Текст книги "Поездка за город. Том 1 (СИ)"

Автор книги: Святослав Савенков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

– Мирмеланты и аберранты дышат воздухом, сильно отличающимся химическим составом от привычной нам смеси газов. В нем содержится, помимо прочего, сильная примесь аммиака. Дышать в улье без специальных средств практически невозможно. С учетом количества наблюдаемых Службой внешнего контроля Полей, наверняка участвующих в газообмене, мы ожидали заметные химические аномалии в этой местности, однако…

– Однако здесь ничего нет, – нетерпеливо прервал Полянский. – Воздух чист. Для чистоты эксперимента нужно подождать несколько дней и посмотреть, что станет с моими крысами, но предварительный анализ не оставляет простора для домыслов: воздух здесь даже чище, чем в городе. Черт, да тут, наверное, даже дышится легче! В воздухе ведь гораздо меньше содержание бензпирена, диоксида азота, фенола и формальдегида. Вокруг на много километров не найти ни работающих промышленных предприятий, ни связанных с автотранспортом выхлопных газов!

– Воздух чист, – подхватил Норнберг. – Чистая вода, чистая почва. Чистые собаки!

– И люди, – тихо заметил Куинн.

Аллерсон мельком взглянула на него и удивилась, насколько задумчивое и лиричное выражение приняло лицо доктора.

– Вас это так трогает, Стивен?

– Да. Прошу простить мою сентиментальность, Астрид, но это ломает все наши представления о произошедшем более шестидесяти лет назад. «Герион» отправился в путь, чтобы спасти людей в Городе-23, однако теперь ясно… ясно, что…

– Что мы не одни, – улыбнулась девушка.

– И что помочь можем не только себе, но и им, – закончил Куинн.

Астрид быстро отвернулась, спрятала за волосами выражение лица. И нарвалась на взгляд Хикс.

– Живая собака, – медленно произнесла Хелен, – может оказаться ключом. Вряд ли такая малютка могла долго бродить по лесам и болотам. Где-то здесь должно быть поселение.

– Домашний пес, – усмехнулся Ламберт. – Льюис, говоришь, у твоего сынишки такой шкет был? Как думаешь, сможет он найти дорогу домой?

– Зависит от дрессировки и его чутья, – старший сержант задумался. – Я не вижу причин, почему бы не попробовать. Если собака будет глупить, мы сразу это поймем. Если же нет…

– Если нет, – улыбнулся доктор Куинн, – то уже сегодня мы откроем новую страницу истории.

Собравшиеся приободрились. Решив закрепить успех, Астрид хлопнула в ладоши.

– Прервемся, дамы и господа! Продолжим после ужина.

Лейтенант Алес Солмич имел обширный опыт командования – как небольшими оперативно-тактическими группами, с членами которых знакомился лишь на период боевых выходов, так и солидными соединениями бойцов численностью до роты включительно. Он умел налаживать дисциплину – словом или кулаком. Кого-то из бойцов достаточно было отматерить в гриву, другого задавить авторитетом, третьего – воодушевить.

Если природа не одарила подчиненного богатым понятийным аппаратом, следовало воздействовать на аппарат чувственный. Другими словами, чувствительно заехать ему по роже. Что, впрочем, прекрасно работало и со спесивцами, считающими себя интеллектуалами. Опыт Солмича вообще утверждал, что набитая рожа является универсальным и практически не дающим осечек методом воспитания.

Практически не дающим. Сейчас перед лейтенантом стояло исключение.

– Ну? – недовольно буркнул Даллас, с вызовом глядя на него. – В чем дело, командир?

За моторным отсеком, в котором урчали турбины ураново-плутониевого реактора «Гериона», было душно и тяжко. Чуть прищурившись, Солмич внимательно осматривал пыхтящего и потеющего подчиненного. Сам лейтенант уже скинул защитный костюм, а вот Даллас этого сделать пока не успел. В жарком полумраке кормовой части вездехода молодой надзиратель мигом покрылся бусинками пота, дыхание стало учащаться.

