Текст книги "Светящийся"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

– Правильно, – произнесла Венди медленно.

– А слово «тремс» – значит ли оно что-нибудь для вас?

Венди пожала плечами, но Джек сказал:

– Да, он говорил это слово вчера, перед сном. «Тремс» – это что-то вроде барабанного боя.

– А слово «свечение» вызывает у вас какие-нибудь ассоциации?

Оба покачали головой.

– Неважно, – сказал Эдмондс. Он открыл дверь в приемную. – Есть ли тут кто-нибудь по имени Денни Торранс, которому хочется поехать домой?

– Привет, папа и мама, – Денни вскочил с маленького диванчика у стола, где лежали книги и журналы, подбежал к Джеку, который подхватил его на руки.

Эдмондс уставился ему в глаза.

– Эй, Денни, если ты не любишь папу и маму, можешь остаться у доброго старого Билла.

– Нет, сэр, – Денни крепко обнял за шею одной рукой отца, а другой мать с таким счастливым видом, что других слон не понадобилось.

16. У дверей в номер 217

Денни запомнил слова горничной, которую уволили из отеля «Оверлук» за то, что

она сказала, что видела нечто ужасное в одной из комнат отеля… там, где это страшное случилось. Это было в комнате 217. Обещай мне, Денни, что ты не заглянешь в эту комнату. Держись от нее подальше.

Это была обыкновенная дверь, ничем не отличающаяся от других, на третьем этаже отеля. Она находилась за поворотом коридора, ведущего из главного холла. Цифры на двери были те же, что составляли номер боулдеровской квартиры, – двойка, единица, семерка. Под номером был круглый стеклянный кружок – глазок. Денни заглядывал в такие. Когда смотришь изнутри, открывается широкий, выпуклый обзор коридора, а снаружи, как ни старайся, ничего не увидишь в комнате.

Почему ты оказался здесь?

После прогулки вокруг отеля Денни с матерью вернулись домой, и мама приготовила ему на завтрак шотландский суп с бобами и бутерброды с сыром и болонской колбасой. Они сидели на кухне и болтали, радио доносило до них тихую музыку. Кухня была его любимым местом, и он догадывался, что и мамы с папой – тоже. После двух-трех обедов в столовой они по общему согласию стали есть на кухне, на разделочном столе Дика Хэллоранна. Столовая подавляла их, даже если были зажжены все люстры и в конторе Ульмана включали кассетный магнитофон. Они сидели за одним из множества столов, покрытых прозрачной полиэтиленовой пленкой. Мама говорила, что обедать здесь – все равно что в романе Горация Уолпола.[6]6
  Гораций Уолпол – английский писатель XVIII века, родоначальник готического романа.


[Закрыть] Денни не имел понятия, кто такой Уолпол, но сразу заметил, что еда стала вкуснее, как только они перебрались на кухню. На ней лежал отпечаток личности Дика Хэллоранна, и от этого у Денни становилось теплее на душе.

Мама съела полсандвича и не дотронулась до супа. Она сказала, что папа, должно быть, пошел гулять, потому что на автостоянке стоят и «жук», и грузовичок. Она устала и хочет прилечь на часик, если Денни не будет скучать, найдет себе дело и вообще не станет проказничать. Денни ответил, прожевывая кусок бутерброда с сыром и болонской колбаской, что скучать не будет, пусть она не беспокоится.

– Почему бы тебе не отправиться на игровую площадку? – спросила мать. – Тебе ведь нравится играть там с машинами в песочнице?

Он проглотил бутерброд, который с трудом пролез в пересохшее вдруг горло.

– Может быть, и пойду, – сказал он, отворачивая от нее лицо.

– Поглядишь на тех зеленых зверьков, – Венди забрала у него пустую тарелку. – Отец, наверно, там, подрезает кусты.

– Да, – сказал Денни.

– Если увидишь его, передай, что я прилегла отдохнуть.

– Будь спок, ма.

Она сложила грязные тарелки в кухонную раковину и вернулась к нему.

– Тебе хорошо здесь, Денни?

Он поднял на нее бесхитростный взгляд и вытер молочные усы: «Угу».

– Ты больше не видишь плохих снов?

