Текст книги "Противостояние. Том II"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 47 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

И все-таки она раскрыла дневник и начала медленно перелистывать страницы, перебирая кусочки недавнего прошлого как черно-белые любительские снимки.

Сегодня вечером мы все восхищались ими, а Гарольд разглагольствовал о цвете, фактуре и оттенке, и Стю многозначительно подмигнул мне. Позор мне – я подмигнула в ответ…

Гарольд, конечно, станет возражать просто из принципа. Черт бы тебя побрал, Гарольд, повзрослей же ты наконец!

…И я видела, что он уже готов выдать одно из своих Запатентованных Занудств Гарольда Лодера…

(„Господи, Фрэн, зачем ты вообще писала про него такое? Для чего?“)

Ну вы же знаете Гарольда… его заносчивость… все эти велеречивые словосочетания и особый выговор… опасный маленький мальчик…

Это было 12 июля. Морщась, она быстро листала страницы, торопясь добраться до конца. И все равно отдельные фразы бросались в глаза и будто бы хлестали ее по щекам: Словом, для разнообразия от Гарольда не пахло дурно… Сегодня от дыхания Гарольда откачнулся бы дракон… И еще одна, казавшаяся теперь пророческой: Он хранит отказы, как пират – сокровища. Но для чего? Чтобы подкармливать тайное чувство собственного превосходства и гонимости? Или ради последующего возмездия?

О, он составляет список… и дважды проверяет его… Он выясняет… кто плохой, а кто хороший…

И дальше, 1 августа – всего две недели назад. Запись начиналась в конце страницы: Никаких записей вчера, я была слишком счастлива. Была ли я когда-нибудь так счастлива раньше? Не думаю. Стю и я – мы теперь вместе. Мы…

Конец страницы. Она перевернула лист. Первыми словами в начале следующей страницы были: …дважды занимались любовью. Но она едва обратила на них внимание, поскольку взгляд ее сразу застыл на середине страницы. Там, возле какого-то жалкого лепетания про материнский инстинкт, было нечто такое, что приковало к себе ее взгляд и заставило буквально окаменеть.

Это был темный и грязный отпечаток большого пальца.

В голове бешено завертелись мысли: „Я ехала на мотоцикле целыми днями – изо дня в день садилась за руль. Конечно, я старалась мыться при каждом подходящем случае, но руки быстро пачкались и…“

Она вытянула ладонь вперед и совсем не удивилась увидя, что рука сильно дрожит. Она приложила свой большой палец к отпечатку – тот оказался намного больше.

Ну конечно, сказала она себе. Когда размазываешь грязь вокруг, естественно, след становится больше.

Только отпечаток не был так уж размазан. Почти все тоненькие линии, петельки и изгибы виднелись ясно и отчетливо.

И это была не смазка и не бензин, тут не стоило даже пытаться себя дурачить.

Это был засохший шоколад.

„Пейдей“, – с подступающей дурнотой подумала Фрэнни. – Карамель „Пейдей“ в шоколадной оболочке».

Мгновение она боялась даже просто обернуться, опасаясь, что может увидеть ухмылку Гарольда, висящую за ее плечом, как усмешка Чеширского Кота в «Алисе». Толстые губы Гарольда шевелились бы, торжественно произнося: «У каждой собаки – свой день, Фрэнни. У каждой собаки – свой день».

Но даже если Гарольд и заглядывал в ее дневник, разве это должно непременно означать, что он замышляет какую-то тайную вендетту против нее и Стю или остальных? Конечно же, нет.

«Но Гарольд изменился», – шепнул внутренний голосок.

– Черт, но не настолько же! – крикнула она, обращаясь к пустой комнате. От звука собственного голоса она слегка вздрогнула, а потом нервно рассмеялась, спустилась вниз и принялась готовить ужин. Им надо поесть пораньше из-за собрания… но неожиданно собрание как-то отступило на второй план.

