Текст книги "Крепостная Эльза (СИ)"

Автор книги: Светлана Машкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Глава 32

Лорд окинул взглядом моё грязное и порванное платье, растрёпанные волосы, чумазое лицо. Усмехнулся и демонстративно зажал пальцами нос.

Нет, а что он хотел? Я провела ночь на охапке старой гнилой соломы, едва прикрытой такой же древней, рваной и грязной лошадиной попоной. От меня розами должно пахнуть?

– Если ты вчера в таком виде предстала перед отцом, я могу понять его выводы, – заметил лорд.

– Вчера я выглядела значительно лучше, – вздохнула я.

– Рассказывай. Но – без утайки, честно. Если не будешь врать – постараюсь тебе помочь.

Помочь – это в каком смысле? Вместо Асонина отправить меня на скотный двор, или заметить наказание поркой? Может, мне лучше Генриха дождаться?

Что будет, когда он увидит меня такой? Даже лорд, у которого нет ко мне ничего, кроме интереса хозяина, купившего забавную игрушку, и тот презрительно сморщился. Как отреагирует Генрих? К вечеру я, однозначно, лучше выглядеть не буду, можно и не надеяться. А если меня всё-таки поволокут на конюшню – вообще потеряю товарный вид.

– Давай, давай, выкладывай. Да не бойся ты! Говорят, ты кавалера завела?

Я тяжело вздохнула:

– Да, барин, я познакомилась с мужчиной. Он угощал меня обедом и сладостями, мы гуляли. Дошли до рощи, он взял в трактире ещё еды, и мы устроили пикник.

– Ох ты, слово-то какое знаешь! – восхитился Вольтан. – Где была госпожа Дарина всё это время? Как она позволила тебе уйти, да ещё и с незнакомым мужиком?

– Так госпожа всегда оставляет нас на площади, – растерянно сообщила я, понимая уже, что в формировании общественного мнения и выводов графа, Дарина изрядно приложила свою руку. – Обычно мы гуляем по рынку и в окрестностях несколько часов, а потом собираемся у городской ратуши. Приходит госпожа Дарина, мы вместе садимся на повозку и едем назад.

– Во-о-о-т как? – протянул Вольтан. – У меня, между прочим, иная информация.

Госпожа Дарина выставила историю моего исчезновения в другом свете. Якобы я от неё сбежала, когда все девицы, во главе с учительницей, пили чай с бубликами у уличного торговца. Пользуясь моментом, я отделилась от остальных и скрылась в узких улочках города. Фелицата сообщила, что и прежде видела, как я перемигиваюсь с каким-то незнакомцем. Мало того, я уже пыталась сбежать в прошлые разы, и только пристальное наблюдение Фелицаты удержало меня от губительного шага. Как показала практика – ненадолго.

– Фелицата меня под карету толкнула, а он спас, – наябедничала я.

– Разберёмся, – пообещал Вольтан. – Как зовут твоего прекрасного принца?

– Генрих.

– Как? Как ты сказала? – заржал Вольтан. – Генрих? О, Сильнейший, ты видишь, на эту девку невозможно злиться! Она хороша, как утренняя заря, но глупа, как пробка! Кто твой герой, Эльза? Чем занимается?

Сказать правду? Нет, и без того Вольтан теперь слишком много обо мне знает.

– Мастеровой. Не бедный – мастерская своя.

– Да хоть все в городе мастерские! Не могут мастерового звать Генрихом, понимаешь? Это имя для благородных. Он скорее Герал или Гашик, но уж точно не Генрих. Приврал дурёхе для красоты. Его так звать не могут! Как не могут благородную госпожу назвать Эськой, Акулькой, Мелашкой или Фенькой.

О том, что Генрих не из последних слоёв общества и мне до него, даже дальше, чем до луны – я и раньше догадывалась. Но с именами Вольтан меня удивил.

Крепостные, простолюдины и благородные господа не могли носить одни и те же имена. За этим строго следили жрецы и городские власти, чьи писцы давали ребёнку право на жительство. Своеобразный паспорт, признающий его законнорождённым жителем этой провинции.

