Текст книги "Роковое дерево Книга пятая (ЛП)"

Автор книги: Стивен Лоухед

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

– Ты говорил от моего имени с императором? – Берли помотал головой. – Но почему?! Почему тебя волнует, что со мной будет? Я причинил тебе боль. Я хотел причинить тебе боль. Я же не заботился о тебе, так почему ты заботишься обо мне?

Пекарь встал и подошел к графу.

– Я уже говорил вам об этом. – Этцель положил руку на плечо Берли и сжал его. – Будьте здоровы. Господь с вами.

Берли посмотрел на него и покачал головой.

– Хотелось бы мне в это поверить.

– А вот это не имеет значения, – заверил его Этцель. Он повернулся и наклонился, чтобы взять пустой мешок. – Моей веры хватит на двоих.

С этими словами он ушел, оставив после себя только едва уловимый странный аромат – нечто похожее на запах полевых цветов, запах широкого поля и прогретого солнцем воздуха. Запах удивительно долго держался в камере, заставив Берли задуматься, не посетил ли его и в самом деле светлый ангел.

Сама мысль была настолько абсурдной, что Берли не мог даже оспорить ее; он просто стоял и смотрел на еду, так тщательно – можно сказать, с любовью – разложенную на тряпочке. Почему-то ему на глаза навернулись слезы; не то чтобы он чувствовал грусть, нет, просто немного смутился. Но в этот момент что-то глубоко внутри него перевернулось, вот этот переворот и вызвал одну единственную слезу. Граф досадливо смахнул ее.

– Большой чертов дурак, – пробормотал он вслух. – Ты меня с ума сведешь.

В последовавшие за этим часы Берли поймал себя на том, что думает не столько о своем плачевном состоянии и колоссальной несправедливости, которая держала его в вонючей темнице, сколько о причине – а почему, собственно, он гниет в тюрьме? С этого момента его мысли приняли неожиданное направление: он вспоминал о том, как напал на Энгелберта, и о той жестокости, которую он тогда испытывал. Никогда раньше с ним такого не было.

Постепенно круг его мыслей расширился. Теперь он думал не только об Энгелберте, но и о других людях, которым причинял страдания на протяжении всей своей жизни: Козимо Ливингстон и сэр Генри Фейт; милая, доверчивая Филиппа, его бывшая невеста; внук Артура Флиндерса-Питри Чарльз; его берлимены; леди Хейвен Фейт – вот эта была женщиной, которую он мог бы полюбить – что с ней сталось? Были и другие… много других – и всех этих людей он использовал в своих корыстных целях только для того, чтобы безжалостно отвергнуть, когда ему это было выгодно. Пожалуй, он заслужил свое заточение десятикратно, стократно, и он заслужил самое суровое наказание, какое только могли предписать закон и небеса, не меньше.

Вспоминая о своем ужасном поведении, он испытал смешанное чувство вины, стыда и печали. Подумав, он решил, что это и есть раскаяние. Наверное, это необычное чувство со временем ушло бы также, как и пришло, если бы не пример Энгелберта. Именно добродетель пекаря позволила ему понять причины собственного несчастья. Простая, незамысловатая доброта Этцеля горела, как маяк на далеком берегу. Берли достаточно было взглянуть на сияющий огонь, чтобы увидеть, насколько темна и убога его маленькая долина.

Все чаще Берли ловил себя на том, что смотрит на этот свет и мечтает подойти к нему поближе. Как ни странно, это чувство не вызывало того отвращения, которое непременно вызвало бы еще сравнительно недавно; скорее, признав свою вину и взяв на себя ответственность за свои действия, граф почувствовал некоторое удовлетворение – как будто компас, долгое время показывавший неверное направление, теперь исправили, и стрелка опять показывает на истинный север.

Но это было еще не все. В тех случаях, когда граф сосредоточивал свое внимание на примере большого пекаря, он обнаруживал, что может получить небольшую передышку от своих назойливых мыслей. Имея перед глазами добрый пример Этцеля, он неожиданно обрел покой.

ГЛАВА 17, в которой за мир приходится платить

В третий и последний день праздник в честь заключения договора между булгарами и византийцами завершился молебном и благодарением за то, что трудности войны остались позади, и пришел блаженный мир. Ему радовалась вся империя. Солнце только что село в Мраморном море, когда на башне зазвонил колокол. Император с несколькими высокопоставленными чиновниками покинули пир, и дальнейшее празднование продолжалось в соборе Святой Софии, расположенном сразу за стенами императорского дворца.

