Текст книги "По чужим правилам"

Автор книги: Светлана Тулина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)

Точка Отсчёта ИК
Лайен

– …Трос заканчивался у второго этажа северо-западной тамбурной зоны. Пехотинцы там были, шестеро, из них трое – на первом этаже, это же периферия, никто не ожидал… Она воспользовалась грузовым жёлобом, но к этому времени первый этаж был полностью блокирован. Очевидно, она поняла, что прорваться не сможет, и скрылась в санблоке.

Лайен замолчал. Каа с шипением втянула воздух, дёрнула морщинистой шеей. Ещё раз. Опять зашипела. Лайен успел подумать об аптечке, прежде чем понял, что нулевая просто смеётся.

– И, разумеется, среди бравых мальчиков не оказалось ни одной бравой девочки!.. – Каа опять зашипела. Вопрос если и был – то явно из разряда риторических, потому что какая же идиотка пойдёт в простую пехоту, ежели в наличии имеется огромное количество разномастных амазонских корпусов?

– И, разумеется, когда через полчаса они-таки сумели прийти к консенсусу с синьками и допустили тех до сортира – там никто ничего не обнаружил. Так?

– Почти.

– О? И в чём я ошиблась?

– Им потребовалось сорок три минуты. И они обнаружили мембрану мусоросборника. Выдавленную.

– Мусоросборника? Это становится интересным. Дальше!

– Дальше – ничего. Проверили контейнера, прочесали тамошнюю помойку – пусто. Детектор зашкаливало, пока они догадались, пока уговорили синек отойти подальше… У неё было более полутора часов форы. Вполне достаточно времени, чтобы покинуть порт.

– Ошибаешься. Вполне достаточно времени, чтобы покинуть Базовую.

Лайен позволил себе осторожный смешок:

– Ну, это уж вы… – и осёкся, наткнувшись на пронзительно-голубой взгляд.

Хреновое это дело – чувствовать себя бандерлогом.

Стенд. Надверхний уровень
Эльвель

…Хочешь знать, почему я спалился? А зачем тебе это? Лишь затем, чтобы потом самому уберечь свои крылья? Впрочем, не важно. Я на Солнце смотрел. В упор. Не зная ещё, что нельзя на него подолгу вот так… Впрочем, и это не важно. Если б и знал – ничего бы не изменилось. Разве можно, увидев его – отвернуться. И больше уже никогда… Ну и что, что сгорел. Тоже не важно. Важно лишь то, что оно продолжает…

(Из Утренних песен Эльвеля, Для-Песни-Рождённого четвёртого поколения, Стенд, наземная форма, время Первого Кризиса. Перевод подстрочный, адаптированный. Взято из Инфотеки, раздел «история», подраздел «Эпоха зарождения Ордена»)

– Это ты будешь той слабоумной дочерью рль, которая уверена, что сам Эльвель будет чистить её лькис?

Женщина фыркнула в ответ, гордо опустила голову, но от более резких проявлений негодования воздержалась – здесь была всё-таки территория этих зарвавшихся голоруких юнцов, и тонкие вбок-ветки опасно подрагивали под ногами.

К тому же – стоит ли связываться с закомплексованной мелюзгой, если вчера тебе так повезло? Не какой-нибудь безымянный-безбуквенный, а Сам Эльвель, чья безглазость вошла в легенды. Утра не проходит, чтобы кто-нибудь не начинал разрабатывать новую хитрую стратегию по его завлечению в собственную команду, да только что-то пока никому не удавалось даже и близко…

А тебе – повезло.

– Мы вчера с ним встречались на Площадке. До крови. Я выиграла.

Пауза была совсем крошечной, почти незаметной. И тут же Рентури зашипел презрительно, бесстыже скаля зубы и гримасничая вне досягаемости её длинных рук – был он хотя и нагл беспредельно, но далеко не глуп. И зубы ничего так, хорошие такие зубки, и запястья чисто выбриты, красавчик, любая с первого же взгляда заценит и будет прикидывать – если и не о постоянном членстве, то хотя бы в качестве запасного. Впрочем, тебе-то что отвлекаться на чужие симпатичные зубки, когда вчера сам Эльвель…

– Хвалилась рль, что скиуса поймала!