– Лейтенант?

Невысокая крепкая фигура в костюме смотрелась практически квадратной. Тяжелый взгляд исподлобья, как уже знал Солмич, умел выражать либо задорную веселость, либо ярость пополам с гневом. Сейчас в нем веселости не было.

Нет, бить его бесполезно. Лейтенант работал с таким борзым молодняком. Прошедшие бойцовые ямы, унижение и бедность трущобных спальных районов Блока Города-23, многие из них знали: авторитет может заработать даже тот, кого природа обидела силой или умом. Достаточно лишь включить волю. Такие прут до конца, всегда вставляют свои пять копеек, регулярно бывают биты, умываются кровью и продолжают давить наглую лыбу, даже если вместо зубов остались неровные обломки, а заплывшие глаза мало что видят. Они знают: даже если за наглёж разобьют физиономию, об этом пойдет молва. О том, что не побоялся, высказался, не прогнулся. Рожи заживают, слава растет.

Умом еще туда-сюда, а вот силой воли природа Далласа не обидела. Однако в жизни разное бывает. Случаются ситуации, когда по какой-то причине нельзя кулаками и зубами пробиться наверх, скинув пахана и воткнув тому флагшток в ухо. Например, если пахан – твой командир, и за поднятую на него руку ждет расстрел. Тогда в игру включаются старые привычки, работавшие в полукриминальном босяцком детстве. Командиры ведь тоже не вечные.

Солмич видел, что Кайл Даллас ну ни хрена не боится боли. Он к ней привык, сросся с ней и, возможно, будет без нее тосковать, если выберется из этой заварухи и дослужится до спокойного назначения. А потому стоило хотя бы попытаться поговорить с этим ублюдком. Алес Солмич принял это решение просто, едва ли ни механически. Полковник Каравценко поставил перед ним задачу, для выполнения которой нужны инструменты. Такие, как младший лейтенант Департамента Надзора за правопорядком Кайл Даллас. А за любыми инструментами нужно следить. Только и всего.

– Что смотрите-то, лейтенант?

– Даллас, – взгляд цвета айсберга перестал изучающе бродить по лицу молодого бойца, впился ему прямо в глаза, – это что за концерт? Что за переглядывания с капитаном СГО?

– Сука он, – сказал, как сплюнул, Даллас. – Все они суки. Жду не дождусь, когда мы их прикончим.

– Закрой рот, младший лейтенант. Об этом больше ни слова. Никогда.

– Почему? – взвился парень. – Все и так об этом знают! У них такие же приказы, как и у нас! Давайте их уже накроем, командир! Хер ли телимся?

– Мы с полковником Каравценко без тебя разберемся, пацан. И пока ситуация не разрешится, ты будешь за собой следить. Никаких провокаций. Никаких разборок. Ни слова оскорбительного в адрес других участников миссии. Ты меня понял?

На скулах Далласа заиграли желваки, челюсть заходила взад-вперед.

– Ты меня понял, боец?

Парень упорно молчал.

– Понял?

– Нет, не понял!

Солмич сделал шаг вперед, припер Далласа к стене.

– Ты будешь делать то, что я сказал, шелупонь, – прошипел ему прямо в лицо Солмич. – Потому что я твой командир.

– Может, херовый из вас командир? Из полковника? Сгошники за спиной у вас уже Льюиса с Коннингтоном переманивают, а вы – ничего! Сарина из-за этой тупой сучки порвали – вам насрать! Теперь какой-то ублюдок на меня наезжает, а я должен терпеть! Хрена лысого!

Даллас заметил движение Солмича, но прореагировать не успел. В тяжелом сковывающем движения костюме он весь взмок, голова начинала гудеть. Он был усталым, злым и голодным. К тому же, он сам не ожидал от себя такой наглости, а потому слегка ошалел.

