355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Светлана Багдерина » Последний фей » Текст книги (страница 15)
Последний фей
  • Текст добавлен: 4 октября 2016, 23:17

Текст книги "Последний фей"


Автор книги: Светлана Багдерина



сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)

– И слушала… – мечтательно полуприкрыла глаза принцесса. – Какой голос… Какое пение…

– Музыка небес… – промурлыкала в экстазе тетушка. – Нирвана…

– Точно… мир ванны… самый… – с видом знатока кивнул Лесли и запрокинул голову, будто вдыхая неземные звуки.

Над замершим в созерцании певучего дива отрядом воцарились мир и безмятежность.

И только Агафон нерешительно нахмурился, будто какая-то заноза глубоко в подсознании не давала ему покоя, пожевал губами и растерянно пробормотал:

– Бугни бегут сюда… Скоро будут здесь…

– Ну и что? – туманно улыбнулась Изабелла, ритмично покачиваясь в такт чарующей мелодии песни. – Пусть будут…

– Погоди… – физиономия де Шене растеряла чуток своей экзальтированности и омрачилась тенью заботы. – Какие… бугни?..

– Зачем бугни?.. – тоже вспомнила кое-что и зябко поежилась герцогиня.

– Откуда?.. – встревожилась, наконец, и принцесса.

– Оттуда, – мотнул в сторону замка головой волшебник. – Бугни. Те самые. Гавара.

– Но… – потерянно заозирался теперь и Лесли, словно только что свалился с облака. – Но… а чего мы тогда?... Разве мы… разве нам, то есть…

– Не надо бежать?.. – робко договорила за него герцогиня.

– Бежать?!.. Бежать?!.. Бежать?!.. – патетически возопил маг. – Да именно это в последние несколько минут я и пытаюсь сделать, в отличие от вас, музыкальных маньяков!

Крестьянка поморщилась, будто такое нелепое заявление в подобную дивную минуту было по меньшей мере святотатством, но в следующую секунду слова школяра дошли и до ее замутненного руладами чудовища сознания.

– Я не маньяк… я просто музыку люблю… и песни всякие… хорошие… А он так свищет… так заливается… всю жизнь бы слушала…

– Надо бежать, а она рот разинув стоит! – возмущенно вскричал Лесли.

– Чего вы все тут выстроились как на параде?! – горячо поддержала его принцесса. – Бежим!

– Беги, беги… – с неприязнью уставился на нее волшебник. – Ну, чего стоишь?

– Я… я… я… – побледнела Изабелла, не сделав ни единого движения. – Я… я… не могу!..

– И я… даже пальцем шевельнуть… – сообщил шевалье после непродолжительной борьбы с самим собой, растерянно взирая то на выроненный трофейный меч посреди жесткой болотной травы, то на торопливо перескакивающих с кочки на кочку по одной им ведомой тропинке людоедов. – Даже нагнуться не получается!..

– Что с нами? – с испугом воскликнул лесоруб, сколь отчаянно, сколь и бесплодно пытаясь пошевелить хоть рукой, хоть ногой.

С таким же успехом он мог пытаться силой мысли заставить пойти дерево за своей спиной.

– Песня жаборонка, – угрюмо процедил чародей, словно параграф учебника пересказывал, – имеет психотропно-парализующий эффект. Попав в радиус поражения и подвергшись ее воздействию на протяжении критического интервала времени, жертва теряет способность к самостоятельному перемещению, а в некоторых случаях, и ясность сознания. Но если второе можно преодолеть, то от первого средств не найдено… Так эта гадина и охотится, кстати. Выбирает себе меню на день, садится на опушке и начинает высвистывать нужного зверя. Заказ выходит как дурак – и приятного аппетита…

– А я-то думал, как он с такими огромными крыльями в лесу промышляет?.. – оставил бесполезные старания пошевелиться и удивленно покачал головой Люсьен.

– Ты еще про всякую чушь думать будешь в такой момент!!! – на грани истерики вскричала принцесса. – Ты бы лучше подумал, как нам от него сбежать! От него и его дружков!

– Я же сказал – никак! – отвечая на вопрос вместо сконфузившегося рыцаря, подавленно огрызнулся студент. – Пока жаборонок сам не отпустит…

– А когда он нас отпустит? – нервно вытянула шею в сторону резво приближающихся людоедов герцогиня.

