Текст книги "Саваоф"
Автор книги: Светлана Чехонадская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)
– И «Саваоф» мог воспользоваться этим разговором? Взять оттуда сплетню о том, что Антон разорен?
– Почему нет? Для него любые данные равны... Эта женщина, уже когда выходила, сказала: «Он говорил их словами. То-то мне показалось, что лексика не его». Видимо, имела в виду откровения своего виртуального мужа.
– Она забрала диск?
– Хотела, но я не дал. Во-первых, у нее нет аппарата, чтобы его читать – это ведь уже обработанное изображение, во-вторых, я не имею права. На следующий день, узнав, что она покончила с собой, я все уничтожил.
– А вот здесь вторая странность... Она покончила с собой, а точнее ее убили, разыграв самоубийство, именно таким способом, какой был показан в версии «Саваофа».
– Как раз здесь никакой странности я не вижу. Была бы необъяснимой обратная ситуация: вначале убийство, а потом похожая на него версия «Саваофа». Ведь на выбор «Саваофа» никак нельзя повлиять. Если условия заданы – вы уже ничего не сделаете! Но у вас-то все произошло в обратном порядке. Тот, кто убивал вашу подругу, был все-таки человеком, так? Он-то был свободен в своем выборе.
– Он подделывался под увиденное в «Саваофе»... Зачем?!
– Может, это наши конкуренты? Дискредитируют? – слабо улыбнулся он. Это, видимо, была шутка. – Кстати, а вы уверены, что какую-то фразу действительно меняли? Не было ли это для вашей подруги просто предлогом для визита сюда? Подумайте...
За дверью раздался взрыв хохота. Видимо, клетчатые добились особенно смешного финала в каком-нибудь из старых фильмов. Что за идиотское увлечение!..
Выйдя на улицу, вся пропахшая сигаретным дымом, откашливаясь и отплевываясь, я подумала о признании этого пожилого последователя моего любимого Дирка: «Саваоф» – это та же рулетка. Выбор вариантов произволен и ни на чем не основывается...
Неправда. Все, что «Саваоф» нам предложил, было точным изображением того, что произошло на самом деле. И версия самоубийства Елены, как ни крути, была пророчеством. Может, тем самым пророчеством, которое изменяет реальность, может, просто догадкой о том, что произойдет – но, вне всякого сомнения, это тоже было правдой.
Кстати, а с чего мы все взяли, что тогда, на экране, виртуальная Елена покончила с собой? Мы что – это видели? Нет. Виртуальный Антон вошел в ванную, когда она уже висела на люстре.
...Знаете, что сказал мне Дайка-старший на прощание? «А не прячете ли вы от себя самой какую-то простую истину?»
Вот уже тридцать минут Марианна выкаблучивается передо мной – или как это правильно называется? Уже использованы почти все маски из ее богатого реквизита: и «обиженная Марианна», и «благородная Марианна», и «проницательная Марианна». Натренированным глазом я подмечаю, что не было «меня-считают-дурой-Марианны», но тут сразу же:
– Не надо считать меня дурой! «Боялась!» «Придумала, чтобы получить не сорок лет, а пять!» Оставь это своему красавчику-следователю! Он женат, не знаешь?
– Не знаю.
– В любом случае, он наивен... Все следователи наивны. Но не заговаривай мне зубы этим следователем!
– Да ты сама про него начала!
– Нет, ты! Зачем ты подставляла моего мужа?
– Хорошо. Попытка номер восемь: я никого не подставляла, я спасала свою шкуру.
– Но ты же не могла не понимать, что он будет выглядеть преступником! Один против всех!.. По-моему, он еще и богат, этот красавчик.
– Следователь? По-моему, тоже. Взяточник, не иначе.
– Ты уже спала с ним?
– Я?!
Марианна смотрит на меня со снисходительной усмешкой. Иногда она верит, что я не изменяю мужу, иногда – нет, но всегда не одобряет этого.
– Для кого ты бережешь ее?
– Кого?
– Невинность, которой давно нет.
– Что за глупый вопрос! Ни для кого!
– Неужели ты не понимаешь, чего лишаешься? Или придуриваешься? Знаешь, давно хотела поговорить с тобой по душам. Ты такая хитрая!
– Я?!
– Когда ты заявила, что называла эти свои секретные коды, я даже не удивилась. «Ну, вот она и раскрылась!» – так я подумала.
