Текст книги "Сайонара"

Автор книги: Сьюзен Баркер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

Глава 12
Господин Сато

I

Дверной звонок прозвенел в пятнадцать минут одиннадцатого. Госпожа Танака, больше некому, подумал я. После того как старушка застукала меня на рассвете после прогулки по бамбуковым зарослям, я попал под пристальное наблюдение. Вечером она приносила мне мясо и овощное рагу, словно рациональное питание могло как-то смягчить ненормальность моего поведения. Я говорил ей, что вполне способен сам о себе позаботиться, но она только смеялась: мол, питаясь рисом, словно дамочка, помешанная на диетах, я никогда не наращу мяса на костях.

Я открыл дверь, ожидая увидеть соседку с дымящимся блюдом в громадных красных рукавицах. Однако у порога стоял мужчина моих лет довольно необычной наружности. Поеденный молью вельветовый пиджак давил под мышками, а лысина сияла в лучах солнца, словно перед выходом из дома он долго втирал в макушку глицериновую мазь. (Хотя кто бы говорил – моя лысина сияет не меньше!) Гигантские усы незнакомца я поначалу принял за приклеенные.

– Чем могу помочь? – поинтересовался я.

Незнакомец выглядел таким жалким и потрепанным, что я заподозрил в нем мойщика окон или кого-нибудь в этом роде.

– Господин Сато? – спросил он. – Мы разговаривали по телефону вечером в четверг. Ониси, руководитель музыкального отделения школы Цуита. Я пришел забрать виолончель, которую вы так щедро дарите нашей школе. От имени преподавателей и студентов школы Цуита я выражаю вам благодарность господин Сато.

Господин Ониси просиял и дважды быстро склонился в поклоне.

Я вспомнил, что мы договаривались встретиться в субботу в десять утра. Как я мог забыть?… Я поклонился, проклиная свою короткую память.

– Благодаря вам, господин Сато, мы сможем давать уроки виолончели самым одаренным ученикам. В знак благодарности мы хотели бы пригласить вас, господин Сато, на концерт брасс-квинтета школы Цуита в следующий четверг.

Господин Ониси еще раз склонился в пояс и замер, ожидая от меня какого-нибудь вербального подтверждения. Вежливость требовала пригласить учителя музыки на чашку жасминового чая перед тем, как отдать ему виолончель. Однако я чувствовал себя не в своей тарелке. Липкий пот катился по спине под рубашкой и шерстяной кофтой, я не мог двинуть ни рукой, ни ногой.

Улыбка, обнажавшая кривые зубы учителя музыки, начала гаснуть.

– Мне не хотелось причинять вам неудобства, – начал он. – Я мог бы прийти в другое время…

Когда он говорил, моржовые усы забавно шевелились. Так как я никогда в жизни не отращивал таких громадных усов, то невольно заинтересовался, не мешают ли они учителю Ониси при еде. Скорее все пользуется специальной щеточкой для вычесывания крошек. Господин Ониси неловко переступил с ноги на ногу. Честно сказать, я и сам не понял, почему сказал то, что сказал. Даже через несколько часов столь грубый и неучтивый поступок вызывал краску стыда на моих щеках.

Я прочистил горло.

– Господин Ониси, – начал я, – мне очень неловко, но я уже отдал виолончель. Память в последнее время подводит меня, и я… я просто забыл о вас. Прошу прощения зато, что потратил ваше драгоценное время.

Простота и убедительность собственного вранья потрясла меня. Откуда эта уверенность в себе? Что за извращенность мозга – нет, непременно нужно задавить в себе эту склонность!

Господин Ониси, однако, остался на высоте.

– Э-э… не беспокойтесь, – протянул он. – Все мы иногда ошибаемся. Надеюсь, вы отдали виолончель в хорошие руки.

Он взглянул на часы и заявил, что должен идти на занятия брасс-квинтета. Затем сказал, что, несмотря ни на что, я приглашен на концерт, который состоится в ближайший четверг, и что имя мое внесено в список почетных гостей. Господин Ониси попрощался и отправился в школу. Несмотря на неряшливый пиджак и растрепанные усы, поведение господина Ониси не шло ни в какое сравнение с моим безобразным поступком.

