Текст книги "Муж, любовник, незнакомец"

Автор книги: Сюзанна Форстер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)

Глава 13

Монастырь находился не просто на горе, он был частью горы. Его каменные стены, неясно вырисовывающиеся на фоне фаянсово-синего неба, словно стены величественной средневековой крепости, казались естественным продолжением надменных скал, в которые они были встроены, и являли собой воплощение надежности.

«Вечность» – именно это слово пришло на ум Софи при виде парящего под облаками монастыря. Открывшаяся взору картина вызывала множество чувств, но определяющим был благоговейный трепет. Горы вечны – это древний символ власти и тайны. Но точно так же и монастырь, пробуждающий религиозные чувства, представлялся олицетворением могущества и тайны. Его воздействие простиралось за пределы физических ощущений – в область духа, и поэтому казалось, что скалы, которые качали его в своей колыбели, с презрением ко всему земному вздымают к небу свои вершины в поисках высшей истины.

Софи с удивлением подумала: как же это она никогда до сих пор не слышала об этом месте?

– До семидесятых годов «Гора Надежды» была монастырем ордена бенедиктинцев, – объяснял Джей, пока они стремительно мчались вверх по узкой дороге к конечной цели своего путешествия. – Именно тогда монахи начали сообщать о том, что видели неопознанные летающие объекты, и совершать поступки, казавшиеся странными для служителей культа. Потом они откололись от ортодоксальной церкви и продолжали исповедовать свою веру.

Софи пригладила толстую каштановую косу, перекинутую через плечо.

– Это напоминает церковь Межгалактического Света и Жизни на Азузе. Я как-то видела по телевизору в программе новостей их службу, во время которой они производили медицинские эксперименты – обмен телесными флюидами с двупалыми чужаками.

– Ну что ж, полагаю, это лучше, чем с однопалыми, – философски заметил Джей, когда они въехали на поляну, служившую монастырской стоянкой. – Если ты ожидаешь встретить маленьких зеленых человечков, тебя ждет разочарование. Я слышал, что здесь есть источник, который светится ночью и исцеляет почти от всех болезней, но никогда не слышал ни о каких пришельцах с планеты Монго.

«Однако означает ли это, что и никто другой их не видел?» – подумала Софи, пока Джей вылезал из джипа и обходил машину кругом, чтобы открыть ей дверцу. Не поможет ли это место выяснить тайну о человеке, с которым она приехала?

– По слухам, некоторые здешние монахи обладают особым даром. – Он помог ей выбраться из машины и, обняв за плечи, повел по крутой деревянной лестнице, которую они увидели прямо, перед собой. – Они умеют распознавать недуги, о которых человек и сам еще не догадывается. Кажется, это как-то связано с делением клетки и запахами, которые при этом выделяются. И если они находят у тебя что-нибудь, то предлагают попить из источника. Говорят, их способность исцелять недуги феноменальна.

– Бэбкокам следовало бы купить этот источник и продавать целебную воду в бутылках.

– Не думай, что мне это не приходило в голову.

Они рассмеялись, и эхо разнесло их смех по горам, словно раскаты грома. Джей открыл массивную деревянную дверь. Похожее на пещеру внутреннее помещение было тускло освещено лишь горящими факелами, закрепленными в специальных подставках на стенах, но когда они вошли в этот мрачный вестибюль, факелы вспыхнули и запылали ярче. Софи и Джей радостно вскрикнули, но звук их голосов почти мгновенно замер, словно что-то поглотило его.

«Значит, смеяться здесь не дозволено», – подумала Софи, озираясь по сторонам. Они находились в темном восьмиугольном помещении, при виде которого на ум приходила ступица колеса: спицы-коридоры, лучами расходившиеся от него в разные стороны, напоминали скорее тоннели, чем коридоры. Но гораздо больше, чем вид помещения, пугала тишина. Она была такой гнетущей, что Софи ощутила боль в ушах.

Шаркающий звук шагов оповестил о появлении щуплого человечка в коричневой хламиде с капюшоном, человечек точно соответствовал представлению Софи о монахах. Он возник из центрального коридора, и Софи с облегчением отметила, что по виду он – обыкновенный человек и все пальцы у него на месте. Тревога, вызванная столь необычным местом, немного отпустила ее, когда человечек приветствовал их почтительным наклоном головы.

