Текст книги "Однажды и навсегда (СИ)"
Автор книги: Светлана Головьева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)
Глава 5
Маккензи
До моего дома мы практически долетаем. Джек глушит двигатель, но я до сих пор чувствую вибрации мотора под собой. Осторожно слезаю с мотоцикла и пытаюсь снять шлем. Но ремешки как назло не поддаются моим пальцам. Замечаю довольную ухмылку Джека и вижу, как он встаёт с мотоцикла, приближаясь ко мне.
– Давай этим займётся профессионал, – самодовольно произносит он, протягивая руки.
– Сама справлюсь, – бормочу я, продолжая мучиться с застёжками. От меня не ускользает лёгкий смешок со стороны Джека, и я отворачиваюсь от него. Смейся-смейся, идиот. Иногда мне так и хочется ему хорошенько врезать, чтобы убрать с лица эту вальяжную ухмылку. Но мне кажется, что это не поможет, а только увеличит его улыбку до гигантских размеров.
– Да ладно тебе, Кензи, не упрямься. Учись принимать помощь, – он поворачивает меня к себе лицом и убирает мои руки, освобождая себе доступ к ремешкам. Джек приподнимает мой подбородок и осторожно расправляется с застёжками. А я невольно засматриваюсь на его лицо, замечая две продольные морщины на лбу, словно он постоянно хмурится, густые брови, чёрные ресницы, обрамляющие хищный взгляд тёмных глаз, практически идеально-прямой нос с небольшой горбинкой, немного пухлые губы, до которых тут же хочется дотронуться. Квадратный подбородок и чёткоочерченные скулы, покрытые лёгкой щетиной. Красив, как бог, но я прекрасно знаю, какой демон таится под этой божественной внешностью.
– Вот и всё, – Джек снимает с меня шлем и вешает его на руль мотоцикла, тем самым прекращая мой процесс любования его лицом. Надеюсь, он не заметил, как я на него пялилась. Встряхиваю головой, делая вид, что поправляю волосы, а на самом деле, желая выкинуть Джека Хастлера из своих мыслей.
– Спасибо, – говорю я и, не прощаясь, спешу к своему дому. Но Джек как назло следует за мной. Я не оборачиваюсь, но слышу, как его тяжёлые ботинки ступают по тротуару, чувствую, как он смотрит на меня, а стоит дунуть лёгкому ветерку, я наверняка почувствую аромат его одеколона. Открываю дверь и вхожу в вестибюль, поднимаюсь по лестнице, прислушиваясь к шагам Джека за спиной. Он молчит, но продолжает следовать за мной. Хочется спросить, что он вытворяет, но тогда я покажу свою заинтересованность. А я всеми силами хочу казаться безразличной. Нельзя давать ему то, чего он так жаждет.
Наконец я подхожу к своей квартире и достаю из сумочки ключи. А Джек останавливается в нескольких метрах от меня, напротив соседней квартиры. Кидает в мою сторону насмешливый взгляд и достаёт из кармана ключи. Я стою словно громом поражённая. Наверно со стороны выглядя до невозможности глупо. А Джек тем временем вставляет ключ в замочную скважину и открывает дверь. Какова чёрта тут происходит?
– До завтра, соседка, – проговаривает Хастлер и, подмигнув мне, исчезает за дверью. Наверно, я сплю и всё это нелепый и глупый сон. Но теперь всё встаёт на свои места. Вот почему Джек появился сегодня утром на моём пороге в полуголом виде. Чёрт! Чёрт! Джек Хастлер мой сосед. Он точно хочет свести меня с ума такими выходками. Наверняка, сейчас сидит и смеётся над тем, как он меня провёл. Ну, уж нет, я так просто не сдамся. Что он о себе возомнил? Отхожу от первоначального шока и быстрыми шагами спешу к его двери и колочу в неё со всей силы. Хастлер тут же открывает её и смотрит на меня с усмешкой, которая кажется, всегда присутствует на его лице.
– Может, объяснишь, какого чёрта ты тут забыл? Кажется, это называется преследование.
– Не думал, что в современном мире запрещается переезжать. Мне понравился этот дом, и я решил, почему бы не пожить немного тут, – он сплетает руки на груди, с вызовом глядя на меня.