Выдержки из стенограммы собрания организационного комитета от 13 августа, 1990

Собрание состоялось на квартире Стю Редмана и Фрэнсис Голдсмит. Присутствовали все члены организационного комитета в следующем составе: Стюарт Редман, Фрэнсис Голдсмит, Ник Андрос, Глен Бейтман, Ральф Брентнер, Сюзан Стерн и Ларри Андервуд…

Стю Редман был избран председателем собрания, Фрэнсис Голдсмит – секретарем, ведущим протокол…

Эти записи (плюс звуки каждого шороха, бульканья и всех реплик в сторону, записанные на кассеты для любого, кто свихнулся настолько, что захочет прослушать их) будут положены в сейф Первого Национального банка Боулдера.

Стю Редман представил плакат на тему пищевых отравлений, сделанный Диком Эллисом и Лори Констабл (броско озаглавленный ЕСЛИ ВЫ ЕДИТЕ, ТО ДОЛЖНЫ ПРОЧЕСТЬ ЭТО!). Он сказал, что Дик желал бы, чтобы этот плакат был распечатан и расклеен по всему Боулдеру перед общим собранием 18 августа, потому что в Боулдере уже произошло пятнадцать случаев отравления, причем два из них – довольно серьезных. Комитет проголосовал (7–0) за то, чтобы Ральф отпечатал тысячу копий плаката Дика и расклеил их по всему городу, набрав себе в помощь команду из десяти человек…

Затем Сюзан Стерн представила следующий пункт, который Дик и Лори хотели вынести на собрание (мы все очень жалели, что никто из них двоих не смог присутствовать здесь). Они оба считали, что должен быть создан похоронный комитет; по мысли Дика, этот вопрос нужно включить в повестку дня общего собрания, но рассматривать его не с точки зрения опасности для здоровья – чтобы не вызвать панику, – а с точки зрения соблюдения приличий. Нам всем известно, что в Боулдере на удивление мало трупов, если учесть численность его населения до эпидемии, но причины этого мы не знаем… да и вряд ли теперь это имеет большое значение. Однако все же остались тысячи мертвых тел, от которых нужно избавиться, если мы хотим здесь жить.

Стю спросил, насколько серьезна эта проблема в настоящий момент, и Сюзи сказала, что, по ее мнению, дело терпит до осени, когда сухая, жаркая погода сменится сыростью.

Ларри выдвинул предложение добавить пункт Дика насчет похоронного комитета к повестке дня собрания 18 августа. Предложение было принято: 7–0.

Потом слово взял Пик Андрос, и Ральф Брентнер зачитал приготовленные им замечания, которые я цитирую здесь дословно:

«Один из самых важных вопросов, который должен быть решен нашим комитетом, заключается в том, согласимся ли мы целиком и полностью посвящать Матушку Абагейл во все секреты и рассказывать ли ей обо всем, что происходит на наших собраниях, как открытых, так и закрытых. Вопрос также может быть поставлен и по-другому: согласится ли Матушка Абагейл целиком и полностью доверять временному комитету – и постоянному, который будет утвержден впоследствии, – и станет ли она сообщать комитету обо всем, что происходит на ее встречах с Богом или Кем Бы Там Ни Было… в особенности на закрытых встречах?

Это может прозвучать как тарабарщина, но позвольте мне объяснить свою точку зрения, поскольку на самом деле этот вопрос чисто прагматический. Мы должны четко обозначить место Матушки Абагейл в сообществе, потому что наша задача состоит не просто в том, чтобы снова встать на ноги. Если бы все дело заключалось лишь в этом, то нам вообще не было бы никакой необходимости делать ее особой первостепенной важности. Насколько всем нам известно, существует еще одна проблема, связанная с тем, кого мы иногда называем темным человеком, или, как выражается Глен, Противником. Мое доказательство его существования очень просто, и я думаю, большинство людей в Боулдере согласятся с моими доводами, если они вообще пожелают задуматься об этом. Оно таково: „Мне снилась Матушка Абагейл, и она существует; мне снился темный человек, и, следовательно, он должен существовать, хотя я никогда не видел его“. Люди здесь любят Матушку Абагейл, и я сам люблю ее. Но мы далеко не уйдем – реально мы вообще не сделаем ни шага, – если не получим ее одобрения всего, что мы предпринимаем.