Путь в святилище великой церкви лежал через огромный двор без колонн или арок. Под куполом храма хватало места для колокольни. Мозаики украшали верхние части стен, а скаты многокупольного потолка занимали колоссальные фигуры святых, ангелов и крылатых серафимов с огненными мечами. В этом интерьере меркла гордость любого самого заносчивого прихожанина. Входящий терялся перед величием Царя царей и Господа господ, все человеческие существа, включая земных императоров и властителей, невольно склоняли головы.

Огромное пространство поглощало звук, оставалась лишь тишина вечного, нескончаемого покоя, прерываемая то и дело перезвоном колоколов или жалобами хора. Пол и внешние колонны были отделаны разноцветным мрамором; главный алтарь покрыт золотой тканью, а по бокам стояли две свечи размером в полтора человеческих роста. Блестел полированный камень, блестело золото… Свечи наполняли воздух ароматом и освещали неф, мягко мерцая сквозь легкое облако ладана, отражаясь в каждой полированной поверхности.

Императорская свита во главе с императором расположилась перед главным алтарем. Хейвен быстро нашла главного советника царя Петара, стоявшего позади Симеона I, и они с Джайлзом встали рядом. Петар скосил глаза и чуть заметно кивнул, показав, что они заняли верные места. Как только царственные особы расположились и разобрались со свитами, из комнат по бокам нефа вышли десять служителей, одетых во все черное; за ними появились младшие священнослужители, уже в белом, каждый нес серебряный крест.

Священники встали вокруг алтаря, за ними следовали церковные иерархи в красных одеждах. Их было двое, и они встали по обе стороны от алтаря; остальные выстроились в ряд позади них. Трижды громко прозвенел колокол, после чего в храм вошел патриарх со своей свитой. Возглавляли ее два епископа с крестами, украшенными золотом и жемчугами; прямо за архиереями шел император Лев в мантии из алого шелка – святом саккосе, украшенном вставками с вышитыми сценами из жизни Христа. Голову императора прикрывала митра, увенчанная четырехгранным крестом, на руках – особые рукавицы, украшенные жемчугом, рубинами и янтарем.

Следом за императором с трудом двигался очень старый человек. С ног до головы его укрывали пурпурные шелка, камилавка сверкала драгоценными камнями. На его грудь спадала длинная белая борода, на шее висел тяжелый крест на золотой цепи.

– Объясни, что происходит? – прошептала Хейвен. – Кто этот старик?

Петар закатил глаза, но ответил:

– Константинопольский Патриарх. Первосвященник Святой церкви, которому нет равных на земле, кроме императора, конечно.

Служба началась почти так же, как мессы, знакомые Хейвен. К тому же она не раз видела, как священники царя Симеона служили в лагере. Но атрибуты – великолепие золота, серебра и драгоценностей, множество свечей и облако благовоний, великолепие священников не имели себе равных на Западе. Все, от невероятно богато украшенных одежд до ароматных благовоний, казалось, было создано для того, чтобы удивлять, восхищать и, в конечном счете, вызывать трепет. В довершение к этому неземное пение хора приводило любого прихожанина в неизменный восторг.

Хотя Хейвен старалась следить за ходом службы, ей это не всегда удалось; ее качало на волнах звука, света и чистых эмоций. Прежде чем она успела это осознать, служба завершилась. Собравшиеся вышли на улицу, где на площади перед входом в собор царь Симеон прощался с императором Львом и городом своего триумфа. Два правителя, держа друг друга за руки, обменялись поцелуем мира и попрощались; служители начали расходиться. Хейвен и Джайлз направились было за свитой царя Симеона, но тут к ним подошел худой, длиннолицый мужчина с лысой головой и большими грустными глазами.

– По приказу императора вам обоим надлежит следовать за мной, – сообщил им мужчина на высокой латыни. Его сопровождали два вооруженных солдата из гвардии императора. Это придавало особый вес его словам.

– Извините, это, наверное, какая-то ошибка. Царь Симеон уходит. А мы должны сопровождать его.

– Нет, – коротко ответил придворный. – Вы должны быть при базилевсе. Следуйте за мной. – С этими словами он повернулся и пошел прочь, даже не оглянувшись, чтобы убедиться, следуют ли иностранцы за ним.