Внутри я громко и протяжно кричу, но снаружи остаюсь спокойной, только кулаки сжимаю с такой силой, что ногти больно вонзаются в кожу. Нужно сохранять спокойствие. Маккензи, дыши медленно и глубоко. Напускаю на себя грозный вид и немного наклоняюсь вперёд.
– Если ты приблизишься ко мне хоть на метр, то я… – говорю сквозь зубы, тыча в него указательным пальцем.
– То, что ты сделаешь? – прерывая меня, произносит он, делая шаг вперёд. Джек наклоняется ко мне, чуть не касаясь моего лица и шепчет. – Может, укусишь меня или ударишь? Знаешь, я люблю, когда у девушек есть коготки и клыки. Так что я буду только за.
Не успевает он договорить, как моя рука ударяет его по щеке. Ладонь горит, но я не убираю руку, а хватаю его за шею, притягивая к себе.
– Запомни, Джек, что я не одна из твоих одноразовых девиц, – шепчу я ему на ухо, – если ты хочешь поиграть, то я согласна. Но не думай, что я дам тебе выиграть.
Отпускаю его, с широкой улыбкой, глядя на его удивлённое выражение лица. Так то, дорогой, этот раунд за мной. Хлопаю его по плечу и ухожу в свою квартиру, громко захлопнув за собой дверь. С губ не сходит довольная улыбка, а сердце внутри отбивает просто бешеный ритм. Что я только что сделала? Ведь говорила же себе, не обращать на него внимания. Но разве это вообще возможно? Какая нормальная девушка будет игнорировать воплощение настоящего бога, живущего всего в нескольких метрах. Чёрт! Если он будет всё время находиться рядом, боюсь, что я могу быстро сдаться под его натиском. Почему некоторые люди обладают над нами такой силой, которая запросто может нас сломить или оживить, может менять нас, делая хуже или лучше? Я всегда была самой собой, сильной, целеустремлённой, в любой ситуации я могла заступиться не только за себя, но и за своих друзей. Но после того как мы с Джеком перешли черту, я поняла, что больше не та, кем всегда была. Он изменил меня, пробил дыру в моей броне и продолжает делать это снова и снова. По кусочкам разбирая мою кирпичную стену, отделяющую меня от нежелательной боли. Я становлюсь уязвимой, а стараясь сохранить былое хладнокровие, лишь сильнее запутываюсь в самой себе. Я больше не знаю, кто такая Маккензи Джонс. И это немного пугает. Но что если в этом и есть смысл? Что если нужно потерять себя, чтобы заново обрести? Ведь наверняка каждый в своей жизни проходит через нечто подобное. Это некоторый этап взросления. Осознание того, кто мы есть и для чего живём.
На следующий день я просыпаюсь в отличном настроении, во мне столько энергии, что кажется, я без проблем могу пробежать марафон. Включаю старинный радиоприёмник на кухне и, пританцовывая, иду в ванную. Привожу себя в порядок, одновременно подпевая, какой-то глупой попсовой песенке. Убираю волосы в высокий хвост, расчёсывая их пальцами, и возвращаюсь на кухню. Наверно утро моё самое любимое время суток. Не знаю, почему многие люди так ненавидят его. С утра всё тело переполнено энергией, голова чиста и хочется сделать столько всего, что впору записывать, чтобы не забыть. Я люблю сидеть по утрам на балконе, закутавшись в тёплый плед с горячим кофе в руках и смотреть на то, как просыпается город, как улицы заполняются спешащими пешеходами, а дороги превращаются в непрекращающийся поток автомобилей разных марок. Во всём этом есть какое-то умиротворение, а главное постоянство, которого так не хватает в современной жизни.
Наливаю в белую чашку кофе, когда в дверь звонят. Этот звук проносится по мне, проникая в самое нутро. Я чувствую, что он стоит за дверью ещё до того, как открываю её. Сегодня он хотя бы прикрыл свой торс растянутой тёмно-серой майкой, а пижамные штаны остались теми же, как и коричневые тапочки. Если честно, я даже не представляла, что такой мужчина, как Джек Хастлер носит тапочки. Мне казалось, что он даже спит в своих тяжёлых армейских ботинках. А теперь в моей голове предстают образы Джека в белом и пушистом халате. Встряхиваю головой, пытаясь выкинуть эти бредовые мысли и перевожу взгляд на Джека.
