Текст книги "Санктум (СИ)"

Автор книги: Светлана Ключникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

Эдвард на секунду остановился, но не передумал. Его взгляд был жестким и темным.

– У тебя ртом идет кровь, – сказал он отчетливо. – Тянуть нельзя.

Я закашлялась, и мои легкие, наконец, освободились – я смогла дышать. С удивлением я увидела на своей ладони, которой непроизвольно прикрыла рот, кровь. Я уставилась на нее, как на привидение, не соображая, что это значит для меня. Знала, что ничего хорошего. Видела краем глаза, как Эдвард метнулся ко мне.

Его холодные руки на моем животе – и я закричала, пытаясь его оттолкнуть. Ребенок отреагировал на это ударом изнутри, и я не могла сопротивляться боли, снова выгибаясь назад. Напряжение каждой моей клеточки было таким огромным, что я снова не могла полноценно вдохнуть.

– Не убивай его, – шептала я между провалами в сознании, словно безумная, ощущая, что Эдвард делает что-то со мной – там, внизу, против моей воли. Слезы брызнули из глаз, и я все еще пыталась его оттолкнуть, явно мешая ему, но ни одна моя попытка не произвела должного эффекта. Он все равно был сильнее.

Боль пронзила живот, где-то пониже пупка, и я почувствовала насыщенный запах крови… тело стало горячим, словно меня облили кипятком. Мои глаза широко распахнулись, а в глотке застыл сдавленный крик.

– Только не убивай его, – умоляла я без перерыва, и слезы мешали мне видеть ясно, хотя я пыталась смотреть… смотреть, что он делает со мной.

Его лицо было напряженным, глаза черными и пронзительными. Казалось, что каждое движение ему дается с трудом, и что он не может до конца сосредоточиться на том, что делает. Я в ужасе смотрела на то, что происходит. Его руки были в крови. Я вся была в крови, но меня даже не замутило от этого. Выражение растерянности на лице Эдварда напугало меня больше, чем его решимость. Если он не знает, что делать, он меня не спасет. И он не собирается оставлять моего ребенка в живых – ему не важно это. 

– Пожалуйста… – пролепетала я, удивляясь, каким слабым становится мой голос. Моя голова упала вниз, сознание уплывало. – Спаси его, – попросила я почти шепотом, осознав, что речь о моем спасении уже не идет. Я умру сегодня. Операция по извлечению ребенка в нестерильных домашних условиях – даже идиоту стало бы ясно, что я не жилец. Не следовало даже надеяться на иное. 

– Поверить не могу, – пробормотал Эдвард, я едва чувствовала его холодные пальцы на своем животе. Его взгляд стал затравленным, и он быстро отбросил скальпель в сторону. Тот, звякнув, прокатился по кафельному полу до ножки стола. Я лениво смотрела на него, чувствуя нарастающую в теле кошмарную слабость.

– Покажи мне его, – умоляла я хрипло, надеясь, что Эдвард послушается голоса разума, и не станет убивать маленького невинного человечка на моих глазах. Что даст мне немного подержать моего мальчика прежде, чем я умру.

– Скальпель не берет оболочку, – потрясенно прошептал Эдвард, его пальцы судорожно ощупывали мой живот – теперь с нажимом, и я могла чувствовать это. Как будто он пробует его на прочность.

– Ты же сильный, – прохрипела я, в моем горле словно застряла колючая проволока, и вкус был такой же ржавый и противный. – Сделай что-нибудь.

Эдвард быстро взглянул на меня, и его рот раскрылся в ужасе.

– Белла… – выдохнул он с гримасой отчаяния на красивом лице.

– Вытащи его, вытащи, – теперь я молила об этом, зная, что ребенок не выживет в мертвом теле. Оставалось только его извлечь… только так его можно было спасти. О себе я уже не думала.

Он вздрогнул, отворачиваясь от меня. Он пытался сосредоточиться, я видела это, но ему было нелегко. Нерешительно наклонился, закрыл глаза и медленно открыл их.

– Быстрее, – прохрипела я, закатывая глаза в агонии. Все замерцало перед глазами, и сознание стало отступать.