Сделав подсечку, Алес Солмич толкнул подчиненного на стену, не дал восстановить равновесие, развернул, заломил. Чувствуя, как трещит чудовищно вывернутая за спину рука, Даллас в беззвучном вопле раскрыл рот. Из глаз хлынули слезы. Зафиксировав результат, лейтенант ударил Кайла по колену. Боец просел еще на полметра к полу. Он так и не закричал, хотя был уверен – разъяренный командир не воспитанием занимается, а целенаправленно делает его инвалидом. Но кричать Даллас не станет. Не доставит ему такого удовольствия.

Покорив новую вершину, боль остановилась. Прошло несколько бесконечных секунд.

– Передо мной стоят непростые задачи, – заговорил Солмич. Голос его был тих и безразличен, словно их разговор прервал не садистский болевой захват, а гудок уходящего поезда где-нибудь на вокзале Седьмого Блока. – Может быть, мне придется взять под арест или даже ликвидировать бойцов элитного спецподразделения. Действовать нужно будет быстро. Расчётливо. И для этого мне нужен помощник. Я выбрал тебя, урод.

Лейтенант надавил еще немного. Даллас чуть не потерял сознание от боли.

– Мне нужен надежный человек. А ты что? Даешь себя спровоцировать. Готов сорваться, в гневе выдать информацию врагу. Хуже всего – забываешь субординацию. Ты что, парень, совсем идиот?

Коленно-полулоктевая поза болезненно скрючившегося и пускающего слюни с соплями Далласа давала некоторую пищу для размышления, но боец, конечно, промолчал. Ему было не до размышлений.

– Я предупреждаю тебя в первый и последний раз, – Солмич наклонился и говорил теперь почти в самое ухо Далласа. – Я и полковник многого от тебя ждем. Ты многое знаешь. Еще одна такая выходка, еще одна причина в тебе усомниться – я тебя убью. Убью тебя, пацан.

Лейтенант разжал захват. Молодой надзиратель бесформенной кучей упал на пол, хрипло втянул воздух. В его темном взгляде пылала ненависть, глаза не отрывались от отошедшего на пару шагов командира. Рука Солмича лежала на нагрудной пистолетной кобуре. Расстегнутой.

– Еще раз, – спокойно сказал он. – Ты меня понял, боец?

– Понял, – ответил Даллас. Хотел независимо и сильно, но голос подвел, надломился, выдал не слово, а какое-то хриплое влажное бульканье. Но лейтенант удовлетворенно кивнул.

Солмич выпрямился, опустил руку.

– Свободен, боец.

Доктор Стивен Куинн дотронулся до никелированной поверхности для хирургических приборов, провел пальцами по набору скальпелей, пинцетов и ножниц, дружелюбно похлопал пузатый портативный УЗИ-аппарат. На секунду задумался. Зачем он совершал эти механические действия? Что побудило его бродить по небольшому медицинскому блоку «Гериона», теребя оборудование и уделяя такое внимание дыханию? Ведь к нему вот-вот придут и застанут за этим нелогичными и весьма тенденциозными занятиями.

Ах да. В том-то и дело.

Куинн усмехнулся. Привычку трогать медицинские инструменты и оборудование он приобрел в наиболее беспокойный период своей практики – будучи военным хирургом. Конечно, это был речевой оборот. Никаким военным хирургом он не был, потому как армию расформировали десятки лет назад. Однако ему нравилось думать о своей работе при штабах по чрезвычайным ситуациям как о военной службе. Невинный каприз человека, прошедшего все этапы медицинской практики и испробовавшего все, получившего весь доступный его профессии опыт. Не виноват же он в том, что в городе не осталось военных, а, значит, его еще до рождения лишили возможности получить звание военного врача? А он хотел быть именно военными врачом, считал себя достойным этого титула, а потому так себя и величал.

Начинал Стивен Куинн стажером в травматологии, будучи тогда студентом четвертого курса Военно-медицинской академии имени Лазарева. Его темперамент уже тогда сдерживало хорошо развитое чувство собственного достоинства и умение подстраиваться.

