Текст книги "Сладкий запах крови"

Автор книги: Сьюзан Маклеод

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

В темноте было так уютно, так тихо, спокойно и мирно... карри и медный привкус крови во рту... никто меня не найдет... дергают за волосы... в темноте ничего не болит, только холодно... горло болит... а я пока не голодна, еще нет, не сейчас... острым колют в грудь… в темноте было так уютно.

Я снова окунулась в холодные глубины.

– Эй, свушай, я так не могу! – проскулил чей-то голос.

Глаза у меня открылись, и я застыла. Жирдяй сидел у меня почти что на голове, вцепившись мне в волосы. Я стиснула зубы, чтобы не завизжать.

– Да погоди ты, козел! – прорычал Пиццерожий. – Я тебе говорил, что не собираюсь нюхать твою дерьмовую задницу!

Я не могла пошевелить головой, но разглядела, что Пиццерожий сидит у меня между ляжек. Инстинктивно я сдвинула ноги и наткнулась на его бока.

– Приветик, уродина. – Пиццерожий мельком поглядел на меня. – Мы начали без тебя. Теперь кричи, если хочешь. – Он усмехнулся, показав окровавленные клыки, и не спеша облизнул губы. – Знаешь, а мне это понравилось, ну, кровь сосать. Ты вкусная такая, ну, сладкая как мед. Я же говорил, мы с тобой повеселимся!

– Гововив, гововив, ага-ага! – захихикал надо мной Жирдяй.

Ублюдки! Я им повеселюсь.

Они не стали держать мне руки. Левое плечо пылало от боли, железное онемение давно прошло, но правая рука действовала по-прежнему. Я врезала Пиццерожему в зубы, голова у него дернулась назад, клыки поцарапали мне костяшки. Выдернув голову из-под Жирдяя, я со всей силы ударила его головой по яйцам, он коротко пискнул. Плечо пронзила боль, но я запретила себе о ней думать. Пиццерожий неестественно выпрямился, покачиваясь; я подтянула колени к груди, и тут он рухнул на меня, гогоча. Я закричала и лягнула его прямо в живот металлическими шпильками, и он отлетел прочь. И он по-прежнему гоготал, когда тяжело рухнул на газон, хотя в мякоти под ребрами осталась торчать одна из туфель.

Перекатившись, я подобрала ноги и вскочила. Голова закружилась, сквер кругом поплыл, я пошатнулась.

Жирдяй держался за пах, разинув рот, из вытаращенных глаз лились слезы.

Я шагнула к нему и ударила его ногой, метя в висок. Жирдяй мягко повалился наземь.

Я повернулась к Пиццерожему. Он лежал навзничь, изо рта текла розовая пена, он отчаянно хватал ртом воздух. По футболке растекалось мокрое темное пятно – из-под моей туфли, булькая, сочилась кровь. Выглядело это так, будто я по нему потопталась, – в сущности, так и было. Интересно, я задела только легкие или достала до сердца? Тут Пиццерожий нахмурился, поглядел на мою туфлю, обхватил ее и выдернул. Каблук вышел из раны с влажным хлюпаньем.

Пиццерожий снова гоготнул и швырнул туфлю в меня.

Я пригнулась, она пролетела у меня над головой.

Пиццерожий сел, улыбаясь как последний псих, и поднял футболку, чтобы показать мне, как на глазах затягивается его рана.

Я попятилась на полдюжины шагов. Голова снова закружилась, я запнулась, плечо пронзила дикая боль. Меня мутило не то от потери крови, не то от сотрясения мозга, а может быть, и от того, и от другого. Я сглотнула, дрожа от страха. Только бы не вырубиться снова, не сейчас, когда Пиццерожий еще жив и трепыхается.

– Кис-кис-кис, моя феечка, – проговорил он, хватаясь за ширинку. – Теперь моя очередь кое-что в тебя воткнуть.

Я дернула ногой, сбросила оставшуюся туфлю – проку от нее сейчас никакого – и сделала еще шаг назад. Наступила на что-то твердое – это была железная пика Жирдяя. Я присела и взяла ее, зажав между правым локтем и боком, словно рыцарское копье, и надеясь, что успею пустить ее в дело до того, как рука совсем онемеет.

Пиццерожий хихикнул и пошел на меня.

