Текст книги "Саваоф"
Автор книги: Светлана Чехонадская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)
Даже взглядом не намекнет, что меня знает. Мне не надо его заступничества: хоть он и шишка, но по сравнению с Лицом – муравей. Разумеется, он никогда не пожертвует репутацией, но мог бы подмигнуть ободряюще или взглянуть на меня не с отвращением, а хотя бы нейтрально. Ты ведь хоть и небожитель, но мой знакомый. Не мой, скорее, а... Я смотрела на него во все глаза, покрываясь мурашками – мне уже было неинтересно, чем закончится весь этот ужас с увольнением.
Я вспомнила!
– Прощать молодого и ценного специалиста, который еще послужит нашей корпорации своим талантом! – отчеканило Лицо, немного срываясь на фальцет. – Не думаю, что это разумно: потеряв деньги, терять еще и кадры. Вы все виноваты в том, что кража стала возможной! И никаких выводов, как я вижу, никто не сделал! Ужесточить контракты вы предлагаете? То есть пусть воруют, лишь бы потом их строго наказывать? Хорошее предложение, сразу видно, что вам деньги акционеров безразличны. Что же касается вас, – Лицо повернулось к человеку, на которого я теперь смотрела, не моргая, боясь спугнуть воспоминание, – что же касается вас, то давно пора понять: всю систему защиты сделок нужно менять коренным образом! Коренным! Она устарела, и мы теряем на этом деньги. Пусть наши контракты вас не волнуют: следите не за контрактами, а за тем, за что вы получаете зарплату! Наплодили сотни отделов – зачем, если ничего не меняется? Нет уж, если мы кого-то и будем увольнять в ближайшее время, то, скорее, вас, а не ее!
Лицо повернулось и покинуло зал, не прощаясь. И снова пространство за дверью зашевелилось, закопошилось, затопало, зашепелявило рациями – и отдалилось.
Вся сцена очень напоминала внезапную отмену казни на средневековой площади: обвиненная в ведовстве, я уже почесала спину о хворост, к которому привязана, священник прочел надо мной молитву, палач застучал огнивом, заулюлюкала толпа, кто-то уже упал, закатив глаза... Но тут с небес спустился Бог и сказал: «Это неразумно. Мы потеряли ее душу, а теперь теряем и тело! А ведь тело – это ценный материал, в нем есть жир, и кости, и сухожилия. И вы предлагаете все это сжечь! Нашли топливо!» Примерно так.
Немое стояние над столами продолжалось еще несколько секунд. Наконец, все немного пришли в себя, начали смущенно качать головами, кашлять, кто-то даже перекрестился...
Мне их было жалко. Они работали два месяца, и они были абсолютно правы: я не должна была клеветать на себя, так как этим накосила ущерб имиджу компании, и обязана была уволить наркомана. Но приказы Лица даже мысленно не оспариваются. Как же они выйдут из положения?
Они вышли вполне благородно. Даже с юмором.
– Вы все видели сами, – произнес начальник, повернувшись на стуле. – Можете возвращаться на свое рабочее место.
– Странно, что мы не выписываем ей премию! – зло сказал главный по компьютерной защите. На него зашикали.
Я повернулась и пошла к дверям.
– Да ладно! Так все можно проглотить! – понизив голос, сказал он тем, кто шикал.
– И проглотим! Ты не понимаешь? Это ходатайство такого уровня... Не лезь.
– Какой бардак! Видели, в итоге наш шеф будет крайним!
– Она Его любовница, что ли? То-то, такая молодая, а начальница отдела...
– Так Он все-таки мужчина? А говорили, женщина...
– А что, у женщин любовниц не бывает?
– Ну и бардак!
Это были последние слова, которые я расслышала. Дверь за мной закрыли.
Я зашла за угол и упала в кресло, переводя дыхание. В этом странном заступничестве я ничего не понимала! Но и думать о нем уже не было сил – настолько меня поразило то, что всплыло в памяти при виде начальника службы безопасности.
Да! Я говорила о нем в день ссоры! И я действительно солгала, когда похвасталась: «Наш шеф службы безопасности мне сегодня все рассказал!» Это была безобидная ложь, она не принесла никому никакого вреда, а мне самой она не принесла пользы, но дело в том, что в нашей дружеской компании был человек, который знал, что я говорю неправду.