Кто-то прыснул в кулак, кто-то рассмеялся более откровенно. Они были молодыми и глупыми, и безоговорочно верили в непогрешимость своих капитанов, даже когда капитанами были керсы. А, может быть – тем более, когда капитанами были керсы.

Впрочем, Эльвель не просто керс, каких много.

Эльвель – этот Эльвель.

Он один.

Женщине было даже немножко жалко их. Ослеплённые собственной верой, они не заметили, как напряглись пальцы Рентури, как засветилась тревога в глубине его ехидно прищуренных глаз.

Рентури был старше. И на собственном опыте знал, что такое поводок.

И ещё он знал, что никогда не проигрывают лишь златоглазые…

– Это правда, – сказала она просто и даже немного грустно. Конечно, приятно иметь в запасных Самого Эльвеля. Но куда приятнее было бы, вступи он в её команду добровольно…

Однако не зря прозвали его слепым, врийс забери его крылья и крылья его детей!.. Ладно, ветер с ней, с добровольностью. Притащить такую добычу пусть даже и на самом жёстком поводке – тоже не рль чихнула.

Они уже не смеялись. И Рентури молчал, вцепившись потемневшими пальцами в верх-ветку и глядя куда-то поверх её головы.

Она обернулась.

Он балансировал на самом кончике невероятно тонкой горизонтали – та подрагивала, прогибаясь, – каким-то чудом удерживаясь неподвижно, стоял безо всякой опоры, руки скрещены на груди, плащ перекинут через плечо.

И был он близко.

Во всяком случае – гораздо ближе остальных…

Кто-то охнул. Кто-то сказал с отчаяньем: «Не может быть, нет, только не он!..» Рентури перестал дышать. Голос Эльвеля – знаменитый бархатный голос Для-Песни-Рождённого – был вкрадчив и обманчиво мягок.

– Эйни-ю, и охота тебе на старости лет дурью маяться? Что скажут приличные капитаны, если увидят тебя в нашем обществе? Твоя репутация…

Она сощурилась. Сказала очень тихо – так, чтобы расслышал лишь он, да ещё, пожалуй, Рентури:

– Поводок – штука тонкая. За него ведь и дёрнуть можно.

Ей хотелось быть великодушной – в разумных, конечно, пределах.

Он ответил ещё тише – она скорее угадала, чем услышала:

– Не делай этого. Не стоит.

И ужаснулась на секунду – что же ты творишь?! Это же не просто штрафник – это Эльвель, живая легенда, нельзя с ним вот так…

Но – лишь на миг.

– Пойдёшь ко мне?

Он шевельнулся и спросил вкрадчиво, развернув голос широко-полостным веером, чтобы услышали все:

– Капитаном?..

Такого не прощают. Даже живой легенде.

Она больше не сомневалась.

– Покажи руку. Левую, у локтя. – и, напрягая Голос, – Покажи руку. НУ?!

Надо же как-то ставить их на место, молодых и зарвавшихся до полного беспредела.

Эльвель улыбнулся – сладко так и нагло, как лишь он один умел. Крутанулся вокруг вбок-ветки, не меняя позы и удерживаясь лишь пальцами ног. На секунду показалось – сорвётся, длинный плащ самым краешком почти задел её по лицу.

Не сорвался.

Завис вниз головой в прежней позе, не шевельнув ни одним лишним мускулом и даже не перестав улыбаться.

И, продолжая улыбаться, вежливо проинформировал, куда именно и каким образом может Эйни-ю затолкать себе свои требования.

Тихо, внятно и очень-очень подробно, не забыв поигрывать веерными обертонами, чтобы слышали все.

Они были в восторге, молодые и наглые, даже Рентури что-то орал, хватая за плечи то одного, то другого. И в голосах их уже слышались нехорошие нотки. Предвкушающие такие.

Она слышала – глухой услышит, не дурак если! – но испугаться так и не смогла. Слишком велика была растерянность.

