Текст книги "Сайонара"

Автор книги: Сьюзен Баркер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

Глава 8
Ватанабе

Жаркое неуклюжее солнце недобро ухмылялось, освещая клетки эпидермиса на моем затылке. Вцепившись в выпуклости стены, я, словно снайпер, лежал на третьем этаже животом вниз. Внизу на парковке бетонное покрытие плавилось от зноя. Машины сверкали: красная «хонда», пурпурный «ниссан» и синяя «тойота». В багажнике последней стояла клетка с извивающимися крысятами. Я никогда не учился вождению; ездить по грязным колдобинам этого города в плоской металлической коробке не казалось мне привлекательным занятием. Свобода передвижения? Да у белки, что вращается в колесе, примерно столько же свободы, сколько у человека, сидящего за рулем!

И вот, наконец, она.

Сегодня Мэри завязала волосы в высокий хвостик. Волшебный фонтан золотых брызг сиял, словно оптоволоконная проволока. Она зевнула – широко и мощно, как львица. Выцветшее летнее платьице и поношенные парусиновые тапочки, сумочка через плечо. В сумочке лежал сотовый телефон и потрепанная книжица «Дзэн и ремонт мотоциклов». От Мэри исходили волны неудовлетворенности. Несмотря на то, что она встречалась со своим дружком-неандартальцем два дня назад, она уже тосковала по нему. Любовные переживания – такая же досадная и неуместная штука, как внематочная беременность. Мэри и не подозревала, что его отсутствие гарантирует ей безопасность.

Наконец она решила, что вечером нанесет ему неожиданный визит.

Сердце мое упало.

Мэри пересекла стоянку, а я последовал за ней по пожарной лестнице.

Я шел, прижимаясь к стене, подошвы кроссовок шлепали по плитам мостовой, посылая квазары в виде отпечатков ступней, из которых составлены звенья гиперпространства. Я старался, чтобы мои отпечатки совпадали с отпечатками Мэри. Невеликое удовольствие, но все-таки. Если бы Мэри узнала, какие чудеса храбрости я совершаю ради нее, она сразу же поняла бы, как много значит для меня. Увидела бы меня совсем в ином свете. Тогда я помог бы ей совершить первый прыжок в гиперпространство…

Мы шли по аллее, обсаженной цветущей сакурой, отпечатки наших ступней сливались в совершенной гармонии.

На верхушках деревьев щебетали воробьиные стайки. Зеленые, сочные, наполненные хлорофиллом листья тихо шелестели.

Фрактальные модели взрывались, микроорганизмы пировали, крошечные прожилки испещряли поверхность листьев, словно наэлектризованные. Природа не знает промежуточного состояния. Ее изменчивый пульс никогда не замирает. С тех пор как открытая пасть гиперпространства поглотила меня, мое изумление не насытилось. Так бесконечно многообразен был тот мир, который я узнал.

Реальность похожа на колоду карт, и количество этих карт бесконечно. Наша трехмерная вселенная не что иное, как единственная карта, сданная рукой Бога. Сравните это с четвертым измерением – бесконечность карт, масть за мастью, вечный пасьянс. Несоразмерность мешает восприятию. Преодолев пространственные помехи, однажды обретенное эмбриональное знание устройства вселенной вознесло меня к божественной реальности. Пожалуй, я мог бы сказать, что знаю не меньше, чем сам Господь. Впрочем, с моей стороны это было бы наглостью, хотя вряд ли сегодня мне известно меньше, чем Ему в мои годы.

Я прятался за киоском, пока Мэри покупала билет. Пассажиры отвлекались от своей обычной беготни, чтобы узреть Венеру в парусиновых тапочках, и дальше двигались, освещенные сиянием ее красоты. Люди спотыкались, сбитые с толку столкновением с прекрасным.

Мэри прошла на платформу, а я замешкался, оценивающе вглядываясь в толпу. Старик в зеленом свитере неверной походкой ковылял к турникету. Пока он с трудом вставлял билет в щель автомата, я заскочил ему за спину, и мы миновали барьер словно сиамские близнецы. Какой-то мужчина удивленно обернулся. Я невинным взглядом уставился на него, сканируя тем временем структуру ДНК и отмечая склонность к синдрому Тауретта и вросшим ногтям. Мужчина покачал головой и продолжил свой путь. Лечение, которое он проходил в связи с неврологическим заболеванием, в последнее время привело к побочным эффектам.

– Эй, парень! С чего ты решил, что можешь проехаться зайцем?