Начальник службы безопасности – мой знакомый, иногда он даже болтает со мной о разной ерунде, словно мы равны по положению – но в тот день, когда мы все поссорились у нас дома, этот человек был в отъезде. Он уже месяц был в отпуске и ничего не мог мне рассказать.
Зачем я болтала? А зачем мы все болтаем? Мне было приятно похвастаться таким высокопоставленным приятелем, обронить в разговоре, что, мол, вот какие шишки открывают мне свои тайны. Я не сразу сообразила, что рядом сидит Елена – его любовница – и может уличить меня во лжи, может возмутиться: зачем ты выдумываешь? Он уже месяц на море!
Когда я сказала эти свои слова, то сразу поняла, какой дурой выгляжу. Конечно, она бы ничего не произнесла вслух: ведь это ее любовник, Антон о нем не знает, и никто не знает – но перед ней было неудобно, я помню, что даже покраснела уже через секунду после своей фразы. Впрочем, Елена никак не отреагировала, и я решила, что она не расслышала или не поняла, о ком речь.
Оказалось, она все расслышала, и даже с кем-то обсудила мою ложь! И я теперь припоминаю, что когда мы все смотрели нашу ссору по телевизору, то мне не было неловко! Значит, я не услышала в версии «Саваофа» этой своей лжи. Да, точно. Фразы: «Наш шеф службы безопасности сегодня мне все рассказал» – не было. Ее кто-то изменил и, по-моему, сделал такой: «Наша служба безопасности, как обычно, хранит этот секрет под семью замками!» Господи! Но зачем понадобилось менять мою безобидную ложь на такую же ненужную правду?! Кому это могло быть нужно?!
Стукнула дверь, из-за угла вышли люди, еще минуту назад непримиримо сидевшие напротив меня за своими начальственными столами. Некоторые, натыкаясь на мое кресло, недовольно оглядывали всю меня сверху донизу, но были и такие, что улыбались, словно мы были свидетелями веселого розыгрыша – причем, розыгрышем было не заступничество Лица, а их двухмесячная работа, все эти допросы и угрозы. «Ну ты что – поверила, что ли? – словно бы говорили их ласковые глаза. – Вот смешная! Да кто же за такое увольняет?»
Нет, я не злорадствовала. Меня била дрожь. Может быть, так выходило напряжение: я все-таки воспринимала это разбирательство как главную трагедию своей жизни – крест на мечтах о ребенке и хорошем доме, приход неотступных страхов перед болезнями и старостью – весь букет безработного ада. Только сейчас я поняла, что была на шаг от пропасти, а может, и самоубийства.
Наверное, меня трясло и из-за этого.
Но не только.
Я впервые за последнее время дала себе волю взглянуть в лицо Сфинксу, пялившемуся на меня в упор с той злополучной ссоры у нас дома, я позволила себе, наконец, подумать и назвать вещи своими именами. И что же получилось у меня в результате этих размышлений?
Фраза была, ее сказала я. Сказала без умысла, просто из хвастовства, и до сих пор не вижу в ней ни смысла, ни угрозы. Но кто-то заменил безобидное вранье, это заметила Елена, она сказала человеку, переделавшему мои слова, о том, что эта замена кажется ей подозрительной – и этот человек вместе со своей подружкой-толстухой ее убил.
Господи, но ведь если разобраться, единственный, кому эта фраза могла хоть как-то угрожать – это я сама! Не начальник – нет, он не знал паролей, а я – прихвастнувшая, что знаю от него все схемы, я – знакомая с Микисом и Антоном, только я!
И вдруг я поняла, что мучило меня все последние дни: иррациональное и жуткое ощущение, что толстуха – это и есть я...
С того самого вечера у нас дома, когда «Саваоф» показал самоубийство Елены и Антона, мой муж стал очень подавленным. Видимо, неудачный эксперимент подкосил его.
Дайка-старший из компании «Дирк Энтертейнмент Фаундейшн» сказал про Елену, что увиденное на экране собственное самоубийство мало ее задело. Она восприняла это как фильм, как неудачную шутку – гораздо больше ее взволновало разорение мужа. Удивительно крепкие нервы!
