Текст книги "Братья. Джон Фостер Даллес, Аллен Даллес и их тайная мировая война (ЛП)"

Автор книги: Stephen Kinzer

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)

"Ну, как дела?" – спросил он помощника, который встречал его самолет поздно вечером в Балтиморе.

"Не очень хорошо, сэр", – последовал ответ.

"Ах, вот как?"

По дороге в дом Аллена в Джорджтауне они общались. Когда они приехали, Аллен пригласил своего помощника выпить. За виски он сместил тему разговора с Кубы и начал бесцельно болтать. Позже помощник описал этот момент одним словом: "нереально".

На следующий день на совещаниях в Белом доме Кеннеди отбивался от очередных просьб направить американские войска на поддержку захватчиков залива Свиней. Самые сильные из них исходили от начальника военно-морских операций адмирала Арлея Берка, который пришел в Овальный кабинет поздно вечером вместе с не менее взволнованным Бисселлом.

"Позвольте мне взять два истребителя и сбить эти вражеские самолеты", – умолял Берк.

"Нет", – ответил Кеннеди. "Я не хочу втягивать в это Соединенные Штаты".

"Могу ли я не посылать воздушный удар?"

"Нет."

"Можем ли мы прислать несколько самолетов?"

"Нет, потому что они могут быть идентифицированы как Соединенные Штаты".

"Можем ли мы закрасить их номера?"

"Нет."

В поисках вариантов Берк спросил, разрешит ли Кеннеди артиллерийские удары по кубинским войскам с американских эсминцев. Ответ был один и тот же: "Нет".

Позже в тот же день Кеннеди сказал одному из помощников: "Я, вероятно, совершил ошибку, оставив Аллена Даллеса". К тому времени Аллен также осознал масштабы катастрофы. Он отправился в дом одного из своих старых друзей, Ричарда Никсона. Никсон сразу увидел, что Аллен находится в состоянии "сильного эмоционального стресса", и предложил ему выпить.

"Мне очень нужен один", – ответил Аллен. "Это худший день в моей жизни".

"Что случилось?"

"Все потеряно".

Так и случилось. Более ста захватчиков погибли. Большинство остальных были схвачены и посажены в тюрьму. Для Кастро это был высший, экстатический триумф. Кеннеди был ошеломлен.

"Как я мог быть таким глупым?" – размышлял он вслух.

Другие были не менее ошеломлены. Критика ЦРУ как в прессе, так и в Конгрессе достигла небывалого накала. Не обошли стороной и Аллена. Статья на обложке журнала Time, озаглавленная "Кубинская катастрофа", поставила под сомнение саму концепцию разведки.

"На прошлой неделе ЦРУ вновь оказалось в центре внимания – и, вероятно, останется там на некоторое время, пока не будет решен основной вопрос, который давно и горячо обсуждается", – пишет Time. "Должна ли любая организация, занимающаяся сбором разведывательной информации, нести также оперативную ответственность? Британцы долгое время говорили "нет", утверждая, что сочетание этих функций дает такой организации оперативную заинтересованность в том, чтобы доказать правильность своих разведданных. Эта двойная функция, по-видимому, и стала одной из причин кубинской трагедии".

Выступая перед журналистами в Белом доме, Кеннеди взял на себя "единоличную ответственность" за неудачу. "У победы сто отцов, а поражение – сирота", – размышлял он.

Аллен впал в шоковое состояние. Роберт Кеннеди позже писал, что он "выглядел как живая смерть... у него была подагра, ему было трудно ходить, и он постоянно опускал голову на руки". Однако в последующие недели его, как обычно, приглашали на встречи в Белый дом. Не было сказано ни одного резкого слова.

1 мая комитет по международным отношениям Сената провел закрытые слушания по поводу фиаско в заливе Свиней. Аллен настаивал на том, что в этом виноваты военные, а не ЦРУ. "Мы прислушались к самым высоким, самым лучшим военным советам, которые только могли получить", – заявил он. "В их число входили, конечно, офицеры, которые помогали разрабатывать планы, а также Объединенный комитет начальников штабов".