Вот черт! Только его мне сейчас и не хватало. Я продолжал двигаться вперед, низко склонив голову и глубоко засунув руки в карманы. За мной к барьеру направлялся станционный служащий – по-военному сияющие ботинки, фуражка железнодорожника важно напялена на лоб.

– Эй, парень в бейсбольной кепке! Вернись сейчас же!

Словно по команде законопослушные пассажиры принялись оглядываться в поисках парня в бейсбольной кепке. Чертыхаясь, я поплелся назад. Уж лучше здесь, чем на платформе, где Мэри могла бы увидеть меня. Пока я шел обратно, станционный служащий скрестил свои короткие пухлые ручки на выпирающем, животе. На лице его была написана суровость, но внутри он трясся от предвкушения удовольствия. Внизу, на плат форме, Мэри затянулась «Милд севен» и прищурилась, высматривая поезд. До станции ему оставался примерно километр шестьсот девяносто метров пути, которые он преодолеет за двадцать девять секунд. Черт бы побрал этого ублюдка!

– Что, сынок, нет билета или готовишься к олимпийским играм по преодолению турникетов?

– Я…Э…

Быстрый психогенный осмотр сказал мне, что станционный смотритель Моримото – фанатичный бюрократ с весьма низким нравственным коэффициентом. Опасное сочетание. Этот выжмет из моего проступка все…

– Что молчишь? Немой? Глухой? Или ты показываешь мне билет, или пройдем в офис и оформим нарушение.

С платформы донесся скрежет колес и скрип тормозов. Я принялся рыться в карманах в поисках несуществующего билета. Двери вагонов с шипением открылись. Я нагнул голову и сделал шаг вперед, словно собирался безропотно отдаться в руки правосудия и понести справедливую кару за свое преступление. Затем крутнулся на каблуках и припустил в тоннель. За спиной раздавались крики станционного смотрителя Моримото:

– Эй, ты! Бесстыдный гаденыш! Стой!

Я со свистом пронесся мимо обалдевшей старушки с пуделем на поводке, уклонился от толпы школьников, прогуливающих уроки, которые одобрительно зашумели, когда я промчался мимо прямо в закрывающиеся двери. Сердце выпрыгивало из груди. Я нырнул в вагон, а миллисекундой позже дверной механизм с шипением захлопнулся за моей спиной. Меня затопило облегчение. Поезд медленно отполз от станции.

Внутреннее море синело и пенилось у дамбы. Я прищурился на солнце, безобидно сиявшее сверху – желтое и круглое, словно нарисованное рукой ребенка с помощью фломастера. Солнечные вспышки пробивали фотосферу, а затем исчезали, невидимые никому, кроме меня.

У входа в океанарий Осаки со стороны моря спрятаться было негде. Единственным укрытием мог стать автомат по продаже пива «Асахи», за которым я и схоронился, прижавшись к проводам; у бедра нежно пыхтел компрессор. Своим гипервидением я обогнул автомат и увидел, что Мэри купила холодный зеленый чай у прилавка с прохладительными напитками. С мороженым в руке она стояла и смотрела на море. Гипнотические колебания стальных волн тянули Мэри за собой.

На мгновение она забылась, завороженная четырнадцатью миллионами семьюстами девяносто двумя тысячами девяносто литрами холодной сероватой воды. Если ее трогает такое обычное природное явление, как вода, то какие чувства должна испытать Мэри от скольжения по обширным пастбищам гиперпространства? Что она ощутит, когда столкнется с постоянной Планка, увидит, как электроны со свистом проносятся мимо ее носа?

Она медлила перед входом в кроличью нору. И именно я втолкну ее туда.

Внутри было влажно и сумрачно. С верхнего этажа доносился несмолкающий гвалт, который устроил четвертый «А» класс начальной школы Асихара, резвившийся в секции тропических рыб. Тридцать пять визжащих, скулящих, жующих всякую гадость и дразнящих рыб за стеклом восьмилетних поросят. Я испытал укол жалости к госпоже Кобаяси, их воспитательнице. Разве она виновата в том, что Такума-чен забыл ингалятор от астмы, а Аки-чен засунул фиолетовую горошину «М amp;М» в правую ноздрю? Ежедневная девятичасовая таблетка валиума помогала плохо, но госпожа Кобаяси благоразумно рассудила, что, учитывая сегодняшнюю экскурсию, не помешает еще половинка.

