Текст книги "Крепостная Эльза (СИ)"

Автор книги: Светлана Машкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Глава 25

Когда я, вернув себе с помощью трактирщицы и горячей воды вполне приличный вид, спустилась вниз, Генрих ждал меня за накрытым столом.

Обеденное время уже прошло, людей в трактире почти не было, и мой спаситель выбрал чудесный столик в углу, у окна.

– Разделите со мной трапезу? – спросил Генрих. – После волнительных событий я всегда хочу есть.

– С удовольствием, – кивнула я. – Спасибо вам, Генрих. Если бы не ваше мужество и сила, я, в лучшем случае, была бы уже мертва.

– А в худшем?

– Осталась бы калекой, – вздохнула я.

Не думаю, что граф Пекан решился бы тратить деньги на моё лечение. Фелицата бы получила назад роль Джульетты, а меня бы отправили в деревню – ткать, прясть, пасти гусей, если, конечно, смогу передвигаться. А если не смогу? Страшно представить.

– Куда вы так спешили, Эльза?

– Не поверите – в этот трактир, хотела выпить чаю.

– В следующий раз смотрите под ноги, споткнуться на проезжей части можно где угодно – камни мостовой частенько выбиваются из своих мест.

Как же, камни! Меня толкнула на дорогу Фелицата, но я не буду обсуждать эту тему с Генрихом. Ведь тогда придётся сказать, что я – всего лишь переодетая крепостная девка.

Обедать в обществе красивого и умного мужчины было очень приятно. Генрих развлекал меня беседой, попытался было узнать, кто мои родители и где я живу, но я прямо сказала, что хотела бы сохранить этот в тайне.

– Понимаете, у меня очень строгие родители, – сказала я. – Узнай они про наш совместный обед – и мне не миновать наказания.

Генрих сочувственно кивнул:

– Да, в провинциальном городе все на виду, любое нарушение общепринятых правил вызовет сплетни и разговоры. Надеюсь, сегодня я вас не слишком подвёл? Вас не оставят без десерта?

Мой ты хороший! Главное, чтобы меня без столба в конюшне оставили.

– В этой части города меня практически никто не знает, я редко выхожу из дома. Но расскажите о себе. Чем вы занимаетесь, господин Генрих?

– Просто Генрих. Всем понемногу.

– А точнее?

– У родителей небольшое поместье, у меня мастерская по выделке кожи, ну и родителям помогаю, чем могу. У них отличное хозяйство: кони, коровы, всякая мелкая живность.

– Крепостные, – тихо добавила я.

– Нет, тут вы не угадали. У отца было несколько семей, но он давно дал своим людям вольную.

Я тихо ахнула и уставилась на Генриха. Такое возможно? Неужели у меня есть надежда пожить среди нормальных людей, тех, кто не считает крестьян вещью?

– О, Эльза, когда вы удивлены, ваши глаза похожи на кошачьи, – засмеялся Генрих.

– Это хорошо или плохо? – уточнила я.

– Это – необыкновенно! Огромные, круглые, недоверчивые. У моей мамы есть кошка, любимица конечно, и страшно избалованное животное. Все нормальные кошки мышей ловят, а её, представляете, матушка с блюдца кормит, как ребёнка.

Представляю, ещё как. У моей коллеги кошка ела исключительно на журнальном столике. Там был её личный кошачий стол, с ажурной льняной салфеткой и несколькими мисочками.

– Так вот, когда кошка впервые увидела обезьянку – у неё были точно такие же большие глаза.

– Кого она увидела?

– Обезьяну. Заморскую животину, я привёз её, точнее, мне её привезли из-за моря, а я подарил матушке на праздник первого снега. Она у меня любит всё необычное.

– Она, наверное, и театр любит?

– Нет, совершенно равнодушна, хотя однажды я уговорил её и отца сходить на представление. Мы как раз были по делам в столице – других-то театров в нашем королевстве нет. Это недавнее увлечение богатых бездельников, мало того, что сами ничего не производят, ещё и крестьян от дела отрывают.