– Отличная пижамка, – замечает он, кивая на мой шёлковый комплект жемчужного оттенка и без приглашения проходит внутрь. В его руках, как и вчера, тарелка, только сегодня на смену булочкам пришли маленькие шоколадные кексы.
– Не думала, что ты всё же решишь прийти, после вчерашнего, – говорю я, закрывая за ним дверь.
– Ты же знаешь, что меня сложно чем-либо напугать. И я не думаю, что ты всерьёз способна мне навредить, – он наливает в пустую чашку кофе и садится за стол.
– А ты рисковый парень, – сажусь напротив него, – но почему бы тебе не завтракать у себя дома? Или ты не умеешь варить кофе? Может, у тебя нет кружки? Так ты не стесняйся, я могу тебе одолжить кофе и свободную кружку, если ты избавишь меня от своих утренних визитов.
– И почему ты думаешь, я должен на это согласиться? Мне нравится завтракать в твоей компании, – он берёт один из кексов и откусывает кусочек. На его верхней губе остаётся капля жидкого шоколада и это действует на меня гипнотически. Джек слизывает шоколад и как ни в чём не бывало, продолжает свой завтрак. Опускаю взгляд и отпиваю свой кофе. Это нелепо, просто нелепо. Почему-то в его обществе я могу думать лишь об одном. Превращаюсь в какого-то озабоченного подростка. Нужно вести себя, как цивилизованная и умная женщина. Но судя по всему чертёнку, сидящему на моём левом плече, нравится склонять меня в плохую сторону. Поднимаю взгляд и замечаю, как неотрывно смотрит на меня Джек. Между нами снова зарождается немой разговор и дуэль взглядами. Ни один из нас не смеет даже моргнуть. Я беру с тарелки кекс и надкусываю его, стараясь сделать это как можно соблазнительней. Провожу языком по губам, слизывая шоколадные крошки. Джек держится молодцом. С виду он похож на одну из греческих статуй, неподвижный и прекрасный. Но вот его чёрные глаза горят живым огнём и сейчас стали ещё чернее, благодаря расширенным зрачкам. Его тело напряжено, это видно по мускулам, которые стали слишком отчётливыми. Грудь Джека то опускается, то поднимается и кажется, ещё немного и из его ноздрей пойдёт дым. Наклоняюсь немного вперёд, чтобы ему был лучше виден вырез моей шёлковой майки. Это действие мигом приводит Хастлера в бешенство, срывая все удерживающие замки. Он с громким стуком ставит чашку с кофе на стол, отчего чёрная жидкость тут же выливается и в два шага приближается ко мне. Не успеваю я разгадать его помыслы, как он подхватывает меня за талию своими большими и горячими руками, усаживая на стол. Кружка с кофе вылетает из моих рук и с громким треском падает на пол, разбиваясь на тысячи осколков. Без каких-либо предисловий рот Джека обрушивается на меня. Его губы берут меня в плен, целуя жадно и безжалостно. Язык вторгается внутрь, совершая что-то невероятное. Руки Хастлера так сильно прижимают меня к себе, словно он жаждет стать частью меня. Мои ноги действуют противоположно приказам мозга и опоясывают Джека, что позволяет мне оценить масштабы его возбуждения. Я начинаю задыхаться, от этого поцелуя. Кажется, что он пытается меня наказать за что-то. Джек кусает мои губы, проникает языком так далеко, как никогда. Это больше, чем поцелуй, мы словно занимаемся сексом одним ртом. Это что-то сумасшедшее.