Он представился как брат Лэри и после нескольких вежливых вопросов, касавшихся цели их визита, кивком предложил следовать за ним.

– Если кому-либо из вас требуется посетить domus necessarium, – предупредил он, – я бы попросил вас сделать это сейчас, до того как мы начнем.

– Domus?.. – шепотом переспросила Софи, стараясь говорить как можно тише.

– Туалет, – объяснил монах.

– О… – Софи не нужно было в туалет, но очень хотелось посмотреть, как выглядит domus necessarium.

– Наша обитель, вероятно, не совсем то, чего вы ожидаете, – сообщил брат Лэри, начиная экскурсию по монастырю.

Позднее, во время их занятного путешествия, вспоминая это его замечание, Софи не раз пришлось добавить про себя: «Мягко выражаясь». Тоннель-серпантин, по которому вел их монах, он называл катакомбами, и, когда Софи уже была почти уверена, что они навсегда потеряются в их пугающем мраке, скала, в которой был вырублен проход, вдруг обернулась каменной лестницей, выведшей их из подземных глубин на солнечный свет в царство мирных садов, оплетенных вьющимися растениями галерей и сводчатых аркад.

Трапезная и большинство других зданий были построены на высоком фундаменте, и Софи очаровала старинная простота их архитектуры. Больше всего ей понравился columbarium – голубятня, в которой гнездились и роились десятки грациозных птиц, свободно прилетавших и улетавших. Брат Лэри заботливо пояснил, что, хотя в средневековой Европе голубей подавали гостям к столу в качестве деликатеса, в монастыре «Гора Надежды» они символизируют мирное сосуществование, которое в современном обществе практически исчезло.

– Наша цель состоит в том, чтобы свести к минимуму физические потребности, – продолжал свои пояснения брат Лэри. – Мы ищем смысл жизни, а не стремимся к бремени обладания. Наш главный принцип – присутствие отсутствия.

– Чем меньше, тем больше? – отважился вставить Джей.

– Да, правило вычитания, – с угрюмой улыбкой подтвердил монах.

Софи видела, что на Джея не меньше, чем на неё, подействовала безмятежная красота монастыря, но к тому времени, когда они вернулись в вестибюль, откуда начиналась экскурсия, он притих, стал замкнут и отчужден. Она и прежде наблюдала, как внезапно он погружался в молчаливые раздумья, но теперь это было что-то другое. Казалось, он целиком поглощен впечатлением от мрачных подземелий, через которые они только что проходили, с их нишами и потайными расщелинами. Раньше Софи никогда не прерывала его размышлений, но на сей раз, будь они одни, решилась бы.

Ее вдруг осенила тревожная мысль: она начинала принимать близко к сердцу все, что связано с ним, как женщина принимает близко к сердцу внутреннее состояние мужчины, когда любит его и когда оно становится для нее жизненно важным. Ей хотелось знать, о чем думает Джей и имеет ли это отношение к ней. К ним. Она почти надеялась, что это так, даже если мысли его были невеселы. По крайней мере, это обещало бы хоть какой-то компромисс в их отношениях и позволяло бы надеяться на их разрешение. Может быть, она боялась, что у него в мыслях было совсем иное – какое-то темное, недоступное ей воспоминание? Или такое, в которое он не захочет ее впустить?

– А теперь, если вы готовы к тому, чтобы посетить подземные коридоры… – сказал брат Лэри, снова кивком головы делая им знак, следовать за ним, и, продолжая манить, поплыл к тоннелю, словно привидение, возвращающееся в свой склеп. – В катакомбах требуется хранить безмолвие, – напомнил он, растворяясь во мраке.

Узкий лучик-коридор, по которому он их вел, уходил глубоко вниз. Софи подумала было, что они и впрямь будто спускаются в преисподнюю, но проход вдруг расширился и вывел их в чудесную пещеру с окутанным влажными парами гротом. Источник, о котором говорил Джей, оказался естественным родником, который, пенясь, вырывался из скалы и, вздымая облако брызг, низвергался в радужное озеро.

Вода казалась живой от сверкающих синих, зеленых и неожиданно розовых бликов. Озерцо таинственно мерцало бездонной глубиной, словно огненный опал невероятных размеров. Софи с удивлением обнаружила, что там не было никаких факелов. Все это казалось волшебством и выглядело нереально: поднимавшийся от воды и клубившийся в воздухе туман был столь ярок, что освещал всю пещеру.

