Текст книги "Последний фей"
Автор книги: Светлана Багдерина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)
Студент остановился.
– Трусы! Никто на вас не смотрит! – разъяренно прорычала принцесса и отважно бросилась вперед, обгоняя даже лесоруба. – Ни в одном окне даже свет не горит!!!
Оба рыцаря, отталкивая друг друга локтями и обжигая неприязненными взглядами как кислотой, кинулись за ней.
– Во-первых, из неосвещенного помещения лучше видно, что делается на улице. Во-вторых, магу такого уровня, как Гавар, чтобы видеть ночью, свечки не нужны, – дотошно стал перечислять контраргументы исполненный дурных предчувствий школяр, и ноги его как-то сами по себе из положения «стоя на месте» перешли в режим «задний ход с ускорением». – А в-третьих, при такой лунище да на ровном месте нас обнаружит даже слепой!
По мягкой земле глухо застучали уносящиеся прочь шаги.
– Эй, волшебник, ты куда?!
– Я не «куда», я – «откуда»! – выкрикнул через плечо Агафон, проворно ретируясь в сторону подземного тоннеля.
– Стой, ты не имеешь права!!!..
Де Шене бросил кипящий ревностью и темными подозрениями взгляд на раздутого от сознания собственной важности дровосека и метнулся догонять их единственную, но быстро исчезающую надежду на магическую поддержку[57].
– А ты не имеешь мозгов! Как и вы все тут! – исступленно лягаясь и извиваясь, словно плотоядный змееконь – герой одной из иллюстраций из того самогоучебника – обезумевший от страха студент вырывался из стальной хватки шевалье. – Вам что, жить всем надоело?! В виде человеков? Побыть слизнями захотели, пауками, поющей плесенью или ходячими трупами? Так это – воля ваша, идите, бегите, неситесь, задрав штаны! А я…
Озвучить вариант альтернативных действий его премудрию не дал испуганный женский вскрик, долетевший оттуда, где несколько минут назад бурлящая гневом и презрением Изабелла неслась навстречу своей судьбе.
– Началось… – провещал и обмяк Агафон.
– Ваше высочество!!! – Люсьен, выпустив из рук кулем осевшего на землю кудесника, вихрем ринулся на звук.
Но расторопный и близкий Лесли у цели был первым: рискуя жизнью, здоровьем[58] и единственным оружием отряда[59] он уже доставал из затянутого ряской бочажка провалившуюся по колено в грязную мутную воду принцессу.
– Здесь болото, – тонко, но несколько запоздало подметила дочь бондаря, испытующе переминаясь с ноги на ногу на мягко пружинящей и похлюпывающей почве.
Налетевший из ниоткуда порыв ветра всколыхнул и погнал по сонной долине волны высокой жесткой травы.
– Камыши и осока! – с отчаянием, граничащим с паникой, воскликнула принцесса. – Тут до самого замка кругом сплошная трясина!
– Не знал, что ваше высочество может отличить осоку от лебеды, – в ожидании благодарности за спасение смастерил из подручного материала комплимент Лесли.
– Не знала, что вашевысочество считает меня идиоткой, не способной даже на такую малость, – огрызнулась Изабелла, брезгливо вытирая облепленные болотной грязью ладони о подол бального платья, увидеть которому следующий бал уж если и было суждено, то только в роли половой тряпки.
Растерявшись от нежданного оскорбления там, где ожидалась признательность, дровосек обиженно вспыхнул, словно от публичной пощечины, и яростно прикусил губу, будто пытаясь удержать за зубами готовые сорваться возмущенные слова.
Агафон сочувственно поморщился, но тоже промолчал: ради трона люди и не такое каждый день переносят.
Шевалье закаменел лицом…
– А я не знала, что ваше высочествоне знает слова «спасибо»! – неожиданно для себя выпалила и сама изумилась Грета.
– Не твое дело, ведьма! – надменно вскинула голову принцесса, скорее удивленная, нежели возмущенная непредвиденным бунтом на корабле. – А из этой лужи я могла бы выбраться самостоятельно, не надо меня принимать за беспомощного инвалида!
