Текст книги "Тени прошлого - тени будущего (СИ)"

Автор книги: Стас Северский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц)

становятся ядом при увеличении дозы, проявляются побочные действия… Уверен, что все, о чем

мы знаем устроено по одному принципу. Думаю, и все, о чем мы не знаем, подобно тому, что мы

знаем. А вообще, думаю, главное, что когда процесс идет, тогда он идет – и с объединением, и с

распадом… Конец должен быть, но только конец фрагментарный. Этот общий бесконечный

процесс собирает и разъединяет элементы и их фрагменты времени – это проход от одного к

одному… От Пустоты к Пустоте. Ты что, Герф?

– Ничего.

– А показатели что-то не очень…

– Нормальные.

– Будь спокойней – не повредит. Мы еще в процессе, так что показатели скоро проверять будут.

Мои показатели запрыгали невпопад… Кажется, начинаю понимать…

– Говорухин, это продолжение испытаний?

– С чего вдруг? Лучше подумай о том, что происходило в древности – до третьей мировой

войны. Люди апробировали новые “лекарства”, помогающие им выживать, но не отменяли их при

проявлении побочных эффектов, как это делают грамотные специалисты, – вот и вымерли от

осложнений. Это произошло даже раньше, чем могло бы произойти от “болезни”, так скажем.

Знаешь же, весь наш прогресс – не что иное, как средство подавления иммунитета планеты, – это

чтобы она нас не отторгала. С такими средствами всегда нужно быть настороже, осложнения уже

доводили Землю, можно считать, до полного некроза тканей.

– Ты чего добиваешься? Думаешь, меня отбракуют после этого? Нет – я стабильный.

Говорухин распахнул глаза…

– Я только помочь хотел.

– Не понимаю, почему мне сегодня все пытаются помочь! И еще такими сомнительными

способами!

85

– Герф, ты боец – ты должен быстро соображать. И, между прочим, вас ничто не должно из себя

выводить, так что…

– Кончай с этим, если это не обязательно.

Понимаю я все эти сравнения с некрозами – кому, как не нам, это понимать. Мы-то операции за

сутки проводим, а врачи… Если на полное восстановление расщедрятся – любого за пару часов по

кусочкам соберут и на ноги поставят. Но кто ж столько энергии изводить будет? Бывало и неделю

здесь отдыхаешь, про некрозы всякие слушаешь, пока с частичным восстановлением в порядок не

придешь… Все у нас просто – тренировки, посты, бои, разведвылазки – все кончается здесь, в

медчасти…

Говорухин уселся на край стола и как бы завис в воздухе – почти исчез… В белой одежде в

белом помещении медработников можно и не заметить – только если по движению… Поэтому и

чувствуешь себя с ними всегда так напряженно – привычка стрелка – выискивать все невидимое,

следить за движением и быстро реагировать.

– Герф, да сейчас происходит ничто иное, как… Наш мир сейчас почти стерт из-за войны, а

война и началась из-за того, что он был почти стерт. И с войной этой так же дело обстоит… Каким

бы наше оружие ни было – оно имеет огромную разрушительную силу. А сейчас мы не можем

ждать, не можем думать – начинаем метаться от мощных лучевых пушек к недоработанным

пространственным переходам… Слишком быстро отчаиваемся, находим новую надежду – время

теперь пойдет быстрее… Оно уже пошло быстрее.

– Лучше не продолжай – толку не будет.

– А мы ведь еще так и не восстановили отторгнутые ткани планеты – только сдерживаем

распространение этой коррозии коррекциями…

– Нельзя было просто сказать, что ты против применения лучевых пушек такой мощности?

– Я не сказал, что против… Просто нужно уметь ждать. Если все без разбору начнут бросаться

сгоряча на лучевые пушки первого порядка, так недолго и планету уничтожить. Нужно ждать. Мне

это ночью спать не дает – все ветер в ушах воет, но нужно ждать.

– Ты на севере служил?

– Ледяные пустыни Хантэрхайма выбора не дают – если они не убили наповал, значит

заставили подумать над этим. Правда, Хантэрхайм особо не дает времени на раздумья. Но, чтобы

там выжить, приходится постоянно думать о том, как это сделать. Хантэрхайм провоцирует,

требует отдать зажатое в зубах терпение, но если не выдержишь – покарает.

