Текст книги "Саваоф"
Автор книги: Светлана Чехонадская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)
Мы приблизились к раскрытым дверям и вошли в ярко освещенный холл. Здесь все было разбросано, на паркете почему-то валялись Еленины вещи на вешалках. У входа в следующую комнату стояла бледная Марианна.
Она посмотрела мимо меня, но затем увидела Алехана. Лицо ее некрасиво скривилось.
– Господи! Наконец-то!
Плача, она подошла к нам и обняла нас обоих. Из кабинета Антона высунулся Микис. Он выглядел очень уставшим. Издалека он кивнул нам головой, а затем снова скрылся за дверью.
– Здесь обыск? – тихо спросила я Марианну, вытирая щеку, которую она мне намочила. – Почему все разбросано?
– Обыск? – Марианна отодвинулась, чтобы увидеть мои глаза. – Вы ничего не знаете?
– Знаем. Елена покончила с собой.
– Да, покончила. Но как!
– Повесилась.
– Но как?!
– Что значит: как? – спросил Алехан, хлопая себя по бокам. – Сигарет нет? Ужасно курить хочется.
– То и значит. Вы знаете, что это я вызвала полицию?
Мы молчали, ожидая продолжения.
– Я звонила Елене весь день и дозвонилась только после обеда. Она была очень грустной, сказала, что Антон куда-то исчез, его все ищут, но не могут найти, что из-за какого-то недоразумения заблокирован ее счет в двух банках. В других банках нормально, но все равно неприятно. Я сказала, что хотела бы с ней поговорить. Ты знаешь, о чем... – Марианна кивнула мне головой.
– О чем? – спросил Алехан.
– О вчерашнем... Она сказала: приезжай. Я уже была одета, когда она вдруг перезвонила и предложила приехать попозже, потому что у нее важная встреча. Я рассмеялась. Елена и важная встреча! Спросила ее: с маникюршей? Она как-то странно ответила: нет, это связано с договором.
—С договором?
– Ну, или с уговором. Я не расслышала. Мне показалось, это какое-то банковское название, что ли. Короче, она предложила приехать часа через два. Сказала, что заказала ужин из ресторана. И вина-а-а...
Марианна заплакала, хлюпая носом. Она уткнулась Алехану в плечо. Он растерянно смотрел на меня и сам чуть не плакал. На нас никто не обращал внимания. На другом конце комнаты, примостившись на край антикварного стула, молодой следователь вбивал данные в записную книжку. За дверью кабинета негромко переговаривались мужчины, был слышен спокойный голос Микиса. Еще один молодой парень, стоявший у лестницы, безуспешно пытался до кого-то дозвониться.
– Какое же это самоубийство? – сказала я. – Ужин, вино.
Марианна достала платок – он был совершенно мокрым – и вытерла глаза, потихоньку успокаиваясь.
– Я приехала в восемь. На такси. Машину сразу отпустила, пошла к дому. Было уже темно. Здесь из-за этих сосен вечно темно! – вдруг со злобой крикнула она так, что парень с телефоном укоризненно покачал головой. – И тут мне стало ужасно страшно!
– Почему? – хором спросили мы с Алеханом.
– Не знаю... Точнее, знаю. Мне показалось, что я все это уже видела. Вначале я подумала, что это обычное де-жа-вю, но потом поняла: я видела это вчера. У вашего «Саваофа». Все выглядело точно так же, но только вместо меня по дорожке шел Антон. Точнее нет, у меня возникло ощущение, что я иду немного позже Антона. Как бы по его следам.
Мне внезапно стало холодно. Алехан стоял рядом, бледный.
– Видите? – сказала Марианна, показывая на разбросанные вещи. – Это уже было, когда я вошла. В дальних комнатах, там, – она махнула рукой в сторону лестницы, – даже были выдвинуты ящики, и на одном из столов стояла раскрытая шкатулка с драгоценностями. Это меня ужасно напугало. Просто не могу сказать как!
– Но это просто похоже на кражу, – сказал Алехан.
– Если бы не было вчерашнего просмотра, я бы так и подумала... Потом я решила, что это прислуга убирается, но вспомнила, что прислуга у Елены только до пяти.