Сегодня днем я отправился к почтенной леди и спросил ее прямо, без обиняков: „Будете ли вы сотрудничать?“ Она сказала, что будет, но на определенных условиях. Она была абсолютно откровенна. Сказала, что мы совершенно свободны во всем, что касается управления сообществом, а именно „в делах земных“, как она выразилась. Уборка улиц, распределение жилья, восстановление подачи электроэнергии.

Но она очень четко высказала свое желание, чтобы с ней согласовывались все вопросы, имеющие касательство к темному человеку. Она верит, что мы все – часть шахматной партии между Богом и Сатаной, что главный представитель Сатаны в этой партии – Противник, чье имя, по ее словам, Рэндалл Флагг („Имя, которым он пользуется сейчас“ – так она сказала), что по причинам, известным лишь Ему Самому, Господь избрал ее в качестве Своего представителя в этом вопросе. Она верит – и тут я вынужден согласиться с ней, – что предстоит борьба и победитель в ней один – либо мы, либо он. Она считает, что эта борьба – самое важное, и требует, чтобы с ней консультировались всякий раз, когда наши намерения коснутся этой борьбы или… его.

Сейчас я не хочу вдаваться в религиозную подоплеку всего этого и спорить о том, права она или нет, но и без того совершенно очевидно, что мы столкнулись с ситуацией, с которой должны найти способ справиться. В связи с этим у меня есть ряд предложений».

После заявления Ника возникла некоторая дискуссия.

Ник выдвинул такое предложение: «Можем ли мы, как комитет, принять решение не обсуждать во время наших собраний теологическую, религиозную и сверхъестественную сторону проблемы Противника?» Голосованием 7–0 комитет выразил согласие отменить обсуждение этих вопросов, по крайней мере на заседаниях.

Затем Ник выдвинул следующее предложение: «Можем ли мы определить, что главное внутреннее, секретное дело комитета – это вопрос противостояния силе под названием темный человек, Противник или Рэндалл Флагг?» Глен Бейтман поддержал предложение, добавив, что время от времени могут возникать и другие дела – такие, как назревшая необходимость создания похоронного комитета, которым комитет тоже должен уделять пристальное внимание. Голосованием 7–0 предложение было принято.

Потом Ник вернулся к своему первоначальному предложению о том, чтобы мы информировали Матушку Абагейл обо всех открытых и секретных действиях, предпринимаемых комитетом.

Результат голосования: 7–0.

Закончив обсуждение дел, связанных с Матушкой Абагейл – по крайней мере на время, – комитет по просьбе Ника перешел к вопросу непосредственно о темном человеке. Он предложил послать трех добровольцев на запад, чтобы те присоединились к людям темного человека. Цель: собрать разведданные о том, что там в действительности происходит.

Сюзан Стерн немедленно вызвалась пойти. После довольно жаркой дискуссии на эту тему, Стю предоставил слово Глену Бейтману, и тот выдвинул предложение принять решение, чтобы ни один человек из нашего временного или, в дальнейшем, постоянного комитета не имел права вызываться добровольцем на такое задание. Сюзан Стерн пожелала узнать, а почему, собственно, нет.

Глен: «Все уважают твое искреннее желание помочь, Сюзан, но дело в том, что мы просто не имеем понятия, вернутся ли когда-нибудь те, кого мы пошлем, а если вернутся, то когда и в каком виде. Сейчас же перед нами стоит не-такая-уж-пустяковая задача – раскочегарить все по новой в Боулдере, прошу прощения за жаргон. Если ты пойдешь, нам придется заменить тебя каким-то новичком, которого нужно будет заново посвящать во все нами уже пройденное. Я полагаю, что мы просто не можем позволить себе такую трату времени».