У моего Алехана, который, кажется, насмотрелся на тысячи разных шуток своего «Саваофа», этот так называемый «фильм» вызвал реакцию, похожую на оторопь.
Конечно, я всегда знала, что Алехан – слабый и впечатлительный человек. Он говорил мне, что держится за свою крохотную фирмочку ради шанса, который может дать только индивидуальный бизнес. Но я думала иначе: свобода, отсутствие ответственности (а такая крохотная зарплата и подразумевает отсутствие ответственности), безволие – вот три кита, на которых стоит карьера Алехана. Именно стоит – не движется.
Подсознательно я давно ждала от него нервного срыва. Не из-за «Саваофа», так из-за плохой погоды, не из-за погоды, так из-за чего-нибудь еще. Разумеется, мужчина не может оставаться таким, как Алехан, в современном мире. То, что скрепляло наш брак в течение десяти лет, эти разговоры «ни о чем», «по душам» и «о „Саваофе”» – все они прекратились после злосчастного просмотра. Первое время Алехан еще мог неожиданно вскрикнуть: «Не понимаю!» – и после этого мы худо-бедно раскладывали по полочкам ситуацию, но потом он замкнулся, стал ходить нахмуренный и задумчивый. О «Саваофе» он вообще перестал говорить – было видно, что эта история очень напугала его. Несколько раз он обмолвился, что «миллиард – это огромные деньги, ради них можно пойти на все», и я вдруг подумала: а не удачливость ли неведомых грабителей ушибла его по голове?
Действительно, сидит вот такой маленький человек в своей фирме, обзванивает похороны, предлагая цветы, перемножает восторженно сто на пять, прикидывая, каким будет десятипроцентное вознаграждение и что на него можно будет купить, и вдруг – раз! Оказывается, что Антон нахапал и смылся, Микис продает землю и переходит в банк на миллионную зарплату, а неизвестные ребята вообще берут у корпорации миллиард – и корпорация, если и возмущается, то больше для порядка. Я имела неосторожность рассказать ему, что у нас даже специальные статьи для списания заготовлены – и в этом году мы не вышли за рамки планируемых потерь. Несмотря на кражу! Сказала и пожалела. Он совсем замкнулся.
Вообще стресс по-разному действует на людей. Лично я воспринимаю стресс как вызов. Мой девиз: «Не дождетесь!» Я уже говорила, кажется, что способна долго терпеть, но в конце концов разворачиваюсь, как пружина. Втайне я надеялась, что последние события примерно так повлияют и на мужа. Он, наконец, зашевелится, пошлет своего хозяина куда подальше и начнет двигаться с нулевого километра – но теперь по правильной дороге.
Ничего этого не произошло. Он не приобрел новых стимулов, к тому же потерял старые.
Сегодня я увидела, что прибора на полке нет.
– А где «Саваоф»? – спросила я.
Алехан повернул голову. До этого он лежал на диване и смотрел в потолок – какая дебильная поза!
– Продал.
– Как продал?
Он молчал.
– Слушай. – Я подошла к нему и села рядом. – Мне кажется, ты совсем распустился. Ты был так увлечен «Саваофом»...
– Я не обязан быть им увлеченным до самой смерти! – Он сразу стал раздраженным.
– Ну все-таки... Такой странный переход от крайней увлеченности к полному равнодушию.
– Ты хочешь, чтобы мир подделывался только под твои представления о нем?
– Это следует из моих слов? – Я тоже почувствовала раздражение. Видимо, он передал мне его через кожу.
– Да, следует.
– И каким образом?
– Ты преувеличивала мою увлеченность «Саваофом» и теперь преувеличиваешь равнодушие. Я его просто продал! Понимаешь? Это ни о чем не говорит. Только о моей свободе смотреть, когда хочу, и не смотреть, когда неохота.
– Но все-таки это как бы против правил: человек не может меняться сразу и полностью. Это очень раздражает...
– Извини, в следующий раз я пришлю уведомление за месяц.
– Алехан, ты должен встать на мое место. У нас были общие увлечения, разговоры, свои ритуалы – на этом наш брак держался десять лет, теперь все отброшено, причем без объяснений. Как мне теперь строить наши взаимоотношения?