Джек снимает одну бретельку моего топа, оголяя грудь, сминая её, сжимая и без того твёрдый сосок. Это посылает по мне разряд тока, заставляя выгнуть спину. Я словно кошка льну к нему всё ближе, желая большего. Мне нужно чтобы каждый участок моей кожи чувствовал его. Я забираюсь руками под его майку, ощущая каждый его мускул. Опускаюсь ниже, спуская его пижамные штаны, и тогда я чувствую его. Ему не нужно никаких лишних касаний, он уже готов. Провожу рукой по всей его длине, чувствуя бархатную и горячую кожу. Джек рычит, сильнее сжимая мою грудь, и я принимаю это за разрешение продолжать. Массирую и поглаживаю его член, с каждой секундой возбуждаясь всё сильней. Хастлер отрывается от меня и одним движением освобождает стол. Тарелка с кексами и чашка Джека летят на пол. Он осторожно укладывает меня на стол и снимает с меня шортики, явно радуясь тому, что я без трусиков. Бросаю на него соблазнительный взгляд, а в следующее мгновение его голова оказывается между моих бёдер. Язык касается моих влажных складок, поглаживая меня и проникая внутрь. Иногда он прерывается, целуя мои бёдра, и это ощущается гораздо сильней, чем, что бы то ни было до этого. Я хватаюсь за край стола, выгибаясь навстречу ему. А в следующий миг он уже входит в меня снова и снова. Мой крик тонет в его страстном поцелуе. Джек двигается медленно, руками сминая мои груди, проводя по талии и наконец, впиваясь в мои бёдра. Хастлер выпрямляется и начинает действовать сильней, жёстче. Он прерывисто дышит, ускоряя темп и проникая в меня слишком глубоко. В горле пересыхает от криков и стонов. Соски ноют, а внизу всё напрягается, оповещая о наступлении оргазма. Сильней сжимаю края стола, от чего сводит руки. Джек слегка наклоняется и сжимает рукой моё горло, это становится решающей каплей. Мой мир рушится на миллион осколков.
– Кензи? – распахиваю глаза и упираюсь взглядом в Джека, который сидит напротив меня с кружкой в руках. Он смотрит на меня вопросительным взглядом, и я понимаю, что он зовёт меня уже не первый раз. А ещё я понимаю, что только что грезила наяву, отчего мои шёлковые шортики насквозь промокли. Боже мой, я схожу с ума и виной тому этот мужчина, сидящий напротив меня. У меня слишком давно не было секса, вот и лезут в голову слишком реалистичные картинки. Я вовсе не хочу секса с Джеком Хастлером. Просто гормоны разыгрались вот и всё.
Да, продолжай и дальше себя уговаривать, – нашёптывает мой дьявольский внутренний голосок, но я лишь отмахиваюсь от него.
– С тобой всё в порядке? Кажется, ты покраснела. Может у тебя аллергия на шоколад? – спрашивает Джек, скрывая насмешку под излишне вежливым тоном.
– Всё в порядке, – резко отвечаю я, одарив его самой широкой и фальшивой улыбкой. – Тебе случайно никуда не пора идти?
– А ты меня уже выгоняешь?
– Для начала я тебя даже не приглашала.
– А я думал, ты мне всегда рада, – он обольстительно улыбается, развалившись на стуле.
– Ты слишком много думаешь, дорогой и всё не по делу.
– А ты совсем разучилась веселиться, дорогая, – последнее он произносит самым приторно-ласковым тоном, на какой только способен.
– Просто я повзрослела, в отличие от некоторых особей мужского пола.
Встаю из-за стола и подхожу к мойке, лишь бы оказаться как можно дальше от него. Но Джек тут же оказывается у меня за спиной. Не знаю как у него, получается, так быстро двигаться, но мне стоит ожидать от него любого подвоха. Он обхватывает меня за талию, прижимая к своей груди. Одной рукой, Джек проводит по моей шее, от чего кожу начинает покалывать.
– Мне всегда нравилась твоя дерзость, Маккензи, – произносит он тихо, обжигая мою кожу своим горячим дыханием.
– Тогда тебе лучше уйти, пока моя дерзость не переросла в нечто большее, – отвечаю я, стараясь скрыть дрожь в голосе от такой близости с ним. Я чувствую, как его сердце бьётся, ощущаю твёрдые грудные мышцы, а в нос ударяет его запах, от которого всё моё тело готово растечься лужицей.
– Снова мне угрожаешь, дорогая? – игриво спрашивает Джек, нежными касаниями спускаясь по моему телу всё ниже и ниже, приближаясь к попе.