Сюзан: «Наверное, ты прав… или, во всяком случае, логичен… Но порой я задаю себе вопрос, всегда ли эти два понятия совпадают. Или, вернее, совпадают ли как правило. Ведь на самом деле ты заявляешь, что мы не можем посылать никого из комитета, потому что мы все такие чертовски незаменимые. И вот мы просто… просто… не знаю, как это сказать…»

Стю: «Отсиживаемся в кустах?»

Сюзан: «Да. Спасибо. Именно это я имела в виду. Отсиживаемся в кустах и посылаем кого-то еще, чтобы его, быть может, распяли на телеграфном столбе или, может, даже что-нибудь похуже».

Ральф: «Что же, черт подери, может быть хуже?»

Сюзан: «Я не знаю, а если кто-то и знает, то лишь один Флагг. Просто я ненавижу такую логику».

Глен: «Ты можешь ее ненавидеть, но ты в краткой форме сформулировала нашу роль. Мы здесь политики. Первые политики новой эры. Нам остается лишь надеяться, что наши побудительные мотивы более справедливы, чем иные мотивы, по которым до всего этого политики посылали людей на смерть».

Сюзан: «Никогда не думала, что стану политиком».

Ларри: «Добро пожаловать в наш клуб».

Предложение Глена о том, чтобы никто из комитета не участвовал в разведвылазках, было принято при мрачном молчании единогласно. Потом Фрэн Голдсмит спросила Ника, какой подготовкой должны обладать кандидаты в разведчики и что они должны выведать.

Ник: «Мы не узнаем, что им нужно выяснить, пока они не вернутся. Если вернутся. Дело в том, что мы не имеем никакого понятия, что он там затевает. В общем, мы похожи на рыбаков, использующих человеческую наживку».

Стю сказал, что, по его мнению, комитет должен выбирать кандидатуры по своему усмотрению, и все согласились с этим. Голосованием было решено, что с этого момента большая часть дискуссий должна записываться на аудиокассеты. Нам представлялось очень важным иметь постоянную запись всех наших обсуждений проблемы засылки разведчиков (или шпионов), потому что это оказалось таким щекотливым и трудным делом.

Ларри: «У меня есть один человек, кандидатуру которого я предложил бы на ваше рассмотрение, если позволите. Наверное, это прозвучит дико для тех из вас, кто не знает его, но идея может оказаться недурной. Я бы послал Судью Фарриса».

Сюзан: «Что-что, того старика? Ларри, ты, должно быть, просто спятил!»

Ларри: «Он самый ушлый старик из всех, кого я встречал. Для протокола – ему всего семьдесят. Рональд Рейган был президентом в более пожилом возрасте».

Фрэн: «Я бы не сказала, что это уж очень солидная рекомендация».

Ларри: «Но он здоров и полон сил. И мне кажется, темный человек вряд ли заподозрит, что мы послали бы такого старого пня, как Фаррис, шпионить за ним… а, знаете, нам нужно учитывать его подозрения. Он должен предвидеть такие действия, и меня не удивит, если у него окажутся стражи на границе, проверяющие приходящих на предмет „шпионской работы“. И еще – это покажется бессердечным, особенно Фрэнни, – но, если мы потеряем его, мы не лишимся такого жителя, который мог бы прожить еще добрых лет пятьдесят».

Фрэн: «Вы правы. Это звучит бессердечно».

Ларри: «Я лишь хочу добавить, что знаю, Судья скажет „да“. Он действительно хочет помочь. И я всерьез считаю, что он может справиться».

Глен: «Сильный аргумент. Что думают остальные?»

Ральф: «Я – ни за, ни против, потому что не знаю этого джентльмена. Но я не думаю, что мы должны рисковать этим парнем только оттого, что он старик. В конце концов гляньте, кто здесь правит, – пожилая леди, которой порядком за сто».

Глен: «Еще один сильный аргумент».

Стю: «Старина, ты напоминаешь рефери на теннисном матче».

Сюзан: «Послушай, Ларри, а что, если он обдурит темного человека, а потом по дороге назад свалится замертво от сердечного приступа?»

