Текст книги "Приключения Виконта Адриланки"

Автор книги: Стивен Браст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 75 (всего у книги 77 страниц)

Заключение

Как автор, наконец-то, заканчивает свою историю

Через шесть лет Царствования Зарики, когда Дворец сочли если не законченным, но по меньшей мере годным для жизни, Кааврен и Даро опять получили для себя свой дом. Несколько лет Пиро и Ибронка делили этот дом с ними, но, через какое-то время, напряжение от совместной жизни с неохотно одобрившим их союз Каавреном надоело Ибронке, и она приобрела квартиру в городе – квартира, которую они продолжают занимать и сейчас, поэтому нескромно называть ее точное расположение; а скромностью, хотя она и не явлется суровой необходимостью для историка, тем не менее никогда не стоит пренебрегать.

Вот почему каждое утро Кааврен, вместо того, чобы наслаждаться прогулками по пустым лестницам и коридорам Особняка, садился на лошать и скакал три четверти часа во Дворец, чтобы занять свой пост. Более того, каждый день ему приходилась задерживаться, чтобы устроить свою лошадь в том, что на сегодня было временными конюшнями. Вспоминая старый Дворец, где лошадям даже не разрешалось приближаться на определенное расстояние к Императорскому Крылу, Кааврен не считал необходимым жаловаться на это. Еще одним неожиданным эффектом перемещения Зарики во Дворец стало то, что Кааврен больше не видел Пэла так часто, как раньше, так как Первый Министр считал, что чем меньше людей видят его, тем лучше он работает.

Если читателя смутило наше указание на то, что Ее Величество переехала во Дворец на шестом году ее Царствования, хотя читатель очень хорошо помнит процессию и праздник, сопровождавший ее торжественный вход во Дворец в самом начале одиннадцатого года, мы в ответ заметим, что когда Ее Величество официально объявила Дворец готовым для того, чтобы стать ее резиденцией, она уже несколько лет неофициально руководила Империей, находясь в нем.

Так что нет ни единой причины считать правдой многочисленные рассказы о ремесленниках, работавших во Дворце, и гонцах, бегавших с поручениями, которые заблудились внутри уже построенных конструкций и постоянно изменяющихся коридорах, так что их уже никогда не нашли, и они по сей день бродят в некоторых герметически-закрытых секциях. Как мы и сказали, нет никаких причин верить в эти басни, но природа этого гигантского и запутанного здания такова, что бросает на эти истории тень достоверности.

Пиро и Ибронка продолжали время от времени навещать Кааврена и Даро, что было лучше для всех. Кроме того они иногда видели Зарику, а также Шанта и Льючин (последние двое постепенно стали более дружески относиться к Кааврену, несмотря на врожденное упрямство Дзурлорда). Рёаана и Ибронка были официально приняты в Общество Свиной Кочерги, хотя на самом деле члены общества никогда не встречались в течении остатка правления Зарики. Сама Зарика заявила, что она с удовольствием будет участвовать в собраниях, но не раньше, чем расстанется с троном. Ходят слухи, что они все еще собираются каждые десять дней; верны ли они, мы не можем сказать.

Прием, который Маролан устроил по поводу окончания постройки Черного Замка, продолжается до сих пор и вошел в легенду, как и его меч, который особенно прославился на Стене Могилы Баррета несколькими годами позже. Сетру Младшая и Волшебницу в Зеленом можно было часто видеть при дворе, вместе с другими, менее приятными личностями, и даже Чародейка Горы Дзур время от времени появлялась там вместе с Некроманткой, которая продолжала жить на Горе Дзур и, насколько нам известно, никогда не вернулась в свой мир.

Ритт стал Императорским Гвардейцем и, спустя восемьдесят пять лет, дослужился до офицера, и продолжает занимать этот пост в тот момент, когда пишутся эти строки.

Ее Высочество Сенния умерла в Адриланке на девяностом году Правления Зарики. Известно, что Ибронка была рядом со своей матерью в момент смерти, но мы не знаем о чем они говорили в эти минуты; в любом случае мы не собирались разглашать эту тайну даже если бы узнали ее, потому что некоторым щекотливым вопросам лучше оставаться за пределами истории.

