Текст книги "Саваоф"

Что станет с героями кинофильма, если в нем изменить всего одну фразу? Соединятся ли влюбленные, останется ли в живых тот, кому суждено умереть? В 2095 году быстродействие компьютеров позволяет ответить на этот вопрос, поэтому игра «Саваоф» становится самым модным развлечением. Три молодые супружеские пары от скуки играют в «Саваоф» на своей вечеринке. Результатом сеанса становится трагическая смерть красивой и богатой женщины. Ее подруга пытается узнать, кто изменил роковую фразу.

ББК 84.(2Рос-Рус)6 УДК 882-3

ISBN 5-94371-620-3

Чехонадская С.

Ч56 Саваоф. – СПб.: Издательство «Крылов», 2004. – 320 с.

© С. Чехонадская, 2004

Жить – это видеть, как все повторяется.

Асорин (Испанский писатель (1873-1967)

На экране пустая комната. Два кожаных дивана, пять кресел, журнальный столик с инкрустацией, бильярдный стол у балконной двери. За ней – окна соседнего, вплотную примыкающего дома. Ветер проносится по листве фикуса. Листва кажется искусственной... Но времени задуматься нет: голоса, ранее звучавшие как невнятный шум, как бормотание телевизора у соседей, приблизились и вошли в комнату, соединившись со своими обладателями – людьми. Людей шестеро.

– Честность! Трусость это, а не честность, – говорит женщина, видимо, продолжая начатый в коридоре разговор. – Неудачники любят кичиться порядочностью! Это единственное достоинство, которое они у себя находят.

– Почему единственное? – пожимает плечами мужчина. Он подходит к бильярдному столу, наклоняется над ним и пытается забить шар, замерший у входа в дальнюю лузу. У него не получается.

– Спроси лучше: «почему достоинство»?

– Не спрошу. Порядочность – это достоинство. Что бы ты ни думала по этому поводу.

Вторая женщина, забравшаяся с ногами на диван, хлопает в ладоши при этих словах.

– От тебя мы и не ждали ничего другого! – произносит она.

Мужчина отчего-то раздражается, это видно по движению его головы.

– И сколько бы они заработали? – спрашивает другой мужчина, тот, что возится у бара, позвякивая бокалами.

– Девятьсот миллионов. Всего-то навсего! – говорит женщина на диване.

– И вы хотите сказать, что эти ребята неправы? – весело восклицает третий мужчина. Он стоит у окна и теребит занавеску. – Значит, большим дядям можно, большие дяди вообще не стесняются, целые страны разворовывают, а этим нельзя? Да молодцы! Жаль только, что оставшуюся жизнь они проведут в тюрьме. Надо было лучше продумывать схему... Девятьсот миллионов! Можно неплохо развернуться, а? – Он смеется.

– И охота вам считать чужие деньги? – лениво вздыхает третья женщина, самая красивая из всех.

– Охота! – сердито и очень напористо отвечает первая женщина. – Свои давно подсчитаны. Тем более, что там считать нечего. Это ты свои не скоро подсчитаешь, поэтому тебе чужие и неинтересны.

Третий мужчина – тот, что у окна – самодовольно оглядывается по сторонам, зато первый – тот, что у бильярдного стола – раздражается еще больше. Он даже начинает что-то напевать себе под нос, то ли чтобы заглушить эти слова, то ли чтобы заглушить свои мысли. Заметно, что всем становится неловко.

– Ты-рым-пы-рым, – напевает первый, запуская шар вдоль борта.

– А как они это сделали, кстати? – спрашивает третий, видимо, чтобы разрядить обстановку.

– Вообще-то, это секрет. Наша служба безопасности хранит его под семью замками! – говорит женщина на диване и как-то уклончиво-смущенно царапает взглядом красивую. – Но эти схемы давно ни для кого не тайна. Спасибо! – это она мужчине, отошедшему от бара и протягивающему ей бокал. Она нюхает напиток. – Ого! Бабекка? Кто это принес? Говорят, она действует как наркотик. Это правда?