Я бросилась к нему, вопя во всю мочь. Пиццерожий побежал еще быстрее, набирая скорость. Копье клюнуло носом – я уже с трудом его держала. Живот подвело от страха. Три фута, два, один – и я метнула копье. Металлический наконечник скользнул по ребрам и вонзился Пиццерожему в бок, а я навалилась следом, налегая здоровым плечом, и гаденыш рухнул навзничь. Копье вонзилось в пересохший дерн, пригвоздив Пиццерожего к земле.

– Треклятая фейская кукла! – выдохнул он, пытаясь выдернуть копье.

На то, чтобы освободиться, у него не должно было уйти много времени. Сад снова расплылся – на сей раз от слез. Злясь на себя, я их вытерла. На свободу. Точно: надо выбраться на свободу и позвать на помощь. Надо взломать чары на ограде. Двинувшись к воротам, я обо что-то споткнулась. Посмотрела вниз – гоблинская бита. Я встряхнула рукой, чтобы онемение хоть немного прошло, и подобрала ее. Всегда полезно держать при себе оружие.

Позади раздалось какое-то шарканье, волосы у меня встали дыбом, и я резко развернулась.

В десяти футах от меня по траве тащился Жирдяй – лицо обмякло, очки отблескивают красным. Губы у него отвисли, обнажив нижние клыки. Как в плохом кино, из тех фильмов ужасов, когда монстр все время возвращается и возвращается. Мне едва не перехватило горло от истерического смешка.

Я напряглась и, преодолевая дрожь в руке, занесла биту.

Жирдяй остановился как вкопанный. Голова у него резко склонилась к плечу, и воздух раскололся от какого-то неуместного чмоканья, будто открутили ножку у индейки. Тело Жирдяя повалилось на землю.

Над ним, словно ангел возмездия, высился Малик, и в глазах его пылало пламя. В ладонях он держал голову Жирдяя, из которой капала кровь. Круглые очки свисали с одного уха. Голова приоткрыла глаза, моргая, и, прищурясь, уставилась вниз.

На всякий случай я не стала опускать биту.

– Где второй? – Голос Малика звучал как-то сипло, словно он сто лет промолчал.

Я дернула головой, показывая где, и тут же пожалела об этом – мир налился болью и расплылся.

– Мертвый? – спросил Малик.

– Нет. – Мой голос звучал не менее сипло.

– Я разберусь.

Малик повернулся туда, где, как я знала, была река, и швырнул голову Жирдяя в ночное небо. Она промчалась высоко-высоко между деревьями, перелетела через дорогу и исчезла в темноте. Секунду было тихо, затем вдали раздался негромкий всплеск – она упала в воду.

Меня захлестнула волна изнеможения, и бита упала на землю.

Малик отступил на шаг, пошатнувшись; на него упал свет, и я поняла, в чем дело. По шее у него ручьями лилась кровь, стекавшая из черной раны сзади, у корней волос.

Я заморгала.

Кто-то – или что-то – проделал у него в черепе здоровенную вмятину.

Меня опять захлестнула волна дурноты, и я еще раз провалилась во тьму.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Где-то шел дождь. В мой сон вторгался перестук капель. Я ткнулась щекой в мягкий плед, уютный запах медуницы говорил, что я дома и все хорошо. Но стоило мне поднять руку, чтобы натянуть плед на голову, как плечо пронзила боль, воспоминания ринулись обратно, давя и отталкивая друг дружку, и я едва не закричала. Приоткрыв глаза, я сквозь ресницы поглядела, что делается за пределами бронзы и золота моего ковра, выискивая признаки присутствия Малика, но комната была пуста. Я осторожно пошевелилась, сморщилась, потому что плечо опять заныло, и посмотрела на сводчатый потолок, залитый светом янтарно-медной хрустальной люстры с длинными висюльками.

Дождь перестал.

Я аккуратно и продуманно села. К горлу подкатила тошнота, я перекатилась на колени, и меня вырвало. Прохладные ладони придерживали мне голову и гладили шею, и боль притупилась. Я с трудом выпрямилась, ощущая во рту омерзительную кислятину, и принялась часто дышать, чтобы не усугубить помойку, которую я уже устроила на своем лакированном паркете. Вот гадость! Хорошо, хоть на ковер не попало и на голые колени Малика. Его ладонь у меня на лбу казалась ледяной. Мне сразу вспомнилось, как он меня замораживал. Сердце заколотилось быстрее, и я отпихнула его, хотя плечо при этом прямо-таки взорвалось от боли.