Новая боль не дала мне отключиться. Я закричала, когда снова почувствовала удар в легкие. Мое дыхание стало совсем тяжелым. На этот раз мне не удавалось прокашляться между криками. Я захлебывалась.

Я ощутила сильное нажатие внизу живота. А затем раздался звук, будто скала крошится или раскалывается гранит, ударяясь друг о друга.

И затем боль ушла, ничего больше не давило на мою грудную клетку изнутри.

– Это девочка, – сказал Эдвард где-то рядом со мной.

– Дай мне ее, – прохрипела я с трудом и протянула руки в пустоту, видя только темноту перед собой. Я хотела защитить своего ребенка.

Что-то маленькое и горячее легло в мои руки. Оно было укутано покрывалом и едва шевелилось. Оно не кричало и не плакало.

Девочка, осознала я, с громадным трудом фокусируя на маленьком существе свой взгляд. Такая маленькая. У нее было личико ангелочка. Совершенно такое же прекрасное, как и у ее отца. Глаза были на удивление осмысленными, внимательно меня изучающими. Я улыбнулась своей девочке. Она улыбнулась мне в ответ. Ее крохотные ручки потянулись ближе, и я прижала ее в своей груди. И сразу почувствовала боль.

– Ах, – удивленно вздрогнула я, и ребенка немедленно оторвали от меня. Окончательно обессиленная, я слабо наблюдала, как Эдвард откладывает мою девочку в сторону – прямо на пол, хоть и в покрывале. Его взгляд был совершенно обезумевшим, и холодные пальцы коснулись груди – там, где была моя новая боль. Все его лицо и руки были красными, перепачканными в моей крови. Даже волосы.

– Белла… – прорыдал он, подползая ближе. Его руки дрожали, когда он захватил ими мою голову, прижимая к себе. Он стянул меня с дивана в свои объятия, но я уже даже не чувствовала этого. Мое тело не чувствовало ничего: ни боли, ни прикосновений. Оно было обессиленным.

– Белла… – повторял он, рыдая, снова и снова, и гладил меня по волосам.

Я понимала, что жить мне осталось от силы несколько минут, и подняла руку, чтобы коснуться его лица. Он зарыдал сильнее, и качал меня на руках, не желая отпускать. Он тоже видел, что я умру.

Я уловила слабое движение в стороне и повернула туда голову.

– Посмотри… – вяло пробормотала я, и моя рука едва качнулась, показывая в сторону кухни. – Она ползет?

Эдвард послушно повернулся, его рыдания не прекращались ни на мгновение. А я была спокойна, даже умиротворена. Я была почти счастлива.

Моя девочка вылезла из-под одеяла, в которое ее укутал Эдвард. Довольно шустро для новорожденной она ползла к столу. Это было удивительное зрелище. Нигде такого не увидишь. Только мне так повезло. Я родила чудесную и совершенно особенную дочь, которая может ползать сразу, как только родилась. Мне было некогда задумываться о том, возможно ли это. Я просто наблюдала за ней… пока еще могла.

Эдвард все качал меня на своих руках. Его всхлипывания причиняли боль моему сердцу, но не настолько, чтобы не следить за фантастическим действом, происходящим перед моими замутненными слабостью и потерей крови глазами.

Вот моя малышка хватается за ножку стола. Хруст, и стол слегка заваливается набок. Все лекарства скатываются с него, ударяя ее по голове. Это ничего, она же сильная. Это ей нипочем. Я улыбаюсь моей шалунье – она такая забавная.

Девочка садится, совершенно голенькая, в ее руках стаканчик, из которого я пила. Он рвется маленькими пальчиками, как будто сделан из бумаги… и теперь в ручках у ребенка красный пакет. Р-раз, и все ее маленькое личико, ручки, кругленький животик – окрашиваются в красный цвет. Теперь она чумазая. Ее пальчики проворно разрывают пакет до конца, а затем берутся за следующий…

– Это стоило того, чтобы умирать? – потерянно шепчет мне в ухо Эдвард. Его лицо прижато к моему лицу, дыхание хриплое, со всхлипами.

