Текст книги "Все пути ведут на Север"

Автор книги: Светлана Крушина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

Грэм улыбнулся.

– Про нас говорят, что мы не говорим, а заикаемся.

– Да, есть такое, – смущенно засмеялась Корделия.

В целом, она даже понравилась Грэму. В ней не было той заносчивости, которая сквозила в каждом слове Ванды, и резкости, которая отличала ее движения. Если уж и влюбляться, то именно в такую девушку – тихую, нежную, покорную и верную. Такая, даже если и не ответит взаимностью, всегда найдет верные слова, которые утешат разочарованного влюбленного и исцелят разбитое сердце… Правда, Грэм надеялся, что уж до разбитого сердца дело не дойдет.

Оге, который к вечеру совсем было загрустил, вдруг встрепенулся и предложил выпить вина за скорейшее выздоровление Корделии. Его предложение встретили с энтузиазмом; из поклажи извлекли бурдюк с вином, который и пустили по кругу. Глотнув из него в свою очередь, Грэм удивленно мотнул головой – вино было бархатистое и терпкое, ароматное и сладкое, такого ему не приходилось пробовать много лет.

– Вот это да! Ну и вино, неужто стащили из королевского погреба?

К его удивлению, в обращенном на него взгляде Ванды мелькнуло беспокойство.

– С чего ты взял – про королевский погреб?

Грэм пожал плечами:

– Слишком хорошо для любого другого погреба, вот и все. А что? Неужто угадал?

– Ты так хорошо разбираешься в винах? – холодно спросил Ив, забирая у него бурдюк и прикладываясь к горлышку.

– Вообще-то нет… Да в чем дело? Вы и вправду его стащили?

– Представь себе – нет, – отрезал Ив. Встряхнув опустевший бурдюк, он с некоторым сожалением отбросил его в сторону и встал. – Давайте, что ли, спать. Темнеет…

Караулить Грэму снова выпало под утро. Засыпая в шатре под мирное сопение Оге, он думал о том, что вот сейчас, в эту самую минуту, Ив сидит рядом с Вандой и, наверное, по своему обыкновению молчит, дубина стоеросовая. А может, и не молчит, может, они тихонько вспоминают дни детства… общие игры… общую беду, их настигшую.

Миновала еще одна ночь, потянулся еще один мучительный день. Затем еще одна ночь и еще один день… Каждое утро начиналось с того, что Ив уходил к ручью, раздевался по пояс и, невзирая на холод, – даже смотреть на него было зябко, – тщательно мылся. Потом там же, у воды, так же тщательно брился. Оге каждый раз подшучивал над ним, уверяя, что он уделяет своей внешности больше внимания, чем девица на выданье, но Ив его насмешки игнорировал. По-видимому, в его правилах было не распускать себя ни при каких обстоятельствах. Это было весьма похвально; Грэм готов был преклониться перед его силой воли, но самому ему было лень каждое утро истязать себя бритвой; и он медленно обрастал щетиной, такой же белой, как и его шевелюра. Рыжий Оге с бритвой тоже не очень дружил, но у него и бородка была еще юношеская, реденькая – так, не бородка, а одно название.

После утреннего туалета компания завтракала, затем все расходились по своим делам – а вернее, начинали маяться бездельем. Чем дальше, чем мучительнее было Грэму смотреть, как Ванда, сама не своя, ходит кругами по лагерю или сидит, скорчившись, на камне, с таким видом, будто вот-вот расплачется. Однажды он не выдержал и подошел к ней, когда она сидела вот так, подтянув к себе ноги и обхватив руками колени.

– Что тебя тревожит? – спросил он без всякого вступления. – Что вас всех тревожит?

– Мы теряем время, – вздохнула Ванда, глядя на него прозрачными серыми глазами. – Дни идут, а мы тут застряли.

– Что за беда с вами случилась?

– С нами никакой беды не случилось. Если не считать раны Корделии…

– Тогда с кем?

Ванда помотала головой.

– Не спрашивай.

– Почему? Я хочу тебе помочь.

– Что тебе за дело до этого? Я наняла тебя только до касотской границы, дальше мы пойдем одни.

– Ванда, – тихо сказал Грэм. – Ведь я остался с вами не из-за денег.

– А из-за чего?

Из-за тебя, – хотел было сказать он, но вовремя прикусил язык.

