Текст книги "Противостояние. Том II"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 47 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

Неподалеку на осевой полосе стоял «остин». Малыш распахнул дверцу со стороны пассажира, небрежно вытащил разложившийся труп девочки-подростка (ее левая рука оторвалась от тела, и он рассеянно отшвырнул ее в сторону, как человек, закончивший обгладывать индюшачью ножку) и уселся на заднее сиденье, оставив ноги на мостовой. Он весело махнул в сторону сгорбившегося и дрожавшего Мусорщика своими стволами.

– А времечко-то катится, дружочек. – Он откинул голову на сиденье и запел. – О-оо… Вот Джонни ковыляет, клюв зажав рукой… У него одно яйцо, потому его заносит, и-ии… УХ, прямиком в канаву-у – УХ… Вот так-то, Мусорок, с мокреньким концом… Ты берись за дело, ведь осталось-то двенадцать мину-у-уточек… Ножкой влево, ножкой вправо, ну давай, не жмись, шалава, влево-вправо, влево-вправо…

Мусорщик навалился на микроавтобус, напряг ноги и толкнул. Микроавтобус сдвинулся дюйма на два к обрыву. Надежда – этот неистребимый сорняк человеческого сердца – стала потихоньку оживать и распускаться. Малыш был непредсказуем, импульсивен – Карли Йейтс со своими сраными дружками сказали бы про такого, что он безумнее, чем крыса в сортире. Может, если ему все-таки удастся столкнуть автобус с дороги и расчистить путь милой сердцу Малыша тачке, этот психопат оставит его в живых.

Может быть.

Он нагнул голову, ухватился за кузов «фольксвагена» и надавил изо всей силы. Недавно обожженная рука отозвалась вспышкой боли, и он понял, что нежная, вновь образовавшаяся ткань скоро лопнет. Тогда боль станет нестерпимой.

Автобус сместился дюйма на три. Пот стекал с бровей Мусорщика и заливал глаза, обжигая, словно горячим машинным маслом.

– Вон Джонни ковыляет, клюв зажав в руке, у него одно яйцо, потому его заносит, и-ии, УХ, прямиком в канаву-у – УХ! – пел Малыш. – Ножкой влево, ножкой впра…

Песня оборвалась, как тоненькая нитка. Мусорщик испуганно оглянулся. Малыш слез с заднего сиденья «остина». Он стоял в профиль к Мусорщику, уставившись через шоссе на восточные ряды проезжей части. За ними поднимались скалистые, поросшие редким кустарником холмы, закрывая половину небосклона.

– Какого хера… Что это было? – прошептал Малыш.

– Я ничего не слы…

И тут он кое-что услышал. Он услышал легкий стук щебенки и камней с другой стороны шоссе. И вдруг он ясно и отчетливо вспомнил весь свой сон, отчего кровь застыла у него в жилах, а во рту мгновенно высохла слюна.

– Кто там есть? – крикнул Малыш. – Лучше отвечай! Отвечай, мать твою, или я стреляю!

И ему ответили, но не человеческим голосом. Хриплой сиреной в ночи раздался вой, набравший силу и тут же быстро упавший до утробного рыка.

– Господи Иисусе! – сказал Малыш неожиданно тоненьким голоском.

С противоположной стороны шоссе спускались с холма и пересекали осевую полосу волки, худые серые лесные волки; глаза их были красными, из раскрытых пастей капала слюна. Их было больше двух дюжин. Мусорщик в паническом страхе снова намочил в штаны.

Малыш зашел за кузов «остина», навел револьверы на цель и стал стрелять. Из стволов вырывалось пламя, звуки выстрелов эхом отлетали от скал, превращая их в гром настоящего артиллерийского обстрела. Мусорщик закричал и заткнул пальцами уши. Ночной ветерок донес до него револьверный дым, свежий, густой и горячий. В нос ему ударил запах серы.

Волки приближались с прежней скоростью – быстрым шагом, не увеличивая и не сбавляя темпа. Их глаза… Мусорщик почувствовал, что не может оторваться от их глаз. Они не были глазами обычных волков, это он знал точно. У них были глаза их Хозяина, подумал он. Их Хозяина и его Хозяина. Вдруг он вспомнил свою молитву, и его страх исчез. Он вытащил пальцы из ушей и, не обращая внимания на мокрую ширинку, начал улыбаться.

