Текст книги "Саваоф"
Автор книги: Светлана Чехонадская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)
– Горик! Ты решил сделать отчет дома, а до этого – уколоться, и поехал в какое-то ваше обычное место, правильно?
– Да, определенно зеленая! – сказал он.
– У тебя есть свидетели, что ты там был все это время?
– Конечно, есть... Она...
– Кто она?
– Толстуха.
Зубы у меня от страха клацнули.
– Какая толстуха?
– Не знаю. Подошла, спросила: хочешь уколоться? У меня есть в два раза дешевле. Давай карточку. Потом села в машину... Дала мне комплект, попросила: подвези до пустыря... Удивительно зеленая стена!
– Ты подвез? – Я изо всех сил потрясла его за плечо. Он был похож на мешок с водой.
Рядом стоял Алехан, держа в руках кетчуп.
– Бесполезно, – сказал Алехан.
– Ты подвез, Горик?!
– Подвез... Она вышла, я укололся.
– Там, в машине?
– У стены. Есть там укромное местечко... Господи! Укромное! Чего уж хуже – никакого алиби!
– Говно героин у нее был... – презрительно произнес Горик. – Надо было ей морду набить...
– Ты знаешь, где ее найти?
– Не-а...
– Как же ты ей морду набьешь?
– Тогда, тогда надо было. Когда она снова в машину сунулась. Сказала, падла: «Ты все равно труп! Так лучше повесься!» – и дала мне что-то в руки! Но это был глюк. Нет, точно глюк. Змею мне сунула!
– Веревку! Если «повесься», значит, она сунула тебе в руки веревку! – с отчаяньем сказала я.
Горик безнадежно уплывал.
– Это же глюк! – ласково объяснил он мне. – Какая веревка у глюка? У глюка только змея! – и захохотал.
В коридоре раздались шаги. Они были очень спокойными и неторопливыми. «Точно прослушивают, – подумала я. – Иначе бы ворвались, как кони».
– Не хотите к нам на работу перейти? – добродушно спросил Гергиев. Он встал надо мной: руки в карманах, раскачивается, переступая с носка на пятку. Его подчиненные наклонились над Гориком.
– Сейчас бесполезно, – произнес один из них, оттягивая его веко. – Совсем глаза закатились.
– Я ведь вам забыл сказать. – Гергиев по-хозяйски осмотрел моего мужа. – Вы что, кетчуп любите?
– А вам какая разница? – огрызнулся Алехан.
– Кетчуп вреден... Так вот: есть и еще одна улика. В половине шестого вашего Горика видели на трассе, ведущей к Звенигороду. Там есть известное наркоманское место. Ребята, которые там тусуются, утверждают, что он подобрал какую-то беременную женщину, которую никто раньше не видел.
– Беременную?
– Или толстую. Так они сказали. Она села к нему в машину, и они покатили дальше. Больше его в тот день никто не видел... И отчет ведь не был сделан, а? И мать у него очень толстая... Чего не сделаешь для сына, правильно?
– У меня вынут чип? – спросила я.
– Чешется?– Видно было, что он еле сдерживается, чтобы не улыбнуться. – Никто раньше не жаловался.
«Мозги у меня чешутся! – хотела крикнуть я. – Не могу больше! Хочу все выяснить. И о „Саваофе”, и о собственном сне, и о деньгах, а также о Елениных так называемых любовниках, о многих других вещах – все, все выяснить. Хочу узнать, какую ложь я сказала полтора месяца назад. Что это была за ложь, кто и зачем превратил ее в правду? Но пока чип у меня в руке, я не могу никого расспрашивать».
Горика увели, точнее утащили. Гергиев потоптался немного, пытаясь заглянуть то в одну комнату, то в другую – особенно, как мне показалось, его интересовала спальня – и ушел.
«Чип вынут на днях, по вашей статье о халатности чипы не используют, – сказал он на прощанье. – Желаю приятных снов в супружеской постели... Она у вас узкая. Это очень мило для десятилетнего брака». А не клеит ли он меня?
Я вернулась в комнату. Алехан сидел на диване, ссутулившись, бессильно уронив руки – в одной из них была бутылка кетчупа.