– Я скажу, что я вижу, – проговорил он медленно. – Я вижу четверку очень молодых, очень наивных людей, которые намерены залезть прямо в пасть тигру; при этом только один из них полностью сознает опасность положения, в котором они очутились; и только он один – закаленный и привычный к трудностям воин, а остальные трое – избалованные дети, впервые вырвавшиеся из-под опеки мамы и папы, в глаза не видевшие ни одного мертвеца и не умеющие ни постоять за себя… ни убить человека.

Слушая его, Ванда медленно краснела.

– Это я – избалованный ребенок?

– И ты в том числе.

– Вообще-то, я умею постоять за себя, – гневно сказала она.

– Сомневаюсь.

– Да ты… ты… Сейчас я тебе покажу! Защищайся!

Ванда вскочила на ноги и, выхватив из-за пояса кинжал, попыталась дотянуться им до Грэма, балансируя на округлом камне. Грэм даже оружия доставать не стал – одним быстрым движением он схватил девушку за запястья, с силой завел ее руки за спину и прижал к себе. Ванда пискнула и замерла – чтобы не свалиться с камня, ей пришлось встать на носочки, и она оказалась нос к носу с Грэмом.

– И что дальше? – спросил он насмешливо. Еще одно небрежное движение – и Ванда, охнув от боли, выронила кинжал.

– Отпусти! Мне больно!

– Касотцу ты скажешь то же самое?

– Касотца я так близко к себе не подпущу.

– Он и спрашивать не станет, – возразил Грэм – и вдруг осознал, что лицо Ванды находится в полудюйме от его лица, и он чувствует на коже тепло от ее дыхания, что волосы ее касаются его щеки, и что грудь ее упирается в его грудь… Он так и вспыхнул, и отпустил ее так резко, что она покачнулась и едва не свалилась с камня.

– Ну ты и грубиян, – сердито сказала Ванда, растирая запястья. – Ты со всеми девушками так обращаешься?

– Нет, только с теми, которым хочу помочь.

– Все равно ты не сможешь.

– Я хотя бы попытаюсь.

– Ну ладно, кое-что скажу, – Ванда спрыгнула с камня и встала рядом с Грэмом. Теперь она едва доставала ему до плеча, и смотрела на него снизу вверх, но это ее нисколько не смущало. – Видишь ли, мы ищем моего брата.

– А что с ним случилось?

– Точно не знаю. Но полагаю… то есть, Ив полагает, что он в плену у касотцев.

– И поэтому вы идете в Касот?

Ванда кивнула.

– Почему ты думаешь, что твой брат там? – удивился Грэм. Шла война, и ничего странного в том, что кто-то угодил в плен, не было. Странности были в другом: первая заключалась в том, что пленника увезли в Касот; а вторая – в том, что его пошли искать, и искать целенаправленно. – Прости, но я не совсем понимаю… сотни, тысячи людей погибают и попадают в плен, но далеко не всех из них разыскивают по всему королевству сестры. Да и откуда уверенность, что он именно в плену?

– Есть сведения, что он в Касот, – уклончиво ответила Ванда. – Вот и все, что я могу тебе сказать. А остальное тебя не касается.

– Значит… значит, Ив отправлен командованием на его поиски?

– Нет. Это… это сложно объяснить, но… никто не знает, что мы его ищем.

– Так Ив – дезертир?! Вот почему у него нет нашивок…

– Не вздумай сказать ему такое в глаза, – предупредила Ванда. – Официально он числится дезертиром, да… но вообще-то… я же говорю, это сложно объяснить. Да и не хочу я.

Грэм потер подбородок. Пару лет назад он уже влез в историю, которая начиналась с фразы «это сложно объяснить…» – а в результате он потерял кучу времени, приобрел уйму врагов и едва не погиб. В той истории тоже были замешаны высокородные личности – а что они замешаны в этой истории, Грэм уже не сомневался: абы кого не увезут пленником в Касот. Простого солдата, да даже и офицера, допросили бы на месте и прикончили. Ну, может, бросили бы в подвалы ближайшей крепости. Если брат Ванды в самом деле в Касот, значит, он очень важная птица…

Так что, следовало хорошенько поразмыслить: а нужно ли ему вникать в подробности? Не будет ли правильным решением распрощаться на границе королевств, как настаивает Ванда? В прошлый раз Грэм ввязался в безумную авантюру ради человека, который был ему ближе, чем брат… и ради собственного уязвленного самолюбия, чего уж там скрывать – а как же, ведь ему посмели угрожать! А теперь – ради чего ему рисковать теперь? Грэм взглянул в лицо девушки и откровенно себе признался: только ради нее. Только ради того, чтобы быть рядом с ней, пока возможно. Это безумие, абсолютное безумие, тем более что ничего ему с ней не светит… но разве мало было в его жизни безумств? Одним больше, одним меньше – подумаешь!