Высшее военное командование США было возмущено. Адмирал Берк резко осудил Аллена.

"Дело в том, что он просто не участвовал в этой операции", – сказал Берк. "Он появлялся на совещаниях и сидел там, покуривая свою трубку.... Я виню его за то, что его там не было".

Страсти улеглись, когда над Вашингтоном наступила весна. Аллен считал, что пережил бурю. Он стал околачиваться на строительной площадке в Лэнгли, где возводилась новая штаб-квартира ЦРУ. Выход на пенсию, говорил он друзьям, состоится через два года, когда ему исполнится семьдесят лет.

Если Аллен еще не осознал последствий катастрофы в заливе Свиней, то Кеннеди осознал. В частной беседе он проклинал "ублюдков из ЦРУ" за то, что они втянули его в это дело, и желал "расколоть ЦРУ на тысячу кусков и развеять их по ветру". Однажды в августе, решив, что прошел приличный промежуток времени, он вызвал Аллена в Белый дом.

"При парламентской системе правления именно я должен был бы покинуть свой пост", – сказал он Аллену. "Но при нашей системе уходить должны вы".

* * *

Кеннеди разрешил Аллену оставаться на своем посту до тех пор, пока не будет проведена церемония открытия новой штаб-квартиры в Лэнгли. Она была назначена на 28 ноября 1961 года. На церемонии присутствовали сотни сотрудников ЦРУ. Кеннеди выступил с легкомысленной речью.

"Ваши успехи не оглашаются, а о ваших неудачах трубят", – сказал он собравшимся. "Иногда я и сам испытываю такое чувство".

Рядом с Кеннеди сидел новый директор ЦРУ Джон Маккоун, бывший председатель Комиссии по атомной энергии. Ричард Бисселл, которого Кеннеди вместе с Алленом вывел из состава агентства, находился неподалеку. Это был момент залечивания семейных ран.

"Вы не могли бы выйти вперед, Аллен?" спросил Кеннеди, закончив свою речь.

Когда Аллен поднялся на трибуну, Кеннеди достал медаль "За национальную безопасность" – высшую награду для сотрудников американской разведки. Он прикрепил ее к лацкану Аллена и сказал: "Я не знаю ни одного человека, который бы с большим чувством личной преданности относился к своей работе, который бы меньше гордился своим постом, чем он".

Затем занавес откинулся, открыв высеченный в граните стих из Библии. Он и по сей день украшает стену у входа: "И познаете истину, и истина сделает вас свободными".

Через год Кастро освободил узников залива Свиней в обмен на продовольствие и медикаменты на сумму 52 млн. долл. Однако на этом эпизод не был исчерпан. Его последствия отразились в истории. Впервые ЦРУ было полностью разоблачено, пытаясь свергнуть лидера небольшой страны, преступление которого заключалось в неповиновении Соединенным Штатам. Это стало осуждаемым символом империалистической интервенции. По всему миру прокатилась новая волна антиамериканизма.

В 1965 г. два бывших помощника Кеннеди, Теодор Соренсен и Артур Шлезингер-младший, опубликовали статьи, в которых значительная часть вины за фиаско в Заливе Свиней возлагалась на Аллена. Соренсен писал, что Кеннеди спросил Аллена, уверен ли он в успехе вторжения, и Аллен ответил: "Я стоял прямо здесь, за столом Айка, и сказал ему, что уверен в успехе операции в Гватемале. И, господин президент, перспективы этого плана даже лучше, чем у того".

Аллен приступил к работе над резким опровержением под названием "Мой ответ на "Залив свиней"". "Миф о том, что президент Кеннеди был уверен в успехе кубинской операции, диаметрально противоположен фактам", – писал он. "У нас были шансы на успех, и не более. Такова была моя позиция по отношению к Кубе в высших советах нашего правительства".