– Ты там был?

Похоже, что был, и на него это оказало соответствующее влияние.

– Я там пять лет прослужил.

– И как?

– Холодно. Это кажется, что Ивартэн и Альвэнхайм далеко. Хантэрхайм зажат льдами, стоит

посреди снежной пустыни. Ночью мороз опускает нас на минус семьдесят градусов даже сейчас,

когда зима позади. Там себя чужим чувствуешь – будто тебя сам город прогоняет.

– Вряд ли – Хантэрхайм один из самых больших и древних городов AVRG…

– Там всегда снег – снег чистый, колючий, искристый и лучистый… А когда воздух не

застывает в оглушающей тиши, стылый ветер воет пуще сигнала воздушной тревоги. Он

поднимает метели, вихри и вьюги на ледниках, по наледи, насту ползает поземка… Все сносит,

заносит, скрывает белой мглой налетевший буран…

– Достаточно.

– А больше ничего… Все сияет и днем, и ночью. Те, кто там воюет, называют это светом

единым с тьмой.

– Слышал… Слепит так, что ничего не видно…

– Видел я это – теней нет, нет неба, земли нет – все белое. Хантэрхайм – ледяные пустыни. У

нас не было ни одного города, ни одной базы, которая была бы под ударом столько лет. Хантэрхайм

наша опора и их основная цель. Там все свои и одновременно чужие, там – в этой мертвой пустоте

– ощущаешь себя особенно живым и так же мертвым. Но после того, как там побываешь, очень

сложно не искать обратной дороги. Хантэрхайм не отпускает, и завтра я вернусь.

86

– С пополнением Борга?

– Да, я с вами… Прямо в бездну с головой…

Говорухин продолжает смеяться глазами – с его рассказом это не вяжется. Что-то доктора давно

нет…

– Ты про нашего лейтенанта говорил… Что за человек?..

– Не знаешь? Айнер – S9.

– S9 – лейтенант? Дефектный?

– Нестабильный. Но я даже не представляю ситуацию, в которой такие люди могут дать сбой.

– Что ж его списали?

– Им там виднее… Характер у него скверный очень – это точно… Держись поближе в бою и

подальше после боя – не прогадаешь. Зато Айнер настоящий стрелок – без наводок такую скорость

выдает, как машина. Много споров – везучий он или нет… Он у нас частый гость – по кусочкам

собираем, но жив еще, а он сколько живет, столько и воюет – в Хантэрхайме.

– Слышал, кого за месяц не срезали, тот так долго может тянуть – главное к скорости

приспособиться.

– Всякое бывает… От командира много зависит, от нас… Не для людей там работа. А ведь пока

Пересмотр Задач не расколол AVRG, люди только присматривали за всем. Теперь снова в бою –

машинам так, как раньше, никто не доверяет. Теперь ничего нельзя из рук выпускать… Из-за D40

все…

– Совершенные машины?..

– Да, только мы всегда начеку должны быть. С подвохом наши “защитники”.

– Да ладно. Я с ними уже сколько воюю и не в курсе.

– В Штраубе быть в курсе нужды нет. D40 защищают нас не только от внешней угрозы, но и от

наших ошибок. Такие машины никогда не исполнят приказ, не обдумав его, не просчитав

последствия, а исходят они только из цели базовой программы – ограничений в условиях задачи у

них не много. “Защитники” слишком умны, чтобы по мелочам размениваться, – они ситуацию в

целом рассматривают. Это избавляет нас от возможности пересмотра задачи на нижних ступенях

осмысленности, но никто не знает, когда они до чего додумаются. Они-то могут учесть и то, до

чего не дойдем мы. Это хорошо, конечно… с одной стороны.

– Я, может, тонкостей и не знаю, но программы “защитников” совершенны.

– Да, только “защитники” могут уничтожать людей без подтверждения командования или

центра – наших людей.

– Ну да – прикончить раненных – тех, кому вы заведомо в восстановлении откажите.

