Текст книги "Все пути ведут на Север"

Автор книги: Светлана Крушина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

С полчаса он сидел почти не дыша, прислушивался к звукам ночного леса. Погони слышно не было, касотцы то ли сразу потеряли его след, то ли вовсе махнули на него рукой. То ли рассчитывали дождаться утра и выехать на поиски истекшего кровью мертвеца… Грэм зашипел сквозь зубы: любое движение отдавало в плечо болью. Кое-как он ощупал раненое плечо и обнаружил, что головка болта, скользкая от крови, почти не выступает. Сам он от железки не избавится, а значит, надо найти кого-то, кто ему в этом поможет. Плохо, ох как плохо! Будь рядом Ив, можно было бы рассчитывать на его помощь, но до Ива еще ехать и ехать…

Всю ночь Грэм в полузабытьи просидел в своем укрытии, никто его не побеспокоил. Под утро его начало знобить. Как только забрезжил свет, он выбрался из-под коряги, зашипел сквозь зубы, преодолевая сопротивление затекшего за ночь тела. Плечо горело огнем, рука почти не слушалась. Рука, кстати, была правая – хуже не придумаешь. Грэм носил бастарду, оружие, как ни крути, двуручное. Одной левой с ней он тоже мог бы управиться, но гораздо менее ловко.

В это же плечо он уже получал болт полтора года назад, в порту Обооре, когда они с Роджером увозили Илис на материк. Вот уж везение, ничего не скажешь.

Выбравшись из оврага, Грэм тихонько посвистал в надежде, что на этот зов откликнется лошадь. Идти к Северной пешком, через лес, раненому, ему не улыбалось. В кустах справа в ответ на свист зафыркало, захрустело и затрещало. Грэм вздохнул с облегчением – украденный у касотских солдат, обученный конь не ускакал далеко, остался ждать хозяина. Впрочем, все оказалось гораздо проще и прозаичнее: поводья запутались в кустах. Но Грэм все равно благодарно похлопал коня по шее, прежде чем забраться в седло.

Он направился на север, пытась восстановить в памяти карту, которую передала медейцам Илис. По всему выходило, что ему нужно держать путь на Линк, самую ближнюю к Северной крепости деревеньку. Если где он и найдет медейцев, то, скорее всего, именно там: оттуда удобно разведать обстановку в Северной, там же удобно и встретиться с Клингманом. Оставалось надеяться, что он не опоздает, и медейцы не полезут в крепость без него.

Впрочем, пока в первую очередь нужно было отыскать кого-нибудь, кто сумеет вытащить у него из плеча болт и перевяжет рану. Грэм быстро терял силы и опасался заражения; плечо горело огнем, а озноб сменялся жаром.

К полудню он выехал на обширную поляну среди леса, где свободно раскиданы были десятка полтора домишек, крытые соломой. Риск был велик, но Грэму выбирать не приходилось, и он постучался в ближайшую дверь и поинтересовался, нет ли в деревне лекаря. Открывшая дверь женщина окинула его подозрительным взглядом, но указала дом, куда можно обратиться за помощью.

Лекарь – точнее, скрюченная полуслепая бабка-знахарка, – жила на окраине деревни, у самого леса. Было ей, наверное, лет сто, и Грэм сильно засомневался, что она хоть раз в жизни имела дело с арбалетными болтами. Он ей тоже сразу не понравился, и, оглядывая рану, она все ворчливо выпытывала, где его так угораздило. Вероятно, она подумывала, не позвать ли мужиков с вилами, и не связать ли подозрительного пришельца, дабы после сдать его солдатам… Грэм вежливо сообщил ей, что наткнулся в лесу на разбойников, и только чудом ему удалось удрать от них. «А чего ты вообще в лесу-то забыл, а?» – резонно полюбопытствовала бабка. – «Небось, и сам разбоем промышлял?» Ответить на это было нечего, и Грэм молча положил перед ней две серебрянных монеты, последние, оставшиеся в кошельке после продажи бриллианта из сережки и покупки коня. Глаза старухи, даром что полуслепые, алчно блеснули, монеты вмиг исчезли в складках шали, по-деревенский повязанной на груди крест-накрест, и вопросы прекратились.