Быть может какой-либо читатель, который, как мы надеемся, проникся некоторой симпатией к нашему храброму Кааврену, хочет узнать о том, как он прожил остаток своих дней; увы, мы не можем ответить на этот вопрос по той простой причине, что, когда мы пишем эти строки в царствование Ее Величества Норатор, он все еще жив, занимает свой пост, и, возможно, творит более новую историю, чем та, которую мы пытались рассказать. Хотя мы не предвидим продолжения хроники его действий (помимо всего прочего в некоторой точке историк обязан уступить место поставщику новостей, даже хотя эти две категории рассказчиков часто взаимозаменяемы и, иногда, идентичны), мы собираемся остановится на дороге, которая простирается в будущее перед нами.

Тем не менее, читатель может поинтересоваться, как и Пэл, – Счастлив ли Кааврен?

Этот вопрос, который, во-первых, неуместен по отношению к человеку, который живет, дышит и, возможно, читает эти строки, а во-вторых на самом деле более сложен, чем может показаться. Кааврен того времени, когда мы впервые встретили его – то есть блестящий, словоохотливый молодой человек, пышущий энтузиазмом, который однажды оказался на постоялом дворе в местечке Ньюмаркет – мертв. Он умер однажды, преданный Иллистой, он умер опять, когда был убит Его Величество Тортаалик, и еще раз, когда оказался чужим своему сыну, и еще раз, окончательно, вместе со смертью Тазендры и Айрича, которые в сущности были частью его самого.

Тем не менее остается человек, который носит свои сапоги (и меч), говорит ртом и чувствует сердцем. Мужчина, который, насколько нам известно, наслаждается продолжающимся уважением своего сына, любовью своей жены и выполнением своего долга – то есть он продолжает чувствовать себя полезным для дела, в которое с жаром верит. Является ли это счастьем? Поскольку наш долг историка требует ответа на этот вопрос, разрешите нам предположить, что является.

Хотя мы точно знаем, как живет Кааврен, мы намного меньше уверены в этом по отношению к тому, чьим именем называется эта история, то есть к Виконту Адриланки.

Время от времени появляются истории – то там, то здесь – о появлении Синего Лиса. Иногда это популярные песни, иногда сказки и слухи, а иногда плохо обоснованные донесения местной полиции. В этих историях он чаще всего спасает благородных, но беззащитных вдов, сирот или Текл. Эти истории, возможно, основаны на каких-то реальных случаях, но все-таки автор уверен, что эти истории случаются независимо от бравой и роматической фигуры, опять надевшей свой лазурно-синий плащ – Синий Лис стал легендой, которая вычеркнула его из царства реальности, и, следовательно, больше не интересен автору, который изучает легенды только в том случае, если вера в них может повлиять на настоящий ход истории.

И, тем не менее, необходимо согласиться, что такое влияние может быть значительным. Каждый человек действует на основании своей веры, а правдива ли она или лжива, не имеет значения, в любом случае действие, основанное на ней, становится фактом истории; иногда человек верит во что-то прозаическое и банальное, например в то, что после ночного отдыха действия более эффективны, или, более дерзко и смело, в то, что можно убедить другого сделать нужные вам действия подходящими рассуждениями, а иногда какой-нибудь храбрый идеалист знает, как, по его мнению, можно сделать этот мир более приятным местом. А идеи человека всегда влекут за собой действия и поступки. Увы, иногда получается огромное зло; но, если мы посмотрим вокруг, то не сможем усомниться, что чаще мир действительно становится лучше.

История и легенда, так же как и жизненный опыт конкретной личности (частью которой являются знание истории и восприятие легенд), помогают сформировать убеждения, определяющие поступки, и именно в этом историк видит главную цель рассказанной истории. Если читатель поймет даже малую часть правды, и это поможет ему понять этот мир и, даже, возможно поможет ему понять последствия некоторых решений, мы сможем, перефразируя Мастера Охотника, заключить, что помогли ему удержаться от отчаяния, которое неизбежно следует за лживым видением неизбежности.

Мы видим нашу собственную роль в том, чтобы пролить свет туда, где царила темнота и неясность, и мы надеемся, заключая так хорошо, как только можем эту историю о наших друзьях, что читатель возьмет для себя из этого путешествия что-то, что поможет ему пройти по своему собственному пути – или проложить новый – через мириады решений, возможностей и действий, образующих сложный ковер, который мы называем историей, или жизнью.