Малыш расстрелял оба магазина, уложив трех волков. Не пытаясь перезарядить револьверы, он сунул каждый в кобуру и повернулся к западу. Он прошел десять шагов, а потом остановился. Еще больше волков спускалось по западным рядам шоссе, то выныривая из-за неподвижных машин, то скрываясь за ними, как рваные клочья серого тумана. Один из них задрал морду к небу и завыл. К нему присоединился второй, третий, а потом и весь хор. Они приближались.

Малыш попятился назад. Теперь он пытался зарядить револьвер, но патроны выпадали из его негнущихся пальцев. Неожиданно он сдался. Револьвер выпал из его руки и звякнул об асфальт. Это словно послужило им сигналом – волки бросились к нему.

Издав резкий панический вопль, Малыш повернулся и побежал к «остину». На бегу второй револьвер вывалился из низко болтавшейся кобуры и упал на дорогу. С низким, душераздирающим рыком ближайший к нему волк прыгнул как раз в тот момент, когда Малыш нырнул в «остин» и захлопнул за собой дверцу.

Он едва успел. Рыча, волк отлетел от дверцы, его красные глаза бешено вращались. К нему присоединились остальные, и в мгновение ока «остин» был окружен волками. Маленькое личико Малыша выглядывало изнутри, как белая луна.

Потом один из волков с низко опущенной треугольной головой и глазами, мерцавшими, как маяки, подошел к Мусорщику.

«Жизнь отдам за тебя…»

Спокойно, ни капельки не боясь, Мусорщик пошел ему навстречу. Он вытянул вперед обожженную руку, и волк лизнул ее. В следующее мгновение волк уже сидел у его ног на задних лапах, обвив их своим лохматым пушистым хвостом.

Малыш ошарашенно уставился на него.

Глядя прямо ему в глаза и улыбаясь, Мусорщик показал ему кукиш.

Два кукиша.

И заорал:

– Пошел ты! Тебя заткнули! Слышишь меня? ВЕРИШЬ В ЭТИ ХЕНКИ-ПЕНКИ? ЗАТКНУЛИ! ТЫ МНЕ НЕ РАССКАЗЫВАЙ – Я САМ ТЕБЕ РАССКАЖУ!

Волчья пасть осторожно сомкнулась на здоровой руке Мусорщика. Он поглядел вниз. Зверь снова стоял на четырех лапах и легонько тянул его. Тянул его на запад.

– Отлично, – безмятежно сказал Мусорщик. – Ладно, парень.

Он повернулся и пошел, и волк, как хорошо обученный пес, двинулся за ним по пятам. На ходу к ним присоединилось еще пять волков, вынырнувших из-за разбитых машин. Теперь он шел будто в сопровождении почетного караула: с одним волком впереди, одним – позади и двумя – с каждого бока.

Один раз он остановился и оглянулся назад. Он никогда уже не в силах будет забыть то, что увидел: волки, терпеливо сидящие серым кольцом вокруг маленького «остина», и бледный круг лица Малыша, судорожно ловившего ртом воздух. Казалось, они спрашивали его, скоро ли он вышвырнет темного человека из Вегаса и надерет ему задницу. Скоро ли?

Мусорщик прикинул, как долго будут те волки сидеть у маленького «остина», окружив его зубастым кольцом. Ответ, конечно, был ясен: столько, сколько понадобится. Два дня, три, а может, и все четыре. Малыш будет сидеть там и смотреть. Без еды (если только у девчушки-подростка не было попутчика – так-то вот), без питья; температура днем в маленьком автомобильчике поднимется, быть может, до пятидесяти пяти – чем не эффект жаровни. Ручные псы темного человека дождутся, пока Малыш не подохнет с голоду или пока не спятит настолько, что попытается распахнуть дверцу и убежать. Мусорщик хихикнул в темноте. Малыш не очень-то большой. Каждому из хищников перепадет всего по кусочку. И то, что им достанется, вполне может оказаться для них отравой.

– Разве не так? – крикнул он, задрав голову к ярким звездам. – Вы мне не рассказывайте, если верите в эти хенки-пенки! Я сам вам, ети вашу матушку, СКАЖУ!