Хейвен спросила, куда их ведут, однако объяснений не получила. Воины многозначительно положили руки на рукояти своих коротких мечей, давая понять, что сейчас не время для расспросов.

– Джайлз, думаю, нам придется пойти с ним.

– А у нас и выбора нет, – ответил ее спутник. Взяв Хейвен за руку, он пошел за служителем. Двое солдат не то конвоировали их, не то составляли при них почетный караул. – Возможно, Его Величество просто хочет поговорить с нами.

Хейвен обеспокоенно посмотрела на воинов.

– Возможно, ты прав, – без всякой уверенности ответила она.

Их провели во дворец, в зал для аудиенций, обставленный множеством низких кушеток, к которым византийцы проявляли явное пристрастие. Тяжелая занавеска на единственном большом окне была сдвинута, позволяя сумеркам разливаться по полу из полированного коричневого мрамора.

– Ждите здесь, – распорядился придворный.

– Нам можно присесть? – спросила Хейвен.

Провожатый небрежно махнул рукой в сторону одного из диванов и удалился; воины закрыли за ним двери и встали по обеим сторонам от входа. Хейвен подошла к ближайшему дивану и села; Джайлз выглянул в окно, а потом сел рядом с Хейвен. Они поговорили по-английски, понизив голос; охрана бесстрастно наблюдала за ними.

Через некоторое время дверь открылась и вошли четверо мужчин. Один из них – тот, что привел их во дворец; трое других в длинных серых одеждах с белыми поясами через плечо, встали перед посетителями и произнесли по несколько слов, поглядывая на них вопросительно.

– Что они говорят? – прошептал Джайлз.

– Ни слова не могу понять, – так же тихо ответила Хейвен. – По-моему, это греческий.

Один из незнакомцев жестом предложил посетителям встать. Дверь снова открылась, впустив еще двоих мужчин – одним из них оказался император Лев. Придворные низко поклонились, и посетители последовали их примеру. Император остановился перед ними. Теперь он был одет просто: исчезли великолепные церковные одежды, золотая цепь и изысканный головной убор; вместо этого он набросил на себя простую тунику из кремового атласа до пола, с широким черным поясом и накидкой через плечо, скрепленной на плече огромной красной брошью из сердолика в форме льва.

Лев обратился к ним по-гречески, а когда ему не ответили, свободно перешел на латынь.

– Вы знаете, кто я?

– Да, Ваше Величество, – ответила Хейвен. – Вы Лев, римский император. Дай Бог вам спокойствия и долгих лет жизни, государь. – Последние слова она добавила, вспомнив о том, что так иногда обращался Петар к царю Симеону.

Ее ответ понравился императору. Он хлопнул в ладоши.

– Отлично! Я вижу, вы получили хорошее образование. – Он повернулся к Джайлзу. – А ты, друг, так же образован?

Джайлз понял общий смысл вопроса и ответил уклончиво:

– Я такой, каким вы меня видите, государь, слуга, не более того.

– Ха! – Лев рассмеялся, снова хлопнув в ладоши, и повернулся к сопровождающим. – Отличный ответ, не находите?

– Истинно так, повелитель, – ответил долговязый служитель, приведший их сюда. – Ваша мудрость, как всегда, безупречна.

Лев повернулся к своим гостям и поднял руки.

– Отныне вы – члены королевского дома, – официальным тоном заявил он. – Вы получите жилье на территории дворца и содержание, которым можете распоряжаться по своему усмотрению. В обмен на это будете исполнять обязанности, соответствующие вашим способностям.

– Смиренно прошу прощения, Ваше Величество, но мое знание латыни ограничено, – сказала Хейвен. – Я правильно понимаю, что мы останемся здесь?

– Ваше понимание превосходит только ваша красота, мадам, – ответил Лев. – Какое имя вы предпочитаете?

– Меня зовут Хейвен.

– Вот и замечательно! – воскликнул Лев. Повернувшись к Джайлзу, он спросил: – А тебя как зовут на родине, мой друг?

– Джайлз, сир.

Произнесенное имя вызвало немедленную реакцию императора и его приближенных. Они оживленно начал переговариваться.

– Они говорят обо мне? – прошептал Джайлз, но озадаченная Хейвен только покачала головой.

Впрочем, совещание быстро закончилось, и Лев снова повернулся к Джайлзу.