– Конечно, – ни секунды не сомневаюсь я, вяло взмахивая в сторону девочки рукой. Я даже пытаюсь улыбнуться. – Посмотри, Эдвард! Посмотри… такая хорошенькая…

– Ты понимаешь, что она делает? – голос Эдварда не громче шепота, совершенно разбитый, затравленный, обезумевший от горя.

До того, как он спросил, я и не думала. Но сейчас до меня дошло.

– Пьет кровь? – без удивления спросила я, когда поняла, что красный пакет – это, видимо, кровь для переливания. Перед глазами стали расплываться цветные пятна, но я все еще не готова была уйти. Я хотела посмотреть еще немножко…

– Да, – прохрипел Эдвард.

Я медленно перевела на него усталые глаза, и он положил меня на спину, наклоняясь ко мне. Моя рука с трудом поднялась, чтобы коснуться его прекрасного лица. Все казалось таким нечетким… нереальным… слишком фантастическим… И слишком быстро все заканчивалось, не успев начаться. Я еще столько не успела спросить у него!

– Я думала, вампиров не существует… Джейкоб рассказывал, но я не верила… думала, это сказки, чтобы пугать ими непослушных детей… – рассеянно прохрипела я, мой голос слишком слабый. Но Эдвард расслышал.

– Чудовища существуют, Белла, – прошептал он с болью, его пальцы не останавливаясь гладили мое лицо.

– Она не чудовище, – не согласилась я, пытаясь взглянуть на свою дочь, но моя голова уже не хотела подчиняться. – Жаль, что я не увижу, как она растет…

Эдвард зарыдал, как раненый зверь, роняя голову на мое плечо, но я не имела сил поднять руку, чтобы утешить его.

– Не уходи… – рычал он, в его голосе настоящее безумие.

– Пожалуйста… – слабо попросила я, – позаботься о ней…

– Нет, нет, – его искаженное болью лицо снова надо мной. И он целует меня… снова и снова… жаль, что я уже не могу в полной мере ощутить этого. – Не уходи, Белла…

– У меня нет сил остаться, Эдвард… – мое тело становится совсем слабым. Невесомость окутывает, качая, словно в белом легком воздушном гамаке.

– Я не могу смотреть, как ты умираешь… – рыдает Эдвард надо мной, его руки в моих волосах, на моих щеках… Его губы на моих обессиленных губах.

Его красивое лицо стало расплываться. Исчезать…

– Прости… – шепнула я, но не была уверена, что смогла произнести это вслух. Я медленно покидала этот мир… оставляя здесь все, что было для меня дорого. Друзей, с которыми я больше никогда не пойду в поход. Работу, которая никогда не была мне особо мила. Дочь, так неожиданно наполнившую мою жизнь смыслом. Прекрасного Ангела из моих снов, оказавшегося явью, заботливого и нежного, которого я уже успела полюбить… Прости, Эдвард, я не смогу остаться с тобой… я слишком слаба для этого… Я просто человек… 

Глава 11 

Я думала, вампиров не существует

– Я не могу смотреть, как ты умираешь… – рыдает Эдвард надо мной, его руки в моих волосах, на моих щеках… Его губы на моих обессиленных губах.

Его красивое лицо стало расплываться. Исчезать…

– Прости… – шепнула я, но не была уверена, что смогла произнести это вслух. Я медленно покидала этот мир…

Боль стала абсолютной неожиданностью. Сознание неудержимо возвращалось, когда я уже думала, что это конец. Моя грудь вобрала в себя воздух так резко, что это было похоже на то, как выныриваешь на поверхность после затяжного погружения.

– Дыши, Белла! – ревел Эдвард прямо надо мной, и я увидела его лицо, наполненное яростью. Его руки грубо нажимали на мою грудную клетку, заставляя сердце биться.

Я сделала второй судорожный глоток, и теперь это было так, словно я вдохнула огонь. Он не исчез, а стал стремительно разрастаться у меня внутри.

– Больно, – простонала я, и неожиданно оказалась в состоянии шевелиться. Мои глаза чуть не вылезли из орбит.

Это было так, словно та проволока, что находилась у меня внутри, теперь была еще и раскалена. И она распространялась везде, вниз и вверх, словно лава течет по моим венам, а не кровь.

