Текст книги "Королевская прогулка"

Автор книги: Светлана Крушина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 22 страниц)

Тем временем, проходили часы и дни, а Грэма пока больше не трогали. Возможно, давали время оправиться после последнего допроса. Это его отнюдь не порадовало, а, наоборот, навело на мысли о том, что, возможно, готовится что-то грандиозное.

Надежды старого лекаря на скорое повторение визита не оправдались. Очень долго никто, кроме тюремщика, к Грэму не приходил. Повязки он через некоторое время стащил самостоятельно, когда у него появилось подозрение, что если этого не сделать, они начнут гнить вместе с плотью. Ему в голову приходили уже мрачные мысли, как бы не пришлось вскоре отнять ему пальцы вместе с рукой этак по локоть. Впрочем, мысли эти казались очень смешными на фоне общих перспектив. Зато нога чувствовала себя гораздо лучше, боли почти прекратились; но опираться на нее Грэм по-прежнему не решался, боялся повредить еще сильнее.

А пока он не мог самостоятельно встать, о побеге не стоило и помышлять; и он не думал об этом, чтобы раньше времени не прийти в отчаяние.

* * *

Когда Грэм начал уже подумывать, что про него благополучно забыли, и решили сгноить в темнице, разочаровавшись разговорить, за ним снова пожаловали двое светловолосых молодчиков, которых Грэм воспринимал уже просто как родных. А может быть, это были просто парни похожих габаритов, лиц он все равно не мог отчетливо разглядеть.

С него молча сняли цепи и помогли подняться; он попытался опереться на обе ноги и понял – рано. Конвоиры заметили его попытку по тому, как он пошатнулся, и один из них буркнул, подхватывая его под руки:

– Без глупостей.

После этой фразы Грэм окончательно убедился, то парочка все та же.

– Как же вы мне надоели, ребята, – вздохнул он. Реакции не последовало.

В камере пыток присутствовали все те же знакомые лица, только в уменьшенном составе. Грэм не увидел ни Бардена, ни Марка, зато на их месте расположились Риттер и молодой магик, играющий на этот раз роль писца. В уголке, у разогретой жаровни, маячила здоровенная фигура палача, который на сей раз был с помощником, высоким парнем с тупым лицом.

Без лишних слов Грэма усадили в неизменное кресло и крепко прикрутили к нему.

– Приятно видеть вас всех снова, господа, – сообщил Грэм. Он почти ничего не видел, но разговорчивости его этот факт не уменьшал.

– Жаль, что нельзя вместо твоих пальцев зажать в тиски твой язык, щенок, – зло буркнул Риттер.

– У вас еще будет возможность сделать это, когда надоест играться…

Риттер только поморщился, но не ответил. Он смотрел на дверь – ждал кого-то. Интересно, подумал Грэм, к нам прибудут еще зрители? Если да, то кто же? Может быть, ожидается император собственной персоной? Или его августейший сын? Или, даже, Илис?

Ожидание долго не продлилось. Грэму еще не успело надоесть, когда в камере появились новые действующие лица. Он не смог различить лиц, но понял, что все трое облачены в касотскую форму, причем у того, что в центре, у горла поблескивала серебряная офицерская пряжка, а на руках были надеты цепи. Грэма охватило нехорошее предчувствие, которое усилилось, когда новоприбывшие подошли ближе, так что он смог кое-как разглядеть их. Грэм едва удержал порыв облизнуть внезапно пересохшие губы. Он не хотел показывать, что узнал офицера в цепях. Это был Хельмут Клингман.

Несмотря на цепи и конвой, держался он независимо и спокойно, словно просто случайно проходил мимо и зашел посмотреть, что происходит. Грэм подумал, что арестовали его недавно (если только действительно арестовывали, и все это не фарс), и в темнице он побывать не успел. А если и успел, то недолго, судя по его довольно свежему виду.

Взгляд Хельмута скользнул по камере и наткнулся на прикрученного к креслу Грэма; губы касотца едва заметно вздрогнули, но он тут же отвел глаза.

– Офицер Клингман, вы знаете этого человека? – без лишних слов приступил к делу Риттер.

Хельмут вновь взглянул на Грэма, на этот раз задержав взгляд дольше. Приблизительно с полминуты он любовался на сидящего с каменным лицом пленника, потом кивнул и ответил:

– Да, я знаю его.

Вот как. А ведь сам же просил, чтобы его имени даже не поминали. Или, возможно, у него есть план, как выкрутиться? Грэм от души пожелал ему удачи.