– В следующий раз, когда ваше высочество будет тонуть, не трогай ее, Лес… – дочка бондаря, хоть и в запале негодования, но вспомнила обещание, прикусила язык и поспешила вывернуться: – Не трогай ее, хоть в лесу, хоть на болоте, я хотела сказать!.. И если утопнет – значит, самостоятельно вылезти не могла, и надо было ее спасать!
– Грета… – смущенно пробормотал дровосек, и багровая краска стыда – за прилюдное унижение и за то, что принял защиту от той, кого предал, залила и мучительно исказила его простое и совсем еще недавно честное лицо. – Ну… зачем…
– И ты дурак тоже! – прошипела ему в ухо девушка и сердито отвернулась.
– Что нам теперь делать? – растерянно оглянулся де Шене.
– Это не лечится, если ты это имеешь в виду, дворянин, – фыркнула односельчанка царевича Лесли.
– Нет, я имею в виду…
– И ты что-то имеешь против меня, да? – вызывающе уткнула руки в бока Изабелла. – Тебе тоже мои манеры не по вкусу?
– Нет, – коротко ответил де Шене. – Ваша матушка так никогда бы себя не вела.
Принцесса хватанула воздух беззвучно открытым ртом, будто нужные и ненужные слова вдруг кончились во всем мире, и глаза ее вспыхнули неистовым огнем.
– Да что ты знаешь про мою маму!!! – выдохнула она яростно через несколько секунд. – Ты!!!.. Ты!!!.. Ты!!!.. Деревенщина!!!
– Я имел честь лицезреть ее величество, ваше высочество, – тихо и почтительно проговорил рыцарь. – Десять лет назад. Судьба распорядилась так, что произошло это как раз в тот месяц, когда она… скоропостижно покинула своих поданных и тех, кто был ей дорог. Это была великая королева.
– Ты… ты… ты… Ты ничего не понимаешь!!! – выкрикнула безысходно Изабелла и, будто снова лишившись дара речи, взмахнула в воздухе стиснутыми кулаками.
Если бы ее спутники думали, что это возможно, они бы решили, будто на глазах принцессы блеснули слезы.
– Как скажете, ваше высочество, – послушно склонил голову Люсьен.
– Да, я скажу! Я всем вам скажу! Всем! Вы не имеете никакого права! Вы не можете! Я вам запрещаю! Вам, стервятникам, которым от королевской дочери нужно только...
Заунывный пронзительный вой, словно оплакивавший все невинные души, когда-либо побывавшие в Веселом лесу, донесся вдруг со стороны болота, заглушая последние слова Изабеллы, и люди вздрогнули и очнулись от морока дрязги, вспомнив, где они, зачем сюда пришли и почему собирались уходить.
– Д-да… к-кто… это?.. – непослушными трясущимися губами пробормотал лесоруб, стискивая топорище до онемения пальцев.
– По-моему, земураг, – неожиданно донесся из-за спин усталый, полный обреченной покорности голос студента. – Или чекмарник. Хотя, не исключено, что тернохвост.
– К-какая разница? – нашел в себе силы и громкость де Шене.
– Принципиальная? – со спокойствием человека, уже распрощавшегося с жизнью, уточнил Агафон. – В способе поедания и продолжительности переваривания добычи.
– И… куда… нам теперь?.. – прошептала Грета.
– Обходить по кромке леса, куда еще… Я же говорил…
Оспаривать ни один из фактов спутники его премудрия не стали, и маленький отряд безмолвно взял курс на край зловещей, пропитанной до последнего корешка и листика подвижным угольно-черным мраком стены, по непонятному недоразумению носящей ласковое солнечное название «опушка».
По самой окраине леса пройти не получилось: чахлые корявые стволики деревьев и кустов, отбившихся на свои кроны от старших товарищей и чудом проросших на заболоченной земле, вставали на их пути если и не густой, то всё же непроходимой преградой. И путникам, чтобы обойти и трясину, и ее живую изгородь, пришлось углубиться в лес.
С первыми же шагами под густым навесом из разрываемых ветром листьев стало понятно, что без освещения путь продолжать было можно только очень медленно и на коленях, тщательно ощупывая всё, что подбрасывал им под ноги лес с самым развитым чувством юмора в Шантони.