Его призрачно-серые попутчики торжественно сопровождали Мусорщика, не обращая внимания на его выкрики. Когда они добрались до двухместной тачки Малыша, волк, бегущий сзади, приблизился к ней, обнюхал одно из колес, а потом, презрительно ухмыльнувшись, поднял заднюю ногу и помочился на шину.

Мусорщик не удержался от хохота. Он хохотал до тех пор, пока слезы не потекли у него из глаз и не заструились по потрескавшимся, заросшим щетиной щекам. Его безумию, словно вкусному вареву в кастрюле, теперь не хватало лишь раскаленного солнца пустыни, чтобы закипеть и приобрести неповторимый тонкий, изысканный аромат.

Так они и шли – Мусорщик со своим эскортом. Когда машины на дороге образовали более плотные ряды, волки стали или проползать под ними, волоча брюхо по асфальту, или перепрыгивать через кузова и крыши, не отставая от него ни на шаг – молчаливые, неутомимые попутчики с красными глазами и сверкающими клыками. Где-то после полуночи они добрались до туннеля Эйзенхауэра, и Мусорщик без всяких колебаний двинулся в его черную разверзшуюся пасть. Как он мог бояться теперь? Как он мог бояться с такими стражами?

Путь был долгим, и он почти сразу потерял всякое представление о времени, на ощупь пробираясь от одной машины к другой. Один раз его рука наткнулась на что-то мокрое и неприятно мягкое, и сразу же его окатила омерзительная волна вонючих испарений. Но даже тогда он не испугался. Время от времени он видел красные глаза впереди, манившие за собой и указывавшие ему дорогу.

Через какое-то время он уловил в воздухе непривычную свежесть и прибавил ходу, один раз даже потерял равновесие в спешке и, соскользнув с капота одной машины, больно стукнулся головой о бампер другой. Вскоре после этого он задрал голову и снова увидел звезды, теперь уже потускневшие перед рассветом. Он выбрался наружу.

Его стражи исчезли. Но Мусорщик упал на колени и стал бормотать долгую бессвязную молитву благодарности. Он увидел силу темного человека в действии, и увидел вполне наглядно.

Несмотря на все им пережитое начиная со вчерашнего утра, когда он увидел прихорашивающегося перед зеркалом Малыша в комнате мотеля в Голдене, Мусорщик был слишком возбужден, чтобы лечь спать. Вместо этого он пошел вперед, удаляясь от туннеля. Западные ряды на выходе из туннеля были по-прежнему забиты машинами, но меньше чем через две мили их поток поредел, и дорога стала вполне сносной. А по другую сторону средней полосы, в восточных рядах поток машин, ожидавших когда-то возможности въехать в туннель, растянулся до беспредельности.

К полудню он начал спускаться с Вейл-Пасса в сам Вейл, минуя кооперативные постройки и частные домики. Теперь усталость буквально валила его с ног. Он подошел к первому попавшемуся домику, разбил стекло на двери, открыл замок и отыскал кровать. Это было последнее, что он запомнил, проваливаясь в глубокий сон до раннего утра следующего дня.

Притягательность религиозной мании заключается в том, что в ее силах объяснить все. Как только Бога (или дьявола) принимают за первопричину всего происходящего в тленном мире, ничего уже не остается на волю случая… и лишаются смысла попытки что-либо изменить. Стоит лишь произнести магические фразы вроде «нам не дано знать…» или «неисповедимы пути Его…», и логику можно радостно отшвырнуть прочь. Религиозная мания – один из немногих безошибочных способов стойко переносить любые мировые катаклизмы, поскольку она полностью исключает чистую случайность. Для настоящего религиозного маньяка все исполнено высшего смысла.

Не исключено, что именно по этой причине Мусорщик почти двадцать минут беседовал с вороной на дороге западнее Вейла, будучи убежден, что она – или посланница темного человека… или темный человек собственной персоной. Ворона молча выслушивала его, сидя на телеграфном проводе, и не улетала, пока ей не надоело или пока она не проголодалась… а может, пока излияние благодарности и обещание Мусорщика быть послушным не были завершены.