– Отвали, – прохрипела я.

– Женевьева, ты ранена, – участливо проговорил он, склонившись надо мной. – Я могу тебе помочь.

– Еще чего. Руки убери.

Я вытерла рот тыльной стороной кисти, вцепилась в край пледа, отползла назад и села, опершись на стену. Какого лешего он притащил меня домой?

– Как скажешь.

Малик присел на корточки, аккуратно поправив полотенце, обернутое вокруг узких бедер. Он преспокойно рассматривал меня, как будто не находил ничего особенного в том, что кого-то рвет ему прямо на колени. Может, и правда в этом не было ничего особенного для него. Черные волосы его были мокры, и я уловила слабый аромат моего медового мыла – очевидно, Малик побывал в моем душе, – а бледная кожа так и сияла, четко очерченные мускулы ходили под ней лениво и плавно, и вообще сложен он был даже лучше, чем рисовало мне расшалившееся воображение. Шелковый треугольник волос на груди сужался книзу...

Я разозлилась на саму себя, усилием воли подняла взгляд и свирепо уставилась на непрошеного гостя:

– Как ты здесь оказался?

– Влез в окно в спальне. – Он пожал плечами, и по ключице покатилась капелька воды. – Оно было не заперто.

– Я хотела спросить, как ты оказался здесь, – сказала я и раздраженно фыркнула. – К себе домой я тебя не приглашала.

– Этой ночью неподалеку от старого Скотленд-Ярда ты по доброй воле предложила мне свою кровь. – Темные глаза заволокло непонятной печалью. – Мне больше не нужно приглашений.

Ну разумеется! Я уткнулась лбом в колени, соображая, каких еще глупостей успела наделать. Радовало только одно: если тот, кто хотел моей смерти, преуспеет, то общий ход вещей едва ли существенно изменится, если я открою свою дверь вампиру. Это соображение натолкнуло меня на другую мысль. Эти твари меня покусали. Конечно, «Дубль-В» раз и навсегда блокирует любые человеческие инфекции, но эти твари были не люди, верно?

Я подняла голову:

– Кто это был?

– Ревенанты.

– Объясни, кто такие ревенанты, – потребовала я.

Малик одним плавным движением поднялся и бесшумно зашагал босыми ногами по деревянному паркету в сторону кухни.

– Это такой древний ритуал, сейчас его запретили. – Он остановился у раковины спиной ко мне. – Можно передать человеку Дар в считанные минуты, без тщательной подготовки, к которой мы так привыкли.

Значит, это были такие вампиры. Я с облегчением прислонилась головой к стене. Вампирские укусы давно сделали со мной все, что могли, хуже уже не будет.

– Первоначально ревенанты предназначались для защиты, они должны были отвлекать или задерживать преследователей. – (Зажурчала вода.) – Сейчас их назвали бы пушечным мясом, хотя тогда еще не было никаких пушек. Этот ритуал придает людям силу, способности и прочие черты вампиров. – (Зазвенело стекло.) – Ревенанты не думают о себе. Они дерутся до тех пор, пока тело не откажет. А когда сдаются, то не умирают. Любые раны на них заживают. – (Журчание смолкло.) – Ревенанты исполняют приказы своего Создателя, пока не отведают первой крови.

Я глядела ему в спину, точнее, в затылок. Когда он упомянул о ранах, мне живо вспомнилась вмятина в его черепе. Я нахмурилась. Голова была целехонька.

– Они возрождаются каждую ночь, и нужно им только одно – утолить жажду крови, – бесстрастно продолжал Малик. – Ревенанту все равно, кто ему попадется – мужчина, женщина, ребенок, даже зверь.

– Как и обычному кровососу вроде тебя, – пробормотала я, натягивая плед повыше. – Пока что не вижу разницы.

Малик вернулся ко мне, полотенце, обернутое вокруг бедер, колыхалось, касаясь тонких черных волос на ногах. Я снова разозлилась на себя за то, что замечаю подобные детали, и заставила себя глядеть в пол.

– Обычный вампир редко убивает жертву, даже когда он одержим жаждой крови, – пояснил Малик. – Утолив первую жажду... – Он умолк, а затем заговорил снова. – В общем, к чему резать курицу, которая несет яйца? – добавил он с ехидцей, – Куда как выгоднее разумно вести хозяйство.