Бурелом и лианы, муравейники и норы, клубки змей и липкие ловчие сети шпагатных пауков, получивших такое название отнюдь не из-за своих гимнастических способностей…
На девятом сюрпризе – зарослях лабиринтного шиповника – экспедиция остановилась и окружила чародея.
– Нам нужен свет, уважаемый Агафоникус, – вежливо, но решительно проговорил Люсьен.
– Да, точно, нужен, – подтвердила Грета, пытаясь высвободить зацепившийся за колючки подол с минимальным ущербом для многострадального наряда.
Попытка, судя по тихому треску медленно и в разнообразных направлениях разрываемой ткани, проходила с отвратительным успехом.
– А я что сделаю? – попытался вразумить соратников его премудрие. – У меня с собой даже спичек нет!
– Ты должен создать хоть один огонек! Хоть самый крошечный! При помощи своего волшебства! – сердито заявила принцесса. – Иначе мы проблуждаем тут в трех соснах до утра!
– Свет заметят из замка, – резонно возразил студент.
– Твой? – скептически хмыкнул Лесли. – Хорошо, если заметить его сможем мы.
Волшебник гордо поджал губы и окатил крестника презрительным молчанием, но с того подобные трюки скатывались как с гуся вода.
– Ладно, – оставил проигрышные позиции и вздохнул студиозус. – Но если через пять секунд после того, как я зажгу светильник… засвечу фонарь… запалю лес… сюда примчится Гавар…
– Мы скажем тебе «спасибо», что не пришлось тащиться за ним до самого логова, – куртуазно договорил шевалье.
– Я вас предупредил… – загробным голосом пробормотал чародей, не находя больше аргументов для отказа от исполнения крестнических обязанностей, вынул из кармана волшебную палочку и отвернулся.
– Небольшой фонарь, чтобы крестнику Лесли было видно, куда он свалится, – неразборчиво процедил он сквозь зубы волшебные слова, и в ту же секунду услышал, как дровосек ойкнул, а все остальные ахнули.
Потом хихикнули.
Потом загоготали.
Пронзенный странным предчувствием, школяр стремительно обернулся, ожидая увидеть что угодно…
Но только не это.
Не видимая ранее неровная поляна озарялась теперь неярким лазурным сиянием – как раз то, что надо… если бы не исходило оно из небольшого лилового синяка под левым глазом лесоруба, что делало его похожим на нелепый передвижной маяк-мутант.
Маг прыснул, и тут же поспешно, не дожидаясь комментариев и воздаяний по делам своим, взмахнул палочкой. Свет погас, заново погружая удивленную полянку во мрак.
Еще несколько страстных пассов и пожеланий – менее экспрессивных и более точных на этот раз – и заказываемый фонарь появился снова, теперь уже в руке дровосека.
Когда в далеком детстве бабушка рассказывала ему сказку про комарика с фонариком, спасшего муху от паука, светильник главного героя рисовался в его воображении именно таким – шестигранным, расширяющимся кверху и с медной крышечкой с колечком.
Но самое главное сходство, всё же, было в размерах: отважный комарик мог унести штуки три таких фонарей в одной руке, походя попинывая при этом отсеченную голову главного злодея и кокетничая напропалую с нареченной разносчицей инфекционных заболеваний.
– А где еще четыре сотни? – язвительно уточнила Изабелла, кончиками пальчиков с остатками маникюра поднимая с ладони суженого крошечную светящуюся точку.
– Сейчас будет… – обреченно вздохнул маг, взмахнул палочкой…
И для разнообразия сдержал свое обещание.
Дальнейший путь процессии возглавлял уже он, с полной пригоршней микроскопических фонарей, дружно испускавших неровный желтоватый свет. Фонарики были размером с маковое зернышко, и нести их быстрым шагом по неровной местности в сомкнутых накриво ладонях был так же просто и удобно, как пригоршню настоящего мака. То и дело отдельно взятые несознательные светильнички проскакивали сквозь невзначай раздвинувшиеся пальцы, или сметались ветками с верхушки кучи, или просто ссыпались при неловком наклоне, но на их месте всегда самым необъяснимым образом появлялись новые, и торопливый путь отряда к замку Гавара продолжался без остановок.
