Текст книги "Искусство Раздевания"

Автор книги: Стефани Леманн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Глава двадцать третья

– Почему ты позволила маме стать стриптизершей?

Был субботний вечер. Мы с бабушкой ели спагетти на кухне. Начался мой первый год в старшей школе. И один мой одноклассник похвастался, что проник в стрип-бар с документами своего старшего брата и ему там понравилось.

Бабушка усмехнулась, накручивая макароны на вилку:

– Ты действительно думаешь, что я могла ей помешать?

Бабушка родилась и выросла на Лонг-Айленде и переехала на Манхэттен при первой же возможности. Ее седые волосы всегда собраны в пучок. Кожа была красивого темно-оливкого оттенка, который не посчастливилось унаследовать ни Коко, ни мне. Складывалось впечатление, что этот цвет создает дополнительный покров для ее тела. Я никогда не видела ее в платье, бабушка предпочитала белые джинсы и простые синие рубашки.

– Но ты хотя бы выражала свое неодобрение?

Коко в тот момент работала в «Классной леди», как раз за углом. Я проходила мимо этого клуба каждый день по дороге в школу. Но внутри не была ни разу. После того случая, когда мне было семь лет, я не видела, как она работает. Коко приглашала меня зайти посмотреть – наверное, хотела, чтобы я из первых рук узнала, за что же ее так осуждает общество, хоть ей и не было стыдно. Я отказалась. Вместо этого предпочла сохранить в памяти «светлые» детские воспоминания о клубе «Платинум». Но сейчас меня беспокоила мысль, что этот мой одноклассник знает больше, чем я. Может, там действительно есть на что посмотреть? Или он просто пускал мне пыль в глаза, стараясь показать, какой он крутой? Нужно разобраться, как обстоят дела на самом деле. Хоть сама мысль о предстоящем культпоходе вызывала тошноту.

– Думаешь, ее волновало, что я думаю? Твоя мать делала то, что считала нужным, и, по правде говоря, хотя я ей немного завидовала, никогда не одобряла ее выбор.

– Серьезно? – Я приправила свое блюдо сыром «Пармезан».

– Никогда не понимала, как ей хватает выдержки танцевать обнаженной на виду у всех.

– Но ты же сама была натурщицей, когда познакомилась с дедушкой.

Он учился рисовать в «Купер юнион». Она позировала на его занятиях. После очередного особенно вдохновляющего урока он пригласил ее на свидание. Они поженились и, насколько мне известно, жили счастливо. Какое-то время он работал дизайнером в рекламном агентстве. Она забеременела. Его призвали в армию. Он не провел во Вьетнаме и месяца, когда ей сообщили, что дедушка погиб при падении вертолета.

– Знаешь, почему я стала натурщицей? Потому что была слишком закомплексованной и хотела это изменить.

– Да ладно. Если ты на такое решилась, то вряд ли была скромницей. – «Кто здесь скромница, так это я. Лучше умру, чем займусь чем-то подобным».

– Еще какой! Ты не представляешь, как тяжело мне давались эти уроки. А Коко? Она даже подгузники не терпела. Стаскивала их при первой возможности…

Я улыбнулась. Очень похоже на мою маму.

– И к тому же, – добавила бабушка, – она всегда любила танцевать.

Я знала, что в детстве Коко занималась балетом. И чечеткой. И бальными танцами.

– Так почему же она не пошла на Бродвей? Не попыталась устроиться в труппу? Почему выбрала стриптиз?

– Сейчас объясню. В девятнадцать лет она уже зарабатывала в два раза больше меня. И все проматывала. Временами я задумываюсь, может это у меня неправильная профессия?

Бабушка была школьной учительницей. Почему же в нашем обществе учительница получает меньше, чем стриптизерша? Отвратительно. Но я была удивлена. Коко зарабатывала больше бабушки!

Когда мне исполнилось десять, Коко уволили из клуба «Платинум». Им нужны были молоденькие девушки, не старше двадцати пяти. После этого она какое-то время работала в одном заведении в Ист-Сайде, а потом перешла в клуб за углом, «Классная леди». Конечно, такой путь сложно назвать карьерным ростом, но для женщины ее возраста это был успех. Мне, в мои четырнадцать, такой «успех» не светил.

– Что бы тебе хотелось сегодня приготовить? – спросила бабушка, убирая грязную посуду.