– Когда этиприскачут – тогда и отпустит… – убито сообщил Агафон и повесил голову. – Палочку отдам – это они его на нас науськали…

Потому что перед завораживающей песней крылатой твари бессильна была не только блокируемая монстром человеческая магия, но и орудие фейского труда, оттягивающее карман школяра мертвым грузом.

Такая же безжизненная тишина повисла свинцовым гнетом над обездвиженным, беспомощным, а потому обреченным отрядом.

Розовые валенки, еще недавно такие энергичные, вяло плескались в бочажке за оседланной жаборонком корягой.

Надежды ни на помощь, ни на спасение не было.

– Страхолюдина, конечно… чего спорить… Но зато как заливается, шельмец… Как заливается… – блаженно улыбаясь, словно не грозил им скорый плен, а то и чего похуже, проговорила неожиданно не в лад, невпопад крестьянка. – Ровно покойная теща Жана Колёсника на день Последнего Колоса… Ох, голосистая бабка была… а какие песни знала… старинные сплошь… да еще какие сердечные… Так слезу и вышибало… за душу аж хватало… до печеночек пробирало…

Сочувственно воздохнув, товарищи ее потупили взоры, не в силах смотреть ни на самодовольно разливающуюся соловьем буро-зеленую тварь, ни на приближающихся врагов, ни на цепко захваченную колдовскими чарами жаборонка Грету.

– Ой, а вот это он сейчас выводит… вот это… – благоговейным шепотом сообщила дочка бондаря, остекленевшим взором глядя куда-то в подпространство. – Похоже на мою любимую… про землянику…

И, к смущению и почти ощутимой неловкости людей, крестьянка прикрыла глаза, склонила голову набок, и прочувствованно, с придыханием затянула:

Жила в одной деревне Эмма,

Красою знатная была -

Лицом прекрасней орхидеи -

Цветами юности цвела…

После первого куплета смущение слушателей сменилось смятением.

После второго – нехорошим предчувствием.

Которое переросло в полную тихого ужаса обреченность после третьего.

Больше всего люди сейчас жалели, что не в состоянии поднять руки – если не кинуть в певицу хоть чем-нибудь, то хотя бы просто зажать уши – потому что такие приемы, как свист, завывания и просто исступленные призывы немедленно прекратить дополнительную пытку поймавшая кураж артистка игнорировала как шум ветра в кронах.

…Но вот однажды рыцарь важный

По той деревне проезжал

И деву стройную как лебедь

Он у сарая увидал…

По мере того, как разворачивалась история взаимоотношений бестолковой девы с лицом растения-паразита и сластолюбивого проезжего, все и каждое по отдельности предчувствия сбывались по полной программе, с каждым душераздирающим куплетом достигая всё новых и новых высот.

…Сказал ей рыцарь подбоченясь

И заиграли чувства в нем:

Пойдем со мною в лес зеленый -

Мы землянику там найдем…

Оказывается, познал экспедиционный корпус почти в полном составе, на Белом Свете имеются вещи пострашнее людоедов, лесных чудищ и злых колдунов.

…А поутру, лишь солнце встало,

Уехал рыцарь молодой -

Лишь пыль дорожная осталась -

Да на руке горит кольцо…

Не замечая реакции аудитории, Грета выводила деревенские страдания проникновенным, как пение циркулярной пилы, наткнувшейся на сучок, голосом, и искренние слезы сочувствия горькой судьбинушке бессчастной девицы выступали на ее прикрытых в исполнительском экстазе глазах.

…И люди в той деревне стали

Пенять девице без конца.

Эммануэлью ее звали,

Исторья правдой та была.

Когда последний тоскливый звук песни Греты затих, тетушка принцессы расплакалась, сама Изабелла выглядела так, словно выпила три стакана рыбьего жира, в глазах Люсьена застыло болезненное недоумение: «За что?..», физиономия Лесли отражала всеохватывающее блаженное облегчение, а Агафон…

Агафон готов был взлететь от мимолетного прикосновения крыла удачи.