– Нет. – Тони явился к нему недавно ночью, когда он лежал в постели, и звал его за собой откуда-то издали, но Денни крепко зажмурил глаза и не открывал их, пока Тони не пропал.

– Точно?

– Да, ма.

Мать была довольна.

– А твоя рука перестала болеть?

Он протянул к ней руку.

– Смотри, опухоль пропала.

Она удовлетворенно кивнула. Джек отнес замерзших ос под плексигласовым тазиком к аппарату для сжигания мусора, стоявшему позади хозяйственного сарая, и сжег их. С тех пор они не видели ни одной осы. Джек написал адвокату в Боулдере, приложив к письму снимок руки Денни. Через несколько дней тот позвонил, после чего у Джека на полдня испортилось настроение. Адвокат сказал, что компанию, изготовившую «бомбу для насекомых», вряд ли можно привлечь к ответу, поскольку только один Джек может подтвердить, что точно следовал инструкции на упаковочной коробке. Венди посочувствовала Джеку в его неудаче, но втайне порадовалась: судебные дела лучше оставить тем, кто в них знает толк. Торрансы к таким не относятся.

– Иди, док, поиграй, развлекись немного.

Но ему не удалось развлечься. Он бесцельно бродил по отелю, заглядывая в комнатушки горничных, и не находил ничего интересного. Слонялся по коридорам, выстланным темно-синими дорожками с переплетением черных линий. Он дергал одну дверь за другой, но, конечно, все они были заперты. Ключи лежат внизу, в конторе, но папа запретил трогать их. Но ему и не нужно, ведь правда, Денни? Почему же ты тут?

Нет, ничего случайного в его приходе сюда не было. Его влекло к комнате 217 какое-то фатальное любопытство. Он припомнил сказку, которую отец прочитал ему однажды. Это было очень давно, но она запала ему в память так живо, словно была прочитана только что. Мать отругала отца и спросила, зачем он стращает трехлетнего ребенка, читая ему такие страшные сказки. Это была сказка о Синей Бороде и его прелестной жене с роскошными соломенными волосами – такими, как у мамочки. После свадьбы они жили в зловещем замке, похожем на «Оверлук», и каждый день, когда Синяя Борода уходил на работу, он просил свою молодую жену не заглядывать в одну из комнат, хотя ключ от нее висел на крючке возле двери точно так, как висят ключи в конторе Ульмана внизу. Жену разбирало любопытство, она пыталась заглянуть в щелку, как Денни пытался заглянуть в замочную скважину комнаты 217, но с тем же успехом. В книжке была даже картинка, как она заглядывала под дверь, но щель была слишком узкой. Тогда она открыла дверь и…

Старинная сказка описывала все то, что она увидела, в ужасных подробностях. В комнате находились семь голов прежних жен Синей Бороды, выставленные на специальных подставках, с разинутыми ртами, застывшими в безмолвном крике, и выпученными глазами, в которых виднелись только белки. Головы были отрублены мечом, и по подставкам текла кровь.

Она в ужасе бросилась бежать, чтобы скорей покинуть комнату и замок, но на пороге стоял Синяя Борода со сверкающим ужасным взором. «Я запретил вам входить в эту комнату, – сказал он, обнажая меч. – Ваше любопытство погубило вас, как других моих жен. И хотя я люблю вас больше остальных, вас ожидает такой же конец. Приготовьтесь умереть, несчастная».

Денни смутно припомнилось, что сказка имела счастливый конец. Но это не имело большого значения по сравнению с двумя яркими образами: влекущей к себе закрытой дверью и мрачной тайной за дверью – отрубленными головами. Денни протянул руку и чуть ли не украдкой погладил ручку замка.

Я видел эти отвратительные вещи не менее трех раз…

Но мистер Хэллоранн – Дик – сказал, что эти вещи вряд ли навредят ему. Они похожи на страшные картинки в книге, вот и все. А может быть, он ничего и не увидит.

Денни сунул руку в карман и вытащил ключ. Тот был все время в его кармане, конечно.

Он подержал ключ за толстое металлическое кольцо с выпуклыми буквами «офис», затем принялся крутить ключ на цепочке, следя за его вращением.