Послесловие
Встреча Паарфи с богами
Серия биографических картинок, вставленных в мифографический отчет, который может, благодаря соседству с ними, оказаться интересным

Иван Секели, колдун-антикварий севера.

Это не предисловие, и не должно быть использовано таким образом, хотя надо допустить, что никакого вреда не будет, если это все-таки произойдет; рыбе абсолютно все равно, подают ли ее перед сыром, хотя тому кто обедает, нет, если он не воспользуется имбирем, чтобы отбить старый вкус и почувствовать новый.

Без сомнения многие, если не большинство из вас спрашивают, что это за личность, выбранная для того, чтобы украсить (если это подходящее слово), заключающий том этой серии, почему из всех живущих был выбран именно он, и что следует ожидать. Отвечу на эти вопросы в обратном порядке.

Не имею понятия.

Меня попросили помочь самому Паарфи Раундвудскому, с которым, как легко обнаружит любой, кто проявит достаточно упрямства, меня связывает долгое и достаточно разнообразное знакомство.

Формально я занимаюсь мифографией (свободное и иногда даже несколько игривое отношение к популярным мифологическим сюжетам, изложение которых ставило своею целью доставить людям приятное развлечение, сообщить поражающие воображение факты), немного мифопоэзией (поэтическое изложение мифов) и изредка литературой; в целом меня можно описать, как того, кто живет на самом верхнем чердаке Дома Аттиры и надеется, что другие летучие мыши научат его летать.

Когда я в первый раз встретился с Паарфи Раундвудским, я находился в далеком городе Сенотаф. Сам городок получил имя от старинного монумента, который, скорее всего, был воздвигнут в честь какого-то забытого сражения, хотя документы этого не подтверждают. Я занимался исследованием изображений Ордвинака на церемониальных фонарях, когда обнаружил, что Паарфи тоже приехал туда и собирается встретиться со своими читателями; я немедленно купил одну из его книг и поторопился к киоску, около которого должна была произойти эта встреча.

Когда я прибежал туда, Паарфи уже собирался уходить, и, как мне показалось, очень торопился, к разочарованию других ждавших его покупателей и не обращая внимание некоторую суматоху в находившейся рядом гостинице. Когда он проходил мимо меня, я протянул ему книгу и напомнил о том, что мы уже встречались в Университете несколько лет назад, на что он с некоторым трудом улыбнулся, что-то написал на форзаце, и в следующее мгновение исчез.

Дав чернилам высохнуть, я прочитал:

Три Туза Мечей – это по меньшей мере на один больше, чем нужно, чтобы выиграть партию.

Ваш в спешке, П.

Читатель, внимательность которого мы всегда обязаны предполагать, заметит, что я использовал выражение «Когда я в первый раз встретился с Паарфи», и тем не менее говорил с ним о предыдущей встрече. Надо понимать, что когда я использую эти слова, я не имею в виду нашу первоначальную встречу, но первую встречу при определенных обстоятельствах места и времени, или душевном состоянии самого человека. В объемистой академической критике самого последнего произведения Паарфи, я видел протесты против многочисленного повторения фраз, вроде такой, «Кааврен пересек такую-то реку», как если бы это была каждый раз одна и та же река, а любой мифограф скажет вам, что, как всем известно, это невозможно. Я не буду наполнять ваше время и драгоценную память описанием множества похожих встреч; любые студенты-первогодки согласятся с тем, что суп с бобами в Университетской столовой, содержащий очень мало бобов и еще меньше супа, очень похож тот же самый суп, который подавали пятьдесят предыдущих дней.

Когда я в первый раз встретился с Паарфи Раундвудским, мы оба были в Университете, я – вольноопределяющийся студент, он – выпускник. Как это часто бывает, он преждевременно разуверился во всех и во всем, и хотя этой болезнью заболевает только малая часть веселой студенческой братии, больным от этого не легче.

– Может быть вы заметили, – сказал он, держа в одной руке стакан с горячей клявой, а в другой кусок холодного грушевого пирога, – что у некоторых благородных выпускников этой Академии возникла странная привычка?

– Я могу подумать о нескольких таких.

– Есть только одна, о которой я размышляю.

– Ну, – сказал я, – если исключить такие мелочи, как обычай носить костюм, раскрашенный в цвета Университета, или меч, украшенный гербом Университетской фехтовальной команды…

– Особенно теми, кто не входит в команду.