– Почему ты молчишь? – заволновалась Ванда.

– Думаю, как незаметнее пробраться в Касот, – улыбнулся Грэм. – У вас есть какой-нибудь план на этот счет?

Никакого плана, разумеется, у медейцев не было. Имелась слабая надежда пересечь Серебряную по мосту, но эта надежда была, скорее, из разряда мечтаний. Все мосты были или разрушены, или удерживались касотцами. На паромные переправы рассчитывать тоже не приходилось – вероятно, их постигла судьба мостов. Оставалось одно: углубиться в лес, росший по берегам Серебряной к северу отсюда, и отыскать какой-нибудь малоизвестный брод.

– То есть, наверняка вы ничего не знаете? – уточнил Грэм. – У вас, наверное, и карты нет?

Карты у медейцев и впрямь не имелось, но Ванда запальчиво сообщила, что Ив, вообще-то, неплохо знает местность, и даже в Касот уже побывал, когда наводил справки о плененном друге. Так что, он, наверняка, и брод знает, ведь перебрался же он как-то через реку в прошлый раз?

Грэм здорово удивился:

– Так Ив уже побывал в Касот?

От досады Ванда зашипела сквозь зубы:

– Не спрашивай меня о том, о чем нельзя спрашивать! Все равно я ничего не могу тебе рассказать. Даже если б хотела – я слишком плохо тебя знаю, понимаешь?

– Понимаю. У тебя нет особой причины мне доверять. Ну что ж, давайте пока доберемся до Серебряной, а там видно будет.

– Сначала дождемся, когда Корделия готова будет ехать, – поправила Ванда.

Глава 2

Вечером третьего дня Корделия объявила, что чувствует себя хорошо и готова продолжить путешествие. Грэм оглядел ее с большим сомнением – казалось, дунь ветер посильнее, и она улетит, как семечко одуванчика, – куда ей путешествовать верхом? Но никто из медейцев не стал ее отговаривать, и он тоже смолчал. Если уж она хочет убиться, это ее дело.

Спать ложились в настроении почти приподнятом – ведь завтра, наконец-то, в путь! Удивительно, но и погода им как будто благоприятствовала, тучи разошлись, и в просветы проглядывало голубое небо. Теплее, правда, не стало, и всю ночь медейцы и Грэм снова мерзли без огня.

Наутро над долиной сияло голубое, без единого облака, небо; пригревало солнце, и хотя ледяной ветер нисколько не поутих, жизнь показалась веселее. Запрыгивая в седло, даже Ив улыбнулся, хотя до сих пор его физиономия мрачностью могла поспорить с затянутым тучами небом.

Медейцы, все четверо, облачились в кольчуги; Грэм же сроду не носил доспехов и не собирался начинать. Ремесло его требовало предельной ловкости и осторожности, а кольчуга, даже самая лучшая, все же сковывала движения, к тому же могла выдать его присутствие позвякиванием. Да и в бою он привык обходиться без доспехов, делая ставку на ловкость и скорость.

Целый день они ехали вдоль ручья, мало-помалу превратившегося в речушку. Вокруг царила тишь да глядь, и это радовало всех, кроме Ива, который отчего-то хмурился все сильнее. По его словам, месяц назад эти места кишели касотцами, как кухня нерадивой хозяйки – тараканами. Куда они все подевались, оставалось только гадать. Видимо, готовилась какая-то кампания, и все силы были стянуты в одно место; Ив опасался, как бы им не угодить в самую гущу касотских войск.

Он все время ехал впереди; Ванда то пристраивалась рядом с ним, и они о чем-то негромко разговаривали, то отставала и присоединялась к Корделии. Оге и Грэм ехали сзади, чему Грэм был даже втайне рад: во-первых, Ванда все время оставалась в поле его зрения, во-вторых, так он не мозолил глаза Иву, который глядел на него все так же волком; и в-третьих, в лице Оге он получил замечательного собеседника, а вернее – замечательного болтуна, которого можно было просто слушать, ничего не отвечая.