Он раздобыл новый велосипед около Гранд-Джанкшена и 25 июля уже катил через западную Юту по шоссе 4, которое соединяло восточный конец I-89 с ведущим на юго-запад грандиозным шоссе I-15, протянувшимся от северной окраины Солт-Лейк-Сити аж до Сан-Бернардино, штат Калифорния. И когда переднее колесо его нового велика вдруг решило расстаться с остальной частью машины и самостоятельно покатилось в пустыню, Мусорщик перелетел через руль и с такой силой шмякнулся головой об асфальт, что, казалось, неминуемо должен был раскроить себе череп (он выжимал в этот момент сорок миль в час, без шлема). Однако меньше чем через пять минут он сумел подняться на ноги, хотя кровь струилась по его лицу из полдюжины ссадин и порезов, сумел исполнить маленький дергающийся танец и сумел даже прохрипеть: «Ци-а-бола, жизнь за тебя отдам, Ци-а-бола, бампти-бампти-бамп!»

Нет ничего лучше для сломленного духа и треснутого черепа, чем хорошая доза заклинания «Да-пребудет-воля-Твоя».

7 августа Ллойд Хенрид вошел в комнату, куда днем раньше был водворен в полубредовом состоянии иссохший под солнцем пустыни Мусорщик. Комната на тринадцатом этаже «Гранд-отеля» была чудесная. Там стояла круглая кровать с шелковыми простынями, а к потолку было прикреплено зеркало размером, похоже, не меньше самой кровати.

Мусорщик взглянул на Ллойда.

– Как себя чувствуешь, Мусор? – спросил тот.

– Хорошо, – сказал Мусорщик. – Лучше.

– Немного еды, питья и отдыха – вот и все, что тебе было нужно, – кивнул Ллойд. – Я тут принес тебе чистой одежонки. Размер пришлось подбирать наугад.

– Отличная одежда, – беря протянутые джинсы и рубаху, сказал Мусорщик. Никогда в жизни он не был способен запомнить свой размер.

– Когда оденешься, спускайся вниз завтракать, – предложил Ллойд чуть ли не почтительным тоном. – Большинство из нас едят в буфете.

– Ладно. Обязательно.

Из буфета раздавался гул разговоров, и он застыл за углом, охваченный неожиданным приступом страха. Они уставятся на него, когда он войдет. Они посмотрят и станут смеяться. Кто-то начнет хихикать в глубине комнаты, к нему присоединятся другие, а потом все разразятся хохотом и будут тыкать в него пальцами.

«Эй, прячьте спички, Мусорщик идет!»

«Эй, Мусор! Что сказала старуха Семпл, когда ты спалил ее пенсионный чек?»

«Все еще ссышь в постель, Мусорок?»

Его прошиб пот, и он почувствовал себя грязным, хотя принял душ, когда ушел Ллойд. Он вспомнил свое лицо в зеркале ванной комнаты, все покрытое незажившими ссадинами, свое слишком тощее тело, свои глаза, слишком маленькие для огромных впадин-глазниц. Да, они будут смеяться. Он прислушался к гулу голосов, звяканью приборов и подумал, что ему лучше куда-нибудь спрятаться.

Потом он вспомнил, как волк, так ласково ухватив его за руку, повел его прочь от металлического гроба Малыша, и тут Мусорщик расправил плечи и вошел в буфет.

Несколько человек мельком взглянули на него, а потом вернулись к своим разговорам и еде. Ллойд, сидевший за большим столом посредине комнаты, помахал ему рукой. Мусорщик пробрался между столиками, минуя потухшее электронное табло для игровых ставок. За столом сидели еще трое, все они ели яичницу с ветчиной.

– Бери себе сам, – сказал Ллойд. – Тут у нас вроде как самообслуга.

Мусорщик взял поднос и поставил на него тарелки. Человек за стойкой, одетый в грязный белый поварской халат, наблюдал за ним.

– А вы, наверное, мистер Хорган? – робко спросил Мусорщик.

Хорган ухмыльнулся, обнажив редкие зубы.

– Ага, только вряд ли у нас что-нибудь выйдет, если ты будешь меня так звать, парень. Зови меня Беляк. Как тебе, полегчало чуток? Когда ты только пришел, видик у тебя был тот еще.

– Намного лучше.

– Попробуй тех яиц. Бери все, что на тебя смотрит. Хотя жареный картофель я бы тебе не советовал. Он тут у них не первой свежести, уже весь сморщился. Хорошо, что ты с нами, парень.

– Спасибо, – сказал Мусорщик.

Он вернулся к столу Ллойда.