– Не начинай… Они могут ликвидировать человека, если сочтут опасным для системы – и ни у

кого нет неприкосновенности – это тебе не “спутники”.

– Слушай, Говорухин, это крайняя мера, применяемая при серьезной угрозе. А кому, как не

“защитникам”, решение таких проблем доверять? Сам же говорил, что они умнее нас – им виднее.

– В этом все и дело… им многое виднее. И защищают они нас, пока имеют такую возможность.

Задачу-то они исполнить должны, а в программных условиях могут и обходные пути найти. Если

нет перспективы для “защитников” – нет “защитников”.

– Разумная техника всегда стирает системы, когда задача исполнена или неисполнима.

– “Защитники” могут смотреть дальше – исходить не только из очевидного. На них можно

рассчитывать, но все зависит от того, насколько ситуацию спрогнозируешь ты.

– Никогда не слышал ничего подобного.

– Об этом знают только те, кто работает с ними в провокационных условиях. А вообще, знания

– привилегия офицеров, а мы так, по крупицам собираем.

Столько времени с этими машинами провел и ничего подозрительного не заметил. Либо у

Говорухина фантазия разыгралась, либо наши командиры сотворили еще более страшных

техночудовищ и скрывают… Я уже привык слушать, что говорят. И все это мне совсем не нравится

– знаю я, что из себя “защитники” представляют, на что способны. И так воздух уже позвякивает

напряжением – пока разреженным, но очень четким.

87

– Герф, ты надеюсь, понимаешь, что это гласности не придается, и я не должен тебе этого

говорить?..

– Да, конечно, но почему?..

– Чтобы людей не пугать.

– Почему ты мне это говоришь?

– Потому, что тебе нужно это знать.

На деле система не совсем такая, какой мы ее видим. Она для каждого из нас иная – только

главнокомандующие и генералы Совета знают ее в лицо, потому что создают ее в большей степени,

чем мы.

Говорухин задумался…

– Герф… Я дам тебе координаты места явки.

– Что?

– Следи, чтобы мозг объекта особого внимания не обратил…

– Не продолжай. Я в такие дела не полезу.

– Можешь их чему-нибудь научить – они быстро учатся. Многие знают азы строевой

подготовки…

– Кто – они?

– Крысы. В Хантэрхайме больше никого нет – там ничего нет – только мы да крысы.

У Говорухина проблемы… Вообще в этом секторе работают только люди на высших ступенях

устойчивости, но все, что он про “защитников”, про крыс говорит…

– Но что с ними делать?

Медбрат оживился…

– Крысы умные – потом тебя везде узнают, запомнят. Они неприхотливые. Можешь давать все,

что есть. Сахар любят и мясо.

– Я тоже.

– С ними пищу надо будет делить, но они много не возьмут.

Мой браслет уже принял информацию…

– Это обычай такой?

– Можно и так сказать. Крысы – это как бы наши души.

– Знал, что вы нас недолюбливаете, хотя мы головы за вас кладем.

– Да я не имел в виду… Крысы напоминают нам о том, что еще где-то есть жизнь, что мы еще

живы…

– Знаешь, мне об этом напоминать не нужно.

– Недели в Хантэрхайме хватит, чтобы забыть…

– Ну… Это легальный обычай или нарушение?

– Не то и не другое. В сводах закона это не учтено. Чтобы крысы подпали под статью

ликвидации, должно случиться настоящие крысиное засилье. Но лучше, чтобы офицерам наши

обычаи под руку не попадали. А компьютерам до крыс дела нет.

– Ясно…

– Только лейтенанту вашему на глаза с крысами… да и без крыс – вообще на глаза ему не

попадайся.

– Неужто совсем изверг?

– Характер у него скверный, но не стоит забывать, что он по уровню развития выше вашего

капитана. Ты просто не нарывайся, и все нормально будет. А вот и он… Только не это… Герф, ты

не говори, что я здесь, пока командир не придет…

– Он твой фон засечет.

Говорухин покраснел до оттопыренных ушей – ушам больше всего досталось, они аж

засветились багровым заревом.

– Нет, он не заметит – просчитается на пару метров…

– Да ты что? Прячешься от него? Что вы натворили?