– Марианна, всякой шутке есть предел!
– Ах! – саркастически произнесла она. – Мы обиделись! И что ты теперь сделаешь? Уйдешь? Я же вижу – тебе от меня что-то нужно!
Нет, она неплохая баба, в сущности. Но у нее есть несколько постулатов, в которые она свято верит и которые, на мой взгляд, сильно искажают ее природный характер.
Первый – это, конечно: «Все мужчины – сволочи».
Этому постулату много лет. Его нельзя ни доказать, ни опровергнуть, поскольку он совершенно пуст. Я не люблю такие псевдоистины – какая от них польза? Марианна утверждает, что владение знанием о сволочной натуре мужчин вооружило ее, сделало неуязвимой в войне, которую она называет личной жизнью.
Я-то не считаю личную жизнь войной, мне поэтому были бы крайне неудобны шлем и латы – представьте себе мирного пахаря (а в любви я мирный пахарь), идущего за бороной в полном рыцарском облачении. Но с другой стороны, может, мне просто повезло на моем поле – что никто не набежал, не наехал, не вытоптал, не сжег?..
У Марианны – другие жизненные обстоятельства.
Ее первый друг был из самых гнусных: все ему было не то. Он ее «лепил» – так этот тип выражался. Он заставлял ее худеть, избавляться от волос, делать себе большую искусственную грудь, вытачивать колени, удлинять подбородок. И каждый раз находил очередной изъян.
Скажите, стоило ли переносить восемь операций и по шесть часов в день скакать перед голографическим тренером, если твой любовник в итоге бросил тебя... знаете, по какой причине? По причине неблагородного происхождения: «Родственники мне не позволят ввести в семью простушку»... Как будто он, гад, не знал, какое у нее происхождение, когда посылал на удлинение подбородка!
– Брось! Я больше взяла, чем потеряла! – сказала мне Марианна, когда сняли последние повязки – в тот раз, по-моему, она заменила ногти на ногах – сделала их удлиненными плюс раз и навсегда лакированными. «Ногти на ногах сразу выдают происхождение!» – сообщил ей любовник на прощание, вот она и отправилась с горя в клинику.
– Он меня научил жизни! Вылепилменя! – Меня аж передернуло от этого слова. – К тому же оплатил операцию на груди.
– Только на груди?
– Ой, можно подумать, что за тебя мужики платят! Это Елена могла бы иронизировать, не ты!
Тогда я еще не была замужем за Алеханом, но все равно заткнулась. За меня и тогда не платили...
Вообще у Марианны в тот период было немало «скульпторов». Один даже предложил ей восстановить девственность! «Для смеха» – сказал он. Мы с Еленой только рты пораскрывали: «Для какого смеха? Кто будет над этим смеяться?» Марианна отмахнулась. Кстати, не знаю, выполнила она его пожелание или нет, мы больше об этом не говорили.
Интересно, что она сама шла на унижения, сама подделывалась под своих любовников, сама становилась глиной в их руках (иногда даже значительно опережая их желания) – а потом взяла и обвинила в том, что они топтали ее человеческое достоинство!
Вот тут и родился постулат о мужчинах-сволочах (думаю, он – прямое следствие постулата «Все мужчины – скульпторы»). Теперь ее позиция стала такова: ни пяди земли, ни сантиметра тела, ни кванта души – никакой уступки!
На этом этапе жизни она имела особенную склонность учить меня уму-разуму.
«Да с них надо только брать, дура! – злобно восклицала она, так что помада осыпалась с накачанных пластоном губ. Внешность ее к тому времени настолько отличалась от внешности моей дворовой подруги Марианны, что я иногда думала: захоти меня кто-нибудь разыграть, выдавая себя за нее, я не замечу подмены – ну, вы знаете облик этих женщин: и эти губы, и эти подбородки, и вечно лакированные ногти на ногах, вы видели их в рекламе косметологических клиник. – Тебе твой на шею сел! Учись у меня и Елены! Я тебе так скажу: если мужик потратил на меня меньше трехсот тысяч в месяц – он не мужик! Они ведь ценят только то, за что платят! Если он вложил в нее сто миллионов, он будет всегда помнить: она стоит сто миллионов! Ему же плевать, какая она, как выглядит. Потом твои требования к мужику – это водород для его двигателя! Меньше топлива – ниже скорость. Нет требований – он вообще остановится. Так и проживет всю жизнь амебой! Вот как твой... Это мужик? Нет, это велосипед. Да, велосипед! Думаешь, ты его любишь? Любит тот, кто толкает вперед! А толкать вперед можно только постоянными требованиями: купи, купи, купи!»