– Кто этот человек?

– Это наинский князь Грэм Соло, – не моргнув глазом, ответил Хельмут. Видно, он уже знаком был с легендой. – Посланник его императорского величества.

– Прекрасно. А ты, – Риттер повернулся к Грэму, – знаешь этого человека?

Никакая сила сейчас не могла заставить Грэма сказать «да».

Он промолчал.

Риттер был вовсе не таким сдержанным человеком как Барден, и все эмоции его немедленно проступали на тяжелом, породистом лице. Сейчас его охватило бешенство, ему хотелось ударить Грэма, и останавливало только то, что специально для этой цели здесь присутствует палач. Который, кстати, с показательной медлительностью повернулся к своей жаровне и, тщательно выбрав из множества инструментов нужный, сунул его в угли. Грэм невольно содрогнулся. С раскаленным железом он уже свел знакомство восемь лет назад, и повторять опыт ему ох как не хотелось. Но даже и это не могло заставить его разомкнуть уста.

– Вас видели вместе, – почти прорычал Риттер. – Нет смысла отпираться.

Да кто тут отпирается, подумал Грэм, но вслух ничего не сказал.

– Вы были в сговоре? – не успокаивался командующий. – Соло? Клингман?

– Никакого сговора, герр Риттер, – твердо и вежливо ответил Хельмут. – Господа послы попросили меня проводить их в ваши апартаменты, вот и все.

– Почему именно вас?

Хельмут пожал плечами.

– Возможно, потому, что я был первым, кто встретился им?

– То есть, вы утверждаете, будто не знали о том, что на самом деле эти двое – медейские лазутчики?

– Я и сейчас этого не знаю.

Риттер просто побагровел. Грэм мысленно зааплодировал Хельмуту. Так его! Правда, таким поведением молодой офицер значительно уменьшал шансы на благополучный исход своего дела и нарывался на неприятности.

– Подумайте хорошенько, прежде чем разговаривать в подобном тоне, – едва сдерживая бешенство, посоветовал Риттер. – И так откровенно врать! Свидетели показывают, что вы находились у себя в апартаментах, а эти «господа», как вы называете их, разыскивали вас. Расспрашивали о вас!

– Какие еще свидетели?

Риттер назвал имя. Грэм предположил, что он имеет в виду одного из тех игроков в карты, который попался им по дороге, и которого он расспрашивал о Хельмуте.

Хельмут пренебрежительно хмыкнул.

– Этот пьяница? Тоже мне, свидетель…

Грэм подумал, что еще минута, и командующий лопнет от ярости. Нет, не тот это человек, которому годилось вести допросы, терпения у него нет. Надо бы ему равняться на своего императора.

– Итак, вы отрицаете, что находились в заговоре с медейскими лазутчиками, указали им путь в крепости и далее оказывали им помощь?

– Чушь какая, – очень искренне ответил Хельмут, и Грэм даже немного позавидовал его выдержке.

– Надо бы выслушать другую сторону, – мрачно сказал Риттер. – Только, боюсь, без вспомогательных средств этот липовый князь не заговорит. Или заговорит? А, щенок?

– Кажется, не очень давно вы выражали желание зажать мой язык в тиски, – отозвался Грэм. – Вас раздражала моя излишняя болтливость. Я боюсь, как бы вы не исполнили свой замысел, когда я начну говорить… мой язык дорог мне.

– Разговорите его, – Риттер повернулся к палачу. – Я хочу, чтобы он заговорил. Выполняйте же свою работу, Безымянный вас побери.

Парень с туповатым лицом, помощник палача, подошел к Грэму и без церемоний распахнул рубаху у него на груди, разорвав ее сверху до низу, сдернул ее с плеч.

– Поосторожнее, – сказал Грэм. Взгляд его был прикован к железкам, лежавшим на углях жаровни, и слова давались с трудом, но он заставлял себя говорить. – Смены одежды у меня нет, понимаешь ли.

Никто не ответил. Здоровяк неспешно направился к нему, держа перед собой железный прут с раскаленным докрасна концом. Грэм напрягся, ожидая боли, и она не заставила себя ждать. Он рванулся в кресле и зарычал сквозь стиснутые зубы.

– Ну как? – поинтересовался Риттер. – Хорошо? Это развяжет твой язык?

– Пошел бы ты к Безымянному, – сказал Грэм, переведя дыхание.