– Что-нибудь вкусненькое.

– Да, что-нибудь вкусненькое мне по душе.

Под «вкусненьким» мы обе подразумевали шоколадный торт. Его можно было приготовить быстро и без особых хлопот. Пока она собирала тарелки, я сбегала в продуктовый магазин за углом и купила недостающие ингредиенты – шоколадный пудинг и взбитые сливки.

Стоило нам поставить торт в духовку, как зазвонил телефон. Это был один из моих школьных друзей.

– Все собираются в «Коламбус серкл». Придешь?

В этот год мы много гуляли по городу. Мне нравилось жить в мегаполисе, ведь он представлял собой огромную детскую площадку, где можно было ходить в кино, есть в бесчисленных закусочных, просто шляться без определенной цели и наслаждаться этим процессом. Но субботний вечер принадлежал бабушке. Я хотела было согласиться, но напомнила себе, что не имею права ее бросать.

– Думаю, не получится.

Когда я повесила трубку, бабушка спросила, кто звонил.

– Друзья. Зовут гулять.

– Если хочешь пойти, я тебя не держу.

Из духовки донесся стойкий запах шоколада.

– Но мы же еще не съели десерт.

– Но тебе же не обязательно торчать здесь, пока он будет готовиться. Торт никуда не денется, поешь, когда вернешься. Ступай!

– Ты уверена? – У меня сердце кровью обливалось, стоило представить, как она сидит вот на этом диване, смотрит по телевизору «Золотых девушек» и ест шоколадный торт. Совсем одна.

– Я не пропаду. Иди! – Она перестала протирать стол и посмотрела на меня. – Мне кажется, тебе стоит посмотреть, как проходит мамин рабочий день, то есть, ночь. Попроси ее взять тебя с собой.

– Не знаю, готова ли я к этому морально.

Бабушка пожала плечами.

– А что может случиться? В худшем случае, узнаешь правду, а это уже хорошо.

Через несколько дней мы с Коко пошли в магазин за покупками на неделю. И я сказала, что хочу пойти в «Классную леди».

– Я уж думала, ты никогда не заинтересуешься моей работой, – откликнулась она обиженно. Слишком обиженно, чтобы быть искренней.

– Не больно-то радуйся. Это еще не значит, что я пойду по твоим стопам.

– Ну, может же у меня быть сокровенная мечта.

Клуб «Классная леди» занимал подвал здания, расположенного на пересечении Бродвея и Сорок седьмой улицы. Я проходила мимо него множество раз, старательно обходя парня, раздававшего купоны, в которых была обещана скидка «джентльменам», пришедшим до девяти вечера. От клуба нас отделяли два квартала, и мы пошли пешком, мимо корейского магазинчика, где продавались цветы, фрукты и овощи. Я старалась убедить себя, что в предстоящем походе нет ничего особенного. Я часто видела, как Коко танцует дома, на вечеринках. Я видела, как она исполняла приватные танцы для друзей, которые не хотели появляться в подобных заведениях, но сгорали от любопытства. Я много раз видела ее обнаженной. Так почему же я вся тряслась, спускаясь вслед за ней по покрытым красной ковровой дорожкой ступеням? Отчего у меня перехватило дух, словно я каталась на американских горках?

Я старалась держаться непринужденно, стоя рядом с ней перед Джером, управляющим клубом. По идее, чтобы попасть внутрь, нужно было достигнуть двадцати одного года. Коко была уверена, что с этим проблем не будет, особенно в будний день.

– Послушай, некоторые танцовщицы даже моложе тебя, – рассеяла она мои сомнения.

Она объяснила Джеру, что я просто посижу немного у девушек в раздевалке. – Ты же не против, правда?

Дородный мужчина средних лет оглядел меня с ног до головы. Я даже постаралась чуть принарядиться (в своем стиле) и выглядеть старше своего возраста (опять же, в своем стиле), так что на мне были черные кроссовки, красные хлопковые брюки «капри» и черная куртка моей матери.

По моему мнению, он не должен был пускать меня вовсе не из-за нежного возраста. Стоит мне увидеть происходящее, и моя физиономия станет такой кислой, что все клиенты разбегутся. Поэтому я ангельски улыбалась, всем своим видом выражая благонадежность. Я открыта. Не собираюсь никого осуждать или бросаться на сцену и хватать маму за руку, чтобы утащить подальше отсюда. Я принимаю все, как есть.