Стю: «Это может случиться с кем угодно. Никто не застрахован от несчастного случая».

Сюзан: «Согласна… но у старика шансов больше».

Ларри: «Это верно, но ты не знаешь Судью, Сюзан. Если б ты его знала, то понимала бы, что „за“ перевешивают „против“. Он и вправду ушлый. Защита берет тайм-аут».

Стю: «Думаю, Ларри прав. Такой трюк Флагг может не предвидеть. Вношу предложение. Кто за?»

Комитет проголосовал за: 7–0.

Сюзан: «Что ж, я поддержала твое предложение, Ларри, может, ты поддержишь мое?»

Ларри: «Да-а, это уже политика, ладно. (Общий смех.) Кто?»

Сюзан: «Дайна».

Ральф: «Какая Дайна?»

Сюзан: «Дайна Джургенз. В ней больше выдержки, чем в любой женщине, каких я только встречала. Конечно, я знаю, ей еще нет семнадцати, но думаю, если мы предложим ей, она согласится».

Фрэн: «Да… Если нам действительно нужно выбирать, я думаю, она подойдет. Я поддерживаю это предложение».

Стю: «Ладно, высказано и поддержано предложение спросить Дайну, не согласится ли она на вылазку. Кто за?»

Комитет проголосовал за: 7–0.

Глен: «Хорошо, кто номер третий?»

Ник (за него читает Ральф): «Раз уж Фрэн не понравилось предложение Ларри, боюсь, мое ей страшно не понравится. Я предлагаю…»

Ральф: «Ник, ты спятил! Ты не можешь это серьезно…»

Стю: «Давай, Ральф, читай дальше».

Ральф: «Ну… здесь сказано, что он хочет предложить… Тома Каллена».

Возмущенный гомон всего комитета.

Стю: «Ладно. У Ника есть свои аргументы. Он писал как проклятый, так что ты уж прочитай все, Ральф».

Ник: «Прежде всего я знаю Тома так же хорошо, как Ларри знает Судью, а может, и лучше. Он любит Матушку Абагейл, Ради нее он сделает все, что угодно – хоть поджарится на медленном огне. Я говорю серьезно, это не преувеличение. Если она его попросит, он пойдет ради нее на костер».

Фрэн: «Ох, Ник, никто же с этим не спорит, но ведь Том…»

Стю: «Дай же сказать, Фрэн, у Ника есть свои доводы».

Ник: «Следующим пунктом у меня то же самое, что говорил Ларри о Судье. Противник не станет ожидать, что мы пошлем шпионить умственно отсталого. Ваша дружная реакция на эту идею может быть лучшим аргументом в ее защиту. Мой третий – и последний – пункт такой: Тома можно считать умственно отсталым, но он не идиот. Однажды он спас мне жизнь, когда нас настиг смерч, и реагировал тогда гораздо быстрее, чем любой из всех полноценных людей, каких я только встречал. В Томе много детского, но даже ребенок может научиться кое-что делать, если его как следует натренировать. Я не вижу никаких проблем в том, чтобы заставить Тома запомнить очень простую историю. В конце концов, они скорее всего решат, что мы отослали его…»

Стю: «Потому что не хотели, чтобы он портил наш генофонд? Черт, а ведь неглупо».

Ник: «…потому что он – умственно отсталый. Он может даже твердить, что зол на тех, кто выгнал его, и хотел бы отомстить им. Главное, что нужно ему втолковать, – это ни под каким видом не менять легенду, что бы ни происходило».

Фрэн: «Ох нет, я не могу представить…»

Стю: «Слушаем дальше, Ник еще не закончил. Давайте соблюдать правила».

Фрэн: «Да… Простите меня».

Ник: «Некоторым из вас может казаться, что из-за умственной неполноценности Тома его будет легче расколоть, чем кого-то более развитого, но…»

Ларри: «Ага».