– Да, именно ими – то остается привычка часто бывать на постоялом дворе Феникс и Инфант, или, как его называют все кругом, Жареный и Птенчик.

– Факт, который, на самом деле, доказывает, что вы внимательно смотрите по сторонам. Но я имею в виду кое-что другое.

– Тогда, возможно, изыск моды, который захватил буквально всех, одеваться на лекцию как древний старик, независимо от настоящего возраста или пола.

– Мы рады, что вы вспомнили об этой неестественной и жеманной манере одеваться, – сказал Паарфи с одобрением, и на его лице появилась легкая улыбка. – Вы должны согласиться и, рискую сказать, понять, что я не уклонюсь от предмета нашей ученой беседы, если замечу, что мужчины и женщины скорее похожи, чем различны, и в этом отношении я не имею в виду мое только что сказанное замечание.

– Хорошо. Пускай.

– Тогда, юный ученый, если мы с вами устроим соревнование в питье, то оба не будем ничего соображать задолго до того, как поймем, кто победил, и проведем ближайшее время со всевозможной приятностью, хотя, несмотря на мои возможности, это может оказаться достаточно дорогим удовольствием, учитывая ваши вкусы, на которые я обратил пристальное внимание. Так что, поскольку сейчас сезон ликера из черники, разрешите мне заказать вам выпивку, и мы незамедлительно начнем нашу дуэль.

– Хорошо, – сказал Паарфи, честно признаваясь, что заказал хорошое, но скромное вино, а не ту сладкую эссенцию, которая, как я было вообразил, будет подарком нам обоим.

Как только нас обслужили, он продолжал, – Так как вы знаете путь к сердцу студента, я назову этот стакан первой кровью. Итак, вот мое утверждение: все эти достойные ученые всё еще здесь, за исключением только тех неудачливых или небрежных, которые умерли. А теперь, сэр, скажите мне, какие еще учреждения так сохраняют свой состав, не давая никому вступить в него? Целители уходят и занимаются практикой, солдаты участвуют к военных компаниях, или, бывает, в нескольких, одна за другой, даже при Дворе можно видеть перемены, иногда более быстрые и кровавые, из-за Цикла. Если взять самый крайний случай, в деревне даже куча мусора становится удобрением, а куски и обломки мебели обрабатываются более, или может быть мы должны сказать менее, особым способом. И только здесь Время остановилось.

– Я должен сказать, что нет такого учреждения, которое настолько уважаемо и величественно, как это.

– Допустим; и тем не менее разве оно не должно поощрять некоторое перемещение своих членов, зная, что их талант засверкает намного ярче, когда окажется подальше от сияния самого Университета.

– Возможно, ели бы мы могли осмелиться зайти так далеко…

– Мы?

– Да, уважаемый ученый, вы и я.

– А. Хорошо, продолжайте.

– Тогда давайте будем выражаться в виде силлогизмов. Я утверждаю, что находиться здесь означает находиться в компании других. Вы утверждаете, что находиться здесь не означает быть в компании других. Они утверждают, что находятся здесь потому, что выбрали это место, а не какое-нибудь другое. Хорошо ли это?

– Это хорошо, – сказал Паарфи, одновременно поднимая свой стакан, и так как он знал, что я знаю о том, что он знает, все было хорошо.

А теперь я должен поговорить о еще одной моей цели на сегодня, то есть передать вам второстепенный рассказ о богах, который, давайте надеяться, некоторым образом связан с «основным предметом труда всей жизни Паарфи Раундвудского и его особенностями», во всяком случае так это определяется в письме, которое я получил из издательства Знаменитая Гора.

Как понятно любому утомленному манускриптами мифологу, но быть может требует разъяснений для тех, кто проводит больше времени в других галереях великой Библиотеки Мира, установить подлинность и принадлежность высказываний в рассказе о богах проблематично, и в некоторых случаях это вызывает настолько ожесточенные споры, что на место обсуждения приходится вызывать целителя. Когда, в ходе рассказа, я говорю «Верра сказала» или «Барлен сыграл так», это означает только то, что я описываю не некоторое определенное историческое собитие, но мою интерпретацию, полученную в ходе исследования и сравнительного анализа как ответ на вопрос, что же в действительности совершили боги. Может показаться абсурдным, если не сказать богохульственным, предположить, что мифограф не в состоянии отличить Верру от Морансё, не говоря уже о Барлене с Ордвинаком; и тем не менее, как подтверждают многочисленные примеры, так чаще всего и происходит.