Захваченная игрой света, Софи не заметила, что брат Лэри машет ей рукой, приглашая подойти. Они с Джеем стояли у края воды. Встав на колени и сложив ладони чашей, монах как бы зачерпывал воду и подносил ее ко рту, показывая, что она должна сделать то же самое.

Софи ощутила руку Джея у себя на затылке, он подталкивал ее наклониться к воде, но в этот момент она вдруг осознала, как неприятна ей мысль о том, чтобы напиться из источника. Из него ведь разрешалось пить лишь тем, кто страдает недугами, а это означало, что монах обнаружил в ее организме какой-то непорядок. Поскольку Софи поклялась хранить молчание, она не решалась спросить, что он у нее нашел и как эта мерцающая вода может ей помочь. Но Джей, видимо, прочел вопрос в ее глазах.

Он кивнул ободряюще и с полной уверенностью, что это пойдет ей на пользу. Тебе ничто не грозит, словно говорил его взгляд. Разве ты еще этого не поняла? Тебе не причинят никакого вреда, пока ты со мной.

По тому, как тоскливо сжалось сердце, Софи поняла, насколько ей хочется, чтобы именно так и было. Ирония судьбы состояла в том, что чем сильнее она старалась разумом убедить себя в этом, тем меньше верило в это ее сердце. Оно всегда хотело надеяться и верить. Всегда, даже покрываясь шрамами от ран, которые приносила любовь, хотело любить. Без сомнения, Софи была королевой тоскливой надежды, но теперь, здесь, в месте, которое называется «Горой Надежды», что еще ей оставалось?

Серебристая вода, словно лунный свет, струилась между пальцами. На вкус она оказалась неожиданно сладковатой, но со странным горьким привкусом то ли железа, то ли меди.

Когда Софи напилась, брат Лэри кивком головы приказал Джек сделать то же самое. Испытующе взглянув на Софи, тот опустился на колени и без колебаний стал пить. После этого монах велел им встать и подойти к роднику. За несколько минут оба насквозь промокли от светящихся брызг. Они окутали их, словно дождевое облако, хотя казалось, что мерцающие капельки мгновенно испаряются при прикосновении к коже.

Когда туман рассеялся, Софи дрожала – но не от холода и влаги. Ей не было холодно, она дрожала от внутреннего возбуждения. У нее было ощущение, что этот туман проник внутрь ее и продолжает мерцать там, покалывая, словно крохотные иголки света.

Слабое эхо привлекло внимание Софи. Оно доносилось откуда-то издалека, как будто где-то в тоннеле осыпались мелкие камешки. Она схватила Джея за руку, и они одновременно обернулись в направлении пустой арки грота. Брата Лэри нигде не было. Они остались одни в таинственном тумане.

– Ты знаешь, как отсюда выбраться? – прошептала Софи.

Приложив палец к губам, Джей указал на тоннель, который казался смутно знакомым, хотя она представить себе не могла, как Джей найдет дорогу. Пещера могла оказаться похожей на швейцарский сыр с десятками разных ходов.

Все еще ослепленная блеском воды, Софи оглянулась на озеро:

– Значит ли это, что мы оба нездоровы?

Эхо нового маленького камнепада оповестило о безмолвном присутствии человека где-то неподалеку.

– Не нездоровы, – тихо произнес мужской голос, – но неполны.

Должно быть, голос принадлежал брату Лэри, хотя Софи не была в этом уверена. Она внимательно оглядела неровные скальные стены и столбы в поисках его, но свечение озера погасло, и пещера большей частью погрузилась в непроглядный мрак. Единственным, что Софи разглядела, была темная фигура у входа в один из тоннелей. Вероятно, монах удалился, чтобы дать им побыть наедине.

– А теперь мы полны? – спросила его Софи.

– Да… И всегда, в сущности, были таковыми. Идите тем же путем, каким пришли сюда. Идите с миром.

– Но постойте, что это значит? – Софи шарила глазами по погружавшимся во мрак стенам, но свет быстро угасал, а вместе с ним угасал и голос монаха.

– Не мое дело судить об этом. Только вы сами знаете, что значит ощущать полноту.

– Но, брат…

– Пошли, – тихо позвал Джей и потянул ее за руку.