– В моем дворце и в моем присутствии тебя будут звать Гай, – заявил он. – Тебе знакомо это имя?

Джайлз вопросительно посмотрел на Хейвен.

– Мне кажется, что имя Джайлз звучит для них очень непривычно. Они считают, что удобнее звать тебя Гаем.

– Гай? – недоуменно произнес бывший кучер.

– Это благородное имя, – объяснил Лев. – Имя, достойное императоров, многие из которых носили его с гордостью. Отныне и тебя будут звать так.

Джайлз не очень его понял, но решил, что спорить себе дороже.

– Благодарю, сир, – просто сказал он. – Я ваш должник.

Лев еще раз хлопнул в ладоши, давая понять, что аудиенция подошла к концу.

– Вас отведут в ваши покои, и завтра подумаем, как лучше разместить вас во дворце. – Император улыбнулся, довольный своим решением, и добавил: – Приятной ночи.

Хейвен хотела было ответить, но наткнулась на неодобрительный взгляд сановника с грустными глазами. Император со спутниками покинули комнату так же быстро, как и вошли, оставив Хейвен и Джайлза размышлять об очередном странном повороте судьбы.

– Что ж, – заключила Хейвен, – довольно неожиданно, но не сказать, чтобы неприятно.

– Мы теперь будем жить в королевском доме? Во дворце? – вслух удивился Джайлз.

– Если я правильно поняла…

– А что скажет царь?

– Ох, Джайлз, – вздохнула Хейвен. – Я так понимаю, что мы стали частью мирного договора, подарком императору в честь заключения мира. Ну, или что-то в этом роде. Царь подарил нас императору, а уж он сделает с нами, что сочтет нужным. – Только тут до нее дошел трагизм ситуации. Нижняя губа девушки задрожала, а глаза наполнились слезами. – Боюсь, дома нам уже никогда не увидеть!

Повинуясь естественному порыву, немыслимому еще пару месяцев назад, Джайлз крепко обнял ее. Это было утешение, и Хейвен прижалась головой к его груди.

– И что нам теперь делать?

Джайлз ответил не сразу.

– Думаю, могло быть и хуже. Его императорство могло отправить нас на кухню или и вовсе на плантации. – Он помолчал и добавил: – Я как-то плохо представляю вас в поле с мотыгой или с корзиной репы на голове.

Хейвен напряглась и резко оттолкнула его, чтобы посмотреть в глаза.

– Нашел время шутить!

– Это не самый плохой дом, который я знаю. – Он улыбнулся.

– Даже слышать не желаю твоих глупых шуток! – возмутилась Хейвен, однако рук с его плеч не снимала.

– Возможно, шутки – так себе, – согласился он, снова привлекая ее к себе. – Но подумайте теперь, мы – члены свиты императора и будем жить во дворце. Это лучше, чем весь день смотреть на спину лошади в вонючем шатре.

Хейвен некоторое время молчала, а затем ехидно произнесла:

– Я хорошо представляю тебя, Гай, на кухне, с красным лицом и по локоть в гусином жире и перьях.

– Все лучше, чем стоять по колено в навозе в свинарнике.

Она невесело улыбнулась и вытерла глаза.

– Из нас получилась бы красивая пара, как считаешь?

В этот момент открылась дверь, и слуга повел их через лабиринт коридоров в то крыло дворца, где жили высокопоставленные чиновники суда и прочие приближенные вассалы. Слуга остановился у двери в конце длинного узкого коридора.

– Для вас все приготовлено, – торжественно произнес он. За открытой дверью их ждала анфилада комнат, в одной из которых стояла кровать, а в двух других, по обе стороны от большой комнаты, стояли простой стол, несколько стульев и три низких дивана. Маленькое окошко закрывала деревянная решетка; окно выходило в один из многочисленных садов дворца, обнесенных стеной. Внутренняя дверь в прямо в сад.

Слуга небрежно оглядел комнаты, убедился, что все в порядке и ушел, сказав напоследок:

– Вы будете жить здесь. Если вдруг чего-то будет не хватать, обращайтесь к помощнику камергера.

Не услышав ничего в ответ, слуга оставил их наедине. Хейвен оглядела апартаменты. Комнаты были достаточно большими и приятными, не загромождёнными мебелью; спальня выглядела просторной и в изобилии обеспеченной подушками и мягким тюфяком.

– Похоже, они думают, – сказала она, закусив нижнюю губу, – что мы женаты.