Вот иллюстрация к моим словам: знакомая всем пьеса Аррискало Как Кейрана и Келхор бродили ночью по улицам Драгейры в поисках Настоящей Стали без всякого сомнения основывается на том же самом источнике что и произведение э'Зисы Как Траут и Три'нагор бродили ночью в поисках подходящего Стакана Клявы, так что бродячие театральные труппы чаще всего имеют один сценарий для них обоих, разузнают, благодаря человеку, приезжающему заранее в намеченный город, кого из героев в нем любят больше, и переодеваются в соответствующие одежды.

Когда я в первый раз встретился с Паарфи Раундвудским, он пытался научить пестро-окрашенную Восточную птицу декламировать цветистые фразы и, одновременно, привлечь к себе внимаю красивой молодой женщины, также одетой в яркие цвета, хотя у нее совсем не было перьев. Я не могу сказать, какая из этих целей была главной, хотя женщина, конечно, уже умела говорить.

Существует маленькая, но голосистая группа теологов, которая утверждает, что на границе невозможного (хотя даже эта маленькая, но голосистая группа теологов не в состоянии назвать это просто невероятным) находится утверждение, что боги играют в азартные игры. Однако широкая публика и огромное число рассказчиков историй о «богах во время игры» придерживаются противоположного мнения; и действительно, множество людей настаивают на том, что боги играют. По меньшей мере, глядя на то, как они обрисованы в историях вроде той, которую пишет Паарфи, многие думали бы о них куда хуже, если бы они не играли.

Чтобы доказать это, я не могу сделать ничего лучше, чем процитировать из выше упомянутого Как Траут и Три'нагор бродили ночью:

Три'нагор повертел пальцами орб. Хотя он и его товарищ все еще были в виде людей, раздался звон, как если бы монета потерлась о чешую.

– Они могут менять это на еду, одежду, безопасное или, по меньшей мере, комфортабельное место для сна, на услуги целителя или временной подруги.

– Так они и делают, – сказал Траут.

– Тем не менее вы должны согласиться, что нам не нужны ни еда, ни кров. О целительстве я вообще не говорю, а наши любовницы должны быть совсем другими.

– Было бы абсурдно спорить с этим.

– Тогда почему, скажите мне, мы должны играть таким же способом, как делают они, когда мы рискуем проиграть совсем другое?

Большинство людей в мире знают, как ответил Траут. Для тех же, кто слишком молод или вырос в провинции, я, будьте уверены, вернусь к этому знаменитому ответу в подходящее время. Но сейчас давайте продолжим наш предыдущий рассказ.

Сейчас необходимо сказать пару слов об играх, в которые играют боги. Напомним, что зачастую они придерживаются противоположного мнения о значении и целях таких действий, и, действительно, что это за боги, чьи действия имеют значение и цель, в то время как обычно они не делают ничего, но только без конца обсуждают? Когда этот взаимный обмен мнениями достигает уровня спора (то есть, говоря обычным языком, они не согласны друг с другом, но не в ученом смысле этого слова, а тогда, когда обсуждают что-то важное), то становятся предметом мифопоэтической интерпретации, хотя у некоторых писателей боги ссорятся почти непрерывно, в то время как у других они только демонстрируют разные стороны одной и той же мысли.

Но, самое главное, замечание Три'нагора бесспорно справедливо: хотя идея риска ни в коем случае не чужда богам – Катастрофа Адрона, как мы можем предположить, может считаться таким несчастным случаем – их риск измеряется не ценой обеда или даже ценой крови. Честь, однако, является понятием, с которым они знакомы, и сколько раз мы слышали такие вполне обыкновенные в нашем мире заявления: «Я ставлю мою священную честь», за которым следует, на жаргоне игроков, что-то вроде «поддерживешь ли ставку»?

И, конечно, у богов есть понятие о месте и занимаемом положении, так что хотя они никогда не ошибаются, все-таки один может быть более прав, чем другой (мы отсылаем заинтересованного читателя к старой Дворцовой пьесе Рыбы в свой Сезон, где эта мысль проиллюстрирована самый интересным образом).