Старая карга долго-долго возилась с раной, и только порядком измучив подопечного, извлекла-таки болт, промыла и перевязала рану. Слепота ее сыграла Грэму на руку только в одном: каторжное клеймо, которое волей-неволей пришлось обнажить, она вовсе не заметила. А может, она просто была хитрее, чем казалось, и только сделала вид, будто ничего не видит, или блеск серебра затмил ей глаза…

– Отлежаться бы тебе пару дней, милок, – кряхтя, на прощание посоветовала ему бабка. – А то ведь лихоманка скрутит.

Она, конечно, была права, но Грэм и без того боялся, что уже опоздал. Задерживаться было никак нельзя. Прикупив в деревушке хлеба и сыра, он отправился дальше на север.

Линк с виду казался тихим, мирным и сонным поселением и был даже меньше лесной деревушки, где Грэм нашел бабку-знахарку. Стоял он у кромки леса, в стороне от тракта, а до Северной от него было лиг пять по прямой.

На этот раз Грэм решил не осторожничать, а прямо войти в деревню, постучаться в ближайший же дом и расспросить о медейцах. Он ничем особенно не рисковал: благодаря удаленности селения от дороги касотских солдат поблизости не видно; самого его за медейца принять никак нельзя; а если кто из местных опознает в нем разыскиваемого преступника (что вряд ли) и захочет сдать властям, уж от горстки крестьян он как-нибудь отобьется. Рассудив так, Грэм дождался вечера, когда крестьяне вернулись с поля, вышел из леса, ведя коня в поводу, и подошел к стоящей скраю хижине, где у открытых дверей сидели за ужином пожилой мужчина с женой. Оба посмотрели на него с опаской, а мужчина так даже привстал и с поклоном спросил, что угодно господину. Видимо, они приняли Грэма то ли за наемника, то ли за разбойника; и в том, и в другом случае это была такая публика, с которой лучше держаться повежливее. Грэм, кстати говоря, предполагал, что так и будет, и даже раздумывал, не сыграть ли ему на страхе простецов перед лихими людьми, и не припугнуть ли, ежели они не захотят говорить правду, но все же для начала решил действовать добром. Он учтиво ответил на приветствие и сразу перешел к делу, поинтересовавшись, не проезжали ли тут днями его знакомцы, двое молодых вооруженных людей и с ними – две юные девицы. Старик ответил не сразу, и по тому, как он замялся, Грэм понял: проезжали, только говорить об этом дед почему-то не хочет… или боится.

– Может, вот это освежит твою память? – и он извлек из окончательно отощавшего кошеля серьгу, которую больше не носил в ухе после того, как выковырнул из нее камушки.

– Золото?! – сунулась вперед старуха, а дед с недоверием потыкал в серьгу закорузлым пальцем, словно опасаясь, что вещица окажется всего лишь миражом.

– Золото, – подтвердил Грэм и переложил серьгу в ладонь крестьянина. – Литое, не пустышка, чуешь? Ну что? Вспомнил что-нибудь?

– Да здесь они, – пробурчал дед, с опаской озираясь по сторонам. – Здесь твои приятели.

– Здесь?! Где?

– Да в сарае у меня…

С трудом веря в удачу – наконец-то! – Грэм попросил деда проводить его к сараю. Идти было недалеко, нехитрые хозяйственные постройки располагались прямо за домом. Развалюха-сарай показался Грэму слишком маленьким, чтобы внутри могли разместиться четыре человека вместе с лошадьми (конечно, с лошадьми, ибо конюшни у деда и в заводе не было, а больше приткнуть коней было и некуда), но приходилось поверить хозяину на слово. На вопрос, давно ли здесь медейцы, старик ответил, что «третий день сидят, только один, кажись, вчера куда-то уехал»… Не иначе как кто-то – вероятно, Ив, – отправился на встречу с Клингманном, – отметил про себя Грэм.

Снаружи сарай, разумеется, заперт не был, а вот изнутри, похоже, дверь была заложена засовом. Старик поскребся в дверь и позвал: «Отвторите, господа хорошие!», и изнутри тут же откликнулся встревоженный голос Оге: «Чего тебе, дед?»

В ответ на вопросительный взгляд крестьянина Грэм только головой покачал, и тот в момент сориентировался:

– Да вот водицы свежей не надо ли?

– Водицы? – оживился Оге. – Давай!

Загремел засов, дверь приотворилась, Грэм тут же ухватился за нее, распахнул во всю ширь и шагнул вперед.