– Как же ты поторопилась! – тихо сказал он, не глядя на меня.
– С чем, Алехан?
– Со своим признанием о названных паролях! Тебе нужно было подождать... Видишь, преступник найден.
– Я же не знала, что так получится. У меня не было другого выхода. Пять лучше, чем сорок.
– Пять лет? За это дают пять лет?
– Это не смертельно.
– А если переиграть?
Я глазами показала на чип, мол, что ты разболтался-то? Еще ничего не кончено. Он отмахнулся кетчупом.
– Алехан, на записи видно, что Елена разговаривает с убийцей об измененной фразе... Это один из кирпичей в основании дела... Давай потом об этом поговорим?
Он даже с какой-то яростью замотал головой. Ну как ребенок...
– Надо смириться, Алехан. Я назвала пароли... Меня за это уволят и посадят на пять лет... Может, даже на меньше? Ведь ими никто не воспользовался. Но прежде чем меня посадят, я хотела бы все выяснить. Кто, зачем и главное... что. Ты понимаешь?
– Я умоляю тебя: не надо ничего выяснять! Ты уже перехитрила саму себя... Ты и сейчас все испортишь. В своей погоне за столетней толстухой ты попадешь в дурдом. Найдут другую толстуху – настоящую. Это сделает полиция. Все окажется простым, как пять миллионов... У него очень толстая мать.
– Я не могла видеть его мать во сне. А Елена не могла дружить с наркоманом и его старой матерью-ассирийкой.
– Все, все найдут, все докажут... Можно объяснить и накладку с фразой, уверяю тебя.
– Я знаю, Алехан, что все можно объяснить. Скажу больше: я думаю, все наши беды оттого, что все можно объяснить...
– Что объяснено, то и есть правда, – печально сказал мой муж.
– Нет, это не так. Есть правда, которую нельзя объяснить. Или которая противоречит объяснениям.
– А зачем она нужна такая?
На это я не нашлась, что ответить.
Очень много людей вокруг...
Принято считать, что перенаселение – это проблема только нашего века. Ничего подобного: в журналах столетней давности я нахожу те же жалобы. Мы с Алеханом как-то подсчитали, и у нас получилось, что пропорционально росту населения города увеличилась и его территория, то есть плотность примерно осталась прежней. Ну, за исключением того, что меньше стало разных оазисов – пустырей да парков.
Многие думают так, как я. Вот уже двадцать лет существует Общество отказа от продолжения рода – ООПР. Все двадцать лет оно тем не менее влачит жалкое существование. Действительно, какой смысл заботиться о будущих поколениях – хватит им там еды или не хватит; о нас тоже, судя по всему, заботились – неудачно, но ведь все обошлось, еды нам хватает. Каждый раз кричат, что все, планета разбухла, скоро лопнет, но эти крики уже никого не пугают. Во-первых, накануне лопания всегда находится какая-нибудь маленькая дырка для спускания пара – вроде чумы, мировой войны, СПИДа или просто трансгенных продуктов и Новой воды, а во-вторых, ну и лопнет – даже с Марса, я думаю, эта так называемая катастрофа будет менее заметной, чем средних размеров солнечная вспышка.
Кстати, о Марсе... Вы будете смеяться, но я в молодости поучаствовала в этом буме, помните? Да-да, записалась в число переселенцев. Я уже тогда считала, что Земля по своей природе не терпит пустот, что она заполняет любой промежуток мельтешением, копошением, что ограничатся люди – расплодятся черви, что шум – это и есть ее голос, что она вообще такова. Поэтому все эти ООПРы никогда не добьются своей цели. Это как если бы члены Лиги Девственниц пришли со своими проповедями в публичный дом.