Палиша, Эстиша, Аглаша и Киряша практически сразу превращались в Палишку, Эську, Аглашку и Киряшку – все имена крепостных упрощались и сокращались, в обязательном порядке, как клички животных.

Свободные горожанки и горожане назывались несколько иначе, и никогда не повторяли имена крепостных. Танина, Ольна, Ясеня у женщин. Герак, Натун, Овид и так далее – у мужчин.

Назвать Танину – Танинкой, а Ольну – Олькой считалось оскорбительным.

Благородные господа следили за своими именами ещё более тщательно. Ни о каких сокращениях или переделывании имени не могло быть и речи! Если девицу при рождении нарекали Варнавой, то Варнавой она будет всегда. Мужские имена тоже выбирались довольно звучные: Вольтан, Генрих, Ромашнал, Аркасан.

Не знаю, как они не запутывались во всех этих тонкостях, но основную идею я поняла – Генрих такой же мастеровой, как Эська – барышня. Может, он в самом деле не Генрих вовсе, а Генал или Гераш? Даже если он свободен – прощай моя мечта, никто меня не выкупит, просто денег не хватит.

Вот только откуда он про портал знает? Как-то же мы попали на морской берег за пару минут? Или порталами пользуются все свободные, кому не лень? Что-то не верится. Как многого я не знаю об этом мире.

Давно, ещё школьницей, я пыталась понять фразу: «Чем больше мы знаем, тем больше мы не знаем». Заявление казалось мне глупым, пока однажды учительница истории не показала буквально на пальцах.

Если представить сферу, то все наши знания – это то, что находится внутри. А незнания – сама площадь сферы. Увеличивая содержание, мы увеличиваем и площадь.

– Твоё слово против слова госпожи Дарины – как комариный писк. Учительницу вашу я на другом прижучу, не нравится мне, как она батюшке служит. За вами не смотрит, вместо того, чтобы воспитанием заниматься, в городе по своим делам разгуливает. Этак не только тебя, кого хочешь уведут! Внешность-то у вас заметная, и одеты хорошо, а жизни не знаете. С Фелицаткой не связывайся, она у батюшки на хорошем счету. В отличии от тебя, – хохотнул Вольтан.

Я опустила голову и смахнула со щеки слезу – спасибо, барин, успокоил.

– Она мне в первый же день мясо наперчила, – напомнила я.

– Это не она. Это граф решил посмотреть на твою реакцию, – отмахнулся Вольтан. – Теперь о соблазнителе. Было у вас чего с ним? Не ври!

– Нет, – я отрицательно покачала головой и, не выдержав нервного напряжения последних дней, заплакала в голос.

– Да ладно, не реви! Дуй в мыльню, быстро переодевайся и в театр. Если кто по дороге спросит – скажешь, что я тебя выпустил. Хотя нынче всем не до тебя. Торопись, как раз на конец репетиции успеем. Из Фелицатки Джульетта – как из коровы бабочка. Я поговорю с отцом, но уж и ты не подведи. Кайся на совесть, актриса ты или нет?

Я напряглась, аж слёзы высохли. То есть Вольтан понимает, что настоящего раскаяния я не испытываю?

Глава 33

Мы успели на самый конец репетиции. Джульетта доставала из ножен Ромео деревянный кинжал и примеривалась к своей груди, не забывая причитать. Одновременно, по задумке Жураля, она должна была лечь грудью на тело Ромео и повернуть голову так, чтобы зрители хорошо слышали её последний монолог.

Фелицата старалась. Может быть, она и не была гениальной актрисой, но хорошей точно была. Трагические интонации, придыхание, даже слёзы на глазах – всё срабатывало на создание образа.

Но из первых зрительских рядом было видно, как тяжело Ромео, на груди которого свободно лежит немаленькая деваха. Зрелые формы, хорошо развитое тело, упругие щёки, которым мэтр Жураль, с помощью мела, придал «таинственную бледность» – всё вместе это никак не вписывалось в облик юной хрупкой девушки. Рядом со мной Фелицата выглядела, как Джульетта-переросток, которой замуж пора было выходить как минимум пару лет назад.