– В том-то твоя беда, что ты вечно все строишь! А я не хочу, чтобы меня строили!
– Да не тебя – взаимоотношения!
Видно было, что все бесполезно. Он избрал самую ужасную тактику: цепляться к мелочам, чтобы не затронуть суть. Такая тактика способна разрушить любую семью месяца за два – я в этом уверена.
Мне было его жалко – это он без меня пропадет, это я должна выпендриваться перед ним, и в конце концов, это у меня были неприятности!
– Ты даже не спрашиваешь, как у меня дела! – обиженно сказала я.
– Как у тебя дела?
– Меня уволили.
Алехан приподнялся на локте. Мне показалось, что он обрадовался. Сейчас скажет: «Я тут лежал и думал: какой же я идиот! Я не стою твоего ногтя! Ты подавила меня своими совершенствами – и даже хорошо, что одно из них теперь утрачено. Будем как в старых фильмах, ага? Следующее десятилетие будет декадой моей карьеры, любимая!» Каждая женщина мечтает услышать такие слова, правда?
– Все-таки уволили? – спросил он. – Я же говорил: зачем ты вылезла с этими своими показаниями!
Я уже собиралась рассказать, каким волшебным было сегодняшнее избавление от проблем, но после его слов притормозила.
– И карточку испортили, – добавила я. – Теперь у меня черный билет.
– Ну, что ж. – Он задумчиво окинул взглядом комнату. – Все одно к одному.
– По-моему, эти слова сказал виртуальный Антон перед тем, как разбиться.
Алехан перевел на меня совершенно пустой взгляд.
– Ты не могла бы не напоминать мне о «Саваофе»? – сказал он с отчетливой яростью в голосе. – Я прошу! Не напоминать! Мне! О «Саваофе»!
– Ты не хочешь утешить меня, Алехан? Не хочешь сказать, что теперь сам будешь содержать нашу семью?
– Наоборот. – Он вдруг успокоился. – Как раз теперь мы с тобой, скорее всего, разведемся.
Я ожидала любых слов, кроме этих, и даже засмеялась – так хрестоматийно и потому нереально они прозвучали.
– Ты хочешь сказать, что бросишь меня теперь, когда я не зарабатываю четырехсот тысяч в месяц? Ты что – жил со мной из-за денег?!
Я говорила несерьезно, я как бы утрировала все его возможные объяснения. Но он очень серьезно кивнул головой.
– Не такие уж это деньги, конечно, – сказал мой любимый. – Вот ваш Горик с Антоном хапнули деньги... Ты же немного путаешь причину и следствие. Я был тебе в нагрузку, когда ты могла ее себе позволить. И я позволял тебе иметь эту нагрузку. Но теперь – нет. Не питай иллюзий насчет моих деловых качеств. Я никогда не смогу зарабатывать нормально. Тебе одной будет легче.
– Легче?!
– Финансово...
– Мы не говорили с тобой о финансах, когда они у нас были, мы не считали, выгодно ли все то, что мы покупаем, мы ничего не откладывали, тратя на нашу любовь – с какой стати финансы вдруг стали главным пунктом сейчас, когда на первый план выдвигается именно человеческая поддержка? – Я старалась улыбаться, говоря эти слова, но губы уже кривились. Я чувствовала, что на пределе – слишком много всего произошло сегодня.
– Я плохой муж, – сказал Алехан, морщась. – Я не приношу денег, зато приношу несчастья.
– И наступил самый удачный момент сообщить мне об этом? То есть именно сейчас, когда я лишилась друзей и работы, ты решил заодно лишить меня и семьи?
– Это как операция... Сразу отрезаем и больше не болит.
Дальнейшие выяснения становились унизительными. Даже если он говорил это из благих побуждений или от собственного отчаянья. Представьте, вы приходите домой, чтобы сообщить мужу, что в результате двухмесячных изматывающих разбирательств потеряли работу и даже надежду на работу – а он говорит вам, что теперь вас бросает. Хороша операция!
– Ну, что ж, – сказала я, вставая. – Делай, как знаешь. Финансово... Финансово это мне и правда выгоднее.