Пока не прекращающие ни на секунду поиск глаза шевалье не вспыхнули радостным светом, затмевающим все четыреста фонарей, и он не вскричал:
– Смотрите!!!..
И все посмотрели.
Объект, вызвавший такую бурю восторга со стороны обычно сдержанного рыцаря, не привлек бы в иные времена даже мимолетного внимания.
Дубина.
Простая дубина, отпиленный толстый кусок дерева, пронзенный в двух местах массивными железными шипами, зарывшаяся одним концом в кучу веток.
– Погоди, откуда она здесь? – настороженно перехватила нетерпеливую руку де Шене рассудительная дочка бондаря.
– Это-то как раз понятно, – снисходительно усмехнулся маг. – Такие дубины делают гугни.
– Кто?..
– Гуг-ни, – медленно и четко на этот раз повторил студент. – Такие зеленые уродцы. Живут в этих местах.
– А-а-а… они не будут возражать, если шевалье ее возьмет? – осторожно поинтересовалась Грета.
– Если узнают – может, и будут, – пожал плечами школяр. – Но где ты видишь поблизости хоть одного? Они – твари тупые и забывчивые. Постоянно теряют вещи, оружие, друг друга…
– Ну, так я не поняла, чего мы стоим? – недовольно притопнула Изабелла. – Бери свою палку, де Шене, и пойдем!
Уговаривать рыцаря, без оружия чувствующего себя раздетым, долго было не надо: едва получив одобрительный кивок от его премудрия, Люсьен нагнулся и еще раз смерил оценивающим взглядом специалиста новое оружие: коротковато, плохо сбалансировано, но чего ждать от такого малорослого народца, судя по длине дубинке, как эти… как их там…
Пальцы юноши уверенно сомкнулись на ее тонком[60] конце, и он поднял свою находку.
Вернее, попытался поднять.
Раздраженно поджав губы, он дернул изо всех сил раз, два…
Кажется, проклятая рукоятка была длиннее, чем он думал, и надежно застряла в той куче земли и листьев.
Да что ты будешь делать…
С третьего раза самодельная палица загадочных гугней поддалась, и изумленный де Шене оказался счастливым обладателем не дубинки – дубины: то, что он принял за конец потоньше, оказалось всего лишь ее серединой: настоящая рукоять, обмотанная широкими кожаными ремнями, начиналась сантиметрах в тридцати от того места, куда легли его пальцы.
Обрадованный рыцарь хотел было поделиться приятным сюрпризом со спутниками, как неожиданно его голову посетила мысль о том, что бы изменившиеся размеры оружия могли означать. Но и ее шевалье ни сформулировать, ни высказать не успел, потому что, в полное ее подтверждение, гора земли, листвы и веток внезапно зашевелилась, закряхтела сердито, и в тусклом свете агафоновой пригоршни из нее показалось сначала плечо, потом рука, а за ними и обрюзглая гнусная рожа цвета весенней жабы, с толстыми надбровьями, плоским носом, огромной пастью и маленькими мутно-желтыми глазками.
Путники ахнули, шарахнулись от ожившего холмика в разные стороны – и очень вовремя, потому что уже через полминуты на месте груды лесного мусора возвышалось огромное безволосое существо в набедренной повязке размером с наволочку. Медленно разевая кривой рот, усаженный десятками мелких острых зубов, оно утробно стенало и взывало к справедливости, простирая громадные лапы с железными наручами в сторону ночных похитителей частной собственности.
Потом, дождавшись, пока со всей лесной округи, заглушая громкий шелест дождя и далекие раскаты грома, стали доноситься такие же тягучие утробные вскрики, гугень неспешно, но целеустремленно двинулся вслед за уносящейся в ночь дубиной. Массивные челюсти его при этом методично задвигались, пережевывая то ли проглоченное оскорбление, то ли воображаемые кости неизвестных обидчиков.
Но такие подробности экспедиционный корпус Изабеллы разглядеть уже не смог.
Людям, во весь опор улепетывающим по полосе препятствий, именуемой профанами лесом, при начинающейся грозе и освещении из горсти комариных фонариков, рассматривать оставшихся у них за спиной монстров иногда бывает не очень сподручно.