Я вернулся в пустую комнату и постоял перед виолончелью. На корпусе и витых колках накопилась пыль, поэтому я вынул носовой платок и стер ее. Все мы виновны в добрых поступках, которых не совершили. А я виновен вдвойне, я просто взял да и оттолкнул возможность совершить добрый поступок. Что заставило меня солгать? Моя ложь лишила школьников возможности научиться играть на виолончели. Однако более всего меня расстраивала мысль о том, что ты была бы недовольна мною. Твоим самым сокровенным чаянием всегда было дарить музыку людям.

Обещаю, я отнесу виолончель в школу на следующей же неделе, сразу, как представится возможность. Отдам вахтеру вместе с запиской для господина Ониси. Я не имею права оставлять ее в этой пустующей комнате.

II

Вот уже три недели у нас в бюджетном отделе катастрофически не хватало работников. Кипы бумаг заваливали нас, словно снежная буря полярных исследователей. Мацуяма-сан утверждал, что его корзинка для входящих документов заколдована: как только он решит, что подчистил ее, корзинка волшебным образом наполняется снова. Его слова развеселили всех в офисе. Однако шутки в сторону, продолжающее отсутствие Такахары-сан беспокоило нас, и я решил зайти к Мураками-сан, чтобы определиться с дальнейшими действиями.

Мураками-сан предложил мне присесть и по интеркому велел секретарше принести кофе. Мураками-сан восседал в кресле из красного дерева. Стояло ясное утро, и за его широкими плечами солнечные лучи рикошетом отражались от металлических поверхностей небоскребов.

Я выражал свое беспокойство, а Мураками-сан в глубокой задумчивости слушал: он прикрыл глаза и ушел в себя, обхватив рукой подбородок. Через пару секунд после окончания моей речи его глаза снова блеснули.

– Такахаре-сан повезло, что его коллеги так заботливы, Сато-сан, – произнес он. – Мы не должны также исключать возможность того, что Такахара-сан бежал, прихватив с собой деньги фирмы. Работа у него нелегкая, а Гавайи предлагают бездну развлечений для одинокого бизнесмена…

Мураками-сан улыбнулся сам себе, словно припомнив что-то личное.

– …однако прежде чем заявлять, что он исчез, мы должны подождать хотя бы неделю. Уверен, скоро он с нами свяжется. Хотя, должен заметить, перспективы его дальнейшей работы в «Дайва трейдинг» представляются мне весьма туманными.

Вот это да! Ты можешь поверить, что такой высокопоставленный руководитель отнесся к исчезновению работника столь легкомысленно? Мураками-сан поднес чашку с дымящимся кофе ко рту и улыбнулся. Глаза его – влажные и красноватые – явно нуждались в глазной мази. Не обращая внимания на то, что свежесваренный кофе был обжигающе горяч, Мураками-сан сделал большой глоток. Когда он поставил чашку на поднос, я заметил, что она наполовину опустела.

– Со всем уважением к вам должен заметить, что, хотя я знал Такахару-сан всего восемь месяцев, он всегда производил на меня впечатление прямого и открытого человека. Он не станет бросать работу, не сказав никому ни слова, – проговорил я. – Мы в бюджетном отделе не сможем спать спокойно, пока не узнаем, что он жив и здоров.

Мураками-сан откинулся на кожаную спинку кресла.

– Вы меня убедили, господин Сато, сегодня после обеда я лично извещу полицию. Возможно, они свяжутся с коллегами в Гонолулу… а тем временем я подыщу ему замену.

– Спасибо, – ответил я, довольный, что мне удалось убедить его.

– А сейчас, к сожалению, я должен готовиться к послеобеденному совещанию.

Я поклонился и принес извинения за причиненное беспокойство. Улыбающийся Мураками-сан проводил меня до двери.

Вернувшись в офис, я объявил, что Мураками-сан обещал найти замену для Такахары-сан. Новость вызвала всеобщий вздох облегчения, а практикант Таро от избытка чувств исполнил победный танец банзай. Я так и не понял, чему он так обрадовался. Пока все вокруг носились по офису сломя голову, Таро продолжал бездельничать. Запах, который сегодня исходил от нашего практиканта, заставил бы тебя держаться от него шагов за двадцать. Похоже, ночь Таро провел, плескаясь в бочке с виски, после чего заснул в огромной пепельнице. Чтобы сохранить в офисе рабочую атмосферу, я тайком одолжил мальчишке чистую рубашку и полотенце из моего шкафчика и отправил его в ванную, наказав не возвращаться до тех пор, пока он хорошенько не отмоется карболовым мылом. Во второй половине дня мы ожидали посетителя с завода «Мицубиси», поэтому я не хотел, чтобы в офисе пахло, как в пивной.