– Неужели ты пошла дальше? А если бы грабители еще были в доме?
– Я не пошла дальше, что ты! Я выбежала обратно и спряталась в кустах шиповника.
– Что ты сделала?!
– Спряталась в кустах. А что еще мне оставалось? Дорога пустынная, соседи далеко, машину я отпустила... Я залезла в самую чащобу и стала звонить Елене по всем ее телефонам. Домашний звенел на весь сад, из разных окон, трубку в кабинете тоже никто не поднимал. То есть прислуги и правда не было. Я набрала и Еленин личный телефон и мне показалось, что он звонит, но очень приглушенно, как бы в глубине дома. Это было какое-то безумие. Телефоны Антона не отвечали... И тогда я вызвала полицию. Они приехали минут через пять. Сразу оцепили дом, потом включили мигалку. Тогда я вышла из кустов. Они попросили подождать у машины, зашли внутрь, а через десять минут позвали и меня... Вы знаете, я была уверена, что это будет в ванной!
– Она повесилась? – спросила я.
– Да. Точно так, как в фильме. И знаете, когда входишь, ее вначале не видишь, она как бы за поворотом. Первым делом натыкаешься на эту дурацкую скульптуру!
– Драгоценности все на месте? – спросил Алехан. – Полицейские ничего не говорили?
– Если ты имеешь в виду шкатулку, там что-то лежало... Но не думаю, что настоящие Еленины украшения хранятся в ней. Должен быть сейф... Наконец-то! Микиса отпустили!
Микис подошел к нам, сопровождаемый пожилым следователем.
– Не можем найти Антона, представляете! Последний раз его видели утром, часов в семь. С тех пор как сквозь землю провалился!
– По работе с ним никто из вас не связан? – спросил пожилой.
– Нет, – буркнул Микис и уклончиво посмотрел на жену. – Проверка вчера официально завершена, – сказал он как бы в никуда.
«А вот я теперь с Антоном связана, – подумала я, и дневная тоска навалилась на меня со всей своей сорокалетней силой. – И, как правильно выразился этот следователь, именно по работе... Как все это странно...» Я не стала ничего говорить. В деле рытья могилы самому себе лучше не торопиться. Здесь уместно постоять, покурить, опершись на лопату, попинать ногой жирные комья земли, шевелящиеся из-за дождевых червей... Так уже не хоронят – это все старые журналы поставляют мне картинки для метафор. Чем бы питалось мое воображение, не будь их?
– Ну что ж. Мы сделали все, что могли, – вздохнул следователь. – Теперь, когда вы приехали, его присутствие для опознания не обязательно. Идите за мной.
И мы пошли.
Следователь повел нас по кратчайшему пути, и мне совсем не казалось, что повторяются картинки «Саваофа». Комнаты были другие и, главное, теперь они были ярко освещены. Везде были чистота и порядок.
Мы миновали столовую.
– А ужин? – вдруг спросил Микис. – Где он? Его не успели привезти? И надо допросить служанку.
– Все проверим, – не оборачиваясь, ответил следователь немного недовольным тоном. Он открыл дверь ванной. Это была вторая дверь, ведущая не из Елениных комнат, а из коридора. Я остановилась, загораживая всем путь. Мне было очень страшно. Микис мягко подтолкнул меня. Марианна заплакала во весь голос.
Елена уже не висела. Ее положили на мраморный стол и накрыли полотенцем. Она лежала немного наискосок от люстры, на которой повесилась. Всю эту картинку мы увидели сразу же, как только открыли дверь. Скульптура, о которой говорила Марианна, наоборот, стояла вдали, полускрытая изгибом стены.
– Ты пришла по другому пути?
Марианна кивнула, успокаиваясь. Алехан обернулся, удивленный моим вопросом.
– Подходите, – сказал пожилой.
Кроме нас к телу подошел еще один полицейский.
– Вы должны подтвердить, что женщина, лежащая перед вами, является Еленой Татарской.
– Господи! Она ею не является! Я ее не узнаю... Какая она была красивая! – снова заплакала Марианна, закрывая лицо ладонями.