– Да ничего. Я вообще ни при чем, только объяснять не хочу. Его здесь восстановили –

проверяют сейчас. Старались, конечно, но с такими повреждениями… В Хантэрхайме не

88

справились и сразу в Штрауб… Правда, там после боев условий никаких. Но и у нас

восстановительный корпус битком забит – не могут командиры одного человека на аппаратах

больше получаса держать…

Он замолчал, оборвал передачу и снова засуетился… Я посмотрел на монитор – действительно,

на входе высокий худой человек S9. Новая форма лейтенанта подразделений А2 ни о чем не

говорит, а его сапоги начищены не хуже, чем у нашего ядовитого Стикка. За ним идет груженый

оружием “спутник” – его личный, судя по потрепанному виду, – по нему сразу видно, сколько боев

позади. Прямо у двери их нагнал и остановил патруль DIS – похоже, тут и до применения силы

недалеко… Лейтенант нервный – не зря Говорухин решил срочно наводить порядок… Но это

свидетельствует о том, что он не стал тупой машиной. Есть такая закономерность – если офицер,

прошедший черт знает что, не стал машиной, значит, стал человеком… или настоящим чудовищем.

Это иногда выяснить не так просто… но совершенно необходимо – этому человеку подчинено мое

будущее… мое очень сомнительного будущее… Ничего, если он что-то вроде Стикка, – я привык

уже…

Медбрат пошел загружать врачебно-диагностическую пыточную систему, как мне показалось,

со слишком деловитым видом. Патруль, хоть и с трудом, но выпроводил “спутника” из корпуса, а

лейтенант повернулся к двери – идентификацию проходит… Когда объект его пропустил, он так и

остался в дверях стоять, расставив ноги и сжав кулаки.

– Где доктор, Говорухин?!

– Вышел.

– Прячется?!

– Где же здесь спрятаться?

– Прав, ваша маскировочная окраска перед нами бессильна!

– Лейтенант, подождите в приемной.

– Ждать не буду и останусь здесь.

– Полковник будет ровно через три минуты.

– Засекаю.

Но вместо часов лейтенант посмотрел на меня, зато так же проницательно, как на часы.

– Где это вы такого раздобыли?

– Это ваш…

Лейтенант шагнул ко мне с довольной усмешкой…

– Даже так… Он, похоже, не из тех везучих, которые даже понять не успевают, что умерли.

– Мы тут с ним достоинства героической смерти обсуждали.

– Уверен, что инициатором темы был не ты. Хватит меня заговаривать, Говорухин!

– Счел должным доложить, что боец настроен на героическую смерть.

– Героями чаще становятся те, кто мечтает о посмертной славе, – главное, чтобы выжил кто-то,

кто будет героев помнить.

– Хорошая мысль.

– Это у вас на двери написано.

– Не замечал как-то…

– Иди посмотри.

– Вы намереваетесь устранить меня с рабочего места?

– Вижу, на этот раз не выйдет.

– Да, ваше восстановление завершено, лейтенант.

– И что вы опять натворили?

– Это неизбежное последствие вмешательств.

– Я не могу всю жизнь на обезболивающих сидеть!

– К сожалению, после таких повреждений…

– Чем ты здесь вообще занимаешься, Говорухин?!

– Исполняю прямые обязанности.

– Тебя за это уже награждать можно! Хватит говорить – просто делай!

– Вам поможет только время.

89

– Время поможет мне получить новые повреждения! Сколько можно?! Хоть раз что-то

нормально сделали бы!

– Ваш позвоночник в порядке – все дело…

– Мне плевать, в чем дело – исправьте!

Айнер говорит, как бьет – и не просто так – до ссадин. Я уже, как и медбрат, рад бы убраться

подальше, но вижу, как озабоченный доктор быстро идет по коридору… Он уже сошел с

мониторных полей и ступил в дверной проем, но замедлил шаг и вошел не сразу… Не зря

Говорухин так оживился, радуется, что не придется больше удар держать – доктор уже попал к

Айнеру на прицел…

– Айнер?

– Да, я.

– Это прямо захват!