– Горит! – закричала я, задыхаясь. – У меня все горит, Эдвард!

Он ничего не ответил, а мои глаза медленно заволокло красной пеленой непереносимой агонии. Все вокруг стало багровым и раскаленным, внутри и снаружи, и я кричала, желая прекратить эту пытку. Словно я попала в ад, и эта боль никогда не прекратится.

Мой голос уже стал хриплым от криков, но боль все не проходила. Я просто делала себе еще хуже, потому что крики… они не помогали. Не было облегчения.

Это было очень долго, но в конечном итоге я поняла, что бесполезно кричать. Я старалась умерить свою агонию, терпя ее. Вот тогда мне действительно стало немного легче, мое сознание прояснилось. Ну или я просто стала привыкать к своему новому пугающему состоянию…

И тогда я смогла расслышать еще что-то, кроме самой себя…

Равномерно тикали часы, очень громко, как будто они лежат прямо рядом с моим ухом… хотя мне казалось, что они на самом деле далеко. Я услышала шелест шин проезжающего по шоссе автомобиля… Я услышала тихий звук, как будто трепещет испуганное сердечко маленькой птички – я не знала, что это может быть. И еще я услышала мужской голос, очень приятный и мягкий, который говорит:

– Уже скоро. Посмотри – она перестала кричать. Должно быть, она уже слышит нас. Мы ее заинтересовали.

Я дернулась навстречу звуку, едва сдержав новый крик боли, потому что огонь в моем теле, казалось, увеличивался. Любопытство, однако, было сильнее мучения.

– Нет, ее нельзя разбудить, – спокойно объяснял бархатный баритон, как будто маленькому ребенку прописные истины. По крайней мере, тон был именно таким: терпеливым, настойчивым и заботливым. – Нужно подождать. Недолго. Видишь стрелки на часах? Думаю, еще пару часов…

О, может, он говорит обо мне? Тогда это значит, что мои страдания скоро прекратятся?

Небольшой смешок.

– Нет, она не будет такая, как ты, она будет такая, как папа. Ты совершенно особенная, не похожая на других.

Папа? Я сильно вздрогнула на этом слове, кое-что припоминая… Да, кажется, перед тем, как попасть в ад, я родила прекрасную дочь… Но подробности были смыты из памяти, выжжены огнем, лижущим мое тело.

– О, смотри, – с неожиданным волнением заметил голос, – она повернула голову в нашу сторону. Она точно слышит нас.

Я поняла, что выдала свой интерес, пытаясь развернуться к звукам. Любопытство было обжигающим, заглушая боль, помогая терпеть ее.

– Нет, не стоит подходить слишком близко, лучше останемся тут, на расстоянии, сначала посмотрим, что к чему, – бархатный баритон продолжал разговаривать сам с собой. Я не слышала того, с кем он общается. – Мама может спросонья случайно поранить тебя.

Поранить? Я услышала свой собственный возмущенный выдох.

– Посмотри, кажется, нам удается ее отвлечь, – заметил голос. – Она даже дышать стала тише. Она слушает нас. Внимательно. Нет, она пока не может говорить. Всему свое время, малышка.

При слове «малышка» мое сердце наполнилось теплом. Я вспомнила ангельское личико в своих руках… И такое же ангельское лицо мужчины над собой… Значит, он не убил мою девочку? О… он сказал – «папа»?! Мне показалось, что я схожу с ума. Словно актеров, призванных играть драму, заменили на тех, кто сыграет водевиль. Голос звучал так же музыкально, словно пел.

– А знаешь, мы можем попробовать маму и дальше развлекать. Может, так ей будет немного легче. Что скажешь? – предложил голос, и я услышала нервозное ерзанье на кресле… или на диване… Не понимаю, откуда я это знала, но слышала, как ворсинки трутся друг о друга, когда ткань одежды соприкасается с обивкой мебели.