– Мусор, вот это – Кен Демотт. Тот парень с лысиной – Гектор Дроган. А вот этот малый, который пытается отрастить на своей роже то, чем буйно поросла его задница, называет себя Главным Козырем.

Они все кивнули ему.

– Это наш новый парень, – сказал Ллойд. – Зовут Мусорщик.

Все обменялись с ним рукопожатиями. Мусорщик начал ковырять вилкой яичницу. Потом он взглянул на молодого человека с редкой бороденкой и сказал тихим вежливым голосом:

– Не могли бы вы передать мне соль, мистер Козырь?

Все удивленно переглянулись, а потом дружно рассмеялись, Мусорщик уставился на них, чувствуя, как в нем растет знакомая паника, а потом услышал этот смех, действительно услышал — не только ушами, но и умом – и понял, что в нем нет ничего обидного. Никто здесь не собирался спрашивать, почему он вместо церкви не поджег школу. Никто не хотел дразнить его чеком старухи Семпл. Он тоже мог улыбнуться, если ему хотелось. И он улыбнулся.

– Мистер Козырь, – хихикал Гектор Дроган. – Ох, Козырь, тебе такое и не снилось. Мистер Козырь – я тащусь. Мииистер Кооозыырь. Вот это здорово.

Главный Козырь протянул Мусорщику соль и сказал:

– Просто Козырь, приятель. Я сразу отзовусь. Давай, ты не зовешь меня мистером Козырем, а я не зову тебя мистером Мусором, идет?

– Идет, – все еще улыбаясь, ответил Мусорщик. – Это отлично.

– Оо, мистер Кооозырь! – протянул фальцетом Гек Дроган и снова расхохотался. – Козырь, ты никогда не сможешь этого забыть. Ручаюсь, не забудешь.

– Может, и не забуду, но уверен, что переживу, – сказал Главный Козырь и встал, чтобы положить себе на тарелку еще кусок яичницы. По дороге он на мгновение опустил руку на плечо Мусорщика. Его ладонь была теплой и сильной. Это была дружеская рука, которая никогда не ткнет и не ущипнет.

Мусорщик налег на яичницу, внутри у него разлилось приятное тепло. Это приятное ощущение было так незнакомо, так чуждо его натуре, что оно походило чуть ли не на болезнь. Жуя, он старался как-то вычленить это новое ощущение и понять его. Он поднял голову, взглянул на лица вокруг него и решил, что может понять, что с ним происходит.

Счастье.

«Какая хорошая компания», – подумал он.

И сразу же вслед за этим: «Я дома».

Этим днем ему дали отоспаться, но на следующий уже отправили на автобусе со многими другими в Боулдер-Дам. Там они весь день обматывали медным проводом маховики сгоревших моторов. Он работал, сидя на скамейке с видом на воду озера Мид, и никто его не проверял. Мусорщик решил, что здесь нет никаких надсмотрщиков и начальников, потому что все обожали свою работу, точь-в-точь как он сам.

Днем позже он выяснил, что ошибался.

Было четверть одиннадцатого утра. Мусорщик сидел на своей лавке, наматывая медную проволоку, а мысли его витали где-то за миллион миль отсюда, пока пальцы механически выполняли работу. Он сочинял в уме хвалебный псалом темному человеку. Ему пришло в голову, что он должен раздобыть большую книгу (настоящую Книгу) и начать записывать свои мысли о нем. Такую Книгу люди могут захотеть прочесть… когда-нибудь. Люди, которые испытывают к нему те же чувства, что и Мусорщик.

К его лавке подошел Кеи Демотт, лицо которого, несмотря на коричневый загар, казалось бледным и испуганным.

– Пошли, – сказал он. – Работа закончена. Мы возвращаемся в Вегас. Все. Автобусы ждут.

– Мм? Почему? – удивленно заморгал Мусорщик.

– Не знаю. Это его приказ. Ллойд передал. Подымай задницу, Мусор. Когда дело касается шефа, лучше не задавать вопросов.

Больше он и не задавал. На Хувер-Драйв стояли с включенными двигателями три автобуса средней школы Вегаса. Мужчины и женщины залезали внутрь. Разговоров было не много; утренняя поездка обратно в Вегас шла вразрез с обычным расписанием рабочих маршрутов. Никто не шутил, разговаривали мало, и не было никаких заигрываний, происходивших обычно между двадцатью с лишним женщинами и тридцатью с лишним мужчинами. Каждый был погружен в свои собственные мысли.