Постояв так несколько минут, он сунул ключ в скважину. Тот скользнул туда беззвучно, словно сам жаждал попасть в нее.

Мне кажется, я видел там что-то – что-то отвратное. Обещай, что не войдешь в комнату.

Обещаю.

Обещание, конечно, важная вещь, но любопытство зудом отдается во всем теле, как бывает, когда чешется то место, до которого не» можешь достать. Такое же любопытство разбирало Денни, когда он поглядывал сквозь пальцы на экран во время страшных сцен в фильмах ужасов по телеку. А то, что скрыто там, за дверью, – это тебе не кино.

Я не думаю, что эти вещи могут принести тебе вред… Они как страшные картинки в книге.

Вдруг он протянул левую руку, еще не зная зачем, и выдернул ключ из замка, затем сунул его в карман. Он постоял еще немного, глядя на дверь своими серо-голубыми глазами, затем быстро пошел по коридору к главному холлу на этаже.

Что-то задержало его у поворота, хотя он и не совсем понял, что. Ему припомнилось, что там, за углом, по дороге к лестнице, висел на стене огнетушитель. Он был свернут кольцами, как дремлющая змея.

Это не был огнетушитель химического типа, рассказал ему папа, каких было несколько на кухне. Этот огнетушитель был предшественником современных распылителей – с длинным брезентовым шлангом, подсоединенным к водопроводу. Он был подвешен на крюке прямо на стене, и, отвернув кран, ты сам становишься пожарной бригадой в единственном числе. Папа сказал, что химические огнетушители, выделяющие пену с углекислым газом, гораздо лучше, так как углекислый газ преграждает кислороду доступ к огню.

Денни выглянул из-за угла – огнетушитель, свернутый в клубок, был на месте, рядом с красным ящиком, где находился кран. Сверху висел стеклянный ящик с топориком внутри, похожим на музейный экспонат. Вывеска гласила: «В случае опасности разбейте стекло». Слово «опасность» Денни читал легко. Оно обычно было связано со взрывом, пожаром, аварией, чьей-то смертью. Денни не нравилось, что оно имеет отношение к пожарному шлангу, висевшему на стене. Почему-то он всегда старался проскользнуть мимо таких мест как можно быстрее. Без всякой причины. Просто так – безопаснее находиться от них подальше.

Чувствуя, как бухает в груди сердце, Денни свернул за угол и посмотрел мимо огнетушителя в холл, где находилась лестничная клетка. Там, внизу, в спальне, отдыхала мама. Папа, вернувшийся, вероятно, с прогулки, сидел на кухне, поглощая бутерброды и читая книгу. Ничего страшного, Денни спокойно пройдет мимо огнетушителя и спустится вниз по лестнице.

Он зашагал по коридору, держась противоположной стены, почти касаясь плечом дорогих шелковых обоев. Двадцать шагов до огнетушителя, пятнадцать шагов…

Когда осталось пройти около десяти шагов, медный наконечник шланга

спящий?

вдруг свалился и с гулким стуком упал на ковер, потянув за собой шланг. Он лежал, направив на Денни зияющее темное отверстие. Мальчик замер на месте, вздрогнув от страха. Кровь стучала у него в ушах и висках молотом, рот пересох, пальцы непроизвольно сжались в кулаки. А наконечник шланга спокойно лежал, поблескивая медными боками.

Ну и что, упал и упал, это же брезентовый шланг, и ничего больше. Глупо воображать, что он похож на ядовитую змею, которая услышала его шаги и проснулась. Пусть даже брезент очень похож на чешуйчатую кожу змеи. Денни переступит через него и пройдет к лестнице. Может быть, он будет шагать чуточку быстрее, чтобы шланг не бросился на него или не обвился вокруг ноги.

Он вытер губы левой рукой, совсем как папа, бессознательно подражая ему, и сделал шаг вперед. Шланг не шевелился. Вот видишь, какой ты глупый, – весь изнервничался, думая о той немой таинственной комнате и глупой сказке о Синей Бороде. А этот шланг готовился упасть уже лет пять. Вот и вся разгадка.