– Я же предупреждал тебя вчера… – Он смотрел в сторону. И в голосе – ни торжества, ни злорадства. Только усталость. Добавил зачем-то:

– И сегодня просил… А теперь я – пас…

– Выбравший долю керса сознательно сам выбирает правила, штрафник не обязан… – она улыбнулась криво. Это было уже на грани просьбы. И далеко за гранью того, на что она считала себя неспособной ещё сегодня вечером. Страх – хороший учитель.

Он засмеялся.

– Сыграй я сейчас за тебя – и ты же первая потом будешь кричать, что вчера я всё-таки проиграл. Что, не будешь?.. Вот то-то и оно…

Смех его был невесёлым. Она молчала, глядя в упор. Он понял вопрос, который она так и не осмелилась задать. Дёрнул рукой. Ответил встречным:

– А разве это имеет значение?..

Засмеялся.

Его плащ хранил запахи полдня, солнца и ветра. И ещё чего-то такого, чему трудно подобрать название, только горечью сводит горло…

Стенд. Верхний уровень
Рентури

День догорал, славный пасмурный день, так и манивший к романическим прогулкам на грани ветра. На вышесреднем уже началась привычная вечерняя суета – запасные всегда просыпаются засветло и начинают всячески суетиться, повышенную активность демонстрируют в надежде запасными быть перестать. Для кадровых слишком рано, а самые нижние вообще встают не раньше полуночи.

Самое время порядочному орсу-штрафнику отправляться баиньки. А уж если он к тому же еще и злостный нарушитель в ранге керса…

– Вот ты где!

Рентури сцепил несколько вбок-веток в примитивном подобии сейта, развалился вальяжно, покачался. Перевернулся на живот.

– Почему ты ушёл? У тебя же было право первой крови!

То, что Эльвель сидел, свернувшись в клубок, ещё ничего не значило – он почти всегда так сидел, спина Для-Песни-Рождённого не способна выпрямляться до конца, она не для этого предназначена, и кто же виноват, что не вышло?

Но вот то, что при этих словах Эльвеля передёрнуло, значить могло многое.

В том числе и…

Рентури пригляделся внимательнее и со свистом втянул воздух сквозь зубы. Вечер вступал в свои права и было уже не настолько светло, чтобы не увидеть на левой руке Эльвеля, чуть повыше вириссы, свежий порез. Узкий двойной характерный такой порез, который ни с чем невозможно спутать.

След укуса.

Свеженький совсем.

– Что же ты молчал?!!

Эльвель лизнул руку, глядя куда-то вдаль. Шевельнул ухом.

– А что об этом – петь, что ли?..

Где-то внизу рль выводила первые жалобные такты. Рентури показалось, что он узнал мелодию.

– Конечно! Почему бы и не спеть о том, как Великий Эльвель обрывает поводок самой Эйни-ю? Была бы славная песня. Для усиления эффекта Эйни-ю можно сделать Арбитром…

– Брось. Не было никакого поводка.

Глаза Рентури сузились.

– И – давно?

– Что – давно?

– Давно у тебя… не бывает поводков?

Эльвель повернул голову. Глаза его были тёмно-серыми, почти чёрными, голос ровен и сух:

– Ты на что-то намекаешь, троекратный орс Рентури, удалённый из команды отца?

Он не оскорблял – просто обращался, как положено. Мог бы, кстати, и про безбуквенность добавить, и про неизвестную мать, в официоз и это входило…

Не добавил.

– Тебе показалось.

Рентури примирительно запрокинул голову.

В конце концов – зачем пытаться быть крылатее аврика? Глупо терять настоящих друзей из-за такой ерунды…

Базовая. Бар «Триникси». Экран

Крохотная фигурка висела между небом и асфальтом в ореоле бегущих по разлаженному экрану радужных полос, хрустела конфетами и рассуждала о предназначении Божественной Зои.

Экран был большим, но старым, сменить бы, да вечно не хватает времени – в обоих смыслах этого слова. Бармен закончил протирать грязной тряпкой грязную стойку, оглядел полупустое помещение, презрительно сощурился.

Так, ничего особенного, шваль помоечная. На таких много не заработаешь, но, как говорится – минутка век бережёт. Нормальный народ подтянется попозже, когда кончится смена в порту, а пока…

Зевнув, он выключил экран. Кинул тряпку на поднос. Обернулся.