...Жертвовать и использовать – не две ли стороны одной медали?..
В любом случае, и то и другое не соответствовало ее натуре. Бывают женщины, для которых жертвенность очень органична, бывают и такие, как Елена – требующие с мужчин не из философских соображений, не потому, что так надо, а одновременно с дыханием – и, как собственное дыхание, не замечающие этих требований. Я иногда наблюдала за Еленой – с улыбкой и уважением – видела тончайшие интриги в ее поведении, еле уловимые хитрости, ее стратегию, ее тактику; я замечала все это, а она сама – нет. Вот как мы замедляем дыхание, или наоборот начинаем дышать быстро и глубоко – в зависимости от обстоятельств – и даже отчета себе не отдаем в этих изменениях, так и Елена не замечала собственной мудрости в весьма и весьма требовательных, но чрезвычайно тонких отношениях с мужчинами. Марианнина же якобы шутливая и кокетливая меркантильность отличалась грацией слона в посудной лавке. Ее философия была насилием над ее природой, поэтому ни из ее жертвенности, ни из ее требовательности ничего не вышло.
Второй постулат моей подруги: «Все люди – сволочи».
Она твердо верит в свою истину и при этом снисходительна к людям, готова им многое прощать, со многим мириться – но пусть только не вздумают подвергать этот постулат сомнению! Вы можете сделать любую подлость, и она вас охотно простит, если вы объясните эту подлость своей сволочной природой. Но если вы допустите самую незначительную ошибку и при этом осмелитесь утверждать, что это была просто ошибка, никак не характеризующая ни вас, ни природу человека, – то прощения не будет.
Третий постулат: «Все мужья и жены изменяют друг другу».
В его защите она так же бескомпромиссна.
– Знаешь, я ненавижу ханжество, – сказала Марианна. – Что ты все притворяешься? Думаешь, мне на самом деле интересно, спала ты с этим следователем или нет? Нравится тебе считать свой брак счастливым – считай! Мне-то что? Врешь ты или правда ничего не знаешь, мне без разницы. Вот я лично не ханжа и не страус. Я честно призналась этому следователю, что не прочь с ним покувыркаться, дала свой телефон.
– Звонил?
– Еще нет. Но позвонит, куда денется...
– Марианна, когда ты во время ссоры говорила Антону, что у него рога и что он двигает по службе любовников Елены, ты... зачем ты это делала?
– А что?
– Это ведь неправда.
– Почему неправда? Нет, ну эти якобы находящиеся в неведении супруги – они даже чем-то симпатичны! Засунули морды в песок, а задницы торчат наружу!
– Марианна! Антон не двигал по службе никаких любовников! Может, Елена ему и изменяла, но совсем не во множественном числе, не с сотрудниками банка и не так, как ты об этом говорила!
– Ты придираешься к интонации, а надо воспринимать суть! Я точно знаю, что у Антона рога. Елена как-то выпила, похвасталась. Сказала: «Мужчина что надо. Сильный, смелый, я его очень люблю». Ты знаешь, кто это?
– Знаю.
– Кто?
– Не скажу. Но он не имеет отношения к банку. И его не надо двигать по службе. Он сам кого хочешь подвинет... И он женат.
– Кто, скажи!
– Нет, не скажу. Потом ты его все равно не знаешь.
– Ну скажи! Пожалуйста!
– Нет! Марианна, а ты знала, что Антон – наркоман?
– Наркоман! Нашла наркомана. Баловался... Мы как-то вместе – у них дома... И твой Алехан был... Но мне не понравилось.
– А почему я не знала?
– Ты же ханжа, я говорила. Как мой Микис. Он тоже тогда развыступался. «Чтобы больше никогда-а!», да «Я запреща-аю!»
– Как он, кстати?
– Все! Считай, смылся. Теперь своей якутке будет запрещать... Но отступного дал.
– Да ты что?!
– Да, – гордо подтвердила она. – Он ведь сейчас землю продает, то есть должен оформить отчуждение своей доли, а я – жена, могу претендовать на какой-то там про цент. Вот он и откупился. Два миллиона выложил.