– Конечно-конечно, – вздохнула я, когда в поле зрения появились его босые ступни. По-прежнему изящные. Я сдалась. Да, он писаный красавчик, и нет никакого смысла это отрицать и пытаться на него не глазеть, собственно, глазеть-то можно сколько угодно, главное – больше ничего не делать и не забывать, кто он на самом деле. Вот я и поглядела на него и сказала: – Кровный раб гораздо, гораздо лучше прирезанной курицы.

– Ты совершенно права. – Он протянул мне бокал. Я сморщила нос и хотела было попросить водки, но потом решила, что не желаю, чтобы незваный гость рылся в моем холодильнике. Отхлебнула воды, прополоскала рот и проглотила.

– Именно ревенанты и породили мифологию, связанную с вампирами, – продолжал Малик. – Мертвецы, выползающие из могил, ничего не ведающие, ни о чем не думающие, влекомые одной лишь жаждой крови и умирающие с восходом солнца. Самые настоящие зомби. Умертвия.

Я отхлебнула еще и поглядела на него из-под ресниц. По плоскому животу поднималась еще одна стрелка темных волос, кончавшаяся там, где слева под ребрами виднелась звездочка шрама. Я даже рот разинула от изумления: это туда я пырнула его прошлой ночью, когда он принял мою альтер-вамп за свою Розу. Голова у него зажила полностью – а тут почему шрам остался?

– Ревенанты убивают каждый раз, когда пьют кровь. – Малик перехватил мой взгляд, в черных глубинах его глаз бурлило что-то темное и холодное, а потом отвернулся к окну. – Им нужны трое, четверо, иногда даже шестеро или семеро человек за ночь, каждую ночь, пока жажда крови не утихнет. – Он направился обратно в кухню. – Чтобы ее утолить, нужно несколько месяцев, а иногда она вообще не проходит.

Осознав, что он сказал, я поежилась:

– Зар-раза! Значит, эти два придурка должны были превращаться в серийных маньяков после каждого заката?!

– Поэтому ритуал и запретили. – Малик снова посмотрел на меня, и взгляд его темных глаз стал твердым и непроницаемым. – Даже самым консервативным вампирам не нужно, чтобы люди стали чрезмерно бдительны.

В памяти ожили обрывки старинных легенд, и я похолодела от ужаса. Если все эти сказки о ненасытных чудищах-вампирах правда, вдруг и действительно хватит одного укуса, чтобы стать как они? А Пиццерожий с Жирдяем кусали меня далеко не один раз... Рука у меня затряслась, и вода выплеснулась на пол, – кажется, мне все-таки есть из-за чего паниковать.

Малик высился надо мной со странным, замкнутым выражением лица. В руках у него был тазик.

– Они оба меня кусали! – Я уронила стакан и вцепилась Малику в лодыжку. – Что теперь со мной будет?!

Выражение его лица не изменилось, и я перестала дышать. Может быть, он здесь именно поэтому? Чтобы не дать мне превратиться? Чтобы оторвать мне голову, как Жирдяю?

– Ничего, – ответил Малик наконец. – Они кусают, только чтобы насытиться.

Кровососы треклятые! Я прерывисто выдохнула и отпустила ногу Малика. Меня просто покусали кровососы.

Малик присел и поставил тазик рядом со мной.

– Оказалось, что ты для них не угощение, а грозный враг.

Я криво усмехнулась:

– Да, я и сама, знаешь ли, сообразила, когда увидела, что кто-то подсылает ревенантов, чтобы меня убрать.

Малик оценивающе оглядел меня. Он и правда был красив: сплошная мускулистая стройность, белая кожа, темные волосы, а лицо... еще немножко, и стал бы смазливым. Когда он взял тряпку и промокнул разлитую воду, а потом выжал тряпку в тазик, туго скрутив ее, даже это незатейливое движение, казалось, несло в себе тайный смысл. Сердце у меня ёкнуло, и он замер, вокруг него сгустилось мерцающее напряжение, но миг спустя оно рассеялось, и он снова принялся вытирать пол.

Наваждение уступило место вопросам. Кому было известно, что у меня назначена встреча с Аланом Хинкли? Да в общем-то, всем подряд, но кому, кроме нас с Аланом, было известно, где и когда именно? Голова у меня затрещала, и не из-за побоев. Я потерла переносицу, отгоняя мигрень. Значит, Алан кому-то сказал об этом уже после того, как отправил мне сообщение. К тому же я потеряла мобильник в «Голубом сердце», так что посмотреть мои сообщения мог кто угодно. Я откинулась к стене, и плечо снова пронзила боль.