Каждые три-четыре часа медейцы устраивали привал, а лагерь разбили задолго до наступления темноты – девушки быстро уставали; Ванда еще кое-как крепилась, но Корделия совершенно обессилела, и к вечеру едва держалась в седле, хотя не промолвила ни слова жалобы. Эти задержки никого не радовали, но другого темпа езды они просто не могли себе позволить.

Еще одну ночь провели без огня; шатры тоже не стали ставить, и спали просто на земле, постелив попоны и накрывшись шерстяными одеялами, тесно прижавшись друг к другу ради тепла. Грэм, впрочем, старался держаться подальше от Ванды – боялся лишиться сна от близости к ней. И странно: на его вкус, Корделия была гораздо красивее своей подруги, но совершенно его не привлекала…

На второй день местность начала меняться, вздыбливаясь холмами, поначалу пологими, но постепенно поднимавшимися все круче и круче. Деревья встречались чаще, а камней, напротив, стало меньше; появлялись заросли колючего кустарника. Теперь приходилось передвигаться еще осторожнее: с одной стороны, холмы скрывали медейцев от врагов, а с другой стороны, здорово ухудшали обзор. К тому же приходилось обходить стороной колючие заросли, через которые не могли пробраться лошади.

Вечером остановились у подножья особенно высокого холма, на берегу речушки. Ив заявил, что хочет подняться на холм и поглядеть, что ждет их по ту сторону; ему не улыбалось, спустившись с холма, угодить в лагерь касотцев. Ванда тут же заспорила с ним – ей хотелось посмотреть самой.

– Еще чего, – ответил Ив в своей нелюбезной манере. – Никуда я тебя не пущу.

– Тогда я поднимусь с тобой.

– Ванда, это что, по-твоему, увеселительная прогулка по парку?

– А я, по-твоему, совсем дурочка и не знаю, как себя вести?

Ив ничего не ответил, только бровью шевельнул, но по выражению его лица стало ясно: именно так он и думает. Ванда так и вспыхнула от злости.

– Я не ребенок! И не дурочка! Не хочешь брать меня с собой – ладно, я сама пойду! А Грэм меня проводит! Уж наверное, ему я не буду мешаться.

Это было неожиданно. И Грэм, и Ив, не сговариваясь, с удивлением взглянули на нее, затем – друг на друга. В черных глазах медейца вспыхнула ярость.

– Ванда, – успокаивающе проговорил Грэм. – Может, тебе и в самом деле не стоит туда лезть, а?

Девушка смерила его уничижающим взглядом.

– Все вы просто трусы, так и знайте. Так мне одной пойти? Или позвать с собой Оге?

Оге дипломатично промолчал; смолчала и Корделия, которая, кажется, вообще предпочитала не встревать в споры. Что странно, молчал и Ив, хотя он и готов был вот-вот лопнуть от гнева.

Ясно было, что дело пошло на принцип. Грэм уже не единожды замечал, что ежели Ванда что-то задумала, то своего обязательно добьется, как бы блажь ни стукнула ей в голову; уступать кому-то или менять решения было совершенно не в ее характере. Ох и солоно, должно быть, приходилось ее друзьям, особенно в недалеком детстве! Очевидно, родители забыли ей объяснить, что такое «нет» и «нельзя».

Как бы ни было глупо, Ив тоже решил пойти на принцип. Он не собирался уступать рыжей упрямице, и даже после брошенного в глаза оскорбления не выказал ни малейшего желания сопроводить Ванду на холм. Хотя, вполне вероятно, теперь она его согласие и не приняла бы… Странные, ох странные отношения сложились в четверке медейцев…

– Ну хорошо, – сказал Грэм, поняв, что эти чудаки так и будут молчать и дуться друг на друга, а кончится тем, что Ванда залезет на холм одна. – Хорошо, пойдем. Только не шуми, и постарайся… постарайся делать все, как я велю.

– Это ты о чем? – с подозрением спросила Ванда.

– Это я о том, что если ты не хочешь, чтоб нас увидели, доверься мне. А ты что подумала?

– Если с Вандой что-нибудь случится, – василиском зашипел сквозь зубы Ив, – я тебе собственноручно глотку перережу, пес! Ты меня понял?

– Более чем, – кивнул Грэм.