– Мама не знает, что с ней произошло, и почему ей так больно… Но мы расскажем, правда? Может, это позволит ей немного подготовиться к тому, что ее ждет…

Мужчина вздохнул, и я неожиданно вспомнила его имя. Эдвард. Мой ангел с меняющимся цветом глаз. Мой ангел, который так долго помогал мне… который спасал меня, когда я умирала… который плакал надо мной, думая, что скоро я уйду…

– Папа совершил очень много ошибок, малыш, – интонация стала очень виноватой, даже голос стал хриплым и едва слышным, что заставило меня прислушиваться внимательнее, почти затаив дыхание от любопытства. – И теперь папа попытался все исправить. И папа понятия не имеет, правильно ли он поступил, и чем все теперь закончится. Может, мама не оценит его порыв. Может, она не сможет понять… и простить его…

Я задумалась над его словами… но ничего не поняла из сказанного.

– Дело в том, что папа не знал, как поступить правильно. Все, что он делал до сих пор, оказалось ошибкой. И тогда он просто поддался чувствам… И он сожалеет… и в то же время счастлив, что все так обернулось, потому что это все… удивительно. И, когда мама проснется, папа будет просить у нее прощения… тысячи раз… пока она не простит его.

Мне захотелось улыбнуться. Наивно было предполагать, что я могу за что-то не простить его… Насколько я помнила – а память моя постепенно восстанавливалась, – этот замечательный мальчик всегда спасал меня от смерти. Разве было хоть что-то, за что бы я стала сердиться на него?

– У нас получается, малышка, видишь? – сказал голос куда более оптимистично. – Она нас слышит. Она отвлекается. Да, я тоже вижу это, ты права.

Я удивилась, потому что это звучало как диалог. Я вспомнила, что моя девочка еще слишком мала, чтобы говорить. Тогда почему мужской голос ведет себя так, будто отвечает на ее вопросы? Должно быть, он просто разговаривает сам с собой, чтобы занять мое внимание.

– Да, согласен, она очень красивая, – мягко и глубоко прошептал бархатный баритон, и я подумала, что он шутит. Последний раз, когда он видел меня, я была истощенной и окровавленной, практически разорванной изнутри. Вряд ли это изменилось… если только я не пролежала здесь много месяцев.

– Так вот, маму наверное интересует, почему она испытывает боль. Скажем ей, милая? – маленькая пауза, как будто новорожденный ребенок в состоянии ответить на вопрос. – Это мой яд. Я… – тяжелый вздох, и чувство стыда в каждом последующем слове, как будто Эдвард сознается в чудовищном преступлении: – Я вампир, малышка. Так что я укусил маму. Иначе бы она умерла. И теперь она постепенно становится такой, как я. Когда это произойдет, ее боль исчезнет без следа. Уже скоро… примерно через полтора часа, я думаю.

Эдвард замолчал, и я была благодарна за это, потому что мне требовалось время, чтобы все осмыслить.

Вампир… я что-то припоминала. Комочек, ползущий в сторону стола… Крохотная девочка, держащая в руках красный пакет, измазанная кровью… Моя малышка – вампир? Я думала, вампиров не существует… Я думала, это сказки, чтобы пугать маленьких детей…

– Нет, милая, ты не ядовита, – сказал тем временем Эдвард, будто снова отвечает на немой вопрос. – Но кусаться все равно не следует, – добавил он.

Эдвард вампир. Он не человек. Сквозь боль я пыталась вызвать воспоминания, чтобы убедиться, что он не лжет мне… но не могла вспомнить ничего, что напугало бы меня или указало на то, что он вампир – чудовище из страшной сказки. Он не был чудовищем. Он не был похож на чудовище. Он был таким… хорошим. Добрым, благородным, заботливым, нежным и осторожным… Что-то тут совсем не складывалось. И тот мягкий тон, которым он разговаривал с ребенком, также свидетельствовал о том, что Эдвард не чудовище, которым пытается себя изобразить. Он по-прежнему оставался в моих воспоминаниях ангелом.