Когда они подъезжали к городу, Мусорщик услыхал, как один из сидевших напротив него мужиков тихо сказал своему соседу:

– Это Гек. Гек Дроган. Черт, как же этот призрак узнает обо всем?

– Заткнись, – сказал другой и бросил на Мусорщика подозрительный взгляд.

Мусорщик отвел глаза и поглядел из окна на пробегающую мимо пустыню. Его снова охватил страх.

– Господи Иисусе, – произнесла одна из женщин, когда они вылезли из автобусов, но это был единственный комментарий.

Мусорщик удивленно огляделся. Казалось, все находились здесь – все обитатели Циболы. Собрали всех, за исключением нескольких разведчиков, которые могли быть где угодно, от мексиканской границы до Западного Техаса. Они сгрудились полукругом вокруг фонтана – больше четырехсот человек. Некоторые стояли позади на стульях из отеля, чтобы лучше видеть, и тюка Мусорщик не подошел ближе, он думал, что они смотрят на фонтан. Теперь, вытянув шею, он сумел разглядеть что-то лежавшее на лужайке перед фонтаном, но не разобрал, что это.

Чья-то рука ухватила его за локоть. Это оказался Ллойд. Лицо его было бледным и напряженным.

– Я искал тебя. Он хочет встретиться с тобой позже. А пока у нас тут вот это. Господи, как же я ненавижу… Пошли. Мне нужна помощь, и выбран ты.

В голове у Мусорщика зазвенело. Он хочет видеть его! Его! Но пока у них тут было это… что бы это ни значило.

– Что это, Ллойд? Что это?..

Ллойд не ответил. По-прежнему легонько сжимая локоть Мусорщика, он повел его к фонтану. Толпа расступилась перед ними, почти отпрянула от них. Узкий коридор, по которому они прошли, казалось, был начинен холодным отвращением и страхом.

Перед толпой стоял Уитни Хорган и курил сигарету. Одним сапогом он опирался на предмет, который Мусорщик не мог разглядеть издалека. Это был деревянный крест. Вертикальная его стойка была длиной около двенадцати футов; он походил на грубо вырезанную букву «Т».

– Все здесь? – спросил Ллойд.

– Ага, – кивнул Уитни. – Похоже, все. Уники возится с текстом. И девять ребят сейчас в другом штате. Флагг сказал, чтобы мы о них не тревожились. Как самочувствие, Ллойд?

– Со мной все отлично, – сказал Ллойд. – Ну… может, не отлично, но ты же знаешь – я справлюсь с этим.

Уитни склонил голову в сторону Мусорщика.

– А что про это знает наш малыш?

– Я ничего не знаю, – жутко смутившись, сказал Мусорщик. Надежда и страх, охватившие его, вступили в яростную схватку. – Что это? Кто-то в автобусе говорил что-то про Гека…

– Да, это Гек, – сказал Ллойд. – Он позволил себе лишнее. Торчун хренов, как же я ненавижу этих проклятых хреновых торчунов. Давай, Беляк, скажи, чтобы его привели.

Беляк двинулся прочь от Ллойда и Мусорщика, перешагнув через прямоугольную дырку в земле. Дырка была выложена цементом и по размеру как раз подходила для нижнего конца креста. Как только Беляк Уитни Хорган потрусил по широким ступенькам между золотыми пирамидами, Мусорщик почувствовал, что у него пересохло во рту. Он вдруг обернулся – сначала к молчаливой толпе, застывшей под голубым небом, а потом к Ллойду, тоже молчаливому и бледному, глядевшему на крест и ковырявшему белую головку прыща на подбородке.

– Ты… Мы… пригвоздим его к… этому? – сумел наконец выдавить Мусорщик. – Мы для того все здесь?

Ллойд неожиданно полез в карман своей выцветшей рубахи.

– Знаешь, у меня тут кое-что есть для тебя, – сказал он. – Он дал мне это, чтобы я передал тебе. Я не могу заставить тебя это надеть, но хорошо, что я хоть по крайней мере вспомнил и предложил. Хочешь взять?