Склон холма был весьма крутым, поэтому Грэм и Ванда поднимались молча, берегли дыхание. Подъем затруднял еще и колючий кустарник; приходилось то и дело останавливаться и выпутывать зацепившиеся за колючки плащи.

Примерно в середине подъема Грэм посмотрел вниз и невольно улыбнулся при виде представшей картины: Корделия подступила вплотную к Иву и что-то ему внушала; что именно, было не слышно, но вид у Ива был мрачный и непримиримый, как будто внутренние убеждения не позволяли ему согласиться с собеседницей, а воспитание не позволяло прервать ее. Стоявший тут же Оге хлопал глазами и взирал на Корделию как на святую, спустившуюся с небес.

– Ты чему улыбаешься? – с подозрением спросила Ванда и, проследив направление взгляда Грэма, нахмурилась. – Сейчас Иву объяснят, что такое хорошо и что такое плохо. Корделия – мастер подобного рода внушений.

– В самом деле? Мне так не показалось.

– Просто ты плохо ее знаешь. Корделия тот еще морализатор… Хотя Ив, конечно, заслужил хорошую трепку. Он совершенно распустился в последнее время.

– Мне не очень понятны ваши отношения, – осторожно сказал Грэм. – Ты говоришь и ведешь себя так, словно Ив обязан тебе подчиняться.

– Он и обязан. Он присягал на верность моей семье. Только он стал забываться…

– Ага, – сказал Грэм. – Понятно…

Ванда с досадой поморщилась.

– Ничего тебе не понятно. Но это и не важно. Пойдем дальше…

На вершину они поднялись изрядно исцарапанные. Едва взглянув вдаль, Грэм тут же присел на корточки и потянул за собой Ванду, хотя, пожалуй, особой нужды прятаться и не было – слишком далеко, да к тому же те, кого он увидел, были весьма заняты другими делами.

Сверху прекрасно просматривалась долина, бугрившаяся холмами, поросшая редкими деревьями и кустарником. Впереди, на вершине одного из холмов, находившегося примерно в пяти-семи лигах от того места, где стояли Грэм и Ванда, виднелась крепость, вокруг которой был кольцом разбит огромный лагерь. Кому принадлежала в данный момент крепость, и кто ее осаждал, было неясно, поскольку разглядеть цвета штандартов с такого расстояния не мог даже Грэм.

– Так вот куда девались все войска, – пробормотал он. – Теперь придется делать изрядный крюк, чтобы обойти лагерь.

– Может, там стоит наше войско? – с надеждой спросила Ванда.

– И что? Ты сама говорила, что Ив числится дезертиром. Вам нужны лишние проблемы? Если его узнают, начнется выяснение, что да как…

– Ты прав, – подумав, согласилась Ванда. – Послушай, ты не мог бы уже отпустить мою руку?

Грэм вдруг осознал, что до сих пор сжимает ее плечо; вспыхнув, он отдернул руку. Ванда смотрела на него с интересом; он ее внимания не укрылась выступившая на его щеках краска.

– Что с тобой?

– Ты такая красивая… – проговорил Грэм прежде, чем успел сообразить, что сорвалось у него с языка.

– Что? – Ванда в недоумении вскинула брови.

– Ты – самая красивая девушка из всех, кого я знаю. Твои волосы, как языки пламени…

Грэм сам не понимал, что с ним творится. Первый раз в жизни он говорил девушке такие слова. Ему еще не приходилось ни признаваться в любви, ни говорить с девушкой об ее красоте. Так уж сложилось, что он еще никогда не влюблялся; пару лет назад, впервые почувствовав в себе зачатки чувства, которое могло бы перерасти в любовь, он попросту удрал от особы, эти чувства в нем возбуждавшей. Не раз он делил ложе с женщиной, но только ради утоления плотского желания. С Вандой ему было не на что надеяться, это он понял сразу, лишь только впервые встретившись с ней взглядом: он не знал, кто она, но знал, что их разделяет пропасть. Однако его тянуло к ней; тянуло с непреодолимой силой. Он боялся, как бы эта тяга не оказалась любовью… Впрочем, бояться было уже поздно, пожалуй.

– Ты смеешься надо мной? – с подозрением спросила Ванда, заглядывая ему в глаза. – Нет?.. Тогда что это значит?