Сестра Аллена Элеонора считала, что он "уже начал терять контроль над своей памятью и идеями", и убеждала его не публиковать эту статью. Она сохранилась – в виде мешанины машинописных и рукописных заметок – только в его личном архиве. В одной из них можно найти ответ на вопрос, почему он позволил осуществить вторжение в залив Свиней, несмотря на явные признаки его провала.

"Мы считали, что когда дело дойдет до кризиса – когда кризис возникнет в реальности, – любые действия, необходимые для достижения успеха, будут разрешены, а не допустят провала предприятия", – писал Аллен. "Мы считали, что во время кризиса мы приобретем то, что могли бы потерять, если бы спровоцировали спор".

Восьмилетний опыт работы под руководством Эйзенхауэра заставил Аллена поверить в это. Он полагал, что Кеннеди, как и Эйзенхауэр, сделает все необходимое для обеспечения победы, как только тайная операция будет начата. Очевидно, он никогда не воспринимал всерьез клятву Кеннеди не втягивать Соединенные Штаты в войну на Кубе.

Элеонора стала еще одной жертвой перемен в Вашингтоне. В начале 1962 года государственный секретарь Дин Раск вызвал ее в свой кабинет и сказал: "Белый дом попросил меня избавиться от вас". Частично толчком к этому мог послужить генеральный прокурор Роберт Кеннеди, который был возмущен провалом операции в заливе Свиней и, по одной из версий, "не хотел больше видеть рядом с собой семью Даллесов". Элеонора неохотно покинула Государственный департамент после пятнадцати лет работы. Она продолжила преподавать в Дьюке и Джорджтауне, написала несколько книг и много путешествовала, чаще всего в Германию, в том числе вместе с президентом Линдоном Джонсоном на похороны Конрада Аденауэра в 1967 году. Ее телосложение оказалось более крепким, чем у ее братьев, и она оставалась активной до самого конца жизни, который наступил в 1996 г., когда ей был 101 год.

Выйдя на пенсию, Аллен стал востребованным оратором после ужина. Кроме того, он с увлечением занялся писательской деятельностью. Его книга "Ремесло разведки" была не слишком впечатляющей – несколько глав были написаны призраком его товарища по ЦРУ Э. Говарда Ханта, – но два сборника шпионских историй, собранных им из исторических и художественных произведений, продавались хорошо. Он провел время в Швейцарии, где его сын находился в санатории, и на Багамах. Кловер путешествовала вместе с ним. Он радовался внукам. Дважды, совершенно неожиданно, президент Джонсон давал ему деликатные поручения, которые возвращали его к общественной жизни.

Аллен находился в своем доме в Ллойд-Неке, когда 22 ноября 1963 г. получил известие об убийстве Джона Кеннеди. Неделю спустя позвонил Джонсон. Он хотел, чтобы Аллен вошел в состав высокопоставленной комиссии по расследованию убийства – Комиссии Уоррена.

Джонсон сказал друзьям в Конгрессе, что убийство Кеннеди имело "некоторые иностранные осложнения, ЦРУ и другие вещи". Включение Аллена в состав комиссии Уоррена гарантировало, что эти "осложнения" останутся в тайне. Аллен никогда не говорил другим членам Комиссии Уоррена о том, что ЦРУ замышляло убийство Кастро, и не раскрывал того, что ему было известно об обвиняемом в убийстве Кеннеди Ли Харви Освальде. Он советовал другим членам комиссии, как задавать вопросы сотрудникам ЦРУ, и в то же время подсказывал им, как отвечать. По одной из версий, он "систематически использовал свое влияние, чтобы удержать комиссию в рамках, важность которых мог оценить только он сам". С самого начала, еще до изучения всех доказательств, он настаивал на окончательном вердикте, что Освальд был сумасшедшим стрелком, а не агентом национального и международного заговора".