Таро никак не мог приступить к исполнению своих ежедневных обязанностей. Я слушал, как он рассказывает госпоже Хатте о том, что прошлый вечер провел в компании с Мураками-сан. Похоже, Мураками-сан решил найти нового протеже, чтобы наставлять его в науке кутежей до утра. Хотя кто-кто, а Мураками-сан должен бы понимать, что в такое напряженное время мы нуждаемся в каждом сотруднике, поэтому совсем негоже спаивать практиканта.

Хотя моя работа была далека от завершения, я покинул офис в восемь часов. Подобную халатность мне пришлось допустить по просьбе доктора Икеды. В последний раз, когда я пришел на прием, он велел мне не задерживаться на работе позже восьми. Когда я попытался рассказать доктору Икеде о критическом положении, сложившемся в «Дайва трейдинг», он резко прервал меня и заявил, что для того, чтобы преодолеть болезненное пристрастие к работе, мне необходимо пересмотреть мои жизненные ценности.

Это рассердило меня.

– Болезненное пристрастие – совершенно недопустимое определение, – заявил я ему.

Какое право он имеет приравнивать меня к алкоголикам и гнусным наркоманам, которые шатаются по задворкам квартала развлечений? Однако доктор Икеда невежественно полагал, что рабочий день не должен превышать десяти часов.

Возможно, доктор хотел скрыть профессиональное недовольство. После двух сеансов гипнотерапии ему так удалось пробить мою оборону. Доктор заявил, что у самый устойчивый к гипнозу мозг из всех, с которыми ему доводилось работать. Хотя в словах его звучала обида, я уловил и оттенок удивления. Когда я подумал о тысячах пациентов, которые прошли через его старомодную, заставленную книгами приемную, то счел себя польщенным.

Той ночью в бамбуковых зарослях я решил, что мне необходима помощь врача. Теперь я терялся в догадках: что в состоянии помочь человеку с потрясающей устойчивостью мозга, которую не удалось пробить даже профессионалу?

III

Четыре часа утра, вслед за бессонной ночью начинался еще один странный день. Я сидел за столом уже несколько часов подряд, набираясь мужества перед разговором с тобой. Глаза напряженно вглядывались в тени, которые мое воображение заставляло пускаться в пляс на стенах кухни. Мозг устал перемалывать случившееся, подыскивать ее словам тысячу невероятных объяснений.

Мне оставалось только выложить тебе все без утайки – решай сама.

Верный своему слову, Мураками-сан прислал замену Такахаре-сан. Госпожа Ямамото прибыла ровно в восемь. У нее была мальчишеская стрижка и веселый смех. Девушка взялась за работу с энергией и упорством. В кои-то веки я одобрил выбор Мураками-сан. Госпожа Ямамото стала маслом, влитым в проржавевший механизм финансового департамента. У нее обнаружился серьезный и толковый подход к работе, впрочем, некоторая легкомысленность тоже присутствовала. С собой она принесла две бадминтонные ракетки и в обеденный перерыв пригласила Таро поиграть в парке. Я поедал лапшу и наблюдал, как они смеются и перекидывают друг другу волан.

Таро пыхтел, будто паровоз. Похоже, госпожа Ямамото брала над ним верх.

После ленча Мураками-сан зашел, чтобы посмотреть на работу госпожи Ямамото и проинформировать меня, что сообщил полиции об исчезновении Такахары-сан.

Все что нам оставалось, это сидеть и ждать известий.

В работе наметилось некоторое продвижение, и я не стал возражать, когда после пяти коллеги засобирались домой. Первым ушел Таро; он давно уже маялся у двери, словно пес, которого целый день не выпускали погулять. Затем домой отправился Мацуяма-сан, заявивший, что ему нужно присмотреть за детьми, потому что сегодня вечером его жена занимается на курсах по гончарному делу. Госпожа Хатта убежала в шесть, щебеча с подружкой по сотовому телефону, а наша новенькая, госпожа Ямамото, ушла еще через полтора часа, захватив с собой охапку документов с намерением поработать дома. Какая сознательность! Я уже размечтался, что, когда вернется Такахара-сан, госпожу Ямамото оставят на месте Таро.

В восемь здание «Дайва трейдинг» опустело. Звуки шагов и прощальные слова слышались все реже. И вот наконец все стихло. Даже уборщики прислонили швабры к стене и отправились по домам. Вскоре я остался в почти полной тишине – гудел только главный компьютер компании.