Уже многое изведавший, но еще не нагулявшийся, молодой Стивен Куинн тогда уже напоминал себя сегодняшнего. Он был подобен огню, заточенному плотником в элегантный глиняный сосуд. Пламя не показывалось на виду, но любой, кто брал чашу в руки, чувствовал кипящий внутри жар. С годами, это с первого взгляда хрупкое перемирие между двумя чертами его натуры превратилось в нечто чертовски мужественное, облаченное в благородный класс. Куинн стал известным франтом, которого безумно любили женщины. И сам он женщин любил не меньше, чем в юношестве, разве что стал опытнее и рисковей – большинство женщин, привлекавших его внимание, были замужем.

Но до всего этого оставалось еще несколько лет. А тогда студента-медика прикрепили к пухлому сорокалетнему еврею по фамилии Фассдеккер – хирургу травматологии с добрыми глазами и полным отсутствием чувства сострадания. В смене кроме Фассдеккера были еще двое специалистов, но в первый рабочий день стажера Куинна звезды сложились совершенно особенным образом. Одного из медиков срочно вызвали в отделение, а второй внезапно – и очень накладно – отравился и слег под капельницу. Их с руководителем практики могло пронести, но не пронесло. Или пронесло по полной программе, это уж как посмотреть. За смену поступили две аварийки: ножевое и падение с высоты. Миловидного бесчувственного еврея и ошалевшего стажера ждали четыре тяжелых трехчасовых полостных операции. У Куинна слезились глаза, он постоянно что-то путал, а спать и есть хотелось так, что организм, казалось, никак не мог решить, от чего же престижнее свалиться в обморок: от голода или переутомления?

Куинн, конечно, все перенес. Он очень себя любил и не мог позволить себе такой афронт в добрых глазах безразличного наставника.

В ту ночь, когда стажер в полубреду выбрался из больницы и ввалился в расположенную неподалеку кафешку, он заснул прямо за столом, едва не угодив лицом в жидкий супец. Хозяин заведения не разозлился, наоборот: разбудил парня, помог ему управиться с блюдом, поставил сто грамм коньяка за свой счет и вызвал ему такси. Несмотря на юный возраст, Куинн сразу предстал в глазах мужчины действующим врачом. Хозяин десять лет проработал на скорой помощи и знал, о чем говорит.

Потом было торжественное окончание учебы с отличием и работа санитаром в реанимации. Не то, чтобы Стивен не мог найти более престижное место, просто ему хотелось познать медицину на практике, начиная с низов. Только во имя такой великой идеи и имело смысл идти санитаром.

Потом пошло быстро. Городские больницы, ассистирование именитым зубрам хирургии, связи, знакомства. Было время, когда Куинн растерялся: он вдруг стал зарабатывать хорошие марки, гражданский статус летел вверх, он все чаще выходил в свет. Не помешает ли это работе? Работе, которую Куинн искренне любил, в которой терял себя без остатка?

Быстро выяснилось, что нет, не помешает. Наоборот: в его профессии, чем выше заберешься, тем с более серьезными вызовами придется столкнуться. Окончательно он убедился в этом, когда сам стал тем самым именитым зубром хирургии. И вдруг начал получать назначения в штабы при чрезвычайных ситуациях. Ликвидации последствий прорыва аберрантов, полицейские и специальные операции, пожары, техногенные катастрофы.

Хирургический стол Куинна пачкали своей кровью сотни человек. И когда в очередной раз доктор дожидался новой партии клиентов, он успокаивал себя этими механическими и простыми действиями. Трогал утонченные, пока что стерильно-чистые инструменты, глубоко дышал. Успокаивал себя перед готовившимся развернуться неминуемым безумием.

И вот теперь, ожидая беседы с этим человеком, он интуитивно готовился к тому же.

– Доктор Куинн.

Стивен тихо усмехнулся, выпрямился, обернулся к вошедшему.

– Профессор. Входите, пожалуйста.

– Благодарю.