Вздрогнул, наткнувшись на прозрачный холодный взгляд очень светлых глаз из-под натянутой на самые брови вязаной шапочки.

– Включи.

Оценил с профессиональной мгновенностью сильный загар и эту самую шапочку, в меру грязную и надвинутую почти что до самых глаз, чтобы уж наверняка закрыть виски. Ага, понятно… Тонкие пальцы с прозрачными ногтями, сведённые в точку зрачки. Тоже понятно.

Пожал плечами, щёлкнул пультом.

Что он – законченный идиот, чтобы возражать явной отшибистке, да к тому же – из бывших?!..

Стенд. Верхне-надверхний уровень
Эльвель

В чем же была ошибка?

Ошибиться в трактовке он не мог, просьба была слишком уместной для простого совпадения, да и оформлена по всем правилам. Ну, почти по всем, нельзя же всерьёз ожидать от скиу соблюдения абсолютно всех тонкостей, но суть-то была оформлена чётко.

Но тогда – почему?..

Время было настолько позднее, что кое-кто на среднем уровне мог бы счесть его и ранним, солнце давно перевалило зенит и здесь, на самом верху, отделённое лишь невесомым кружевом тонких веток, давило на плечи почти физически. Защитная зеркальная маска отсекала большую часть спектра и позволяла видеть почти как ночью, но придавала окружающему странный оттенок, что-то среднее между яростью и страхом. На защитные маски идут боковые пластины перелинявших линкерлей, предпочтительнее не раньше пятой-шестой линьки, когда пластинки эти вырастают по максимуму, выравниваются и почти не искажают изображения. Ну разве что самую чуть окрашивая его в приятные тона любви и довольства. Не желая даже тут подчиняться правилам, Эльвель долго искал среди новорождённых линкерлей достаточно крупного, а потом хорошо его раскормил, чтобы сброшенных им при первой же линьке пластинок хватило на маску.

Хватило вполне.

Позже многие из сокомандников пытались, но у них, конечно же, ничего не вышло – ведь у них не было крови Для-Песни-Рождённого, а без неё даже самого крупного линкерля невозможно вырастить до нужного размера. Так что маски второй или даже третьей линьки сейчас у всех поголовно, а вот первой – только у него. Сомнительная, если разобраться, привилегия – глядеть на мир словно через агрессивную красно-оранжевую дымку. Но всё лучше, чем видеть его сквозь золотисто-зелёную, счастливую до тошноты.

Не так раздражает.

Эльвель устроился на отшибе, как обычно, никто не возражал и не пытался втянуть в общую малую игру, кажется – с едой, да, конечно же, как же с едой-то и не поиграть? Он почти лежал в удобной развилке, свернувшись и отгородившись от всех тем, что пристроил на коленях бродячего стинкля, накормил как следует, а теперь легонько перебирал его спинные иглы, создавая незамысловатую мелодию. Стинкль, хоть и ничейный, но оказался довольно чистым и звучал на удивление хорошо, а сокомандники давно приучены воспринимать такую позу как чёткий знак: капитана не трогать! Капитан песню творит.

Но сейчас мысли Эльвеля были далеки от песнетворчества.

В чём же он ошибся?

Они ведь были по-своему честны, эти чужачки, затянутые в боль и прозванные двуногими скиу. Зря, кстати, прозванные. Они заранее предупреждали любого, кто имеет глаза, они не прятали своих намерений – да они в эти намерения буквально завёрнуты были! А ещё они не опускали подбородка ниже пяток, как некоторые – мы, мол, все из себя, а вы кто такие? – и играли с любым желающим.

Даже со штрафниками.

Играли, правда, жёстко и промежуточных побед не признавали – никаких ничьих, в серьёзных матчах порою до полного финала. Они словно не делали различия между игрой и Игрой, всегда всерьёз. Но правила соблюдали не менее жёстко – пусть даже это и были правила скиу. Сам Эльвель не особо любил с ними встречаться, ну разве что по мелочи. Он не был уверен, что до конца понял их систему установок и штрафов, а игра вслепую его и в голоруком отрочестве не особо прельщала. Он бы и с этими двумя, что так некстати им тогда подвернулись, тоже бы играть не стал – так, прогнал бы по кругу разок, ребят порадовать, да отпустил. Если бы одна из них вдруг не огорошила его просьбой, настолько же неожиданной, насколько и обязательной к исполнению. Именно в тот день – обязательной как никогда.