Угу, угу, отрывают, ещё как отрывают – с корнями, можно сказать. Но сейчас меня интересует другой вопрос.

Во-первых, очень хочется узнать, почему отец Генриха распустил крепостных. Во вторых – у меня вышло время и надо срочно возвращаться на рыночную площадь. Не дай Сильнейший я опоздаю – вредная вдовушка Дарина меня в следующий раз в город не возьмёт.

– Простите, Генрих, но мне надо идти, – вздохнула я.

– Позвольте вас проводить?

Я заколебалась. Если меня увидят с мужчиной – тогда и столбом дело не обойдётся. Но ведь не обязательно идти вместе до самой площади, можно расстаться заранее. Можно, но очень, очень опасно.

– Нет. Поверьте, мне было приятно с вами поговорить, но репутация – очень хрупкая вещь, – сказала я.

Особенно, если ты крепостная…

– Да, я понимаю. Мы же встретимся ещё? Когда? Выберите место и время, я сделаю всё, чтобы наше свидание состоялось.

Уже и свидание? Какой ты шустрый мальчик, Генрих.

– Через неделю, в полдень, в этом трактире, – решилась я. – Я постараюсь прийти, но обещать уверенно не буду.

Уйти, не задав ещё один самый важный вопрос, я не смогла.

– Скажите, Генрих, раз у вас в поместье все свободны, к вам, наверное, стекаются все сбежавшие крепостные?

Теперь «глаза, как у кошки», стали у Генриха. Что я такого спросила? Случайно обвинила его отца, что он присваивает чужую собственность? Да я же ничего не имела ввиду.

– Крепостные никуда не убегают, с чего вы взяли? – удивился Генрих. – Как они могут убежать?

Как все люди – ногами. Быть такого не может, чтобы кто-то решительный не пошёл искать лучшей доли. Из нашей истории я помню, что крепостные убегали от помещиков, да ещё как. Главное было добраться до Дона или далёких лесов, где хоть и не было цивилизации, зато и притеснения не было.

– Эльза, вы городская девушка и далеки от крестьянской реальности, – улыбнулся Генрих. – Печать мылом не отмоешь.

– Какую печать?

Нет на мне никаких печатей, я это точно знаю! Ни печатей, ни клейма, ничто не отличает меня от свободных людей. Я в бане не только себя, девушек тоже осторожно рассматривала – никаких знаков вообще.

Глава 26

– Печать владельца, Эльза. Магическая печать. Она стоит на каждом крепостном.

Как я могла забыть, что в этом мире магия есть не только у Сильнейшего? У людей – тоже! Вольтан же мне говорил! Но он упомянул только лиц королевской крови, мол, у каждого магия есть, разница в количестве.

Разве я могла догадаться, что она применяется ещё и для того, чтобы пометить несвободных людей?

Крепостные могли жениться и выходить замуж как за крепостных, так и за свободных. Запрета на подобные браки не было. Но, выходя замуж за крепостного, женщина и её дети автоматически становились крепостными и принадлежали барину мужа.

То же самое с мужчинами. Если свободный мужчина брал в жёны крепостную, он тоже терял свободу. Поэтому такие браки случались крайне редко, чаще всего глупыми влюблёнными детьми, такими, как несчастная Джульетта Капустина и Ромео Мясоедов.

Если жених и невеста не достигли совершеннолетия и провели обряд, обманув жреца Сильнейшего, родители могли потребовать признать брак недействительным. Даже беременность невесты не останавливала шокированных родителей. Я их понимаю – мысль о том, что твой ребёнок и твой внук станут вещью, кого угодно заставит забыть приличия.

Ребёнок крепостной женщины изначально рождался без печати, но первое, что делала повитуха – прикладывала к ладошке младенца магический амулет. Кожа на этом месте слегка розовела, малыш мог дёрнуть ручкой – и всё.

Я с трудом удержалась, чтобы не посмотреть на свои ладони. Нет там ничего, я точно знаю! Но всё равно очень хочется посмотреть. Если там нет печати, может быть, я и не крепостная вовсе? А барон и все остальные меня обманывают? Допустим, мне забыли или не успели поставить печать?