– Продолжайте, – процедил командующий и повторил: – Я хочу, чтобы щенок заговорил сегодня. Смотрите, Клингман, и думайте, не лучше ли вам сказать всю правду? Если вы будете продолжать лгать, вас постигнет та же участь.

С какого-то момента Грэм перестал себя помнить. Он оставался в сознании, но тот барьер, до которого он еще осознавал себя, воспринимал окружающее и не потерял способность реагировать, был пройден. Палач понял это и предложил сделать перерыв, отложить допрос, но Риттер не внял совету. Допрос продолжался.

Что-то соображать Грэм начал, только оказавшись в своей камере. Промозглый холод пола, на котором он лежал, – так, как его бросили, – прояснил разум. Он понял, что все уже закончилось, по крайней мере, на этот раз, и с пылом послал проклятие Борону за то, что не дал умереть. Сорванный голос звучал хрипло и глухо.

Он с трудом поднялся и сел. Казалось, на его теле не осталось ни единого дюйма поверхности, который не болел бы. Сильнее всего сейчас досаждали свежие ожоги, глубокие, сочащиеся кровью и чем-то еще, прозрачным.

Грэм застонал и привалился спиной к стене. Там, на спине, ожогов не было. Пока. Больше всего на свете сейчас он хотел умереть.

Умереть ему снова не дали, прислали лекаря. Все было сделано с тонким расчетом: тот появился, когда ожоги хорошенько загноились и причиняли немалые муки. Грэм еще раз намекнул про быстродействующий яд, старик сделал вид, что не слышал. Его можно было понять: легко догадаться, отчего вдруг умер пленник, который вроде умирать не собирался. Лекарь стар, и ему жаль терять оставшиеся годы жизни. А головы ему не сносить, если кто-то заподозрит.

Так некоторое время и продолжалось: Грэма тащили на очередной допрос, ничего осмысленного не добивались, доводили его до потери сознания, возвращали в камеру и присылали лекаря, когда очередные увечья начинали серьезно угрожать здоровью.

Прошло около двух месяцев. Так, по крайней мере, сказал лекарь, снимая с ноги лубки. Грэму, впрочем, к этому моменту было уже почти все равно. После интенсивных допросов в нем не осталось уже ничего, кроме отчаяния и нервного ожидания очередной встречи с палачом. Дело еще даже не дошло до магии, а он чувствовал, что находится на грани, за которой безумие и равнодушие. Казалось бы, что может быть проще, чем дать, наконец, ответы на вопросы, но он не мог себя заставить. Он вообще перестал разговаривать с кем бы то ни было. Риттер даже заподозрил его во внезапной немоте, и долго пытался убедиться, что все в порядке, язык на месте и не отсох.

Еще месяц назад его обуяла бы буйная радость при сообщении лекаря, что нога его зажила, кость срослась. Теперь же он не почувствовал ничего, ему было все равно. Его даже пришлось уговаривать, чтобы он встал и попытался сделать несколько шагов, чтобы испытать ногу. И никакой радости он не почувствовал, когда поднялся и понял, что нога его держит, пока еще плохо, но держит! Надо лишь заново научиться ходить, а это, если захотеть, не так уж и сложно. Но Грэм не хотел.

Пальцы тоже более или менее зажили, но в большинстве своем по-прежнему не сгибались, а те, что все-таки слушались, болели. Лекарь сказал, что надо их разрабатывать, чтобы они стали вновь послушными, но Грэм только мрачно посмотрел на него и ничего не сказал. Это тоже было уже ни к чему. Какая разница, сможет он сжать пальцы или нет? Лекарь покачал головой, но говорить ничего не стал.

Хельмута Грэм больше на допросах не видел. То ли касотского офицера оправдали, то ли его допрашивали отдельно, то ли уже казнили или бросили в темницу. Это тоже его не интересовало.

Еще раз появился Барден, но Грэм только скользнул по нему равнодушным взглядом и опустил голову. Он был надломлен внутри, и император, судя по всему, это почувствовал. Он сидел молча, не задавая вопросов, и только смотрел задумчиво. Так и не проронив ни слова, он покинул камеру пыток, не дождавшись конца допроса.

После этого визита Грэма препоручили молодому магику, который еще давно в присутствии императора выражал желание заполучить пленника в свое распоряжение. Теперь, поняв, очевидно, что от Грэма ничего не добиться, желание это удовлетворили.