– Надейся никогда не увидеть меня в гневе, дорогой, – резко произношу я, перехватывая его руку и поворачиваясь к нему лицом. Джек смотрит на меня заинтересовано, лениво улыбаясь и ожидая моего нового шага. – Тебе лучше уйти, Джек, я обязательно сегодня же куплю тебе кружку, чтобы ты смог завтракать у себя.
– Я повторюсь, но ты даже представить не можешь, как меня заводит твоя дерзость.
– Если не хочешь поцеловаться со сковородой, то лучше беги, – отвечаю я, сплетая руки на груди и бросая в него самый убийственный взгляд, какой только возможен. Видимо, это действует, так как мужчина тут же делает шаг назад. Джек поднимает руки в защитном жесте, но с лица так и не сходит самодовольная улыбка. Он хватает со стола свою тарелку с кексами и идёт к двери. Но у выхода он останавливается и поворачивается ко мне. Его пристальный взгляд останавливается на мне, обезоруживая меня на миг. Почему-то сейчас мне больше всего хочется попросить его остаться. Какая-то часть меня так, и просится выйти вперёд и остановить его. Вцепиться в него мёртвой хваткой и вспомнить былые времена или оживить мои пошлые мысли. И эта часть словно маленький ребёнок в игрушечном магазине громко верещит, выпрашивая полюбившуюся игрушку. Но я как строгий родитель решаю увести эту капризу подальше из магазина. Отворачиваюсь от Джека и принимаюсь мыть посуду. Какое-то время он топчется у выхода. Я буквально слышу его тяжёлое дыхание, словно он стоит за моей спиной. Но он всё же выходит в коридор, осторожно прикрыв за собой дверь. А я как заведённая начинаю приводить и без того чистую кухню в порядок. И сейчас я как никогда сильно чувствую какое-то едкое одиночество. Я хотела, чтобы он ушёл. Ведь так? Так какого чёрта я сейчас готова рвать на себе волосы только чтобы он вернулся? Но на самом деле я хотела, чтобы он ушёл, не потому что его общество мне противно. Наоборот, просто я боюсь натворить глупостей, находясь рядом с ним. Из-за того что я не доверяю сама себе я вела себя, как настоящая стерва. Возможно, теперь то он прекратит своё преследование. Вот только хочу ли я этого?
Джек
Я всегда знал, что Маккензи Джонс та ещё стерва и заноза в заднице. Это меня и привлекало в ней. Именно поэтому мы стали друзьями. Будь она божьим одуванчиком, я бы даже не посмотрел в её сторону. Мне нравилось, что она всегда могла дать мне отпор. В отличие от всех остальных девушек, которые прогибались подо мной. Маккензи всегда была стойкой, со стальным характером. И теперь я вижу, что это не изменилось. Она всё ещё способна мне противостоять, но почему-то мне кажется, сейчас она делает это не так охотно. Сегодня утром я видел, каким взглядом она смотрела на меня. И этот взгляд точно ни с чем не спутаешь. Она хочет меня, так же как и я её. А когда оба человека желают одного и того же, то ничто не встанет у них на пути. Даже гордость или упрямство, чего слишком много в Маккензи Джонс.
– Джек, тебя к телефону, – слышу я голос Майка, ещё одного мастера, который сегодня застрял за стойкой и вынужден отвечать на телефонные звонки.
– Уже иду, – убираю инструменты и снимаю перчатки, обращаясь к своему клиенту, – подождите немного и я к вам вернусь.
Мужчина лет сорока по имени Барт, полное имя которого наверняка звучит, как Бартоломео. По крайней мере, выглядит он именно, как Бартоломео: угольно-чёрный деловой костюм, гелевая укладка волосок к волоску, дорогой парфюм и Ролекс на руках. Что он потерял в тату-салоне спросите вы? Просто нужно поменьше спорить с друзьями на пьяную голову, отвечу я. Судя по тому, что сейчас он сидит тут и делает татуировку с инициалами своей жены, можно сказать, что спор был проигран. Барт кивает мне, и я направляюсь к телефону.
– Алло?
– Привет, сынок, как ты там? Мы с мамой не можем до тебя дозвониться. Всё развлекаешься? – отец хохочет и мне почему-то кажется, что в его представлении я всегда нахожусь на тусовках в бассейне, наполненном шампанским.