– Раньше помещики сами ставили печати, но потом отдали это дело повитухам, – рассказывал Генрих. – Простите, что я говорю с вами, барышней, о таких вещах.

– Ерунда, – отмахнулась я. – Все люди появляются на свет одинокого, не вижу в нашей беседе ничего неприличного.

Генрих удивлённо хмыкнул и окинул меня внимательным взглядом.

– Но окружающие не заметят магическую печать. Кто будет специально руку показывать?

Тем более, что она совершенно чистая, уж я-то знаю.

– Ничего не надо показывать, визуально печать не видна, это же не краска, в самом деле. Сбежавший крепостной не сможет существовать в обществе, понимаете? У него нет документов, нет возможности остановиться в трактире, совершить сделку. Его не возьмут на работу, потому что он не сможет подтвердить свою личность.

Всё равно ничего не понимаю!

– А если подделать документы? – я продолжала искать варианты.

– А смысл?

Даже имея поддельное удостоверение личности, крепостной спалится очень быстро. Любую мало-мальскую сделку здесь закрепляли в ратуше. У входа сидело несколько писцов, которые помогали оформить покупку или продажу.

То есть купить на рынке корову можно было и без них, а снять комнату или всего лишь угол – только через запись в городской книге учёта. Жениться, поменять место жительства, купить недвижимость, зарегистрировать рождение ребёнка, взять разрешение на работу – всё учитывалось и записывалось. Разумеется, не даром. Деньги брали небольшие, но, если ловили на нарушении порядка, то оступившегося ждало наказание. От штрафа до тюремной отсидки.

– Пустая работа, – заметила я. – Бумагомарательство.

– Что вы! Отличный доход для города. Расходы минимальны – специального помещения нет, писцы принимают людей в холле ратуши.

– Но ведь не все просители умеют писать…

– Вот! Мы с вами дошли до самого главного! Любой документ, кроме подписи, которой может и не быть, подтверждается отпечатком двух пальцев. Кстати, неграмотное население только пальцами и пользуется. В этом случае, если человек крепостной, чернила на документе становятся красными.

– Как?

– Магия печати.

– А если он по поручению хозяина?

– Ни один хозяин не пошлёт своего крепостного без сопроводительного документа.

Замкнутый круг… Если я убегу от графа, то даже в деревне жить не смогу – меня быстро вычислят.

– Кроме того, у печати ещё много возможностей. Например, хозяин, если его крепостные часто теряют голову и пускаются в бега, может купить амулет поиска. С ним найти беглеца проще простого – амулет сам приведёт охотника туда, куда надо. Или амулет наказания – активировав его, хозяин нашлёт на сбежавшего крепостного свой гнев. Печать на ладони проявится, будет гноиться и кровоточить. Вылечить такое не возьмётся ни один лекарь, да и невозможно вылечить, пока беглец не вернётся. Эльза, мне очень интересно с вами беседовать, но вы не опаздываете?

Ещё как опаздываю!

Назад я всё-таки пошла одна. Точнее, побежала. Я неслась изо всех сил, придерживая руками юбки. Только бы успеть, только бы успеть!

На моё счастье, госпожа Дарина сама несколько задержалась, девушки на условленном месте сбились в кучу, ожидая свою надзирательницу. Я присоединилась к ним в последний момент. Увидев меня, Фелицата вздрогнула и до крови прикусила нижнюю губу. Не ожидала, дорогуша? Ничего, я ещё придумаю, какой сюрприз тебе устроить.

– Всё равно я скажу, что ты опоздала, – хриплым голосом заявила Фелицата.

– А я скажу, что сделала ты. Хочешь? У меня и свидетели есть, целых два, думаешь, где я была всё это время? Выясняла, что они видели, а видели они много. Рассказать – что? Или госпожу Дарину дождёмся, чтобы два раза не повторять?

Я блефовала, конечно, но Фелицата, хоть и была примой нашей деревенской самодеятельности, всё равно в душе осталась простой девкой – она испугалась. Побледнела, отступила назад, сжала кулаки.