– Раскрепощает! – поясняет красивая женщина. – Алехан решил склонить нас к групповому сексу.

– Ну сейчас! – говорит третий мужчина и грозит Алехану пальцем.

– Да, как они это сделали? – вдруг спрашивает тот, что у бильярдного стола.

– Заинтересовался! Давно пора! – зло смеется первая женщина.

– Марианна, хватит! – одергивает ее красивая.

– Да схема-то несложная, – усмехается женщина с дивана. – Видимо, кто-то из них работал у нас. Причем, как я думаю, работал долго, не меньше двух лет. Он узнал все счета, взял образцы документов... Потом через знакомого банкира предъявил контракт к оплате. Ничего особенного.

– Тогда почему все так не делают? И почему у этих не получилось? – подает голос мужчина, ранее стоявший у бара, а теперь севший в кресло напротив.

– Потому что существуют еще пароли, которые должны подтверждать, что у посредника есть полномочия для совершения таких крупных сделок. Их запрашивают многократно и по разным каналам. Если пароли не даны или даны в неверной последовательности, это срабатывает как сигнализация.

– Их что, сложно узнать? – спрашивает первая женщина.

– Да. Если сделка касается акций, их знают только те, кто занимается акциями. В других отделах – то же самое.

– И это считается хорошей системой защиты? – Мужчина у окна смеется и переходит в центр комнаты. Он тоже садится в кресло и тянется к подносу с бокалами, стоящему на инкрустированном столике. – Счета не секретны, образцы документов можно взять, пароли известны всем, кто занимается акциями! И чего ты сидишь там уже десять лет за свою зарплату, дурочка?

– Сам дурак! – сердито говорит та, что на диване. – В нашем отделе, например, работают только пять человек, все они люди проверенные. Порядочные, извините за то, что выражаюсь в обществе. Они дают подписку. И потом, они – главные обвиняемые, если что. Да нет, там все продумано... И пароли меняются каждый месяц.

– А сейчас какие у вас пароли? – хором спрашивают первая и третья женщины. От неожиданности они, посмотрев друг на друга, смеются.

– Я же сказала: это секрет, – отвечает сидящая на диване.

– Стоп, – сказала я. – Остановите. Вот здесь уже неправда.

– Что это еще за новости! – Следователь недоверчиво посмотрел на меня, а затем повернулся к помощнику, наверное, надеясь получить объяснения хотя бы у него.

Разумеется, тот развел руками.

– Я назвала пароли.

– Вы назвали пароли... Вам это, кстати, свойственно – разбрасываться подобной информацией в компании посторонних людей?

– Нет, не свойственно, но...

– Назвали пароли! – перебил меня помощник. – И теперь хотите убедить нас в том, что это более правдоподобно! Вы знаете, что за такое тоже сажают в тюрьму?

– Выслушайте!

– Да, мы слушаем.

– Во-первых, я выпила. В самом деле, сумасшедший коктейль... Во-вторых, это не посторонние люди, это друзья, и они не имеют никакого отношения к нашей корпорации. Я думала, что они не разбираются в этом, понимаете?

—Да я-то понимаю... Мы ведь на том именно и стоим: только вы разбираетесь в этом. Не наша инициатива – свалить все на милую компанию близких друзей. Это ваша инициатива!

– Вы передергиваете! Я просто знаю про себя, что не виновата, и единственное объяснение, которое у меня есть – вот эта запись и этот разговор, когда я назвала эти чертовы пароли, действительные еще на двадцать восемь дней!

– Вы не назвали их, – медленно произнес следователь. – Хотя есть одно обстоятельство...

Помощник фыркнул.

– Посмотрим дальше?

– Вообще-то лучше этого не знать, – сказал третий мужчина, с шевелюрой. – Меньше знаешь, крепче спишь. В баре есть лед?

Коренастый кивнул.

– Эх, – выдохнул третий, поднимаясь с кресла. Он направился к бару, но не дошел до него, а остановился у стойки с техникой.

– А это он и есть, ваш прибор? – спросил он, не оборачиваясь. – Гляди-ка, Елена, это и есть их прибор. Хочешь, посмотрим? Я никогда не видел, как он работает. Как он называется? «Саваоф»? Посмотрим, Елена?