Пожилой со скукой подвигал ртом. Видимо, к истерикам эти ребята привыкли.
– Итак? – сказал он.
– Да, это Елена.
– Да.
– Нужно просто сказать: да? Тогда да.
Я смотрела на ее лицо, оно было перекошено, язык вывалился. «Повеситься некрасиво, – вспомнилось мне. – Я лучше отравлюсь». Елена любила все только красивое. Она и сама была прекрасна... Чего только люди не делают с собой последние тридцать лет: убирают морщины, наращивают скулы, удлиняют подбородки, увеличивают губы. Глаза у всех стали длинные, груди круглые, ноги тонкие... Дети рождаются, ни на кого не похожие. Смотришь: у матери лицо овальное, а сын – щекастый. Таким щекастым он ходит лет до восемнадцати (с этого возраста уже разрешено делать операции), но вот отпраздновал совершеннолетие и, глядишь, исчезли щеки, как по волшебству. Щеки что! Грудь вырастает за неделю!
Борис сказал недавно, что современная наука позволяет не просто менять внешность, но менять так, чтобы и дети наследовали все изменения. Но это невыгодно. Существует огромная индустрия косметологии, она не позволит внедрять в жизнь достижения генетики.
Елена была красивой от рождения. Она показывала свои детские снимки и там было овальное лицо, брови вразлет, все, как должно, без дураков. Хотя кто может поручиться? Ее покойный отец был биологом, генетиком.
В любом случае, она украшала собой этот дом, и украшала вещи, которые носила – они всегда были хуже ее, ненамного, но хуже. Если она держала в руках розу, роза чуть-чуть не дотягивала, а если вертела на пальце кольцо, оно было бледней ее глаз. Украшать собой мир – это дар, который никогда не обесценится.
И вот она лежит с высунутым языком, сизая, на холодном мраморном столе.
– Да, это Елена, – спохватившись, что меня все ждут, сказала я.
Потом мы топтались на мраморных плитах, пока не пришел еще один полицейский, потом снова звонили по всем телефонам Антона и снова не дозвонились, и только после этого нас отпустили.
Меня и Алехана следователь ни о чем не спрашивал и сам ни на какие вопросы не отвечал. Нам даже не сказали прямо, самоубийство это или убийство.
Когда мы вышли из дома и пошли к машинам, я не выдержала.
– Микис, что показала проверка банка?
Он дернул головой и ничего не ответил.
– Может, он ударился в бега... Я это имею в виду.
– Может, – неохотно отозвался он.
– Я еще хотела спросить...
– Ты выбрала не ту профессию. Пусть спрашивают они. – Он кивнул в сторону машины с мигалкой.
Я отвернулась от него:
– Марианна, как получилось, что вы прошли в ванную по дальнему пути?
Она задумалась на секунду. Даже остановилась, чтобы не отвлекаться.
– Наверное, я следовала увиденному в «Саваофе».
– Но ведь не ты вела полицейских, а они тебя. Они «Саваофа» не видели. Почему они пошли оттуда?
Микис раздраженно цыкнул. Алехан нас, скорее всего, не слушал, хотя машинально остановился рядом и покачивался, задумавшись.
– Так-так-так, – сказала Марианна. – Интересный вопрос... Ага! Вспомнила. Они пошли оттуда, потому что в тех комнатах горел свет. Только в тех комнатах. А остальные были темны... Разумеется, полицейские шли на свет, ведь они не знали устройства дома. И только после обыска, когда лампы зажглись везде, они поняли, что есть путь гораздо короче. А что это значит, по-твоему?
– Только то, что все было разыграно под «Саваофа», – сказала я.
– Кем? Еленой?
– Я же говорил! – вдруг завопил Микис. – Я же предупреждал, что эти ваши дурацкие опыты добром не кончатся! Предупреждал, скажи?! – Он схватил Алехана за локоть и стал трясти его изо всей силы. – Это называется доведение до самоубийства, понял?! Если не выяснятся новые обстоятельства, учти, я буду вынужден сообщить об этом властям!