– Жаборонок!!! – звенящим от радости голосом выкрикнул он прежде, чем набравшая в груди воздуха аудитория смогла начать высказывать мнения по поводу сольного номера дочки бондаря. – Жаборонку плохо!!!

Четыре пары глаз устремились мгновенно на певучего монстра[77] и тоже вспыхнули надеждой: самодовольная еще недавно морда чудовища была теперь перекошена словно от немыслимой душевной муки, круглые желтые глаза подернуты полупрозрачной пленкой, когти судорожно сжимались и разжимались. Казалось, еще немного – и тварь, наплевав на обязательства и дружбу, взмахнет своими ангельскими крыльями и рванет отсюда очертя голову и затыкая уши лапами…

На озвучивание вывода его премудрие времени терять не стал.

На горе поет петух,

Под горою лошади!

Милка, косо не гляди -

Давай гулять по площади!..

Если бы Грета могла петь на октаву ниже, это прозвучало бы именно так, но, в отличие от крестьянки, волшебник знал поражающую силу своего вокала и теперь пользовался этим беззастенчиво.

На войне как на войне.

Принцесса и ее тетушка, не сообразив сразу, что происходит, вздрогнули и жалостно застонали, подобно душам, поджариваемым на плутониевых сковородках. Шевалье же уловил замысел мага моментально.

«Нам пеняют за деяния фривольные,

Называют нас «ворами» и «дубьём»...

А мы сами тоже люди подневольные:

Мы походной жизни тяготы несем!..» – заорал он во всю рыцарскую глотку любимые военные куплеты деда.

Жаборонок позеленел, забыв, что он не хамелеон.

Лесоруб при виде дрогнувшего чудовища встрепенулся, крякнул, разинул рот и загорланил игривую кабацкую песню так, что над лесом поднялась и закуролесилась, сталкиваясь и рассыпаясь перьями, маленькая стая испуганных ворон:

Одну простую сагу,

А может быть балладу,

А может даже притчу

Желаю я пропеть!

Её я вспомню сразу

А может и не сразу,

А может быть припомню

На четверть иль на треть!..

Чудовище покачнулось, и обнадеженные люди азартно усилили натиск:

«…Оторвался лист зеленый

Над сараем полетел.

Парень девке в сени лазил -

Познакомиться хотел!..» – вопил чародей.

«А походы – развлечение ведь то ещё...

На коне в жару скакать такая жесть:

Отобьёшь себе дворянское достоинство,

Родословная пылает – аж не сесть!..» – вторил ему де Шене.

«Одной простой служанке,

А может быть дворянке,

А может быть купчихе

Нежданно повезло:

Послал король ей мужа -

Богатого виконта,

А в нём на центнер жира

И мозгу на кило!..» – соловьем-разбойником заливался сипло лесоруб, не сводя горящего взора с нервно передергивающего крыльями жаборонка.

Наконец-то идею поняли и женщины.

«Ночною мглой укрылся сад,

И звезды с неба не глядят,

И, словно бы утомлена,

Свой лик укрыла тьмой луна.

Один лишь рыцарь молодой

В ту ночь не смог найти покой:

Отважен, нежен и влюблён

По саду тихо ходит он!..» – слаженный королевский дуэт окрасил и притушил разухабистую какофонию.

Жаборонок неожиданно ожил, глаза его умильно сверкнули, и сладкая, опутывающая не хуже паутины мелодия полилась из широкой пасти с новой силой.

– Цыц вы!!! – страшным голосом гаркнул на дам Агафон и, не останавливаясь ни на секунду, чтобы объясниться или извиниться, взревел не своим голосом:

На яру растет калина,

На калине – колбаса!

Милка вечером не вышла -

В ногу цапнула оса!..

Но королевские родственницы и так уже поняли свою промашку и сконфуженно замолкли, давая полную силу и волю сводному мужскому хору.

И тот старался.

…Но по жизни так внезапно всё меняется,

Ведь геральдика намешана хитро -

На главе моей корона засияется,

А не это шлемовидное ведро!..

…В альков она взлетела,

А может не взлетела,

А может быть к подругам

Стрелою понеслась,

И всем им рассказала,

А может быть поведала,

Что чудная помолвка

Волшебно задалась!..

«…Но появился рыцарь бедный

На тощем чахлом жеребце.