Иван Орлов выглядел, как всегда, царственно и величественно. Его не слишком потрепала гонка по пересеченной местности и, вероятно, не сильно поразила быстрая гибель одного из участников экспедиции. Возможно, дело было в том, что Сарин все же не был его подчиненным. С точки зрения научной братии, солдаты могли выглядеть дикими, неопрятными и не вполне предсказуемыми мордоворотами с пушками наперевес. Возможно, дело и правда было только в этом.

«Или тебе просто наплевать», – подумал Куинн, с улыбкой рассматривая гостя. Вслух он осведомился:

– Вы хотели меня видеть, профессор? Переговорить с глазу на глаз?

– Не совсем, господин Куинн. Если меня не подводит память, я лишь предложил встретиться с вами в медицинском отсеке.

– Одно вытекает из другого, разве нет?

– Не совсем, – повторил с учтивой улыбкой профессор. – Я хочу убедиться, что вас устраивает наш своеобразный лазарет. А где говорить об этом, как не здесь?

Куинн вежливо кивнул, словно принял объяснение.

– Специалисты из организационно-стратегического центра миссии хорошо потрудились, профессор. Конечно, ждать чудес от медотсека «Гериона» не приходится, однако здесь есть все необходимое для оказания первой помощи, имеется оборудование для хирургического вмешательства, для работы с переломами и ушибами. Существует дефицит физраствора и крови для переливания, однако лучше синица в руках…

– Любопытно, господин Куинн. Так вам всего хватает?

– Почти. Знаете ли, с лапаротомией, скажем, нас могут выручить аберранты. Правда, в этом случае пострадавшему скорее понадобится помощь людей полковника Каравценко, чем моя.

– Вас смущает полковник, – с пониманием покивал Орлов.

Куинн технично сделал вид, что не расслышал.

– Чего мне может недоставать, – продолжал он, – так это санитаров и ассистентов. У нас тут найдутся разные носилки для клиентов разной степени тяжести, и санитарами, надеюсь, смогут выступить сопровождающие нас бойцы. Но вот с ассистированием во время операции едва ли кто-нибудь справится.

– Прощу прощения, я могу называть вас по имени?

– Можете, профессор.

– Прекрасно, Стивен… Выразительное имя… Если я не ошибаюсь, – мягко, насколько позволял его рокочущий бас, заметил Орлов, – если я не ошибаюсь, старший лейтенант Котин – медик в подразделении Службы городской очистки. Ту же роль в своем отряде играл и сержант Сарин.

При упоминании погибшего надзирателя, мягкая улыбка профессора не изменилась ни на йоту. Не поменялось выражение мягких глаз за крошечными очками-половинками. Куинн не знал, на предмет чего прощупывает его научный руководитель миссии, но решил не поддаваться на провокации. Его это не касалось.

– Все верно. Признаться, я надеюсь на лейтенанта. Впрочем, – внезапно рассмеялся врач, – есть в нашем положении и нечто успокаивающее.

– Любопытно, – хмыкнул Орлов.

– Видите ли, работа при штабах по чрезвычайным ситуациям, которой я посвятил несколько лет жизни, во многом схожа с трудом военно-полевых хирургов времен до Заражения. Во главе ее угла лежит сортировка. Поступающих людей нужно все время сортировать. На эвакуацию, на госпитализацию, на перевязку, на операцию. И всюду, куда ни погляди – очереди. Первая, вторая…

Орлов рассмеялся. Медленный глубокий звук растекся по помещению и затопил его, словно горная лавина.

– Ощутимая часть моей работы, Стивен, связана с выбиванием грантов, так что я понимаю эти ваши… очерёдные, если позволите, ощущения.

– Действительно. Очереди везде. В моем деле все зависит от общего состояния клиента, степени повреждений, сроков поступления, загрузки материально-санитарной базы или госпиталя. И, конечно, от санитарно-тактической обстановки.

– Любопытно.

– Здесь же, – Куинн потеребил бакенбард, с теплотой взглянул на борт «Гериона», – здесь же ничего подобного не предвидится. Пострадавший, если я смогу ему помочь, будет сразу доставлен сюда. А отсюда ему два выхода: в кают-компанию к остальным, или – в мешок.