– Да иди ты в жопу! – тоже закричал Алехан, вырывая локоть. Чтобы помочь себе, он свободной рукой толкнул Микиса в грудь. – Сообщай куда хочешь! Что там было доведением до самоубийства – фильм или разглашение информации о проверке банка?
– Эй, ребята, спокойно! – От машины с мигалкой отделилась фигура в форме и двинулась по дорожке, шаря за поясом.
– Чего-чего? – Микис не обратил на полицейского никакого внимания, но и хватать Алехана перестал. – Какое разглашение?
– Такое! Уже давным-давно все знают, что ты нарыл против Антона. Да тебе самому пять лет надо давать за это!
– Я же тебя предупреждал! – завизжал Микис, поворачиваясь к Марианне. Она оторопела от его визга. Я, честно говоря, тоже. – Зачем ты болтаешь, сука?! Хочешь меня посадить?
И вот в этот момент я вдруг поняла одну очевидную вещь, которую должна была понять с самого начала. Она обязана была прийти мне в голову еще утром, но посетила только сейчас – наверное, я все-таки тупая.
Глядя на всю эту безобразную сцену, освещаемую разноцветным миганием, я поняла, что события последних двух дней: и бредовые версии «Саваофа», и признание Елены, что одна фраза изменена, и наш разговор с Марианной, и кража у моей корпорации миллиарда, и знание грабителем паролей – все это связано между собой.
И значит, Еленина смерть тоже имеет к этому отношение.
И если Антон исчез – он звено этой цепочки. Жертвой ли, преступником ли, посвященным или свидетелем – но он причастен к этой истории.
Почему? Да по одной простой причине: я не межгалактический суперагент, чтобы ежедневно попадать в странные ситуации. Логичнее предположить, что это все одна и та же история. Так проще. У каждой несуразности должно быть объяснение, которое идет по прямой. А если кажется, что оно идет по кривой, вот как в случае с Марианной, этим ее странным проходом в ванную через Еленин кабинет, то и у этого есть причина.
Могло быть все что угодно: шиповник мог зацвести желтым, мой муж мог заработать кучу денег, Горик мог жениться на вавилонянке – но красивая Елена не могла повеситься.
Девять лет назад Антон купил свой прекрасный дом у наследников композитора.
Тогда еще дом не был прекрасным. Он был развалюхой. Говорили, что ему двести лет, что там умерла куча народу, ну, надо думать – за двести-то лет... Он принадлежал разным людям, в последний раз – композитору, и я думаю, это был последний композитор на земле.
Собственно, даже во времена своей славы он так только назывался – композитор. На самом деле это уже был обычный нынешний ремесленник, делающий музыку на компьютере, лихорадочно зарабатывающий деньги на то, чтобы установить самую новую, самую продвинутую программу, но все-таки богемные замашки у него были. Поэтому я и называю его этим устаревшим и немного смешным словом.
Например, он купил дом за городом. Трудно поверить, но тогда это был «загород». Это был даже отдельный город – отсюда у него такое нелепое имя.
Что он имел в виду этой покупкой? Может быть, тогда еще оставались обязательные атрибуты композиторской жизни? Может, нужно было делать вид, что ты нащупываешь мелодию, напеваешь ее себе под нос, пытаясь сымитировать ветер в печной трубе?
Ходил ли композитор в бархатном берете и рубашке со спущенными плечами и кружевными манжетами? Или так одевались исключительно художники? Или так вообще не одевались в середине двадцать первого века?
Он писал музыку для эстрады, музыка была целиком электронной. В те времена он, видимо, тратился на программы, которые наиболее точно копировали живые инструменты. Тогда это было, кажется, модно. Сейчас все иначе: чем дальше от всех возможных звуков, тем лучше. Наверное, он неплохо зарабатывал, хотя сейчас трудно судить.
Примерно в то самое время были пересмотрены все законы об интеллектуальной собственности – ну, вы помните... В общем, авторское право рухнуло (это было еще при жизни композитора), разумеется, рухнул и дом. Не сразу. Вначале просто облупился камень внизу стен, потом сгнила деревянная внутренняя обшивка первого этажа, расползлась, сровнялась с полом темная скрипучая лестница, потом дом завалился на бок – его подмыли плохо отведенные подземные воды. Ударили морозы, и не было денег на новую систему отопления. Вдова композитора даже купила ветряную электростанцию – уж не знаю, какой дурак ей это посоветовал. Пользы от нее было, как от солнечных батарей: вокруг неподвижно стоял лес, и не было там ни солнца, ни ветра...