Аллен оказался в уникальном положении: бывший директор центральной разведки, уволенный президентом Кеннеди, помогал расследовать убийство Кеннеди, одновременно охраняя собственные замыслы ЦРУ. Некоторым это показалось подозрительным.

Когда комиссия Уоррена завершала свою работу, Джонсон попросил Аллена взять на себя совсем другую миссию. 20 июня 1964 г. в штате Миссисипи пропали трое борцов за гражданские права. Джонсон хотел отправить посланника и остановил свой выбор на Аллене, поскольку тот не примыкал ни к одной из сторон в споре о гражданских правах. Аллен протестовал против своей неосведомленности – он даже не знал имени губернатора Миссисипи, – но согласился. Он провел в Миссисипи два дня, встретился с черными и белыми лидерами и представил скупой доклад, в котором предупредил о поляризации между сторонниками сегрегации и "новой породой негритянских агитаторов". Это не возымело никакого эффекта и было быстро забыто.

Как только эти проекты остались позади, Аллен совершил сентиментальную поездку в Аскону на юге Швейцарии, где двадцать лет назад он помогал в организации "тайной капитуляции" нацистских войск. Там его встретили другие ветераны операции. Среди них был Карл Вольф, бывший "второй человек СС". У Вольфа были основания для благодарности. Документы, опубликованные спустя десятилетия, свидетельствуют о том, что Аллен сыграл ключевую роль в том, чтобы оградить его от преследования на Нюрнбергском трибунале после Второй мировой войны; более десяти лет держать его на свободе, пока западногерманский суд не признал его виновным в соучастии в геноциде; а после освобождения обеспечить, чтобы ему не запретили работать как осужденному военному преступнику.

В конце 1960-х годов Аллен ослабел. Его тело болело. Шквал книг, статей и расследований, направленных против ЦРУ, дезориентировал его. Он начал терять дорогу на улицах Джорджтауна. "Возможно, это было то, что мы сегодня называем болезнью Альцгеймера", – предположил позже родственник, ухаживавший за ним.

Когда утром 1967 г. Аллен пришел в штаб-квартиру ЦРУ для последнего чествования, он был бледен и тучен, с трудом ходил и выглядел на все свои семьдесят четыре года. Ричард Хелмс, директор центральной разведки, тепло приветствовал его, а затем открыл новый памятник. Это был профиль Аллена, высеченный в барельефе, над простой надписью:

АЛЛЕН УЭЛШ ДАЛЛЕС

Директор Центральной разведки 1953-1961 гг.

Его памятник вокруг нас

Аллен говорил о написании мемуаров, но так и не написал. "Я слишком стар, я многое забыл", – говорил он историкам, обратившимся к нему в последние годы жизни. Он перенес несколько инсультов. После последнего из них он был помещен в Армейский медицинский центр Уолтера Рида. Его палата находилась рядом с той, в которой десять лет назад испустил последний вздох его брат. Он умер там незадолго до полуночи 29 января 1969 г. от гриппа, осложненного пневмонией.

Панихида по Аллену, как он и хотел, была небольшой. На ней присутствовало лишь несколько высокопоставленных лиц во главе с вице-президентом Спиро Агнью, представлявшим президента Никсона. Высказывания были теплыми, но краткими. Газета Washington Post назвала Аллена "самым творческим, влиятельным и выдающимся сотрудником американской разведки последнего времени".

Он обладал изюминкой в романтике тайной работы, которую редко можно встретить на вершине разведывательной бюрократии", – заключает "Пост". С другой стороны, "Залив свиней" – еще один продукт ЦРУ Даллеса – принято считать величайшей ошибкой американской разведки".

ЧАСТЬ

III

. ОДИН ВЕК

11. ЛИЦО БОГА

Одним из самых ярких произведений политического искусства ХХ века является «Славная победа» – впечатляющая фреска мексиканского мастера Диего Риверы. Это масштабная панорама на льне длиной 16 футов, изображающая переворот 1954 года в Гватемале. На переднем плане – язвительные карикатуры на тех, кто его совершил.