Собою сумрачный и бледный,

Следы порока на лице…» – решила, что негоже такой замечательной спевке проходить без участия примы и поддержала команду очередной любимой песней Грета.

То ли тембр ее голоса был уникальным, то ли отсутствие слуха, голоса и вкуса носило особо неповторимое сочетание, то ли даже у монстров имеется предел выносливости, но выступление дочери бондаря оказалось решающим.

Из пасти жаборонока вместо околдовывающего пения вырвался тонкий жалостный вой, огромные крылья хлопнули, окатывая вокалистов стеной брызг грязи, болотной воды и лягушачьего потомства, заливая им лица…

А когда грязные руки людей прочистили глаза, то от посланца бугней не осталось иного следа, кроме содранной гнилой коры на коряжине.

Несколько секунд спустя, подхватив меч и Грету, отряд рванулся бежать, маневрируя по частому худосочному подлеску. Крестьянка, вцепившись в руку Люсьена и резво перебирая ногами, всё же вид имела более чем слегка озадаченный, и время от времени недоуменно мотала головой, словно норовя вытряхнуть через уши что-то ненужное, но привязчивое.

Похоже было, что отважные осинки и буки, некогда выступившие на завоевание трясины по поручению своего родителя-леса, медленно, но верно проигрывали эту битву. Тут и там валялись, погрузившись наполовину в топкую почву, подгнившие у корней или задушенные болотным вьюнком стволики, образуя между мелкими, но неожиданными бочагами барьеры и завалы. Объеденные неизвестным любителем молодой древесины, торчали среди них сторожевым частоколом огрызки высотой не более полуметра. То и дело попадались изогнутые дугами деревца, притянутые за кроны и превращенные в ловушки для всего, что мельче волка, трясинными паукрабами…

Но что команде, тренированной на преодоление метровых стен из валежника и ям от вывороченных с корнями столетних лесных великанов, несколько луж и жалких корявых палок! И люди неслись по пружинящей прихлюпывающей земле подобно скаковым лошадям на конкурном поле, не теряя времени на то, чтобы оглянуться. Тем более что в этом не было особого смысла: дикий ор и гиканье настигающих преследователей недвусмысленно информировал об их местонахождении, скорости и неспешно, но непреклонно сокращающемся расстоянии. И люди бежали, падая и вставая, поднимая друг друга, задыхаясь, загибаясь от боли в боках и груди, не видя перед глазами ничего, кроме отрывочно вспыхивающих серым оловянным светом картин бесконечной трясины и леса…

Но ближе, живее и реальнее всего происходившего с ними были резкие злые выкрики нагоняющих бугней.

Да кончится ли это проклятое болото когда-нибудь, или сам Гавар водит их кругами, ухихикиваясь до колотья в печеночках?..

Агафон, сипя и хрипя измученной грудной клеткой и сжимая в потной руке до судорог чье-то опутанное браслетами запястье, споткнулся о выступающий корень непонятно как выросшего здесь толстого дерева и полетел плашмя, едва выпуская из сведенных пальцев худую руку. Падая, он зарылся лицом в грязь, но тут же поднялся, лихорадочно отплевываясь, размазывая по щекам и со слезами выковыривая из глаз тину, едкую, не хуже хозяйственного мыла…

И вдруг понял, что подниматься-то он еще не закончил.

Медленно проплыло перед ним белое лицо застывшей безмолвно герцогини, тощие кривые стволы чахлого леска с чудом проросшими между ними баобабами, спины налетающих на них – будто тоже поголовно натолкали себе кусачей ряски в глаза – товарищей…

Неведомая сила, поднимавшая студента, развернула его неожиданно, и прямо перед единственным освобожденным от грязи глазом пленника очутился плаксиво перекошенный рот, усаженный острыми, как иглы, кривыми желтыми зубами.

– Чуваек? – вопросительно проговорил рот, обдав все еще по инерции пытающегося бежать школяра зловонием отродясь не чищенных зубов.

– Ч-что?.. – уточнил волшебник тоже скорее по инерции, чем из желания понять или завязать разговор со схватившим его за шкирку существом.

– Чуваек? Дуйбина? Ноча? – повторил монстр, и маленькие бурые глазки его недобро блеснули.