– Ну так…

– Думаю, ваше оружие в диагностике не нуждается… Положите его здесь, мы не возьмем. И

освободите заложника.

– Заложника придержу пока, поэтому оружие со мной.

– Ну, право, не знаю… Портупею с зарядами тоже не отдадите?

– Нет, конечно.

Доктор кивнул медбрату в мою сторону – тот снова принял деловой вид, засуетился… Снова

меня подключил…

– Сейчас мозг еще проверим. Ты не думай, мы нейроны не тронем – ни их коды, ни устойчивые

связи… И “жесткую” память смотреть не будем – нам и фоновой хватит…

– Это что, сканер?

– Нет… Тут дело не исключительное, чтобы стандартные запреты нарушать. Просто еще одну

проверку функций устроим – после смерти еще могут сбои быть. Только учти, что это серьезно, –

будь спокоен и сосредоточен.

Легко сказать – не нервничай… Я не понимаю, что со мной делают сейчас, что сделают

потом… Не могу сообразить, как можно быть спокойным после того, как умер, еще и

мучительно… А после того, как увидел моего бракованного командира, и еще хуже стало… Шутки

шутками, а оружие он так и не сдал. Чуть заметное поле закрыло его вместе с излучателями

XF500… И ничего… Доктор смиренно проводит обработку информации, наблюдает за

тускнеющим монитором и сходящим полем… А лейтенант, похоже, спит, припав плечом к стене и

запрокинув голову…

– Айнер!

– Ну как?

– Оружие ваше в порядке.

– Просто замечательно. Знал, что вы не только человеку диагностику провести способны.

– Техценрт здесь не слишком далеко. И его служащие, я думаю, с оружием разобрались бы

точнее.

– Они бы не разобрались и с ним, и со мной одновременно. А времени я терять не могу.

– Как и я.

– К сведенью, вы его уже потеряли. И если не считаете нужным продолжить его терять,

сообщите о моем состоянии.

– Нервное у вас состояние.

– Ошиблись – целеустремленное.

– Я ошибку не допустил, Айнер. Ледяные клинки мечете не точно – не по цели бьете.

– Тут тепло траекторию меняет. Теперь поправку учту.

– Можете не учитывать – скоро мы оба на холоде будем от ваших ран страдать.

– Не думайте, что на холоде работать проще будет.

– Холод нам хороший помощник.

– При том морозе не только кровь боевых единиц быстро мерзнет.

90

– Хоть кровотечений избежать сможем. И болеутоляющих от этой заморозки израсходуем

меньше.

– Хантэрхайм – последние место, где их экономить следует. От боли до привычных действий

путь короткий.

– Можно и без угроз. У нас ведь и транквилизаторы есть.

– Не поможет – мы под стимуляторами круглые сутки. Со мной как дело обстоит?

– Как обычно.

– Как обычно, это значит – хреново. Значит, и спокоен от этого я должен быть, как обычно.

– Мы от вас так просто не отделаемся, как я вижу.

– А то как же.

– Мы не имеем возможности провести вторичное восстановление – нет показаний.

– Отправите меня в бой с повреждениями – пеняйте на собственную непредусмотрительность.

Если я ваши жизни не смогу спасти из-за того, что меня заклинит…

– У вас нет повреждений, так что вы можете продолжать сражаться за наши жизни, не опасаясь

проблем с позвоночником.

– Так, между прочим – боль сигнализирует о повреждениях.

– Айнер, ваш организм функционирует нормально.

– Нормально?! Это как приглушенный сигнал тревоги, который можно терпеть, но который

никогда не выходит из головы, вытесняя более актуальные мысли! Думаете, если так всегда, это

нормально?!

– Не многим удается выживать, регулярно получая такие раны. Вас собирали по частям

слишком много раз.

– Я думаю, что заслужил свою долю нытья, и вы могли бы послушать из вежливости.

– Только герои могут себе позволить такую роскошь. Что ж, я в вашем распоряжении, Айнер, –

можете продолжать. Но без угроз.

– Раз уж вы мой героизм при жизни признаете, выдайте карту на обезболивающие.

– С этого и надо было начинать.

– Не получилось бы поговорить по душам.

