь ударила бандиту в лицо, когда он с размаху опустил кулак на лицо Юдзи.

– Предатель.

Персонал бара смотрел, как Юдзи съезжает вниз, и морщился от звуков, похожих на вколачивание гвоздей в дерево. Юдзи кашлял кровью. Синго и Кензи с искаженными лицами били его по ребрам. От каждого удара Юдзи дергался, словно пораженный током.

– Где…

Удар.

– …ты…

Удар.

– …спрятал их?

Сумасшедший смех вырвался из залитого кровью горла Юдзи.

– У Мэри… Держите Мэри.

Безмятежно освободив мочевой пузырь, Мэри направилась к двери туалета. Несмотря на малую мышечную массу и опьянение, она могла нажать на ручку двери с силой, равной 103,1 ньютона, а паника увеличила этот показатель до твердых 312 ньютонов. Я оперся о косяк и потянул дверь на себя. В баре избиение на время прекратилось. Тору склонился над Юдзи.

– Что ты сказал?

– У Мэри… Хватайте ее!

Сердце мое часто забилось. К счастью, глотку Юдзи забили кровь и слизь, поэтому бандиты ничего не расслышали. Юдзи выпустил еще один фонтанчик кровавого смеха. Тору дал ему пощечину. Бандиты поставили Юдзи на ноги и, скрутив за спиной руки, повели к заднему выходу из клуба. Персонал бара кланялся и желал окровавленной процессии приятного пути.

А мы с Мэри продолжали сражаться за дверь. Мэри орала:

– Эй, кто-нибудь! Выпустите меня отсюда!

И так целых семь раз, пока, наконец, не сдалась.

Я вернулся в бар. Бармен, подбиравший осколки, подпрыгнул, когда я прошмыгнул мимо, мои кроссовки оставляли на полу отпечатки, смешиваясь с брызгами крови Юдзи.

Снаружи Кензи, Синго и Тору, освещенные синими огнями полицейской машины, отпускали язвительные комментарии, а полицейский записывал их показания в блокнот.

А на соседней улице Юдзи из последних сил несся к свободному такси, словно птица со сломанным крылом.

Внутри канистры с бензином страдающие клаустрофобией углеводороды ожесточенно пихались и корчились в тесноте, готовые вспыхнуть. Давным-давно эти молекулы были лесами юрского периода и динозаврами, некогда безраздельно господствовавшими на Земле, пока их на многие тысячелетия не сплющили осадочными породами, а затем не переработали на нефтеперегонном заводе. Я понимал, какое раздражение вызывало у них подобное непочтительное отношение.

На другой стороне железнодорожного полотна Юдзи зажег спичку. Фосфорная головка вспыхнула, осветив бар «Лотос». Юдзи смотрел, как она горит, затем зажег другую. Наверное, вас интересует, зачем мне канистра с бензином? Я собирался сделать с Юдзи то, что он только что проделал со спичкой. Подозреваю, что вы смущены. Разумеется, вы можете считать меня достойным осуждения чудовищем. Впрочем, давайте рассуждать разумно. Уничтожь я Юдзи, и общая сумма страданий в этом мире только уменьшится. Позволь я ему и дальше попирать землю, и в опасности окажется не только Мэри, но и множество людей, с которыми ему предстоит пересечься в будущем.

Мое решение продиктовано не страстью, а холодным рассудком. Это вовсе не убийство, а простая переработка человеческой плоти в углеродную пыль и энергию. Общая сумма материи во вселенной останется прежней, и ничего ценного не будет утеряно. Даже душа его перетечет во что-нибудь, чему еще предстоит родиться. В личинку комнатной мухи или гниды, например. Повторюсь, я не испытывал никаких сомнений в том, что намеревался совершить.

В своей деревянной будке Юдзи ломал голову в поисках выхода, не подозревая о том, что хитроумный механизм уже запущен, и Бог из машины вот-вот возникнет на сцене. Он ни капли не сожалел о том, что впутал в преступление Мэри. Напротив, Юдзи гадал, как уговорить ее подтвердить его алиби или взять часть его грехов на себя.