Я вцепилась в плед и замерла, пытаясь унять ее усилием воли.

– Кто же может проводить этот ритуал?

На лоб Малику упала влажная темная прядь.

– Здесь, в Лондоне? По меньшей мере восемь вампиров, возможно и девять. – Он отбросил волосы со лба и посмотрел мне в глаза. – В том числе и я.

Я облизнула губы. Он не стал даже раздумывать над ответом. Что он здесь делает, если все это, возможно, его рук дело?

Я сощурилась:

– Ты всегда такой хозяйственный?

Он посмотрел на меня пронзительными темными глазами.

Внутри у меня, описывая в груди нервные спирали, расцвел жар.

– Просто мне не кажется, что хозяйственность не так уж свойственна вампирам, – проговорила я. – Так зачем же ты здесь, Малик? Чего ты от меня хочешь?

Малик отнес тазик обратно в кухню и вымыл руки, а потом вернулся и посмотрел на меня сверху вниз.

– Почему ты отвезла меня на набережную, а не прямо к Скотленд-Ярду?

Я нахмурилась – вопрос сбил меня с толку.

– Потому что Алан Хинкли назначил мне встречу именно там. Я тебе так и сказала.

– Но Алана Хинкли там не было. – Малик говорил мягко и неторопливо. – Вместо него там была засада, которая едва не достигла цели.

– Очевидно, кто-то воспользовался или самим Хинкли, или полученными от него сведениями, чтобы разделаться со мной.

– Нет. – Малик грациозно опустился на корточки и оперся локтями о бедра. – Мне кажется, засаду устроили не на тебя.

Я фыркнула:

– Может, ты сам меня и заманил.

Он подался вперед, и сердце у меня заколотилось от ужаса. Я хотела отпрянуть от него, но спина у меня уже прижималась к стене, и отпрянуть было некуда.

– Или это ты обманула меня, Женевьева?

– Что?! – Я изумленно уставилась на него.

Он выбросил вперед руку и схватил меня за подбородок:

– Чары, которые не дали мне войти в сквер, оглушили меня, но тебя не остановили.

Я дернула головой и вырвалась:

– Кто-то включил чары уже после того, как я прошла в калитку, и они не дали мне выйти.

– Правда?

– Сам знаешь, что да! – рявкнула я.

– Чары были настолько сильны, что я на несколько минут лишился сознания. – Глаза его сузились. – И за это время кто-то ударил меня по голове камнем из поребрика.

Это объяснило, откуда у него взялась вмятина в черепе, но не объяснило, куда он клонит.

– Тот, кто меня ударил, был из твоих сородичей, – закончил он обвиняющим тоном.

Ах вот оно что... Значит...

– И нечего так на меня глядеть! – отчеканила я. – Если ты помнишь, мне тоже крепко досталось!

– Если бы меня не обволок твой аромат, я их заметил бы. – Малик провел пальцем по моему раненому плечу. – Предполагалось, что я войду в сквер вместе с тобой? – Палец скользнул ниже по сломанной руке. – А когда они напали бы на меня, ты не стала бы вмешиваться? Или стояла бы и смотрела – и аплодировала? Вероятно, поэтому им пришлось импровизировать?

– Молодец, решил, что это я тебя подставила, только потому, что кто-то из волшебного народа подправил тебе башку! – Я фыркнула. – Хорошо, раз уж у нас тут фестиваль идиотских версий, как насчет ревенантов? Ты только что сказал, что их может создать только вампир, вот, наверное, ты сам их и сделал! Потому что лично я ни при каких обстоятельствах не стану иметь дело с вампирами!

– Но ты же имеешь дело с вампирами, правда, Женевьева?

Его пальцы обхватили мое левое запястье и вывернули руку ладонью вверх.

Боль пронеслась по руке, словно лесной пожар, и я не успела сдержаться и закричала. Малик прикоснулся пальцем к моей ладони, и боль стихла, словно задули спичку.

– Посмотри, как слушается меня твое тело. – Голос его прозвучал печально.