– Так вот, яд превращает человека в… другое существо, – небольшая заминка в ответе была, очевидно, из-за того, чтобы не произносить вслух слово «чудовище». Я помнила, как Эдвард назвал себя так. – Она будет сильная, и быстрая… более совершенная, но и опасная… и ей придется учиться контролировать это. Это будет достаточно трудно, – тихо продолжал Эдвард, и я как завороженная слушала его. – Она станет практически неуязвима. И бессмертна. Да, она теперь никогда не умрет. Она навсегда останется молодой и прекрасной. Да, именно такой как сейчас. На вечность. Это очень долго…

Молодой? Он, верно, смеется надо мной. Ему всего семнадцать лет, но он сказал это так, будет это мне семнадцать, а ему тридцать один. Должно быть, хотел польстить мне…

Но мысль о вечности и неземной красоте привлекла мое внимание, и я некоторое время обдумывала это, совершенно отвлекшись от боли. Она стала как фон.

– И еще она будет слышать и видеть лучше, чем любой человек. Сейчас она слышит твое сердцебиение, малышка, как и ты слышишь ее, – Эдвард сделал паузу, чтобы дать мне время осмыслить и это.

Так трепыхание маленьких крылышек – это сердцебиение моей девочки? Я восхитилась тем, насколько чуткий у меня слух. Более того, я слышала журчание реки где-то неподалеку, и даже шлепанье маленьких ног речной птицы по илу на берегу. Я слышала шум каждого проезжающего автомобиля, хотя мне казалось, что дорога расположена за несколько миль. А еще я слышала тихое спокойное дыхание Эдварда, и это тоже на время меня отвлекло…

– Яд меняет тело… он излечивает раны, превращая человека в совершенное существо, но… – Эдвард тяжко вздохнул, – у медали есть и обратная сторона. Теперь мама захочет выпить крови. Да, как ты, и как я. Она наверняка уже чувствует это… по времени пора… Ее горло должно гореть сильнее прочего. Это жажда. И, когда мама очнется, она будет очень голодна…

Я действительно ощущала это – жжение в моей глотке. Колючая раскаленная проволока все еще находилась внутри меня. Я хотела сглотнуть, но это ни капли не помогало – горло продолжало оставаться сухим и полыхающим.

– Не бойся, малышка, я не дам тебя в обиду, – проговорил Эдвард. – Но, возможно, нам с мамой придется ненадолго уйти. Маму нужно будет накормить…

Я задумалась над тем, что он сказал. Я была настолько далека от мистики, что мне и в голову не пришло подумать, чем меня собирается кормить Эдвард. Гораздо сильнее меня заинтересовали слова «я не дам тебя в обиду». Что он имеет в виду? «Мама может спросонья поранить тебя», – мне не нравилось, как это звучит. Не хочет ли Эдвард сказать, что я могу поранить собственную дочь?! Было странно слышать это. А учитывая, что он сам недавно считал ее чудовищем, и тем более.

– Нет, милая, маме не подойдет та кровь, которая лежит в холодильнике для тебя. Да и не хватит ей этого. Посмотри, какая мама большая… и какая ты маленькая.

Кровь в холодильнике? Было жутковато представлять это… но одновременно любопытно взглянуть, как это выглядит… Кровь в холодильнике, хм… Куда я попала? В фильм ужасов?

– Вампиры не обязательно плохие, – тем временем снова заговорил Эдвард, и его голос зазвучал смущенно. – Кажется, мы еще не успели рассказать это маме? Мы не кусаем людей, – твердо добавил он в конце.

Эта мысль мне понравилась, потому что, когда он ее озвучил, я испытала ужас. До меня только что дошло, что означает слово «вампир». Мне придется пить кровь. Но кровь, она же есть только… только у людей? Тогда что он имеет в виду, говоря, что мы «не кусаем людей»?!

– Мы нашли альтернативу этому. Мы охотимся только на животных. Прямо сейчас, – вздохнул он, и я даже слышала, как он поднимает руку, показывая куда-то вдаль, – мы находимся в доме, который стоит посередине леса. Когда мама очнется, то сможет поохотиться на диких зверей. Это будет новый и странный опыт для нее… но она справится. Папа ей поможет. Папа сделает все, чтобы маме не пришлось сожалеть о том, что он сделал ее такой…

Я попыталась представить себе, как это будет выглядеть, но не смогла. Я никогда прежде не была на охоте. Мужчины из резервации занимались этим постоянно, но весь мой опыт ограничивался лишь их рассказами у костра. Я хорошо ориентировалась в лесу благодаря продолжительному увлечению туризмом… но никогда не охотилась на зверей.