– Вы ведь не вполне к этому привыкли, Стивен, я не ошибаюсь? – Орлов поправил очки-половинки, взглянул поверх них. – Экспедиция, долгий полевой выход?

– Никто к этому не привык, профессор.

– Да, но обычно вы трудитесь час, два, пять. Даже несколько суток. Зная, притом, что когда-нибудь все это кончится, вы повесите грязный передник, снимете халат, переоденетесь в шикарный костюм и отправитесь куда-нибудь в город, верно? Не смущайтесь, однако я привык видеть подобных вам людей в городском балетном театре имени Юлии Зорькиной или на благотворительных вечерах Пьера Каванни.

– Тогда удивительно, что мы с вами там не встретились, профессор. Ведь и вы больше привыкли к фраку, чем к костюму химзащиты.

Орлов снова добродушно засмеялся.

– Действительно, Стивен, вы весьма проницательны. Мы с вами одного поля ягоды. Боюсь, между нами говоря, что остальные участники экспедиции – весьма пресная компания.

Куинн промолчал. Он знал, что по его улыбке нельзя ничего прочитать.

– Стивен, – Орлов сделал несколько шагов вперед. Хирург был моложе и прекрасно сложен, но мощная квадратная фигура профессора буквально нависала над ним. – Стивен, я не желаю оскорбить ваш интеллект. Вступление к нашей беседе оказалось весьма деликатным, однако, уверен, вы понимаете, что я хочу поговорить о серьезных вещах.

Куинн перестал улыбаться, его взгляд – все еще вежливый – стал жестче.

– Мне бы хотелось, профессор, – медленно произнес он, глядя в поблескивающие очки-половинки, – чтобы наша беседа ограничилась болтовней о светской жизни. Я вас уважаю, и жду в ответ того же.

Орлов наклонил тяжелую голову, с любопытством рассматривая доктора.

– Прошу прощения, Стивен, но разве я вас чем-то оскорбил?

– Оскорбите, если выложите то, с чем пришли.

– Любопытно. И с чем же я, по-вашему, пришел?

– С предложением, – вздохнул Куинн. – Профессор Орлов, нужно быть слепым или от рождения недалеким человеком, чтобы не понять, что происходит. Состав экспедиции поделен на три части. С одной стороны – полковник Каравценко, до боли не желающий рисковать. С другой – вы. А между вами – Аллерсон, из кожи вон лезущая, чтобы не допустить склок и разборок, пытающаяся всех уберечь и за всеми поспеть. Тяжелая ноша для тридцатилетней девушки, которой вы пытаетесь манипулировать.

Орлов молчал. Его спокойное благородное лицо не выражало ничего.

– Похоже, – продолжал Куинн, – я единственный участник экспедиции, не втянутый ни в какие политические и межведомственные разборки. Не злитесь на меня, профессор, я понимаю: вы пытаетесь перетянуть на свою сторону как можно большее число людей. Однако я вам не нужен. Я нейтрален. Я прибыл сюда, чтобы тихо-мирно делать свое дело. Лечить. Исключительно.

– Любопытно, – Орлов серьезно кивнул, помолчал. – Вы сказали, Стивен, что стороны три. Полковник Каравценко не хочет, по вашим словам, рисковать. Госпожа Астрид пытается нас всех сберечь. А чем занимается третья сторона? Та, которую, если верно вас понял, я возглавляю?

– Что будем делать с собакой, профессор? – внезапно спросил Куинн.

Орлов удивленно нахмурился.

– С собакой?

– С собакой. Пока вас с полковником не было, в кают-компании состоялся весьма оживленный разговор. Полагаю, после ужина Аллерсон озвучит свое решение по части дальнейшей судьбы животного. По-вашему, что нужно сделать?

– Едва ли здесь уместны размышления об альтернативах, Стивен, – Орлов покровительственно улыбнулся. – Кроме того, я уже имел удовольствие обсудить этот вопрос с научным персоналом экспедиции. Собака будет усыплена, препарирована и изучена.