Сова расправила крылья в лунном свете. Льдина размером с Китай дрейфовала в марсианском канале. Кошка, крадучись, бродила по крыше бара, зеленая радужка ее глаз светилась во мраке. Я встал на ноги, а кошка спрыгнула с крыши и мягко приземлилась на лапы, размышляя об оставшихся ей трех жизнях. Расплескивая бензин, я пересек полотно, затем вскарабкался на мшистую насыпь рядом с баром «Лотос». Несмотря на ветхий вид, в этом деревянном строении было семь целых девять десятых триллионов килоджоулей энергии, ждущих своего часа.

Бар «Лотос» был не только процветающей экосистемой, где природа снова вступила в свои права, или укрытием для беглеца от якудзы. Здесь хранилось прошлое. Смутные обрывки прошлого мерцали во тьме, забытые мгновения оживали. Я видел обворожительную Киоки, которая забралась в постель Юдзи, чтобы исполнить соблазняющий танец живота перед одиннадцатилетним подростком, онемевшим от удивления. Шутницу Сизуко, которой нравилось извлекать свой стеклянный глаз изо рта – легкая забава, многим казавшаяся весьма эротичной. И Маму-сан, гораздо моложе, довольно соблазнительную, еще без складок подкожного жира… Несомненно, смерть единственного сына подкосит ее. Господину Бойанжу придется приложить немало стараний, чтобы утешить хозяйку. Да и Мэри наверняка окажется среди тех немногих, кто оплачет Юдзи. Впрочем, как только Мэри переступит черту, отделяющую ее от гиперпространства, она забудет все свои печали.

Я открыл канистру и начал выливать бензин на землю. Я обходил бар по кругу, оставляя запах разрушения там, где горючая жидкость соприкасалась с травой. Едкий запах, несомненно, достиг ноздрей Юдзи, но он так погрузился в жалость к себе, что даже не заинтересовался, откуда он исходит. Без Юдзи Мэри гораздо раньше совершит прыжок в гиперпространство. Меня смущала мысль, что скоро я стану для нее таким же прозрачным, какой всегда была для меня она. Она сможет увидеть мою бородавку на ноге и мой ненадежный аппендикс. Проклятие моего воспитания и тень отца, неотступно преследующую меня. По крайней мере Мэри не угрожают тихие семейные обеды. Отец всегда возражал против моих отношений с противоположным полом. С раннего детства он дал мне понять, что женщины находятся под запретом до тех пор, пока я не получу степень по экономике и работу в министерстве финансов. Только тогда он подыщет мне подходящую жену.

В школе какое-то время мне было нетрудно следовать наставлениям отца. Мне никогда не нравились девчонки, и вовсе не потому, что я по природе был женоненавистником, просто они казались мне тогда глупыми и нудными. Впрочем, в старших классах в жизнь мою вошла девушка, которая навсегда изменила мой взгляд на женщин.

Нас было шестеро, занимавшихся математикой по усиленной программе: Тецуи, мой страстно увлекающийся пинг-понгом друг; Хайд и Джан, гениальные близнецы, которые общались только между собой и только по-латыни; Юи Кана, застенчивый знаменитый баскетболист, который уверял, что отрежет нам языки, если мы проболтаемся, что он учится вместе с такими чудиками, как мы, и Эйя Иноу.

Эйю знала вся школа. Во-первых, отец ее был школьным вахтером, и они жили в деревянном домике на задах футбольного поля. Во-вторых, с двенадцати лет Эйя носила на спине массивную металлическую пластину, предназначенную для коррекции юношеского сколиоза. Нечего и говорить, что это приспособление сделало ее посмешищем для школьных лоботрясов. Девчонки приносили из дома магнитики с холодильников и норовили приставить их к спине Эйи. Мальчишки, чуть завидев ее, начинали кататься от смеха и орать: «Эй, ты, металлистка, иди сюда!» Школьная жизнь была для Эйи настоящим адом.

В отличие от одноклассников Эйя не посещала клубы и не ходила на дополнительные занятия. После уроков она помогала отцу отскребать жевательную резинку от парт или бродила по бамбуковым зарослям, клацаньем металлической пластины распугивая птиц. Мое первое самое сильное воспоминание об Эйе относится к осени последнего года обучения в школе. Надвигался тайфун, и занятия в школе отменили. Наплевав на штормовой ветер, я храбро заявился в школу. Мне очень хотелось закончить работу по электромагнитной индукции, да и учитель господин Казагучи сказал, что лаборатория – в моем полном распоряжении.