– Два миллиона! – изумленно повторила я. Хотела спросить: откуда? – но не решилась. Благодушное настроение моей подруги – вещь крайне непрочная.
– Марианна, а ты никогда не видела в окружении Елены молодого парня – черноволосого наркомана? Его не было на ваших... сеансах?
—Нет.
– А не слышала такое имя: Горик?
Она покачала головой.
– А толстая женщина, ассирийка, никогда при тебе к Елене не приезжала? Может, нанималась убираться в доме? Или в саду? Привозила еду?
Марианна как-то странно посмотрела на меня, но ничего не ответила.
– Ты вспомнила, что говорила-то? – спросила она. – Какую фразу заменили?
– Не вспомнила. Может, ее и не было? Елена могла придумать повод, чтобы наведаться в «Саваоф» и узнать, правда ли, что Антон разорен.
– Я тоже так думаю. Никто из нас не сказал ничего значительного, что нужно было прятать. Скажи, кто ее любовник?
– Нет, Марианна.
– Скажи.
– Нет.
– Тогда и я тебе кое-чего не скажу!
Я засмеялась:
– На дешевые штуки не клюю!
Зазвонила Марианнина трубка. Она нажала кнопку.
– Але? – пропела она, взглядом призывая меня в свидетели. – Да. Здра-асьте. А мы о вас только что го-вори-или. – У Марианны есть в запасе такие тягучие интонации. При этом черты ее лица обычно заостряются, это означает, что она вышла на тропу войны. – Что говорили? Что вы красавчик. Она что говорила? Какой вы осведомле-енный!.. Да, здесь. А она, кстати, говорила, что вы взя-яточник... Да-а. Все верные жены очень подозрительны. Это от постоянного воздер-жа-ания... Она? Да. Уже много лет... А обо мне не хотите спросить? Я не воздерживаюсь. Поэтому верю мужчинам. Особенно следователям.
Теперь Марианна заговорила голосом маленькой девочки: не нараспев, а, наоборот, отрывисто – это вторая стадия. Сощурившись и встав в самую выгодную свою позу (грудью и подбородком вперед), хотя собеседник не мог ее видеть, она отвечала Гергиеву, а я сидела и думала о трех вещах.
Откуда ее Микис взял два миллиона?
Почему она так странно смотрела на меня, когда я сказала о толстухе-ассирийке?
И главное: почему наш довольно пустой разговор дал мне удивительное ощущение: что я действительно сказала во время настоящей ссоры нечто, чего затем не услышала в записи на «Саваофе»?
Надо только немного напрячься...
Подумать.
Подумать в тишине...
– Тебя! – буркнула Марианна, протягивая мне трубку.
– Здрасьте, – сказал Гергиев. – Сейчас сидел у своих друзей в уголовном. Узнал, что они выезжают на осмотр дома Татарских. Нужно закрывать дело, а описи вещей нет. Услышав, что вас привлекут к осмотру, я тоже вызвался... Ваш муж сказал, что вы у подруги. Прокатимся?
– Марианна тоже должна ехать?
– Увы, да. Две служанки уже на месте, нужны еще два человека... Но я рассудил, что она все-таки лучше, чем ваш муж.
Я не поддержала шутку.
– Ах, какой дом! – прошептала маленькая аккуратная ливанка, поднося платочек к сухим глазам: черные бусинки с синим ободком, они горели острым любопытством и отчасти злорадством. – А кто наследник?
Ливанка была Елениной уборщицей. Приходила она два раза в неделю, включала все пылесосы и автомойку окон – а затем распивала чаи, наблюдая за работой механизмов.
– Ты и сама могла бы все это включать, – как-то сказал Елене Алехан. – Сэкономила бы сто тысяч в месяц. С ума сойти!.. Я зарабатываю почти столько же!
– Это характеризует тебя не с лучшей стороны, – насмешливо сказала ему Марианна, присутствовавшая при разговоре: мы все сидели у Татарских, у камина, вечером.
– Дело не в том, чтобы что-то там включить, – объяснила Елена. – Надо все собрать, разложить по местам... Таких машин еще нет на свете. Например, нетрудно включить программу стирки – но ведь вещи нужно разобрать, рассортировать, донести до постирочной, в конце концов.