Она явно не привыкла к комплиментам – и вовсе не потому, что была недостаточно красива для них. Нет, тут было что-то другое. Скорее – Грэм не знал, откуда взялась эта мысль, – скорее, молодые люди в ее присутствии привыкли сдерживать язык. А вот что было причиной такой сдержанности – это отдельный вопрос.

– Это значит… это значит, Ванда, что я, кажется, люблю тебя.

Ну и зачем он это сказал?.. Грэм даже зажмурился – так это было глупо.

А когда через мгновение открыл глаза, то обнаружил, что Ванда смотрит на него с изумлением и гневом, а на ее щеках пылает багровый румянец.

– Как ты… что… – губы ее вдруг запрыгали, словно она собиралась заплакать. – Ты… ты… ты, бродяга… смеешь говорить это мне?!

– Да, это было глупо, – согласился Грэм. – Но что поделать, если это правда?

– Ты не… не должен так говорить со мной! Никогда! И не смей никогда повторять это! Понял? Забудь. И не воображай, будто когда-нибудь услышишь от меня что-нибудь иное!

– Да я ничего и не ждал. Прости, Ванда. Я не должен был заговаривать об этом.

– Вот именно! – резко сказала Ванда, развернулась и почти бегом полетела вниз по склону, каждую секунду рискуя оступиться и полететь кувырком, ломая кости. Грэм бросился за ней. Снова схватить ее за руку он не посмел, только крикнул:

– Потише!..

Ванда то ли вняла его призыву, то ли сообразила, что рискует свернуть шею, но темп сбавила. И все равно со склона он почти слетела, угодив прямо в руки Иву, который поджидал ее внизу.

– Носишься, как угорелая, – сказал он недовольно. – Ну, что там?

– Там крепость, и ее штурмуют, – отозвалась Ванда, освобождаясь от его рук. – Кто нападет, а кто обороняется – не разберешь, слишком далеко.

Ив помолчал, размышляя.

– Это, должно быть, замок Линнау. И он прямо у нас на пути… Плохо, придется обходить.

– А ты разве не знал о нем? – поинтересовался Грэм, вытаскивая из плаща колючки. – Мы могли бы сразу взять немного южнее и оставить его в стороне.

– Знал, – волком глянул на него Ив. – Но… скажем так, я несколько ошибся в расчетах. Да и какая разница – сейчас или потом, все равно выходит крюк…

Трудно было судить, прав он или нет; Грэм местности не знал, а потому не стал спорить. Да и заботили его сейчас совсем другие вопросы – например, что делать в связи с внезапно родившимися чувствами к Ванде. Разумнее всего было бы попрощаться прямо сейчас и уехать, но Грэм, увы и ах, нечасто прислушивался к голосу разума – от чего частенько и страдал. Кроме того, он уже пообещал помощь, и было бы бесчестно пойти на попятный в самом начале пути.

Ах, и дернул же его Безымянный заговорить о любви! Кому, зачем это было нужно? Будь они с Вандой ровней, его признание еще имело бы какой-то смысл. Но в жилах Ванды течет голубая кровь, это очевидно, и она никогда не позволит себе об этом забыть, это тоже ясно как день. Да-да, отец Грэма тоже не землю пахал, но он-то как раз всеми силами пытался забыть о собственном благородном происхождении; его тошнило от одной мысли о том, чтобы вести жизнь, приличную нобилю… Да и зачем ему самому-то нужна какая-то там любовь? Ну, ответит ему, бродяге, девица взаимностью, допустим, дальше-то что? Девицу в суму не посадишь, с собой не потаскаешь. Об оседлой же жизни Грэм и помыслить не мог…

Медейцы уже улеглись спать, а ему не спалось. Он вызвался караулить первым; как ни странно, даже Ив не стал настаивать, чтобы вместе с ним дежурил кто-то еще. Закутавшись в плащ и скрестив ноги, Грэм просидел в неподвижности час или два (костров по-прежнему не разжигали); погруженный в свои мысли, он, тем не менее, видел и слышал все, что происходило вокруг, это был своего рода транс, которому он научился в храме Фекса. Легкий шорох в нескольких шагах позади привлек его внимание, Грэм обернулся и различил в темноте чью-то небольшую фигурку, чуть приподнявшуюся от земли.

– Кому не спится? – спросил он тихо.

Фигура зашевелилась и приблизилась – Грэм с удивлением понял, что это Ванда.

– Что-то случилось?