К счастью, он выбрал правильный тоннель, и обратный путь через лабиринт оказался быстрым, хоть и изнурительным. Софи держала при себе роившиеся в голове вопросы, несмотря на то, что у нее от них ум заходил за разум. Но как только они оказались снаружи, она, тяжело прислонившись к массивной монастырской двери, то ли рассмеялась, то ли ахнула от невозможности поверить в случившееся.

– Что это было? – спросила она.

– Думаю, мы узнаем это, когда узнаем.

– Полны, – прошептала Софи, смакуя слово и прислушиваясь к странному ощущению внутри себя – словно там пробивался новый росток. – Полны.

Она встретилась взглядом с Джеем и подумала: чувствует ли и он то же самое? У него было поразительное самообладание. Софи почти не верила в то, что есть на свете вещь, способная вывести его из равновесия, но по некоторым едва уловимым признакам все же можно было догадаться, что случившееся произвело на него не меньшее впечатление, чем на нее. Его единственный глаз казался чернильно-черным и был широко открыт, несмотря на яркий солнечный снег; взгляд фокусировался на ней. Джей дышал медленно и глубоко.

До Софи начинал доходить скрытый смысл того, что они делали в гроте. Возможно, до Джея – тоже. Каким бы ирреальным ни казалось случившееся, то была некая церемония, воссоединение. Они стали полны. Слово, будто магнит, заставляло дыбом вставать ее нервные окончания. Ей хотелось произносить его снова и снова, и что-то подсказывало, что Джею хочется снова и снова слышать его, но она не должна… Это было бы слишком интимно.

Джей перекинул ей косу на грудь и с удовольствием погладил мягкие волосы.

– Софи… – Рука его чуть дрожала, и у Софи екнуло сердце.

– А почему вода светилась? – быстро спросила она.

Он ответил не сразу, очевидно, расстроенный тем, что она попыталась увести его, в сторону.

– Некоторые полагают, что это светится планктон. Другие – что это божественная энергия. Кто знает, быть может, это божественный планктон.

От поднявшейся внутренней дрожи Софи нервно засмеялась. Когда они пробирались по тоннелю обратно, он накинул ей на плечи свою куртку, и теперь Софи плотно закуталась в нее.

– Думаю, нам пора идти, – сказал Джей, – Путь не близок, и ты замерзла.

– Нет, мне не холодно, совсем не холодно. Просто я в смятении. – Софи чувствовала, как он снова замыкается в себе, а она так много еще не понимала,

– Так это оно и было? – спросила она. – То, к чему всегда стремилась моя душа?

– А твоя душа стремилась к полноте?

– Да, безусловно.

– Тогда может быть. – Он уже отступил назад и скрестил руки на груди. Зеленый свитер с высоким воротом подчеркивал жилистую мощь его шеи и плеч. Весь его облик свидетельствовал о незаурядной физической силе. Джей выглядел отстраненным и властным, пугающе холодным и снова, казалось, невозмутимо изучал её.

– Можем ехать? – снова спросил он.

– Нет, не можем, нет, Джей… Зачем ты меня сюда привез? – настаивала Софи. – Почему именно сюда? Я не верю, что это было лишь совпадением. Просто не верю.

Он взял в ладони ее лицо, выражавшее упрямство, и рассеянно облизал губы, однако на уме у него едва ли был шербет.

– Я сказал тебе, зачем мы ездили в парк, – он сухо пожал плечами, – чтобы повеселиться. Чтобы я мог услышать твой громкий смех… и чтобы я имел к этому смеху хоть какое-то отношение.

Едва заметная неуверенность в голосе заставила ее внимательнее вглядеться в его лицо. Она хотела – ей было необходимо – убедиться, что он вовсе не так безразличен, как хочет казаться, что и в нем тоже что-то происходит. Он слегка пожал плечами – знак того, что она была права. Его глубокий вздох отозвался в ней музыкой.

Ветерок принес иную музыку – приглушенное воркование голубей и шорох листьев.

Тихая печаль светилась в улыбке Джея. Софи поймала себя на том, что так же печально улыбается сама. Она была опасно близка к тому, чтобы произнести какую-нибудь глупость, например, попросить его сказать, что он чувствует, если он вообще что-либо чувствовал, если когда-нибудь испытывал такую же боль, какую испытывала она. Казалось бы, такие невинные вопросы, но она догадывалась, что они могут взорвать и разнести в клочья все – его железное самообладание и весь любовно вышитый бисером узор, который скреплял воедино ее внутренний мир.