– Нет, малышка, – добавил он, – ты пока должна будешь остаться дома. Но чуть позже ты тоже обязательно сходишь на охоту вместе со мной. Я тебе обещаю.

Тут я дернулась, потому что сила огня внутри меня стала изменяться. Жар ушел из рук и ног, зато стал концентрироваться в моей груди. Я издала непроизвольный крик, и чувствовала, как мое тело бьется от боли. Я пыталась сдержать это, чтобы уберечь дочь от ужасного зрелища. Я не хотела, чтобы она видела, как я корчусь в агонии.

Это сработало, я смогла замолчать, но с огромным трудом.

Теперь я поняла, что грохот, постоянным фоном раздающийся в ушах – это звук моего собственного бешено колотящегося сердца. И теперь оно стучало все быстрее, словно все пламя собиралось именно в нем.

– Кажется, я немного ошибся со временем, – взволнованно пробормотал бархатный баритон. – У меня будет к тебе просьба, милая. Ты должна сидеть смирно и ни в коем случае не приближаться к маме, что бы ни случилось. Это очень опасно.

Опасно?! Я была возмущена этим до глубины души. Что значит – не приближаться?! Я хочу взять на руки свою дочь. И как можно скорее.

Сдавленный крик вырвался из моего горла, а тело выгнулось вперед, не в силах выносить боль. Сердечный стук превратился в непрекращающуюся барабанную дробь, а затем резко исчез, и я упала обратно, поняв, что подо мной все это время был мягкий диван…

Наступила полная тишина… Я лежала, не шевелясь, несколько долгих секунд. Затем открыла глаза и сделала ненужный вдох.

Рядом тут же с облегчением задышал Эдвард.

Легкие сразу же заполнил приятный вкусный аромат, от которого рот наполнился слюной. Голова закружилась, и я несколько раз сглотнула, пытаясь справиться с болью. Безрезультатно. Колючая проволока оставалась внутри, раня глотку так, словно раздирает ее до крови. Крови? Я, наверно, хочу крови, осознала я в ужасе, все еще глядя в белый высокий потолок, под которым клубились бесчисленные пылинки. Такие маленькие и цветные. Пыльная вселенная.

Был и еще один приятный запах. Мед и сирень… и множество других нот, которые я раньше, будучи человеком, не различала… но я сразу поняла, кому этот прекрасный запах принадлежит. Эдвард.

Я не спешила поворачивать к нему голову. Его последние слова не давали мне покоя. Я опасна. Я вампир. Я хочу выпить чью-то кровь…

Как только я подумала об этом, в моем горле снова вспыхнул пожар… Это было так, словно огонь ушел, но колючая проволока осталась в моей глотке навсегда. Слюна не помогала унять это.

– Все хорошо, малышка, – на пределе слышимости пробормотал Эдвард, и я услышала нотки сильного беспокойства в его словах. – Только не шевелись.

Не шевелись?! Да за кого он меня принимает? Я что, какой-то монстр? Ах, точно, я же вампир, услужливо напомнила настырная память. Но я не чувствовала в себе никакой опасности.

Медленно, стараясь контролировать каждое свое движение, чтобы не пугать Эдварда и своего ребенка, я села и опустила ноги с дивана вниз. Я бегло огляделась, не глядя на них, игнорируя их присутствие. Я была немного смущена тем, кем стала и что узнала о себе… поэтому избегала смотреть Эдварду в глаза, пока не справлюсь с эмоциями.

Я сидела на белом кожаном диване посреди неизвестной мне гостиной. Мебель была старая и пахла плесенью. Некоторые предметы были покрыты прозрачными чехлами. И повсюду лежала пыль.

Справа у окна стоял красивый рояль. Я тут же вспомнила о том, как однажды подумала, что Эдвард мог бы играть. Рояль выделялся среди остальной мебели тем, что, единственный в гостиной, был избавлен от пыли и блестел.

Слева находилась резная лестница, ведущая на второй этаж. На стенах остались гвоздики, на которых явно раньше висели картины. Но сейчас их не было. На перилах лежал толстый слой пыли. Помещение выглядело нежилым… хотя, несомненно, некогда это дом был любим его хозяевами.

