Текст книги "По чужим правилам"

Автор книги: Светлана Тулина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)

Хайгон. Интернат «Солнечный зайчик»
Пашка

– И что? Обнулишь такую роскошную отмазу ради какого-то спора?

Жанка пожала плечами, свернула экран и сунула школьный комм в портфель, громко щёлкнув магнитным замком. Но отвязаться от Маськи было не так-то просто.

– Тебе ведь тогда и на другие практики летать придётся! И не только на астероиды! Ты была на Базовой? А я была! Там такая гадость и грязь, и дождь всё время идёт. Я бы сама попыталась изобразить что-нибудь, лишь бы туда не лететь, да только кто поверит, я-то ведь уже столько раз летала… Нет бы в самый первый сообразить… Но ты-то умная! Ты сумела! Я бы полжизни отдала за такую отмазу! Так зачем же теперь, из-за какого-то дурацкого спора… А Пашка – он дурак, конечно, но добрый, повопит и забудет. Может, уже забыл!

Жанка ещё раз пожала плечами. Вздохнула.

Маська просто так не отстанет.

– Зато я не забыла. Он поймал меня на слабо. Как маленькую. Понимаешь? – Жанка улыбнулась. Она умела хорошо улыбаться. Так, что даже Маська отстала, протянув напоследок разочарованно:

– Ну ты и дура!

Вообще-то, это ещё вопрос, кто кого и на чём поймал. Во всяком случае, первой слово «Слабо» произнесла сама Жанка.

Это было вчера, после отбоя, когда они почти что всей группой сгрудились в смотровой у огромного окна. До практики два дня, какой уж тут режим? А сегодня ещё и Хайгон проходит через край метеоритного потока, и синоптики обещали красивый звездопад. Девчонки, конечно же, разахались и собрались непременно смотреть такое чудо. Пашка тоже решил сходить – а чё в спальном блоке торчать, если все в смотровую ломанутся? Звёзды, как обычные, так и падающие, были ему неинтересны, но присутствие в тесном пространстве большого количества девчонок, да ещё и при выключенном свете – дело совсем другое! Темнота, теснота, красота, чьи руки? Какие руки? Ах, эти руки… да с чего тебе померещилось, нужно больно о твои рёбра пальцы бить, просто дорогу нащупываю…

Но вечер не задался с самого начала. Во-первых, Жанка села на широкий подоконник. А Пашка был уверен, что к окну она не пойдёт, она звёзды тоже терпеть не могла, что он, не видел, что ли?! Всегда морду кривила, словно тухлый лимон жуёт, если классная свою вечную песнь заводила. Или стихи свои любимые читала, про плевочки. Стихи Пашке нравились – правильные стихи, плевочки и есть. Он как-то, ещё в младшей группе спецотряда, нажевался светящейся резинки и обплевал ею прозрачный потолок в переходе между корпусами. И пол тоже обплевал, хотя он и непрозрачный был. Красотища получилась! Идёшь – а у тебя под ногами звёзды. И над головой тоже звёзды, но это дело обычное, а вот чтобы под ногами… Причём – свои звёзды, личные.

Кончилось скверно – ухо надрали и заставили оттирать. Директриса тогда как раз новомодную теорию о стимулировании правильной реакции болевым рефлексом на практике проверяла, так что уши драли за всё подряд. Вот тогда-то Пашка звёзды и невзлюбил – и те, которые над головой, и те, которые под ногами.

А Жанка их не любила просто так. Значит, толкаться у окна ей незачем. А если не пойдёт она к окну, то вариант остаётся только один – кожаный диванчик в углу. Вот Пашка его середину заранее и оккупировал, развалившись с комфортом и руки на всю спинку раскинув. Теперь на какой бы край Жанка ни села – всё равно окажется в пределах досягаемости.

Да только вот не угадал Пашка – она к окну пошла. Правда, села на широкий подоконник спиной к пластстеклу. Но всё равно – обидно. Если самой неинтересно – зачем других-то обламывать?