– Пап, ты же звонишь мне на работу, – усаживаюсь на высокий табурет, прижимая трубку ближе к уху, потому что связь то и дело прерывается.
– А разве вы там не развлекаетесь? – с насмешкой спрашивает он. Для отца моя работа никогда не была достойной. Он сразу высказал своё мнение, назвав, то чем я занимаюсь «писульками». После этого мы старались не затрагивать эту тему, чтобы не раздувать скандал.
– Нет, папа. Это тоже работа и мне платят за неё хорошие деньги, – я люблю своего отца, но в небольших количествах, а сейчас этот разговор начинает меня бесить.
– Ну, ладно-ладно, не будем о печальном. Я просто хотел узнать, как дела, мама волнуется. Надеюсь, дом ещё цел?
– Всё нормально. Дом стоит на месте, ничего с ним не случилось. Не переживайте.
– Тогда я спокоен, – на заднем фоне отца кто-то зовёт, и он отвечает что-то невнятное, – ладно, сын, мне пора у нас тут небольшая вечеринка.
И это он упрекает меня по поводу моих гулянок. Хотя сам является заядлым тусовщиком. Как правило, они с мамой звонят мне только тогда, когда изрядно выпьют. И я почему-то абсолютно уверен в том, что на трезвую голову они вообще не вспоминают, что у них есть сын. Я уже и не помню те времена, когда мы были счастливой сплочённой семьёй. Об этом мне напоминают только фотографии, да и тех немного.
– Хорошо, пап, пока, – отвечаю я, но он уже не слышит, в трубке раздаются короткие гудки.
– Всё нормально, старик? – спрашивает меня Майк, на что я лишь киваю.
Всё просто шикарно, в общем-то, как и всегда. Возвращаюсь к своему клиенту и принимаюсь за работу. Только работа меня успокаивает. Благодаря ей я ещё не свихнулся в этом дурдоме. Это мой тихий омут, дарящий умиротворение. За работой время летит быстро, не успеваешь оглянуться. Но в последнее время в мою голову всё чаще закладываются мысли о смене деятельности. Мне двадцать шесть лет и пора заняться чем-то действительно стоящим. Чем-то что будет приносить хороший доход, который обеспечит мне будущее. А при мыслях о будущем я почему-то тут же думаю о Маккензи. Её образ сам собой всплывает перед глазами. Не знаю, что это такое, но кажется, я конкретно на ней помешался. Я продолжаю себя убеждать, что во всём виновата страсть, похоть, вожделение. Но каждый раз, встречаясь с ней взглядом, я начинаю чувствовать что-то непонятное мне, что-то гораздо глубже, чем простое животное желание.
Маккензи
Весь день я занимаюсь эскизами к наряду Кимберли для весеннего благотворительного бала. Этот бал является неотъемлемой частью нашего города. Из года в год в конце весны в городе разворачиваются множество развлекательных площадок, на которых выступают известные певцы и музыкальные группы. Открывается множество аттракционов и ярмарок. А пиком этого торжества становится благотворительный бал в городской мэрии. И уже там влиятельные толстосумы могут показать какие они хорошие и добрые, раз жертвуют деньги на лечение больным детям. Самое главное слово «жертвуют», обычно это именно так и выглядит. Лица этих миллиардеров чуть ли не сводит от чрезмерных и фальшивых улыбок. Им жалко каждый пенни, даже если это идёт на благое дело. Но они вынуждены строить из себя благодетелей, поднимаясь тем самым по социальной лестнице, увеличивая цены на свои акции и просто тыкая всех носом в тот факт, что они сделали хорошее дело.
Несмотря на всю показную благотворительность, мне очень нравится этот праздник. Когда мы с Джилл были маленькими, наши семьи собирались все вместе и гуляли до поздней ночи. Нам позволяли, есть любые сладости, и кататься на всех аттракционах. Тогда мы чувствовали себя большими счастливчиками. Много ли нужно детям для счастья? Немного сладкого, каплю свободы и крепкие родительские объятия. Но стоит нам повзрослеть, как наше определение счастья меняется, принимая иногда совсем неверные очертания.