Спортивного запала кроссменов хватило аж до третьего завала из бурелома.
Преодолев на остатках адреналина, но больше по инерции, и это препятствие, беглецы один за другим остановились, согнувшись пополам в поисках новых сил и второго – а лучше сразу третьего – дыхания.
Грета страдальчески замычала и медленно осела на землю.
– Отстал?.. Нет?.. – свистя и сипя измученными легкими, будто деревенский пьяница – изодранной гармошкой, школяр нервно навострил уши, стараясь уловить хоть что-нибудь за негромким, но странно всезаглушающим шумом дождя.
Ожидал ли маг услышать тяжкий топот, треск ломаемых грузной тушей сучьев или довольный рев ограбленного гугня у себя над головой, он и сам толком не определился, но как бы ни напрягал студиозус слух, кругом звучал только сосредоточенно хлещущий по кронам дождь, перемежаемый всхрапами и вспышками грозы.
– Я… всё… уже… Не могу…. дальше…– хватая воздух ртом, словно вылавливая последние его на Белом Свете глотки, сообщила в пространство Изабелла и с обессиленным стоном опустилась на самую нижнюю и самую толстую валежину из лесной баррикады – единственное посадочное место на расстоянии от постепенно намокающей земли.
– Предлагаю… сделать привал… минут на пять… десять… – не дав размышлениям мага углубиться слишком далеко, рвано выдохнул шевалье, навалившись всем телом на трофейную дубинку как дряхлый старик – на клюку.
Спорить никто не стал. Даже лесоруб, в иное время ни за что не упустивший бы шанса показать свое превосходство над соперником, только снисходительно хмыкнул, не находя дыхания на более осмысленное выражение презрения. Положив на землю топор в традиционно-осторожном полуметре от принцессы, он присел на него, тяжело дыша и подставляя разгоряченное лицо проникающему сквозь плотный навес листвы дождю.
Чародей, разжав кулак, с сожалением поглядел на оставшиеся сотни две зернышек-фонариков, заметно потускневших, погрустневших и отчего-то переставших размножаться, и с грустным мычанием водрузился на кучу сухих еще недавно веток.
– Дай… мне… фонарей… тоже… – повелительно протянула руку принцесса. – Не хочу… в темноте сидеть…
Школяр перестал стараться определить, в каком боку у него больше колет, а в каком – режет, выдохнул сквозь стиснутые зубы, встал, отсыпал в пригоршню ее высочеству половину, поймал суровый сверлящий взгляд, и молча отдал всё.
– Объявляю привал… на три минуты… – дождавшись, когда раскат приближающейся грозы уляжется, напыщенно, будто восседала на троне в шелках и горностаях, а не на гнилом бревне в мокром изодранном платье, объявила принцесса.
– Но гугени… – начал было Агафон, нервно оглянувшись.
– Гугень… Единственное число… Остался далеко позади… И не надо меня пугать, маг, – донесся холодный голос с единственной пригодной для сидения валежины будто с престола. – А еще… откровенно говоря… я не поняла.. почему мы бежали от этого урода? И это с двумя вооруженными рыцарями и волшебником! И после этого мы рассчитываем вызвать на бой самого Гавара?
Если бы в лесу было достаточно светло, чтобы обменяться сконфуженными взглядами, два рыцаря и волшебник непременно бы это сделали[61].
А тем временем ее высочество продолжала надменно холодно-язвительным тоном:
– Надувать щеки и выпячивать грудь, когда поблизости нет зверя страшнее комара, кое-кто из здесь присутствующих готов хоть целый день подряд. Но стоит какой-то зеленой мартышке показаться из кустов, как все герои несутся наперегонки со всемогущим кудесником так, что ни один монстр их не догонит! Кто из самых отважных крикнул «дуем отсюда быстро»?
– Ну, я, – хмуро сообщил студент. – Если я не вспомнил сразу их размеров, это не значит, что всё остальное забыл тоже.
– Забыл – или не знал? – ехидно хмыкнула Изабелла.