– Хочу с тобой поговорить, – так же тихо ответила Ванда. – Кое-что объяснить… полагаю, ты заслуживаешь знать, во что впутываешься.

– Звучит многообещающе…

– Слушай, – Ванда, подобрав ноги, села рядом с ним так близко, что ее волосы коснулись его щеки. – Для начала, ты должен знать: если ты рассчитываешь получить за свою помощь что-нибудь сверх того, что я тебе обещала – это ты напрасно.

– Разве я когда-нибудь заговаривал о награде? – удивился Грэм.

– Нет, но… Но ты вполне мог рассчитывать получить от моего отца награду за спасение моего брата… полагаю, ты уже догадался, что он не простой пленник.

– Простого не повезли бы в Касот, – кивнул Грэм.

– Ну вот. За него хотят выкуп… мой отец получил письмо с требованиями, которые он должен выполнить, чтобы Дэмьен (так зовут моего брата) получил свободу. Но отец… – Ванда запнулась, – отказался их выполнять. Он не желает видеть Дэмьена живым…

– Вот так отец! Чем же брат перед ним провинился?

– Только тем, я полагаю, что Дэмьен – не его родной сын. Мы с братом – сводные. Его отец погиб на охоте при странных обстоятельствах, когда Дэмьену было четыре года. Моя – и его – мать вышла второй раз замуж, когда ему было шесть. Дэмьен сразу принял отчима в штыки; тот тоже невзлюбил его. Отношения у них всегда были трудные… Дело еще вот в чем: в нашей семье кудель наследует только тогда, когда не остается наследников мужского пола. Отцу же всегда хотелось видеть наследницей меня, а не Дэмьена… – Ванда вдруг всхлипнула. – А мне ничего, ничего не надо! У нас с братом большая разница в летах, но мы всегда были очень близки… Я должна, я обязана помочь ему, раз отец от него отказался!

– Понятно, – медленно проговорил Грэм. – И речь, полагаю, идет о наследстве немалом. Едва ли весь сыр-бор затеялся бы из-за пары заплесневелых гобеленов.

– Да, наша семья владеет большим состоянием, – согласилась Ванда. – Теперь ты понимаешь, почему я заговорила о награде? При других обстоятельствах человек, вызволивший наследника рода из плена, мог бы рассчитывать на щедрое вознаграждение, но отец будет вовсе не рад возвращению Дэмьена, и его спасителю не поздоровится.

– Значит, Иву не поздоровится тоже? И Оге? И Корделии?

– Их отец не тронет, – сказала Ванда – без особой, впрочем, уверенности. – С Ивом брат дружен с детства… И с Оге тоже, а Корделия – моя лучшая подруга.

Грэм тут же заподозрил, что Корделия не только Вандина лучшая подруга, но и тайная (а может быть, и явная) любовь Дэмьена – иначе с чего ей тащиться в такую даль? Но уточнять этот вопрос он не стал. В принципе, это было и неважно.

– Мне вот что непонятно, – сказал он. – Если Ив уже побывал в Касот, почему он сразу не попытался вытащить твоего брата? Не справился своими силами? Но, извини, вы трое – скорее, обуза для такого человека, как он.

– Ты не очень-то любезен, – возмутилась Ванда. – Или ты считаешь, что я только вышивать умею и на клавикордах играть? Между прочим, я и бою на мечах училась…

– Ладно-ладно. Извиняюсь. Ты не такая уж и обуза… но твоя подруга… и Оге… хм… он вообще-то раньше меч в руки брал?

– Нас всех учили фехтованию. И Оге не так уж беззащитен, как кажется. Но и то правда, что его рукам привычнее перо и лютня, нежели меч.

– Ну а все-таки… вот Ив отправился за твоим братом в Касот. Почему он вернулся за вами, вместо того, чтобы довести дело до конца?

– Потому что Дэмьена он не смог найти. Но нашел человека, который может добыть нужные сведения. Чтобы разузнать то, что нам было нужно, потребовалось время, а Ив не мог дольше оставаться в Касот, рискуя навлечь на себя подозрения. Он вернулся, чтобы просить помощи у моего отца… и не получил ее. Тогда мы решили действовать сами. Ив хотел ехать в Касот снова в одиночку, но мы настояли на том, чтобы ехать с ним.

– Чем весьма усложнили его задачу, – пробормотал Грэм. – То есть, получается, вы едете не прямиком выручать твоего брата, а на встречу с человеком, который знает, где его искать?