– Только смотри, – у него был грубый акцент, характерный для выходцев из Квинса, – чтобы она не светилась в баре.

– Конечно, Джер! Ты же не думаешь, что она собирается выступить на уроке с докладом о быте и нравах стриптиз-баров?

К слову сказать, я должна была подготовить огромный доклад по японской религии, и оставалось у меня на это всего два дня. А еще алгебра. Плюс лабораторная работа. Ну, ладно. Джер впустил нас внутрь. Вот мне и позволили переступить порог в мир, который всегда был от меня на расстоянии вытянутой руки и в то же время таким далеким. Мир, устроенный специально для мужчин. Я была на чужой территории. Словно шпионка, которой грозила смерть, стоило кому-либо узнать о моей тайной миссии. Потому что мне бы и вправду хотелось написать школьный доклад об этом походе (невинная улыбочка для вышибалы, стоявшего возле внутренних дверей). Разоблачительный доклад, в котором бы я разгромила всю эту позорную для общества индустрию и рассказала про тебя, Джер, а также про всех остальных подонков (кивок бармену, с которым только что приветливо поздоровалась Коко, исполненный искренней доброжелательности), зарабатывающих на «девочках» деньги. Я кивнула девушкам, одетым в вечерние платья и напомнившим мне поход в клуб «Платинум». Из стереосистемы доносилась песня «Би Джиз». Повернув налево, мы с матерью пошли в сторону уборной.

Да, женской уборной. Она же «раздевалка». В «Классной леди» не было даже отдельной комнаты для танцовщиц! Однажды я посоветовала Коко поднять этот вопрос перед руководством, но она сказала, что это не так важно. Нужно танцевать на сцене, а не трещать с подружками в раздевалке. Все эти разговоры она знала наизусть. И они ей порядком надоели. Единственный вопрос, который ее волновал, – что она будет делать, когда станет совсем старой.

Коко наносила макияж, а я устроилась так, чтобы видеть сцену, несмотря на полумрак. Туалет представлял собой освещенное неоновыми лампами помещение с кафельным полом и стенами и двумя бежевыми металлическими кабинками (только у одной из них имелась дверь), а также невообразимой горой косметики на стойке возле раковин. Здесь, как всегда, царило оживление: полуодетые женщины сновали взад-вперед, поправляли губную помаду, жаловались на своих ухажеров и обменивались последними новостями. Обстановка казалась приятной и знакомой. Коко частенько приглашала подруг из клуба к нам в гости. С «девочками» было уютно и весело, но это здесь. А что же было по ту сторону кулис?

Именно это мне требовалось увидеть.

Я ненавидела мужчин, пришедших в клуб.

Но, в то же время, давала им шанс убедить меня в обратном. Может, им просто нравится смотреть на женское тело. Испытывать желание. В этом же нет ничего плохого. Опять же, возвращаясь к старому спору, еще не известно, кто кого эксплуатирует. Мужчины используют женщин, отдавая им деньги. А женщины используют мужчин, выказывая притворную заинтересованность, чтобы их деньги заполучить. Любовь за деньги. Деньги за любовь. Все по-честному. До тех пор, пока все мыслят одними категориями. Пока кто-нибудь не встанет и не скажет: «Простите, но где же здесь чувства?»

Да и возможно ли такое? Как люди могут вступать в интимную близость, ничего не чувствуя друг к другу? Все говорят, что мужчины хотят секса больше, чем женщины. Что им нужно «распространять» свое семя, и все такое. Но неужели при этом они ничего не испытывали к женщинам, с которыми спали? А женщины – к мужчинам? Лично я каждую секунду испытываю хоть какие-то чувства даже к людям, которых просто вижу на улице. К таксистам, продавцам, официанткам. Так чем же отличаются от меня завсегдатаи клуба?

– Как же я завелась! – воскликнула ворвавшаяся в комнату блондинка с неестественно бледной кожей. Она продефилировала в кабинку без двери и уселась на унитаз, чтобы справить малую нужду. – Надо будет найти какого-нибудь жеребца. – И без всякого стеснения вытерла свою гладко выбритую промежность.

Мне стало интересно, завелась она после своего выступления, или же причиной стало нечто другое? Этим женщинам нравилось, что на них смотрят. А мужчинам нравилось смотреть.