– Действительно, как же трудно быть богатым! – хмыкнул Микис. – Донести до постирочной! Как я вам сочувствую!
Елена не хвасталась, она была простодушна в этих своих объяснениях. На самом деле все так: дойдите-ка от кабинета Антона до комнаты, где стоит стиральная машина! А если учесть, что Антон три раза в день меняет рубашки?
Была у них и кухарка – тоже приходящая. Постоянная им не требовалась, в основном они обедали в ресторанах. Пожилая женщина, опрятная, аккуратная, она следила за тем, чтобы вовремя привозили сыр, сливки, йогурты для завтрака, меняла программу на хлебопечке и на кофеварке, в зависимости от их расписания (иногда кофе для завтрака требовался в восемь утра, но чаще – в одиннадцать, а Елене так и в час дня). Пару раз в месяц она отвечала и за заказ ужина из ресторана – в те дни, когда Елене казалось, что у нее одутловатое лицо. Она из-за этого очень расстраивалась и говорила Антону: «Завтра схожу на процедуры, приведу себя в порядок, а сегодня поужинаем дома, хорошо?» Время, проведенное наедине с женой, его искренне радовало – как и время, проведенное с нею на людях. И так же, как время, проведенное без нее в клубе – Антона вообще радовало любое время жизни, лишь бы были деньги, а они у него всегда были.
Теперь кухарка стояла рядом с ливанкой, так же теребя в руках платочек, но было видно, что она расстроена искренне. Такую работу не сразу найдешь... Увидев меня, она доброжелательно кивнула – эта женщина мне симпатизировала, говорила, что я похожа на ее дочь. «У нее тоже муж без костей» – добавляла она обычно.
– Вот ведь как, а! – печально произнесла кухарка. – Живешь, живешь... Онне объявлялся?
Я покачала головой.
– Неужели сбежал?
– Не знаю.
– А кому дом достанется? – снова спросила ливанка.
– Никому.
– Как это?
– У них были большие долги...
Черные бусинки удовлетворенно вспыхнули.
– Вы были здесь в тот день? – спросила я у кухарки.
– Я была, она – нет.
– Я – нет! – радостно подтвердила ливанка.
– Вы рано ушли?
– Часов в пять, наверное...
– Не вы заказывали ужин?
– Нет, сама Елена. Она звонила в индийский ресторан...
– Говорят, там был санитарный день.
– Может быть... Правда, мне показалось, что она все-таки договорилась.
– Почему показалось?
– Когда я уходила, она спросила меня, где лежит «ферментал». Это желудочное. Она его обычно пила, если пища острая. Так, на всякий случай... А у нас здесь только в одном ресторане острая кухня.
– В «Джагане»?
– Да.
– А в доме вообще была еда?
– Ни крошки! Я ей даже сказала: завтра надо будет закупить хоть что-то, а то мне не по себе. Я не могу, когда продуктов в доме нет. Она согласилась.
– Значит, она осталась на вечер в доме, где не было ни крошки... Такое бывало?
– Иногда, если их куда-то приглашали или если Елена точно знала, что они будут ужинать в ресторане – тогда такое могло быть... Знаете, она в тот день вообще была немного не в себе. Ходила, как потерянная. Постоянно звонила Антону, но у него телефон не отвечал. Говорила все невпопад, видно было, что думает о чем-то своем.
– Скажите, вы не встречали в ее окружении очень толстую женщину?
– Меня об этом полиция спрашивала... Показывали фотографию... На нее похожа, – она кивнула на ливанку. – Но я им сказала, что никогда этой женщины не видела. И парня черноволосого тоже.
– А я видела эту толстую, – сказала ливанка. – Я в доме убиралась, а она на машине подъехала. Точнее, мимо проезжала и остановилась. Посигналила. Елена вышла, подошла к калитке, они поговорили, смеялись над чем-то. Я все полиции рассказала.
– Когда это было?
– Недели за две до ее смерти... Они уже попрощались, и Елена шла к дому, а эта толстая крикнула ей вслед: «Посмотри на карточку внимательнее! Там все доказательства!», а Елена буркнула, так, чтобы эта толстая не слышала: «Доказательства... Не подлизывайся! Правильнее всего будет рассказать...» – Тут ливанка осеклась и посмотрела на меня.
– Мне?! – спросила я.
– Вам. – Она смущенно пожала плечами.
– А что рассказать?