Денни уставился на шланг, лежавший на полу, и вспомнил об осах. Осталось восемь шагов до шланга, брандспойт мирно покоился на ковре и поблескивал, словно говоря Денни: Не бойся, я всего-навсего шланг и ничего больше. Ну, а если даже не так, что я могу сделать тебе? Укушу не больнее, чем осы. Зачем мне обижать такого милого мальчика, как ты? Ничего не сделаю тебе, всего лишь немного укушу… укушу… укушу.

Денни сделал еще один шаг, потом еще. Дыхание хрипло вырывалось из пересохшего горла. Он был на грани паники и почти желал, чтобы шланг пошевелился. Тогда он знал бы, что делать. Он шагнул еще раз и оказался в пределах досягаемости шланга. Но тот и не собирался нападать на него. Как он может ударить или укусить, если это самый обыкновенный шланг. Возможно, полный ос.

Он уставился в черное отверстие наконечника, словно загипнотизированный, ощущая жар во всем теле. Что, если там полно ос, запрятавшихся на зиму? Их коричневые тельца распухли от яда так, что он стекает по их жалу прозрачными капельками жидкости.

Затем он понял, что почти парализован страхом, и если не сделает еще одного шага, то останется здесь навечно, пока папа не найдет его. А так случится, если он станет дольше смотреть в черное отверстие брандспойта, как птичка под гипнотическим взглядом ядовитой змеи. И что тогда будет?

Испустив стон, он рванулся вперед. Когда он оказался рядом со шлангом, причудливая игра света на наконечнике заставила его поверить, что тот пошевелился и приподнялся, словно намереваясь ударить его, и Денни взвился в воздух в таком высоком прыжке, что коснулся ежиком волос потолка. Позже он, конечно, убедил себя, что такого не могло быть и это ему только показалось.

Он опустился по другую сторону шланга и побежал по коридору, слыша за собой шлепки разматывающегося шланга, который бросился за ним в погоню. Змея шелестела по ковру, как по сухой траве, гремя трещоткой. Она настигала его, а лестница почему-то оказалась очень далеко и с каждым его прыжком удалялась от него ровно на расстояние этого прыжка, и ему казалось, что он топчется на месте.

– Папа, – пытался он крикнуть, но судорожно сжатое горло не пропускало ни звука. Нет, помощи ниоткуда не дождаться. Звуки ползущей по ковру змеи становились ближе. Вот она уже возле его пяток и, возможно, уже подняла голову, чтобы вонзить в него медное жало истекающего ядом наконечника.

Денни побежал к лестнице и раскинул руки в стороны, чтобы сохранить равновесие и не свалиться. В какой-то момент ему показалось, что он кубарем скатится по лестнице до самого низа.

Он бросил взгляд через плечо.

Шланг не шевелился и лежал там, где был раньше, размотавшись всего на один оборот кольца. Медный брандспойт равнодушно глядел в другую сторону. Вот видишь, дуралей, отругал он себя, все ты выдумал, трус несчастный!

Он уцепился за перила, дрожащие ноги не держали его.

Этот шланг и не думал тебя преследовать, подсказывал ему разум, и эта мысль крутилась у него в голове, как заезженная пластинка.

Он не преследовал тебя и не собирался преследовать, никогда, никогда.

Зря он испугался. Вот еще, он даже может вернуться и подвесить тот шланг на место. Он может это сделать, только ему не хочется, потому что вдруг шланг все-таки преследовал Денни и вернулся на место, когда убедился, что… не может догнать его?

Шланг лежал на ковре, как бы говоря: не хочешь ли вернуться ко мне и попробовать еще раз?

Тяжело дыша, Денни сбежал вниз по лестнице на свой этаж.

17. Ночные мысли

Десять часов вечера. Торрансы лежали в постели, притворяясь, что спят.

Джек лежал лицом к стене с открытыми глазами, прислушиваясь к медленному и ровному дыханию жены. Во рту у него было горько от разжеванной таблетки, отчего язык казался шершавым и онемевшим. Он наглотался экседрина посте разговора с Элом, состоявшегося в половине восьмого. Венди и Денни в это время находились внизу у камина и читали вместе учебник.

– Эл Шокли вызывает Джека Горранса, – сказала телефонистка.