– Да ну, – поморщилась красивая Елена.

– Не советую! – с опозданием отозвалась первая женщина. – И я бы его переименовала. «Люцифер» – это более правильное название. Не вздумай включать его, Антон.

– Почему, Марианна? – вдруг резко обернулся к ней тот мужчина, что делал всем коктейли.

– А потому, Алехан, – сразу же сказала она, словно бы и ждала такой его реакции, – что нашей компании хватит и одного зомбированного!

– Ты, Марианна, сегодня превзошла саму себя! – Обладатель роскошных волос отошел от прибора и начал стучать контейнером со льдом о барную стойку.

– Что с тобой? У тебя предменструальный синдром?

– Тебя это не касается!

– Да как же не касается? Ты ведь бросаешься сегодня на всех, портишь всем настроение.

– Антон, не надо, – сказала Елена.

– Ты ее лучше не трогай, – засмеялся тот, что стоял у бильярда. – Когда у нее плохое настроение, ей лучше не возражать.

– Вот ты, Микис, ее и разбаловал таким отношением! Ты уж извини, это и правда не мое дело, но все эти намеки на ваши денежные проблемы... Как ты терпишь?

– А как ты ходишь с рогами? – спросила Марианна. – Они тебе не мешают в дверных проемах?

– Тебя предупреждали: не лезь, – меланхолично заметила красивая Елена мужу.

– Ты совсем с ума сошла? – Женщина, спустившая ноги с дивана, оказалась невысокой.

– А вы с ума не сошли? С этим своим прибором вы с ума не сошли? Твой муж каждый вечер смотрит один и тот же фильм! Месяцами смотрит один и тот же фильм! А потом обсуждает с тобой один и тот же фильм!!! И после этого я сошла с ума?!

– Да у нее истерика! – воскликнул Алехан. – Микис, как вывести ее из истерики?

– А вот как! – сказал Микис и, подойдя к жене, изо всей силы ударил ее по лицу. Красивая Елена завизжала. Алехан от неожиданности засмеялся.

– Я тебе этого не спущу, сволочь! – закричала Марианна. – Сволочь, сволочь, сволочь! Импотент, неудачник, дурак! Сегодня же ночью я размозжу тебе голову сковородкой! Ты будешь бояться спать, всю жизнь будешь бояться спать!

– Ба, как удачно получилось! – вдруг произнес Алехан.

– Сука, – сказал Микис. – Я буду спать в другом месте. У моей любовницы.

– Так это у тебя рога, Марианна? – спросил Антон.

– Да оставьте вы ее в покое! – красивая Елена заплакала.

– Я не нуждаюсь в твоей защите! Пусть говорят! Их слова меня не задевают! Я их презираю! Один не может заработать на приличную жизнь, потому что носится со своей липовой честностью, другой двигает по службе любовников жены, чтобы они усерднее ее трахали, третий смотрит один и тот же фильм! Какие все уроды! Я ухожу. Я больше не хочу вас видеть!

– Пожалуй, надо всем идти, – сказал Антон. – Славно посидели.

Через минуту комната опустела. В ней остались только два кожаных дивана, пять кресел, журнальный столик с инкрустацией, бильярдный стол у балконной двери, а за окном – чужие окна. И бар.

И стойка с техникой.

И множество других предметов, стоявших на своих местах во время этого разговора.

Моему браку уже десять лет. Это кажется невероятным – в последние годы браки распадаются быстро. На тех, кто не развелся через три года после регистрации, уже смотрят с подозрением. Я как-то слышала, что говорили про нас в конторе Алехана. «Он импотент» – сказал его сослуживец. Я потом осторожно повыспрашивала об этом типе и узнала, что он метит на место Алехана.