Рука его премудрия рванулась к карману за палочкой, но вторая могучая лапища монстра перехватила ее и дернула.

Палочка вместе с карманом отправилась в свободный полет к земле.

Чародей не удивился бы, если бы узнал, что за ней последовала и его кисть: после рывка чудовища руку он больше не чувствовал, если не считать сплошного пульсирующего очага пронзительной боли там, где еще недавно начиналась ладонь.

Жалобно взвыв, маг прижал бедную конечность к груди, схватил другой рукой, чуть выдохнул облегченно – кисть не отваливалась, по крайней мере, пока.

И тут он – опять же сам по себе – развернулся в пол-оборота.

Откуда ни возьмись, в паре сантиметров от его носа появилась и зависла на несколько мгновений огромная дубина с пробитыми сквозь ее конец двумя заостренными железными штырями.

– Хряп! – то ли представился, то ли пригрозил монстр.

Дубина пропала из поля зрения, и Агафон снова поплыл – но теперь уже не только вверх, но и вперед.

Слоном к слону – слона не увидать.

А вот с расстояния вытянутой руки…

Гугень?!..

Один отчаянный мазок рукавом по замазанной тиной физиономии – и картина новой катастрофы открылась его застывшему в ужасе взору: прогуливающиеся вокруг баобабы… товарищи, дергающиеся беспомощно в их ветвях…

То есть, руках…

ГУГНИ?!..

Мозг школяра, сидевший на голодном кислородном пайке последний час, сложил, наконец-то, два и два, и взорвался истеричными, но ох как запоздалыми предупреждениями.

Те самые?!?!?!

Ждали нас?!..

Кабуча!!!..

Какие заклинания… какие заклинания… какие заклинания…

Какие тут в пень горелый заклинания с одной рукой!!! Бежать, бежать и бежать!!!..

Новый безнадежный рывок студиозуса, сопровождающийся пинком куда-то в район отвислого голого брюха привел лишь к тому, что волшебника развернуло спиной к гнусной зеленой роже. И полный растерянности и ужаса взгляд упал на другую зеленую рожу – едва ли не в десятке метров от него, и вряд ли хоть сколько-нибудь менее гнусную, чем только что виденная.

Бугень…

БУГЕНЬ?!?!?!

Его премудрие снова было дернулся, но тщетно: в огромных лапах невозмутимого гугня он чувствовал себя приговоренным к утоплению котенком.

Вспомнить бы хоть одно заклинание, которое можно сотворить, будучи зажатым вниз головой под мышкой великана как сверток с бужениной…

Используя очищенный глаз на двести процентов, его придавленное, но не подавленное премудрие произвел быстрый подсчет претендентов на его анатомию.

Бугней было двенадцать, гугней раза в три больше, и каждый из них был выше самого рослого гаварова людоеда как минимум на три головы. Значит, и прав на настороженно притихших в их сокрушительных тисках пленников у лесных обитателей было больше ровно в три раза.

По крайней мере, так эту задачку решили сами гугни, презрительно искривили большие капризные рты и стали вальяжно разворачиваться, чтобы уйти под покров леса.

Мнение же бугней – то ли не столь искушенных в сложной науке арифметике, то ли более истосковавшихся по деликатесам на змееконной диете – было прямо противоположным.

О чем они и дали незамедлительно знать.

Бугень в дублете, сплошь расшитом кольцами и серьгами, вырвался вперед и, вскинув меч, с оскорбленным ревом кинулся на уносящего Лесли конкурента по пищевой цепочке.

Если бы не своевременная подножка предводителя, племя гугней уже в следующее мгновение уменьшилось бы на одну лысую шишковатую голову. Насколько меньше бы стал отряд преследователей, Агафон сказать затруднялся: острые мечи, легкие доспехи и подвижность против тяжелых дубин и преимущества в численности и росте – уравнение, скорее, для рыцаря, нежели волшебника.

Однако, по-видимому, составлять подобные примеры мог не только он.

Дав драчуну остервенелого пинка, командир охраны замка быстро шагнул к самому огромному и откормленному противнику, зажимавшему в объятьях чародея и, угрожающе набычившись, но предусмотрительно не поднимая оружия, прорычал:

– Гугни отдать человек-мужик и человек-женщина, три порции каждого!