– Оге, ты когда научишься уму-разуму? А если бы тебя тут поджидал отряд из Северной?!

– Грэм?! – заорал Оге в ответ, тараща на него изумленные глаза. – Ты откуда тут?!

– Грэм? Как? Откуда? – зазвенели, перебивая друг друга, из глубины сарая радостные голоса девушек.

– Да, всего лишь я, на ваше счастье, – отозвался Грэм, окидывая быстрым взглядом помещение. Изнутри оно оказалось больше, чем снаружи; справа у стены рядком расположились лошади медейцев, а слева прямо на соломе были расстелены попоны, служившие, как видно, постелями. На них сидели Корделия и Ванда; впрочем, при появлении Грэма они тут же вскочили на ноги. Рядом было разложено оружие и кольчуги, тут же стоял и порядком закопченный масляный фонарь.

– Грэм!..

Ванда, не удовольствовавшись восторженными восклицаниями, вихрем подлетела к нему, обхватила, прижалась лицом к груди. Не ожидавший такой встречи Грэм даже пошатнулся под ее напором; не успев сообразить, что делает, обнял ее в ответ…

– О боги! Я думала, тебя схватили… убили… – с ужасом он понял, что она плачет.

– Да живой я, живой… Что со мной станется… Оге! Не стой столбом. Возьми лошадь… и закрой дверь…

Оге повиновался, завел лошадь Грэма в сарай и захлопнул дверь перед самым носом у обалдевшего деда-хозяина.

– Ванда! Пожалуйста, успокойся. К чему эти слезы? Ничего не случилось…

– В самом деле, – подхватила Корделия. – Грэм только с дороги, позволь ему хотя бы присесть.

– Да-да! – хлюпая носом и сияя заплаканными счастливыми глазами, Ванда схватила Грэма за руки и потащила в угол, где почти силой усадила на попону и сама устроилась рядом. Он очень боялся, что она вновь примется обнимать его, но, к счастью, она только поедала его жадным взглядом. – Я уже не чаяла увидеть тебя. Что было в Акирне? Как ты выбрался? Как нашел нас?

– Ванда, да погоди же ты! – попыталась урезонить подругу Корделия. – Погоди с вопросами. На человеке лица нет. Дай ему отдышаться. Грэм, с тобой все в порядке? Тебя преследовали? Ты ранен?

Грэм заверил медейцев, что погони за ним нет, а о ране не стоит волноваться.

– Значит, все-таки ранен! – тут же по-новой всполошилась Ванда. – Серьезно? Как это случилось?

– Подстрелили, когда удирал… А вы-то как выбрались из Акирны?

– Это было непросто, между прочим, – слабо улыбнулась Корделия. – Когда ты ускакал, нас всех взяли под арест…

И Грэм узнал, после его бегства медейцев немедленно взяли под стражу, препроводили в привратную башню, и начальник стражи лично подверг их допросу. Корделии пришлось отдуваться за всех, поскольку она одна хорошо знала наи и могла выдать себя за наинскую аристократку, – как и было задумано ранее, – а Оге и Ива – за своих охранников. Ванда стала камеристкой знатной девицы… На вопросы о Грэме умница-Корделия отвечала, что наняла его по дороге, опасаясь за свою жизнь в военное время; что свое прошлое он скрыл, и представился наемником из гильдии Рондры, в доказательство чего предъявил храмовую бирку. Корделия была весьма убедительна и даже пустила слезу, умоляя начальника стражи не заточать ее и «слуг» в тюрьму. Девичьи слезы окончательно растопили сердце сурового вояки, и он даже предложил вина очаровательной страннице, а после отпустил с миром. Медейцы тут же не замедлили воспользоваться предоставленной свободой и поспешили убраться подальше от Акирны. Ни у кого и мысли не возникло остаться и попытаться разузнать, что сталось с Грэмом.

– Мы видели, что в тебя стреляли, – извиняющимся тоном проговорила Корделия. – И решили, что ты погиб. Прости. Мы ничего не могли для тебя сделать.

Грэм только кивнул, неотрывно глядя на Ванду.

– Кроме того, начальник стражи рассказал нам о тебе… многое. Ив был в ярости и убил бы тебя на месте, попадись ты ему…

– Да? – вздрогнул Грэм. – И что же он рассказал?