Я не застала наследников композитора, с которыми общался Антон. Тогда мы с самим Антоном еще не были знакомы. Это Елена – моя подруга, мы вместе учились в университете и потом продолжали общаться; она иногда откровенничала со мной, рассказывала то об одном поклоннике, то о другом. Был в этом списке и Антон – она сказала: купил дом, один километр от города, в лесу, как ты думаешь, это значит, он – богатый? Она назвала и имя, с этим именем я представила себе полноватого, лысого человека с короткими мохнатыми пальцами – не знаю, почему. Весь их двухлетний роман вплоть до свадьбы вымышленный толстяк возил Елену по дорогим магазинам, ресторанам, на море, на место строительства нового дома, целовал ее, спал с ней, обнимал своими короткими рыжими руками, а потом на свадьбе – ап! исчез как по волшебству, а на его месте, на всем готовом, появился стройный брюнет с роскошной шевелюрой. То есть впервые я увидела Антона только на их свадьбе.
Свадьба проходила здесь. Дом был еще не достроен, но все атрибуты строительства оттащили назад, в лес, и эту свалку загородили деревянными решетками, которые за одну ночь обвили клематисом. Фирма по озеленению схалтурила и клематис разбавила бешеными огурцами, один из них во время фейерверка взорвался за компанию, видимо, не вынеся собственного восторга, и забрызгал новый фрак ухажера нашей третьей подруги – Марианны. Мы страшно хохотали: он стоял, словно оплеванный жеваными огурцами. Марианна сказала: «Это знамение. Судьба не хочет нашей свадьбы».
Она сказала это не только из-за конфуза: дом произвел на нас сильнейшее впечатление.
За два года Антоновых ухаживаний город продвинулся на пять километров, и теперь одна их земля стоила немыслимых денег. Кроме того, гора строительных материалов, состав которой мы, привстав на цыпочки, разглядели, пока еще было светло, указывала на грандиозные планы. Там лежало дерево, мрамор и даже пласты венецианской мозаики бледно-фиолетовых, пурпурных и малиновых тонов. Прислоненная к ели, на нас таращилась еще не полностью распакованная скульптура. Кто бы мог подумать, что она увидит Еленину смерть? На участке перед деревянной решеткой с плюющимися огурцами все было не менее масштабно: и китайские фонарики на деревьях, и огненные факелы, бьющие из земли, из вновь проложенного газопровода, в котором были специально предусмотрены такие вот декоративные дырки, и белые шатры, и корзины с орхидеями – даже самые богатые из соседей одобрительно кивали, глядя на все это великолепие.
Конечно, Марианна призадумалась. «Теперь у меня есть цель!» – прошептала она, обводя руками шатры, музыкантов и недостроенный фасад. Мы захихикали, но, в общем и целом, это не казалось таким уж невероятным. Да, Елена очень красивая, но зато она малахольная и слишком добрая. «Многим мужчинам нужно, чтобы жена была злая!» – учила меня Марианна, лопая икру (да, там была даже икра!). Я удивленно качала головой.
Семь лет прошло с тех пор!
Дом Антона и Елены оказался намного скромнее, чем представлялось по строительной куче, но и намного дружелюбнее, чем можно было предположить по мозаике и скульптуре. Ничего пафосного в его атмосфере не поселилось. Мы проводили здесь пару дней в месяц, загорали у открытого бассейна, ходили к реке, по вечерам сидели у камина. Однажды Антон приволок старые бумаги, найденные в сарае, до которого все не доходили руки. Это были бумаги, оставшиеся от предыдущих хозяев. Мы рассматривали проекты каких-то зданий, принадлежавших одному из владельцев дома, и, помню, они показались нам удивительно современными, старые фотографии полногрудых и некрасивых женщин, снимки с места какого-то убийства. «Это убит один из предыдущих хозяев – крупный бизнесмен, – задумчиво повертев снимок, сказал Антон. – Это где-то в Москве-1. По-моему, у Большого театра». Потом дошли и до нот. Да, композитор писал ноты! К сожалению, листы рассыпались в наших руках – в сарае было сыро.