– Гугни хоть и укладываются на ночевки порознь, но недалеко друг от друга, – целенаправленно не замечая издевки, угрюмо продолжил школяр, словно отвечал урок. – И стоит одному заорать, как самые ближние прибегают на зов за считанные секунды и начинают лупить по всему, что оказывается вокруг, без разбора. Чуть позже прибегают те, которые были подальше, и добивают то, что ускользнуло от первых. Групповой инстинкт выживания. На гугня не рискует напасть даже шестиногий семирук. Ну, если только очень голодный… И то только один раз.
– Двум воякам и одному колдуну уж можно было сделать так, чтобы он замолчал! – словно не слыша слов чародея, заявила принцесса.
– Вернуть ему дубину и спеть колыбельную? – раздраженно фыркнул чародей.
– Ну, если у кое-кого из здесь присутствующих больше ни на что не хватает ни фантазии, ни храбрости, кроме как улепетывать от собственной тени… – презрительно воззрилась Изабелла на жениха.
– Я не улепетывал! – подскочил Лесли, словно сидел на Гаваре. – Я… прикрывал отступление!
– Ах, какая невиданная отвага! – язвительно скривились губы королевской дочери. – Я рада, что твой язык работает даже быстрее, чем твои ноги, царевич. Чего не скажешь о твоих руках с топором, которым ты так любишь потрясать!
Лесли открыл возмущенно рот, словно собираясь, наконец, высказать всё, накопившееся за полдня их знакомства, но вспомнил помолвку, представил грядущую свадьбу с дочерью самого короля и почти ощутил на макушке вес будущей короны…
Короны Шантони!
Елки-палки деревянные, разве всё это не стоит одного-двух бранных слов от нареченной?!
Трех-четырех?..
Пяти-шести?..
Семи-восьми?..
Десятков?..
Каждый день?..
Подумаешь, гордость…
При чем тут гордость, если речь идет о…
О чем?
Ах, да… о короне… Короне Шантони…
Ну, конечно же, она стОит всего этого, и даже больше!
Только чего уж больше, почему-то у лесоруба не представлялось, сколько он ни пытался…
А между тем, Изабелла, прекрасная и язвительная, со сладким ядом в вежливом голоске продолжала:
– …Ну, а ты, шевалье, скажи теперь, что это было не бегство вовсе, а перегруппировка из стратегических соображений!
– Из морально-этических, – тихо огрызнулся за сосредоточенно молчащего де Шене Агафон.
– Ага, понятно! Вы не хотели подвергать опасности мою драгоценную жизнь!
– Скорее, жизнь этого несчастного ограбленного существа, которое так удобно обозвать уродом и приказать убить, оттого что оно не пресмыкается… перед кое-кем из здесь присутствующих… только потому, что ее отец носит металлическую шапку с зазубринами… – еле слышно пробурчала Грета, угрюмо ощупывая лишившуюся порванного башмака, но приобретшую множество порезов и заноз ногу.
Как оказалось, еле – но слышно.
– Что ты там сказала, ведьма? – подалась вперед и возмущенно прищурилась Изабелла.
– Погода, говорю, хорошая, – развела губы в деревянной улыбке дочка бондаря.
– Нет, ты что-то про меня сказала! И про моего отца!
– Повторить? – оторвалась от изучения ноги и ответила прищуром на прищур Грета.
– Что бы она ни сказала, вам послышалось, ваше высочество, – метнув на нее быстрый предупреждающий взгляд, галантно заверил принцессу Люсьен. – Ученица волшебника считает, что это существо было очень безобразным.
– Нет, эта хамоватая деревенщина сказала что-то другое! Агафон, что? Ты ведь слышал!
Оба Агафона синхронно закачали головами.
Настоящий, вовремя спохватившись, спешно изобразил рабочий момент производственной гимнастики молодого мага – три качания, три кивания и интенсивное вращение головой по часовой стрелке.
– Дождь шумел… ваше высочество… – упрямо глядя в землю и безуспешно пытаясь подавить почти неприличное злорадство, проговорил фальшивый, исподтишка показывая бывшей пассии кулак.
– А, кстати, что у тебя с ногой, мадемуазель Грета? – переводя светскую беседу в более спокойное русло, вытянул шею Люсьен в сторону дочки бондаря, напряженно сжавшей губы в ожидании схватки.
– Посветить? – живо присоединился к нему студент и, не дожидаясь ответа, вытянул из кармана палочку и взмахнул.