Когда я в первый раз встретился с Паарфи Раундвудским, он работал над обработкой Восточной легенды об Фенарианских гулях – вампирах, которые не подвержены зловредному влиянию чеснока, что и привело их к подлинно трагическому величию. Результатом этой работы должны были стать несколько объемистых томов и по меньшей мере еще два тома детальных рецептов, разработанных этими несчастными во время их долгих странствий. Мы обсуждали все это во время обеда (скромная трапеза из нескольких блюд – жареный поросенок, немного капусты, рыбный стейк, небольшая утка, холодный суп с лесными ягодами; остальное не удержалось в моей памяти), и, к моему вечному сожалению, я предположил, что, возможно, исследование этих блюд интересует Паарфи больше, чем древний рассказ о вечно голодных живых трупах. Паарфи ответил, что такие мысли действительно часто посещают его, и на это указывает даже выбранное им название своего труда Кровь и Красный Перец.

Увы, я очень и очень сожалею, но этот труд был отложен в сторону, если вообще не заброшен, и хотя я не сыграл никакой роли в тех книгах, которые у нас есть и которые нам обещаны, тем не менее самоуверенное обещание помощи в исторических исследованиях кажется погубило труд, хотя, конечно, в обмен у нас есть нечто более роматическое.

Я мог бы продолжать без конца, но издатель сообщил мне, что Виконт Адриланки должен быть опубликован в трех томах и мне запретили писать четвертый.

А теперь, достойные клиенты, перейдем к нашей истории. Она известна всем мифографам как Боги играют в Фантомов, и, что достаточно необычно, включает весь пантеон, и рассказывает не об их обычной игре в Орбы или в Кости, но о варианте соревнования в символы, известном в наших игорных домах как Семилапый Джарег.

Когда игра начинается, все боги сидят на своих местах по кругу в Залах Суда – этот этап всегда упоминается, иногда с детальным описанием расположения тронов – и каждое божество получает потайной ящичек с двумя фантомами – образами особого типа и значения. Чаще всего эти типы соответствуют тем, которые находатся на игральных картах нашего мира – Мечи, Орбы, Дзуры, Девушки и им подобные. Иногда бывают и экзотические образы: Штормы, Раны, Песни. В некоторых рассказах говорится о непонятных нам символах, так что изредка можно услышать истории о том, как Верра, например, держит Тройку: Безымянное, Бесконечное и Безвременное.

Часто спрашивают, как боги, которые знают все на свете, по меньшей мере из того, что происходит сейчас, и большую часть прошлого, не знают, каких фантомов их компаньоны вытянут следующими.

Некоторые утверждают, что боги, как часть системы равновесия, которая должна существвать среди таких сил, умеют сохранять свои секреты от других; другая точка зрения, более популярная среди обычных людей, состоит в том, что боги могли бы узнать, если бы захотели, но из вежливости этого не делают.

Когда игроки объявляют, что они удовлетворены рапределением фантомов – и при этом никто не спрашивает, не произошла ли ошибка, но только вежливо подтверждает, что получил – они проверяют свои потайные ящички и решают, будут ли они рисковать и присоединяться к игре, или лучше пропустить.

В том случае, о котором идет речь, Барлен нашел у себя Туза и Семерку Мечей. Сильная карта, стоящая риска, решил он и объявил, что играет.

Верра нашла у себя Короля и Наследницу Орбов, очень сильный расклад. Так что ей осталось только решить, уровняться ли с Барленом или, может быть, повысить; посмотрев на число тех, кто еще не говорил, она решила уровнять.

Морансё увидела Тройку Орбов и Наследницу Чаш, и спокойно вышла из игры.

Кейрана увидела Восьмерку Орбов и Наследницу Дзуров, и, достаточно долго поколебавшись, также предпочла не рисковать.

У Ордвинака были Четверка Чаш и Пятерка Мечей. Он вошел и уровнял с таким видом, как если бы ему уже было скучно.

Нисса обнаружила у себя Шестерку и Восьмерку в Чашах, и уровняла.

Келхор увидел Девятку Орбов и Короля Дзуров, и остался в игре.

У Траута оказались Восьмерка Дзуров и Наследник Мечей, и он мудро решил выйти из игры.