Я следил за декартовскими координатами передвижений Мэри, пока она не остановилась перед ограждением с королевскими пингвинами. Когда я подошел, Мэри смотрела, как пингвины вразвалочку бродят по загону. Она задумчиво развернула мороженое, слизнув капельку с пальца. Я присел на корточки за маленьким аквариумом с морскими ежами в десяти метрах от нее. Мэри считала, что находится в помещении одна. Она размышляла.

Интересно, а пингвины действительно падают на спину, чтобы увидеть пролетающие самолеты? Вот бы пролетел один, я бы посмотрела. Наверное, не следовало говорить Юдзи, что я пойду сегодня сюда. Он решит, что я с причудами, раз таскаюсь в океанарий в одиночку…

Если бы она знала, что отсутствие взаимопонимания – не самая серьезная проблема в их отношениях! Иногда созерцание сокровенных мыслей Мэри приводило меня в ужас. Она напоминала мне маленькую девочку, которая мнется рядом с рычащим логовом, а волчьи клыки подбираются все ближе.

Мэри прижала нос к стеклу. Один из пингвинов близоруко уставился на нее. Пингвин видел ее расплывчатое розовое лицо и высокую прическу, которая казалась ему фонтаном брызг, вырывающимся из дыхала кита-убийцы. Дрожь потрясла Иннука. Он подобрался поближе к своей сестре Иглопук, которая спала, уткнув клюв в пушистое крыло.

Я скользил в тени, усердно отслеживая перемещения Мэри от автомата с буклетами к игрушечной субмарине. В секции тропических рыб я укрылся в подсобном помещении, где хранились швабры и ведра. Сквозь дверь и древесины бальза я наблюдал, как в свете испарений. Мэри медлит у аквариума с тихоокеанскими морскими ангелами. Она постучала по стеклу, пытаясь привлечь внимание крошечных полосатых анемонов, бездумно шныряющих за стеклом.

Мэри обнаружила курьезную тягу к самке моржа весом в тысячу двести шесть килограммов в период течки, которой владелец аквариума дал имя Мэрилин. Моржиха развалилась на мокром бетоне, раскинув плавники и подставив солнцу усатую морду. Процент ее мышечного гемоглобина был опасно низок – у человека подобное состояние именуется синдромом хронического переутомления. Моржиха проводила девяносто четыре и восемь десятых процента своего времени в одной и той же позе на маленьком клочке бетона.

На входе я юркнул под плакат из алюминиевой пленки.

– Дедушка, гляди, Челюсти!

Перед главным аттракционом океанария «Оскар – кит-убийца-альбинос» маленькая девочка с косичками, как у Покахонтас, скакала на одной ножке и дергала за рукав дедушку.

– Что-то потерял? Тебе помочь? – очень тихо спросил он.

Какое твое дело, старый… Я зашипел на него, призывая молчать. К счастью, Мэри так спешила посмотреть на Оскара-кита-убийцу-альбиноса, что ничего не заметила. Пожав плечами, дедушка притянул к себе внучку и убрался восвояси.

В бассейне двадцать четыре на восемнадцать метров Оскар нарезал круги в среднем со скоростью тридцать четыре километра двести метров в час – превосходный, пышущий здоровьем образец. Сквозь перегородку из перспекса Мэри наблюдала за белым брюхом смертельно опасного кита у себя над головой. Она воображала, что кит пробьет стекло, и его челюсти сомкнулся на ее плоти. От ужаса и удовольствия Мэри вздрогнула. Откровенно говоря, ничего подобного даже не приходило киту в голову. Он был потерян и смущен. Аквариум разрушил систему эхолокации кита. Все сонарные сигналы, которые он посылал, разбивались о стеклянные стены. Последние пятнадцать месяцев Оскар безуспешно пытался пробиться сквозь лабиринт зеркал и вернуться к побережью Норвегии. В изнеможении кит поднялся к поверхности и выбил хвостовым плавником фонтан брызг. Затем издал свист и снова погрузился в воду. Мэри с завистью смотрела на Оскара. Должно быть, ему весело. Здорово быть китом-убийцей и так вот свободно летать под водой…

Мэри и не подозревала, как похожи они с Оскаром Кит вертел хвостом и прыгал через обруч за порцию рыбы, а она каждый вечер натягивала на себя невозможно узкое платье и развлекала клиентов сладкими речами ради денег. Бар – такой же зверинец, как и океанарий, только туда ходит другая публика.

На периферии гиперпространства разоблачаются все тайники вселенной, провозглашая конец частной жизни.