Самому Алехану я, конечно, ничего не передала. Он бы расстроился: какому мужчине приятно услышать о себе такое, даже если это и говорят из чистой злобы. Но сам факт показательный. Если не развелись через пару лет, значит, имеются отягчающие обстоятельства. Может, обо мне говорят, что у меня СПИД, что я заразила мужа и мы теперь повязаны внешним унижением и внутренним благородством – нежеланием обнаружиться или, не обнаруживаясь, заразить кого-то. Я просто знаю одну такую семейную пару, у них как раз эта проблема, и они вместе уже восемь лет – только потому, что больны. Он, правда, скоро освободит ее. Похоже на то – выглядит он ужасно.

Вот, кстати, сколько лет проблеме – почти сто! – а решением и не пахнет. Говорят, еще в прошлом веке, когда эта болезнь возникла, люди думали, что открытие лекарства – вопрос пары десятилетий. Как бы не так! Я вообще-то люблю узнавать о старинных прогнозах, всегда интересно познакомиться с надеждами предков – не бесконечно далеких, конечно, а тех, чью логику худо-бедно понимаешь. Не римлян то есть и не средневековых инквизиторов. Двадцатый век в этом смысле для меня поучительнее – он открывал наше время, и я бы не сказала, что люди тогда были глупее. Но откуда берутся их заблуждения? Почему так не верили в излечение рака, утверждая, что если будет найдено лекарство от рака, то проблема СПИДа решится сама собой? Странно как-то. Рак давно лечат, а СПИД – нет, и бессмертием, разумеется, не пахнет. Почему так носились с клонированием? Какие надежды с ним связывали, теперь и не поймешь. Опять надежды на бессмертие? Видно, всерьез их эта тема беспокоила.

Не все прогнозы были ошибочны. Вот, пожалуйста, насчет семьи. Еще сто лет назад заговорили о том, что она отомрет. Как в воду глядели! В этом смысле они молодцы, ведь их предположениям предшествовали тысячелетия ее несокрушимой власти.

Нет, молодцы, ничего не скажешь. Но и здесь есть некая неточность: не все расходятся через три года. Мы с Алеханом живем уже десять лет, и он не импотент, а я не больна СПИДом. Главная неудача мужа, по-моему, это его работа, тогда как я в своей гигантской корпорации считаюсь неплохим специалистом. Муж – фантазер и зануда, так считают почти все наши знакомые, а я... ну, не знаю, среднестатистическая, но не фантазер и не зануда, во всяком случае. И вот живем! Без детей, без СПИДа – что скрепляет наш брак? А вот что: мне не хочется новых отношений, я устаю от чужих проблем, у меня даже челюсть ломит от одной мысли о том, что с кем-то придется начинать все сначала – расспрашивать, знакомиться с родственниками, узнавать о детстве, о болезнях, о работе – ох, нет! Я не хочу! И любовь здесь ни при чем. Как мужчина он мне давно неинтересен. Но другие мужчины мне неинтересны тоже. И женщины – чтобы вы не думали ничего такого...

Вот у Алехана свои причины. Дело в том, что он, действительно, немного помешан на программе «Саваоф», и больше никто в мире – никто! – не способен обсуждать с ним ее особенности так подробно, как это делаю я. То есть он не только наркоман этой программы, но и наркоман наших с ним обсуждений этой программы, вот в чем закавыка! Я – единственный собеседник в разговорах, которые интересны ему больше всего на свете. Именно на этом держится наш невероятно длительный брак – на моей лени и на его «Саваофе».

Кстати, о прогнозах. Когда программа создавалась, лет, по-моему, пятьдесят назад, с ней связывались огромные надежды. Я прочитала об этом в одном старом журнале. Там даже приводились цифры возможного охвата зрителей и, конечно, прибылей. Смешно было читать эту статью! Вроде все рассчитали правильно, и весь бизнес-план, начиная со второй страницы, не содержал ни единой ошибки. Только вот первая страница – вводная – была ошибочна с самого начала и до самого конца.