В этом смысле «Классная леди» была идиллическим местом, где каждый делал то, что ему по вкусу А за сценой царила веселая и даже в чем-то комичная обстановка. Интересно, как чувствовали себя редкие женщины-посетительницы, которые заходили в туалет по прямому назначению и при этом оказывались в святая святых? А если бы сюда позволено было заходить и мужчинам? Изменилось бы их отношение к богиням из сладких грез? Или только распалилось вожделение?

– Ты слышала, что случилось с Тристой в «Скорс»? – спросила невысокая блондинка, поправляя помаду перед зеркалом.

– Нет, а что?

– Она вышла танцевать, и прямо на сцене у нее лопнула грудь.

– Шутишь!? Прямо у всех на виду?

– Ага. И знаешь, что она сделала? Повалилась на пол и свернулась клубочком, так ее и пришлось утаскивать. Но никто ничего не понял, и шоу продолжалось как ни в чем не бывало.

– Черт.

– Ну, с ней все в порядке. Такое иногда случается. – Блондинка придирчиво оглядела собственный бюст.

Прошло немного временя, и в комнатушке стало нечем дышать, а бесконечные разговоры против воли проникали в мои мысли. Я вышла за дверь, готовая тут же юркнуть обратно, если кто-то обратит на меня внимание. В зале уже собралось довольно много народу, а действие шло полным ходом. Почему-то я вспомнила каток, на котором побывала в Джерси. Здесь стояли столы с пластиковым покрытием под дерево. Медную барную стойку не протирали, наверное, уже несколько лет. По стенам метались лучи разноцветных светильников. Музыка ревела на полную громкость. Ди-джей то и дело предлагал посетителям отправиться в VI P-комнату с одной из «лисичек». А с потолка свисал дурацкий серебряный шар в стиле диско.

Ну и, конечно же, в центре всеобщего внимания возвышалась платформа; это была территория танцовщиц, на которой они показывали свои прелести. По краям платформы стояли деревянные стулья. Остальное пространство занимали небольшие столики. Ну а вдалеке, там, где залегли глубокие тени… Не хотелось мне туда смотреть. Но я смотрела. И тут же отводила глаза к относительно безопасной для меня сцене.

Я думала, что каждой девушке отводится какое-то время, скажем, минут пять, чтобы выступить и продемонстрировать свое мастерство. Но в этом заведении были другие порядки. На сцене, чем-то напоминающей взлетную полосу, скопилось сразу несколько стриптизерш. И одной из них была моя мать. Она была лучше всех, это сразу же бросалось в глаза и не имело никакого отношения к родственным связям. У нее получался настоящий танец, с настоящими движениями, так что глаз невозможно было оторвать. Ее настоящий возраст терялся в тусклом освещении клуба, и сейчас она была просто красавицей.

Хорошо, что свет был неярким, потому что посетители не видели того, что могла разглядеть я (ведь мой взгляд не был намертво прикован к сцене): изношенную мебель, потрепанный ковер на полу, убогость этой обители удовольствий. Грустно было наблюдать за мужчинами, которые пришли именно сюда в погоне за разнообразием и яркими впечатлениями. Так деревенский мальчишка, попав на ярмарку, видит только конфеты и красочные игрушки, но не пьяницу-про-давца, балансирующего на краю пропасти, где нет ни жилья, ни семьи.

Остальные танцовщицы особо не утруждались – стояли, чуть покачивая бедрами и постепенно обнажаясь, пока не оставались в едва заметных трусиках и туфлях на высоких каблуках. Но Коко показывала настоящий стриптиз. И привлекала внимание поклонников. Мужчины, сидящие у сцены, не сводили с нее глаз и совали купюры за ее подвязки. Они смеялись и, судя по всему, были ею крайне довольны. Как я могла их осуждать? Разве лучше сидеть дома и уныло напиваться, чем так хорошо проводить время? Она стянула длинную белую перчатку и бросила ее в толпу. Мужчины начали шумно ее подбадривать.

Но только не я.

Вторая перчатка отправилась вслед за первой. Мужчины еще более оживились. Она улыбнулась им, млея под их восторженными взглядами. В моей душе, оказывается, есть место для ревности. Они радовались за мой счет. Ее улыбки предназначались им, но не мне.