– Не знаю.
– А что за карточка? Кредитная?
– Не знаю. Наверное.
– Вы опознали эту толстую?
– Полиция мне тоже показывала фотографию. Да, похожа на арабку. Но я ту толстую в ней не опознала. Издалека ведь смотрела. Да и она в очках темных была.
Подошел Гергиев, с ним Марианна. Она теперь от него не отставала, видимо, решила заполучить парня во что бы то ни стало. Он не выглядел недовольным, смеялся, демонстрируя роскошные зубы, что-то ей весело отвечал, даже взял под руку.
– Драгоценностей нет, – сообщила Марианна. – Но насчет них выяснили: они были проданы еще два месяца назад.
– А кольцо в десять карат?
– Лежит в шкатулке. Стекляшка!
Мне стало грустно от этих слов. Бедный Антон!
– Стыд и срам! – воскликнула Марианна, прижимаясь к следователю грудью.
– Какая она у вас твердая! – удивился он. – Искусственная?
– А вам нравятся дряблые женщины? – нараспев спросила она.
– Не дряблые. Мягкие.
– Мягких не бывает. Женщина либо тугая, либо дряблая.
– Да вы что? – снова удивился Гергиев. – Только так?
– Только так!
– Ну, тогда ладно. Если такая альтернатива – пусть будет искусственная.
– Нет, ну мне даже думать противно об этих его ухищрениях! – обратилась Марианна ко мне, теперь, видимо, подразумевая Антона. – Выдавать стекляшку за бриллиант. Вот дешевка.
– А для меня, наоборот, он стал еще симпатичнее, – сказала я.
– Да ладно! Ты это говоришь из духа противоречия! Тебе что, нравится, когда люди строят из себя непонятно кого?
Я хотела ей сказать, что ее Микис мне в тысячу раз противнее – вот он, действительно, строил из себя того, кем не являлся – свою противоположность. А Антон – это совсем другое дело. Правда, в эту самую минуту кто-то подсчитывает убытки от его милой любви к роскоши, для кого-то вклады в банке «Елена» были единственным средством к существованию, гарантией на старость, может быть, надеждой завести ребенка или возможностью поддерживать иммунный статус... Наверное, он виноват в сотнях трагедий. Но уж стекляшка на пальце, выдаваемая за десятикаратный бриллиант, не имеет к этим трагедиям никакого отношения. Но я ничего не сказала: на тропе войны Марианна опасна. Близость мужчины делает ее неуправляемой. Я ее давно знаю и сейчас вижу: она считает, что Гергиев уже в клетке.
– Вас зовут туда, – он кивнул мне в сторону внутренних комнат. Следователь смотрел на меня внимательно и немного грустно. – Вы, наверное, впечатлительная?
– Она впечатлительная, – подтвердила Марианна. Кухарка неодобрительно покосилась на нее: моя подруга совершенно не походила на ее дочь.
– Она читает старые журналы, можете себе представить?
– У вас в семье интересные увлечения, – сказал Гергиев. – Муж смотрит «Саваофа», жена читает журналы...
– Все те, кто читают, обычно не видят дальше собственного носа! – Марианна зло рассмеялась. – Чтение портит зрение. Их так легко обманывать!
– Или они делают вид, что их легко обманывать, – произнес следователь.
– Или им все равно, – сказала я. – Ничего, что я вмешиваюсь в ваш разговор обо мне?
На этот раз мы пошли по пути, который не просматривался с камер. При дневном свете этот путь уже не казался мне ни мистическим, ни зловещим. Это были просто личные комнаты – пять или шесть больших помещений, расположенных анфиладой.
Несколько лет назад, когда Антон показывал проект дома, мы решили, что такое устройство потребует дворцовой роскоши отделки, иначе анфилада будет неоправданной и, в любом случае, неуютной. Особенно странным было расположение дверей: точно, как во дворцах – друг напротив друга, так, что дом казался сквозным. Комментарий Марианны был таким: «Выпендриваются!»
Но получилось неплохо, хотя и не в стиле их пафосного кондоминиума. Деревянные балки, тибетские ковры, нарочито грубая мебель, якобы изъеденная жучком, камин, обложенный не мрамором, а камнями; только несколько комнат были отделаны по-настоящему богато, и все они принадлежали Елене. В ее спальне даже была позолоченная мебель, но самым роскошным помещением дома мы считали ванную – ту самую, где Елену убили.