Разработчики бизнес-плана попытались обосновать все, кроме зрительского интереса. Этот интерес казался им аксиомой, и они посвятили ему только первые абзацы. Уж так они пафосно заявили, что, мол, «всем ясно, какой ажиотаж вызовет это изобретение, мы ожидаем невиданного спроса, но организационные проблемы являются здесь краеугольным камнем, который тем не менее вполне возможно сдвинуть с места, особенно учитывая заинтересованность определенных структур, в том числе и государственных, поскольку открываются большие возможности для манипулирования прибором в рекламных целях...» И – ну подсчитывать расходы да прибыли! Но с аксиомой вышла неувязка – изобретение не вызвало абсолютно никакого интереса у потребителя. Все перемножения миллионов на миллиарды, которыми были заполнены страницы, начиная со второй, перемножали воздух на облака.

Вообще эта проблема заинтересовала меня, я даже сходила в библиотеку, порылась в старых журналах. Дело в том, что моя работа – как раз прогнозы. Я этим и занимаюсь: прогнозирую потребительский интерес к тому или иному виду товаров. Правда, моя область – это акции, но ведь люди – везде люди. И те, что интересуются миллионными вложениями, и те, что переключают кнопки на телевизоре, повинуясь только им слышимым голосам, и заодно те, что покупают голубую туалетную бумагу, но не покупают красную, – все они одинаковы. Поэтому мой интерес к провалу – да, назовем вещи своими именами, провалу «Саваофа» – профессиональный.

Что же я узнала из старых журналов? Я узнала, что у любимой программы моего мужа были предшественники. Реальные шоу – так они назывались. Это когда людей запирали в квартире с зеркальными стенами и оставляли под круглосуточным наблюдением многочисленных камер. Ну, зеркальные квартиры – это частность, людей еще помещали в вагончики, музыкальные студии, замки, публичные дома и даже оставляли на необитаемых островах. Некоторые проекты подразумевали запись всего подсмотренного, которая потом монтировалась, редактировалась и даже изменялась ради некоего режиссерского замысла. Но не эти проекты породили «Саваофа».

Идея программы пришла в голову некоему гражданину из Европы – в журнале его называли Голландец. Дирк-Голландец, если точнее. Он был фанатом других реальных шоу – тех, что проходили в зеркальных квартирах и были стопроцентно честными. Они транслировались в прямом эфире круглые сутки – уж не знаю, интересное это было зрелище или нет. Видимо, не очень, иначе зачем бы Дирку-Голландцу придумывать улучшения? Но как говорили древние, лучшее – враг хорошего, и в случае с «Саваофом» это оправдано.

Я просто вижу этого Дирка-Голландца, который так же, как и я вначале, завис перед телевизором на несколько часов, зачарованный новым представлением. Я, правда, была зачарована «Саваофом», который он изобрел, а он – этой зеркальной квартирой, устроенной совсем по другим законам, но имевшей в своей основе тот же умопомрачительный принцип. Он уловил его и, в итоге, изобрел то, что изобрел – и это изобретение дало ему возможность улыбаться со страниц старого журнала, а затем разорило неведомых составителей уже упомянутого мной бизнес-плана.

Да. Это забавно – наблюдать, как люди за стеклянными стенами ссорятся, мирятся, делают дела, делают любовь, вообще что-нибудь делают. Первые пять минут забавно. Пять минут, не более. Но люди, которые смотрели те зеркальные программы, оставались у экранов сутками. Месяцами! Образовались целые фан-клубы этих стеклянных квартир. Правда, не так уж их было много – фанатов, тут бы Дирку-Голландцу и насторожиться! Впрочем, он-то все сделал правильно: изобрел новую программу, попал на страницы журнала, продал свое изобретение тем дуракам, которые одни и виноваты в своих бедах. Вот как раз они лопухнулись по-настоящему. Как человек, занимающийся акциями, я много вижу подобных идиотов, не поумневших за последние пятьдесят лет. В своих бизнес-планах они по молекулам разбирают будущее (еще бы, ведь здесь их не поймаешь на вранье!), но вот чтобы заглянуть хотя бы в недавнее прошлое – нет. Прошлое прошло – так они считают.

Но я отвлеклась. Сидел, значит, этот Дирк-Голландец, сидел, а потом подумал так же, как и я пятьдесят лет спустя: «А почему, собственно, я смотрю на этих зеркальных обитателей больше пяти минут? Что меня держит?»