– Помимо прочего, он назвал твое полное имя, – сказала Корделия, с любопытством на него глядя. – Твой отец – князь Морган Соло из Ваандерхельма?..

Грэм немного помолчал, прежде чем ответить. Собственно, отнекиваться было ни к чему.

– Да. Я его бастард.

– Князь так и не признал тебя?

– Признал… незадолго до смерти.

– Так значит, ты наследник его поместья и состояния? – с непонятным оживлением воскликнула Ванда. – Я знаю, что князь был очень богат!

– О нет! Ванда, ну какой из меня князь? Посмотри на меня. Княжество идет мне, как корове седло. Я и из замка-то сбежал не куда-нибудь, а на большую дорогу.

– На большую дорогу?.. – приподняла брови Корделия.

– Разве в Акирне вам не сказали, за что я попал на каторгу?

Корделия и Оге дружно покачали головами. Ванда, которая знала про клеймо, но не знала подробностей, смотрела на него, закусив губы, со странным выражением в глазах.

– За разбой на большой дороге.

– Ой-ой! – выдохнул Оге, испуганно округлив глаза.

– Это было давно. Почти десять лет назад. Впрочем, конечно, это не оправдание… Я был пустоголовый мальчишка, и даже каторга, как видите, не вправила мне могзи, – усмехнулся Грэм. – Там я провел два года, а потом сбежал, поняв, что не дотяну даже до двадцатилетия. Сбежал… и принялся за старое.

– И все же ты – наследник рода Соло, – гнула свое Ванда с непонятным упорством. – Титул и земли отца по праву принадлежат тебе! Ведь король Калаан не лишал тебя княжеского звания?

– Насколько я знаю, нет.

– Значит, ты мог бы, вернувшись, начать все заново!

– Не мог бы. Да и ни к чему.

– Разве ты не хотел бы получить все, что причитается тебе по праву рождения?! – не отставала Ванда.

– Да ничего мне не причитается! – потерял терпение Грэм. – То, что отец вообще узнал обо мне – глупая случайность, и лучше бы он оставался в неведении! Если бы мы не встретились, он был бы жив! И довольно об этом! Тут нечего обсуждать.

Как всегда, когда заходила речь об отце, он терял самообладание. Он никогда не переставал винить себя в смерти князя, но в такие минуты чувство вины становилось нестерпимым; а Ванда, как нарочно, растравляла старую рану.

Корделия успокаивающим жестом положила ладонь на его руку.

– Извини. Я понимаю, ты не хочешь об этом говорить. Тогда, быть можешь, поведаешь, как тебе удалось уйти от преследования?

– Пожалуй, – буркнул Грэм.

Он коротко рассказал медейцам историю своего побега из Акирны, немного ее, впрочем, изменив. Так, из повествования полностью исчезла фигура Эмиля Даниса; роль спасительницы полностью перешла к Илис. Грэм сам не понимал, почему ему так не хочется говорить о покровителе Илис; его личность возбуждала в нем непонятное, но очень сильное чувство тревоги, и ему не хотелось поселить ту же тревогу в сердцах остальных. Что-то с Данисом было не так. Очень не так.

Теперь оставалось только выяснить, кто же надоумил медейцев укрыться в крестьянском сарае; а так же – куда все-таки уехал Ив. И можно было отправляться на боковую; только сейчас Грэм осознал, насколько устал за эту неделю, пока пытался догнать медейцев. Кроме того, к вечеру, как все последние дни, его начало знобить, а к ночи не миновать было лихорадки.

С Ивом он не ошибся – тот и впрямь уехал к форту, чтобы встретиться с Клингманном. Со своей отнюдь не северной внешностью и гортанным южным выговором рисковал он страшно, но кроме него, поехать было некому, не Оге же посылать!.. Обратно его ждали не раньше завтрашнего дня.

Что до второго вопроса – медейцы так и не смогли вспомнить, кому первому пришло в голову попроситься пожить в сарае у деда-касотца. Под их бурное обсуждение Грэм и уснул, как в черную яму провалился, не успел даже плащ снять.

Среди ночи его растолкала Ванда. Сначала он не понял, кто это; даже не сразу вспомнил, где он – и рука сразу, сама, потянулась к мечу; но перед лицом качнулись темно-ржавые в тусклом свете фонаря кудри – и он расслабился. Сел, потирая лицо. Голова была тяжела и горела жаром.