– Мир мало изменился за последние сто лет, – сказала я, глядя на старые фотографии. Видно было, что они сделаны еще с пленок – вот какие они были старые! – Даже одеваемся мы почти так же.
– Это потому, что от недавнего прошлого осталось слишком много визуальных свидетельств, – объяснил Микис. – У прежних эпох не было столько возможностей сохраниться. А ведь если сохранился, значит, продолжаешь влиять.
– Как много у них было книг! – вздохнула я. На одном снимке целая стена была покрыта книжными полками. – Куда они все делись?
– Куда делись книги... – протянул Антон, подбрасывая брикет в камин. – Вопрос без ответа. Куда делись пергаменты? Вы видели хоть один настоящий пергамент? Что это вообще такое?
– Это папирус, – пояснила Марианна.
Наши разговоры и занятия в этом богатом доме были уютными. И это тоже заслуга Елены.
...Проснулась я поздно и в отвратительном настроении. Мне снились мои воспоминания о Елениной свадьбе, о наших вечерних посиделках; реальные события наслаивались на вымышленные, мне снилось, что мы сидим у камина, но дом еще не переделан, он еще старый, виденный мною только на фотографиях, деревянный внутри, и в углу, за темной убогой лестницей, стоит полногрудая со снимков и улыбается...
На работу я пришла часа в два.
– Горик тоже только что заявился, – как бы между прочим пропела секретарша, выдавая мне диски, присланные из филиала. – Был еще следователь, но он ушел.
– Ушел?
– Да. Повертелся тут с утра, поговорил с Инной и умотал.
– Странно, что меня не дождался...
В отделе продолжались военные действия. Оказалось, еще вчера вечером Горик обнаружил, что Инна обманула, не перевела обещанные тридцать тысяч. Он подождал до утра, надеясь, что это какая-то ошибка, а потом со своего домашнего компьютера залез в папку нашего отдела и уничтожил то, над чем вчера работал до восьми: вообще уничтожил Иннин отчет.
Она увидела это за двадцать минут до моего прихода, и когда я открыла дверь в отдел, здесь уже все полыхало.
– Пусть проводится расследование! Надо вызвать службу безопасности! Я требую, чтобы вы это сделали! – Она встала у моего стола, красная, взбудораженная, не похожая сама на себя.
—Нашему отделу только этого не хватало, – сказала я.
– Эти случаи могут быть связаны между собой! Человек влезает в систему корпорации, что строго запрещено! Почему бы ему не красть деньги, если он ворует важные документы?
Инна прекрасно знает: это разные вещи. В систему из дома лазят все сотрудники кроме нее, но и она-то этого не делает только потому, что не умеет. Она сама вчера оставила Горику свой код – чтобы он исправил отчет. Доказать, что это Горик его уничтожил, практически невозможно, он ведь ничего не взламывал.
– Вызывайте кого хотите! – рассердилась я. – Только меня не впутывайте! Сильно удивлюсь, если Горик признается... Горик, это ты сделал?
– Что сделал? – нежно спросил он.
– Вот видите. Почему вы, Инна, решили, что это он?
– Кто же еще, по-вашему? Я вчера дала ему код... Обиделся! Ха-ха. Только дурак мог вообразить, что я и правда готова заплатить тридцать тысяч за полчаса работы!
– Вы и не собирались платить?
– Я похожа на сумасшедшую?
– Я так поняла, что вы говорили серьезно.
– Необъяснимая наивность! Может, вы тоже колетесь?
Борис молча покачал головой.
– Инна, вы сделали отчет? – спросила я. – Вы вчера должны были закончить отчет. Где он?
– У меня его украли. Кто-то пролез в мой компьютер и все стер.
– Инна, вы уволены, – с удовольствием сказала я. Рожа у нее вытянулась.