– Хорошая мысль, – одобрил Джайлз.

– Хорошая?! – Она отпрянула назад. – Вы забываетесь, мистер Стэндфаст. Надо же – хорошая!

– Не стоит с порога отказываться, – быстро сказал Джайлз. – Подумайте немного. Если бы мы действительно были женаты, нам обоим было бы легче, пока мы здесь.

– Или сложнее, – возразила Хейвен. Она нахмурилась и покачала головой. – Нет, об этом не может быть и речи, – твердо заключила она. – Не желаю ничего такого слышать!

– Миледи, я…

Она подняла руку, прекращая дальнейшее обсуждение.

– Больше мы об этом говорить не будем.

ГЛАВА 18, в которой исправляется некая оплошность

Время для разговора совсем неподходящее: обед стал всего лишь смутным воспоминанием, а ужин – далеким обещанием. Несмотря на это, император Рудольф, король Богемии и Венгрии, эрцгерцог Австрии и римский император, пытался сосредоточиться на лежащем перед ним путанном астрологическом тексте. Однако быстро заметил, что думает об ужине: что там нафантазирует его кухня? Он уже готов был позвать камергера, чтобы тот послал за главным поваром императорской кухни, и уже с ним обсудить этот важный вопрос, но в это время в дверь библиотеки постучали, и распорядитель королевских аудиенций тихо вошел в святая святых императора – хранилище мудрости.

– Простите за вторжение, Ваше Величество, – произнес чиновник, – но герр Стиффлбим просит аудиенции. Вы его примите?

– У нас одно желание – чтобы нас оставили в покое и дали дочитать этот важный документ, – проворчал император. Он поднял голову от непроходимого, но зато очень аккуратно написанного текста и грозно посмотрел на придворного. – Таково наше желание.

– Конечно, Ваше Величество. Я отошлю его.

– Сделай милость и проследи, чтобы нас больше не тревожили. – Император лизнул палец, перевернул страницу и вдруг замер. – Как ты сказал? Стиффлбим? Энгелберт Стиффлбим, пекарь?

– Именно он, Ваше Величество, – подтвердил распорядитель аудиенций.

– Так что же ты сразу не сказал? – Император развернулся в кресле. – Почему мы всегда сами должны догадываться?

– Смиренно прошу прощения, Ваше Величество. Я так и думал, что этот человек вам известен.

– Ты думал? Ты что, с ума сошел? Конечно, он нам известен! И еще как известен! Не заставляй его ждать. Пригласи его немедленно!

– Куда, Ваше Величество?

– Что «куда»? – не понял император

– Возможно, вы примите его в одном из помещений для королевских аудиенций?

– Нет. Здесь – в библиотеке. Сейчас. Мы хотим увидеть его немедленно, и мы не хотим ради этого бегать через полдворца. Приведи его сюда и поторопись.

Распорядитель аудиенций удалился, оставив императора в блаженном одиночестве по крайней мере на десять минут, после чего вернулся с гостем императора. Он деликатно постучался в библиотеку, распахнул дверь и торжественно объявил:

– Герр Энгелберт Стиффлбим, владелец Императорской Кофейни.

Император Рудольф встал, чтобы поприветствовать гостя. Он успел заметить, что в руках пекарь держит небольшую коробочку, перевязанную атласной лентой. Рудольф отлично знал, что в таких коробках держат вкусные вещи.

– Добро пожаловать! Добро пожаловать, герр Стиффлбим, – сказал он, идя навстречу пекарю. – Мы от души рады вас видеть. Заходите. Хорошо ли идут дела? В добром ли здравии вы пребываете?

Энгелберт низко поклонился и любезно приветствовал Его Императорское Величество, а затем ответил:

– Я вполне здоров, и дела идут прекрасно. Я действительно счастлив, Ваше Величество.

– Великолепно! – Император вернулся на свое место. – Ваш визит как нельзя более кстати. Как раз сегодня мы с большой любовью вспоминали вашу бесценную выпечку, особенно ваш необыкновенный штрудель! Ах, штрудель!

– Ваше Величество очень любезны, – просто ответил Энглберт. – Возможно, вы с благосклонностью отнесетесь к моему скромному подарку. – Он протянул Рудольфу сверток. – Это для вас, Ваше Величество.