– На проводе, – ответил Джек, перекладывая трубку в правую руку, чтобы левой достать платок из кармана. Он вытер губы и закурил сигарету. В трубке прозвучал громкий голос Эла:

– Джеки-бой, ты что это там надумал?

– Здорово, Эл, – Джек выдохнул клуб дыма.

– В чем дело, Джек? Сегодня днем у меня был дурацкий разговор со Стюартом Ульманом. А если Ульман заказывает междугородный разговор за счет своего кармана, – дело серьезное.

– Ульману нечего беспокоиться, Эл, и тебе тоже.

– А о чем именно нам не следует беспокоиться? Ну-ка, выкладывай, приятель. Ульман говорит, что ты не то шантажировал его, не то грозил дать очерк об отеле в «Инкуайер».

– Я хотел подразнить его немного. Когда я приехал сюда для беседы, он вытащил наружу все мое грязное белье: пьянство, увольнение с работы, драка с учеником и так далее. Меня здорово разозлило то, что все это он говорил якобы из своей большой любви к отелю, к его традициям, его славному прошлому, будь оно проклято, а я нашел в подвале альбом с газетными вырезками, а они рисуют весьма неприглядную картину прошлого отеля, далекую от того образа храма, на который молится Ульман.

– Надеюсь, ты говоришь метафорически, Джек? – Голос Эла стал холоднее.

– Именно, но я узнал…

– Мне известна история отеля.

Джек провел рукой по волосам.

– Я позвонил Ульману и чуть подначил его. Согласен, что с моей стороны это было не очень умно. Больше я так не сделаю. Конец истории.

– Стю сказал, что ты намереваешься вытащить на свет божий грязное белье отеля.

– Твой Стю – болван! – гаркнул Джек в трубку. – Да, я сказал ему, что хочу написать об «Оверлуке», ибо на его примере можно дать собирательный образ всей Америки после второй мировой войны. Я знаю, что такая заявка чересчур самонадеянна. Да, Эл, это была бы великая книга. Но она в отдаленном будущем. Это я тебе обещаю. Сейчас я откусил кусок больше, чем могу проглотить.

– Джек, откажись от этой идеи.

Джек уставился на черную трубку, отказываясь верить своим ушам.

– Что? Что ты сказал?

– То, что слышал. В каком отдаленном будущем, Джек? Для тебя – год или пять, а для меня – двадцать-тридцать лет, потому что я не собираюсь порывать с отелем. Занимаясь мелкой подсобной работой, ты хочешь родить великое творение литературы. Меня просто мутит от такого сумасбродства.

Джек обомлел.

– Я старался помочь тебе, Джеки-бой. Мы вместе прошли через войну, и я был обязан помочь тебе. Перед тем как ты ударил Хартфилда, я уговорил Попечительский совет рассмотреть вопрос о продлении твоего контракта на второй срок. Ты сам подгадил себе. Теперь я устроил тебе тепленькое местечко, где ты мог бы зализать свои раны и закончить пьесу. И начал уже убеждать Гарри Эффингера и других парней в Совете, что они сделали ошибку, вышвырнув тебя из школы. А ты снова вставляешь мне палки в колеса. Так-то ты благодаришь своих друзей, Джек?

– Нет, не так, – прошептал Джек.

Больше он ничего не мог выговорить. В голове крутились ядовитые, злые слова, но он сжал зубы, чтобы удержать их, думая о Венди и Денни, которые сидели сейчас у камина за чтением первой книжки для второго класса и считали, что дела у них идут превосходно. Если его выгонят с работы, что с ними будет? Ехать опять в Калифорнию на разбитом «жуке» с неисправным топливным насосом? Ему хотелось на коленях умолять Эла оставить его на службе, но слова не шли с языка, а трубка в руке раскалилась от злости.

– Что ты там бормочешь? – спросил Эл резко.

– Нет, говорю я, к своим друзьям я отношусь по-другому, и ты знаешь это, Эл.

– Откуда? В худшем случае, ты замышляешь опозорить мой отель, откапывая трупы, которые были благополучно захоронены много лет тому назад. А в лучшем – звонишь моему управляющему, возможно, не самому приятному из людей, но компетентному человеку, и пугаешь его до полусмерти. Ты что, играешь в бирюльки?