Пока шел этот разговор, я сама поверила, что уволена, но тут вспомнила явление Лица, его безумную улыбку... Где-то далеко мелькнула мысль о ребенке. Четыреста тысяч в месяц на одного человека – это... Очень даже неплохо. Если у Лица не было временного помрачения сознания.
Я ушла на кухню, чтобы разогреть ужин. Руки у меня все-таки дрожали от волнения, в коленях была слабость. Я даже оперлась о шкаф, чтобы не упасть.
Алехан вышел из комнаты, подошел к кухонной двери.
– Это и правда будет лучше, – заговорил он. – Пойми, наш брак исчерпал себя. Я вдруг понял, какое я ничтожество. Единственная вещь, в которой разбирался... программа... и та оказалась тайной за семью печатями. И тогда я подумал: это ты мешаешь моему росту. Ты подавила меня, понимаешь? Такая умная, красивая, добрая, великодушная, эти твои подачки, эти разговоры о том, что тебя не волнует моя зарплата, что ты якобы не хочешь ребенка... Все это очень унизительно.
– Ты пришел, чтобы я тебя пожалела? Или чтобы извинилась? – я еле шевелила губами.
– Нет, Марианна права, – продолжал он, словно бы не слыша моих слов. – Не всегда такая терпимость во благо! Я жил рядом с тобой без стимулов, я спал всю жизнь и почти проспал ее, мне ничего не надо было добиваться, я видел только всепрощающую улыбку и жалость в глазах! Зачем нужна такая любовь? Эти путы на ногах... Любящий должен толкать!
– Алехан, уйди, – попросила я. – Слишком много откровений. Мне трудно дышать.
– И мне было трудно дышать рядом с тобой, знаешь? Несмотря на туман в голове, я все-таки сохранила способность и в эту минуту соображать более или менее здраво. «А не заводит ли он себя? – такая у меня появилась мысль. – Все эти философствования чрезмерны даже для того подонка, каким он хочет себя изобразить... Или я дура? Да, скорее всего, так. Я полная, законченная дура... Он так думал всегда».
– Уйди, – снова сказала я.
– Да. Я уйду. Ты должна знать: я жил с тобой не из-за денег. И ухожу не из-за денег... Иногда, чтобы спасти себя, нужно пожертвовать даже любовью... Буддисты говорят: «Оставь и отчизну, ради себя самого...»
– Флаг им в руки.
Он потоптался немного в коридоре, затем ушел в комнату, завозился там, собираясь.
От переживаний я обычно много ем, но тут, видимо, был перейден предел допустимого – аппетит пропал. Я сидела и тупо смотрела на тарелку с лазаньей. В моей сумке зазвенел телефон. Я достала трубку: Марианна. Подруга по несчастью, на которую еще вчера можно было смотреть с тайным женским превосходством... Какой год у нас всех трех выдался! Это и есть кризис среднего возраста? Я имею в виду не нас, а наших мужей...
Алехан прошел по коридору с сумкой. Хлопнула входная дверь. Я нажала кнопку телефона.
– Привет! – радостно сказала Марианна. – Ты уже не на работе?
– Уже нет.
– Отгадай: кто у меня сегодня ночевал?
– Гергиев.
– Несложный вопрос, правда?
– Как вчера посидели?
– Такой шикарный ресторан! Боже мой! Как я отвыкла от всего этого с моим ублюдком! Одна печаль: платье мое было не в масть. Там дамы в таких туалетах! Правда, Сергей сказал, что это проститутки.
– Его зовут Сергей?
– Смешное имя? Старое... В общем, я потрясена. Вот люди живут! Сволочи... – Она вздохнула. Но не очень печально, видимо, памятуя об отступных. – Там были омары, была икра, шампанское. Еще мы ели клубнику, она вся горела, ну, на ней была карамельная клетка, она так плавилась... Это недалеко от дома Елены с Антоном. Жаль, конечно, что тебя не было. Ну, это я вру. Спасибо тебе. Мне кажется, если бы ты была, он бы ко мне не поехал, постеснялся бы. Слушай, какой жених! Но боюсь, не обломится. Я не очень везучая... Точнее, везучая, но не настолько. И насчет внешности моей... Я вчера посмотрела, какие бабы бывают! Я себе дала слово: как только получу отступные, сразу половину потрачу на операцию. Во-первых, удлиню ноги. Какие там были ноги в ресторане!