Кто первым завёл разговор о Станции, Пашка не слышал. В комнате было достаточно шумно – девчонки регулярно ахали и ойкали, парни похохатывали и отпускали шуточки, да и сам Пашка отвлёкся. Он тогда как раз очень удачно прижал Линку, усадив её к себе на коленки, и теперь удерживал, пресекая попытки встать, и при этом как бы случайно задевая руками то за одну, то за другую интересную выпуклость. Линка взвизгивала и подпрыгивала, как заведённая, все коленки своей задницей оттоптала, попробуй тут что расслышать. Но, очевидно, какой-то разговор о Станции всё-таки был, потому что Жанка вдруг сказала, что всё равно там – самый большой экран. И если уж кому-то так приспичило смотреть на эту гадость, то стоит делать это только оттуда. Ни с самого Хайгона, ни даже с Пояса Астероидов так ты их не увидишь.

Слова Жанки Пашка услышал отчётливо – по какому-то хитрому закону природы получалось так, что её слова он всегда слышал отчётливо, даже когда говорила она негромко и в шумной комнате, вот как сейчас, например. И сразу же захотелось сказать что-нибудь наперекор. Но его опередили.

– Ха, много ты чего увидишь изнутри диагноста!

Это, конечно же, Макс. Он прав – попасть на Станцию можно, лишь подцепив какую-нибудь космо-чумку, а тогда тебе уже будет не до звёзд. Ну или лаборантом, но там допуск с двадцати одного года, и отборочные тесты такие, что с Пашкиным средним баллом лучше и не думать. Жанка бы прошла, у неё балл один из самых высоких по интернату, только ей это неинтересно.

– Слабо? – спросила вдруг Жанка. В Сторону Макса она и не посмотрела, просто так слово кинула, ни к кому конкретно не обращаясь. Но Пашке почему-то показалось, что это она его спросила, Пашку.

– Мне – не слабо, – ответил он, отпуская Линку, которая в тот же момент по непостижимой девчачьей логике передумала вставать и завозилась на его коленях, устраиваясь поудобнее. Но Пашка уже забыл о ней. На его глазах происходило невиданное – Жанка предлагала пари. И какое пари…

– Мне-то не слабо… Но ты-то ведь – не ответишь.

Все знали, что у Жанки есть справка, и на практику она не летает – никогда, с самого первого класса.

Все также знали, что справка эта – фальшивая. Но на Жанку не обижались – на неё вообще невозможно было обижаться.

– Ну почему же… – сказала Жанка после короткой паузы, когда Пашка уже был готов засмеяться, сморозив какую-нибудь глупую шутку про инвалидов, Жанка любила такие шутки в свой адрес, можно даже сказать, коллекционировала. – Я отвечу.

Она легко соскочила с подоконника, подошла и стиснула холодной ладошкой пашкину руку. Кто-то разбил. Хлопнула дверь – Жанка умела очень быстро двигаться, когда хотела, конечно. Кто-то присвистнул. Кто-то сказал: «Ну, дела… а практика будет ничё так». Кто-то возразил: «Не, не успеет подтверждение получить, там же столько анализов!», разгорелся спор. Про звёзды все как-то сразу позабыли. Пашка встал, растерянно озираясь. И вздрогнул от вопля Линки – та орала уже всерьёз, больно припечатавшись задницей об пол. Про то, что она сидит у него на коленях, Пашка тоже как-то совсем забыл.

Хайгон. Интернат «Солнечный зайчик»
Тэннари

Лёгкий и какой-то деликатный стук в дверь оторвал Теннари Хогга от прессворда.

– Входите! – крикнул он, улыбаясь заранее, потому что знал, кто именно стоит за дверью: так осторожно и деликатно умел в интернате стучаться лишь один человек, а до практики оставалось всего два дня.