– Ты всё врёшь, тебе никто не поверит! – прошептала она.

– Вот и помалкивай тогда, а то я захочу проверить – поверят мне, или нет, – посоветовала я.

Назад, в поместье, мы вернулись без приключений. Вечером актрис навестил граф Пекан.

– Ну что, девки, пора афишу рисовать? – сказал он, довольно потирая руки. – Несравненная Фелицата в роли безутешной матери, и очаровательная…

Граф замолчал. Да уж, «очаровательная Эська» – шикарное сочетание.

– Эльза, – тихо подсказала я. – Мне кажется, это имя будет звучать намного благозвучнее.

Девушки тихо зашушукались. Знаю я, о чём они говорят – влезть и самой предложить себе имя было довольно нагло, я имела приличный шанс получить наказание. Тем более, что меня никто не спрашивал. Но должна же я рискнуть?

– Эльза? – граф придирчиво посмотрел на меня, махнул рукой. – Пусть будет Эльза. И очаровательная Эльза… как дальше-то? Есть идеи? Чего все примолкли?

– И очаровательная Эльза, – я сделала графу глубокий реверанс. – В роли юной влюблённой. В трагической истории о великой любви!

Да уж, пафос здесь в почёте – граф мне аж похлопал в ладоши от удовольствия.

Глава 27

Дни пролетали один за другим. По приказу графа Пекана кормили нас теперь не в людской, а в нашем доме-театре. Еда стала значительно лучше, часто нам целыми подносами приносили остатки с барского стола. Такие подношения мы обычно ждали в конце недели, когда к графу приезжали гости.

Не знаю, зачем графиня приказывала кухарке готовить в два раза больше блюд, чем требовалось, но мы попробовали и сочных нежнейших жареных цыплят, и медовые пирожные, и непривычные мне многослойные пироги.

В местной кухне для благородных было много блюд, которые, на мой взгляд, только проигрывали от сложности их приготовления.

Зачем, например, фаршировать зайца голубями? Мясо птицы получалось плотным, мелкие косточки, которые того и гляди воткнуться в десну, мешали есть. В то время как зайчатина оставалась довольно жёсткой и жилистой. А разваренная до неузнаваемости говядина?

С какой целью её перед приготовлением сутки вымачивали в вине, если после варки мясо совершенно теряло вкус? После этого его заливали сложным соусом из грибов и пряных трав так, что, закрыв глаза, сложно было понять – а что, собственно, ты ешь.

Кроме гастрономических радостей были и другие нововведения. Теперь мы должны были весь день ходить в красивых платьях, хвала Сильнейшему, не в учебных, к которым, увы, тоже прилагались корзины-кринолины, подушечки на бёдра и попу, или прочая благородная муть.

А как хорошо было запросто пройтись по саду в сарафане! Не жарко, удобно, корзина не колотит по ногам и в декольте, хоть и довольно скромное, не залетают мухи.

Спасибо, хоть причёсками нас не мучали и не жгли волосы жуткими щипцами. Тратиться на мастера красоты для крепостных было слишком накладно, так что мы просто убирали волосы под накидки, или делали банальную гульку и надевали шляпку.

За неделю до начала сбора гостей граф провёл с актёрками подробный инструктаж.

– Если с вами заговорят – не вздумайте с перепугу в кусты сигануть! Кланяйтесь и, коли спросят имя, говорите, как есть. Мол, я актриса графа Пекана такая-то. Захочет с вами кто побеседовать дольше – старайтесь беседу поддержать. Может, какой молодой господин прогуляться пригласит – это можно. Но упаси вас Сильнейший на блуд согласиться! Мне пузатые актрисы не нужны!

То есть мы ведём себя, как дамы, но не скрываем, что мы крепостные? Идём гулять, поддерживаем беседу и вообще всячески показываем нашу продвинутость. Оставаясь, по сути, рабами.

– Простите, барин, – я робко сделала шаг вперёд и скромно потупилась. – Позвольте спросить?