– Что случилось, Ванда?

– Тсссс! Нужно поговорить, – зашептала девушка, пододвигаясь к нему.

– Сейчас? Непременно?

– Именно сейчас и наедине. Завтра вернется Ив, и уже будет нельзя… Пойдем со мной.

– Куда?

– На улицу.

Ванда подхватила фонарь и буквально за руку вывела Грэма из сарая. Аккуратно прикрыла за собой дверь – чтобы друзья, если что, сразу не спохватились, – и резвым шагом направилась к лесу. Как сомнамбула, Грэм следовал за ней. Он очень старался, но никак не мог полностью проснуться; в голове гудел колокол, и глаза слипались. Даже прохлада северной ночи не освежила его.

Несколько углубившись в лес и оказавшись под плотным сводом ветвей, Ванда наконец остановилась.

– Ну вот, – с удовлетворением проговорила она. – Теперь от дома нас не увидят.

– Не понимаю, к чему вся эта таинственность, – пробормотал Грэм.

– Да ведь я же сказала! Вернется Ив и не даст нам поговорить. А больше времени уже не будет.

– Слушаю… – Грэм прислонился спиной к сосновому стволу. Спать хотелось неимоверно, и он едва сдержал зевок.

Ванда поставила фонарь на землю и подступила к нему поближе.

– Ты только не сердись. Я опять о твоем наследстве…

Словно холодной водой плеснули в лицо! Грэм отлип от ствола и выпрямился, напрягшись.

– Да нет у меня никакого наследства!

– Тихо! Не сердись, прошу, – нежные девичьи ладони мягко легли на плечи; Ванда приподнялась на цыпочках, заглядывая ему в глаза. – Сначала выслушай меня. И не перебивай! Мне тоже… нелегко об этом говорить. Можешь кое-что мне пообещать?.. Или нет! Сначала я должна поблагодарить тебя, ведь я еще даже не сказала тебе спасибо!

– За что?

– За то, что догнал нас. После Акирны ты мог поехать куда угодно, но вместо этого разыскал нас.

– Как я мог не разыскать? – тихо спросил Грэм. – Ведь это значило… никогда не увидеть… тебя.

– Так прими же мою благодарность, – важно проговорила Ванда. Обхватила его за шею, нагнула к себе и поцеловала.

И снова Грэм не нашел в себе сил отстраниться, и ответил на поцелуй со всем возможным пылом. Зачем-то Ванда принялась терзать его косу, распуская ее, и освобожденные волосы скрыли их от леса белым пологом. Ванда тут же с наслаждением запустила в них пальцы.

– Ооох, – прошептала она, на секунду прерывая поцелуй, – мне так давно хотелось это сделать!.. – в ответ Грэм зарылся лицом в ее кудри. Сердце так и рвалось из груди, дыхание каждый миг грозило прерваться.

– Что ты хотела, чтобы я пообещал?..

– Когда все будет окончено, – проговорила Ванда, перемежая каждое слово коротким поцелуем, – пообещай мне, что вернешься с нами в Медею.

– Зачем? – сделав над собой едва ли не насилие, он немного отстранил ее от себя и заглянул в лицо, почти невидимое в ночной тьме. – Ванда, ты хорошо понимаешь, что твой отец разыскивает меня, чтобы казнить? Хочешь полюбоваться, как меня вздернут на висилице?

– Пойми же! – горячо зашептала Ванда. – Отец разыскивает бродягу и разбойника, а не благородного князя!.. Это твой шанс спастись от преследований и начать жизнь заново. Кроме того… я хоть и принцесса, но ненаследная… наинский князь почти равен мне по положению… мы могли бы быть… – на секунду Грэма посетила дикая мысль, что сейчас она скажет «вместе», но она закончила, – мы могли бы быть… рядом.

– Рядом… – с горечью переспросил он. – А зачем? Если тебе нужен цепной пес – так на это есть Ив. Он будет счастлив служить тебе. А я на это не гожусь.

– Не нужна мне твоя служба. Мне нужен просто ты, – Ванда снова потянулась его поцеловать, но он отстранил ее.

– Так тебе нужен любовник? Прости, на это я гожусь еще меньше.

– Но почемуууу? Тебе не претит посещать храмы Рахьи, и развлекаться там со… – секунду вскипевшая Ванда не могла подобрать нужное слово; ей видимо хотелось выдать что-то неприличное, но она удержалась, – с жрицами, но быть со мной – ты не можешь?!