Я воспользовался тишиной и покоем, чтобы погрузиться в счета. Около семи я ощутил голод и решил спуститься к автоматам со сладостями, но затем работа так увлекла меня, что я поленился встать из-за письменного стола. Поработав еще немного, я понял, что близок к тому, чтобы нарушить наш компромиссный договор с доктором Икеда. Я даже ощутил себя бунтарем! Кроме того, я чувствовал особенное удовлетворение оттого, что во всем здании светилось только мое окно.

Я сидел, низко склонившись над счетами, когда услыхал кашель. Кашель показался мне резким и намеренным. Судя по тембру, кашляла женщина, причем она явно хотела привлечь мое внимание. Я не слышал ее шагов, поэтому вздрогнул и посмотрел на дверь.

В первое мгновение сердце мое сжалось. Я прошептал твое имя. На мгновение мне показалось, что ты стоишь передо мной, сжимая коробочку, завернутую в полосатую льняную ткань.

– Господин Сато? – спросила ты, и иллюзия тут же пропала.

Это была Марико, девушка из хостесс-бара.

Я взвился из кресла, как чертик из табакерки.

– Господин Сато, я…

– Что вы здесь делаете?

Голос мой дрожал от гнева. Марико отпрянула, а я судорожно вдохнул. Я рассердился на Марико, потому что на миг вообразил, будто на ее месте могла стоять ты. Уж в чем, в чем, а в этом Марико была не виновата. Девушка склонила голову.

– Извините, что помешала. Наверное, мне следует уйти.

Однако Марико не тронулась с места. Этот визит без приглашения выглядел довольно дерзким. Я подумал о ее последнем звонке и встревожился, вспомнив, что она тогда сказала. Слова, что донеслись через дырочки в телефонной трубке, лишили меня покоя.

На ней были желтый свитер и бледно-голубая юбка в складку. Марико держала коробочку на слегка вытянутых руках, словно боялась испачкать свитер. Волосы стянуты в хвостик, на ногах те самые туфли с красными пряжками. Как могло это дитя, такое неопасное с виду, причинить столько беспокойства?

– Что вы здесь делаете?

На сей раз мой голос не дрожал. Я шипел от злости.

– Я собрала для вас бенто. [8]8
  Бенто – небольшая лакированная коробочка с делениями внутри, в которую в Японии принято укладывать ленч.


[Закрыть]Хотела отдать его вам до работы. Я пришла в пять, села на скамейку рядом с входом и стала ждать вас. К семи вы не появились. На работу я уже опоздала, но все еще думала: «Вот еще пять минут, и он выйдет, еще пять минут, и он появится…»

– А зачем вы приготовили мне бенто? – спросил я недоверчиво.

– Так просто, встала утром, и мне захотелось что-нибудь приготовить, – ответила Марико с таким видом. словно я спросил, отчего небо голубое.

Она держала коробочку обеими руками.

– Здесь лосось, рис и маринованные сливы…

Голос ее сломался, и было от чего. Я сделал каменное лицо, которое припасаю для нерадивых строителей и страховых агентов. Она просидела на скамейке целых четыре часа. Я спросил себя, а не питает ли Марико ко мне каких-нибудь романтических чувств? И тут же отбросил эту идею как смехотворную. Чем может привлечь столь юное создание старый сварливый бухгалтер? Потупив взор, Марико прикусила губу.

– Марико, – начал я, – когда вы позвонили мне на прошлой неделе, вы причинили мне боль. По-моему, я дал вам это понять. А теперь, когда вы пришли сюда сама, я просто не знаю, как мне быть. Ваш визит крайне неуместен.

– Я убедилась, что все покинули здание. Потом проскользнула мимо охранника, когда он вышел покурить. К тому же я добиралась до вашего кабинета в темноте и не стала стучать в дверь, потому что не знала, всели ваши коллеги ушли.

Глаза Марико расширились и стали молящими, но все ее хитроумные уловки только насторожили меня.

– То, что вы дождались, пока все уйдут, только ухудшает дело, – твердо промолвил я.

– Но я не видела другого способа увидеться с вами! – воскликнула Марико. – После моего звонка я решила, что вы придете в бар. Я ждала вас четыре вечера подряд. А когда вы так и не появились, я поняла, что должна прийти сама…

– А вам не приходило в голову, что я не желаю слушать то, что вы собираетесь рассказать мне?