– Говори, – милостиво кивнул граф.

– Вдруг… Ну, господа ведь, если мужчины… Могут и с определённой целью девушку в дальний угол сада пригласить. Что делать тогда?

Я судорожно вздохнула, изображая крайнее смущение. Ещё бы! Можно сказать, что совершенно неприличный вопрос задала. Который, я уверена, интересовал не только меня.

– Сказанула-то как – с определённой целью! Молодец, не зря на учителей трачусь. Боишься, что ли, что силком тебя господин в кусты потащит? – уточнил Пекан.

Я кивнула, не поднимая глаз. Эх, жаль краснеть не умею по заказу, сейчас бы было в самый раз.

– Ты эти глупые мысли выброси из головы. Коли sучка не захочет – кобель не вскочет, – уверенно заявил граф.

Я коротко присела и встала на своё место. Вот и поговорили.

– Репетиция – каждый день! Платья и костюмы чтобы к завтрашнему утру все были готовы! – закончил граф.

После обеда мы с Акулькой решили провести ревизию своих нарядов. Проверить, нет ли пятен или дырок (змея-прима не дремлет), почистить, расправить, погладить и пришить, если что оторвалось.

Акулька отправилась на кухню за утюгом – то ещё жуткое приспособление с горячим углём внутри, которое я с трудом поднимала двумя руками. Я разложила свой сценический костюм на столешнице. На колченогом столе скользкая ткань норовила скатиться в сторону, и я поискала, чем бы её придавить.

Из раскрытого Акулькиного сундука торчала большая грубая деревянная шкатулка – вполне подойдёт. В шкатулке соседка хранила всякие девичьи «драгоценности»: гребни, ленты, тяжёлые бусы из дерева и мелких камушков, банку с притиркой для лица, что-то вроде простейшей пудры.

Личные вещи друг друга мы знали, как свои. Не так много их у нас было, каждую тряпочку и каждый гребень мы берегли и аккуратно хранили.

Поэтому, когда под шкатулкой я заметила какой-то незнакомый свёрток, то не удержалась и взяла его в руки.

В старый ветхий платок был завёрнут небольшой, мутного стекла, флакон с плотной крышкой. Я выдернула крышку, понюхала – пахло травой и какими-то незнакомыми специями.

– Отдай! – подскочила ко мне незаметно вернувшаяся Акулька, и выхватила флакон. – Не твоё – не трогай.

Она поставила на железную решётку утюг, а я плотно прикрыла дверь. Жаль, засова нет – запираться изнутри нам не разрешали.

– Это не твоё, – уверенно сказала я.

– Моё.

– Нет, не спорь. Акулька, я никому не скажу, но зачем ты украла у Фелицаты флакон? Кстати, что в нём? Отрава?

Акулька старательно завернула флакон в тряпку и засунула на дно сундука. Спрятала, называется! Просто вовек не найти!

– Нет, что ты! У меня бабка травки немного знает, нет там ничего ядовитого. Полезного, правда, тоже нет. Попробуй сама – полынь там, спорынья, топуха медвежья. Ещё какие-то травки, но я их не знаю – бабка богомерзкими делами не занималась. Может, ты определишь? – она протянула мне флакон.

Нет уж, не собираюсь я пробовать зелье неизвестного назначения.

– Наверное, Фелицата им лечилась, – предположила я.

– Ага, лечилась, как же! Одно тайное место, – усмехнулась Акулька. – Она флакон ночью на кухне забыла, видать, пошла лекарство водичкой запивать. Оно же горькое – ужас.

– Ты пробовала?

– Я чуть-чуть. Хочешь, скажу, что это?

Акульке, стоящей на самом низу даже нашей, крепостной социальной лестницы, очень надо было хоть немного поднять свою самооценку. Скромная, скованная, в труппе она всегда была на побегушках у мэтра и если и играла что-то, то или роль без слов, или «Кушать подано!»

Девочки и мальчики! Если, конечно, здесь есть мальчики, в чём я сильно сомневаюсь. Мальчики обычно такое не читают, им про погоню, преступления и войнушку надо. А я люблю спокойные книги, встрясок в нашей действительности и без того хватает.