Куинн долго молчал. Он больше не пытался казаться любезным, лицо вытянулось, глаза сузились. Но когда доктор заговорил, голос его оставался спокойным.

– Я провел тысячи операций, профессор. Разной степени тяжести, разные по продолжительности. Они научили меня никогда не судить с уверенностью ни о чем, что касается жизни. Порой удается вытащить с того света человека, которого коллеги считают безнадежным. А иногда самый заурядный случай, не обещающий никаких осложнений, человека убивает. Я не знаю, что играет здесь свою роль: сила воли пациента, божественное вмешательство или стечение обстоятельств, но в одном уверен наверняка: жизнь это нечто большее, чем сухое определение и колонки цифр. И если я – специалист по спасению жизней – далеко не всегда могу эту самую жизнь спасти, то, убежден, и забирать ее без зазрения совести тоже не стоит.

Он перевел дыхание, успокоился. С удивлением понял, как горячится. Орлов слушал молча, словно губка впитывал слова доктора. Потом вдруг улыбнулся.

– Браво, доктор. Прекрасная речь. Однако так уж получилось, что я знаю наверняка: вас беспокоит не спасение жизней и не лечение больных. Вас беспокоит ваша репутация и лавры победителя. Именно поэтому вы присоединились к нашему предприятию.

Куинн вздрогнул. Он чувствовал, как его покрывают мурашки. Хирург не подозревал, что Орлов так пристально изучил его биографию и сделал столь точные выводы. Он не мог больше продолжать этот разговор.

– На этом все, профессор. Ваши убеждения, проявляющиеся в словах и предложениях, мне не близки. Это никак не повлияло на мое к вам уважение. Как к специалисту. Однако прошу, больше к этому вопросу не возвращаться.

Орлов покивал тяжелой головой. К удивлению Куинна, он выглядел весьма довольным.

– Спасибо за эту беседу, Стивен, – серьезно произнес профессор. – Она многое мне дала.

Глядя на его широкую удаляющуюся спину, Куинн внезапно решился.

– Профессор Орлов!

– Стивен?..

– Профессор, прошу вас, прекратите давить на Аллерсон. Прекратите свои интриги – вы и полковник. Девушка симпатизирует вашим стремлениям, но кроме того она еще осторожна и умна. Оказав ей поддержку, вы получите все, что вам нужно.

Орлов гулко рассмеялся.

– Стивен, умоляю! Мне лишь нужны единомышленники на случай больших дискуссий. Я не хочу возвращаться в город с пустыми руками, только и всего. Интриги? Давление? Астрид Аллерсон популярна среди членов экспедиции, ее любит как научный, так и военный персонал. На стороне этой, как вы выразились, тридцатилетней девушки элитное спецподразделение Службы городской очистки, а возможно и часть надзирателей. Теперь на ее стороне вы. Эта миссия пойдет так, как решит госпожа Аллерсон.

Куинн с сомнением хмыкнул.

– Не верите? Я вам докажу. Вы говорили о собаке. Что с ней будет?

– Аллерсон не даст ее убить. Она предложит изменить маршрут и использовать пса, чтобы найти его хозяев.

Орлов пошевелил тяжелым подбородком.

– Не самое мудрое решение, да будет мне позволено судить. Впрочем, я его принимаю.

– А полковник Каравценко?

– Полковник? – Орлов усмехнулся. – Увидите сами. То, что произойдет, докажет мои слова.

Озвученные мысли и предложения вызвали целый шквал мнений. И эмоций. Екатеринбуржцы намертво стояли за то, чтобы использовать пса и попытаться найти его хозяев. К ним охотно присоединились Орлов и Норнберг, а затем и Андре с Полянским, подтвердив тем самым единство научной части экспедиции. Военная же ее часть выступила решительно против.