Ник: «…но на самом деле как раз наоборот. Если я скажу Тому, что он просто должен держаться той легенды, которую я ему изложу, – держаться, невзирая ни на что, он так и сделает. Так называемый нормальный человек может выдержать лишь определенное количество часов пыток водой, электрошоком или занозами, загоняемыми под ногти…»

Фрэн: «Но ведь до этого не дойдет, правда? Ведь не дойдет? Я хочу сказать, ведь никто же вправду не думает, что это может дойти до такого, а?»

Ник: «…до того, как скажет: „Ладно, сдаюсь. Я расскажу вам все, что знаю“. Том просто не сможет сделать это. Если он достаточное количество раз повторит свою легенду, то не просто заучит ее наизусть, он почти поверит в то, что это правда. И никому не удастся его в этом разубедить. Я просто хочу разными способами пояснить свою мысль: отсталость Тома на самом деле плюс в подобной миссии. Слово „миссия“ звучит довольно претенциозно, но это действительно миссия».

Стю: «Это все, Ральф?»

Ральф: «Осталось еще немножко».

Сюзан: «Ник, если он в самом деле начнет жить по своей легенде, то откуда он, интересно, узнает, когда настанет пора возвращаться?»

Ральф: «Прошу прощения, мэм, но тут кое-что есть как раз про это».

Сюзан: «Ох…»

Ник (читает Ральф): «Тому можно сделать внушение под гипнозом перед тем, как мы пошлем его. И это вовсе не голубые мечты; когда мне пришла в голову такая мысль, я спросил Стэна Ноготни, не попробует ли он загипнотизировать Тома. Я слышал, Стэн рассказывал, что раньше иногда показывал такие фокусы на вечеринках. Ну, Стэн не думал, что это сработает, но… Том впал в транс через шесть секунд».

Сюзан: «Еще бы. Старина Стэн свое дело знает, верно?»

Ник: «Причина, по которой я заподозрил, что Том может оказаться сверхвосприимчив к этому, относится к прошлому – к тем дням, когда я только встретил его в Оклахоме. За многие годы он явно развил в себе способность самогипноза. Это помогает ему улавливать связи. Он не мог понять, что со мной такое, в тот день, когда я встретил его, – почему я не разговариваю и не отвечаю на его вопросы. Я все время прикладывал ладонь ко рту, а потом к горлу, показывая, что я немой, но он не понимал. Потом он вдруг отключился – не могу подобрать другого слова. Он замер. Взгляд уплыл куда-то далеко. Потом он очнулся, точь-в-точь как люди выходят из транса на сцене, когда гипнотизер велит им проснуться. И он понял. Вот так это было. Он ушел в себя – и вернулся с ответом».

Глен: «Это просто потрясающе».

Стю: «Да уж».

Ник: «Я попросил Стэна сделать ему внушение под гипнозом, когда мы проводили пробный сеанс. Это было пять дней назад. (Внушение было таким: как только Стэн говорит „Я хотел бы увидеть слона“, Том должен ощутить непреодолимую потребность отойти в угол и встать на голову. Стэн произнес эту фразу через полчаса после того, как разбудил его, и Том ринулся прямо в угол и встал на голову. Из карманов его штанов выпаяй все игрушки и шарики. Потом он сел, ухмыльнулся и сказал: „Интересно, чего это Тому Каллену вздумалось сделать такое?“»

Глен: «Я сам слышал это».

Ник: «Словом, я так подробно описывал все эти гипнотические дела, чтобы пояснить две простые вещи. Первое: мы можем сделать Тому такое внушение под гипнозам, чтобы он вернулся в определенное время. Самое простое – чтобы он сделал это по луне. В полнолуние. Второе: загипнотизировав Тома по его возвращении сюда, мы получим довольно точные воспоминания обо всем, что он там видел».

Ральф: «На этом записка Ника кончается. Уф!»

Ларри: «Мне это напомнило старый фильм „Маньчжурский доброволец“.»

Стю: «Что-что?»

Ларри: «Да нет, ничего…»

Сюзан: «Ник, у меня вопрос. Станешь ли ты так программировать Тома – по-моему, это точное слово, – чтобы он не выдавал никакой информации о том, что мы делаем?»