В центре – Джон Фостер Даллес, одетый в бронежилет и жестоко ухмыляющийся. Аллен Даллес усмехается сзади, упираясь подбородком в плечо Фостера. На поясе у него висит портфель с деньгами. Улыбающееся лицо Дуайта Эйзенхауэра украшает заложенную перед ними бомбу. У их ног лежат мертвые гватемальские дети. На заднем плане рабочие сгибаются под тяжестью мешков с бананами, которые они несут к грузовому судну, украшенному американским флагом.

Ривера был одним из многих латиноамериканцев, возмущенных тем, что Соединенные Штаты организовали свержение правительства Гватемалы. 2 июля 1954 г. он вместе со своей женой Фридой Кало, несмотря на тяжелую болезнь Кало, принял участие в марше протеста в Мехико. Через одиннадцать дней она умерла. Вскоре после этого он приступил к написанию картины "Славная победа".

Аллен нашел фреску восхитительной. Может быть, Ривера и считал, что документирует историческое преступление, но он был коммунистом, и Аллен упивался его враждебностью. Он даже заказал малоформатные копии "Славной победы" и с гордостью раздавал их друзьям.

Ривера отправил свою фреску на выставку в Варшаву, а затем она была доставлена в Советский Союз. Однако там она так и не была показана, поскольку свободный коммунистический стиль Риверы не соответствовал вкусам Кремля, и его сочли непригодным. В течение полувека его местонахождение было неизвестно. Наконец, после окончания холодной войны мексиканские искусствоведы обнаружили ее в хранилище Пушкинского музея в Москве. Они организовали ее показ в Мексике в 2007 году, а затем в Гватемале.

После этих показов фреска была возвращена в Москву. Внимательно посмотрев на репродукции, я захотел увидеть оригинал и обратился в Пушкинский музей, чтобы договориться о посещении.

"Я вынужден сообщить Вам, что большая картина Диего Риверы "Славная победа" недоступна для просмотра, так как хранится в виде огромного рулона, намотанного на вал", – ответил заместитель директора музея. "Мы можем сделать так, что вы сможете увидеть этот рулон, но открыть его мы не можем, потому что у нас нет достаточного пространства для его разворачивания".

В начале своего путешествия по жизни этих необычных братьев я искал бюст Джона Фостера Даллеса в аэропорту, носящем его имя, и обнаружил, что он был помещен в закрытую комнату рядом с выдачей багажа. Когда мои поиски закончились, я узнал, что такая же судьба постигла и "Славную Победу". Пушкинский музей, как известно, бережно относится к произведениям, хранящимся в его запасниках, так что, скорее всего, этот шедевр не пропадет. Однако никто не может сказать, когда и будет ли он вновь показан публике.

Оба эти произведения – "Бюст" и "Славная победа" – должны были придать братьям Даллес некую степень бессмертия, к лучшему или худшему. Теперь оба произведения заперты и забыты. Они заслуживают большего.

* * *

Джон Фостер Даллес и Аллен Даллес вели свою страну по миру в эпоху крайностей. С течением времени и окончанием "холодной войны" трудно осознать глубину страха, охватившего многих американцев в 1950-е годы. Фостер и Аллен были главными проводниками этого страха. Они, как никто другой, способствовали формированию противостояния Америки с Советским Союзом. Их действия способствовали возникновению одних из самых глубоких долгосрочных кризисов в мире.

Жизнь братьев уникально подходила к той роли, которую они играли. От своей замечательной семьи они впитали веру в то, что Провидение предназначило Соединенным Штатам особую роль в мире. Они также были погружены в миссионерский кальвинизм, согласно которому мир – это вечное поле битвы между святыми и демоническими силами. Наконец, оба брата десятилетиями служили глобальным интересам богатейших американских корпораций и полностью усвоили мировоззрение Уолл-стрит.

"Как только вы касаетесь биографий людей, – заметил Уолтер Липпманн, когда братья Даллес были у власти, – представление о том, что политические убеждения логически обусловлены, рушится, как надутый воздушный шарик".

Фостер и Аллен придерживались беспощадно конфронтационного взгляда на мир. Они рассматривали его как театр конфликта между двумя могущественными империями, одна из которых в конечном итоге должна победить другую. Эта парадигма стала набирать популярность в годы после Второй мировой войны. К моменту прихода к власти Фостера и Аллена она была близка к национальному консенсусу.

После Первой мировой войны не было такой же спешки в отношении глобального участия. Многие американцы были довольны тем, что вернулись к мирной жизни и позволили другим странам самим определять свою судьбу. В течение короткого периода после Второй мировой войны казалось, что так будет и в дальнейшем. В 1952 г. сенатор Роберт Тафт выдвинул свою кандидатуру на пост президента от республиканцев, призывая проводить внешнюю политику, более близкую к изоляционизму, чем к империализму. Его поражение ознаменовало конец серьезного несогласия с распространяющимся консенсусом. Либеральный интернационализм, агрессивная вовлеченность и корпоративный глобализм Фостера и Аллена стали триумфальными.

Вскоре после того, как они стали госсекретарем и директором центральной разведки, Фостер и Аллен провалили свой первый концептуальный тест. Сталин умер в Москве 5 марта 1953 г., и в последующие месяцы и годы его преемники периодически делали предложения Западу. Фостер и Аллен категорически отвергали их. Они считали каждый советский призыв к "мирному сосуществованию" уловкой, призванной убаюкать американцев ложным чувством безопасности. Не сумев изучить возможности новых отношений между сверхдержавами в период после смерти Сталина, братья Даллес, возможно, обострили и удлинили холодную войну.

Следующей большой неудачей их воображения стала неспособность понять национализм стран третьего мира. Они слишком быстро увидели руку Москвы за криками о независимости и социальных реформах в Латинской Америке, Азии и Африке. Эти континенты были для них не более чем полем боя холодной войны. Они никогда не стремились творчески отнестись к чаяниям сотен миллионов людей, освобождающихся от колониализма и ищущих свое место в неспокойном мире. Вместо этого они вели разрушительные кампании против иностранных "монстров", которые никогда по-настоящему не угрожали Соединенным Штатам.

Историки признают эти два далеко идущих промаха в суждениях. С течением времени стало ясно и третье. Фостер и Аллен не представляли себе, что их вмешательство в дела иностранных государств будет иметь столь разрушительные долгосрочные последствия – что, например, Вьетнам будет ввергнут в войну, унесшую более миллиона жизней, или что Иран окажется в руках яростных антиамериканских фанатиков, или что Конго погрузится в десятилетия ужасающего конфликта. Они не имели понятия об "ответном ударе". Отсутствие предвидения привело их к безрассудным авантюрам, которые на протяжении десятилетий заметно ослабляли американскую безопасность.

Одна из причин, по которой Фостер и Аллен так и не пересмотрели свои предположения, заключалась в том, что эти два человека настолько полно дополняли друг друга. Их мировоззрение и оперативные коды были идентичны. Глубоко близкие друг другу с детства, они превратили Госдепартамент и ЦРУ в гулкую эхо-камеру для своих общих убеждений.

"Я всегда считал большой ошибкой то, что эти два человека занимали эти два поста одновременно", – размышлял после выхода в отставку Джон Эллисон, посол, которого Фостер в 1957 г. отстранил от должности в Индонезии. "Потому что, хотя я высоко ценил их обоих, было вполне логично, что Фостер прислушивался к Аллену раньше, чем к кому-либо еще. И он предпочитал мнение Аллена мнению любого другого".

Одно из самых интригующих частных высказываний Эйзенхауэра о братьях Даллес появилось в мемуарах американского дипломата Дэвида Брюса. Он вспоминает беседу с сэром Кеннетом Стронгом, который во время Второй мировой войны был начальником разведки Эйзенхауэра и оставался его близким человеком. "[Стронг] сказал мне, что президент Эйзенхауэр однажды сказал ему, что он хотел бы назначить Аллена Даллеса государственным секретарем вместо Фостера", – пишет Брюс. "Я всегда считал, что Аллен, благодаря его гораздо более высоким навыкам работы с людьми, был бы предпочтительнее на этом посту, но такая возможность никогда не рассматривалась, поскольку Фостер, как старший по рангу, всегда жаждал этой должности".

В период пребывания Фостера на посту госсекретаря и на протяжении последующих десятилетий многие историки и журналисты считали его истинным концептуализатором американской внешней политики 1950-х годов. "Даллес, а не Эйзенхауэр, был главным движителем американской внешней политики", – говорится в биографии, опубликованной на следующий год после его смерти. "Именно он ее сформировал. Именно он убедил президента. Именно он проводил ее в жизнь". Это сделало Даллеса эффективным командующим американской державой на протяжении шести лет его секретарства. И мир признал его таковым".

Эта точка зрения решительно изменилась. По общему мнению ученых XXI века, Эйзенхауэр сам формировал свою внешнюю политику, направляя Фостера "скрытой рукой" и проницательно используя его в качестве "глобальной атакующей собаки".

"Уже нет никаких сомнений в том, что Эйзенхауэр, а не Даллес был ключевой фигурой в формировании американской политики в 1950-е годы", – утверждается в учебнике для колледжей, опубликованном в 2012 году.

Другой текст, опубликованный примерно в то же время, сообщает о втором консенсусе: помимо того, что Фостер был менее могущественным, чем казалось, он также был менее мудрым и успешным. "Вдохновленный манихейской концепцией добра и зла и мессианской преданностью делу расширения границ того, что он называл "свободным миром", новый госсекретарь бросил вызов всем иностранным государствам, поставив их перед выбором: присоединиться к американской кампании за мировую справедливость или подчиниться советскому господству", – говорится в этом тексте. Ослабление напряженности в мире датируется саммитом Эйзенхауэра и Хрущева в сентябре 1959 г., причем отмечается, что этот саммит состоялся вскоре после "смерти в мае 1959 г. Джона Фостера Даллеса, главного символа менталитета "холодной войны" в американском правительстве".

Повествование о постоянной угрозе, которое неустанно пропагандировал Фостер, не было надуманным, поскольку советские амбиции были вполне реальными. Однако он и другие люди в Вашингтоне преувеличивали опасность и позволяли частным предрассудкам искажать их представление о советских намерениях. Период, когда советская власть опустилась на Восточную Европу и когда коммунистические силы вторглись в Южную Корею, был также периодом, когда Соединенные Штаты отразили советский вызов в Иране, Турции, Греции и Берлине. Каждая сторона опасалась другой. Это классическая дилемма безопасности: государства чувствуют угрозу, действуют в целях самозащиты, соперники воспринимают их действия как агрессивные и отвечают взаимностью. Холодная война была продуктом этой спирали. В 1950-е годы Фостер попал в нее.

Окончание "холодной войны" позволило ученым изучать давно засекреченные архивы в бывших коммунистических странах. В 1996 году историк Мелвин Леффлер подвел итоги первой волны их исследований. В его обзоре показан мир, совершенно отличный от того, который видели Фостер и Аллен.

Советские лидеры не ставили перед собой задачу продвижения мировой революции. Они были озабочены в основном конфигурацией власти, защитой ближайшей периферии страны, обеспечением ее безопасности и сохранением своего правления. Управляя страной, разрушенной двумя мировыми войнами, они опасались возрождения мощи Германии и Японии. Они чувствовали угрозу со стороны США, которые одни из участников войны вышли из нее более богатыми и вооруженными атомной бомбой. У советских руководителей не было заранее обдуманных планов по превращению Восточной Европы в коммунистическую, по поддержке китайских коммунистов или по войне в Корее.

Слова и дела США значительно усилили тревогу в мире и впоследствии способствовали гонке вооружений и распространению "холодной войны" на страны третьего мира.... В первые годы "холодной войны" американские чиновники действовали осмотрительно, но их действия усилили недоверие, обострили трения и повысили ставки. Впоследствии их неустанное проведение политики силы и контрреволюционной войны могло принести больше вреда, чем пользы русским и другим народам бывшего Советского Союза, а также восточноевропейцам, корейцам и вьетнамцам. В довольно большом количестве новых книг и статей высказывается мысль о том, что американская политика затрудняла реформаторам внутри Кремля завоевание высоких позиций.... Преемники Сталина, возможно, и хотели бы стабилизировать отношения и свернуть конкуренцию с Западом, но ощущаемая угроза, исходящая от США, сдерживала их.

Документы из зарубежных архивов, говорится в обзоре, говорят о том, что "вместо того, чтобы поздравлять себя с окончанием холодной войны, американцы должны признать как негативные, так и позитивные последствия действий США и более тщательно изучить последствия внешней политики своей страны". Фостер был главным американским "холодным воином" той эпохи. Если американские лидеры допускали просчеты, способствовавшие усилению глобальной напряженности, то никто не нес за это большей ответственности, чем он.

"Моральная вселенная г-на Даллеса делает все совершенно ясным, слишком ясным", – писал Рейнхольд Нибур в 1958 году. "Ибо самоправедность – это неизбежный плод простых моральных суждений, поставленных на службу моральному самодовольству".

Фостер регулярно выступал перед американским народом, часто с разборной трибуны, которую он возил с собой в самолете, чтобы делать "заявления об отъезде" и "заявления о прибытии", периодически обращался к европейцам, но на этом его коммуникативные усилия не заканчивались. Когда он обращался к остальному миру, он использовал суровый тон проповедника. Его послания обычно были мрачными, воинственными и неясно угрожающими, редко поднимающими настроение или вдохновляющими.

"До тех пор, пока в наших зарубежных передачах, дипломатических заявлениях и открытых действиях на международной арене будет односторонне подчеркиваться наше ядерное превосходство, наша готовность к массированному возмездию и наша решимость защищать американские интересы, где бы они ни находились, – предупреждал социальный психолог Ури Бронфенбреннер после посещения Советского Союза в 1960 г., – мы только подтверждаем образ агрессивной неуступчивости в глазах не только коммунистического мира, но, что, пожалуй, важнее, и некоммунистических стран".

Неспособность Фостера сопереживать массам людей в меняющемся мире лишила Соединенные Штаты исторического шанса. Он создал жесткий, рычащий образ, который оттолкнул от себя миллионы людей и способствовал формированию антиамериканизма у многих поколений.

Хотя Фостер не дожил до падения своей репутации, Аллен дожил. Его последняя и самая известная операция – вторжение в залив Свиней – стала грандиозной катастрофой, унизившей его и его страну перед всем миром. Он потерял работу и ушел из общественной жизни. Мало кто скучал по нему.

Аллен, возможно, был мастером своего дела, но его более широкое наследие омрачено. Он разделял замкнутый образ мышления своего брата. Это привело к тому, что он, как и Фостер, отверг возможность сотрудничества с Советским Союзом и отказался от контактов с растущим Третьим миром. Известно также, что он никогда не задумывался о возможных долгосрочных последствиях своих тайных операций.

Еще до создания ЦРУ Аллен разработал масштабную концепцию того, каким оно должно быть и чем заниматься. В 1947 г., увлеченный оперативной работой, он помог убедить Конгресс наделить новое агентство возможностями для тайной деятельности. Это позволило ему, когда он стал директором, превратить ЦРУ из разведывательной службы, осуществлявшей эпизодические тайные заговоры, в глобальную силу, постоянно участвующую в военизированных кампаниях и кампаниях по смене режимов.