Ты знаешь, что это неправда. После нашего телефонного разговора я чуть было не решил поговорить с ней.

Мне хотелось выдворить Марико за дверь, но тут я заметил, что она готова расплакаться. Глаза девушки заблестели, слезы безмолвно покатились по щекам.

– Прошу вас… – выдавила Марико.

Моя решительность рухнула. Я поморщился, совершенно не готовый к такому повороту событий.

– Э… Марико… не надо. Пожалуйста, перестаньте…

– С первого вечера, как я увидела вас, – сказала она, – вы снитесь мне.

Это прозвучало словно припев любовной песенки. Я покачал головой, огорченный ненужной сентиментальностью.

– Мне снится, что мы гуляем по пляжу, конца которому не видно. Внезапно вы падаете, словно в спину вам всадили нож. Я пугаюсь, решив, что сейчас вы умрете. Я пытаюсь помочь вам, но вы только стонете от боли. Неподалеку стоит хижина, поэтому я бегу за помощью.

Кровь бросилась мне в лицо. Это совпадение, это простое совпадение.

– И тут я просыпаюсь, – продолжала Марико, – и плачу.

– Абсурд, – промолвил я таким задушенным голосом, словно воздух застрял в легких.

– Я решила, что схожу с ума, – вздохнула Марико. – Вы совершенно чужой человек, а я думаю о вас постоянно.

Голова моя поникла. В день, когда это случилось со мной на Окинаве, именно ты побежала за помощью. Марико тогда еще не родилась на свет. Почему эта девушка видит во сне, будто бы она – это ты? Нет, не может быть, всего лишь совпадение.

– Вы видите это во сне каждую ночь? – спросил я. Марико кивнула.

– Невероятно, – продолжил я. – Кто мог рассказать вам о моем камне в почке и о приступе, что случился со мной на Окинаве? Кому еще вы рассказывали об этом?

Хотя мой тон уже не был сердитым и обвиняющим, Марико внезапно повалилась на колени. Падая, она отбросила коробочку, которая перевернулась и упала рядом со столом госпожи Хатты. Марико закрыла лицо руками и заплакала.

– Я ничего не знаю о вашем камне в почке! Я ничего не знаю об Окинаве! Я знаю только эти сны, и я их ненавижу! Я и вас ненавижу! Каждый вечер я молюсь, чтобы все поскорее закончилось.

Бедная девочка совсем измучилась. Я наклонился, чтобы утешить Марико. Рука нерешительно зависла над плечом – я не мог заставить себя прикоснуться к ней.

– Наверное, вам следует обратиться к врачу, – беспомощно пробормотал я.

– Нет, на самом деле я не испытываю ненависти лично к вам, – добавила Марико.

В глубине коридора стукнула дверь, и мы оба подпрыгнули. Возможно, кто-то выражал таким образом протест против наших громких разговоров. Марико понизила голос до шепота.

– Иногда, когда я засыпаю, появляется женщина. Она садится на мой матрац и гладит меня по волосам.

Марико остановилась, чтобы дать мне возможность осознать сказанное. Затем продолжила тоненьким голосом:

– Она гладит меня по волосам и говорит, что все будет хорошо. Говорит, что присмотрит за мной. Говорит, что знает о моем одиночестве, обещает, что долго оно не продлится. Говорит, что сумеет защитить меня.

– Эта женщина, – начал я, – как она выглядит?

Взгляд девушки прояснился. Она убрала с лица прядь волос и посмотрела на меня в упор.

– Она похожа на меня, – ответила Марико, – но называет себя Рейко.

После этого мы уже не говорили о снах и видениях.

Я смотрел, как Марико бредет на стоянку такси. В поезде я, не переставая, думал о том, что она сказала.

Когда Марико произнесла твое имя, в комнате внезапно стало так тихо, словно мы оказались в самом центре циклона, что бушевал вокруг.

Откуда, черт побери, она выкопала твое имя?

Сны Марико ставили меня в тупик. Ее слова эхом звучали в голове снова и снова, я вертел их, пытаясь найти скрытое значение, словно разгадку шифра. Возможно, Марико лжет, и все это не более чем изощренный прием. Однако я человек не легковерный. В поведении Марико не было ничего лицемерного. Мы поговорим завтра, когда она успокоится. Мы условились встретиться в шесть, на той же деревянной скамейке, где она ждала меня сегодня. Я должен знать больше.