Жанка аккуратненько закрыла за собой дверь, приветственно качнула чёлкой – и замерла, накручивая на пальчик светлую прядку. Этакая идеальная девочка с картинки из учебника по педагогике. Улыбка её, правда, немного выбивалась из образа, поскольку была хитроватой и чуть вопросительной.

– Здравствуйте, Теннари-сан…

Его забавляло её упорное стремление видеть в нём сенсея, несмотря ни на что – ни на то, что сама она ни разу не была на тренировке, ни на то, что здесь, в общем-то, у него совсем иные обязанности, ни на то, наконец, что сам Теннари никогда не претендовал на предков из Рассветной Конфедерации.

– Заходи, заходи, – ответил он сразу же на невысказанный вопрос, – Печенье хочешь?

– А калорий в нём много? – спросила достаточно озабоченно, но глаза смеялись. Она всегда так – всё превращает в игру или шутку. Он называл её Ани, вроде бы уменьшительно, а на самом деле намекая на идеальную школьницу из популярного аниме.

Славная девочка.

– Как говорили древние, в присутствии врача – всё не вредно. Никакой химии, никаких суррогатов и красителей, мама-Таня пекла чуть ли не в натуральной микроволновке.

– О! Если Мама-Таня, тогда я, пожалуй…

Чай тоже был натуральный. Хороший такой, классический жёлтый чай.

Чашки, правда, для подобной роскоши подходили мало – обычные, интернатские, из небьющегося мутного стекла. Печенье приятно хрустело на зубах почти что настоящим маком.

– Будешь ещё?

– Буду, спасибо, – она ещё похрустела печеньем, – Но вообще-то я по делу.

– Ага, понимаю, – Теннари подмигнул.

Девочка приятная и серьёзная, не то, что некоторые. Профессиональная память подсказала услужливо – за последний год всего две справки, на четыре дня и неделю. Не так уж и много по сравнению с прочими, почему бы и не помочь, если ребёнку отдохнуть захотелось?

– Мне кажется, что у тебя вирус. Какой-нибудь. При вирусном заболевании, кстати, часто не бывает внешних симптомов, даже температуры. Ни кашля, ни насморка. Очень коварные они, эти вирусы, и недельки на две я бы прописал тебе домашний режим.

– Да нет, Теннари-сан, я здорова.

Теннари фыркнул, посмотрел насмешливо.

– Ты в этом абсолютно уверена?

Она подумала. Вздохнула с сожалением.

– Уверена. Дел слишком много. Теннари-сан, я к вам по поводу практики…

– Ани, я бы на твоём месте по поводу практики вообще перестал волноваться! У тебя же белый билет по подозрению, а переатестационная комиссия будет только при распределении. Ещё пару лет можешь спать спокойно – никакая практика тебе не грозит.

– Теннари-сан, я как раз об этом и хотела попросить… Я хочу полететь на практику.

Теннари подавился печеньем.

– Ани, ты… серьёзно?..

– Теннари-сан, подумайте сами, с психологической точки зрения вряд ли рационально отрывать ребёнка на целых три месяца от коллектива… У меня сейчас трудный возраст, Теннари-сан, переходы там всякие… На таком этапе три месяца – очень много… А вдруг неопытные воспитатели меня в ваше отсутствие сломают как личность? Или озлобят? Между прочим, большинство подростковых суицидов приходится как раз вот на такие переломные моменты, я смотрела статистику…

– Ани! – Теннари восхищённо развёл руками, – Твой шантаж просто великолепен! Но как же быть с тем приступом?

– Теннари-сан, но ведь тогда не проводили глубокой проверки… Может, и не было у меня никакого приступа? Отравилась консервами – и всё?.. А?

Она улыбалась. Хитренько так.

Ха!

Конечно же, он не проводил контрольной проверки. Потому что отлично знал, что нет у неё никакой аста ксоны, симптомы нулевой стадии сымитировать – ерунда, это любой ребёнок справится, догадается ежели. Он прекратил все тестирования, как только узнал, что это именно она запрашивала в информатеке файлы спайс-медицинской энциклопедии.