Глен: «Ник, позволь мне ответить на этот вопрос, а если у тебя другое мнение, просто покачай головой. Я хочу сказать, что Тома вообще не нужно никак программировать. Пускай он выложит все, что знает про нас. Мы в любом случае делаем все под объективами Флагга, и вряд ли у нас получится совершить что-то такое, о чем бы он сам не смог догадаться… даже если его хрустальный шар выйдет из строя».

Ник: «Точно».

Глен: «Ладно – я поддерживаю предложение Ника. Думаю, нам есть что выигрывать и нечего терять. Это очень смелая и оригинальная идея».

Стю: «Предложение высказано и поддержано. Мы можем еще немного подискутировать, если хотите, но недолго. Если мы не пошевелимся, то будем сидеть здесь всю ночь. Так нужно ли продолжать обсуждение?»

Фрэн: «Можешь не сомневаться. Глен, вы сказали, нам есть что выигрывать и нечего терять. Ну а как насчет Тома? Как насчет наших собственных проклятых душ? Может быть, вас ничто и не колышет, когда вы думаете про… про занозы, загоняемые Тому под ногти, и пытки электрошоком, но это колышет меня. Как вы можете рассуждать так хладнокровно? И Ник, собирающийся загипнотизировать его, чтобы он вел себя как… курица, чью голову засунули в мешок! Вам должно быть стыдно! Я думала, он ваш друг»

Стю: «Фрэн…»

Фрэн: «Нет, дай мне сказать. Я не собираюсь умывать руки или гордо покидать комитет, если окажусь в меньшинстве, но я скажу то, что думаю. Неужели вы действительно хотите превратить этого милого несчастного парня в человека-самолет У-2? Неужели никто из вас не понимает, что это значит – заново закрутить все старое дерьмо? Неужели вы не видите этого? Ник, что мы будем делать, если они убьют его? Что мы будем делать, если они убьют их всех? Вырастим новые вирусы? Вроде улучшенной версии Капитана Скорохода?»

Возникла пауза, пока Ник писал ответ.

Ник (читает Ральф): «То, что высказала Фрэн, очень задело меня, но я настаиваю на своем предложении. Нет, я не испытывал радости, когда Том стоял на голове, и очень подавлен тем, что ему предстоит оказаться в такой ситуации, где его могут пытать, а потом убить. Я только еще раз хочу подчеркнуть, что он сделал бы это ради Матушки Абагейл и ее идей, и ее Бога, а не ради нас. Я также убежден, что мы должны использовать все имеющиеся у нас средства, чтобы положить конец нынешней угрозе. Он там распинает людей. Я уверен в этом – видел это во сне и знаю, что некоторым из вас это тоже снилось. Это снилось самой Матушке Абагейл. И знаю, что Флагг – это зло. Фрэнни, если кто-то и выводит новый вид вируса Капитана Скорохода, то это он – чтобы использовать его против нас. Я хотел бы, чтобы мы остановили его, пока это еще в наших силах».

Фрэн: «Все это правда, Ник. Я не могу с этим спорить. Я знаю, что он – воплощение зла. Я не исключаю, что он может быть и вправду сыном Сатаны, как говорит Матушка Абагейл. Но, желая остановить его, мы хватаемся за тот же самый рычаг. Помнишь „Скотный двор“? „Они переводили взгляд с людей на свиней и не могли отличить одних от других…“ Наверное, я действительно хочу услышать от тебя – пускай за тебя и прочтет это Ральф: если уж мы должны потянуть за этот рычаг, чтобы остановить его… если должны… то сумеем отпустить этот рычаг, когда все закончится. Ты можешь гарантировать это?»

Ник: «Пожалуй, трудно сказать. Трудно сказать».

Фрэн: «Тогда я голосую против. Если уж мы должны посылать людей на запад, давайте хоть посылать тех, кто знает, на что идет».

Стю: «Кто-нибудь еще?»