Нет, разумеется, во времена Дирка-Голландца не было недостатка в различных исследованиях, аналитических статьях, социологических опросах на тему этого феномена. Наверняка кто-то подобно мне залез в старые журналы, что-то там нарыли, объявили, что страсть к подсматриванию – в крови человека, ну да, ну да. Но вся эта макулатура исследовала верхний слой проблемы, а вот чтобы проникнуть вглубь – тут понадобился особый взгляд. Кстати, косой. Я имею в виду, что, судя по фотографии этого Голландца, он страдал косоглазием. Хотя любой талант – в какой-то мере косоглазие...

Он сделал свое открытие во время вечернего просмотра сто сорок пятой серии: то есть время, понадобившееся ему для «озарения», можно очень точно посчитать. Серия равнялась суткам, он посвящал просмотру не меньше пяти часов в день, умножаем сто сорок пять на пять... Зачем, собственно? Без подсчетов видно, что был он человеком одиноким, не имевшим увлечений, пьющим (вариант: курящим) и тупым.

Уже месяц спустя этот косоглазый Голландец появился на страницах небольшого провинциального журнала – для фотографии его причесали, приодели, одолжили дымчатые очки, ничего, впрочем, не спрятавшие – и заявил корреспонденту буквально следующее:

– Люди смотрят такие программы потому, что им интересно, какой выборделается каждую секунду каждым из участников жизни, и к каким последствиямприводит каждое из этих ежесекундных решений.

От умственного напряжения корреспондент тоже закосил (или фотография была неудачной).

– Какие практические последствия может иметь ваше наблюдение? – спросил этот бедняга.

– Шоу можно сделать намного интересней! – сообщил Дирк-Голландец.

– И как же?

– Реальная жизнь, к сожалению, позволяет делать только одинвыбор из миллионов – только одинвыбор в секунду, – и это сильно ограничивает наши возможности. Вот если бы узнать: что будет, если в ту же самую секунду будет сделан другой выбор, а также третий, четвертый, сотый, и так каждый раз, каждую секунду – вот это будет шоу!

Ну что вам сказать? Я ведь снова вижу его, этого придурка. Его лицо покраснело, слюна брызжет во все стороны, глаза вылезли из орбит. Судя по старым журналам, большинство гадостей на земле начинались именно так: их авторы выпучивали глаза и орали, брызгая слюной: «Это шоу можно сделать намного интересней!» Варианты: справедливей, красивей, правильней.

– Но как? – спросил корреспондент, вытирая забрызганное лицо платком.

– Понятия не имею! – честно признался Дирк-Голландец. – Но свою гениальную идею я на всякий случай запатентовал.

Что еще я про него знаю? Через четыре года выяснилось, что один из читателей этого во всех смыслах дурацкого журнала был потрясен мыслью Дирка-Голландца и поклялся, что реализует его гениальную идею. Был он, конечно, компьютерщиком, работал в области виртуальных спецэффектов, как раз над проектом, позволяющим заменять живых актеров их цифровыми двойниками. Механизм стал ему ясен почти сразу же, и четыре года понадобились лишь для изобретения нового поколения компьютеров и их выхода на рынок. Когда число операций получило необходимое количество нулей, этот парень совместил своих неотличимых двойников с новыми компьютерами и добился того, о чем мечтал: шоу, в котором снова и снова, каждую секунду делался новый выбор, приводящий к новым последствиям – того самого шоу, о котором брякнул, не подумав, Дирк-Голландец.