Три'нагор увидел Двойку Мечей и Десятку Чаш, и остался.

На следующем этапе игры пред всеми собравшимися появились еще три фантома (те, кто выходят из игры, в основном наблюдают за ней и отпускают замечания, иногда достаточно резкие). Эти новые образы являются общей собственностью всех, потому что, как безусловно поймет каждый, если немного подумает, хотя каждое божество имеет свой собственный облик и силу, намного большая материя Вселенной является общей для всех них. Эти три добавочных фантома называются «Падение», в честь великого перемещения богов из их предыдущего мира и их единственной мечты, обосноваться на земном, материальном уровне.

Наше Падение состояли из Семерки Орбов, опять Семерки но Чаш, и Тройки Дзуров.

Теперь у Барлена было три Семерки, и он продолжил рисковать.

Верра увидела, что у нее три Орба, но это не было настоящим усилением, а надежды на то, что оставшиеся два фантома подойдут, почти не было. Она вышла.

Ордвинаку была нужна Шестерка для Стрита. Он рискнул и продолжил играть.

Нисса тоже уровняла, по причинам, которые мы не в состоянии угадать.

Келхор и Три'нагор потеряли надежду и вышли.

В этото момент добавился еще один фантом, называемый «Четыре Пути» из-за того, что он был четвертым символом и символически представлял пути в четырех направлениях, четыре ветра и даже перекресток земных дорог. В нашем случае это была Пятерка Чаш.

Барлен по-прежнему имел три Семерки и решил рисковать дальше.

У Ордвинак были две пары, хотя одна младшая (зато вторая старшая). Возможно только из-за своей часто замечаемой инертности он продолжил игру.

У Ниссы на руках оказался стрит, и даже стрит-флеш. Некоторые из тех, кто рассказывает эту историю, обвиняют ее в предвидении будущего, хотя никакой игрок не опустится до этого. Так что она подняла. Остальные уровняли.

И наконец появился последний общий фантом, известный как «Река Мечты». (Я слышал, что в некоторых играх смертных его называют «Дороги Мертвых», но эта шутка не вошла в мифографическую литературу). Все те, кто остался в состязании не убоявшись риска, выбрали пять фантомов из семи доступных им, старясь создать наиболее могущественную комбинацию.

В нашем случае появилась Четверка Орбов.

Теперь, любой, у которого было Шесть, мог получить стрит. У Барлена, однако, осталась только три Семерки. Он издал то, что можно назвать (в мифографическом смысле) вздохом разочарования, и вышел.

У Ордвинака были три пары, но, конечно, он мог сохранить только две, и еще одну самую высшую карту, для финального раунда. Он рискнул и продолжил игру.

Не-игрок может удивиться этому, и даже игрок-любитель может спросить себя, как одно божество может надеяться обмануть другое, у которого намного лучшие карты. Простой ответ (а есть и сложные) – тот же самый как и то, почему рискуют: хотя один не хочет сдаваться и уходить, другой не хочет потерять больше, чем необходимо, особенно когда всегда есть возможность уйти.

Нисса уровняла.

– Покажи, – сказал Ордвинак.

Почти прозрачная силуэт Ниссы покрылся рябью. – Вы проиграли? – сказала она, открывая свой стрит.

– Да, – сказал Ордвинак. – И они говорят, что я игрок.

Когда я в первый раз встретился с Паарфи Раундвудским, он только что прошел через горестный этап борьбы со своим бывшим издателем и страдал под штормом академической критики (хотя, как он сам заметил, этот шторм пригнул к земле множество деревьев, но никто не слышал, чтобы хоть одно из них упало), и я спросил его о блюде «беззаконный суп» и впечатлающем вине Сопрони, и еще о том, почему он выбрал редкую (тогда) и трудную задачу преобразования истории в рассказ таким своеобразным способом; задачу, обещавшую неясные перспективы, непоседливую жизнь и в постоянно меняющуюся репутацию.

Он ответил мне теми же словами, которые мудрый Траут сказал Три'нагору, – Потому что это единственная игра в городе.

Дальше следует приложение из 1-ого тома «Виконта», которое, как мне показалось, будет лучше после 3-его. Все цитаты из Гвардии Феникса и Пятьсот Лет Спустя в переводе Гольдича. (А.Вироховский)