Так о чём я!

Мы часто вспоминаем моего Муза, но как-то походя. Сегодня утром Муз категорически затребовал хоть иногда писать о нём лично. Спасибо, что каждый его день описывать не заставляет.

Итак, мы собираемся в отпуск. Да, да! Это замечательное событие Муз и желает запротоколировать. Вчера он весь день рылся в интернет-магазинах, купил себе шорты, солнечные очки и, изюминка шопинга – зонтик от солнца!

Я попыталась объяснить, что едем мы в деревню и зонтик от солнца – последняя вещь, которая ему пригодится. Как, кстати, и надувной бассейн. Предупредила, что бассейн с ним разделят гуси, а в тени от зонтика будут спать хозяйские коты.

Но мой Муз – романтик. Он отмахнулся от моих советов и предался мечтам. Как все гении, Муз считает себя непонятым и недооценённым, и мечтает найти свою половинку. Ту, что проникнется его видением мира, прочувствует всю глубину его души, ну и прочая муть. Короче, сидит сейчас на шкафу, ест конфеты, кидается в меня фантиками и сочинят гениальный опус для своей ещё не найденной любви.

Что-то там о лёгком ветерке, который колышет её пёрышки и о бескрайнем звёздном небе, куда они полетят вдвоём. А, вот ещё про своё горячее сердце приплёл, болтун. Хоспидя… я посмотрю, как он это будет курам читать… Расскажу вам потом.

Глава 28

Жаль, что у меня от прошлого опыта практически никаких знаний не осталось. Акулька, пусть немного, но разбирается в травах, другие девушки тоже что-то знают и умеют, а я – только косу плести. Хорошо хоть замуж за Силия не вышла, вся скотина бы передохла от моего ухода.

– Скажи, – попросила я Акульку.

Интересно же. Фелицата, когда флакон в своём сундуке не нашла, чуть личный досмотр нам не устроила. Положение спасло время – всем, и ей тоже, надо было бежать на завтрак, а потом сразу на урок. Не успеешь на завтрак – останешься голодной до вечера, не успеешь на урок – получишь указкой по пальцам. В лучшем случае.

– Может, сама догадаешься?

– Нет, – я отрицательно покачала головой. – Никогда, даже не знаю, что подумать.

Акулька открыла флакон, макнула палец и бесстрашно его облизала:

– Точно оно, – заявила моя соседка. – Зелье, чтобы дети в животе не появлялись. Я про такое слышала у себя в деревне. Вроде надо несколько капель, но сразу после того-этого, ну, ты поняла. Вот Фенька и прибежала ночью на кухню – торопилась зелье выпить.

Значит, Фелицата забыла флакон, но утром решила, что принесла его к себе в комнату. Раньше я бы уговорила Акульку подкинуть флакон хозяйке – о её отношениях с мэтром знала вся труппа, и, думаю, граф тоже. Но после того, как прима попыталась столкнуть меня под колёса, моя цивилизованная толерантность резко пошла на спад.

– Тебе-то зачем? – удивилась я.

– Затем. Ты сегодня правильно барина спросила – а вдруг силком поволокут? Ты, Эська…

– Эльза, – мягко поправила я.

– Да хоть Эльза, хоть Мельза – всё равно крепостная, – отмахнулась Акулька. – Ты не верь барину, если кому приспичит – никто нас спрашивать не будет. На такой случай хоть зелья Фенькиного глотнуть, – вздохнула она.

Я тоже вздохнула: не будут, конечно. Наслушалась я от девушек всяких историй, которые в большинстве своём заканчивались одиноково плохо. Но должны же быть в этом мире нормальные люди? Даже есть! Семья Генриха, например.

О новом знакомом я думала часто – всё-таки в молодом Эськином теле гормоны бурлили, как в кипящем котле. Никакая муштра наших учителей и Жураля не могла остановить этот процесс.

Бдительная Акулька через пару дней заметила, что витаю в облаках, и устроила допрос с пристрастием.