И тогда, наконец, я резко посмотрела вперед.

Эдвард едва заметно вздрогнул и прижал девочку к себе. Его жест показался мне необычным. То, как его руки, оберегая, держали ребенка – это смутило меня. Словно он готов защищать ее от всего и вся, даже от меня.

Я сглотнула, потому что воздух все еще был наполнен ароматом, вызывающим аппетит. Мне до дрожи хотелось пить. Очень сильно. Как будто я брела по пустыне в течение многих дней… Я сразу поняла, что это, наверно, и есть та жажда, о которой говорил Эдвард. Осознав, что я могу хотеть чьей-то крови, я постаралась ее подавить.

Эдвард не сводил с меня настороженных глаз. Он следил за каждым моим движением так, словно готов броситься на меня в случае чего. Он выглядел… опасным. Но я не могла перестать доверять ему. Скорее всего, он выглядел так, потому что защищает ребенка.

Его будто подменили. В последний раз, когда я его видела, он хотел девочку убить. Что с ним произошло, пока я «умирала», что так кардинально поменяло его взгляды? Кстати, сколько времени прошло?

Я была шокирована, когда взглянула на ребенка. Это была моя девочка – я помнила ее лицо. Но в то же время этому ребенку можно было дать три-четыре месяца от роду. Неужели я отсутствовала так долго, что она подросла?

Прекрасные рыжеватые кудряшки обрамляли личико, которое теперь казалось еще более ангельским, чем тогда. Такая милая. Ее отец показался бы мне таким же прекрасным, если бы не выражение напряжения и подозрительности на его лице.

Девочка по-хозяйски тронула его за щеку, привлекая к себе внимание, словно требуя что-то от него. Весьма осмысленный взгляд, так не вяжущийся с грудным младенцем, впечатлил меня.

– Я не знаю, – немедленно ответил ей Эдвард, будто она задала ему вопрос. – Давай подождем, пока она сама что-нибудь скажет. – Эдвард немного наклонился, и его губы легонько коснулись волос девочки. Я была этим зрелищем зачарована. Это так не вязалось с прежними словами Эдварда. Сейчас он выглядел, как настоящий отец. Если бы не внешность, кричащая о молодости, то я бы никогда не дала ему семнадцати лет. Такой серьезный… и взрослый… и он точно любит нашу дочь.

Итак, осознала я, он ждет, когда я первая начну…

– Я в раю? – сказала я мелодичным голосом, который не узнала. Я пораженно прислушалась к себе, отвлекаясь от остального.

– В раю? – непонимающе переспросил Эдвард, его глаза расширились от удивления.

Я слабо усмехнулась, махнув в его сторону рукой. Эдвард напрягся, следя за моим стремительным движением, и я тоже обратила внимание, как быстро двигается моя рука. Я постаралась действовать осторожнее и медленнее, чтобы не пугать его и ребенка. Выражение страха в глазах Эдварда вынуждало меня контролировать себя.

– Ты выглядишь в точности как Ангел из моего сна, – объяснила я. – Вы оба, – и попыталась улыбнуться.

Эдвард не расслабился. Он еще крепче прижал девочку к себе, погладил ее по волосам.

– Ты бредишь, Белла, – тихо сказал он. – Ты слышала, о чем я говорил?

– Да, – как можно безмятежнее заявила я, поднимая руку перед своим лицом, чтобы ее рассмотреть. – Значит, я вампир?

– Да, – шепнул он и добавил поспешно, с огромным чувством вины в красивых внимательных глазах: – Прости, что я сделал это… я не смог поступить иначе… ты умирала…

– Я думала, вампиров не существует… – рассеяно пробормотала я, рассматривая свою кожу… понимая, что она теперь… необычная…

– Существуют, – напряженно ответил Эдвард.

Рука оказалась очень бледной. Я всегда была белокожа, но сейчас даже вен было не заметно. Словно я стала мраморной или восковой – абсолютно гладкой и непроницаемой.

Я обратила внимание, что моя кожа абсолютно чистая. Эдвард меня умыл. И заметила, что он меня еще и переодел. На мне были надеты джинсы из моего гардероба и топ. И ни капли крови.