Граф Пекан сидел на своём обычном месте. Увидев нас, он недовольно скривился.

Вольтан приложил палец к губам, показывая глазами на сцену. Граф не стал возражать, и мы дружно подождали, пока Джульетта окончательно умpёт.

– Отец! – Вольтан выступил вперёд. – Позвольте эту же сцену сейчас повторить Эльзе?

– Ты зачем её выпустил? – перебил граф. – Кто позволил? Волю отцовскую нарушаешь?

– И не думал. За семейное добро переживаю. Ещё за то, как мы королевский день рождения отпразднуем, и не посчитает ли Его Величество, что в прошлом году у соседей значительно лучше было. Вы же знаете – если королю и фаворитке понравится, то и мы с вами в накладе не останемся.

– Эська при чём? – усмехнулся граф. – Она каким боком нам нужна? Я гулящих девок в труппе не держу.

– Так то гулящих, а то – нарушивших дисциплину и искренне раскаявшихся.

Вольтан незаметно толкнул меня локтем. Понятно – мой выход.

Прав Шекспир: весь мир – театр, а люди в нём актёры. С рождения и до смерти мы играем разные роли. Мы лжём, притворяемся и недовариваем. Мы показываем лучшие свои стороны, которых, возможно, и нет вовсе. Замалчиваем проблемы, делаем вид, что не замечаем очевидного, закрываем глаза или, наоборот, раздуваем из мухи слона, провоцируя конфликт.

Сейчас я – юная, наивная, не слишком умная и неопытная крестьянка, которая сама испугалась того, что натворила. Которая верит, что поступила недопустимо и раскаивается искренне и страстно. Я готова рвать на себе волосы и биться головой о стену, лишь бы добрый и милостивый мой хозяин простил свою покорную неразумную рабыню. Достаточно самобичевания?

Мысленно воплотившись в образ, я бросилась к графу с такой силой, что он вздрогнул.

– Господин мой! Простите меня, простите дуру глупую, добро ваше забывшую!

Тут я вспомнила фразу из старой комедии: «Простите меня, дети, дуру грешную», и чуть не испортила всё дело.

Хорошо, что в этот момент я как раз начала кланяться и больно приложилась лбом к деревянному полу. Кланяться из положения почти лёжа – довольно сложное дело. Зато я сразу вошла в роль.

Я обнимала сапоги графа и с трудом сдерживалась, чтобы не расчихаться – пахли они ужасно, чем-то едким и горелым. Более того! Я превзошла сама себя! Я заливалась слезами и клялась в вечной службе, послушании и прочей мути. И пусть рыдала я от вонючей едкости сапог, всё равно получилось очень реалистично.

Краем глаза заметила, что Вольтан поражён моими выступлением, и задумчиво кусает кончик кружевного воротничка.

– Хватит уже, хватит! Пошла! – граф легонько оттолкнул меня ногой.

– Отец, могу я напомнить, что барон Асонин – ваш главный театральный конкурент? Отдавая ему Эльзу, вы делаете его труппу богаче на один талант. К тому же она, уверен, знает ещё много интересных сказок. Правда, Эльза?

Я торопливо закивала. Какие хотите! У классиков ещё много всего интересного! Украдём любой сюжет, всё равно мы в другом мире и призвать к ответу за плагиат некому. Чего изволите, господа? Даже «Лебединое озеро» не пожалею!

– Ещё хочу заметить, – неторопливо продолжал Вольтан, – что Фелицата, без сомнения, во всех ролях хороша, но её красота подходит скорее для зрелой женщины, чем для юной девушки. А ведь мы хотим, чтобы пьеса не просто удалась – она должна произвести фурор. В таком деле каждая мелочь важна, не правда ли?

Граф задумчиво кивнул, переводя взгляд с меня на Фелицату. Вольтан прав – для Джульетты эта змеюка крупновата и слишком ярка. Другое дело я – среднего роста, хрупкая, тонкокостная. В светлых лёгких нарядах я выгляжу не старше семнадцати.