Я склоняюсь к мысли, что Дирк был обычным мечтателем и запатентовал свою, как он ее назвал, «гениальную идею», скорее всего, для смеха или на спор с соседом по гаражу, а также для того, чтобы попасть в журнал. Вот он, наверное, удивился, когда в один прекрасный день к нему в дверь постучались представители Инвестиционного фонда «Амрайз и К°» и предложили выкупить у него права на давно забытое изобретение за... сорок миллионов долларов! Что же он ответил? Отгадываем с трех раз? Правильно, он сразу же сказал: да. И с этого момента его милый косоглазый образ стал покрываться дымкой – Дирк-Голландец уплыл куда-то на острова, за моря, за океаны, улетел куда-то в горы, возвел вокруг себя какие-то ограды из роз и мрамора – в общем, потратил деньги со вкусом. Конечно, если бы выкупленное изобретение принесло фонду «Амрайз и К°» прибыль, если бы оно озолотило тысячи людей, если бы оно увлекло миллиарды или хотя бы миллионы, будьте уверены: нашли бы Дирка-Голландца и в горах, и на островах, и в морях и под землей, не отвертеться бы ему от интервью, от торжественных церемоний открытия, от председательства в почетных комиссиях – но нет, провалилась затея «Амрайз и К°» и все, что люди сказали о Дирке-Голландце: «Слушайте, ну парень – хват! Взял сорок миллионов за воздух, какой умница!» – и оставили его в покое. Это максимальное одолжение, которое современное общество может сделать одному из своих членов. Шоу «Саваоф» разорило Инвестиционный фонд «Амрайз и К°». Конечно, вначале, когда стартовала невиданная по своим масштабам рекламная кампания, люди смотрели на зазеркальных обитателей, как две капли воды похожих на настоящих людей, и пытались отгадать, как скажется поставленный на край стола и затем упавший стакан на их сегодняшних взаимоотношениях и как скажется тот же стакан, но уже не поставленный на край стола, а сразу же засунутый в посудомойку, на взаимоотношениях завтрашних. Иногда какой-нибудь герой с тяжелым характером сдерживался и не давал в морду тому, кто не мог за себя постоять. Иногда – наоборот, давал в морду. Бывало, что побитый тихоня, доведенный до ручки и не успевший позавтракать, бросался на обидчика, а бывало, что он успевал позавтракать. Все это смотрелось, по крайней мере, необычно, и подогревалось кричащей со всех экранов, со всех обложек, со всех перекрестков рекламой: «Наш Саваоф – добрее Настоящего! Он дает переигрывать жизнь снова и снова! Он дает нащупать единственно верное решение! Это ваш шанс!»

Вначале к экранам кинулись миллиарды. Каждый по своим причинам: кто-то пытался уличить компьютерных персонажей в ненатуральности, но этот тип зрителей потерпел фиаско. Даже тогда, пятьдесят лет назад, они были неотличимы от реальных людей. Кто-то искал в программе руку дирижера: казалось невероятным, что это компьютер перебирает миллионы операций в секунду и принимает решения, основанные на заложенной в нем логике человеческого поведения, почерпнутой из всех книг мира. Многие, конечно, в это так и не поверили, так и остались при своем мнении, что кто-то направляет действие в зазеркальном мире – просто чтобы поддерживать зрительский интерес. Но большинство смотрело потому, что это было довольно увлекательно: никогда нельзя было понять, что именно поведет события в сторону, как будут перемешаны карты и что станет с тем безответным беднягой, который не позавтракал.

Я думаю, что вмешательство режиссера все-таки имело место. Ведь стоило зрительскому интересу чуть-чуть угаснуть, как тот безответный бедняга покончил с собой. Повесился на кухне. А по законам игры «Саваоф» смерть нельзя было переигрывать.

«Ах!» – вздохнула аудитория и отложила пульт в сторону. Дяди из «Амрайз и К°» воспрянули духом.

С этого момента игра стала намного жестче. Зрителям разрешили присылать свои предложения по раскладке карт и даже делать ставки на тему, кто там еще покончит с собой, кто кого убьет. Правда, смертей больше не было, но надо признать, что почти все зрительские заявки были чрезвычайно агрессивными и провоцирующими. Что их жалеть – этих виртуальных персонажей, пусть и похожих на нас как две капли воды. Тут живых-то не особенно жалеют...