– Какие там бирюльки, Эл? Тебе легко – ты не зависишь от милости богатых друзей. А то, что ты сам был недалек от того, чтобы стать горьким пьяницей, не имеет значения, да?

– Имеет, – Эл стал говорить на тон ниже, и в его голосе послышалась усталость. – Но, Джек, что я могу поделать? Не в моих силах что-то изменить.

– Знаю, – произнес Джек обреченно. – Значит, я уволен? Лучше скажи прямо, если уволен.

– Нет, если ты сделаешь для меня две вещи.

– Идет.

– Выслушай сперва условия. прежде чем соглашаться.

– Нет, я согласен на любые. Мне нужно думать о Венди и Денни. Если тебе нужны мои зенки, я вышлю их тебе по почте.

– Ты уверен, что можешь позволить себе роскошь жалеть себя?

Джек закрыл глаза и сунул в пересохший рот две таблетки экседрина.

– В данный момент мне не остается ничего другого. Валяй… какие там условия?

Помолчав, Эл сказал:

– Первое: никаких звонков Ульману. Если даже загорится отель. В этом случае звони технику, тому парню, что все время сквернословит. Ну, ты знаешь, о ком я говорю.

– Об Уотсоне.

– Да.

– Согласен с первым условием.

– Второе: никакой книги о знаменитом горном курорте «Оверлук». Дай честное слово, Джек.

На минуту ярость охватила Джека с такой силой, что он буквально лишился речи, от прилива крови шумело в ушах.

– Джек, ты меня слышишь?

Он выдавил сдавленным горлом слово, отдаленно похожее на «да». Голос Эла был уверенным и твердым.

– Я вовсе не считаю, что требую слишком многого. У тебя будут и другие книги…

– Хорошо, Эл. Я согласен.

– Не думай, Джек, что я хочу влиять на твое творчество. Ты ведь меня знаешь…

– Слушай, Эл. Меня зовет Венди. Извини.

– Конечно, Джеки-бой. Мы хорошо поговорили. Как ты там? Сухой?

ТЫ ПОЛУЧИЛ СВОЙ ФУНТ МЯСА С КРОВЬЮ, ЧТО ТЕБЕ ЕЩЕ НАДО? ОТСТАНЬ ОТ МЕНЯ!

– Как пень.

– И я тоже. Я стал получать удовольствие от трезвости. Если…

– Эл, я отлучусь… Венди.

– Конечно. Пока.

Джек повесил трубку как раз в тот момент, когда приступ колик сломал его пополам, и схватился руками за живот, согнувшись перед телефоном, как монах перед иконой.

Джеку немного полегчало, когда в гостиную вошла Венди и спросила, кто звонил.

– Эл Шокли, – ответил он, – справлялся, как у нас дела. Я сказал, что прекрасно.

– Джек, у тебя ужасный вид. Тебе плохо?

– Вернулась головная боль. Я сейчас лягу. Нет смысла садиться за работу.

– Подогреть тебе молока?

Он слабо улыбнулся: «Неплохо бы».

И сейчас, лежа у нее под боком и чувствуя ее теплое бедро, он думал о своем разговоре с Элом, уставившись открытыми глазами в темноту, зная, что не заснет еще долгие часы.

* * *

Венди Торранс лежала на спине, прислушиваясь к дыханию мужа, забывшегося в тяжелом сне, – долгий вздох, короткая задержка, слегка гортанный выдох. Куда занес его благодатный сон? Бродит ли он в чудо-парке Грейт Баррингтоне, который предлагает столько удовольствий, что поневоле забудешь о времени. Сидит ли в какой-нибудь забегаловке в компании своих приятелей, собравшихся возле игрового автомата, с кружкой пива в руках – в одном из тех укромных местечек, где всегда гремит музыка, куда нет доступа ни ей, ни Денни и где верховодит Эл Шокли в рубашке с расстегнутым воротником.

Венди была полна беспокойства за Джека, того прежнего беспокойства, которое, как она думала, осталось позади, в Вермонте, словно заботы не могут пересекать границы штатов. Она была в отчаянии от того, как отель «Оверлук» действует на ее мужа и сына.