Еще одно прикосновение – и плечо снова опалило болью, только кричать я не могла: он мне не позволил. Я могла только глядеть на него, вытаращив глаза, а сердце так и билось о ребра.

Потом боль снова утихла, и я облегченно обмякла.

– Ты не будешь сопротивляться. – Это был приказ. – Иначе мне придется снова сделать тебе больно. Понимаешь?

– Ага, значит, ты любитель пыток, – выдавила я.

– Нет, не любитель, – сокрушенно вздохнул Малик. – Но я не щепетилен.

– А пошел ты...

– Ты ведь совсем не хочешь меня выгонять, – усмехнулся он уголком рта. – Так или иначе, нам сначала нужно кое-что прояснить, правда? – Он явно ждал ответа.

Можно подумать, у меня есть выбор... Я кивнула.

– Этой ночью у полицейского участка... – Малик погладил мне ладонь, – я сам не ожидал, что мне удастся с такой легкостью проникнуть в твой разум и повлиять на твое тело. Интересно, почему так случилось? – Он опустил глаза на мою руку. – Ты даже предложила мне свою кровь без колебаний. Это необычно, особенно для сиды.

На моей ладони проступила кровь – четыре ярких полумесяца.

Это было так же страшно, как и в первый раз.

Но еще страшнее было полное отсутствие давешнего безумия – я совсем не ощущала отчаянной тяги дать Малику все, что он захочет, и только тут поняла, что он с самого начала играл с моим разумом в кошки-мышки.

А теперь он играл с моим телом, не трогая разум.

Он взял меня за руку и поднес ее к губам, и я знала, что должно быть больно, и прямо-таки слышала, как скрипят друг о друга обломки костей. Но я не чувствовала ничего, кроме прохладного дыхания на коже и прикосновения теплого языка к ладони.

Я глядела на Малика, полностью отдавая себе отчет в том, что тело трепещет от восторга, и проклиная себя за то, что он для меня до сих пор желанен.

– Но твоя кровь уже сказала мне, кто твоя Госпожа.

Он вонзил клыки в бугорок у основания большого пальца и содрогнулся всем телом.

Острое жало глубоко вонзилось в мою плоть, и я задохнулась от удовольствия.

«Твоя кровь напомнила мне о ней, только я в это не поверил», – прозвучал у меня в голове его голос.

– Нет у меня никакой Госпожи! – прошипела я сквозь сжатые зубы.

Малик поднял голову и вздохнул одновременно грозно и печально:

– У нее недостает силы, чтобы сохранять кровные узы с такой, как ты, поэтому я и решил, будто ошибся. – В его зрачках полыхнули алые точки. – Лишь тогда я нашел и ее, и демона, который захватил ее тело и торговал ее душой.

Не сводя с меня глаз, он снова прильнул к ране на моей ладони.

«Твоя кровь напомнила мне о ней».

Между ног у меня стало жарко, и я уткнулась носом в колени, стараясь не замечать этого жара и не слышать, как Малик насыщается. Его пальцы вплелись мне в волосы, он поднял мою безвольную голову.

– А когда она вонзила клинок мне в сердце, – тут он взял меня за другую руку и прижал к звездочке под ребрами, – я все понял.

В голове у меня, словно слайды, замелькали слова и картинки давешней ночи. Малик настаивает, что я Роза, я наслаждаюсь его укусом, мне страшно, что он меня убьет, моя альтер-вамп вонзает в него нож, воспоминание о том, как Малик призывает меня, призывает мою кровь.

– Нет, – прошептала я с пересохшим ртом. – У меня нет Госпожи.

На лице Малика появилось холодное выражение.

– Создать кровные узы с тобой, соединиться с тобой – это достойная месть. – Он поцеловал меня в губы, и я ощутила медовый привкус собственной крови. – Она понимала, как я жажду тебя, – пробормотал Малик, – но допустить, чтобы она была одержима демоном... нет, этого я допустить не могу. – Его губы скользнули по моему уху. – Ты должна передать ей привет от меня. Это единственная причина, по которой я оставляю тебя в живых.

От его слов меня пробила дрожь.

Я видела собственное отражение в его обсидиановых глазах, я скользила по ним, словно по черному льду, страшась того, что таится в их глубинах.

– У меня. Нет. Никакой. Госпожи.

Он улыбнулся. И ужас у меня как рукой сняло – по всему телу словно разлилось текучее тепло. Он сел и вытянул ноги.