– А это место? – спросила Софи.

– Это место – как твои истины, не требующие доказательств. Оно заставляет ум сосредоточиться на сути. Все слова брата Лэри сводились к тому, что нам не нужно ничего искать, чтобы обрести полноту. Наоборот, нам нужно ее потерять.

Некоторые вещи трудно постичь логикой рассудка, но их смысл чувствуешь интуитивно. Это одна из таких вещей, поняла Софи. Она не смогла бы ничего объяснить, но точно знала, что он имел в виду.

– Если хочешь знать, с чем ты сегодня рассталась, я не смогу тебе ответить. Вероятно, со страхом. Сомнением. Как сказал монах, «только вы сами знаете, что значит ощущать полноту».

Сомнение? Интересное предположение. Софи ни в коем случае не могла бы отрицать, что в ней что-то переменилось, хотя и не знала почему. Возможно, это происходило, пока она пекла хлеб. Именно в эти моменты ее посещало большинство «истин, не требующих доказательств».

Джей просунул руку в рукав куртки, которую одолжил Софи, и нащупал ее ладонь.

– Ты готова ехать?

Когда они спускались к машине, Софи испытала пугающе настоятельное желание вернуться в обитель. Ей не хотелось покидать это тихое святое место с его «присутствием отсутствия», что бы это ни означало, с его безмятежной красотой. Она желала бы поселиться и жить здесь до конца своих дней, более того, она желала бы остаток дней своих провести с ним. Она желала. Никогда еще Софи не чувствовала себя связанной с кем бы то ни было так, как с этим идущим рядом мужчиной. И каким бы умозрительным ни было это желание, у Софи от него сильнее билось сердце. Нет, не со страхом рассталась она здесь сегодня.

Когда они подошли к джипу, Джей открыл дверцу пассажирского места и, прежде чем подсадить Софи, на миг притянул ее к себе.

– Парки аттракционов. Монастыри. Все, что остается, и есть то, к чему всегда стремилась твоя душа, – произнес он ласково, чуть поддразнивая.

– В самом деле? Но я думала, что у меня это уже было, что мы уже ощущали полноту.

– Ты ощущаешь ее сейчас. Мы ощущаем. Только ты в это еще не веришь. Разумом, возможно, и принимаешь, но у меня есть подозрение, что ты не впускаешь это в свое сердце, иначе не сказала бы «я думала». Нужна еще какая-то малость, чтобы ты уверовала.

– И ты не скажешь мне, что это за малость?

– О, конечно, скажу. – Он одарил ее своей самой «фирменной» улыбкой. – На твой день рождения.

Софи была настолько сбита с толку в последнее время, что совсем забыла о том, что через несколько дней ей исполняется тридцать. Дети собирались приготовить для нее не требующий выпечки торт «До-ре-ми» из арахисового масла, но она не предполагала, что и Джей окажется столь великодушен. Что бы это ни было, оно наверняка проймет ее до мозга костей, или она ничего не умыслит в Джее Бэбкоке. Можете называть Софи Уэстон подозрительной, но ей никак не избавиться от ощущения, будто он заранее знал и то, что должно было случиться сегодня.

Или она выдает желаемое за действительное?

Войдя в спальню, Джей повесил на ручку двери плавки, с которых еще капала вода. Он только что прошел из бассейна через террасу, справедливо полагая, что поблизости нет никого, кого могла бы оскорбить его нагота. Было поздно, все в доме уже давно легли спать, даже Маффин, которая с подначкой расспрашивала за ужином, как продвигаются его «ухаживания» за Софи.

– Ну, пока мы еще друг друга не убили, – язвительно ответил он.

– Так ведь еще не вечер, – не осталась в долгу Маффин.

Не надейся, подумал Джей, направляясь к столу, где оставил глазную повязку. Не глядя в зеркало, он надел ее. Ему не было нужды смотреть на омертвевший коллоидный рубец, образовавшийся на месте, где когда-то был глаз. Он знал, как чудовищно тот выглядит и какое жуткое впечатление производит на других. Даже врачи невольно отворачивались при виде его.

Вообще-то Джею хотелось сегодня вечером побыть одному, поплавать, подумать, Продлить впечатление от дня, проведенного с Софи в горах, хотя Маффин вряд ли поняла бы его. Он ожидал какого-нибудь знака, свидетельствующего о том, что Софи начинает верить ему, но не смел и мечтать о таком прорыве в их отношениях, какой случился сегодня. Он видел в ее глазах страстное желание, знал, чего она хочет.