– Именно потому, что с тобой – не могу.

– Не понимаю!

– Я слишком люблю тебя.

– И чем это мешает?!

Грэм едва не заскрипел зубами. Глупая девчонка не понимала, а он не мог объяснить. Да и как объяснить, что близость, которую охотно допускаешь с вполне безразличной тебе женщиной, кажется святотатством с той, за которую готов жизнь отдать?

– Ты выйдешь замуж, рано или поздно, – попробовал он зайти с другого конца. – А я не смогу делить тебя ни с кем, это ты понимаешь?

– Значит, тебе нужно или все, или ничего – так?

– Именно.

– Но ведь выйти замуж за тебя я никогда не смогу!

– Конечно, не сможешь! О том и речь. Так зачем же ехать в Медею и надевать на себя ярмо княжества, только ради того, чтобы удовольствоваться милостыней, которую ты будешь подавать мне время от времени?!

– Ах вот как ты на это смотришь, – Ванда сердито ударила его кулачками в грудь и отступила; Грэм ее не удерживал. – Тогда зачем же ты ехал за нами?

– Чтобы видеть тебя, пока можно. А когда этого будет уже нельзя, я уйду.

– Так уходил бы сразу, – сказала Ванда тоном капризного обиженного ребенка, которому не дали вожделенную игрушку.

– Я пытался, но ты меня не отпустила…

– Так отпускаю сейчас. Иди, пожалуйста.

– Сейчас – уже поздно, – тихо ответил Грэм.

Ванда фыркнула и демонстративно отвернулась, тряхнув рыжей гривой.

– Ты и Ив – вы оба одинаковые. По самую макушку набиты дурацкими принципами, важнее которых для вас ничего нет! Постой-ка, а может, это вовсе и не принципы, может, в тебе просто гордость говорит, а? Мол, не хочу быть вторым, хочу быть первым!

– Может, и гордость, – еще тише сказал Грэм.

– Ну и оставайся со своей гордостью, – Ванда метнула в него свирепый взгляд, подхватила с земли фонарь и пошла прочь. Обиделась, понял Грэм. Нет, даже хуже – она оскорблена. И понятно: с ее точки зрения, ему, бродяге-бастарду, предложена была великая честь – стать тайным полюбовником принцессы (пусть и ненаследной), а он этой честью пренебрег, едва ли не отмахнулся презрительно… А девчонка в принципе не привыкла, чтобы ей в чем-то отказывали.

Ванда ушла и унесла с собой фонарь, и Грэм остался один в темноте. Никакая сила не заставила бы его сейчас вернуться в сарай, где спали медейцы, но остаток ночи можно прекрасно скоротать и в лесу. Грэм опустился на землю, привалился спиной все к той же сосне и попытался задремать. Для начала, впрочем, хорошо было бы навести порядок в мыслях, где Ванда, как это частенько случалось, устроила полный сумбур…

Увы, мятежные мысли, да еще подпитанные небольшой лихорадкой от раны, не поддавались упорядочиванию, и рассвет застал Грэма бродившим меж деревьев у кромки леса. Заснуть он так и не смог, и вернуться к медейцам не сумел себя заставить.

Там же его обнаружил и Оге, притопавший в лес ни свет, ни заря с сообщением, что Ванда его растолкала и послала на поиски Грэма.

– Она волнуется, куда ты пропал, – с зевком добавил он.

– Да ну? – хмуро глянул на рыжего Грэм. – Прямо вот волнуется?

– Ага. А ты чего тут вообще делаешь? От Ванды сбежал? Доняла?

– Вроде того.

– Это с ней бывает, – сочувствующе покивал Оге. – Донимать она умеет, факт. Ива уже совсем извела, теперь вот за тебя принялась.

– Ты знаешь, что Ив… – удивился Грэм.

Оге возвел очи горе.

– Что Ив к ней неравнодушен? Ну разумеется, знаю. Мы ведь росли вместе, у меня перед носом его кислая физиономия маячит не один год.

– И Ванда знает?

– Скорее всего, догадывается. Да только что она может? Он ведь молчит, как рыба. Да и о чем говорить, Ив для нее просто друг и вассал Дэмьена. Неровня, ясное дело.

Ив, значит, ей неровня, а я, значит… хм… любопытно, – подумал Грэм.