То ли из-за недоброго участия зрителей, то ли еще почему, но появилось ощущение, что уставшие друг от друга герои просто выталкивают своих соседей по Зазеркалью. Чтобы снизить накал страстей, двери комнат раскрыли и этих ребят выпустили наружу. В мир, неотличимый от нашего. Но это и стало главной ошибкой создателей. В мире, неотличимом от нашего, их выдуманная природа саморазоблачилась: появилось даже такое развлечение – ходить на перекрестки, в магазины, в кафе, в которых протекала дневная жизнь героев «Саваофа», и, глядя на экраны наручных часов, показывающих очередную серию, кричать: «Вранье! На этом месте сейчас стою я! Вас здесь нет!»

Вот, собственно, и все. Жадность человека к непрерывным развлечениям неутолима. Взялся потешать народ – не вздумай снижать скорость. Зажравшийся зритель переключит кнопку. Это я вам говорю, как человек, занимающийся акциями. Руководители Инвестиционного фонда поняли это на себе. Правда, ходили глухие слухи, что вся программа была одной большой аферой, что были вложены деньги Пенсионного фонда, что только старички-то и погорели. Расходы были поставлены под сомнение, как явно завышенные, и, прежде всего, вызывала вопросы сумма, уплаченная косоглазому изобретателю. Один из старых журналов даже усомнился, а жив ли этот умник, так легко получивший сорок миллионов. Не бывает, чтобы сорок миллионов давали просто так. «В лучшем случае, Дирк получил двадцать тысяч отступных за то, что сыграл роль в отмывке гигантской суммы. А в худшем случае, его давно сожрали акулы!» Но – чего не знаю, того не знаю. Мне его даже не жалко – он бы все равно уже умер, даже и с миллионами.

Самое смешное-то в другом. В том, что пятьдесят лет спустя другой Инвестиционный фонд «Дирк Энтертейнмент Фаундейшн» вернулся к программе «Саваоф» и наладил выпуск приставок к обычным электронным магнитофонам – приставок, которые позволяли зрителям по-разному перетасовывать второстепенные детали в обычных и, как правило, старых фильмах, из-за чего основные события в этих фильмах внезапно менялись. Иногда значительно, иногда – еле заметно. Поклонников у прибора нашлось немного, но теперь они знали, чего хотели, они все как один были сильно интеллектуальными. У них появилось даже своего рода соревнование: угадать с трех попыток, какое изменение будет иметь наиболее разрушительные для сюжета последствия и, если возможно, довести кого-нибудь из героев до смерти. Наиболее ценилось это мастерство в добрых старых комедиях, хотя достичь в них летального исхода было практически невозможно никакими изменениями, но сами споры, версии и попытки доводили этих интеллектуалов до смеха с коликами в животе.

Теперь вы знаете, чем увлекается мой муж. Но теперь вам предстоит узнать и еще кое-что: начиная с позапрошлого вторника с нами стали происходить странные и необъяснимые события. То, что мне предъявлено ужасное обвинение – не самое страшное. Куда страшнее то, что эти события привели к смерти – реальной, настоящей смерти.

Я часами даю показания людям, которых не интересует ничего, кроме пропавших денег, эти люди ищут малейшую зацепку, чтобы упрятать меня на сорок лет. Иногда, устав от бесконечных ответов с датчиками на кончиках пальцев, я начинаю думать: мне все это показалось, приснилось... Но потом усталость проходит, я пью шестую чашку кофе за вечер и пытаюсь доказать всем и самой себе, что мой образ на экране – не я.

Две недели назад муж притащил с работы кипу настоящих бумаг и гордо швырнул их на стол так, словно это были не бумаги, а карточки с крупными суммами.

Карточкам я бы очень удивилась: Алехан зарабатывает мало, с каждым годом все меньше и, видимо, переживает из-за этого, поскольку мой заработок, наоборот, растет. Его фирма – маленькая контора, продающая искусственные цветы для похоронных бюро, какой там может быть карьерный рост? Быть хозяином такой фирмы – еще куда ни шло, но и то, доходы всех этих мини-хозяев не идут ни в какое сравнение даже с зарплатами секретарш в нашей корпорации. Правда, они имеют уйму свободного времени и большие льготы в смысле законов. Но то хозяева. Алехан же имеет все проблемы наемного работника и никаких преимуществ.