Надо быть сильной, сказала я себе и отвернулась. Будь сильной! Я уже не маленькая. Мне не требовалось ее внимания. Пусть мужчины восхищаются ее телом. И пусть она получает от этого удовольствие. Все равно, она остается моей матерью. Все равно, она любит меня. Одно другому не мешает.

Я попыталась отвлечься. За одним из столов, я увидела девушку, которая рассказывала истории в раздевалке, ее звали Эмбер. Типичная блондинка, каких всегда берут в группу поддержки школьных футбольных команд, она сидела рядом с тучным мужчиной с толстыми губами; ни одна женщина в здравом уме не согласилась бы заняться с ним сексом. На ней было золотое платье без бретелек, а его рука покровительственно покоилась на ее голом плече. По его взгляду было видно, что он жаждет обладать ею. В «реальном мире» Эмбер не провела бы с ним и минуты, но здесь он мог просто уйти и заплатить кому-нибудь еще. Не удивительно, что этот бизнес процветал. Идешь по улице и покупаешь себе женщину на вечер, точно так же, как хот-дог в какой-нибудь забегаловке. Я, конечно, понимала, что это абстрактная метафора, но видеть подобную ситуацию своими глазами было просто невыносимо.

Я снова перевела взгляд на сцену. Коко как раз выступала из своего платья. Сейчас на ней были только трусики и туфли на высоких каблуках. Я убедила себя, что мне хватит смелости на это смотреть. Что меня это не разочарует. Что я справлюсь с захлестнувшими меня эмоциями, переживу и не буду воспринимать все происходящее как личное оскорбление.

Теперь, когда она была почти голой, настал черед приватных танцев.

Приватные танцы. Коко говорила, что они разрушили профессию стриптизерши. Они появились в начале восьмидесятых, примерно в то же время, когда танцовщицы стали делать операции по увеличению груди. Совпадение?

До этого времени стриптизерша была недосягаемым существом и смотрела на своих поклонников с высоты неприступного подиума. Мужчины, словно почетные гости, осмотрели на женщину, которой никогда не могли обладать. Сегодня девушки должны были спускаться в зал и не только общаться с гостями, но и танцевать для каждого из них. Это делало работу куда более тяжелой. Многие даже не представляли, что танцовщицам приходилось платить за право отработать смену, а потом еще и делиться выручкой с хозяевами заведений. Без приватных танцев они не смогли бы зарабатывать себе на жизнь.

Правила в клубе «Платинум» были очень строгими. Даже во время приватных танцев мужчинам запрещалось прикасаться к девушкам – только смотреть на задницу, качающуюся в нескольких сантиметрах от их лица. Если шаловливые ручонки все же решались прикоснуться к запретному плоду, в дело тут же вступали вышибалы. В «Классной леди» к этому подходили без излишнего пиетета. К слову, именно поэтому они согласились нанять маму, хотя она и преодолела тридцатипятилетний рубеж. Мужчинам не разрешалось касаться танцующих для них девушек.

Я никогда не понимала, как она может с этим мириться. Коко говорила, что вынужденные запреты даже хуже, чем вседозволенность. Мне и представить было страшно, каково это, когда тебя в течение всего вечера лапают незнакомые мужики. Наверное, так обращаются с женщинами черти в аду.

Я видела, как Коко подошла к одному из мужчин. Он мог быть кем угодно – седые волосы и доброе лицо – наверное, приятно иметь такого дедушку. На нем были белые слаксы, клетчатая рубашка и белая куртка. Ничего необычного. Может быть, чей-то муж. А может, и нет. Выглядел он одиноко. Конечно, до тех пор, пока она не подошла к нему. Его лицо тут же озарила улыбка. Неужели он ее знает? Может, постоянный клиент? Я увидела, как она провела руками по его спине и что-то зашептала на ухо. Он поднялся и последовал за ней в затемненный уголок в дальней части помещения, где и должен был состояться праздник жизни. Я видела, как он садится, а мама встает у него между ног и начинает танцевать.

В моей душе животный страх смешался с искренним изумлением. Мужчина сейчас походил на ящерицу, забравшуюся на камень, чтобы погреться на солнышке. То, что он видел, приковывало его к месту. Я тоже смотрела, как завороженная, хотя и понимала, что следует отвернуться. Но ничего не могла с собой поделать и пожирала их глазами. Она терлась о его бедра, наклонялась над ним всем телом, так что ее груди почти касались его лица, и с губ ее не сходила легкая полуулыбка, словно происходящее нравилось и ей самой. Скука отражалась на ее лице, только когда она поворачивалась к нему спиной. Тогда она могла оглядеться по сторонам, зевнуть, посмотреть в потолок.