– Вот как! И за что же?
– За профессиональное несоответствие. Вы тащите назад весь отдел. Мы должны были сдать отчет еще вчера.
– Отчет у меня украли.
– Коды были взломаны? Нет? Вызывайте службу охраны! Пока факт кражи не будет доказан, вы не приступите к исполнению своих обязанностей.
– Обеденный перерыв! – вдруг сказала она, поглядев на часы. – Пойду поплаваю.
Это она решила дать мне тайм-аут. Инна не знает, что неприятности, связанные с попыткой ее уволить (а они, конечно, будут), не имеют для меня никакого значения. Я бы с удовольствием пережила десять таких скандалов, уж больно они мелкие по сравнению с теми, что меня ожидают. Увидеть вытянувшуюся Иннину рожу – это моя последняя сигарета перед виселицей.
– Вас к телефону, – сказала секретарша. – По личному номеру. Соединять?
По личному. Значит, не следователь.
– Это я, – сказала Марианна. Голос у нее был странный: растерянный и смущенный. – Тут такая история... Я думаю, что тебя подвела.
Еще одна! Они думают, что меня подвели. Они не знают, что такое «подвели».
– Только что к нам домой приходил следователь. Такой приятный очень, даже красивый. Я подумала, это из-за Елены. Все-таки это я ее нашла... Стала ему все снова рассказывать, он расспрашивал про их семью, потом про их неприятности. Ну, думаю, он все знает, а мне чего скрывать тогда? Да, говорю, я все знаю. И давно? – спрашивает. Вот, говорю, как проверка началась, так я и поняла. Они жили широко... Тут Спинозой быть не надо, чтобы догадаться. Он говорит: «Да, да. И проверка, наверное, Татарского сильно расстроила? Он знал, что вы знаете?» – «Нет, – говорю, – мы скрывали»... Так вот поговорили вокруг да около. Потом он про тебя спросил, но тоже все такое общее, как бы ни о чем. – Марианна говорила тоже «вокруг да около», все не могла приступить к главному, но я-то его уже знала, меня ее запинки даже не раздражали. – Когда он уже уходил, пришел Микис. Ну, этот друг представился, показал документы, Микис-то дотошный, все проверяет... Я говорю: а что-нибудь новое про Елену известно? Вот тут Микис и влез. Говорит мне: при чем здесь Елена? Это ведь экономическая полиция, ты не видишь? «Ну да, – говорит этот парень и улыбается. Зубы такие красивые... – Спасибо за помощь. До свидания». Он ушел, а Микис на меня набросился. Вначале он решил, что это копают из-за него, из-за того, что информация о проверке просочилась раньше времени. Но потом успокоился и говорит: нет, я слышал, через банк Антона краденый миллиард провели, наверное, поэтому... Вот я и подумала: а ты-то при чем?
– Да ни при чем. Так, роют везде где могут... Им же надо свой хлеб отрабатывать.
– Ну, слава богу... Я еще тебе рассказать хотела, но вчера не до того было. Елена ведь звонила в эту фирму... В «Саваоф».
– Вчера?
– Да.
– Так это и был ее важный разговор?
– Нет. Она туда ездила еще утром. Когда я позвонила, она уже оттуда вернулась.
– А зачем ездила?
– Все-таки хотела выяснить, кто и зачем поменял слова.
– Выяснила?
– Ей сказали, что они этого сделать не могли. Они вообще не видят ничего из того, что им приносят. Загоняют в компьютер, он там сам все цифрует. Но на этом этапе он просто не может что-либо менять... Я так поняла, они очень удивились одному только предположению, что такое возможно.
– Тем более странно, тебе не кажется?
– Наверное... Елена предложила им все проверить: сравнить две копии. Но они заявили, что во время введения в игру настоящая запись уничтожается. Они не могут существовать одновременно. Или та, или другая. Так записано в регламенте программы... Смотри, как ее это зацепило! Видимо, правда, там что-то поменяли.
—Или она специально заостряла на этом внимание...
– Диск ведь у вас остался? – помолчав, спросила Марианна.
– Да, – сказала я. Вернувшись с опознания, я спрятала его в своих вещах. Зачем? Не знаю...