Я тогда сама была словно больная, твердила себе под нос: «Две тысячи человек! Две тысячи человек на целую планету! Потом, конечно, понаедут, заселят, засрут, но это уже не при мне... До конца жизни я буду жить в раю!» Я ведь чего опасаюсь – что земной рай заселен еще пуще Земли, что там непрерывно слышны разные звуки: кто-то поет свои ангельские песни (а вдруг они в стиле техно-поп? а вдруг их можно петь и после десяти вечера?!), кто-то чирикает, рядом грохочет водопад... Мои представления о новой планете были далеки от научных, хотя я и читала на обучающих сайтах все статьи, касающиеся природы Марса, – готовилась. Два месяца провела в специальном лагере, где, как утверждали организаторы, все было, как на Марсе – и каньоны, и дюны, и песчаные бури, и лютый холод по ночам.
То да не то... По ночам я слышала шум города, находящегося всего в двух километрах от лагеря, десять раз в день над нами пролетал самолет и пять раз – вертолет, песок просто кишел какими-то паучками, все будущие переселенцы постоянно заражали друг друга грибком, а когда становилось жарко, на стенах колонизаторского домика выступала плесень. Я смотрела на ее ползучий радостный рост и снова видела восторг зарождения жизни.
Ну, а потом... Вы помните, что потом.
После извержения Олимпа (того, марсианского Олимпа) решили не рисковать. Эта двадцатисемикилометровая горища сильно всех напугала. Потом уже я узнала, что и планы-то эти были околонаучными – или даже совсем не научными. Основатели колонии накосили денег и распустили свой лагерь, воспользовавшись извержением. Наши взносы (я заплатила, по-моему, тысяч пятьдесят) не играли никакой роли, кое-кому их даже вернули. Все это делалось, чтобы привлечь разные фонды. Государство тоже поучаствовало. Если помните, была даже такая программа – МММ, «Мой молодой Марс». Кстати, наша корпорация на этой программе увеличилась ровно вдвое. Она добилась права на распределение подрядов (тогдашний владелец контрольного пакета был зятем тогдашнего президента страны), и через корпорацию оплачивались разработки по созданию кислорода, по выведению особых растений, а также закупка продуктов, костюмов, транспорта. А особая марсианская утилизация отходов? На нее ушли основные деньги, насколько мне помнится. Комиссия за два года так и не разобралась, за что стоило платить такие сумасшедшие деньги. Но дело замяли, ведь это была сугубо президентская программа. И правильно, что замяли. Свести с президентом счеты, то есть посчитать, сколько он нахапал, было физически невозможно. Таких компьютеров еще нет... Все, что осталось от тех разработок и закупок – это Новая вода, вещь действительно полезная, но и самая дешевая.
Сейчас у меня много времени и для чтения и для писания. От работы я отстранена. Идет расследование.
Одна радость: когда завели дело о халатности, с меня сняли чип. Видимо, не хотели, чтобы стали известны их мерзкие методы допроса.
Я ведь всех сильно удивила: сказала, что это была шутка.
Представитель службы безопасности от злости позеленел.
– Вам здесь все равно уже не работать! – прошипел он. – Докажем мы или нет, но вы здесь не останетесь! Более того, в вашей карточке будет такое! Уф-пр-тфр! – Это он сладострастно содрогнулся, представляя содержание моей карточки. Садист, как я и подозревала.
—Ну насчет шутки я пошутила! – В разговоре с таким дебилом можно позволить и тавтологию. – Просто я очень испугалась. Вы поймите мое положение! Я знаю директора банка, могла знать о проверке – разумеется, я должна была стать главной подозреваемой. Вот и наговорила на себя...
Я могла бы и меньше оправдываться. Сейчас расклад даже лучше: трое против одного. Микис так и говорил сразу, что никаких паролей я не называла. Мой муж изменил показания. А Марианна... Как обычно, она играет роковую женщину. «Не помню, – сказала она. – Но больше склоняюсь к тому, что эти пароли были названы... Даже сейчас попытаюсь их вспомнить. «Пошлость»? Нет? «Полевая бабочка»? Тоже нет? Вот вертится в голове...»
– Она у вас не с приветом? – угрюмо спросил Гергиев после этого.
Алехан же раскричался: «Я убью ее! Зачем она это делает?!» Он бегал по кремлевскому коридору у дверей следователя, а я потирала запястье, наблюдая за ним. Я улыбалась и морщилась. Вынимать чип оказалось больнее, чем вставлять. Зато приятнее...