– Ой! Что это у нас здесь? – Рудольф схватил подарок, положил на библиотечный стол и принялся его разворачивать. – Wunderbar! {Замечательно! (нем.)}– воскликнул он, сняв крышку и заглянув внутрь.

– Я сделал это специально для вас, – сказал ему Энгелберт. – Это новый рецепт, сир, сливы с изюмом. – Понизив голос, он добавил: – Сливы пропитаны ромом. – Он снова поклонился. – Очень надеюсь, что вам это понравится, Ваше Величество.

– Мы должны немедленно это попробовать! – воскликнул император. Повернувшись к двери, он крикнул: – Тарелки! Ложки! Нож! – В дверях появился молодой паж. – Несите посуду немедленно. Тут у нас штрудель, который мы желаем попробовать прямо сейчас!

Пажа словно ветром сдуло. Император с вожделением разглядывал изысканное лакомство с золотой корочкой, посыпанное сахарной пудрой.

– Шедевр, господин Стиффлбим, – провозгласил император, вынимая выпечку из коробки и торжественно ставя на стол.

– Мои клиенты слишком щедры на похвалы, Ваше Величество. По моему разумению, это должен быть праздничный штрудель – К Рождеству, или к Пасхе, например.

– Достойная мысль, – согласился Рудольф. – Но, знаете, существует множество деликатесов, посвященных этим праздничным временам. Может быть, стоит выбрать какой-нибудь другой святой день?

– Конечно, Ваше Величество. Я не подумал. Возможно, у Вашего Величества найдется, что предложить?

Император сделал вид, что задумался, но потом просиял:

– Рассмотрев этот вопрос со всем тщанием, мы пришли к выводу, что именины императора ничем таким не отмечены. Нам это всегда казалось прискорбным упущением.

– Ваше Величество, для меня было бы особой честью, если бы мой штрудель сочли достойным восполнить этот недостаток. – Энгелберт слегка поклонился и предложил: – Но прежде, чем выносить такое суждение, возможно, Ваше Величество решит попробовать и оценить мой скромный труд, а потом уже вынесет свое просвещенное мнение.

– Отличное предложение! – воскликнул Рудольф. – Обязательно попробуем. – Он гневно посмотрел на дверь. – Как только этот негодник вернется с тарелкой, мы обязательно попробуем.

Вернулся паж и с ним мальчик-поваренок с тарелками, ножами и ложками для императора и его гостя. Энгелберт порезал штрудель и почтительно подал самый большой кусок Рудольфу. Сидя за библиотечным столом с ложкой наготове, император Священной Римской империи откусил первый кусочек. Некоторое время он сидел, закатив глаза, а затем выдохнул:

– Ах, божественно! – и торопливо взял на ложку еще кусок. – Герр Стиффлбим, это, без сомнения, лучший штрудель, когда-либо подававшийся к королевскому столу. Вас можно поздравить. Отныне вас будут именовать Мастер-пекарь.

– Вы оказываете своему слуге большую честь, Ваше Величество.

Рудольф доел кусок праздничного сливового штруделя и снова вздохнул, на этот раз несколько задумчиво. Энгелберт обеспокоился:

– Что-то не так, Ваше Величество?

– Если что-то и может сделать наше удовольствие полным, то мы бы подумали о чашечке вашего чудесного кофе.

Энгелберт почтительно склонил голову и ответил:

– Простите меня, Ваше Величество, но нет нужды сожалеть о том, что можно просто приказать. Если позволите, Ваше Величество… – Он вышел в коридор и через мгновение вернулся с мальчиком, несущим поднос, накрытый тяжелой тканью. Поставив поднос на стол, парнишка снял покров, под которым обнаружились две фарфоровые чашки, горшочек со сливками и медный кувшин на подушке из тлеющих углей. По знаку Энгелберта мальчик обернул тканью ручку кувшина, налил кофе в чашку, добавил немного сливок и поставил перед императором.

– Какая предусмотрительность, какая продуманность, – провозгласил император. – Ах, если бы все наши подданные обладали таким чувством момента! Он взял еще кусок штруделя, откусил и сделал большой глоток кофе, после чего заявил, что вполне доволен своим новым именинным кондитерским изделием. – Мастер Стиффлбим, вы заслужили благодарность нашего Императорского Величества, – сказал он. – Если мы можем что-то сделать для вас, только скажите, и мы тотчас прикажем выполнить ваше пожелание.