– Будет настроение, посмотрим? – Она вздохнула. – Ну ладно. Ты меня успокоила. А то я боялась, что подвела тебя...
Подвела ли она меня? Думаю, Гергиев еще вчера узнал, что я знакома с Антоном. Ночное происшествие показало, что мы еще и близкие друзья: на опознании я присутствовала именно в этом качестве. Заодно он узнал, что мы друзья и с Микисом. Что же он выяснил из разговора с Марианной? То, что Микис был болтуном, что я заранее знала и о проверке (перед просмотром «Саваофа» Марианна утверждала, что говорила мне об этом еще два месяца назад, хотя я этого не помню) и о неприятностях Антона тоже.
На месте Гергиева я бы уже приехала, чтобы меня арестовать...
– К вам следователь, – сообщила мне секретарша по видеофону.
Сегодня следователь Гергиев был в светлом – эдакий плейбой в отпуске. Я машинально отметила, что костюм дорогой и часы дорогие. Взятки берет, не иначе. Все они такие в экономической полиции.
Кивнув ему, я сразу же пошла за звуконепроницаемую перегородку: там, собственно, и находится мой кабинет, но я демократична, сижу с подчиненными. Тот, кто придумал этот кабинет – полный идиот. Моих ребят нельзя оставлять без присмотра ни на минуту, и не потому, что они ругаются, а потому, что им нужно непрерывно давать ЦУ. Распоряжаясь о чем-либо, я автоматически, не задумываясь, чувствую, сколько времени понадобится на выполнение. Если требуется час, то ровно через час во мне срабатывает внутренний будильник и я начинаю строго смотреть на исполнителя, иногда сама не понимая, почему на него смотрю. Зато он понимает.
Поэтому наш отдел – в лидерах.
– Тяжелое у вас время, – сказал Гергиев, по-хозяйски усаживаясь в кресло. Он, видно, везде себя чувствует как дома. Еще бы, такой красавчик. – Я слышал, вы вчера были на опознании.
– Да, моя подруга покончила жизнь самоубийством.
– Это не факт... – Он поиграл носком ботинка. Модного и дорогого.
– Вам что-то известно?
– Я сегодня разговаривал с нашими сотрудниками из уголовной...
– Убийство?
– Как ни странно, определить это очень трудно.
Действительно странно. Уж где достигнуты выдающиеся результаты – так это в экспертизе. Определение убийцы по слюне, по чешуйке с локтя, по носовому платку, выброшенному двадцать лет назад, по сожженному в пепел окурку – любой невидимый след огненно горит не современных мониторах. А насильственная смерть отличается от естественной, как банан от колеса.
– С одной стороны, никаких следов насилия. Состав крови не похож на состав крови человека, переживающего стресс. Или переживавшего... Отчего-то же она в петлю полезла? Не от радости же? У самоубийц совершенно другие показатели. Правда, у убитых – тоже. Она как бы ни то ни се... Нашли в крови сильное успокоительное. Почему оно ее не успокоило? Надо обследовать всю кожу: если найдут посторонние прикосновения, то их будут анализировать. Но это быстро не сделаешь.
– Вы не знаете: выяснили, кто приходил к ней вечером? У нее была встреча... Кроме того, должен был прийти официант с ужином.
– У них стоят камеры в доме... Вам, наверное, известно?
Я кивнула.
– К ней, действительно, кто-то приходил часов в семь. Но он тоже про камеры знал. Он очень любопытно двигался по дому: прошел только там, где не велось наблюдение. Это личные комнаты. Даже по холлу прошел с краю. Они о чем-то разговаривали почти неслышно. По-моему, разговор сейчас расшифровывают. Что с вами?
Действительно, я смотрела на него, раскрыв рот. Это выражение мне не очень свойственно, но я вдруг, вслед за его словами, поняла, что путь к ванной, который я вчера назвала длинным, в самом деле – путь, который не виден с их камер. Если бы я посидела минут пять перед компьютером, я вполне могла бы его составить. Но получается, что виртуальный Антон в версии «Саваофа» тоже двигался по этому пути?..