Меня как током ударило, когда он коснулся ее покачивающихся бедер. «Убери от нее свои руки! – хотелось кричать мне. – Это не твое! Она принадлежит мне!» Ну, это я, конечно, размечталась. Она мне не принадлежала. Но и ему тоже, это точно! Я скрестила руки на груди, деля с ней предполагаемое негодование. Но она-то его не испытывала. Я делала это за нее и, в то же время, по отношению к ней. Было совершенно очевидно, что он хотел обладать ею. Неужели, это ее не тревожит? Он был незнакомцем. А незнакомцы таят в себе опасность. Как она могла быть такой доверчивой? Мое тело трепетало от страха, который я почему-то испытывала вместо нее. Убери руки от моей матери! Прекрати смотреть на нее! Хватит пожирать ее взглядом!

Я пыталась отвести глаза и не могла. И пусть мне кто-нибудь скажет, что тут не замешаны чувства. Видно было невооруженным взглядом: он чувствовал. Думаешь, ей хочется, чтобы ты трогал ее? Думаешь, она ведет себя естественно? Думаешь, ей не все равно? Слышал бы ты, что она говорит о тебе подобных, когда приходит домой. Она смеется над вами. Называет вас дураками. Ты в курсе?

По правде говоря, не так уже часто она над ними смеялась. Скорее, отзывалась с теплотой, особенно о постоянных клиентах. Но тем не менее ей не хотелось бы продолжить этот танец за стенами клуба. Не говоря уже о чем-то большем. Ее выбор никак не зависел от их личных качеств или же социального статуса, чтобы им там не думалось. Может, стоит сделать ему одолжение и объяснить все это? Потрепать по плечу, вернуть из мира грез на грешную землю и сказать: «Извините, мистер. Моей маме нет до вас никакого дела».

А впрочем, она была ему столь же безразлична. Для них обоих это не имело значения. Здесь и заключался весь смысл: всем все равно.

Но, черт возьми. Он смотрел на нее по меньшей мере заинтересованно. Почему же интерес этот так быстротечен? Он длится столько же, сколько и приватный танец. Три минуты. И все.

Она улыбнулась, принимая его ласку. Почему же ее тело не содрогнулось от этого, как мое? Просто она привыкла. Наверное, научилась не чувствовать прикосновений чужих рук. Или ей действительно нравилось? А было ли так с самого начала?

Ди-джей плавно переключал песни. «Я чувствую любовь» Донны Саммер превратилась в «Твой каждый вздох» группы «Полис». Наконец-то я поняла, почему все песни были такими древними. В зале, в большинстве своем, присутствовали мужчины средних лет.

Мне сразу же стало грустно. Даже дыхание перехватило. Люди! Такие уязвимые в своих низменных желаниях! Наверное, они правы, стараясь забыть о чувствах. От них временами на душе становится совсем паршиво. Я вернулась обратно в раздевалку. Достаточно насмотрелась.

В ту ночь по дороге домой я спросила Коко:

– Как мужчины справляются с этим?

– С чем?

– Ну, они же возбуждаются? Что они с этим делают?

– Ну, распускают руки в туалете. Или возвращаются домой к своим женам. Или спускают прямо в штаны, наверное. В любом случае, это не такая большая проблема.

– Но неужели это их не напрягает?

– Они приходят напряженными, дорогая. Обратно выходят уже расслабленными.

Тогда я ей не поверила. С возрастом стала верить еще меньше. Он платит ей и должен злиться, потому что понимает: она делает это только ради денег. А она испытывает раздражение из-за того, что он может купить ее. Так что в результате они оба недовольны. И это недовольство распространяется по миру, как круги по воде, и отравляет жизнь всем окружающим.

Мы добрались до дома, и, шагая вслед за Коко по лестнице, я вспомнила про свое домашнее задание. Математика? К черту. Японская религия? Да кому это интересно? Мои мысли сейчас заняты совершенно другим. Да уж, поход на стриптиз способен выбить из колеи.

Неудивительно, что люди на него все еще ходят.