Из нагрудного кармана он вытащил красивую золотую цепочку с черным камнем. Камень был украшен маленьким красным пятнышком, как и тот, что висел на шее у Ллойда. Ллойд покачал камень перед глазами Мусорщика, как амулет гипнотизера.

Истина читалась в глазах Ллойда слишком ясно, чтобы не распознать ее, и Мусорщик знал, что никогда не сможет захныкать, начать отнекиваться – только не перед ним, да и вообще ни перед кем, но особенно перед ним – и утверждать, что не понял. «Возьми это, и ты получишь все, – говорили глаза Ллойда. – А что является частью всего? Ну, разумеется, Гек Дроган. Гек и выложенная цементом дырка в земле, дырка, как раз подходящая по размеру, чтобы принять основание деревянного креста Гека».

Он медленно потянулся к камню. Его рука застыла как раз в тот момент, когда вытянутые пальцы уже почти дотронулись до золотой цепочки.

«Это мой последний шанс. Мой последний шанс стать Дональдом Мервином Элбертом».

Но другой голос, более могущественный (но вместе с тем и ласковый, как холодная рука на воспаленном лбу), сказал ему, что время выбора давным-давно миновало. Если он сейчас выберет Дональда Мервина Элберта, то умрет. Он отыскал темного человека по собственной воле (если у Мусорщиков всего света есть таковая), он принял его милости. Темный человек не дал ему погибнуть от руки Малыша (то, что темный человек мог послать Малыша именно с этой целью, так и не пришло Мусорщику в голову), и это, конечно, означало, что он теперь обязан жизнью этому самому темному человеку… тому, которого некоторые здесь называют Праздный Гуляка. Жизнь! Разве он сам не предлагал ее снова и снова?

«Но твоя душа… Разве ты и душу свою предлагал?»

«Снявши голову, по волосам не плачут», – подумал Мусорщик и мягко взялся одной рукой за золотую цепочку, а другой обхватил темный камень. Камень был холодным и гладким. Он мгновение подержал его в кулаке, просто чтобы посмотреть, сумеет ли он согреть его. Он полагал, что не сумеет, и оказался прав. Тогда он повесил его себе на шею, где тот прижался к его коже, как крошечный шарик из льда.

Но ему было наплевать на этот ледяной холод.

Этот ледяной холод уравновешивался пожаром, всегда горевшим у него в мозгу.

– Просто скажи себе, что не знаешь его, – посоветовал Ллойд. – Я имею в виду Гека. Я всегда так делаю. Тогда становится легче. Это как…

Обе створки широких дверей отеля распахнулись. До них донеслись дикие, кошмарные вопли. По толпе прокатился вздох.

По ступенькам спустилась группа из девяти человек. Гектор Дроган был посредине. Он боролся, как тигр, пойманный в сеть. Его лицо заливала смертельная белизна, лишь на скулах горели два чахоточно-румяных пятна. Пот ручьем стекал из каждой поры его кожи. Он был абсолютно гол. Его держали пятеро, один из них – Главный Козырь, тот парень, над именем которого так потешался Гек.

– Козырь! – бормотал Гектор. – Эй, Козырь, что скажешь? Помоги чуток дружку, а? Скажи им, чтобы они прекратили, парень, я могу искупить, клянусь Богом, я могу искупить свою вину. Что скажешь? Помоги чуток! Ну, пожалуйста, Козырь!

Главный Козырь ничего не сказал; он просто сильнее стиснул дергающуюся руку Гека. Это был ясный ответ. Гектор Дроган снова начал испускать дикие вопли. Его потащили через павильон к фонтану.

За ним гуськом, как печальные распорядители на похоронах, шли трое: Уитни Хорган, несший большой плотницкий чемодан, человек по имени Рой Хупс со стремянкой и У инки Улике, лысый мужик, у которого постоянно дергались веки, с подставкой в руках и лежавшим на ней отпечатанным на листе бумаги текстом.

Гека подтащили к основанию креста. От него исходил страшный желтый запах страха; глаза вытаращились, обнажив грязноватые белки, как глаза лошади, оставленной на улице в грозу.

– Эй, Мусорок, – хрипло выдавил он, когда Рой Хупс установил позади него стремянку. – Мусорщик… Скажи им, друг, скажи им, чтобы они перестали. Скажи им, я смогу искупить. Скажи им, что такая встряска лучше любого ё…го наказания на свете. Скажи им, парень.