Мэри подобрала выпавшую прядь волос и засунула ее за ухо, разглядывая, как торопятся по песчаной насыпи крабы-отшельники. С самого первого проникновения в гиперпространство я знал о Мэри все. Вообразите, что знаете человека так близко, что можете просчитать, как быстро растут у него ногти (0,000001 миллиметра в секунду). Ни разу не поцеловав ее, я мог сказать, какова на вкус ее слюна (никотин и жимолость), я знал все ее потайные страхи, толпящиеся в душе (лягушки и высокие стремянки).

Существует расхожий миф, что вокруг предмета любви должна сохраняться аура таинственности, что разоблачить тайну – все равно что облить предмет вашей одержимости стоячей водой из пруда. Мне кажется, в такой любви есть что-то нечистое… Страсть, которая способна выдержать зрелище мышц толстой кишки, проталкивающих к естественному выходу то, что недавно съела ваша возлюбленная… вот это я называю истинной любовью.

Наша прогулка по океанарию Осаки завершалась Мэри пора было спешить на работу. Уже в метро я вспомнил, что оставил дома рабочую одежду, сошел за одну станцию до Мэри и отправился к себе. Я добрался до дома за тридцать минут до начала смены. И тут меня настигли последствия бессонницы. Я решил поспать минут десять. Ровно через сто три минуты меня разбудило раздраженное звяканье телефона. Пора перепрограммировать свой внутренний пространственно-временной механизм. На расстоянии семи километров трехсот восьмидесяти метров к востоку Мама-сан нянчила в кабинете трубку телефона. На ней был фиолетовый халат с поясом и колготки с поддерживающим эффектом от варикоза. Господин Бойанж сидел в своей дневной постельи в форме розочки и жевал очередной трофей. Я поднял трубку и осторожно прижал к уху.

– Добрый вечер. Здесь живет Ватанабе Ихиро? – холодно осведомилась Мама-сан.

Я утвердительно вздохнул.

– Превосходно! Я, собственно, звоню, чтобы выяснить, собирается ли господин Ватанабе сегодня на работу? Потому что если не собирается, мы вынуждены сообщить, что ему следует искать другое место работы, где он сможет преспокойно бездельничать!

– Я проспал, – сказал я.

Мама-сан с шумом набрала воздух. Однако она не собиралась спускать все на тормозах.

– У тебя есть пятнадцать минут.

– Я…

– Мы подали клиентам крекеры из морских водорослей и сказали, что еда будет позже, потому что наш повар – бесполезный идиот. Если ты не появишься через пятнадцать минут, я скажу им, что еда будет позже, потому что наш теперь уже бывший повар – бесполезный идиот.

Мама-сан швырнула трубку, а я так и остался стоять с обморожением уха третьей степени. Обессилев, Мама-сан наклонилась к господину Бойанжу, чтобы приласкать его – танцующая самбу процессия бактерий переместилась с его шерсти на ее накрашенные помадой от Шанель губы. Я проглотил витамин С и натянул кроссовки. Маме-сан повезло, что я использую работу в баре как маскировку. Если бы не Мэри, я бы и трубки не поднял.

Я проскользнул в зеркальные двери на двадцать три минуты тридцать четыре и две десятых секунды позже, чем следовало. Удивительно, но в сумрачном баре сегодня почти не было болезнетворных бактерий. Микробы пощадили трех чиновников мэрии, двух почтовых служащих и начальника городской канализационной системы. Однако и им оставалось недолго. Вирус-мутант гриппа «А» циркулировал по вентиляционным каналам больших офисов. Его запустил ученый из лаборатории биотехнологий двадцатисемилетний Ёси Каваката, протестуя против засилья корпораций.

– Эй, засоня, быстрей на кухню, тебя ждет пицца и цыпленок терияки!

Марико, дочка фермера из Фукуоки, восседала за барной, стойкой рядом с начальником канализационной системы Осаки Исидой. Исида пыхтел сигарой и представлял, как накормит Марико устрицами и напоит шампанским, а потом грубо изнасилует прямо на центральном пульте управления канализационной системой. Марико хлопала ресницами и спрашивала, не хочет ли он еще чего-нибудь выпить.

Я вошел на кухню, надел фартук и целый час упорно вкалывал. Я смотрел на Мэри, запертую в будке для караоке и без удовольствия визжащую под Мадонну по прихоти почтовых служащих, когда в кухню с важным видом вплыла Катя. Я решил, что, чем общаться с ней, уж лучше соскрести с тарелок остатки пищи, и склонился над раковиной. Катю раздражало, что я не выразил восхищения ее приходом.