Я медленно шла по комнатам, останавливаясь по просьбе полиции, чтобы прокомментировать ту или иную находку, и все представляла себе: вот они идут с этой толстухой по светлому коридору, образованному анфиладой, разговаривают вполголоса, смеются – а где-то там, напротив зеркала, но не отражаясь в нем, в темном кабинете сижу я.
– Документов в сейфе нет. – Из боковой двери вышел молодой парень в форме. – Его заместитель утверждает, что самые важные бумаги Татарский хранил дома.
– Этот заместитель сейчас может утверждать что угодно, – иронически отозвался Гергиев. – Сомневаюсь, что особо важные бумаги хранят дома.
– Но сейф вообще пуст.
– Не хватает статуэток из яшмы, – сказала я, показывая на комод.
– Точно! – равнодушно сощурившись, подтвердила Марианна. – Я и не заметила.
– Что за статуэтки?
– Антоновы божки...
– В смысле?
– Его талисманы. Он так говорил... – Я растерянно посмотрела на Марианну. Больше я об этих фигурках ничего не помнила.
Она фыркнула:
– Его семейная реликвия. Три или четыре фигурки.
—Три или четыре? – немного раздраженно спросил пожилой следователь, ответственный за осмотр.
– Спросите уборщицу. Она их протирала.
– Она ничего не заметила.
– Значит, она их и сперла! – с вызовом сказала Марианна.
– Позовите уборщицу, – сердито приказал следователь. Молодой парень ушел в холл, минуту спустя возмущенно затараторила ливанка, объясняя ему что-то на повышенных тонах.
– Это, собственно, были шкатулки, а не статуэтки, – лениво произнесла Марианна. Такой тон она обычно приберегает для особо смелых заявлений. – В них хранились наркотики.
Пожилой засопел. Ему явно не нравилось, что исчезновение яшмовых фигурок обнаружилось так поздно.
– Вы уверены? – спросил он.
– Да. Он их доставал оттуда... когда это нужно было... нам.
Произнося эти слова, Марианна сладко и многообещающе посмотрела Гергиеву в глаза. Он усмехнулся.
– Это заносить в протокол? – отрываясь от компьютера, спросил третий следователь.
– Это заносить в протокол? Насчет «нам»? – спросил пожилой у Марианны.
– Ради бога.
В комнату вернулся парень в форме. За ним семенила ливанка. Замыкала шествие взволнованная кухарка.
– Как вам не стыдно! – крикнула уборщица Марианне. Я здесь работаю три года! Не было никаких претензий! Никогда! У них карточки валялись на каждой тумбочке, я могла свободно переводить любые суммы! Антон не считал денег! А кольца?! Я их тысячу раз доставала из ванной, из-под кровати, они их теряли и говорили мне: «Бог с ними!» Но я всегда находила! – От волнения ливанка приобрела небольшой акцент.
– Ладно, ладно! – зло перебил ее пожилой. – Успокойся. Развыступалась... Почему не заметила, что фигурок нет на месте?
– Они не всегда тут стояли!
– Ну конечно! – сказала Марианна.
– Зачем наговариваете на меня? Вы ничего не знаете!
– Ты только не волнуйся.
– Вы зря клевещете на нее, – вступилась за ливанку кухарка. – Антон эти фигурки часто убирал в комод... Именно из-за того, что там хранилось.
– Посмотри в комоде, – приказал пожилой парню в форме.
Тот выдвинул все ящики и пожал плечами.
– Ну, в общем-то, все логично, – вполголоса сказал Гергиев. – Их взяли именно из-за содержимого... В доме находились и более ценные вещи.
Это, действительно, должно было казаться очевидным, в том числе и Марианне, но она закусила удила. Видимо, мою подругу потрясло, что маленькая ливанка – уборщица! – накричала на нее при всех. В таких случаях Марианна сама кричать не будет: она станет методично и ласково добивать человека, доводить его до истерики.
– Нет, они всегда здесь стояли. – Тон Марианны стал предельно доброжелательным. – И Антон часто говорил, какие ценные эти фигурки. Он-то имел в виду, что они достались ему по наследству... Но тупой человек мог неправильно понять эти слова.
– Какой тупой? – воскликнула ливанка.