Мусорщик смотрел себе под ноги. Когда он нагнул шею, черный камень откачнулся от его груди и попал в поле его зрения. Красное пятно-глаз, казалось, пристально смотрело на него.

– Я не знаю тебя, – пробормотал он.

Краем глаза он увидел, как Беляк опустился на одно колено с торчащей в уголке рта сигаретой и прищуренным от дыма глазом. Он раскрыл плотницкий чемодан и стал вытаскивать оттуда острые деревянные гвозди. Охваченному ужасом Мусорщику они показались здоровенными, как колья. Он положил гвозди на траву, а потом вытащил из чемодана огромный деревянный молоток.

Несмотря на усилившийся гул голосов вокруг них, слова Мусорщика, кажется, все-таки проникли за пелену страха, застилавшую мозг Гектора Дрогана.

– Что ты там мелешь, будто не знаешь меня? – дико заорал он. – Мы завтракали вместе два дня назад! Ты тогда еще назвал этого парня мистером Козырем. Что ты мелешь, будто не знаешь меня, ты, цыпленок лживый?

– Я совсем не знаю тебя, – повторил Мусорщик, на этот раз более отчетливо. И тут же ощутил почти облегчение. Он видел перед собой только незнакомца… Чужака, отдаленно напоминавшего Карли Йейтса. Его ладонь потянулась к камню и обхватила его. Прохлада камня вселила в него еще большую уверенность.

– Ты врун! – заорал Гек. Он вновь стал бороться, мышцы его вздулись, и пот стал стекать с голой груди и рук. – Ты врун! Ты прекрасно знаешь меня! Знаешь, лживая тварь!

– Нет, не знаю. Я не знаю тебя и не хочу тебя знать.

Гек снова заорал. Четверо державших его уже выбивались из сил и тяжело, прерывисто дышали.

– Давайте, – сказал Ллойд.

Гека поволокли чуть назад. Один из державших подставил ему подножку, и он опрокинулся навзничь, частично угодив прямо на крест. Тем временем Уинки высоким голосом, перекрывавшим вопли Гека, как рев сирены, принялся читать текст на листе бумаги:

– «Внимание, внимание, внимание! По приказу Рэндалла Флагга, Вождя Народа и Первого Гражданина, этот человек по имени Гектор Алонзо Дроган приговорен к казни через распятие в наказание за употребление наркотиков».

– Нет! Нет! НЕТ! – исступленно заорал Гек. Его вымокшая от пота левая рука выскользнула из хватки Главного Козыря, и Мусорщик инстинктивно бухнулся на колени, поймал его руку и прижал запястьем к перекладине креста.

В следующую секунду Беляк присел возле Мусорщика с деревянным молотком и двумя грубыми гвоздями в руках. Он был похож на человека, собиравшегося заняться небольшой плотницкой работенкой у себя на заднем дворе.

– Ага, отлично, держи его так, Мусор. Сейчас я его присобачу. В один момент.

– «Употребление наркотиков запрещено в этом сообществе людей, потому что оно подрывает возможность потребляющего всецело посвящать себя служению сообществу, – читал дальше Уинки. Он говорил быстро, как аукционист, и глаза его дергались, бегали и вращались. – Особенно в нынешнем случае, когда у обвиняемого Гектора Дрогана нашли принадлежности для приема наркотиков и большой запас кокаина».

Крики Гека достигли такой силы, что могли бы расколоть кристалл, если бы поблизости находился кристалл, ждущий, чтобы его раскололи. Голова его моталась из стороны в сторону. На губах повисли клочья пены. Ленты крови заструились по его рукам, когда шестеро мужчин, включая Мусорщика, подняли крест и установили его основание в выложенное цементом отверстие. Силуэт Гектора Дрогана застыл на фоне неба с откинутой в судороге боли головой.

– «…совершено во благо этого сообщества людей, – без устали верещал Уинки. – Это сообщение заканчивается суровым предупреждением и поздравлением жителей Лас-Вегаса. Да будет данный перечень фактов пригвожден над головой преступника и да будет он скреплен печатью Первого Гражданина по имени РЭНДАЛЛ ФЛАГГ».

– О Боже мой, как БОЛЬНО! – проревел над ними Гектор Дроган. – О Боже мой, Боже мой, Боже мой, Боже мооооой!..