Утро уже заканчивалось, а эксперимент был в самом разгаре. Я записывал показания вольтметра, когда что-то за окном привлекло мое внимание. Эйя стояла на крыше спортзала. Школьная форма промокла, волосы терзал ветер. Дождь хлестал ее, а Эйя, не замечая ничего, стояла, раскинув руки, словно волшебная фигура на носу корабля в штормовом море. Никогда не забуду ее взгляда – в нем были дикость, геройство, безумие. Я заметил, что она не надела свою пластину.

Я заинтересовался Эйей. Однако ее по-прежнему изводили все кругом, а мне не хотелось попадать ее мучителям под горячую руку. Если двое изгоев сойдутся вместе, они неминуемо превратятся в посмешище для всей школы. Страдания, которые нам приходилось переносить в одиночку, только увеличились бы, если бы мы подружились.

Наш первый разговор состоялся через несколько месяцев после тайфуна, когда я лежал в бамбуковой роще, распластавшись на земле. Я только что получил свою порцию побоев от близнецов Мисио и Казуо Кану, которые решили опробовать на мне заказанные по почте нунчаки. Услышав приближающееся клацанье металла, я посмотрел вверх и увидел вопросительную тень Эйи Иноу. Она склонилась надо мной, насколько позволяла пластина на спине.

– О чем ты только думаешь? – спросила она. – Лежишь прямо на таких редких экземплярах. Мог бы оказать им больше уважения.

Я перекатился в сторону и снова лег лицом в грязь, ожидая, что она проедет мимо.

– Ватанабе, я знаю, что близнецы Кану поджидают тебя здесь каждый месяц, начиная с четвертого класса. Почему бы тебе просто не сменить маршрут?

Я посмотрел вверх и ворчливо заметил, что избегать встречи с братьями Кану значило бы отказаться от ценного жизненного опыта. В глазах Эйи я прочел, что она считает меня полным придурком, но она все-таки протянула руку и помогла мне подняться на ноги.

С тех пор мы стали друзьями. И, естественно, школьная элита начала травить нас с удвоенным пылом. Нам говорили, что из нас двоих вышел бы классный цирк. Мои очки периодически крали и обмазывали клеем. Даже в учительской преподаватели шутили, что, все время таская на себе такой громадный пояс невинности, у Эйи нет никакого шанса забеременеть в школьные годы. Однако все это не имело для меня никакого значения. Я н пропускать дополнительные курсы. Я проводил множество счастливых часов, помогая Эйе собирать ботанические коллекции в лесу, занимаясь вычислениями с простыми числами или слушая стук ее металлической пластины под русскую оперную классику, звучащую по радио. Мы мало говорили. Одинокое детство и презрение школьных товарищей не способствуют развитию речевых навыков. Нам просто нравилось общество друг друга, а наши преследователи только скрепляли связь между нами.

Мое второе самое сильное воспоминание об Эйе относится к предпоследнему дню нашей дружбы. Мы гуляли по городу, когда заметили наших школьных мучителей, идущих прямо на нас. Стремясь избежать встречи с ними, Эйя втолкнула меня в боковую аллею прямо за закусочной «Кентакки чикенз». Мы задержали дыхание, пока шумная толпа наших преследователей тащилась мимо, толкаясь и сквернословя. Наверное, на нас повлияли опасность и возбуждение. Весьма возможно, что и вонь горячего куриного жира сыграла свою роль. Что бы то ни было, но с этого дня, проходя мимо этой закусочной, я всегда вспоминал, как Эйя притянула меня к себе, и наши губы встретились.

В тот вечер я летел домой, как на крыльях. Я сидел за кухонным столом и ел то, что мать оставила мне на ужин, совершенно не чувствуя вкуса пищи. Затем переместился в кровать, где принялся мечтательно переворачивать страницы книги о законе Фарадея. Через несколько минут дверь спальни отворилась, и вошел отец. Суровое выражение его лица тут же унесло мой блаженный настрой. Отец подошел к столу и направил настольную лампу прямо мне в лицо.