– Бараньи?
– Это у тебя бараньи, овца. А у них человечьи. Ну, где-то метра полтора ноги! Ни одного волоска, смуглые, ровные, ногти сейчас какие-то новые делают – невероятной красоты!
– У тебя тоже красивые.
– Это прошлый век! А зубы! Какие бабы, ты не представляешь! Нет, чтобы такого мужика заарканить, нужно серьезно над собой поработать... Какой мужик!
– Поразил в постели?
– Да это дело десятое. Хотя и в постели нормальный. Но он же богатый! Ему вообще позволительно быть импотентом после счета, который он оплатил в этом ресторане. А он еще и не импотент. Представляешь! И не женатый.
«Может, и у меня все получится? – подумала я. – Или сегодняшнее заступничество Лица и есть предел моей везучести?»
– Слушаешь?
– Да, – сказала я.
– А чего молчишь? – В голосе Марианны послышалось подозрение.
– Именно потому, что слушаю. И потому что убита, раздавлена. Завидую. Испытываю сильную злобу.
– Правильно... Приятно слышать. Но если честно, я опасаюсь, что он сорвется с крючка... Как-то так формально чмокнул меня утром. И все удивляется, что грудь твердая... Может, вынуть протезы, если у него такой бзик? Станет на два размера меньше, зато мягкая.
– Дряблая, – напомнила я.
– Это у тебя дряблая. А у меня в роду грудь у всех до старости стоит.
– Даже у мужчин?
Она засмеялась.
– Ты чего-то смурная!
– На работе неприятности.
– Ой, что я тебе сейчас расскажу! – завопила она на всю кухню. Я даже отодвинула руку с трубкой от уха. – Он же один из крупнейших акционеров вашего гадюшника!
– В каком смысле?
– Владелец твоей корпорации!
– Не болтай. Наш владелец – гермафродит.
– Вот-вот, он так и говорил: только гермафродит может там штаны протирать. Ваш гермафродит – тоже владелец. Как и родители Гергиева. Поэтому все твои неприятности скоро закончатся. Я ему вчера сказала: «Что вы привязались к человеку? Она хорошая баба! Честная! Придурковатая немного, но кто без недостатков? Пусть тот бросит в нее камень!» Он говорит: «А какие неприятности? Все ведь закончилось». Наивный парень, правда? Они там сидят у себя наверху и даже не подозревают, сколько сволочей посажено вам нервы мотать... Ты со мной по-человечески поступила – отошла в сторону. Я тебя отблагодарила. Помни об этом!
– Ты думаешь, он поможет? – спросила я. На телефоне зазвонила другая линия. «Следователь» – сообщил экран. Я нажала ожидание.
– Да! Он возмутился, при мне кому-то позвонил. Сказал: «Я же просил! Специально напоминал! Это даже не обсуждается!» Эх... – Голос Марианны погрустнел. – Не может быть таких классных женихов. Наверное, у него есть тайный недостаток.
– СПИД?
– Дура! Типун тебе! – испугалась она. – Что-нибудь поменьше.
– Педофилия?
– Ну, что-то вроде этого... Сказал, что детей любит. Поэтому ему не нравится искусственная грудь. Тебе что, кто-то звонит?
– Да. С работы. Я тебе перезвоню, ладно?
Я перешла на вторую линию.
– С кем вы говорили? – сразу спросил он и, поразмышляв секунду, добавил: – Здрасьте.
– С Марианной.
Он весело присвистнул.
– Обо мне?.. Я вчера выпил лишнего.
– Все было прилично. Вы ничего плохого не сделали.
– Я не в этом смысле.
– Вас зовут Сергей?
– Да.
– Сергей, это вы... заступились за меня перед нашим главным?
– Мой отец.
– Я даже не знаю, что сказать...
– А ничего и не говорите. Я не сделал ничего особенного: вы действительно не называли пароли, а оклеветали себя от отчаянья. А Горик... Во-первых, я тоже не смог бы уволить человека в его положении. И во-вторых, я, как и вы, не очень верю, что это сделал он.
– Но это немыслимо: такое великодушие.
– Не думал, что вы любите такие красивые слова. – По голосу было слышно, что он улыбается.