Они ведь тогда не просто так погулять вышли – они возвращались с придания ветру Эллидау, что завершила свою Большую Игру два дня назад так же тихо, достойно и незаметно, как и вела её все почти девяносто больших оборотов.

Конечно же, орсов на церемонию не приглашали, но Эльвель бы себя уважать перестал, если бы не пошёл. Это ведь именно Эллидау подарила ему его первого стинкля, и ставила его пальцы, и учила – когда все были уверены, что исковерканного Для-Песни-Рождённого учить бессмысленно, всё равно из него ничего не получится. Хорошим она была человеком, Эллидау, хоть и Арбитром, да буду облака к ней добры.

Так что Эльвель пошёл. Ну а остальные, конечно же, следом увязались – как же они своего капитана бросят?! Пришлось их потом уводить задолго до завершения ритуала – иначе они бы точно не удержались и испортили всю торжественность момента. Они совсем ещё юнцы, им что угодно в развлечение, а Эльвель такого не хотел, он слишком уважал свою первую учительницу.

Есть правила, которые следует соблюдать даже самым злостным керсам. Хотя бы изредка. Впрочем, к врийсу всех, пусть они сами играют за себя как знают, но в ночь предания ветру Эллидау сам Эльвель был твёрдо намерен сделать всё, как полагается. Танцы, костры, песни. Пара-другая хорошо одурманенных чинчаку, не для того, чтобы совсем потерять голову, а так, для тонуса. Ну и, конечно же – ребёнок. Первой, кто попросит.

Кто же мог предположить, что ребёнка попросит двуногая скиу?!..

Стинкль протестующе вздрогнул – пальцы Эльвеля дёрнули звуковые иглы слишком сильно, в диссонансе. Хорошо ещё, что негромко, а то неудобно бы получилось, так сфальшивить. Эльвель сосредоточился на успокаивающем поглаживании, и еле слышная музыка вновь обрела гармонию.

Она ведь не совсем попросила тогда, вот в чём дело. Он ей понравился. И она не сочла нужным это скрывать, прятать под агрессию и издёвки, как это делала та же Эйни-ю, к примеру. А эта двуногая дрянь смотрела ему прямо в глаза и говорила – да, ты мне нравишься. И я бы хотела твоего ребёнка. Но не предлагаю, ибо ты всё равно побоишься…

Как же было удержаться и не ответить?

Как же было устоять перед таким-то искушением?

Членство в команде ему предлагали часто, и иногда даже вполне искренне зеленели при этом, но вот чтобы ребёнка… Главное, он ведь раньше и не догадывался даже, насколько такое предложение может оказаться… хм… ну да, привлекательным. Да. Пожалуй. Вот и сработало всё вместе, особая ночь, особая просьба, и неожиданность.

А эта двуногая скиу выждала подходящий момент и…

Снова диссонанс.

Некрасивый поступок, некрасивые ноты…

Самое страшное, что она была искренней. Всегда. И когда просила-предлагала, и потом, когда… Словами легко солгать, но она же не сказала ни слова, в том-то и дело! Она не врала. Он видел её глаза, он тогда даже споткнулся, когда впервые увидел. Ни капли страха, ни грана агрессии – только симпатия и лёгкое сожаление. И потом, в тот самый миг, когда она дождалась удобного момента – он ведь тоже видел, близко-близко. Ни торжества, ни злорадства, ни ненависти – только симпатия и лёгкое сожаление, глаза не лгут.

Вот оно!

Вот в чём ошибка – они ведь ему людьми показались. Да – странными, да – непохожими, но всё же людьми. А они – не люди.

Они скиу.

Потому что только приходящие-снизу способны так поступить с теми, кто симпатичен – и не испытывать при этом ничего, кроме лёгкого сожаления…

Хайгон. Интернат «Солнечный зайчик»
Жанка

В «Солнечном зайчике» экран располагался в игровой.