– Ты чего улыбаешься, как будто тебя пирожными накормить обещались? Вроде никакой радости нам нету и не ждём. Пьесу бы отыграть, да чтобы праздник этот господский поскорее закончился – и то хорошо.

– Я не улыбаюсь, Акулька, просто погода хорошая. Солнышко.

– Ага, как же – солнышко! Вчера дождь хлестал, а ты в окно смотрела и чуть не носом прижалась, так замечталась вся! Эська, не ври мне! Кто он? Из наших вроде ты никого не привечаешь. Дворовый, что ли? Так они нас не любят, распутницами считают, хоть и в глаза не тыкают.

О том, что дворовые, да и все остальные хозяйские люди, считали нас женщинами низкой социальной ответственности, я знала. Ну и пусть. Камнями не кидаются в след, гадостей в лицо не говорят – уже хорошо.

– Что молчишь? Неужто кто из господ? – ахнула Акулька. – Тогда гиблое твоё дело, подруга, с ними-то всегда плохо кончается. Послушай, чего расскажу.

Была у Акульки старшая сестра – Мелашка. Девочкой-подростком её забрала в свой дом барыня – живой игрушкой для дочери. Девочки росли рядом, вместе гуляли и слушали страшные нянькины истории. Когда юную барыню учили манерам и пению, Мелашка ждала подружку на стульчике.

Многое из того, что было недоступно для дворни, позволяли Мелаше. Спать на узком топчане в комнате госпожи, стоять на стуле в её платьях, пока портниха прикалывала детали, гулять по саду и даже есть фрукты, не спрашивая разрешения.

Домой, к родителям, Мелашу отпускали по большим праздникам. Дома девочка маялась – после барских хором и относительно лёгкой работы сгибаться над бесконечной грядкой и варить пойло скотине для неё было тяжело.

– Как в возраст вошла, хотели её назад, в деревню, отправить, только Мелашка, на свою беду, уговорила барыню дворовой девкой её оставить, мол, не могу с хозяйкой своей расстаться.

Акулька вздохнула, налила себе воды из кувшина, сделала насколько больших глотков.

– Потом приехали к барам гости, чуть ли не неделю жили. Ну, один и закружил Мелашке голову. Много нам, дурам, надо? Платок подари, бусы, пряник медовый – мы и поверили в любовь.

Через неделю молодой барин, друг семьи, уехал, и о Мелаше больше не вспоминал. Как только живот стал заметен, девушка во всём призналась своей молодой хозяйке.

– Погнали со двора, как гулящую, – вздохнула Акулька. – Дома-то мать наша её жалела, да только всё равно пришлось сестрицу из пруда вытаскивать – едва-едва успели. Потом жрец её месяц при храме держал, чтобы молилась и образумилась.

– Что с ней сейчас?

– Пристроил батюшка её замуж, хвала Сильнейшему. В приданое две овцы отдал и перину, представляешь? Это вдовому-то мужику с малыми детьми! Такому самому впору приданое давать! Если бы не Мелашкин грех, так бы и куковал один с ребятишками – на пятерых детей ни одна баба не пойдёт.

– Как она живёт?

– Нормально живёт, привыкла. Муж не злой, бьёт только за дело, если по хозяйству не управилась или с поля поздно пришла. Изменилась сильно – молчит всё время, и тощая, как доска, – равнодушно ответила Акулька.

Мне захотелось плакать. От жалости к несчастной Мелаше, от безысходности и ничтожности нашей жизни, от того, что никогда и ничего я не смогу изменить, что так и будут горбатиться в полях Мелаши, угрожающе постукивать ручкой плётки по голенищу сапога их мужья, и радоваться беззаботной жизни, не замечая тех, кого толкнули в ад, благородные господа.

Я обняла за плечи Акульку и заплакала. Недолго подруга смогла выглядеть спокойной и равнодушной. Она пристроила голову у меня на плече и тоже зарыдала, прижимая ко рту платок – даже плакать мы не могли без разрешения. Нельзя, иначе опухнет нос и покраснеют глаза.