Наверное, такая улыбка – это все, что было нужно мне для того, чтобы сорваться. Не равнодушный взгляд Бориса, мечтающего о моей должности, не злое шипение человека-змеи и даже не подлость, совершенная собственным мужем, – а просто улыбка, которой даже не видишь. В общем, я заплакала. Потом нажала кнопку отбоя и заревела в голос.
Минуты через три в дверь позвонили.
«Алехан! – подумала я, вытирая сопли. – Отошел, придурочный. А я вся зареванная. Ужасно. Он подумает, что это из-за него! Но если не открыть – испугается и вызовет полицию».
Я вышла в коридор и открыла дверь, отворачиваясь.
—Я так и думал! – воскликнул Гергиев. – Вы плачете! Ваш гермафродит рассказал отцу, что вас уже увольняли, когда он пришел. Между прочим, жалко, что не уволили. Гермафродит не любит, когда ему что-то препятствует. Он бы заставил их прийти к вам домой с цветами!
– Не врите, ради бога! – попросила я, продолжая плакать.
– Честное слово! Мне можно войти?
– Откуда вы здесь?
– Проезжал мимо... Смотрю, ваш дом... Дай, думаю, напрошусь на чай. Сидел в машине, набирался смелости... Вдруг выходит ваш муж с чемоданом. Куда это он на ночь глядя?
– Мы с ним поссорились.
Следователь снова присвистнул, не прекращая своего неуклонного движения в сторону комнаты.
– Как романтично! Сейчас это редко бывает – ссоры. Чуть что, люди просто расходятся, чтобы не трепать нервы. Жизнь одна... Но мне кажется, в супружеских ссорах есть своя прелесть. Так вы из-за этого плачете? Нашли сокровище!
– Вам не понять.
Он был уже на диване.
– Почему не понять? Мои родители прожили вместе всю жизнь. Вот вы гордитесь своим десятилетним супружеским стажем, а у них он сорокалетний.
– Они подали заявку в Книгу рекордов Гиннеса?
– Если я женюсь, то сразу же захочу побить их рекорд. У нас с отцом постоянное соревнование.
– Наверное, удачное для отца?
– Между прочим, до тридцати я был управляющим всем нашим состоянием. Я его утроил. Чем пахнет?
– Лазаньей.
– Я голодный.
– Она была замороженная. Вам вряд ли понравится.
– Я люблю всякое говно.
Я сходила на кухню за лазаньей. Пока несла ее, дико захотела есть. Пришлось вернуться за второй вилкой. Я поставила тарелку на наш столик с инкрустацией.
– Будем есть оба. Я тоже голодная.
– Красивый столик.
– Старинный. Достался мне от отца.
– Как и квартира, правильно?
– Откуда вы знаете?
– Ваш муж, поссорившись с вами, ушел с чемоданом... Значит, квартира ваша... Очень вкусно! Потом покажете коробку?
– Кого вы играете передо мной? – спросила я, откладывая вилку. – Кто вы вообще? До тридцати утраивали свои деньги, а потом пошли в следователи. С какой стати?
– Их стало неинтересно утраивать. Сорок нулей или сорок один – какая разница. Я перестал чувствовать результаты своего труда. Такие величины... они перестают восприниматься как реальные. Это как космические расстояния: мегапарсеком больше, мегапарсеком меньше.
– И вы пошли в полицию.
– Ну, в этом я разбирался. Хорошо представлял себе, какие возможны обманы. В основном, хотел заниматься налогами: мне казалось, есть какая-то ужасная несправедливость в том, что средства так неравно распределены. Вот ваш Горик не может оплатить лечение. А ведь СПИД лечат. Уже лет десять. Не поддерживают статус, а излечивают раз и навсегда. Но это стоит тридцать миллионов... Вот я и хотел следить на своей работе за тем, чтобы хотя бы существующие нормы распределения не нарушались... У меня и отец всю жизнь занимался общественной работой. Был адвокатом. Бесплатным.
– Здесь вы его тоже обогнали?
– Еще нет. Но у меня вся жизнь впереди. Чай поставите?
Когда я вернулась из кухни, он стоял у стойки с техникой.
– А где прибор?
– Муж его продал.
– Разочаровался?
– Видимо, да.