– Слушай, давно хотел спросить: правда, что ты из-за Ванды к нам прилепился? Ведь я понимаю, что до Дэмьена тебе дела нет и быть не может.

– Правда, – после вчерашних откровенностей, и особенно – ночного разговора с принцессой, Грэму уже было все равно.

– М-да. Соболезную. Ну, пойдем, что ли? Свежо как-то стало, смотри – роса уже легла.

Молча они добрели до сарайчика, причем Оге все зевал и зевал, чем ужасно раздражал невыспавшегося Грэма. Внутри царила тишь да гладь. Корделия еще спала, с ней рядом в уголке прикорнула Ванда, уставившись перед собой невидящим взглядом. При появлении молодых людей лицо ее оживилось.

– Ну наконец-то! – воскликнула она как ни в чем не бывало. – А я уж думала, куда вы запропастились.

Оге скорчил физиономию; Грэм же просто молча взглянул на нее и отвернулся.

Без излишней спешки они позавтракали; припасы у медейцев подходили к концу, и Грэм добавил к не слишком обильной трапезе остатки купленного несколько дней назад хлеба, грудинки и сыра. Затем медленно и муторно потянулись часы ожидания. Заняться было нечем. Девушки, как бывало частенько, уединились в уголке и о чем-то шептались. Грэму было просто удивительно, о чем можно без перерыва болтать столько времени. Сам он принялся за снаряжение и оружие; кроме того, одежда требовала починки. Что до Оге, он достал из своей сумки тетрать из сшитых листов и остро заточенную графитовую палочку, и взялся вдохновенно что-то писать и черкать в тетради, время от времени поднимая глаза к дощатому потолку сарая и шевеля губами. Ванда и Корделия не проявили к его занятию никакого интереса, а Грэму стало любопытно. Он подобрался поближе к Оге и через плечо заглянул в тетрадь. Все листы сплошь были покрыты размашистыми строчками, зачеркнутыми и вновь надписанными.

– Что это, стихи? – с немалым удивлением спросил Грэм.

– Угу, – промычал Оге, вперив сумрачный взгляд в исписанные страницы.

– Ну и ну… Можно взглянуть?

– Отстань, – Оге отвернулся и загородился плечом.

– Нет, правда… позволь посмотреть?

– Оге один из лучших поэтов столицы, – ревниво заметила Ванда из своего угла.

– Ну уж… – пробурчал Оге, но при этом покраснел от удовольствия.

До тетрадки Грэм так и не добрался – Оге вовсе спрятал свои вирши запазуху, подальше от посторонних взглядов. Удивительная скромность для одного из лучших поэтов столицы! Грэм был разочарован. Ему очень интересно было взглянуть, какие стихи могут выйти из-под пера рыжего медейца, наивного и непосредственного, как веселый щенок.

Уже в сумерках снаружи донеслись долгожданные звуки: бряцанье упряжи, тихие позвякивание доспехов. Обрадованные медейцы повскакивали с мест, но Грэм не посмел сразу открыть дверь: вдруг по их душу нагрянули касотские солдаты? Такое вполне могло быть, если Ив попался. Он приник глазом к щели между неплотно подогнанными досками двери, и с облегчением узнал фигуру Ива. Впрочем, облегчение он испытал только относительно его возвращения; предстояло еще нелегкое объяснение, и относительно него Грэм испытывал нешуточную тревогу.

А потому, сняв засов, он отступил в самый дальний угол, дабы не попасться Иву на глаза в первую же секунду. Расчет был верен: на Иве тут же повисли обе девушки; последовали приветствия, объятия, даже, кажется, поцелуи. Ива, впрочем, сия радостная встреча не слишком обрадовала, глядел он мрачно. Но когда девушки перестали его теребить, и он увидел Грэма, тихонько стоявшего в сторонке, то и вовсе почернел.

– Ты! – прошипел он яростно. – Снова ты! Ванда! Позволь мне сделать так, чтобы мы больше никогда не увидели эту мерзостную каторжную рожу!

– Не смей! – крикнула Ванда, а Грэм одновременно с ней процедил сквозь зубы:

– Выбирай выражения, сиятельный.