Я откладываю работу только тогда, когда глаза начинают болеть. Время близится к пяти вечера и мои пальцы уже онемели от непрерывной работы. Руки испачканы графитом, в животе с утра не было ни крошки и чувствую я себя хуже некуда. Но готовый эскиз и выкройка радуют глаз и вселяют уверенность. Я могу дать себе сегодня отдохнуть и в первую очередь плотно поужинать. Оставляю груду испорченной бумаги и прочие инструменты на своих местах и иду на кухню. Лучше не оглядываться назад, будь моя мама тут, она бы точно упала в обморок от всего хаоса, царящего посреди моей квартиры. Хоть в нашем доме всегда было достаточно денег, моя мама никогда не задумывалась о том, чтобы нанять домработницу. Она всегда всё делала сама и продолжает до сих пор. Наш огромный дом она убирает сама, как и готовит. И надо сказать, что по части кухни она спец. Все кто хоть раз попробует её стряпню навсегда становится маминым поклонником. Но вот мне почему-то не достался этот поварской дар. Конечно, я умею готовить, но до маминых шедевров мне далеко.
Решаю приготовить на ужин макароны с сыром, благо макарон мне теперь хватит на целый год. Пока вода закипает, я включаю телевизор и натыкаюсь на какой-то сериал. Я практически не смотрю телевизор, во-первых времени на него совсем нет, а во-вторых слишком сложно найти что-то стоящее на современном телевидении.
Под звуки телевизора я варю макароны и посыпаю их обильным количеством сыра. Несмотря на то, что в квартире слышно бормотание голосов, доносящихся из плазмы, я ощущаю давящее на меня одиночество. Не знаю, когда это случилось, но с годами я потеряла многих друзей. Когда говорят о потерях, то многие подразумевают смерть. Но в моём случае они просто растаяли во временном потоке. Сейчас у меня множество хороших знакомых, с которыми я работаю, встречаюсь на модных тусовках, но все они приходят и уходят. Лица стираются, имена забываются и рядом остаются лишь единицы. Они застревают в щелях нашей жизни, словно песчинки плотно в них обосновываясь. Такой песчинкой когда-то стала для меня Джилл, даже Кэм и чёрт бы его побрал, но Джек тоже плотно поселился в моей жизни. И теперь с каждым днём он ещё глубже проникает мне под кожу. Его поведение противоречиво и не поддаётся никаким правилам и законам. Он может вести себя, как безбашенный подросток, или сексуальный любовник, иногда он надевает маску друга, а в другой миг обретает облик ловеласа и сердцееда. Он испытывает меня, действует на нервы, сводит с ума. Порой мне хочется хорошенько ему врезать, но кажется, желание оказаться прижатой к его сильному горячему телу гораздо сильней.
До моего затуманенного разума доносится звонок сотового телефона, и я встаю из-за стола. Сотовый продолжает протяжно трезвонить, но я никак не могу отыскать его под грудами материалов, бумаги и прочего мусора. Наконец, он с глухим стуком падает со стола, и я беру его в руки.
– Привет, мам, – говорю я, прижимая телефон к уху.
– Здравствуй, моя хорошая, как у тебя дела? Мы с папой волнуемся.
– Всё хорошо, мам, – возвращаюсь за стол и начинаю уплетать макароны, пока сыр не остыл и не затвердел. – Мы же с тобой разговаривали вчера. За это время у меня ничего не изменилось.
– Но ты же знаешь, что мне нужно слышать твой голос хотя бы раз в день. До сих пор не могу поверить, что ты решила нас покинуть. Мы с папой теперь не знаем чем себя занять в этом огромном доме.
Для мамы стало большим шоком моё желание переехать от них. Когда я уезжала в Париж на год, она так не переживала, а тут мне приходилось отвечать на её звонки каждый час. Поэтому первые дни вдали от родных я проводила в постоянных телефонных разговорах, вместо того, чтобы обставлять своё новое жилище. Но потом она привыкла и теперь относится более спокойно к моему переезду. Конечно, я тоже скучаю по ним, но мы хотя бы живём в одном городе и можем видеться, когда пожелаем. Прожив год в Париже, не имея возможности встретиться с родителями, я ещё сильней ощутила на себе нашу сильную связь. Мы всегда были близки, они всегда окутывали меня своей любовью сполна. Даже сейчас, став взрослой, для них я до сих пор маленькая девочка. И если честно, то мне самой иногда хочется хоть недолго побыть маленькой крошкой и понежиться в родительских объятиях. А кто этого не хочет?