– Я обладаю Истинным Даром, Женевьева. – Он запрокинул голову, показав шею, и провел ногтем сверху вниз по горлу.

Из царапины выступила густая кровь цвета кларета, и сердце у меня снова заколотилось.

Красивое лицо Малика было исполнено покоя, когда он кончиком пальца надавил на рану. Кровь побежала быстрее, скопилась в яремной ямке.

– Здесь, ближе к сердцу, кровь особенно крепкая.

Он протянул руку и прочертил на моей щеке прохладную влажную линию. Наклонив голову, я уткнулась ему в ладонь, лизнула, чтобы попробовать кровь на вкус. Малик погладил мне шею, нежно прикоснувшись к пульсирующей точке на горле.

– Иди сюда. Я предлагаю тебе свою кровь по доброй воле.

Я прижала руку к его груди. Его плоть была холодна и неподвижна. Мне стало не по себе, но это быстро прошло. Я нагнулась к Малику, вдохнула аромат меди, лакрицы и сладкого рахат-лукума – его кровь – и шлейф густых темных пряностей – его собственный запах.

По всему телу у меня побежали мурашки.

Он сильнее надавил мне на затылок, притягивая к себе.

Я посмотрела на него. Глаза у него стали как черные озера, в зрачках вспыхивали крошечные огоньки. От страха у меня пересохло во рту и напрягся живот.

«Иди ко мне, и тогда я исцелю тебя», – прошептал его голос у меня в голове.

Во мне взметнулась жажда, и я приникла губами к его крови, ее пряная острота искрами рассыпалась по языку. Я прижалась ртом к царапине и принялась сосать. Дивный нектар прохладой струился в горло, и головокружительный холод покрыл инеем зазубренные края моей боли и выжег ее без следа.

– Хватит, – промурлыкал Малик, его ладони стиснули мне голову и попытались оттолкнуть меня.

Я отчаянно присосалась еще сильнее, вонзив зубы ему в кожу, ногти ему в плоть.

– Хватит, Женевьева! – приказал он. – Остановись.

Нет, не хватит. Никогда не хватит!

Эта мысль мерцающим светом разбила его власть над моим разумом, и вспыхнуло золотое Очарование. Я растворилась в Малике, забыв о том, где кончаюсь я и где начинается он, мне было нужно больше, я хотела больше, я брала больше...

Он содрогнулся подо мной, его сердце внезапно ударило мне в грудь и забилось. Я подняла голову, заливая его волшебством. Так давно я не знала этой радости – источать Очарование по своей воле, а не под властью обстоятельств. Малик перекатился и теперь смотрел на меня сверху, он держал меня за запястья, вывернув мне руки за спину, вдавив пальцы мне в кожу. В моих жилах бурлила страсть пополам с магией, алчно и жарко пульсировала между ног. Глубоко в черноте глаз Малика тлело пламя, губы раздвинулись, обнажив клыки, острые словно иглы. Я чувствовала сквозь разделявшую нас ткань, как он прижимается ко мне – налившийся, нетерпеливый.

– Я не человек и не вампир-неофит, Женевьева, твое волшебство на меня не действует.

– А я сида, Малик, и твоему волшебству меня не покорить.

Я замерла на краю пропасти, зная, что не остановлю его, – и не хочу останавливать, хотя в груди засела заноза страха. Кто будет Господином, кто рабом? Или мы обойдемся без этого?

Малик молчал и не двигался. Чего он ждет? Тут меня осенило. Он не хотел завоевывать, он не хотел покорности, он хотел, чтобы я сама предложила ему себя.

Это было удивительное, мучительное, искусительное чувство.

Сердце у меня колотилось как бешеное, я выгнула спину, подняла подбородок и подставила горло Малику. В его глазах что-то вспыхнуло, а потом он стал другим, мрачным, хищным и почему-то еще более одиноким. Меня пронзила дрожь. Его руки больно стиснули мне запястья, и он склонил голову и прижался губами к бьющейся жилке. Я напряглась, ожидая боли. И наслаждения.

И тут Малик исчез – я даже не успела заметить как.

Я лежала без сил, глядя на свисавшие с потолка янтарные кристаллы. В комнате было совершенно тихо, если не считать моего неровного дыхания.

А в голове у меня по-прежнему звучал голос, приказывающий передать привет Розе.

Судорога страха мгновенно выгнала из тела и магию, и страсть.