Сюзан: «Я тоже против, но по более практической причине. Если мы будем продолжать в таком духе, то в результате останемся со стариком и с дебилом. Простите за это выражение, мне он тоже нравится, но тем не менее это правда. Я высказалась против и теперь затыкаюсь».

Глен: «Проводи опрос, Стю».

Стю: «Ладно. Давайте поедем по кругу. Я голосую за. Фрэнни?»

Фрэн: «Против».

Стю: «Глен?»

Глен: «За».

Стю: «Сюзан?»

Сюзан: «Против».

Стю: «Ник?»

Ник: «За».

Стю: «Ральф?»

Ральф: «Ну… мне это тоже не по душе, но, если Ник за, я поддерживаю. За».

Стю: «Ларри?»

Ларри: «Хотите честно? По-моему, идея воняет так, что я чувствую себя общественным сортиром. Но, наверное, ты должен мириться с этим, раз уж забрался на верхушку. Чудесненькое хреновое местечко. Я голосую за».

Стю: «Предложение принято пятью голосами против двух».

Фрэн: «Стю?»

Стю: «Да?»

Фрэн: «Я хотела бы изменить свой голос. Если мы действительно должны втравить в это Тома, нам лучше сделать это вместе. Прости, что так разбушевалась, Ник. Я знаю, тебе было больно – вижу это по твоему лицу! Это так жутко! Ну почему все это должно было случиться? Знаете, что я вам скажу: это вовсе не то, что заседать в благотворительной комиссии… Фрэнни голосует за».

Сюзан: «Тогда и я тоже. Единым фронтом, „Никсон твердо стоит на своем, говорит, я не жулик“. Я – за».

Стю: «Результаты повторного голосования: 7–0. С меня причитается, Фрэн. И я хочу, чтобы в протокол было занесено, что я люблю тебя».

Ларри: «Думаю, на этой ноте мы должны закрыть заседание».

Сюзан: «Я поддерживаю это предложение».

Стю: «Высказано Зиппи[4]4
  Zippy – персонаж комиксов. – Примеч. ред.


[Закрыть] и поддержано его Матушкой предложение закончить. Кто за, поднимите руку. Кто против, приготовьтесь, что вам на голову выльют по банке пива».

Результат голосования: 7–0.

Фрэнсис Голдсмит,

секретарь

– Ты ложишься, Стю?

– Ага. Уже поздно?

– Очень. Почти полночь.

Стю вошел с балкона в комнату. На нем были шорты и ничего больше; их белизна почти резала глаза на фоне его загорелого тела. Фрэнни, забравшаяся в постель и поставившая на ночной столик газовую лампу, поймала себя на том, что в который раз изумляется неизменной глубине своей любви к нему.

– Думаешь о собрании?

– Да. Думал. – Он налил себе стакан воды из кувшина на ночном столике и сморщился от ее кипяченого привкуса.

– По-моему, из тебя получился чудесный председатель. Глен спрашивал, не согласишься ли ты вести и общее собрание, да? Тебе это не понравилось? Ты отказался?

– Нет, я согласился. Наверное, у меня получится. Я думал про отправку тех троих за горы. Грязное это дело – посылать людей шпионить. Ты была права, Фрэнни. Вся беда в том, что Ник тоже прав. Что прикажешь делать в таком положении?

– Наверное, голосовать, как считаешь нужным, а потом постараться заснуть покрепче. – Она потянулась к выключателю на лампе. – Можно гасить?

– Ага. – Она выключила лампу, он скользнул в постель и улегся рядом с ней. – Спокойной ночи, Фрэнни. Я люблю тебя.

Она лежала, глядя в потолок. Насчет Тома Каллена она уже успокоилась, но… отпечаток вымазанного в шоколаде большого пальца никак не шел у нее из головы.

«У каждой собаки – свой день, Фрэн».

«Может быть, я должна рассказать об этом Стю прямо сейчас», – подумала она. Но если тут и есть проблема, то это – ее трудности. Она просто подождет, понаблюдает и… увидит, что будет дальше.

Она долго еще не могла заснуть.