– Привет, красавчик, – протянула она. – Что там с тобой случилось? Девушка из постели не выпускала?

Катя жевала анисовую жевательную резинку. Слюнный раствор сорбитола, глицерина и вкусовой добавки Е320 хлюпал во рту. Она напоминала мне верблюда с сережками. Я ополоснул тарелки и поставил их в сушильный шкаф.

– А что, если я расскажу обо всем Мэри, а, Ватанабе? Она с ума сойдет, если узнает, что у тебя есть кто-то еще…

Катя с ухмылкой сжала тиски. Кварки в панике летали в районе солнечного сплетения. К счастью, Кате ничего не известно о моем тайном обете – защищать Мэри. Она подозревала, что я влюблен в ее подругу, но считала мое чувство чем-то обычным, свойственным третьему измерению. Мне было жаль Катю. Это грязное понимание любви – единственное, что ей доступно. Я ополоснул ножи и вилки и положил их сушиться.

– Она тебя хочет с самого первого дня…

С видом баловня судьбы в бар ввалился хозяин фирмы по производству электроники миллионер Охара. Богатый, потрепанный, обожающий выискивать слабые места в молочных изгибах тел западных девушек, Охара был Катиным постоянным клиентом. Ее ноздри тут же уловили его присутствие (носовые рецепторы Кати особенно чувствительны к запаху денег – тут ей равных нет). Сейчас Катя напоминала гончую, взявшую след жертвы.

Время сочилось гноем, словно капли со сталактита. Я приготовил греческий салат и щупальца осьминога под соевым соусом, затем еще картошку-фри и соус чили. Металлической лопаткой я вынимал крошки из фритюрницы и взвизгнул от боли, когда капля раскаленного масла брызнула на запястье.

Пора убираться с чертовой кухни.

В одно мгновение я соскользнул в гиперпространство. Я парил над дымным маревом, подсвеченным снизу городскими огнями, поднимался к звездам, висевшим в небе бумажными гирляндами. В мозгу вертелись разгадки вечных вопросов, а я все скользил сквозь сияющую сумасшедшую реальность, разрывавшую человеческую логику в клочья. Я видел суету миллионов – миллионы судеб представали передо мной, словно нарисованные на схематичной школьной диораме.

Я опустился ниже – к зданиям, кишащим задницами и челюстями, к городам, сверху похожим на Тетрис. Семьи сидели перед телевизорами, загипнотизированные сигналами, действующими на подсознание; достигшие половой зрелости вампиры рыскали у самого дна Осаки, лесбиянка-поджигательница со всех ног убегала от пылающего дома, где в дыму задыхался ее несчастный муж.

Спустившись еще ниже, я увидел Мэри в будке караоке. Дым от сигар пощипывал ее роговицы, словно статическое электричество. Ее лицевые мускулы атрофировались уже несколько часов назад, теперь на лице Мэри застыла измученная гримаса. Щеки сидевшего рядом с ней клиента горели от количества алкоголя, который его организм был не в состоянии усвоить. Он шептал Мэри, что та напоминает ему какую-то актрису.

Охара-сан исполнял «Нью-Йорк, Нью-Йорк» Фрэнка Синатры. Он дергался в такт песне, суставы скрипели, словно ржавые. Катя благоговейно внимала, изо всех сил изображая восхищение его пением, вызванное на самом деле его деньгами. Когда Охара-сан спустился со сцены, она отчаянно захлопала в ладоши.

– Замечательно! – выдохнула Катя, словно пережила духовное потрясение или Охара-сан был ее Свенгали. [6]6
  Свенгали – персонаж романа английского писателя Джорджа дю Морье «Трильби» (1894) – маг, с помощью гипноза одаривший влюбленную в него девушку Трильби волшебным голосом.


[Закрыть]

Его блудливые ручки сжали ее бедро.

Охара-сан размышлял.

Так, сегодня возьму блондиночку… А что, если она не захочет? Ничего, Катя ее уговорит, а если надо, обманет. Моя украинская принцесса никогда еще меня не подводила.