– Перестань, Алехан, у нее такая неразбериха в жизни...
– Это повод всех кусать?
– Конечно. Нормальный повод. Когда же и кусать, если не тогда, когда плохо?
– Вот все бы, кому плохо, сейчас начали кусаться!
– Все так и делают.
– Вы домой не собираетесь? – Гергиев вышел из кабинета и встал напротив меня.
– Извините. Мы расшумелись? Сейчас уходим.
– А где ваш кетчуп? – обернулся следователь к моему мужу.
– Я похож на дурака?
– Немного.
Алехан покраснел, обдумывая, стоит влезать в драку в казенном помещении или такой мотив, как «личное», здесь не котируется. Пока он обдумывал, Гергиев присел рядом, в кресло, присоединенное к моему.
– Больше я вами не занимаюсь, – сказал он. – Теперь считается, что кражу провернули Антон и ваш Горик. Причем Горик был пешкой. Он просто оказал услугу – назвал пароли – и получил за это крохотный кусок. Пять миллионов. У нас есть доказательства, что он знал Антона.
– Да вы что?
– Антон тоже баловался наркотиками... Вы не знали? Он иногда подъезжал на шоссе. Это ведь недалеко от его дома.
– Господи! – Я прижала освобожденную руку к сердцу.
– Ну, он был, конечно, не профессионал, а любитель. Так, изредка, от полноты жизни... Вы тоже думаете, что он мертв?
– Почему тоже?.. Но да, думаю.
– А если просто сбежал?
– Вы не ответили, почему тоже?
– Неважно. Следствие считает, что он скрылся. А жену его убрали потому, что она о чем-то догадалась.
– Неужели вы подозреваете старуху в соучастии?
– Она призналась.
– Не может быть!
– Более того, сразу, с порога, заявила, что лично убила Елену. Вообще все взяла на себя. И не называйте ее старухой, ей сорок восемь. Она еще молодая крепкая женщина, хотя и толстая. Ее иногда мучает высокое давление, но в остальном она здоровее меня.
– Зачем же они убили Елену?
– Чтобы убрать свидетеля... Вы понимаете, как все было: Антон задумал эту операцию, так сказать, напоследок, перед своим исчезновением. Схему он прекрасно представлял себе, но он не знал паролей. От вас он их не надеялся получить, но давно уже приглядывался к Горику, которого часто встречал на их пятачке на шоссе. Может, слышал, что у того СПИД, что он постоянно нуждается в деньгах. Вы уверены, что не рассказывали Татарскому о своем Горике? Наверное, вы и перед ним возмущались равнодушием государства к проблеме больных СПИДом?
Я пожала плечами.
– Конечно, не уверена. Скорее всего, я об этом рассказывала.
– Ну вот. Антон наметил эту кандидатуру. В итоге он добился своего. Думаю, это было нетрудно. Вы действительно зря держали наркомана на работе, ваша Инна тут права. Из-за своей жалости вы чуть не погибли... Далее. Операция была проведена. Это произошло через несколько дней после того, как вы все поругались у вас дома. В корпорации никто ничего не заметил – ревизия всех контрактов должна была пройти только в конце месяца. У Антона оставалось много времени для завершения всех дел, в том числе и для того, чтобы надежно спрятать деньги, а также расплатиться с Гориком... Вы говорите, Татарский любил жену. А следствие думает по-другому. Он и не собирался брать ее с собой. Он собирался просто исчезнуть, оставив ее разгребать то, что сам же и навалил. Их семья очень подходит для такого сценария. У нас тысячи похожих ситуаций! Статусная жена, которую обвешивают драгоценностями, богач-муж, который на самом деле больше всего на свете любит деньги, да только их по сути и любит. Если у такого милого циника с его махинациями все обходится благополучно, он через полгода покупает себе другую такую же красавицу. Все дела о растратах похожи друг на друга! Куда только девается любовь, друзья, привязанности, страсть к симфоническим концертам!.. Но убивать он не хотел, конечно. Это Горик понял, что она обо всем догадалась. Это была его инициатива. Спонтанная, плохо подготовленная, наркоманская, поэтому он так быстро и завалился. Антон, может, и не знает, что произошло. А если и знает... Ну что ему делать? Ему светит пожизненное.