Он восхищался этим чудным ребёнком уже тогда.

– Очень надо?

Она вздохнула.

– Очень-очень!

– Лады, – он хмыкнул, – Считай, что ты уже в списках. Предохраняться не забывай. Да, и – познакомишь потом как-нибудь, ладно?..

Она растерялась. Открыла рот, поморгала.

– Ой, а как… А откуда вы?..

Теннари засмеялся.

Забавно, но каждое поколение в этом вопросе почему-то именно себя считает

Первооткрывателями. Словно самих их родители из пробирки достали.

Джуст. «Проспект Тшикатилло»
Стась

Две грудастенькие девочки на углу танцевали акробатический ролл.

Танцевали они неплохо, хотя и со стилизацией, а вот люминесцентной краски, которой были они щедро заляпаны (ногти рук и ног, веки, губы, ноздри, соски и мочки ушей), из-за чего танец оставлял впечатление роящихся светлячков, Стась не одобряла. И вовсе даже не из-за вопиющего несоответствия подобного макияжа изображаемой танцем эпохе, карнавал – штука условная, детальной аутентичности не требует, лишь бы красиво было.

Это было красиво, кто спорит.

Вот только такая краска здорово сжигает кожу, провоцируя рак. Она въедается намертво, фиг отмоешь, и ногти потом начинают расслаиваться. Но где и когда пятнадцатилетних волновали отдалённые последствия?!

… Праздник Святой Селины…

«Почему бы тебе не попробовать?» – так сказала чёрненькая синеволосая малышка, с которой они вчера драили тротуар и покрывали стены праздничными блёстками. «Почему бы тебе не попробовать? В конце концов – что ты потеряешь?»

Что ты потеряешь…

Стась закашлялась, прижалась спиной к ободранной стене, сдвинула кепку на самые брови и глубже засунула стиснутые кулаки в узкие карманы замшевых штанчиков. Обрезая янсеновский шмот под принятую у братишек униформу, она специально старалась не задеть боковые карманы, задними-то все равно пришлось пожертвовать, ибо ягодицы скрывать от честного народа эта братия считала недостойным. За что порою и отхватывала по этим самым, неприкрытым – к вящей обоюдной радости. Часть ритуала.

Глотать было больно – горло словно перехватили удавкой.

М-да…

Вот тебе и попробовала.

Затарахтели петарды, заливая тротуар потоками неровного света. Основным оттенком был, разумеется, красный – сегодня же всё-таки день Святой Селины.

Ностальгический милый праздник, их так мало осталось. Рождество, Случайность, да этот вот… Ну, ещё День Независимости…

Но Независимость и Случайность – они же обезличенно-общие, а неофициальное, но тем не менее вполне сохранившееся Рождество – так и вообще сугубо мужской праздник, день рождения архаичного Бога-мужчины, который к женщинам вообще относился не больно-таки хорошо, мать его хотя бы вспомнить…

А Святая Селина женщиной была. До кончиков ногтей. И хотя заодно покровительствовала она довольно-таки пёстрой компании (всяким там студентам, морякам и ворам), не этим она прославилась и не за это вошла в историю.

Правда, сейчас праздник её давно уже перерос просто профессиональный уровень, превратившись в общеженский. Сегодня алым шёлком по древней традиции затянуты все фонари, и даже шустрые луны кажутся алыми, и в «Квартале цветов» день открытых дверей, и любая может попробовать свои силы, никто не станет смеяться над неумелостью или лицензию спрашивать. Никто не будет ехидненько интересоваться: «А у кого, собственно, вы учились так тпорно делать минет, деточка?» или проверять сертификат, сегодня День Святой Селины, а значит, никаких ограничений – было бы желание…

Вот именно что.

Хм…

Чувство довольно-таки острое.