– Эська повела себя непозволительно и должна быть наказана, – упирался граф.

Вот же скотина! Интересно, в этом мире можно устроить революцию? Я готова её возглавить. Ничего, что нет броневика – я что-нибудь придумаю.

– Это же не срочно, – заметил Вольтан. – Так что, вы готовы посмотреть ещё раз эту сцену, но в исполнении Эльзы?

Граф откинулся на спинку кресла, подумал, нюхнул из табакерки какую-то дрянь и кивнул.

Ещё одно перевоплощение далось мне нелегко. К концу пьесы, благо, Фелицата уже почти всю её отыграла, я чувствовала себя, как выжатый лимон. Кружилась голова, ноги мелко дрожали, в горле пересохло. Ещё очень хотелось есть. За весь день я съела лишь два небольших куска хлеба, которые принесла Акулька, и выпила немного воды.

После спектакля Вольтан ненавязчиво посоветовал графу отправить всех актёров отдыхать.

– Нас вскоре ждёт тяжёлый день, замученные и усталые актёры не смогут хорошо играть, – заметил он.

Мы благодарно вздохнули. Поклонились, и разошлись по комнатам.

Отдыхать мне не пришлось – надо было привести в порядок своё второе платье, теперь – единственное.

– Ты что, на свиданку собралась? – ахнула Акулька. – Зачем? Тебя же уже не продают!

– В этот раз не продают, так в следующий обменяют, – ответила я.

– Эська, не морочь мужику голову! Тебе говорю! Не приведёт это к добру! Останься. Ну, хочешь, я схожу и скажу ему, что нет в поместье никакой Эльзы? Ошибся он, с кем не бывает?

– Хочу, чтобы ты сейчас пошла в девичью и кому-нибудь рассказала, что я чувствую себя ужасно плохо. Что меня тошнит, мутит и вообще, как зашла в комнату, так с кровати не встаю.

– Зачем? Поняла! Чтобы ты на свидание сбежала! Вот заполошная, а если узнают?

– Не узнают, ты меня прикроешь. Тряпок накрутим, одеялом накроем сверху – как будто я лежу. Жураль пойдёт с Фелицатой развлекаться, учителям до нас дела нет, а девок ты в комнату не пустишь. Да они и сами не явятся – устали все за день, как собаки. И ещё – если сможешь, принеси с ужина какой-нибудь еды.

– Вряд ли получится, но я попробую, – смирилась Акулька. – Буду твоим этим, как его… Ангелом любви.

Я обняла подругу и нежно погладила по шелковистым волосам. Она ведь трусиха, каких поискать, но всё равно мне помогает.

– Акулька, если когда-нибудь… Нет, не так! Когда весь этот первобытный кошмар закончится, я обещаю, что помогу и тебе тоже.

Акулька посмотрела удивлённо:

– Почему кошмар? Кормят, зря не бьют.

Я передёрнула плечами. Нет, я не хочу так жить, я всё равно что-нибудь придумаю.

Глава 34

Генрих ждал Акульку на дальнем берегу пруда. Сад здесь был не настолько ухоженный, как в центре, зато можно найти укромный уголок. От нашего дома не слишком далеко, и место такое, куда никто вечером не явится. Я немного постояла в зарослях, наблюдая, как Генрих взволнованно меряет шагами аллею. Кто он, интересно, на самом деле? Неужели какой-нибудь баронет или виконт? Зачем он меня ищет? Уж явно не для того, чтобы поговорить об устройстве мира и местного королевства.

Если есть вопросы – надо их задать! Есть претензии – надо их решить. Сразу после окончания королевского праздника займусь разборками с Фелицатой – деваха совсем берега попутала. И без того я слишком долго осматривалась и привыкала к новой обстановке, Фенька, бедняга, успела решить, что теперь ей всё можно.

Что же, буду исправлять свои ошибки. В прошлой жизни у меня была коллега, очень уважаемая дама, ценимая начальством. Несмотря на то, что наши с ней должности были равноценными и конкурентами в производстве мы не были, дама, почему-то, время от времени пыталась сказать мне гадость.