Агафон узнал в нем приснопамятного кулинара и сморщился как моченое яблоко.

Интересно, какие рецепты шеф-повар Гавара и его гарнизона держит в запасе для тех, кто выставил его посмешищем перед всеми приятелями? А для тех, кто слопал недельные запасы так бережно хранимых продуктов его хозяина?..

Школяр нервически сглотнул пересохшим горлом и понял, что узнать об этом ему вовсе не хотелось.

Но мнения его, увы, никто не спрашивал, и переговоры уже шли полным ходом.

– Гуги мног! – угрожающе сообщил главный гугень.

– Бугни меч иметь! – не остался в долгу Гдддр, и для демонстрации одним взмахом меча рассек надвое ствол осины толщиной в человеческую руку.

Неуемный драчун, уже пришедший в себя и почуявший новый простор для применения своей энергии и способностей, тут же скосил еще один, затем второй, третий[78] – и торжествующе уставился на дальних родичей, оскалив зубы:

– Гугни хрясь!

Лесные жители остановились – впечатленные, но не запуганные – демонстративно взвешивая в не занятых продуктами руках фирменные дубины.

Носитель Агафона – судя по всему, тоже вождь, начальник, верховод, или как это называлось у не слишком разговорчивых с исследователями великанов[79], шагнул вперед, угрюмо крякнул, замахиваясь – и торчавший из земли обрубок разлетелся в щепы по самый комель.

Проделать то же самое с остальными тремя свидетельствами бугневской удали не дал Гдддр: молниеносный выпад – и в кулаке ошарашенного гугня осталось не больше четверти его оружия.

– Гугни отдать еду! – вызывающе прорычал генерал-кашевар.

Тупо глядя на обмотанную кожаными полосками кочерыжку в своей руке, главный гугень попятился, и гордый собой кулинар самодовольно закинул голову и расхохотался.

Предводитель противника скривился с отвращением, коротко рявкнул нечто неразличимо-яростное, и орда его двинулась неожиданно проворно, рассыпаясь полукругом. И не успели замковые людоеды понять, что происходит и чем это чревато, как обнаружили, что от леса теперь их отделяет почти три с половиной десятка вооруженных и чрезвычайно недружелюбных великанов.

По новому сигналу вождя гугни шагнули вперед.

Потом еще раз.

И еще.

Полукруг заметно сузился.

Единственный открытый сейчас для незваных гостей путь был в трясину.

– Буги топь! – прорычал гугеньцоллерн, злобно прищурив маленькие глазки, вырвал из лап товарища дубину и неистово взмахнул ей перед самым носом Гдддра. – Гуги мног!

– Бугни меч иметь! – свистнула перед глазами вождя синеватая сталь. – Дубины рубить, и гугни рубить!

В ответ гугни издали низкий монотонный звук, похожий на эхо отдаленного камнепада, и двинулись на не понимавшего намеков и предупреждений противника.

Полукруг сузился, но бугни остались на занятых позициях, потрясая мечами и щеря тонкогубые рты в воинственных оскалах.

Их противники ответили похожим представлением, но к открытым боевым действиям переходить тоже не спешили.

– Гуги мног! – снова повторил, грозно играя желваками, главный гугень.

– Бугни меч иметь! – уже привычно отозвался повар и замолк, сконфуженный ощущением дежа вю.

Ситуация зашла в пат, да там и осталась.

Гдддр заскрежетал зубами, бросил горящий голодом, унижением и местью взор на беглецов, стиснутых в стальных объятьях презренных родичей…

И тут в его зеленую безволосую голову пришла мысль, после которой иной дороги ему в памяти потомков, кроме как в Гдддры Высокоинтеллектуальные Миротворцы, не стало.

– Гугни и бугни еду делить! – сияя очами и лицом, будто зеленый ангел вечного мира, дружбы и жвачки, проговорил он. – Пополам! Гугни – два, бугни – остатки!

– Буги – отстат-ки? – старательным эхом повторил за ним гугеньцоллерн с таким видом, будто решал в уме систему дифференциальных уравнений[80].