– Здесь есть несколько неувязок, – сказала я. – Во-первых, я не понимаю, зачем Антон так открыто перевел Горику деньги.
—А может, он его подставлял на всякий случай? Предложил перевести деньги на счет, а тот, с его наркоманским туманом в голове, даже не понял, что это будет значить, если начнется следствие. Да Антона вообще-то алиби Горика интересовало в последнюю очередь.
– Хорошо. Иду дальше. Вы говорите, что Елена догадалась. Как?
– Ну, строго говоря, она могла догадаться как угодно. И подслушав разговоры мужа, и узнав о проверке его банка, и видя тесное общение Антона с таким неподходящим человеком, как наркоман Горик. Разными путями, каждый из них логичен. Но судя по ее словам перед смертью, она догадалась об этом по «Саваофу»... Насколько я понял, сейчас вы стоите на том, что не называли паролей? Но какая-то фраза в вашей ссоре все-таки была изменена? Молчите? Вы не помните или не хотите говорить? – Я пожала плечами, мол, понимай, как угодно. – Может, ваши слова как-то касались Горика? Или банка Антона?.. Ну, не хотите, как хотите. Знаете, следствие вообще не очень интересуется этим вопросом, у них и так много доказательств. Вы теперь утверждаете, что не называли никаких паролей – вот и прекрасно. «Саваоф» следствию совершенно не нужен – он теперь, как говорят философы, «лишняя сущность». Это была компьютерная игра, и нет ничего особенного в том, что Елена обсуждала ее в разговоре с матерью талантливого компьютерщика. Кроме того, Горик запаниковал: он давно не колется, а препараты для поддержания хоть какого-то статуса дают только в тюрьме, после суда, но не под следствием, поэтому, мне кажется, он скоро подпишет любые признания...
– Ах вот почему «тоже»! – сказала я. – Это выдумаете, что Антон мертв. Вы! Человек, не имеющий никакого отношения к расследованию убийства Елены. Но вы-то почему?
– А вы почему?
– Опять уходите от ответа?
Он молчал, улыбаясь. Алехан тихо стоял рядом, прислонившись к стене. Лицо у него было несчастное.
– Больше не чешется? —поинтересовался Гергиев, посмотрев на мою руку, и встал. – Вы теперь... когда больше не чешется...будете, наверное, много ходить, много общаться?
Я снова пожала плечами.
– Нужно ли это? – спокойно спросил он. – Но в любом случае, не забывайте обо мне.
Теперь я знаю, как становятся героями детективов – от скуки.
Наверное, так же становятся их авторами...
Я обязана ежедневно проходить стандартную процедуру допроса в службе кадров, в присутствии службы безопасности. Это занимает час-два. Остальное время я свободна.
Если бы меня не отстранили от дел, начала бы я свое расследование? Даже не знаю. С одной стороны, все факты насчет Горика очень убедительны. Мне кажется немного странной лишь толстая старуха-ассирийка, набрасывающая петлю на шею Елены (или помогающая ее набрасывать), но это издержки воображения: в мой последний приход Борис достал из Горикова стола фотографию его матери – это молодая интересная женщина, довольно-таки непредсказуемая, насколько можно судить по выражению ее глаз. Черных глаз (они всегда кажутся непредсказуемыми, вечно ждешь от них подвоха). Она полная, даже толстая. Ноги, как колонны. Верх же, по сравнению с задницей, почти изящен.
– И правда, у нее какой-то древний вид, – сказала я, рассматривая фотографию. – Мать-богиня... Иштар.
Инна фыркнула. Она теперь сидит на моем месте. Перебралась под предлогом того, что здесь светлее. Удивительно мелочная баба.
Почему я не верю в виновность Горика? Сама себе не могу объяснить этого. Мне постоянно кажется, что наша ссора двухмесячной давности имела отношение к этому преступлению. И «Саваоф» имел. А Горика там не было... Правда, был Антон.