– Ирочка, ты почему так плохо выглядишь с утра? Не выспалась или магнитные бури замучили?

– Пальто новое купила? Из прошлогодней коллекции? Она устарела, конечно, но всё правильно – нечего зря деньги тратить. Ты у нас экономная, лишних туфель не купишь, не то, что я – транжира.

– Волосы покрасила? Миленько, и не слишком тебя старит.

Иногда она переходила границы:

– Так это тебе принтер привезли? Откуда мне было знать, что твой не работает? Извини, я новый уже в головной офис отдала, никто не вернёт.

Не знаю, сколько бы я терпела, но как-то раз приятельница попросила забрать её пятилетнюю дочь из детского садика. Надо было всего лишь привести девочку домой и посидеть с ней час, пока её мать сдаёт годовые отчёты.

В саду воспитательница пожаловать мне, что малышка сегодня вылила на голову мальчика из их группы тарелку супа.

– Зачем ты это сделала? – поразилась я.

Дочь приятельницы производила впечатление уравновешенного и не агрессивного ребёнка.

– Он меня под столом ногами пинал, – объяснила та. – За завтраком пнул, и за обедом тоже начал.

– Надо было сказать, чтобы он больше так не делал.

– Я сказала.

– Тогда надо было позвать воспитательницу.

– Зачем? Он же не её пинал, – девочка пожала кукольными плечиками.

– Но ты осталась без супа.

– Что вы, тётя Ира, я его тарелку вылила! – успокоила меня малышка.

Детская логика, простая и открытая, объяснила мне очевидную вещь – не стоит терпеть того, что тебе категорически не нравится.

Я никогда не была мастером интриги и на работе пошла по самому простому пути. Теперь я, разумеется, прилюдно, сообщала отдохнувшей и загоревшей после отпуска коллеге, что её мимические морщины поразительно углубились и прибавляют возраста. Советовала хороший фитнес-зал для борьбы с лишним весом, замечала, что светлое её бледнит, тёмное – старит, а цветное выглядит вульгарно. Её ошибки (а у кого их нет?), я громко комментировала и обсуждала с коллективом, напоминая, как нельзя работать. Закончилось тем, что она перевелась в другой отдел. К удовольствию не только меня, но и всех окружающих.

Тем временем Генрих развернулся и зашагал в мою сторону. Выглядел он несколько потешно: грубая куртка с большими деревяными пуговицами, широкие короткие штаны, на голове – то ли кепка, то ли шапка. Одежда создавала диссонанс с тем, как уверенно Генрих держался, как твёрдо печатал шаг.

– Генрих! – тихо позвала я и вышла из зарослей.

– Эльза!

Он порывисто бросился ко мне, не раздумывая, обнял и прижал к себе.

– Как я рад, – прошептал Генрих куда-то мне в затылок. – Знаешь, я, оказывается, ужасно мнительный! Чего только не передумал за это время!

– Чего, например? – спросила я, пытаясь осторожно выбраться из объятий.

В них было уютно, спокойно и удивительно хорошо, но не рановато ли мы закончили конфетно-букетный период? Я девушка современная, с такими темпами как бы не пришлось вскоре прикладываться к Фенькиному заветному флакону! Который наверняка не даёт надёжной гарантии.

А этого я точно не хочу. Не боюсь близости, но нести ответственность за ребёнка – точно не в моём положении. Я не собираюсь увеличивать графу Пекану поголовье его крепостных.

– Всего, – улыбнулся Генрих. – Давай присядем, милая, нам надо многое обсудить.

Мы сели на лавочку, но Генрих так и не убрал свою руку с моего плеча. Впрочем, я не сопротивлялась.

– Кто ты, Эльза? Для простой горожанки ты слишком умна, так что давай начистоту.

– Кто ты, Генрих? – ответила я. – Для горожанина и промышленника у тебя слишком звучное имя. Так что давай начистоту!

Он засмеялся, притянул меня к себе и поцеловал.