Новое, доселе незнакомое.

Забавно.

За все двадцать лет – впервые. Новый опыт.

Чувство острого унижения…

Малоприятное ощущеньице.

Главное – даже сравнить не с чем. Ну, разве что с тем не слишком приятным случаем, когда тётя Джерри застукала её в мужской игровой комнате в самом разгаре игры с «Живыми куклами Уолли».

Впрочем, тогда преобладало раздражение – надо же было так глупо попасться!

А вот стыдно – не было. Почти совсем.

Забавно…

И то, что тётя Джерри не захотела тратиться на её стерилизацию, тоже не показалось тогда оскорбительным. Позабавило лишь. Её всё тогда забавляло.

Сегодня тоже было… забавно.

Нет, правда, ну разве не смешно, что на Стенде её дожидаются почти полторы эры, а ей приходиться выбирать – бургер или ночь не на скамейке в парке?

Разве не смешно, что эту старую разваливающуюся лохань спокойно пропустили через три на самом деле опасных кордона и арестовали именно в этом порту, куда корабли залетают раз в неделю по обещанию? И за что?! За ничтожное превышение содержания какой-то дряни в посадочном выхлопе! И проявленное неуважение – уладить можно было небольшим штрафом, но капитан заартачился. Слово за слово – и арест транспортного средства с принудительным расторжением контракта со всем персоналом по форсмажорным обстоятельствам. А значит – никакого выходного пособия, скажи спасибо, что вещи забрать разрешили.

Разве не смешно, что в нагрудном её кармане (бывшем кармане Уве Янсена) лежит маленькая такая полимолекулярная карточка-завещание, в которой, в частности, имеется упоминание о пяти тысячах на предъявителя при условии вручения карточки законному адресату. Только вот до законного адресата отсюда… поближе, конечно, чем до Стенда, но всё равно. Ну вот что стоило провериь его карманы на Базовой! И далеко ходить бы не пришлось.

Пятьдесят веков – это, конечно, не полторы эры, но тоже… смешно.

Мир – забавная штука.

И не смешно ли, в конце-то концов, что сегодня в местном борделе её признали фригидной, абсолютно и окончательно?..

Смешно…

Что бы по этому поводу сказала великолепная Зоя?

К чёрту!

Какая тут, к оракулу, фригидность?!! Фригидная не влипла бы под статью, на то она и фригидная.

Если бы просто фригидность.

Если бы…

Забавно…

Всю жизнь гордиться своей выдержкой, втайне забавляясь, что так ловко провела всех, даже тётю Джерри… Да, внутри я – огонь, но попробуйте-ка прошибить броню!

И вдруг обнаружить, что броня твоя – не броня вовсе, так, скорлупка, и не ореховая даже, а под ней – ничего…

Пустота.

Не протухло даже – высохло просто.

За ненадобностью.

А может – и не было. Совсем…

Забавно.

Стась оттолкнулась лопатками, пошла вдоль улицы. Мотнула головой, убыстряя шаг и чувствуя, как стягивает кожу на скулах. Новое ощущение.

Что, Зоя, забавно, да?

Если бы только фригидность…

Фригидность – ладно. Можно древних французов послушать – умные тоже люди были! – и на мужиков всё списать, не виноватая я, мол, это они сами идиоты неумелые…

Да ведь только был же, Зоя, папашка твой, сволочь эта ушастая…

Был.

Так что иначе это называется.

Улыбка Стась стала хищной – в конце расцвеченной улочки она, наконец, увидела то, что давно искала. Расслабилась, переходя с инерционного Бега Преследования на лёгкий стелющийся Шаг Разведчика. На ходу привычно промяла суставы. Мышцами и связками мы, Зоя, с тобой и позже заняться успеем, это незаметно со стороны, а вот костями хрустеть у всех на глазах не стоит.

Сквозь плотную волнующуюся толпу она просочилась легко, но в первые ряды лезть не стала – зачем высовываться раньше времени?