Энгелберт низко поклонился, принимая похвалу монарха. Затем он встал и сказал:

– Есть одна вещь, которая меня очень беспокоит.

– Ну, смелее, говорите, – махнул рукой Рудольф и положил на тарелку еще один кусочек штруделя. – Обещаю, если это в нашей власти, мы избавим вас от беспокойства. Так о чем вы хотите попросить? Получить королевский ордер на пекарню? Рыцарское достоинство? Просите, и у вас все будет.

– Ваш Величество, я премного благодарен, но для себя мне ничего н нужно. В тюрьме Праги томится человек за преступление против меня. Я давно простил его и прошу его освободить.

– Вот как! Отмечаем ваше смирение и сострадание, герр Стиффлбим. – Император задумчиво покивал. – Имя этого несчастного?

– Это дворянин по имени Берли, Ваше Величество. Вам он известен как лорд Берли.

– Берли? – Император священной римской империи нахмурился. – Берли? Не напоминайте мне об этом мошеннике.

– Прошу снисхождения, сир, но вы сами просили меня изложить просьбу.

Императора сурово сдвинул брови.

– Этот человек – низкий преступник, – заявил он. – Помимо преступления против вас лично, он повинен и в других проступках. Да. Теперь я вспомнил. Возможно, вы хотите для него достойного наказания, а? Кнут? Или даже веревка? Повесить мерзавца, и то слишком мало для него. Сделаем так, Стиффлбим?

– О нет, сир! Напротив. Я хочу, чтобы его освободили. Он в тюрьме уже много месяцев, Ваше Величество. Я думаю, пришло время помиловать его и освободить.

Император долго рассматривал своего просителя, обдумывая решение.

– Нам хотелось бы, что у вас было какое-нибудь другое желание, – проворчал он. – Этот граф – гнусный человек. Он не только сильно затруднил важную работу моего двора, но и злоупотребил королевским доверием, доброй волей самого императора. Подобное не может оставаться безнаказанным. Мы не позволим смеяться над правосудием. Мы сожалеем, но не можем дать вам то, что вы хотите. – Он с сочувствием посмотрел на Энгелберта. – Мы надеемся, что вы понимаете. Может быть, вам придет в голову другое желание?

Энгелберт немного подумал, а затем сказал:

– Прошу меня извинить, Ваше Величество, но если лорда Берли нельзя помиловать, можно ли его хотя бы судить? Можно ли поручить магистрату рассмотреть дело без дальнейшего промедления? Это само по себе было бы милосердием.

Император взвесил последствия этой просьбы и сказал:

– Ваше предложение заслуживает внимания, Мастер Стиффлбим. Более того, нас вдохновляет ваше сострадание, каким бы ошибочным оно ни было. – Он постучал пальцами по столу, посмотрел на сливовый штрудель и принял решение. Вызвал министра внутренних дел и, пока ждал, доел праздничный штрудель и допил кофе.

Рудольф как раз смахивал с губ последние крошки, когда в дверь постучали, и министр тихо проскользнул в комнату.

– Вот ты где, Кноблаух. Где ты прятался?

– Ваш слуга ожидал вызова Вашего Величества. – Министр низко поклонился и с подозрением взглянул на пекаря.

– В тюрьме сидит человек, ожидающий суда, – начал император. – Нас убеждают рассмотреть его дело без промедления. Позаботьтесь об этом.

– Ваш приказ немедленно будет передан по соответствующим каналам, сир, – ответил министр. – Скажите, Ваше Величество, о каком человеке идет речь?

– Да вы же знаете, о ком мы говорим, – раздраженно ответил Рудольф. – Ну, тот граф, Берли. Тот, кто предал наше доверие.

– Да, сир, я помню. Я немедленно отдам распоряжение Главному судье Рихтеру.

– Ну вот и славно, – подытожил император, когда министр вышел. – Дело будет рассмотрено, и мы убеждены, что справедливость восторжествует. – Он перевел властный взгляд на пустую тарелку. – Тем не менее, есть одна оплошность, которую необходимо исправить.

– Какая, Ваше Величество?

– Мы пренебрегаем вашим чудесным штруделем! Он неизменно приводит нас в доброе расположение духа. Но это лекарство следует принять немедленно.

– Позвольте мне предложить вам еще кусочек, Ваше Величество, – с поклоном произнес Энгелберт. – Как мне кажется, в кофейнике еще осталось немного кофе.