– А я наоборот – увлекся. Вот уже месяц играю. Знаете, он не так прост, этот прибор.
– Я тоже так думаю.
– Почему?
– Вам интересно, что я думаю по этому поводу?
– А зачем я, по-вашему, спрашиваю?
– Зачем... Допрос, надо понимать, продолжается?
– Хотите так считать, считайте.
– Хорошо... Я скажу. Мне давно кажется, что все эти игроки не понимают, по каким минным полям ходят... Думаю, что «Саваоф» предсказывает будущее. Причем вот здесь, в эту самую минуту, и исходит он не из тех условий, которые мы меняем, а из наших побуждений менять условия так, а не иначе. Он угадывает желания игрока. В фильмах это было незаметно, но как только в игру в качестве героя был введен сам играющий, обнаружились оглушительные последствия.
Следователь усмехнулся, касаясь меня оценивающим взглядом. Мне показалось, что он смотрит как мужчина на женщину, и в его глазах читается невысокое мнение о моей фигуре.
«Благородный полицейский, – подумала я. – Продолжаешь искать свои денежки. Вот почему ты здесь... Неужели и с Марианной переспал из-за показаний Елениной кухарки против Микиса?»
– То есть применительно к вашей ситуации... – он помолчал, раздумывая, – применительно к вашей ситуации, кто-то меняет какую-то фразу, чтобы скрыть свое преступление, а прибор понимает, что, ради того чтобы скрыть это преступление, человек готов и на убийство... Например, если это сделал Татарский, то «Саваоф» догадался, что он был согласен пожертвовать женой. Был готов и сам исчезнуть. Если это сделал кто-то другой, то... То же самое.
Я усмехнулась в свою очередь:
– Не делайте вид, что это только сейчас пришло вам в голову! Вы думали, что Татарский мертв именно потому, что это показал «Саваоф». Вы и разговор завели, чтобы вывести меня на такие откровения.
– Нет, врать не буду. Пришло не сейчас. Я думал об этом и раньше.
– Какое счастье для преступников, что на свете мало богатых мужчин, одержимых идеей социальной справедливости! Настоящий следователь, замотанный тяжелой жизнью, маленькой зарплатой, постоянными отчетами перед начальством и упреками жены, вряд ли имел бы желание упорно копать раскрытое дело. А вы не ограничены бытом. У вас есть только азарт. Вы так и не остановитесь, пока не найдете денег?
– Вам осталось еще обвинить меня в том, что весь мой азарт – это жадность. Ведь пропали и мои деньги. Поэтому я и рою землю.
– Во-первых, не только ваши, вы ведь не единственный акционер, во-вторых, они частично будут покрыты страховкой, в-третьих, более половины суммы оплатят социальные фонды, то есть мы, работники... Те, кто стоит в очереди на бесплатное лечение, простоят лишних полгода... Нет, в жадности я вас не обвиню. Марианна подробно рассказала мне о ресторане, в котором вы ее угощали. Вы не жадный в смысле денег. Но ведь жадность может и трансформироваться, правда? Пойти по другому руслу – по руслу охоты например. Охоты с ружьем и гончими, я имею в виду.
– По Фрейду? Вы ведь начитанная, мне говорили...
– Не по Фрейду. По Гегелю: «Богатые всегда бесятся с жиру, суки» – так он писал.
– Вы правда так думаете? – Гергиев сел напротив меня, улыбаясь.
Когда он улыбнулся, я усомнилась в своих словах.
– Ваш муж ушел с чемоданом не потому, что вы поссорились, – весело сказал Гергиев. – Он вообще ушел. По логике вещей, это вы должны были его выгнать, поскольку он вас не стоит, но, судя по тому, с какой ненавистью вы восприняли мою попытку поговорить о «Саваофе», можно предположить, что это ничтожество вас бросило само. И вы сейчас думаете: «Разговоры с мужчиной по душам делают женщину беззащитной. Вот, пришел еще один любитель «Саваофа»! Но я-то уже не та!»
– Еще раз повторю: ужасно иметь под боком такого следователя-энтузиаста.
– Под боком? Вчера меня под боком имела ваша подруга. Надеюсь, она не жаловалась?
– Нет, только восхищалась.
– А вы не ревнуете?
– Кого к кому?