Внезапно Джей почувствовал невыносимую боль, будто коготь впился в его внутренности. И тут он понял, насколько сильно его желание дать Софи то, что ей нужно. Ах, как же это было нужно и ему самому! Но сегодня еще рано. Чем бы ни было то, что происходило между ними, оно обещало обрести штормовую мощь цунами, которая может подхватить их, взметнуть в воздух и не отпускать до тех пор, пока оба не рухнут с небес на землю.

Сегодняшний порыв был силен, но настоящий ураган впереди. Эта сила уже давно зреет в нем – много дней, недель. А может быть, и лет. Остановить ее невозможно. Лучшее, что он может сделать, это задержать ее приход до тех пор, пока Софи не будет готова… готова отдаться на волю урагана.

Джей отказался от мысли принять горячий душ и растянулся на кровати. Состояние, в котором он пребывал, слишком редко посещало его, чтобы пренебречь им. Он чувствовал себя так, словно все еще плыл под водой и глубокая вода разговаривала с ним. Однако голос, который он, как ему показалось, вдруг услышал, лежа на спине и глядя в потолок, отнюдь не был мирным плеском воды, это было что-то совсем другое. Очень тревожное.

Утробный вой прорвался сквозь океан его покоя.

Спина у Джея моментально напряглась, как у гимнаста, приготовившегося к прыжку. Тело прореагировало так, словно появилась физическая угроза, но рассудок оставался холодным и спокойным, как вода на большой глубине. Джей лежал, покрывшись холодной испариной, и видел, как на потолке с графической четкостью проявляется картина.

Разум противился, стараясь удержать его в пределах реальности, убедить охваченную паникой нервную систему, что это всего лишь галлюцинация, но эмоциональный наплыв был слишком силен. Что-то, быть может, просто вентиляционный клапан на потолке, послужило толчком и вызвало в воображении моментальный «обратный кадр». Черная дыра его прошлого разверзлась без предупреждения и засосала его в свою гибельную омерзительную воронку.

Он видел мужчину, заточенного в сырой бетонной норе, встроенной в мерзлую землю, словно вертикально вырытая могила. Единственный свет, который проникал в подземный склеп, сочился сквозь металлическую решетку, находившуюся над головой узника. У него отобрали одежду, отобрали все и оставили в этой яме, где не было ничего, кроме бетонной плиты, служившей ложем, а стражники, приплясывая на решетке наверху, улюлюкали и осыпали его оскорблениями. – Свинья! Грязная паршивая свинья!

Внезапно кто-то рванул решетку, и свет, ворвавшийся в склеп, обжег больнее, чем ведро ледяной воды, которое на него вылили. Тело было истерзано, дух ожесточен. Теперь они грозили лишить его мужского естества – единственного оставшегося достояния. Когда он проснулся – с сознанием, раздваивающимся от того, что не отошел еще от волшебного сна, в котором видел женщину – единственную радость, доступную его потрясенной душе, стражники заметили это сквозь решетку.

– Похотливая скотина! – взвыли они.

Один из них спрыгнул в яму и приблизился, замахиваясь мачете. У узника не было ничего, кроме осколка бетонной «кровати». То была яростная схватка, но каким-то непостижимым образом ему удалось вырубить стражника, потом он и сам потерял сознание. Когда снова очнулся – куча костей и мышц на цементном полу, – стражник уже исчез. Узник оставался пока жив, но рука в запястье была почти оторвана. И вырезан глаз.

– Боже, – прошептал Джей, снова покрываясь потом.

Неимоверным усилием воли он прогнал чудовищное видение и стал медленно осматривать комнату, каждую секунду ожидая, что дверь вот-вот распахнется и в спальню ворвутся стражники. Он реально пережил всю эту сцену. Он был тем узником.

Джей сел и, опустив голову на колени, постарался унять дрожь. Переждав несколько минут, прежде чем сердце перестало бухать в ребра и он начал постепенно возвращаться в мирную реальность. Повсюду видны были свидетельства нормальной жизни. Он пристально вглядывался в каждое из них. Плавки на ручке двери, с них все еще капала вода. На письменном столе, там, где он его бросил, – ежегодный отчет фирмы перед акционерами, который он собирался прочесть за ночь. Ему ничто не угрожает. Никто не собирается взламывать дверь. Уже почти полночь, и все в доме спят. Все это чудовищное насилие существует только в его воображении.