– Я всё равно когда-нибудь должна была начать жить самостоятельно. Не переживай, мам всё со мной хорошо. Можем завтра пообедать вместе. Как там папа?
– Папа наверно не сможет, у него какая-то важная встреча с инвесторами. Но я ему передам, он наверняка захочет увидеться. Он тоже скучает, как и я, – слышу, как мама высмаркивается. Она у меня всегда была сентиментальной.
– Мам, только не плачь, я тоже скучаю. Если хочешь, то я приеду на выходные.
– Конечно, дорогая, было бы чудесно, – голос мамы тут же становится радостней, и я улыбаюсь. Что может быть лучше, чем чувствовать, что ты стал причиной радости для твоего любимого человека. Я всегда любила мамину улыбку, в эти моменты она казалась такой молодой и задорной. Вот и сейчас я представляю, как она улыбается, в уголках её глаз образуются крохотные морщинки, словно лучики солнца. Всё чего мне сейчас хочется, это обнять её крепко-крепко.
– Я люблю тебя, мам.
– И я тебя люблю, дорогая, – отвечает мама тихим и нежным голосом, – позвони мне завтра, и договоримся о месте встречи. Можно будет сходить к Изабель, она готовит чудесные отбивные. Или в тот ресторанчик неподалёку от твоего дома с домашним вином. Мы с папой были там пару раз, тебе он понравится.
– Хорошо, мама. Я позвоню завтра, пока.
– До завтра, дорогая.
Она отключается, и я кладу телефон на стол. С лица не сходит счастливая улыбка и даже на душе становится, как-то спокойно. Стоило только поговорить с мамой. Недаром говорят, что у мам есть какое-то седьмое чувство. А у моей оно очень сильно развито, она словно сердцем чует, когда я в ней нуждаюсь. В моей жизни сейчас столько всего происходит, что с ума сойти можно. Но поговорив с мамой, я обрела некое равновесие. Теперь мне не страшен даже сам Джек Хастлер.
После ужина я ставлю грязную посуду в мойку и решаю посидеть немного на балконе. Наливаю бокал красного вина, натягиваю тёплые носки и закутываюсь в плед. Небо уже озарилось сиянием звёзд, а температура изрядно понизилась. Внизу оживают ночные улицы, парни и девушки с громким смехом снуют по тротуарам спеша в клубы. И в этих людях я замечаю знакомый силуэт. Слегка пошатываясь, в обнимку с длинноногой брюнеткой по тротуару идёт Джек Хастлер. Парочка о чём-то мило беседует и заливисто смеётся. Девушка на огромных каблуках, но даже так она не дотягивает до Джека. Стройная, с хорошей фигурой и в очень коротком платье. Типичная кукла на ночь, все девки Джека на одно лицо. Почему-то вид этой парочки зарождает во мне самые худшие эмоции. Я со злостью сжимаю бокал, глядя, как эта девица льнёт к нему, готова отдаться прямо на улице. Сучка. А ему это только на руку, он наверняка её уже оттрахал мысленно во всех позах. Кобель. На улице холодно, но мне сейчас становится очень жарко. Отпиваю ещё вина и так сильно сжимаю бокал, что он разбивается в моих руках, острыми осколками врезаясь в кожу. Я вскрикиваю от боли, и это отвлекает Джека от новой пассии. Он поднимает голову, но я быстро покидаю балкон и бегу в ванную. Включаю воду, и кровь омывает собой раковину. Рука болит, но я практически не чувствую боли. Всё что я сейчас ощущаю это ненависть. Джек Хастлер никогда не изменится. Он будет трахать любую, стоит ей только раздвинуть перед ним ноги. Но я больше не совершу этой ошибки. Я ненавижу его. Ненавижу! Стоит запомнить это чувство и больше никогда не поддаваться на его чары.