На кончике ее появилась и повисла крошечная, сияющая нежным медовым светом капля.
– Для прогулки по лесу надо выбирать обувь понадежнее, мадемуазель ведьма, – озабоченно прищелкнул языком шевалье, обозревая открывшуюся картину не тяжких, но очень болезненных телесных повреждений.
– Она и была надежной, – хмуро буркнула наследница бондаря. – Пока была.
Лесли глянул на изодранную сучьями ступню землячки и болезненно сморщился.
– Дальше так идти нельзя. Агафоникус, как у тебя с сапогами?
– Не отдам! – испугался чародей.
– Да нет… наколдовать если?.. Можешь?
– А-а, это… – странным голосом протянул школяр, словно размышляя, не проще ли и безопаснее для его реноме будет всё-таки отдать свои.
– Да, это, – не ведая про неразрешимую дилемму своего фея, подтвердил лесоруб.
– Н-ну… Конечно, могу[62].
И тут же в один миг вокруг Гретиной ноги развернулась бестолковая суета со спецэффектами – самый первый результат, достигаемый любым заклинанием Агафона-фея ли, Агафона-мага.
Изабелла, величаво восседающая в гордом одиночестве на своем трухлявом престоле, позабытая и позаброшенная даже Лесли, взирала на суматоху, усиленно пытаясь сохранять на лице выражением стоического равнодушия. Поджав надменно губы, чтобы не кусать их от досады, она беспрестанно твердила иное заклятье, словно от этого зависела сама ее жизнь: «Король должен оставаться королем даже в хлеву. Король должен оставаться королем даже в хлеву. Король должен оставаться королем даже в хлеву…»
Но, в отличие от агафоновых, ее заклинание не помогало никак и ни от чего – ни на муравьиный шажок.
«Они это специально делают…» – уязвленная Изабелла не заметила, как со своей мантры королевского спокойствия соскользнула в глубокое и скользкое наклонное русло горечи, обиды и злости. – «Сговориться успели… Толкутся вокруг этой крестьянки только чтобы из себя меня вывести… А сами – трусы! Оба! Вместо того чтобы показать, что способны встретить любую опасность лицом к лицу, как подобает настоящим рыцарям, бросились бежать, стоило третьему трусу открыть рот! И еще хватает наглости оправдываться! Полагают, что если человек принцесса, то обязательно дура набитая, пустышка расфуфыренная, слюнтяйка и размазня. Что можно ей крутить и вертеть как тряпичной куклой. Что стоит наговорить ей пошлостей, которые они именуют комплиментами – и она перестанет видеть, чего им всем на самом деле от нее хочется. Ну почему, если у тебя в приданом не сундук с половиками, а королевство, то всем вдруг становится глубоко безразлично, что у тебя в душе?! Ты можешь быть какой угодно сварливой и уродливой дурой, но пока твой отец – король, все они буду петь о том, какой ты гений чистой красоты и доброты и покорно глотать любые унижения! Трусы, подхалимы и лицемеры – вот пусть и получают то, чего…»
Отчаянная мысль принцессы оборвалась внезапно, потому что пальцев ее бережно коснулось что-то маленькое, мягкое и теплое.
Только предыдущий сеанс самовнушения о правилах поведения королей в местах, для них не предназначенных, не дал ей моментально взвизгнуть и подскочить.
Изабелла медленно, затаив перепугано сбившееся дыхание, перевела взгляд на свою руку, вернее, туда, где кончалась она и начиналось нечто, и сердце ее пропустило такт.
Возле холеных некогда ногтей, украшенных теперь насыщенной каемкой из травы и грязи, стояло… или сидело?.. оно: розовое, гладкое, больше всего напоминающее согнутую под прямым углом сосиску. Если, конечно, на Белом Свете водились бы сосиски, снабженные тремя десятками коротеньких тонких ножек, двумя парами крошечных ручек, и одной парой огромных, проникающих в самую душу меланхоличным мечтательным взором синих глаз, опушенных такими же ультрамариновыми ресничками.
Существо бережно притронулось к указательному пальцу принцессы нижней правой ручкой, конфузливо отдернуло ее, будто поразившись собственной смелости, попятилось и виновато потупило взгляд.