Ужасно то, что диск с записью ссоры был изъят еще тогда, после его первого просмотра Гергиевым. Если бы он у него и остался, может быть, я бы и уговорила его показать мне хотя бы раз. Но диск ушел наверх, неизвестно куда, и там, неизвестно где, затерялся.
Я постоянно прокручиваю в голове нашу беседу, но не нахожу в ней ничего подозрительного. Я рассказывала про неудавшуюся кражу, Марианна возмущалась пассивностью мужа, Елена отделывалась междометиями, они обе спросили меня про пароли, но я их не назвала.
Был также разговор про рога Антона, и мне еще надо будет спросить у Марианны, зачем она этот разговор завела, но, по крайней мере, я в нем не участвовала.
Если бы вы были в моем положении: то есть в положении человека с занозой в мозгу и кучей свободного времени (правы аналитики: свободное время – это бомба), то начали бы, как и я, с фирмы «Дирк Энтертейнмент Фаундейшн».
...Здание, как снаружи, так и внутри, оказалось типичным офисом компьютерщиков – раздолбайским, грязным, с коллективом, в котором представлены почти все известные психиатрии пограничные состояния. У меня богатый опыт общения с людьми этой профессии, у нас в отделе технического обслуживания их десять тысяч, и половина из них – в клетчатых рубашках! Как-то один мой клиент робко спросил меня, не стоит ли ему купить акции фирмы, которая эти рубашки производит (так его впечатлил проход по коридорам технической службы – он туда забрел по ошибке). Я отсоветовала. Они их покупают раз в жизни и даже не стирают...
Здесь, в «Дирк Энтертейнмент Фаундейшин» тоже – половина персонала (шесть человек) была клетчатой. И прокуренной. И ничем не занятой – кроме кофе. Я почему-то другого и не ждала, несмотря на громкое название фирмы.
– Ну, мать, вы сговорились, что ли! – сказал клетчатый, которого мне на входе другие клетчатые рекомендовали (с шутками и прибаутками, которые смешат только их самих) как начальника по фамилии Дайка. Он встал из-за своего стола, при этом опрокинув пепельницу на пол. – Цыпа, не подметешь? Ты здесь единственный гуманитарий. У нас такой электронный прибор – сказка, а не прибор. Поднес, все всосал. – Он молча посмотрел на меня, понял, что я подметать не буду, но не обиделся. – Чего вы прицепились к этой хрени?
– А что, к вам многие приходили по поводу этой записи? Куда мне можно сесть?
– Да сюда и можно. – Он плюхнулся на свое место. – Баба красивая приходила. Полиция приходила. Мы не привыкли к такому вниманию. Баба того – повесилась? Красивая была курица.
– Я тоже была снята на этой пленке, – сказала я. – И кто-то изменил слова, которые я произносила.
– Цыпа, игра «Саваоф» в том и заключается, чтобы менять обстоятельства. На хрена ты ввязалась в то, чего не знаешь? Ты так по жизни больше не делай! Можно огрести разных вирусов.
– Я уже огребла.
– Ну а я при чем?
– Вы действительно не могли изменить запись?
– Я полиции предоставил отчет. И еще одному красавчику из экономических. Он тоже интересовался. Там в отчете все-все видно: никак мы не могли этого сделать. Нам диск с записями приносят, сам хозяин его вгоняет, после отцифровки он уничтожается. Все запечатывается. Мы не хотим знать, о чем вы там говорили! Есть клиенты, которые обсуждают, как бабушку прибить, чтобы получить ее наследство. Зачем нам лишний геморрой?
– Мне муж сказал, что записал три разных дня. «Саваоф» выбрал один из них. Значит, не такой это был быстрый процесс, как вы говорите.
– И на это у меня есть что ответить; цыпа. Я поднимал документы для красавчика... Твой муж все три записи принес на одном диске. Мы их вогнали в компьютер, и он сразу же указал на один вариант. А дальше по схеме. Насчет изменений разбирайся с мужем. Все?
– Нет, не все. Теперь я бы хотела выяснить насчет вариантов продолжения ссоры, которые предложил ваш «Саваоф». Их тоже можно менять по своему усмотрению?