Это был стандартный обучающий экран, однопрограммный и не имеющий выключателя. Если не было индивидуальных заказов, он крутил процензуренные информашки или фильмы с пометкой «для семейного просмотра». К его непрестанной бубнёжке быстро привыкали. Если, конечно, поблизости не оказывалось юного умельца, способного втихаря закоротить звуковую плату.

Этот вот, например, отремонтировали только вчера, и местный юный умелец просачковал свою прямую обязанность под предлогом нежелания лишний раз нарываться.

И потому играли в дальнем от экрана углу, убавив звук до минимума и время от времени поминая сачка нехорошим словом.

Жанка сидела к экрану спиной. К тому же была отгорожена высокой спинкой дивана. Звук, правда, был всё равно слышен хорошо – экраны всегда специально располагали так, чтобы хотя бы словесные назидания доставали нерадивых учеников в самых глухих уголках игровой.

Жанка зевнула ладью, когда Поль заверещал:

– Смотрите, смотрите, сейчас сорвётся!..

Обернулась.

Посмотрела немного, продолжая улыбаться. Спросила:

– Доигрывать будем?

И больше уже к экрану не поворачивалась…

В этот вечер она выиграла одиннадцать партий.

Подряд…

Базовая. Космопорт, первый этаж
Стась

Всё!

Амба!!

Кранты!!!

Живём, братцы-кролики!

Теперь можно замедлить шаг до лёгкого прогулочного и расслабиться. И с независимым видом расправить плечики. И насвистеть что-то, безбожно фальшивя при этом.

И даже покоситься ехидно через плечо напоследок – что, съели!?

Их растерянные квадратные физиономии были просто бальзамом для глаза, а ругательства звучали сладчайшей музыкой. Есть все основания для гордости – не так-то просто средне статистической амазонке вывести среднестатистического пехотинца из равновесия.

В зеркале над раковиной Стась увидела свою циничную улыбочку. Где в нашем до безобразия оцивилизованном мире порядочная женщина может почувствовать себя в относительной безопасности хотя бы на пару минут? Где юная и трепетная честитка может быть уверена, что не ухватит её за девственную задницу волосатая мозолистая рука? Где дама потёртого возраста и бальзаковских жизненных обстоятельств может подновить штукатурку, почистить брюки или желудок, покурить спокойно, в конце концов, и вообще – просто почувствовать себя ЖЕНЩИНОЙ?..

Во-во!

И-мен-но…

Закрывая за собой белую дверцу кабинки, Стась услышала сухой треск разряда и крики – кто-то из наиболее нетерпеливых и наименее умных сунулся-таки через турникет. Ничего, не помрёт. Зато будет немного умнее. Да и у остальных желание отобьёт.

Напрочь.

В запасе, стало быть, есть минут двадцать – двадцать пять. Как минимум.

Минуты две из них можно потратить на мусоропроводную мембрану – дело плёвое, а форы потом даст ещё около часа, не меньше. Они обязательно проверять кинутся, кубик не бросать!

Есть такая спецотрядовская игра – кошки-мышки. Догонялки по трубам с элементами пряток. И все почему-то предпочитают быть кошками, мода такая, что ли? Стась не любила спорить, а играть любила, и потому за всё спецотрядовское время кошкой не была ни разу. Зато успела на собственном мышином опыте убедиться, что мусоропровод подходит для чего угодно, но только не для успешного удирания. И лучше всего он подходит для бросания камня по кустам, поскольку с точки зрения среднестатистической кошки является почему-то объектом весьма привлекательным – ни один из догоняющих не способен совладать с маниакальным желанием обязательно поймать тебя именно там.

А вот вентиляцию они практически всегда игнорируют. Интересно, почему?…

Вентиляция – штука хорошая, вам любая мышь скажет. Если, конечно, она – стандартная… Вентиляция, конечно, а не мышь.

Система была стандартной. То есть – сдвоенной.

Только вот двери мужского отсека выходили в тот же самый зал.

Всего лишь метров на десять дальше…