– Успокойся, – жалостливо сказала Марианна. – Антон говорил, что они бесценны, но совсем в другом смысле.
«Это мои божки... – вспомнила я. – Никогда с ними не расстанусь! Вот божок Раста. Вот божок Корда. Вот божок Лена – самый толстый из всех божков!» – Нет, не «толстый», а «жадный», да – «самый жадный из божков». При этом он как-то так трогал эти фигурки, что казалось, будто они кивают ему головой. Правильно, голова была крышкой – ее можно было открывать и закрывать, потому так и казалось. Три божка. Не четыре...
Ливанка уже плакала. Возмущенная обвинениями, кухарка вдруг часто задышала.
– Между прочим, – обратилась она к пожилому следователю, – ее муж, – презрительный кивок в сторону Марианны, – звонил Елене в тот день. У них был очень неприятный разговор.
– Что еще мы узнаем за день до передачи дела в суд? – кисло спросил пожилой, ни к кому конкретно не обращаясь. – Вы не могли рассказать это еще позже? – Теперь он повернулся к кухарке.
– Я думала, это не мое дело. Но теперь ее нападки кажутся мне подозрительными.
– Давай-давай! – насмешливо подбодрила ее Марианна.
– Мне показалось, что ее муж, – опять кивок, – предлагал Елене какую-то нечестную сделку.
– Ай-я-яй! – Марианна осуждающе покачала головой. – Какой нехороший!
– Вы не могли бы без комментариев? – попросил ее пожилой.
Она послушно закрыла рот ладонью.
– Да, – твердо сказала кухарка. – Речь шла о полумиллиарде.
Глаза Гергиева заблестели при этих словах.
– Эта сумма произносилась вслух? – спросил он.
– Да. Елена воскликнула: «Полмиллиарда?! Ты с ума сошел?!» А когда разговор закончился, она сказала: «Схему продумал! Вот сука!»
– Может быть: не полмиллиарда, а миллиард? – переспросил Гергиев.
Кухарка мстительно улыбнулась, глядя на Марианну, и ответила:
– Может быть.
– Он что-нибудь сообщил об этом разговоре? – повернулся пожилой к Гергиеву.
– Он действительно звонил, но утверждает, что искал Антона. Как и все остальные звонившие.
Пожилой вздохнул.
– Знаете, это ваши дела. Вам нужно найти пропавшие деньги... У нас все нормально. На днях мы привозили сюда подозреваемого, он сказал, что ничего не помнит, был под кайфом, но во всем заранее признался.
– Он признался? – спросила я. – Разве этого достаточно?
– А что нам делать? Человек вколол себе столько героина, что, наоборот, если бы он контролировал себя, это было бы странно... Его мать утверждает, что это она все сделала, просит его отпустить... Вы ведь понимаете, наверное, что исчезновение шкатулок с героином тоже не в его пользу...
– Странно, что их еще не обнаружили, – зло сказала я. – Что он их не обронил где-нибудь на шоссе... Или не поставил у себя дома на самом видном месте!
– Нет, у него дома таких вещей мы не находили, – поразмышляв пару секунд, сказал пожилой.
– Мне можно отлучиться? – спросила я.
– Да, только ненадолго. Вам надо будет подписать показания.
...В конце анфилады располагалась стеклянная стена с дверью в сад. Ее было видно и из одной половины дома – личной, где не стоят камеры, и из другой – для гостей, по которой Елена с толстухой, тем не менее, не пошли в тот день. Именно открывавшийся в конце анфилады сад и придавал всему дому вид какой-то средневековой галереи, находящейся не внутри помещения, а снаружи. Я открыла дверь. Сад оказался неожиданно душным, я даже задохнулась в первую секунду после кондиционированной прохлады дома. Какой-то жук стукнулся мне в грудь – ему повезло: если бы не я, он разбился бы о стекло. Елена часто ругалась, что жуки и комары пачкают прозрачную стену. В их кондоминиуме нельзя использовать химикаты против насекомых – эти богатые страдальцы замучились постоянно подселять птиц. Они не хотят признать свое поражение: природы в Москве нет и быть уже не может, – вот и хватаются за любой предлог. Идея фикс последних двух лет: птицам не хватает натурального корма. Поэтому комары здесь на вес золота... Надеюсь, я не поранила жука своей грудью? Надеюсь, она достаточно мягкая? Или, как говорит Марианна, дряблая...