Дыхание начало приходить в норму, и вместе с этим возвращалась способность логично мыслить.

Многое теперь становилось понятным: почему у него была так обострена чувствительность, когда он пришел в сознание в швейцарской клинике, почему он повсюду прятал оружие и почему сегодня в катакомбах его преследовали видения насилия и какие-то посторонние звуки. Монастырские подземелья напомнили ему о том, как он был погребен заживо. А вечером дело завершил ледяной холод, который он почувствовал, идя из бассейна раздетым. Вот на него и навалились болезненные воспоминания.

Он все еще оставался голым, и кожа была покрыта испариной.

Сделав движение, чтобы встать, Джей ощутил резкую, словно удар молнии, боль в отсутствующем глазу и приложил ладонь к повязке, надеясь, что прикосновение прохладной и влажной кожи поможет утишить ее. Он говорил врачам в клинике об этих внезапных приступах чудовищной боли. Они констатировали: сильная приступообразная головная боль с периодическими рецидивами, а Эл заверил его, что это характерный симптом посттравматического синдрома и потребуется около месяца, чтобы с помощью «Невропро» – нового препарата фирмы Бэбкоков, призванного лечить именно посттравматические нервные расстройства, – справиться с этим, и призвал Джея проявить терпение.

Но в последнее время Джей начинал задаваться вопросом, действительно ли он принимает «Невропро», а если да, то получает ли он препарат по той схеме, которая была опробована во время официальных клинических испытаний. То ли Эл стал небрежен, то ли забыл, что Джей изучал фармакологию и знает, как применять антидепрессанты типа того чудо-препарата, которое они сейчас тестировали.

Пульсирующая боль заставила Джея снова низко склонить голову.

– Проклятие! – невольно воскликнул он, перекатываясь на живот и упираясь лбом в край кровати. Не было другого способа остановить эту болезненную пульсацию, кроме как дать ей самой пройти, поэтому он предоставил боли отбушевать свой срок. И все же это лучше, чем другая боль – неизбывное, невыносимое томление в чреслах.

Он научился контролировать все импульсы организма, вплоть до нервного подергивания века, но контролировать собственное подсознание не мог. Софи была той женщиной, которую он видел во сне там, в темнице. Она была его ночным наваждением, неподвластным их жестокости.

Пережитое только что видение разбудило не только память о том, как он был живым мертвецом. Оно заставило его плотское желание кузнечным молотом биться в чреслах. Даже сейчас, несмотря на сильнейшую головную боль, его обуревало желание перевернуться на спину и снять напряжение. Он хотел было уже поддаться труднопреодолимому искушению, но не стал рисковать: в его теперешнем состоянии поддаться одному желанию означало поддаться им всем.

Наконец головная боль начала отступать, и Джей смог двигаться, не испытывая ощущения, будто череп вот-вот расколется надвое. Теперь действительно нужно было принять душ, но сначала необходимо сделать кое-что еще. Заставив себя подняться, Джей просунул руку под матрас. Нож, который он оттуда извлек, сверкал, как фамильная драгоценность из чистого серебра, каковой он, в сущности, и являлся. Годами, проведенными в одиночестве, можно было объяснить, почему он взял с подноса, на котором Милдред принесла ему сегодня завтрак, этот смертоносный предмет и спрятал его. Но оставалось слишком много вещей, которые он ничем не мог объяснить.

Ладонь ощущала твердость и тяжесть ножа, ощущение было сходно с ощущением того холодного металлического предмета, который неизменно присутствовал в его воображении. Темная пещера. И обвинение, брошенное отцом: «На твоих руках кровь».

Джей велел себе положить оружие на письменный стол, где Милдред сможет найти его, когда будет завтра делать уборку. Именно так поступил бы любой здравомыслящий, разумный мужчина. Но инстинкт самосохранения оказался сильнее. Проклиная себя за животную необузданность, Джей засунул нож обратно под матрас.

Несколько минут спустя, избавившись наконец от боли, молотом стучайшей в висках, и стоя под обжигающим душем, он размышлял о другой боли, которая никогда не уйдет. Боль желания, боль влечения. К женщине. К ней. Да. Мука вскоре может стать, наслаждением. Должна стать, иначе он умрет.