– Да. Как ты понимаешь, мы не могли доверить это ни письму, ни, увы, прямым переговорам через портал, хотя это заняло бы гораздо меньше времени.

– Если бы вы чуть-чуть больше доверяли своим магикам, вам было бы гораздо легче жить, – заметил Грэм.

– А ты – разве доверяешь магикам?

– Не всем. Но некоторым – вполне, – ответил Грэм, вспомнив Илис.

– А я – нет. Ну, так что же? Теперь ты не захочешь изменить свои планы?

– Нет. Не захочу. Гнев твоего отца меня не страшит – я просто не стану показываться ему на глаза. А остальное… В Касот ли, в Медее – неприятности повсюду меня найдут, – Грэм улыбнулся, хотя Ванда и не могла этого видеть. – Не думаю, что там будет опаснее для меня, чем здесь.

– Дело твое. Я тебя предупредила.

– Значит, мы не распрощаемся на границе Касот?

– Как захочешь. Я тебя гнать не стану, – тихо сказала Ванда и встала, показывая, что разговор окончен.

Однако, отойдя на пару шагов, она вдруг остановилась и проговорила со слезами в голосе:

– Мне так страшно. Страшно, что мы опоздаем и не застанем брата в живых… уже столько времени прошло, а сколько мы еще потеряем?

Вот только слез Грэму и не хватало! Он никогда не был силен в утешении плачущих женщин (и детей), но сидеть и молчать теперь он просто не мог. Поднявшись, он подошел к Ванде и взял ее за руку так осторожно, словно совал руку в медвежий капкан. Но ничего страшного не случилось, и он взял ее за вторую руку… притянул к себе… Ванда уткнулась лицом ему в грудь и тихо заплакала.

Утром все проснулись озябшие и сердитые. Даже добродушный Оге огрызался, а Корделия глядела угрюмо. Про Ива и говорить нечего; что до Ванды, она, с опухшими покрасневшими глазами, вообще ни с кем не желала разговаривать. Грэм тоже сердился, но не на внешние обстоятельства, а на себя: со вчерашнего дня он вел себя дурак дураком, и ситуация только ухудшалась.

К полудню погода вновь испортилась, и полил дождь, пронизывающий и мерзкий. Укрыться от него было негде, и компания продолжала путь в подавленном молчании. Надвинутые до самого носа капюшоны плащей не спасали, и все промокли до нитки. Ванда, стуча зубами, ругалась вполголоса, причем использовала такие выражение, которые никак нельзя было ожидать услышать от юной ноблесски. Никто даже не пытался ее одернуть, и Грэм взял это на заметку.

Даже когда закончился дождь, веселее не стало; небо снова затянули тучи, задувал пронизывающий ветер. Это северное непогожее лето больше похоже было на позднюю осень; Грэму невольно вспомнились родные края – там подобную картину можно было частенько наблюдать и в июне, и в июле… Все плотно закутались в плащи и ехали молча, промокшие, продрогшие и злые, как осы.

Мерзкая погода держалась три дня; просто чудо, что за это время никто не заболел. Когда, наконец, на четвертый день тучи разошлись и выглянуло солнце, Грэм готов был пасть ниц и возблагодарить Прайоса за его милость; похожие чувства испытывали и медейцы. Путешественники воспрянули духом – и вот тут-то началось. Ванда обсохла, отогрелась, расправила перышки и взялась за Грэма – он то и дело ловил на себе ее особенные лукавые взгляды; она лучезарно ему улыбалась и при всяком удобном случае норовила подъехать к нему поближе, чтобы ненароком соприкоснуться коленями. Она явно его дразнила, но зачем? Или это была злая забава вздорной девчонки, решившей помучить влюбленного в нее человека; или же она намекала, что на ее слова, сказанные несколько дней назад на холме, не стоит обращать внимание? Грэму было не по себе; ему хотелось встряхнуть Ванду за плечи и спросить, зачем этот спектакль; но он ограничился тем, что перестал с ней заговаривать первым и старался не встречаться с ней взглядом. Увы! Глаза его как будто жили своей собственной жизнью и, невзирая на запрет хозяина, так и норовили пересечься взглядом с серыми глазами Ванды; а сердце его начинало стучать сильнее всякий раз, когда он видел ее улыбку – хотя он знал, знал прекрасно, что все это обман, и Ванда не испытывает к нему никаких чувств.