– Это идиотизм, – скрипел зубами Каравценко. – Вы хотите сидеть здесь несколько дней, леча эту псину, теряя время и ресурсы. Вы требуете изменить маршрут, отправить «Герион» черт знает куда, двигаться без плана и четко обозначенной цели. Вздор!

– Полковник…

– Вздор, Орлов!

– Собака не нуждается в длительном уходе, – тихо заметил доктор Куинн. – А ее участие в поисках будет минимальным.

– Важен сам факт обнаружения пса! – возбужденно воскликнул Норнберг. – Как вы не понимаете? Объект представляет собой неопровержимое свидетельство нахождения где-то поблизости человеческого поселения! Человеческого, полковник! В зоне карантина!

– По распоряжению Аллерсон, я прикинул несколько возможностей, – забасил из динамиков голос Тарика Хантера. – Старые карты указывают на пару мест, которые имеет смысл проверить. В особенности привлекает внимание довоенный городишко районного значения. Он находится с другой стороны холмов, сразу за лесом, из которого показался наш четвероногий пришелец. Мы собирались проезжать его на обратном пути. Если здесь в округе кто-то и обитает, то там. Однако…

– Однако?..

– Этим картам шестьдесят с лишним лет. Многое могло измениться.

– Это идиотизм, – повторил Каравценко. Черные скарабеи его глаз сверлили Орлова. Профессор оставался внешне спокоен. – Лично я – категорически против изменения маршрута. Мною движет забота о жизни и здоровье членов экспедиции, вами – необдуманные фантазии и отсутствие чувства меры. Нам не договориться.

– Любопытно, – Орлов медленно покачал головой. – В таком случае, у нас затруднение.

– Нет никакого затруднения.

В кают-компании повисла тишина. Астрид поднялась на ноги, окинула взглядом собравшихся. Хмурые, сосредоточенные, возбужденные предстоящим делом, они смотрели на нее.

– Нет никакого затруднения.

– Госпожа Аллерсон… – скрипнул зубами Каравценко.

– Достаточно, полковник, – девушка с трудом выдержала его взгляд. Даже сидя, надзиратель был ненамного ниже ее. – Достаточно. Я выслушала все точки зрения и приняла решение.

– Вы… приняли решение?

– Именно. Мы стали частью этого опасного мероприятия ради информации. Это не сафари, где требуется пристрелить пару чудовищ и вернуться домой с трофеями. Нам нужны сведения о зоне карантина. О том, чего бояться, как выживать. И если где-то неподалеку есть люди, выживающие здесь уже несколько десятков лет, мы обязаны вступить с ними в контакт.

– Разумное решение, – одобрительно склонил массивную голову Орлов.

– Последнее такое разумное решение, – тихо произнес Каравценко, – разорвало одного из нас на куски и утащило останки на дно озера. Жертва Эндрю Сарина позволила узнать нам… что именно? Госпожа Аллерсон, господин Орлов? За что умер этот мальчик?

– За людей, полковник, – тихо заговорила Хикс. Астрид с удивлением взглянула на подругу. Взгляд темнокожей женщины обжигал холодом, как сталь. – За людей. Если это что-то значит, выскажу свое мнение: прислушайтесь к профессору Орлову.

Надзиратель вперился в нее черным глазом.

– Хикс… подумайте. Это вовсе не…

– Полковник, – психолог скрестила руки на груди. – Это мое окончательное… мнение. Спасибо.

– Что это значит? – резко спросила Астрид. Хикс спокойно смотрела на нее. – Что это значит, Хелен? Каравценко?

Ей долго не отвечали.

– Я солдат, – наконец, медленно произнес надзиратель. – Вы – руководитель экспедиции, и я выполню приказ. Даже плохой, даже вредный. Однако проявите нетипичную вашему возрасту мудрость, Аллерсон, и прислушайтесь ко мне: не сходите с тропы. Не рискуйте всем.

Астрид встряхнула головой, полыхнула индиговым взглядом. Каравценко побагровел: он увидел в нем решение.

– Тарик, – звонко сказала девушка, – начинайте разработку нового маршрута. Мы едем в город.