– Ватанабе, – его спокойствие показалось мне зловещим, – звонили с твоих курсов. Они сказали, что ты не посещаешь занятия уже две недели.

Я испуганно заморгал, пытаясь прогнать яркие пятна от лампы накаливания, отпечатавшиеся на сетчатке.

– А теперь, Ватанабе, ты скажешь мне имя той мерзкой шлюхи, с которой встречаешься.

Я повесил голову, съежившись под его неумолимым взглядом.

Затем покорно прошептал ее имя.

На следующее утро я влетел в школьные ворота, бледный и возбужденный после бессонной ночи. Мне отчаянно хотелось поговорить с Эйей, рассказать ей о гневе отца. В перерыве я уловил в коридоре звяканье ее пластины.

– Эйя-чен, – позван я, – Эйя-чен.

Она обернулась, прижимая к груди красную папку. Я подбежал к ней и положил руку ей на плечо.

– Почему тебя не было на математике? – спросил я.

Она смерила меня пристальным взглядом сверху вниз. Ее не поддающуюся описанию красоту не портили даже следы от плевков на волосах. Как мне хотелось отвести ее в сторонку и любовно стереть слюну.

– Почему меня не было на математике? – повторила она вопрос. – Потому что я была в кабинете директора, где пыталась отвергнуть обвинение в сексуальных домогательствах, выдвинутое твоим отцом от твоего имени. Так что убери руку с моего плеча. Жаль, что ты понял меня так превратно.

В глазах ее блеснул гнев. Эйя повернулась на каблуках и пошла прочь.

Я долго переживал. Теперь-то я знаю, что для меня все сложилось к лучшему. И все-таки иногда мне хочется нырнуть в океан гиперпространства и взглянуть на Эйю Иноу. После первого года в колледже Эйя вместе с новой пластиной для выпрямления позвоночника улетела в Америку, получив стипендию по ботанике в Стэндфордском университете. Хотя Эйе никогда не проникнуть в четвертое измерение, я знаю, что у нее все сложилось хорошо. В Америке она даже завела дружка, американца по имени Чип Фонтейн. Поначалу я ревновал Эйю, затем, после того как, оторвавшись от трех измерений, я воспарил к звездным высотам, ревность исчезла сама собой.

Бензиновый круг был очерчен. Все, что мне теперь нужно, это пламя. Предчувствуя неминуемую смерть, Юдзи забьется в центр бара. Слезные протоки дадут соленые течи. Возможно, я позволю ему пожить еще минут пять, чтобы он осознал, что ему предстоит.

Почему я? Я принадлежу к верхушке пищевой цепочки. Нет, только не здесь, неужели я просто умру от потери крови? Посмотрите, что они сделали со мной…

Следовало спешить. Слишком много времени я провел рядом с этим деревянным сараем. Чем скорее я покончу с ним, тем скорее Мэри станет свободной.

Боль убивает меня. Я умру. Господи, если ты спасешь меня, я поверю в тебя. Я буду вести святую и праведную жизнь, просто не дай мне умереть здесь в одиночестве… Я так одинок…

Ужас существования захлестнул Юдзи. Темная правда о глобальном одиночестве человека с самого детства маячила где-то в мозгу, но Юдзи привык заглушать эти мысли хип-хопом, видеоиграми и сетевой порнографией. И заметьте, он ведь еще не умирал. Поведение Юдзи было оскорблением тем пятнадцати и двум десятым жителей Осаки, которые на самом деле испускали в этот миг свой последний вздох. Я свято верил, что мой долг – научить этого сопляка-переростка тому, что значит умирать по-настоящему.

Пальцы сжали в кармане пластмассовую зажигалку. И вдруг я услышал его. Тихое хныканье, такое тонкое и слабое, что, не будь я всевидящим, я бы засомневался, не плачет ли это девочка-скаут, заблудившаяся в лесу? Я взял мой гиперскальпель и с отвращением проник в мозг беглеца. Как я и подозревал, он лишился рассудка. Ему понадобились бы месяцы, чтобы оправиться от потрясения.

Я подбросил зажигалку высоко вверх. С мягким стуком она упала на другую сторону путей. Разжечь костер теперь было жестом доброй воли, coup de grace. Чего ради?

Что ж, на некоторое время человечество было спасено.