Нет, я целовалась и раньше, в прошлой жизни, но Генрих делал это несколько иначе. Надо же, никогда бы не подумала, что он обладает такими соблазнительскими талантами! Или соблазнильческими? Как правильно? Признаюсь самой себе – он мне больше, чем нравится. Генрих – продукт своей среды, мой настойчивый кавалер и, кроме Акульки, единственный человек, которому я интересна как девушка, а не как добытчик сценарной славы. И который, чего уж там, он интересен мне.

Целовались мы долго. Гормоны в моём молодом теле бушевали и требовали разрядки, и, возможно, я бы окончательно потеряла голову, если бы Генрих не проявил чудеса сдержанности.

Он посадил меня на скамейку, кое-как поправил одежду и сказал:

– Дорогая, мы должны остановиться.

– Зачем, – спросила я, пытаясь сфокусировать взгляд. Получалось не очень.

Ох ничего себе меня унесло! В голове шумело, словно я приложилась к горячительным напиткам.

– Я тебе не нравлюсь? – игриво спросила я.

Или не я? А та часть юной, не избалованной вниманием Эськи, которая вдруг поняла, что хороша и притягательна?

– Очень нравишься. Именно поэтому я говорю – нам надо остановиться. Потом, когда будет время, я сам расскажу тебе, как у женщин появляются дети.

Ага, спасибо, милый, будет интересно послушать. А я расскажу тебе, как от них предохраняться.

Но всё равно я была благодарна Генриху, что он прекратил наше обоюдное безумие.

– Эльза, мне надо кое-что тебе сказать, – начал он и замялся. – Нет, сначала спросить. Ты близкая родственница графа Пекана?

Откуда выводы? Я, вроде, никогда не намекала, что принадлежу к благородному роду. Наоборот, при первой встрече сказала, что я – простая горожанка.

Глава 35

Генрих смотрел в мои глаза и ждал ответа.

– Нет. – честно призналась я.

Генрих кивнул:

– Я тоже думаю, о такой красивой и необычной девушке уже бы ходило много слухов, и женихи занимали бы очередь у графских ворот. Но ты с ним связана, да?

Теперь кивнула я. Связана – это точно, можно сказать больше – прикована. Магической цепью, которая не даёт убежать.

Вообще-то мы не договаривались на исповедь, так что пусть мой герой что хочет, то и додумывает.

– Опять скрытничаешь? – тихо засмеялся Генрих, прижал меня к себе и начал щекотать.

– Отпусти! – я смеялась и извивалась одновременно. – Генрих! Отпусти, нас же услышат!

Он послушно меня отпустил, только я почему-то не обрадовалась. Без его рук стало холодно и одиноко, как в ледяной пустыне.

Надо собраться, а то сейчас начну жалеть себя и заплачу. Вспомню свою горькую долю, грязный холодный чулан, в котором провела ночь, угрозы графа. Разревусь и выложу Генриху всю правду. Что-то мне говорит о том, что восторга моя откровенность у него не вызовет.

– Таинственная моя девочка, спорим, что я уже всё про тебя знаю?

– Да ладно? – грустно улыбнулась я.

– Конечно! Ты – дальняя родственница графа, очень дальняя, как у нас говорят – последняя ветка на дереве.

– Нашему забору – двоюродный плетень, – добавила я.

– Сейчас в обществе пошла мода собирать возле себя бедных родственников и устраивать судьбу их детей. Женить, выдавать замуж, выпрашивать или покупать для них хорошие места.

– Это называется – мода?

– А что это, по-твоему?

– Подготовка будущих нужных людей. Нищая племянница, выданная замуж за обеспеченного человека и получившая приданое, будет впоследствии шпионить за мужем и доносить благодетелю каждый его шаг. Родственник, хоть и очень дальний, пристроенный на нужное место – тоже хороший источник информации. А так дальше, осторожно и ненавязчиво, можно выстроить свою личную агентурную сеть. Кто владеет информацией – тот владеет миром.

– Что? – ахнул поражённый Генрих. – Что ты сказала?

– Не я, я где-то прочитала эту фразу.

Похоже, я опять ляпнула глупость, потому что лицо Генриха вытянулось, а брови полезли вверх, к краю волос.