– Я все про тебя знаю! – продолжал кипятиться Ив. Он подался было вперед, к Грэму, но девушки немедленно ухватили его за руки. – Знаю, кто ты. Убийца, вор, беглый каторжник, шваль с большой дороги, пес шелудивый. По тебе виселица плачет не только в Наи, но и в Касот, и в Медее. Ты и к нам пристал, чтобы получить помилование, не так ли? Думаешь, за освобождение принца Тео Тир избавит тебя от виселицы?

– В чудеса я не верю.

– Чего же тебе тогда от нас надо? Впрочем, я знаю – что. Точнее, кто. Так вот, шваль, Ванду ты тоже не получишь, это тоже – из разряда чудес.

– Ив! – снова крикнула, не выдержав, Ванда.

– Уйти ты меня оскорблениями не заставишь, – сказал Грэм. – А вот в рожу тебе я дам охотно…

– Что ж! пойдем, поговорим наедине, – злобно ухмыльнулся Ив, потянувшись к мечу.

– Уймитесь оба! – зашипела разъяренной кошкой Ванда. – Никто никуда не пойдет! Пока вы тут выясняете отношения, уходит драгоценное время. Жизнь Дэмьена висит на волоске. Потом, когда он будет на свободе, можете хоть поубивать друг друга, я слова ни скажу. А сейчас – молчать обоим! Еще хоть слово, и я лично располосую вам физиономии. Ив, возьми себя в руки, я жду отчета. Что там с Клингманном?

– При нем я говорить не буду, – буркнул Ив.

Ванда вдруг сильно покраснела и, повернувшись, хлестко ударила его по лицу. Он и охнуть не успел, только глядел на нее изумленными глазами, прижав ладонь к щеке.

– Будешь говорить, потому что я тебе велю, – отчеканила принцесса. – Или тоже хочешь на виселицу? За измену наследнику трона?

Это была совершенно новая Ванда, такой еще Грэм ее не видел. Раньше он знал только капризную избалованную девчонку, а теперь перед ним стояла разъяренная девица несомненно королевских кровей. Еще секунда, потрясенно подумал он, и Ив опустится перед ней на колено, покаянно повесит голову и повинится во всех мыслимых и немыслимых грехах. И я заодно с ним…

И впрям, Ив опустил взгляд и наклонил голову (правда, на колени не стал опускаться).

– Прости, – сказал он сдавленно. – Я забыл свой долг.

– Вот именно, – сухо подтвердила Ванда. – А теперь садись и рассказывай. И вы, друзья, тоже садитесь.

Ив попросил воды и приступил к рассказу. На Грэма он демонстративно не смотрел и делал вид, будто его вовсе нет.

Чтобы встретиться с Клингманном, Ив представился наемником из Истрии и засел в солдатской таверне, расположенной под стенами Северной. Истриец, если копнуть поглубже, из него был никакой, это он и сам прекрасно понимал, но прочие версии, принимая во внимание его экзотическую для северных широт внешность, были еще хуже.

Явившись в таверну, Ив подсел с касотским солдатам, поставил всем выпивку, и через полчаса совершенно сошелся со всей компанией. Предлогом для знакомства стало будто бы его желание поступить на службу в Северную крепость; и он попросил старых вояк поведать, как там живется и служится. На него тут же обрушили целую гору сведений, нужных и ненужных. Ив с большим вниманием выслушал всех говорунов и, улучив минутку, как бы невзначай заметил, что приятель одного приятеля посоветовал ему, если что, обратиться за протекцией к некоему Хельмуту Клингманну. Как бы с ним повидаться? В крепость, вероятно, чужаков не впускают. Есть ли возможность встретиться с Клингманном в деревне? Бывают ли здесь гарнизонные офицеры?

Конечно, бывают, заверили Ива. Где же им и отдохнуть, если не в трактире (конечно, когда нет дежурств, смотров и прочей дребедени).

А возможно ли вызвать Клингманна сюда для разговора? Да побыстрее, поскольку время поджимает…

Согласные и тут нашлись. Обещались (за вознаграждение, конечно) привести герра Клингманна хоть сегодня же вечером. Ива это устраивало как нельзя лучше. Сначала он хотел было вдобавок к вознаграждению присовокупить и серебряный браслет, который вручила ему Илис, но решил не рисковать: вещица дорогая, как знать, увидит ли она адресата или осядет в кошеле развеселого и не очень трезвого касотского вояки… Надежнее предъявить браслет Клингманну, когда тот явится на встречу.