– Да! – радостно закивал кулинар-дипломат. – Всё честно! Делить – и домой! Кушать!

– Кушать?.. – сосредоточенно произнес шеф гугней, поглядел на соперников, на соратников, на мечи, дубины и добычу…

– Кушать! – довольно подтвердил задира, проворно выныривая из-под локтя командира. – Гбббд любить человек женщина! Особенно под маринадом!

Гугеньцоллерн перекосился брезгливо, давая всем видом понять, что он думает о таком нелепом виде приготовления доброкачественных человеков женщинов, наморщил узкий лоб, искривил физиономию – не иначе как в помощь мыслительным процессам, со скоростью беговой улитки протекавшим в затерянном под черепной коробкой мозгу…

И Агафон с холодящей душу уверенностью осознал вдруг, что сейчас, с секунды на секунду… с минуты на минуту… с получаса на получас… но точно сегодня… это вот зеленое рыло разинет свой косой рот и согласится на раздел продпайка… и тогда… и тогда…

Да если и не тогда… Если и не согласится…

Какая разница, кто их скушает… и под маринадом или без…

Но вот если бы они… если бы гугни… и бугни…

Если бы они… они… если бы…

– Ну, чего гугни думать долго? – скроив зверскую рожу, скандалист нетерпеливо поиграл сосископодобными пальцами на рукояти меча. – Уснуть на ходу, как семирук?

Гдддр бросил на бесшабашного бойца яростный взгляд, предупреждающий о более тщательном выборе эпитетов…

И тут его премудрие осенила идея. Предельно простая и невероятно тупая, но единственная, которая вообще озаботилась осенить бедную студенческую голову в критический момент, и поэтому заслуживающая если не доверия, то благодарности за дерзость и отвагу.

Чародей напыжился, напряг голосовые связки, набрал полную грудь воздуха, и самым низким и гнусавым голосом, какой только смог извлечь из стиснутой между локтем и боком гугеньцоллерна грудной клетки, пробасил, изображая гугня:

– Буги сам семирук маринованный… И сын семирука… И семирука ему сегодня куша…

Договорить маг не успел.

– Гнусь!!! – неистово взревел Гбббд и бросился на так и не вышедшего из состояния глубокой задумчивости гугеньцоллерна.

Под исступленными ударами его меча пал еще один лесной обитатель, двинувшийся на помощь предводителю, прежде чем сам нарушитель продуктового перемирия рухнул рядом с ними с вколоченной в плечи головой…

Но Агафон уже этого не видел.

Выроненный главным гугнем, он подхватил волшебную палочку, жизнерадостно искрившуюся розовым в траве неподалеку и, проорав несколько раз «Чешем отсюда!!!», поспешил выполнить собственное распоряжение.

Товарищи по отряду, оброненные или выброшенные в порыве боевого неистовства, совету его последовали, не раздумывая, и уже через минуту доблестный экспедиционный корпус улепетывал во все лопатки к уже видимому и близкому подземному ходу.

Розовые валенки резво замыкали процессию.

Когда остатки человеколюбов остановились передохнуть, посчитать своих и оглядеться, то первое, что они увидели, дойдя до третьего пункта – стремительно удаляющиеся человеческие фигуры в нескольких сотнях метров от черной дыры в склоне низкого холма в конце долины.

Взревев, как обойденные шестиноги в брачный сезон, все пятеро бугней и полтора десятка их родичей, забыв про раздор, рванули за уносящимся прочь обедом.

И даже почти догнали.

Один за другим ныряли в спасительную тьму провала беглецы… и тут же катились кубарем по ступенькам, о существовании которых за полдня злоключений благополучно забылось. Но не успели первые пожелания в адрес всех, имеющих хоть какое-нибудь отношение к рытью этого хода, сорваться с губ свалившихся в кучу-малу людей, как озаренный солнцем проход заслонила массивная тень. По подземелью прокатилось удивленное гнусавое восклицание, мгновением позже подхваченное еще несколькими хриплыми голосами:

– Подземельный параход!

– Подземляной поход!

– Подземчатый подоход!

– Буги грить, подземка ход?..

– Чуваек подземь!

– Бугни вперед!

– Ней, гуги впередь!..