Клетчатый начальник повернулся к своим клетчатым подчиненным, еле различимым в дыму. Он закатил глаза, наверное, показывая на мою тупость. Подчиненные печально загудели.
– Ты вообще понимаешь смысл игры? – снова обернулся он ко мне. – Он в том и состоит, что ты прямо не можешь влиять на развитие событий. Ты можешь менять обстоятельства в первоначальной версии, но ты никогда не знаешь, к каким они приведут последствиям.
Кто-то закашлялся у меня за спиной. Я обернулась, подняла голову и встретилась взглядом с пожилым мужчиной в костюме.
– Что-то случилось? – спросил он у Дайки.
– Да вот, опять из-за этой хрени пришли. Работать не дают.
Мужчина оглядел комнату, где и так никто ничего не делал – сотрудники либо пили кофе, либо играли на компьютерах, либо совмещали оба этих занятия.
– Вы тут не задохнетесь? – Мужчина осторожно коснулся моего плеча.
– Я близка к этому.
– Пойдемте в мой кабинет.
– Вы начальник этой конторы? Я думала, Дайка.
– Я и есть Дайка, – улыбнулся он. – И отец Дайки. Этого раздолбая.
В кабинете Дайки-старшего было чисто, работал кондиционер. Хозяин предложил мне воды, и я не отказалась.
– Я хорошо знаю вашего мужа, – сказал он, включая охладитель. – Он большой фанат игры... Жаль, что наш эксперимент совпал с вашими неприятностями, но это лишь совпадение, даже и не сомневайтесь.
– Но ведь кто-то поменял слова в записи. Ваш сын сказал, что здесь этого сделать не могли.
– Вы поймите, что он имел в виду: этого нельзя было сделать в процессе перезаписи, нельзя по техническим причинам. Ни по ошибке, ни по умыслу. Но потом... Да, если хозяин не хочет, чтобы кто-то что-то узнал, он абсолютно защищен. Но это теория. На деле... ну какая тут может быть секретность? Это ведь игра. Если вы на компьютере играете в космического суперагента, то вы имеете пароль для входа в игру и собственную статистику подбитых нептуноидов. Теоретически, если бы вы задались целью ни в коем случае не разгласить эту информацию, то вы бы ее не разгласили – поставили бы защиту, для пароля использовали сложную систему и так далее... Но зачем? Кто ставит такую цель в игре про космического суперагента? Все используют для паролей пробел или три семерки... Так и тут. Может ваш муж поручиться, что, отцифровав изображение, он не положил диск на стол и не пошел с моим раздолбаем в ближайший бар, чтобы обсудить, как довести до смерти какого-нибудь безобидного дурачка из старинной комедии? Можете вы утверждать, что никто из ваших друзей действительно не разбирался в «Саваофе» и не мог... ну, пошутить над вами, например? Вы уверены, наконец, что этого не сделал ваш муж, который потом просто испугался последствий и ни в чем не признался? Все может быть. И ничего не докажешь... Вот только кому это нужно?
– Играющие в космического суперагента, вне зависимости от того, засекречивают они свои пароли или нет, не погибают.
– Не скажите! Погибают... Умирают от СПИДа, от инфаркта, взрываются в машинах, падают вместе с самолетом... Как же не умирают?
– Но не от того что они играли на компьютере.
– Видите, как вы предвзято настроены? Почему вы решили, что «Саваоф» причастен к этой истории?
Я помолчала немного. Вопрос был не лишен смысла.
– Скажите, это правда, что на версии «Саваофа», которые он, исходя из заданных обстоятельств, сам придумывает, никак нельзя влиять? – не ответив на вопрос, спросила я.
– Да, конечно. Вся соль именно в непредсказуемости версий «Саваофа». На него можно влиять только опосредованно, меняя первоначальные обстоятельства. Вы могли перекроить вашу ссору как угодно, но логика последствий всегда была бы для вас тайной.
– А она есть, эта логика?
Он вздохнул.