На площадке пока крутились юные качки, этих в расчёт брать не стоит, всё равно долго не протянут. Придётся обождать.

Ничего, Зоя, мы люди привычные.

Мы – подождём…

Базовая. Космопорт
Лайен

Панель отошла легко, даже усилий особых прикладывать не пришлось. В узкой вентиляционной шахте было пыльно – киберуборщики сюда добираются в лучшем случае раз в два-три месяца.

Не то, чтобы очень грязно, но и не стерильно во всяком случае.

А вот на перемычке пыли не было.

Совсем…

Лайен поставил панель на место. Стиснул зубы. Зажмурился, чувствуя, как изнутри горячей волной обжигает щёки.

Он оч-чень отчётливо представлял выражение лица Каа, когда та спросит (а она обязательно спросит!): «И вам потребовалось почти неделя для того, что знает любой идиот ещё со спецотрядовского возраста?!»

И – многозначительная пауза.

Чего-чего, а уж паузу Каа держать умеет…

Что самое обидное – знал ведь про эти панели.

Сам бессчётное количество раз играл в кошки-мышки, локти и коленки в этих шахтах сбивая. И ворохнулось же что-то недоверчивое, когда про мусорку заговорили, любой ведь ребёнок знает… в смысле – любой умный ребенок, глупые-то как раз в этот тупик и лезут, лёгкой добычей становясь…

И – не сообразил.

Если бы не Дэн…

Проклятье!

Хлопнув дверью кабинки так, что сломался замок, Лайен вышел из вокзального туалета. Пнул ногой ни в чём не повинную урну. Урна жалобно звякнула и поспешила отойти от греха подальше, смешно переваливаясь на толстых ножках. Лайен с огромным трудом удержался, чтобы не пнуть её ещё разок. Спросил хмуро у подпиравшего стенку Дэна:

– Ну?

Дэн отлепился от стенки, просиял счастливой улыбкой:

– Ты был прав! Я насчёт трупов. Вообще-то за тот день подозрительных больше десятка, но парочка особенно… И один, заметь, рядом с портом. Причём не только остался без документов, но был ещё и раздет, весь обляпан её пальчиками и к тому же, заметь, преставился от лошадиной дозы мятки. Но там одна проблемка… Знаешь, чей это был трупик?

– Ну?

– Уве Янсена.

Возможно, умственная ограниченность – явление не столь быстро проходящее, как хотелось бы надеяться. А, может, виновата была та урна, по которой очень хотелось пнуть ещё хотя бы пару раз – известно же, что подавление искренних и сильных желаний тем негативнее сказывается на способности к логическому мышлению, чем искреннее и сильнее были эти самые желания! – но, как бы то ни было, Лайен успел пробурчать, провожая удаляющуюся урну тоскливо-голодным взглядом:

– Уве Янсен, не Уве Янсен, какая, к дьяволу, разница, даже если и Уве Янсен… – прежде, чем застыл с открытым ртом, потому что трижды произнесённое имя наконец-таки дошло до сознания.

– Чёрт!..

Спрашивать: «Что, тот самый?..» было бы в данной ситуации верхом идиотизма – будь это просто однофамилец, Дэн не стал бы смотреть столь сочувственно.

– Что, тот самый?..

Дэн не ответил, лишь вздохнул.

– Чёрт…

А что ещё тут скажешь? Только янсеновских молодчиков для полного букета не хватало.

А если к тому же окажется, что это вовсе и не было самоубийством, то вообще самое умное – прикинуться ветошью и забыть обо всём, моля судьбу, чтобы и о тебе соответственно позабыли.

Эта малышка просто шагает по трупам. Если считать с теми, кто не выжил в порту при попытке её поймать, Уве Янсен будет уже четвёртым.

И это – тсенка в шестом поколении, в миротворки рекомендованная?!

Куда мы катимся…