Пришлось быстренько придумывать версию о том, что читать я люблю, но делаю это без всякой системы – что попало под руку. Надеюсь, в этом мире есть книги? Должны быть, как-то же обучают благородную молодёжь.

Так вот. У меня хорошая память, поэтому запоминаю я не только старинные былины и истории жизни святых жрецов Сильнейшего, но и другие тексты.

– Запоминаешь и анализируешь, – недоверчиво хмыкнул Генрих. – Ты удивительная девушка. Я должен немедленно тебя поцеловать!

После серии объятий я, всё-таки, отстранилась. Надо возвращаться, хоть я и надеялась, что меня никто не хватится, но чем быстрее я окажусь в своей кровати, тем меньше риска.

– Я должна идти.

– Я не могу тебя отпустить.

– Ты погубишь не только мою репутацию, ты погубишь меня, понимаешь?

– Да. Слушай внимательно, сердечко моё, и запоминай. Я придумаю, как забрать тебя и твою семью из графского дома. Не сразу и, увы, не слишком быстро, но я решу этот вопрос. Ты удивительная девушка, я готов жениться на тебе хоть завтра, но ты должна понять – это невозможно.

– Тогда что? – не поняла я. – Что нам делать? Наверное, было бы проще, если бы я была крепостной. Ты бы выкупил меня, правда?

Генрих укоризненно покачал головой:

– Иногда в твою красивую головку лезут удивительно странные и глупые мысли. Скажу честно – я женюсь на крепостной, только если меня объявят государственным преступником. Впрочем, и тогда не смогу – казнят в королевстве быстро. Смею надеяться, что до такой степени я Сильнейшего никогда не рассержу. Но я могу, окольными путями, приподнять твой вес в обществе.

Зачем? Что мне это даст? Допустим, буду не просто Эльза, а госпожа Эльза? Насколько я понимаю, даже будучи госпожой, рядом с Генрихом я – никто. В таком случае, чего он добивается? Нет, скорее – что он хочет до меня донести?

– Хорошо. А дальше?

– Ты станешь моей подругой. Самой любимой и самой нужной подругой, моей музой и моим знаменем. Хочешь?

– Но не женой?

Кажется, я опять сморозила огромную глупость. Генрих аж отпрянул назад, словно я его ударила в грудь. Окинул меня удивлённым взглядом, подпёр кулаком подбородок, словно собирался сидеть здесь до утра.

– Эльза… я понимаю, что ты воспитывалась в строгости и многое кажется тебе неприемлемым, но все мы – под властью условностей. Жизнь, на самом деле, намного сложнее и многограннее, чем ты думаешь. Обещаю, я сделаю всё, чтобы ты была счастлива. Если ты согласишься – ты не пожалеешь.

– Стать твоей любовницей?

Генрих поморщился и вздохнул.

– Да, Эльза. Знаешь, ты – удивительно откровенная девушка. Наверное, вообще врать не умеешь? Потому и ничего не рассказываешь про себя, чтобы не обманывать? Но, милая, я всё равно узнаю.

– Не советую, – посоветовала я, вставая с лавки.

Генрих схватил меня за руку:

– Ты не ответила.

– Нет. Не надо ничего для меня делать – я не буду твой любовницей.

Может быть, стоило войти в роль, изобразить из себя оскорблённую невинность, которой герой – злодей и коварный соблазнитель, предлагает, как пишут в романах, «участь, худшую, чем смерть», но я слишком устала и слишком много сегодня пережила.

В душе стало пусто и холодно, так всегда и бывает, когда разбиваются мечты. Когда ты поверишь в своего благородного героя, а он – раз, и вместо руки и сердца, предложит тебе завалиться на диван. Потом зазевает, даст денег на такси и непринуждённо заметит, что ему завтра на работу и придётся рано вставать.

Назад я возвращалась как могла осторожно, чтобы не одна ветка не хрустнула под ногами. Прижимаясь к стене, обошла дом и просочилась не с чёрного хода, как это сделала бы раньше, а через окно кухни.