– Знаете, я в этом деле уже много лет... Когда-то мне казалось, что это гениальное изобретение. В «Саваоф» вогнали почти все человеческие знания. Он должен чем-то руководствоваться, делая свой выбор... Но чем больше я работаю с ним, тем сильнее у меня ощущение, что, вскрой я этот прибор, я найду там рулетку. Обычную рулетку, на которой, правда, не тридцать семь делений, а тридцать семь миллиардов, но которая устроена по тому же принципу. В общем, я его логику не понимаю.
– Но занимаетесь им...
– Естественно. И у него всегда будут поклонники. Ведь и с рулеткой так же: большинство людей считает, что она произвольна в своем выборе, что выигрывает всегда ее хозяин благодаря точному математическому расчету, основанному на дополнительной клеточке «зеро», но ведь есть и другие люди. Они чертят свои хитрые схемы, они выбирают специальные дни и часы, они особым образом складывают пальцы на левой руке – о, у них есть много ритуалов. Они уверены, что у рулетки есть логика!
Дайка-старший говорил так страстно, что у него даже ходуном ходили руки и дергалось веко на левом глазу. «Игрок? – подумала я. – Картежник?» На него было немного неудобно смотреть.
– Из-за того, что обстоятельства нашей ссоры были изменены, причем изменены не сильно, так как это заметил только один человек, – сказала я, – «Саваоф» предложил в качестве продолжения ссоры самоубийство двух участников.
Дайка-отец молча пожал плечами.
– Здесь есть две странности. По версии «Саваофа», один из участников, выйдя от нас, стал говорить своей жене о том, что разорен. На самом деле это была строго конфиденциальная информация. Никто этого не мог знать. Не должен был. Точнее, некоторые знали, но молчали. И уж тем более молчал сам разоренный. В реальной жизни он это от жены скрывал. Но рассказал в версии «Саваофа». Как это можно объяснить?
– Ее как раз это и интересовало, – сказал Дайка.
– Кого?
– Ту красивую женщину, которая приходила к нам в день своей смерти.
– Я думала, она интересовалась измененной фразой.
– Об этом она тоже спросила – вначале, но причина ее прихода, как мне кажется, была в другом. То, что она узнала накануне о финансовых проблемах мужа – вот это ее и волновало по-настоящему. Думаю, она расспрашивала его, правда ли то, что показал «Саваоф», но муж успокоил ее... Знаете, эта женщина была настроена очень рационально, так мне показалось. Она вкратце рассказала о том, что увидела собственное самоубийство, но было заметно, что это ее мало задело. Фильм есть фильм, такая у нее была позиция. Но вот разорение...
– Вы помогли ей?
Хозяин фирмы молча пожевал губами.
– Я заплачу, – покраснев, сказала я.
– Нет, не надо... Она уже заплатила достаточно... – Он вздохнул. – Я ведь даже не проверил ваши документы...
– Я не из полиции. Но как доказать это? Не бывает же такого удостоверения, что ты неполицейский.
Он улыбнулся.
– Просто мы не имеем права ничего никому сообщать. Заказчиком-то была не она, а ваш муж. Но такая красивая женщина... Отказать очень трудно. У нас хранятся списки всего того, что предоставил заказчик для введения в игру. Там была запись вашей ссоры, анкеты, съемка квартиры еще одной пары, съемка дома этой женщины. И съемка в клубе – закрытом клубе, в котором она с мужем, как я понял, состоит.
– У вас хранятся только списки или еще и сами записи?
Он снова пожевал губами.
– Должны быть только списки... Но не всегда успеваешь все уничтожить. В тот день запись из клуба еще не была затерта. Не сама запись, кстати, а тоже искусственный вариант, уже переведенный в формат «Саваофа».
– Она просмотрела запись?
– Это ведь было про нее, поэтому я и решился на нарушение инструкции.
– И что было на записи?
– Я увидел только начало, но думаю, что ее муж прикрепил камеру в курительной... вы, вообще, видели камеру?
Я покачала головой.
– Она крохотная, как горошина. Так вот, он ее прикрепил и, видимо, вышел в туалет. И пара мужчин, зашедших в эту комнату уже после того, как он начал снимать, стали говорить о нем... Это и записалось.