Больше всего ее пугало – хотя это было какое-то смутное, неосознанное чувство – то, что к Джеку вернулись прежние симптомы пьянства – все, кроме самого пьянства: постоянное вытирание губ платком или рукой, словно у него мокли губы, долгие паузы в работе за пишущей машинкой, больше комков смятой бумаги в корзине. Бутылочка с экседрином на тумбочке возле кровати – он снова принялся жевать таблетки. Он легко раздражался из-за пустяков, начал чаще браниться, и ее стало беспокоить его настроение. Ей даже легче становилось, когда он терял самообладание и выпускал излишний пар, как делал это дважды в день с котлами в подвале. Пусть он лучше проклинает все на свете, пинком отшвыривает стул, крепко грохает дверью – все это и прежде бывало ему свойственно. Однако в последнее время у нее возникло подозрение, что злоба Джека направлена против нее и Денни. Но пока он не позволял себе срывать плохое настроение на них. У котлов имеется манометр – старый, заржавленный, закопченный, но все же рабочий манометр. А у Джека его нет. Она не умела угадывать его настроение. Денни умел, но никогда не говорил об этом.

После телефонного разговора Джека с Элом она спустилась в холл и застала там у камина Денни, который читал потрепанную книжку о приключениях Джо и Рейчел в цирке. Наконец-то у него не было ставшего в последнее время привычным выражения рассеянности и заботы. Наблюдая за ним, Венди окончательно уверилась, что Денни знает больше и понимает глубже, чем мог предположить доктор Эдмондс.

– Эй, док, пора спать, – сказала она.

– Да, сейчас, – он отметил место, где остановился, и захлопнул книгу.

– Умойся и почисть зубы.

– Ладно.

– Не забудь про флесс[7]7
  Вощеная нитка для чистки зубов.


[Закрыть].

– Не забуду.

Они постояли некоторое время, наблюдая, как бледнеют и тухнут угли в камине. Остальная часть холла была холодной, там гуляли сквозняки, а здесь, у камина, было чудесно, и не хотелось покидать теплый уголок.

– Кто звонил папе по телефону? Дядя Эл?

– Конечно, – ответил он без всякого удивления.

– А дядя Эл не сердился на папу?

– Еще как! Они здорово ругались. Дядя Эл не хотел, чтобы папа писал книгу.

– Какую книгу?

– Об отеле. Он нашел много сведений по истории отеля в альбоме для газетных вырезок.

С ее губ готов был сорваться вопрос, который они с Джеком задавали ему сотни раз: «Откуда ты знаешь?» Но она не задала ею. Незачем сердить ребенка перед сном, и зачем ему знать, что они часто обсуждают этот вопрос друг с другом – откуда ему известно то или иное, о чем никак не полагалось знать, а он знал. И никто не убедит ее, что это не так. Научные рассуждения Эдмондса об индуктивном разуме и подсознательной логике были не чем иным, как болтовней. Ее сестра. Откуда Денни было знать, что она как раз думала о ней, когда сидела в приемной?

Мне снилось, что у папы была авария.

Она тряхнула головой, чтобы прогнать мысли.

– Иди умывайся, док.

Он побежал вверх по лестнице. Нахмурившись, она отправилась на кухню, чтобы подогреть молоко для Джека.

И сейчас, лежа в постели, прислушиваясь к дыханию мужа и к вою ветра снаружи (чудо, что у них сегодня выпала только небольшая порция снега, а не начался снегопад), она снова обратилась к воспоминаниям о рождении ребенка, который появился на свет «в сорочке», что бывает, как свидетельствуют врачи, один раз на семьсот родов. Но примете старых повитух, это служит признаком ясновидения.

Она решила, что пора поговорить с Денни об отеле «Оверлук». Пора заставить Денни сказать ей правду. Завтра. Завтра как раз будет удобный случай для этого. Они отправятся в Сайдвиндерскую публичную библиотеку, чтобы взять там учебники для второго класса, которые можно держать всю зиму. По дороге она поговорит с ним. Эта мысль немного утешила ее, и она потихоньку! погрузилась в сон.