Приостановленные было организационным моментом людоеды дернулись, протискиваясь одновременно в ставший отчего-то узким проход…

Не раздумывая больше ни секунды, маг вскинул палочку на звук, но вместо так и не вспомненных заклинаний с губ его сорвался лишь отчаянный крик души: «Да чтоб вы провалились!!!..»

Розовые искры брызнули ослепительным фейерверком, земля зарокотала, будто желудок оголодавшего великана, задрожала, заходила ходуном, швыряя на пол едва поднявшихся людей, и вдруг подпрыгнула, взметая под самый потолок шестерых беглецов вперемешку с тоннами камней, векового мусора и пыли.

А когда все утихло и спасатели, оглушенные и потерявшие всякое представление о том, где находятся, когда и зачем, продрали запорошенные сором глаза, то их ожидало два сюрприза – один средней паршивости, другой просто неприятный.

Первым была пропажа выхода наверх: где бы он ни был несколько минут назад, сейчас коридор подземелья был погружен до самого дальнего своего уголочка в невидимую, но всепроникающую пыль и кромешную тьму.

Вторым сюрпризом был запах.

Точнее, вонь.

Омерзительное амбре сырости, гнили, падали и еще чего-то неидентифицируемого, но не менее от этого отвратительного, наполняло теперь их ноздри, глотки и легкие, заставляя прикрывать носы и рты руками и натужно кашлять, словно была надежда хоть когда-нибудь исторгнуть из себя этот тошнотворный смрад.

А еще перед глазами его премудрия вдруг заплясали искры. И не простые светящиеся точки в абстрактном или конкретном пространстве, а качественные, крупные, ярко-желтые, и в таком количестве, что Агафон сперва решил, что мини-землетрясение приложило его головой обо что-то неподатливое гораздо сильнее, чем он думал. Но уже через несколько секунд школяр желал всем сердцем, чтобы то, что случилось с ним, и впрямь было простым[81] сотрясением, потому что странные овальные искры стремительно выросли в размерах и обрушились на него – вместе с прилагающимися в комплекте зубами и когтями.

Нечто зловонное и яростное ударило его в лоб, и щеки тут же вспыхнули острой болью – словно по ним мазнули зубцами раскаленной вилки.

– Кабуча!!!.. – взвыл студент, отмахиваясь что было мочи от ароматизированной напасти.

Он почувствовал, как ладонь его раненой руки шлепнула по чему-то податливому и лохматому, будто шерстяной помидор, и в тот же миг невидимые когти ли, зубы впились в кончики почти потерявших чувствительность пальцев.

Почти сразу же новый обладатель подарочного набора для любителей подземных променадов обрушился на плечи волшебника со своим амбре, когтями и клыками, и еще один – на макушку, и еще – на спину…

Судя по визгам и воплям, варьирующимся от испуганных до разъяренных, его товарищи по отряду столкнулись с таким же энергичным приемом неизвестных тварей[82].

Неизвестных?..

Но это же…

Да это же…

Кабуча!!!

Это же грабастики!!!..

Но откуда?.. Но почему?.. Но когда?.. Но…

Но что-то в школярском разуме, задыхаясь от страха и вони, и не зная, куда укрыться от сыплющихся на него, словно яблоки в грозу, тварей, истерично взвыло, что единственный правильный вопрос, на который нужно получить единственно правильный ответ – это «Но как».

«Но как их отогнать?!»

Но?..

Страницы зачитанного библиотечного фолианта, иллюстрированного раскрашенными литографиями, мелькнули перед мысленным взором стремительно разрываемого на порционные кусочки мага: грабастики, Веселый лес, темнота…

Огонь!!!

И тут же – тоскливо-неистовое: «да откуда я вам тут огонь возьму?!»

Вопрос не мальчика, но мужа, ожидающего осеннюю переэкзаменовку по пиромагии…

Последняя надежда – палочка – прыгнула с земли в здоровую руку, едва голос крестника проорал взбешенно: «Да сделай же ты что-нибудь, фей!!!», словно ожидала именно этого сигнала.

Облако серебристых искр разнеслось вокруг студиозуса несколькими взмахами радужных крыльев, а из кончика палочки выметнулась ревущая огненная струя и ударила туда, куда символ фейского ремесла и был направлен.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю