Текст книги "Искусство Раздевания"
Автор книги: Стефани Леманн
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)
Глава тридцать шестая
– Разве банкет не сегодня? – удивилась Коко.
– Я не пойду.
– Почему?
Я попыталась скрыться в своей комнате. Она шла за мной.
– Джинджер, да что с тобой?
– Ничего.
– Почему ты вчера сорвалась ни с того, ни с сего?
– Извини, пожалуйста.
Она зашла ко мне в комнату. Я бросила сверток с ножами на пол. Скинула кроссовки, рухнула прямо в одежде на постель, накрыла голову подушкой. У меня никогда не было замка на двери, а жаль. Убраться бы отсюда куда подальше. На самом деле мне нужна совсем другая дверь, в другой комнате, в ином доме и в другом городе…
– Ладно, – повернулась она, чтобы уйти, – но если тебе захочется высказаться, я внимательно выслушаю.
Я откинула подушку и буквально взорвалась:
– Ты знала, что Бен изменял?
– ЧТО? – Резко повернулась она.
– Он изменял Ли.
– В самом деле?! Рассказывай немедленно.
Она присела на край постели.
– А надо?
– Перестань, мне нужно знать.
Я поморщилась. Она шутила. Как бы. А вот в это мне не хотелось играть. Радовать ее своей ненавистью к отцу. Мне хотелось сбить этот тон. Узнать, что она на самом деле думает об этом. Ну, я и рассказала все о дневниках Ли – как вел себя отец, как она страдала. Меня просто бесило, что он, похоже, вообще не переживал по этому поводу. И это было самое плохое. Он просто извинился. То есть, если бы она не узнала, не о чем было бы и говорить.
– Похоже на то.
– Ты его защищаешь?
– Просто не осуждаю.
– Ты ненавидишь папу по тысяче причин, а за это не хочешь судить?
– Может, она его не удовлетворяла как женщина, и ему пришлось искать удовольствий на стороне.
– А может, это он был посредственным любовником в постели?
– Значит, ей надо было его научить.
– Некоторые женщины не так искусны в этом, – заметила я, сгорая изнутри. – Это же не физкультурные упражнения. Им нужен эмоциональный контакт.
– Мы сейчас говорим о тебе?
«Ну, уж точно не о тебе», – подумала, но не сказала я. Это была проигранная ситуация. Если бы она узнала, что у меня чувства и секс неразрывны, то, возможно, почувствовала бы свое поражение как мать.
– Господи! – Она восприняла мое молчание как «да». – Я думала, если что-нибудь и донесла до тебя, так это то, что сексом надо наслаждаться.
– Но все равно, – прервала я ее, – ты обвиняешь жертву. Как будто это Ли виновата, что бедняге пришлось ей изменять. Неужели верность для тебя ничего не значит?
– У монеты две стороны, в этой истории двое участников. Ли не была совершенством. Я знаю, ты так думала, но, увы, – это не так. Поэтому умерь свои претензии к отцу, вот и все, что я хочу сказать.
Возможно, она не осуждала папу из-за собственного прошлого. Может, Коко и не спала со своими клиентами… Но она развлекала толпы мужчин. Женатых мужчин. Таких, как мой отец.
А может, с кем-то и спала. Я никогда не была уверена насчет того, как далеко она заходила. Никогда не хотела знать наверняка. Но, возможно, пришло время узнать правду.
– Мама?
– Да?
– Ты когда-нибудь…
– Что?
– Имела секс. С мужчинами. За деньги?
Коко взмахнула ресницами и ответила голоском красотки из южных штатов:
– Боюсь, я не понимаю, о чем ты говоришь.
– Имела?
Она встала с моей кровати. Распушила волосы перед зеркалом. Я ждала, пока она заговорит. Не шевелилась. Мои уши превратились в суперлокаторы.
– Возможность была всегда. Исполняешь приватный танец для клиента. Он просит позвонить ему. Он может быть хорош собой, предлагает тебе прогуляться с ним по магазинам, чтобы провести время с пользой. Ну, ты идешь. Потом вы ужинаете. Отправляетесь в отель. Потом секс. Он дает тебе пятьсот баксов. И ты никогда больше его не видишь. Или все повторяется снова. И снова, – рассмеялась она. – Многие так поступают.
– А ты?
Она застонала:
– Тебе правда нужно знать? Хорошо. Был один мужик. Он был несвободен, семья и все такое. Очень привлекательный и предпочитал анальный секс.
– Слишком много информации.
– Его жена ему отказывала! Вот почему я тебе говорю, что надо быть гибкой.
– Спасибо.
– Он потратил на меня кучу денег.
– Очень мило.
Ее брови вопросительно приподнялись, она переминалась с ноги на ногу, ввинчивая шпильки в мой старенький голубой палас. Словно ожидала услышать слова осуждения. Но я уже устала осуждать. Это бесполезно, и ни к чему не приводит.
– Послушай, – продолжала она, видя мою расстроенную физиономию, – это продолжалось полгода. Спустя какое-то время я поняла, что чувствую себя паршиво. И сказала себе: никогда больше, ни за что. Многие девушки прирабатывали этим на стороне. И быстро деградировали. Я не пошла по этой дороге. Мне пришлось провести границу, иначе я не смогла бы работать.
Ну, ладно. Проехали. Это было не совсем ужасно. И она осталась невредимой. Прошла через это более или менее без потерь. Наверное, Ли была права, говоря, что Коко сильная.
– Это все какое-то безумие. Это я ребенок. Я должна бунтовать. Это меня ты должна критиковать. Ну, как я могу заработать твое осуждение? Быть законченной блюстительницей нравов? Супер, вот уж развлекуха. Всю жизнь мечтала. Это невозможно! Тебя невозможно огорчить!
Она изо всех сил старалась не рассмеяться. Возможно, это и было смешно.
– Иногда ты меня раздражаешь. Ты не используешь макияж. Не носишь каблуки. И тебе действительно нужны новые бюстгальтеры.
– Отлично! Я бунтую против матери тем, что позволяю своим сиськам висеть, а не торчать.
Она расхохоталась.
– Извини, я не должна была смеяться. Ты очень много для меня значишь.
Она присела рядом, сжала мою ладонь:
– Ты ведь знаешь это?
– Наверное. Но… – Я почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы, и заставила себя выдавить: – Но не так много, как мужчины.
– Ты что, шутишь? Естественно, ты в сто раз важнее.
Я покачала головой. Слезы полились градом.
– Джинджер, девочка моя, – обняла она меня, – это же просто работа.
– А ты трудоголик, – вырвался у меня отвратительный смешок.
– Ты самый главный человек в моей жизни.
И в тот момент, когда она эго произнесла, я поняла, что это действительно так. Собственно, я и хотела услышать.
И только сейчас я осознала, какой это тяжелый груз. Самый важный. Громадная ответственность. И где этот Джек, когда он мне так нужен?
– Я знаю, было непросто расти рядом со мной… – Пощекотала она меня. – Если речь идет о сексе, моя планка стоит довольно высоко.
– Ага. То есть… я безнадежна. Я дилетантка. Не могу заниматься сексом, если нет эмоций. Должен быть какой-то смысл, или я просто не хочу.
Мы говорили шутливо, но все это было недалеко от истины. Мои слова являлись признанием обывательницы.
– Эй, если тебе хочется погулять и заняться нормальным сексом, ради бога, я не против.
– Ты, правда, так думаешь?
– Конечно!
– И говоришь это не просто так, ради красного словца?
– Только не удивляйся, если почувствуешь боль. Секс с чувствами – опасное занятие, должна тебе сказать. Господь свидетель, у меня не слишком хорошо получалось.
– Значит, я не упаду в твоих глазах, если буду заниматься сексом только с тем, кто мне небезразличен?
– Ну, если ты действительно этого хочешь… Мне придется приспособиться. Но должна тебе сказать, ты слишком серьезно относишься к сексу… А это совсем не обязательно. Может, со временем ты расслабишься и сможешь увидеть в этом своего рода развлечение, потому что, извини, пока ты понятия не имеешь, о чем говоришь и что упускаешь.
Я вздохнула. Было не очень приятно все это выслушивать, но в ее словах было рациональное зерно. И я определенно знала, что упустила.
Я упустила Тома. Я упустила банкет и упускаю возможность представить моих прекрасных лебедей. Я рассказала Коко во всех подробностях, как их уничтожала.
– Жан-Поль теперь ни за что не допустит меня в мастер-класс.
– А у тебя есть время приготовить что-нибудь еще?
– Он раздавал задания.
– И?
– Банкет вот-вот начнется.
– Десерты подают в конце.
– Ну, я же не могу просто так заявиться со своим собственным десертом.
– Почему бы и нет? Если ты не воспользуешься случаем сегодня, тебе все равно придется смотреть этим людям в лицо завтра, и ты будешь чувствовать себя паршиво, никогда не отмоешься, словно в грязи вывалялась.
– В грязи вывалялась? – Я встала. – Вот именно! Я так себя и ощущала.
– И это хорошо?
Я чмокнула ее в щеку:
– Ага. – И добавила: – Это очень-очень хорошо.
По этой дороге я могла бы пройти с закрытыми глазами. Я сбежала по лестнице, спустилась в конец квартала к гастроному на углу и помчалась сразу в отдел «Все для выпечки». Схватила две упаковки коржей. Из холодильника прихватила мягкий сливочный сыр и пачку масла. Да, вот еще… только бы у них был… полуфабрикат для шоколадного пудинга. Так, вот он, на самой верхней полке. Четыре упаковки. Что еще нужно? Назад к холодильнику. Пакет молока и жирные сливки. А у меня будет время их взбивать? Я взглянула на часы. Похоже, что нет. Прихватила баллончик с готовыми взбитыми сливками «Редди». Что еще? Думай! Времени на то, чтобы возвращаться еще раз, нет. Похоже, это все. Я пошла платить. Женщина, которая все мое детство стояла за прилавком, сейчас сидела за кассой. Я никогда не знала, как ее зовут. Но вот она, на своем обычном месте, окруженная полками с сигаретами, презервативами, карточками оплаты за телефон и коробочками аспирина.
– Как поживаете?
– Спасибо, хорошо.
– А вы?
– Нормально.
Наш обычный диалог. Ничего нового. Мне захотелось узнать ее имя. Но стоит ли? Зачем менять установившийся порядок? А с другой стороны, почему бы и нет.
– Как вас зовут? – озадачила я ее.
– Роза.
– Привет, Роза. Меня зовут Джинджер.
– Джинджер! – удивилась она. – Это же имбирь. Его хорошо добавлять в чай при простуде.
– Да, а роза такая красивая…
В голове мелькнула мысль. Меня осенила классная идея!
– Подождите секунду, я сейчас вернусь.
Я помчалась к цветочному отделу. У них бывали неплохие красные розы. Я схватила букет, и заспешила к кассе. Одну розу я подарила кассирше.
Я неслась к дому на всех парусах, так и этак прикидывая, каково это будет – заявиться на пижонский банкет с подобным десертом? Собственно, необязательно всех оповещать, какие ингредиенты я использовала. Как говорил Жан-Поль, внешний вид важнее вкуса, не так ли?
Я взлетела по ступенькам, вывалила все на стол и принялась за дело. Коржи в кухонный комбайн, пока они не превратились… в пыль. Затем смешала сыр и масло. Развела молоко с пудингом до однородного состояния, добавила туда сыр с маслом, готовые сливки. Взяла немножко массы на палец и попробовала на вкус. Вкуусно! Так, сейчас развлечемся.
Я накладывала слоями крошки и пудинговую смесь. Раньше я иногда добавляла мармеладных букашек, но сейчас мне нужно что-нибудь поэкстравагантнее. Я оторвала несколько лепестков роз и украсила свое творение по краю. Еще три лепестка положила в центре. Удержала себя от желания вывалить на десерт все оставшиеся цветы. Пусть выглядит просто и со вкусом. Элегантно. Я отступила. Полюбовалась. Прелесть, что получилось!
В кухню зашла Коко.
– Вот это роскошь!
Мне требовалось хорошее название. «Торт из крошек» точно не годилось.
– Ты не знаешь, как будет по-французски «грязь, пыль»?
– Нет. Знаю, как будет «сад» – jardin.
– Отлично, то, что надо. Нарекаю свое новое творение «Mousse de Jardin».
Глава тридцать седьмая
Школьный ресторан был готов к банкету. Белые скатерти, живые цветы и даже ледяная скульптура дельфина. Сервированные столы рядами стояли вдоль комнаты. Люди подходили к ним, как в буфете, и накладывали себе в тарелки по чуть-чуть от каждого блюда. Все ученики были одеты в парадную форму и либо подавали еду, либо просто болтали с посетителями. В уличной одежде я чувствовала себя неуютно, но мне хотелось поставить свой десерт рядом с другими, прежде чем пойти и переодеться.
Я продвигалась через толпу собравшихся, держа свое блюдо на вытянутых руках, в робкой надежде, что оно отвлечет внимание от моих джинсов и футболки с надписью «Спасатели» на спине. Некоторые продвинутые студенты, видимо, считая себя знаменитостями только потому, что нарядно оделись, переговаривались с группой инвесторов, среди которых были, в основном, японские мужчины в строгих черных костюмах и женщины не первой свежести. Мистер Гласс общался с мистером Никерброкером. Это меня удивило: не думала, что родители тоже приглашены на банкет. Или же он записался в инвесторы? Жан-Поль стоял возле ледяной скульптуры и разговаривал с Нэнси Ривьер, поваром, которую пригласили вести курс по кондитерским изделиям в следующем семестре. Именно в ее группу я и хотела попасть. Это была симпатичная женщина лет пятидесяти с короткими темными волосами и хорошим загаром, одетая в шикарный брючный костюм, с серебряными сережками и… я не могла поверить своим глазам… в черных теннисных ботинках. В этот момент мне показалось, что все мироздание встало с ног на голову Я просто обязана была попасть к ней в группу!
Найджел Ситвелл восседал за огромным круглым столом и что-то говорил на ухо какой-то старой деве. Она явно чувствовала себя польщенной его вниманием. За одним из столов Том нарезал жареное мясо и накладывал его на тарелку очередной гостье. Ральф трудился за последним столом, там, где располагались десерты. А рядом с ним стояла Тара. Я набрала побольше воздуху и подошла к их столу, чтобы поставить на него свой «Mousse de Jardin». Тара тут же поспешила поинтересоваться:
– А что случилось с твоими лебедями?
– Авария при посадке. Я сделала кое-что другое.
– Красивые лепестки, – заметил Ральф.
– Спасибо.
– А они съедобные? – спросила Тара.
– Попробуй съешь, гладишь, не отравишься.
– Я повернулась к Ральфу. – Я скоро вернусь.
По дороге к раздевалке я чуть не налетела на Кингсли.
– Джинджер, я слышал, с твоим десертом приключилась беда. Все в порядке?
Жан-Поль, Нэнси Ривьер и мистер Никерброкер направлялись к столу с десертами.
– Все нормально, – отмахнулась я и поспешила дальше. Я торопливо разделась, бросила одежду в шкафчик, кое-как застегнула пуговицы на своей поварской форме и рванула обратно в зал. Ральф подавал мой десерт Жан-Полю, Нэнси Ривьер и мистеру Никерброкеру. Что? Среди изобилия всевозможных десертов они выбрали именно мой торт? Я осторожно двинулась в их сторону.
– А что это? – спросил мистер Никерброкер. Сегодня он нарядился в небесно-голубой костюм с красным галстуком. – Лепестки можно есть, или это просто украшение?
– Конечно, их можно есть, – отозвался Ральф.
– Забавно. – Мистер Никерброкер повернулся к Жан-Полю. – Это ваш рецепт? Никогда раньше не видел ничего подобного.
Жан-Поль посмотрел на меня и скорчил гримасу. Я испугалась, что он расскажет про лебедей, но, видимо, он не хотел терять лицо перед мистером Никерброкером. Пока он колебался, в разговор вступила Нэнси Ривьер:
– Как же хочется попробовать! – И она откусила кусочек. Мне казалось, он таял у нее на языке целую вечность. Кто бы мог подумать, что ей захочется отведать мой десерт?
– Мммм, – сказала она. – А кто это приготовил?
Повисла тишина. Настало время признаваться.
– Это я.
Она оглядела меня с ног до головы, задержав взгляд на лимонных кроссовках с оранжевыми полосками.
– И как это называется?
– «Mousse de Jardin».
– Серьезно? – спросила она. – Моя матушка готовила что-то очень похожее. Но как же это называлось?..
Пожалуйста, молила я. Пожалуйста, не говорите всем, что это обычный шоколадный торт. Интересно, во Франции продавался шоколадный пудинг?
– Помню… – Ее лицо приобрело мечтательное выражение. – Коржи делались из шоколадных вафель, которые можно было купить только в одной маленькой лавочке на Елисейских Полях. Мусс готовили из взбитого горького швейцарского шоколада из Цюриха. Ну и, конечно, взбитые вручную сливки. Да, как давно это было… – Она улыбнулась, а к ее верхней губе прилип небольшой кусочек шоколада. А потом, я готова была поклясться, что она украдкой мне подмигнула. – Это фантастика.
После уборки на кухне и в зале и приготовления обедов для службы доставки на дом нас отпустили. Жан-Поль выглядел очень уставшим, и ему явно было не до моих лебедей. Наверное, решил оставить известие о том, что я не попаду на мастер-класс, на закуску. И неважно, как сильно понравился мой «Mousse de Jardin» Нэнси Ривьер. Я не стала переодеваться в уличную одежду и направилась прямо к лифту.
Я шла по Пятьдесят третьей улице мимо Музея современных искусств и думала, что надо будет как-нибудь туда зайти, как вдруг позади меня раздался голос:
– Тебе не кажется, что ты слегка сгущаешь краски? – Это был Том.
– Нет.
– Тара все подстроила, – сказал он, нагоняя меня. – Поверь, чем лучше я ее узнаю, тем меньше…
– При чем здесь Тара? Это ведь ты пожирал мою мать взглядом.
– Я же не знал, что она твоя мать!
– Дело даже не в том, что она моя мать. Ты даже представить не можешь, каково мне сейчас…
– А ты расскажи, – попросил он, не отставая ни на шаг.
– Мне никогда не получить власть над мужчинами.
– Все в твоих руках.
– Ничего подобного. И я понимаю, что противоречу сама себе.
Мы повернули на Бродвей. Сексапильные девушки смотрели на нас с высоты рекламных щитов. Из каждого магазина разливался электрический свет, который просто не позволял пройти мимо, не обратив внимания на витрину. А весь этот шик только способствовал увеличению оборота на рынке порнографии и бесполезных сувениров для туристов, вроде маек с надписью «Я люблю Нью-Йорк».
– Слушай, – не сдавался Том. – Я и сам не в восторге от того, как себя вел.
– Ты мог отвернуться или выйти из комнаты. Не обязательно ведь было смотреть.
– Может, ты хочешь, чтобы у меня напрочь исчезло половое влечение?
– Да, хотелось бы. И не только у тебя – у всех мужчин. – Кроме того единственного, которого я буду любить больше жизни. Тогда, когда мне бы этого хотелось. – И жить стало бы проще.
– Надеюсь, ты не думаешь так на самом деле.
Мы остановились на красный свет. Я выступила вперед в числе еще нескольких смельчаков, которые не хотели ждать, но когда нас всех чуть не сбила несущаяся на полной скорости машина, вернулась на тротуар. – Просто мне неприятно сознавать, что я должна вести себя так же.
– Да тебе вовсе не обязательно так одеваться. Или раздеваться.
– Обязательно. Сексуальная привлекательность не дается от природы. – Меня всю трясло.
– Общество ждет от меня особого поведения. Недостаточно быть самой собой. Нет, нужно осваивать все эти навыки, а иначе тебя просто обойдут на поворотах, и ты будешь никому не нужна.
– Ты, правда, так считаешь?
Загорелся зеленый. Я посмотрела по сторонам, и мы перешли дорогу.
– Похоже, мне так и не удалось привлечь твое внимание к своей персоне.
– Почему же, удалось, только… – Он смущенно замолчал.
– Слушай, если я тебе не нравлюсь, так и скажи. Не надо искать оправданий. Насильно мил не будешь.
– Дело не в этом! Просто я хочу вступить в нормальные, зрелые отношения, прежде чем прыгать в койку.
– Здорово. Надеюсь, вам с Тарой было хорошо вместе.
– Меня не волнует Тара.
– Да, и именно поэтому ты прыгнул к ней в койку.
– Джинджер…
– Да ладно, можешь не объяснять. Видимо, мужчинам просто не нравятся такие, как я. Вот в чем дело.
Я уже почти пришла. Вот уже мои ступеньки. Мне предстояло попрощаться с ним, подняться наверх, залезть в кровать и умываться горючими слезами, сожалея о том, что я ему сейчас наговорила.
– Джинджер, поверь мне… – У него снова сорвался голос. Я стояла на тротуаре и ждала, когда можно будет уйти. Он сжал мою руку. Забавно, как такой невинный жест учащает пульс. – Я никогда не испытывал к Таре никаких чувств. Она сама вешалась на меня, и я, наверное, переборщил с благодарностью за то, что она устроила меня в ресторан своего отца. Но, по правде говоря, она мне совсем не нравится. И чем лучше я ее узнаю, тем сильнее это чувство. И я даже не знаю, каким образом все это произошло…
Хорошо одетая женщина с чемоданом на колесиках попыталась пройти мимо нас.
– Разрешите?
Мы поднялись на ступеньки. Я ждала от него дальнейших объяснений. Он покраснел, посмотрел себе под ноги и снова на меня.
– Ты мне не безразлична. Мне бы хотелось узнать тебя получше. И именно в тебя я… – он прокашлялся, – влюбился.
Настроение мое тут же улучшилось.
– Ах! – Я наконец-то вздохнула. На улице пахло жареным луком.
– Ты сможешь меня простить?
Я долго морщила лоб, изображая глубокое сомнение в давно решенном вопросе.
– У меня есть для тебя подарок, – сказал он.
Я вскинула брови.
Он полез в свой рюкзак и вытащил оттуда коробочку, завернутую в подарочную бумагу. Мы сели на ступеньки, я развернула упаковку и открыла крышку.
– Это мне? – Внутри лежал изящный сервировочный ножичек для пирожных.
– Да.
– Очень красивый. Спасибо.
– Пожалуйста.
Я поцеловала его в щеку. Он поцеловал меня в губы. И еще, и еще раз. А потом уже было непонятно, кто кого целует, но это было уже не так важно. Я подумала, что, возможно, в проявлениях нежности на людях не было ничего предосудительного.