Темный пыточный подвал сменился лабораторией магика, не такой темной и мрачной, но суть особо не изменилась. Вопросов Грэму больше не задавали, но магические эксперименты причиняли не меньше боли, чем пытки, разве что физических увечий не наносили. Но легче не становилось, потому что Грэм чувствовал, что скатывается в безумие. Впрочем, если подумать, в безумии стало бы легче жить.

Обычно потом он не мог вспомнить, что именно с ним делали в лаборатории магика, оставалось лишь общее смутное впечатление, будто его выворачивали наизнанку и шарили по внутренностям. Он подозревал, что лучше и не пытаться вспоминать. Ему и так было достаточно плохо.

Магик оказался упорный. Было очевидно, что ничего у него не получается, но он не отступал и не успокаивался. Потом что-то случилось. Наверное, что-то пошло не так: магик допустил ошибку или причиной стали внешние факторы, но Грэм почувствовал, что находится на волосок от смерти. Он возблагодарил богов и приготовился уже расстаться с этим миром, но магик явно не обрадовался. Он вытянул Грэма… и себя заодно.

После этого случая опыты прекратились.

За Грэмом перестали присылать вовсе.

Сначала он даже не понял, что изменилось. Он находился в оцепенении, которое сковало и его тело, и разум. После того, как смерть в очередной раз не пожелала забрать его, он очень долго лежал ничком на полу, не шевелясь и ни о чем не думая. Несколько раз приходил тюремщик, но Грэм не реагировал на него. Лишь после третьего или четвертого раза, забирая нетронутую пищу, тюремщик засомневался, жив ли его подопечный или нет, и решил проверить, ткнув его под ребра кончиком сапога. Грэм, ощутив постороннее прикосновение, вздрогнул и судорожно вздохнул, и тюремщик, удовлетворенный, ушел. Грэм медленно поднялся, сел, и попытался сообразить, что не так.

А не так было абсолютно все.

Проведя безумно долгое время наедине с крысами, он понял, что вот теперь-то его и похоронили заживо. Ему не хватало человеческих лиц и голосов, и он жадно пожирал глазами по-прежнему приходящих тюремщиков, хотя свет и резал глаза невыносимо, и пытался говорить с ними. Они молчали, но он не оставлял попыток, чтобы слышать хотя бы свой голос, сорванный и совершенно неузнаваемый. Через некоторое время он мог бы отдать все за что, чтобы только увидеть хоть чье-то знакомое лицо, пусть даже это будет Барден.

А он-то думал, что пытки – это худшее, что может с ним случиться.

Оставаясь один, он предавался проклятиям. Молиться больше не мог, не осталось сил и надежд, а проклятия срывались с языка по-прежнему легко и просто. В какой-то момент он смог даже проклясть Ванду, поверив, что возненавидел ее за то, что он перенес из-за нее, и за то, что продолжает сносить, тогда как она уже наверняка вернулась в объятия матери. Затем, осознав вдруг, чье имя он предает проклятиям, он ужаснулся и долго умолял ее простить, умолял так, как будто она сидела рядом, перед ним. И рыдал – без слез, со стиснутыми до боли зубами. Потом кончились и проклятия, и рыдания. Все сгорело, и не осталось даже и пепла.

Грэм лежал ничком на гнилой соломе и чувствовал легкие прикосновения – это крысы тыкались в него носами, дергали за волосы. Он не двигался. Он умер для всех, пора, наконец, умереть и для себя.

Только не думал он, что умрет такой смертью; при своей беспокойной жизни он предполагал, что его убьют в поединке или вздернул на виселице. А вот, поди ж ты… Пожалуй, это единственное, что занимало сейчас его мысли – что он умирает не так, как предполагал умереть.

* * *

Минуты, часы, дни, месяцы, годы – все потеряло в темноте и тишине смысл. В своем оцепенении Грэм не замечал ничего, и даже того, что уже слишком долго к нему не приходят и тюремщики. Да если и заметил бы, то не придал бы большого значения: он и так уже не притрагивался к пище довольно долго.

Его не тревожили ни свет факелов, ни шум отпираемой двери, и только крысы тихонько попискивали; но он уже так привык к этому звуку, что не слышал его.

Борон был близко. Он чувствовал это. Он чувствовал его леденящее присутствие.

Лихорадочная дрожь нетерпения сотрясала его; еще немного, и он, наконец, сможет встретиться с мрачным богом смерти.

Увидеть лицо черного Борона.

Уже скоро.

Конец

Ноябрь 2001-август 2002 г.