Ледяная заноза вонзилась мне в сердце. Что за человек этот Охара-сан? Я проник в его память и увидел скверную историю возвышения его электронной империи, построенной на бандитские деньги, увидел, как нечестным путем он обанкротил фирму-конкурента. В то время как его жена – больная, напичканная лекарствами женщина – с трудом передвигалась по усадьбе на вершине холма, Охара-сан и его закадычные дружки прочесывали квартал красных фонарей в поисках едва достигших половой зрелости шлюшек, с которыми можно творить, что вздумается. Иногда Охара-сан делал поляроидом фотографии, которые на следующее утро, издеваясь, показывал жене.

Я должен помешать ему. Немедленно.

По потолку тянулся медный кабель – система разбрызгивателей фирмы «Пиросейф лимитед», которую Мама-сан установила, тщательно просчитав возможные риски. В баре систему активировали три рычага, но только коридорный рычаг находился за пределами досягаемости камер слежения. Я снял фартук и выскользнул в коридор, осторожно наблюдая за посетителями бара. Погруженные в бессмысленные светские и деловые разговоры, они и ухом не повели.

Сигнализация в коридоре представляла собой рычаг под стеклом. Здания, подобные нашему, имеют печальную славу смертельных ловушек. Скоро я увижу, как все эти мерзавцы собьются в безмозглое стадо. Если бы не опасность, угрожающая Мэри, я бы потер руки в предвкушении удовольствия.

Я сосчитал про себя до трех и ударил кулаком в стекло.

Стекло не поддалось. Рассчитанное на серьезные перегрузки, оно обладало превосходной эластичностью. А если случится настоящий пожар? Что тогда? Рассвирепев, я снял кроссовки и принялся молотить по стеклу подошвой, пока оно не разлетелось на осколки. Одна тридцать вторая секунды понадобилось электронному сигналу, чтобы сработать. Раздался оглушающий, как при воздушном налете, вопль пожарной сигнализации. Прошли еще две и четыре десятых секунды, и гидравлические прессы начали подавать воду в систему разбрызгивания воды. Струя достигла положенного уровня в три и две десятых метра и принялась орошать все вокруг.

Мгновение я позволил себе полюбоваться отлично сделанной работой, а потом припустил вверх по лестнице.

Казалось, моя хитрая уловка взорвала бар. Клиенты и девушки-хостессы столпились у выходов, сердца их выбивали панические каденции. Психосоматические реакции включали в себя повышение пульса, гипервентиляцию и ослабление мышц сфинктера. Мама-сан с каменным лицом собирала брошенные пальто. Стефани умоляла пьяного почтового служащего встать со стула, а он потягивал виски и размышлял:

– Дождь прямо в комнате! Чудо! Эй, где там мой зонтик?

Прочие посетители бегом одолевали лестничные пролеты. Охара-сан вцепился в руку Кати, хмуро оглядывая свой промокший пиджак.

Спрятавшись в фойе, я смотрел, как бар «Сайонара» в полном составе эвакуируется на тротуар перед зданием. Коллективный разум вибрировал, мыслительные корпускулы сталкивались и звенели. Воздух пронизывали психоделические вспышки.

Спасшиеся посетители слонялись по тротуару. Они поднимали головы, ища глазами дым и пламя – хоть что-нибудь, что могло бы оправдать выпавшее на их долю суровое испытание. Мама-сан раздавала дрожащим клиентам промокшие пальто. Охара-сан звонил по мобильному личному парикмахеру, чтобы тот привел его в порядок перед визитом в следующий бар.

Похоже, тревога была ложной – вспыхивали то там, то тут разрозненные мысли.

Теперь в здании оставался только один человек.

Мысленно я прощупал пространство бара. Мэри стояла под разбрызгивателем, потемневшие золотые волосы прилипли к голове, под стекающими ручейками лицо казалось вылепленным из мрамора. Несмотря» на то, что сигнал тревоги превышал болевой порог на семь с половиной децибел, Мэри радостно прислушивалась к вою сирены. Звук позволял изгнать из сознания воспоминания о сегодняшнем вечере.

Мэри никогда еще не выглядела такой довольной. Она закрыла глаза и подставила лицо под струю воды. Яркий свет ее души рассеивался неистовым радужным спектром, бьющим прямо из груди. Я прошел сквозь нее, вглядываясь внутрь… И внезапно заметил нечто удивительное. Мэри знала, что никакого пожара не было и в помине! Она знала это благодаря скрытому дару. Ее дар будет ждать своего часа, пока реальность для Мэри не разорвется в клочья. С ней это случится так же неожиданно, как некогда случилось со мной. Холодок прошел по позвоночнику. Скоро, совсем скоро Мэри присоединится ко мне.