Как завороженная, ее высочество приподняла руку с валежины и медленно и плавно, чтобы не напугать таинственную зверюшку, дотронулась кончиками пальцев ее спинки.
Существо не испугалось, но отступило на шаг – или, если умножить на количество принимавших участие в процессе ног, на тридцать шагов – и снова умоляюще воззрилось на девушку, прижав к грудке миниатюрные ручки.
Принцесса сделала большие глаза, вопросительно подняла брови и вдруг почувствовала, что краснеет.
Еще не хватало начать разговаривать с экзотическими животными или, что еще хуже, задавать им вопросы…
А вдруг они ответят?
Загадочный ночной гость снова шагнул к ее пальцам, протянул было к ним ручки, но снова отдернул и грустно моргнул пушистыми ресничками.
Изабелла улыбнулась, и неожиданное понимание озарило ее разум: деликатный зверек спрашивал разрешения прикоснуться!
Отбросив все сомнения насчет здравости рассудка и прочих недоразумений, принцесса ласково улыбнулась лесному чуду, ободряюще кивнула и протянула ему раскрытую ладонь.
Аквамариновые глаза зверюшки наполнились слезами благодарности.
Дрожащими, похожими на кукольные, ручками она аккуратно взяла протянутые ей пальцы, прижала к груди, словно в порыве переполняющих ее высоких чувств…
Оглянувшись на истошный вопль принцессы, Агафон успел заметить только как нечто, похожее на упитанный бумеранг, описало дугу и пропало в кустах.
– Она укусила меня!!! Укусила!!! Укусила!!!.. – возмущенная и растерянная Изабелла ткнула залитый кровью палец под нос студенту, словно предъявляла тело на опознание.
– Кто? – одним движением сгреб с земли топор Лесли.
– Что? – подхватил дубину де Шене.
– Где? – подоспела Грета, обутая в розовые валенки с калошами.
– Что это было? – всё еще осмысляя увиденное, вопросил маг.
– Это я тебя хочу спросить, что это было!!! – неуклюже балансируя на тонкой грани истерики, вскричало ее погрызенное высочество.
Несколько слов в описании портрета злоумышленника – любителя чужих пальцев, и его премудрие понимающе кивнул, поставив диагноз.
– Рукоед.
– Кто?..
– Что?..
– Рукоед, – наслаждаясь произведенным эффектом, отчетливо повторил он. – Коренной обитатель Веселого леса. Бывает двух видов – большой и малый. Этот какой величины был?
– Большой!!! – снова предъявила для опознания покусанную конечность Изабелла. – Еще чуть-чуть – и…
– А, по-моему, это был малый… – задумчивым голосом произнесла дочка бондаря.
– А я говорю тебе… – разгневанно вскричала ее высочество…
И тут ее взгляд упал туда, куда, не отрываясь, смотрела Грета.
На нечто, напоминающее согнутую под прямым углом сосиску. Если, конечно, на Белом Свете водились бы сосиски, снабженные тремя десятками коротеньких ножек, двумя парами маленьких ручек, и одной парой огромных, проникающих в самую душу меланхоличным мечтательным взором синих глаз, опушенных такими же ультрамариновыми ресницами.
Ах, да.
И размером с большое бревно.
Существо просительно приложило ручки к груди и устремило туманный васильковый взор на нервно дернувшиеся руки Изабеллы.
Топор Лесли и дубина шевалье взметнулись и опустились на лысую голову рукоеда одновременно.
И с одинаковым успехом.
На ровной гладкой коже застенчивой твари не осталось и следа. Ничуть не смущенные, рыцари успели нанести еще по два удара, прежде чем крохотные ручки монстра выметнулись и мертвой хваткой уцепились в раздражавшее его оружие.
В следующую секунду на том месте, где только что была ровная блестящая кожа груди, разверзлось огромное алое отверстие, усеянное голубыми клыками. И не успели защитники руки и, как следствие, прочих органов ее высочества опомниться, как половина топора и дубины со смачным хрустом исчезли в ненасытной утробе, оставив в судорожно сжатых кулаках людей самую неинтересную половину топорища и безвредный огрызок трофея.