– Что сказать? Берите. Глушите проводимость болевых сигналов. К сожаленью, на данный

момент мы для вас больше ничего сделать не можем. Да, кстати, Айнер, это ваш боец.

– Говорухин уже проговорился – вы с ним поосторожнее.

– У нас, Айнер, секретов нет.

– Правильно, никому теперь врачебные тайны не нужны.

– Это не тайны – только ограничения.

– Не ходить вам в разведку…

– Пока это входит в ваши обязанности, но и мы готовы – пластыри и скрепки у нас есть.

Айнер остался доволен ответом доктора, вышел из мути расходящегося поля и направился ко

мне. Говорухин сказал не дергаться, так что я позволил себе никак не реагировать на пристальный

взгляд лейтенанта…

– Что-то он слишком хорошо сохранился. Откуда перевели?

– Из полка Ульвэра.

– Ульвэр… Вот перевели бы его к нам вместе с Ульвэром…

– Этот боец мог перейти к DIS…

– Скар его забрать решил… Но заберем его мы… Точно… Этот им не подошел и не подойдет.

Ему до последней смерти не дойти до того, что порой людей убирают по очень сложным причинам.

А нам именно такие нужны, которые только по прямой дороге ходить и могут.

Лейтенант изучает мои прыгающие показатели…

– Он посередине, Айнер.

– У него почти десятый уровень.

– Почти девятый уровень.

91

– Можно поспорить – те, кто посередине, всегда вызывают активное обсуждение. Поднять

планку – это перспектива, но опасная, опустить и резерв оставить – тогда стабильность, но ничего

больше.

– Он в первый раз так погиб.

– Вообще замечательно.

Приходится терпеть… Вижу на мониторе потрепанного “спутника” не менее потрепанного

лейтенанта. Вижу, что он идет к двери… Дежурные его не пускают…

– Айнер, что в корпусе медчасти делает этот оружейный склад?

– Ждет меня.

– Что вы с таким количеством энергоблоков делать собираетесь?

– Съем – чистая энергия.

– Я серьезно. Такая концентрация энергоблоков позволительна только в специально

подготовленных местах для хранения.

Лейтенант, наконец, перевел взгляд с моих прыгающих показателей на доктора.

– Я и есть такое специально подготовленное место для хранения!

Уже начал проникаться сочувствием к нашему лейтенанту, хоть характер у него действительно

скверный. Медики ждут раненных после штурмовых операций А2 в своих светлых хоромах. Они

не бегают по расплавленному металлу под свист осколков – они не знают, что это – штурмовая

операция А2…

– Уберите “спутника” из медчасти.

– Уберу! И если вы дадите мне еще один день, сделаю это быстро.

– Айнер, вы получите еще сутки, только не появляйтесь здесь больше.

– Надеюсь, вы мне не смерти желаете?

– Нет, Айнер… Наоборот.

– А что, неплохо было бы. Но, боюсь, скоро увидимся.

Они улыбнулись друг другу, пожали руки… Улыбка доктора похожа на улыбку, а Айнер,

видимо, куда более ядовитый, чем наш сержант…

– Удачи, Айнер.

– Отдайте мне бойца – мне человек нужен, помогать будет.

Я не при оружии – сдал излучатель андроиду на входе, так что отдал лейтенанту честь, как

только скинул незримые путы – непривычно как-то…

– Рядовой N2-8090…

– Твои данные уже у меня, Герфрид. Пошли, и не отставай.

Иду за лейтенантом – не ожидал от него такой прыти – почти бежим… Вопросов не задаю, по

совету медбрата, лучше не нарываться, пока не соображу, как в Хантэрхайме с субординацией…

Четкую закономерность мне еще вывести не удалось, но она есть: чем ближе к штабам, тем все

точнее и правильнее по мелочам, а в самом коловороте – упрощено до предела. Мы да бойцы

службы безопасности – элита вооруженных сил. У нас с правилами жестко, просто, когда совсем

тяжко – условностей меньше. А вообще о нашей элитарности разговоров много… Кому еще

выпадает такая сложная, тяжелая, грязная и опасная работа? Настоящая элита вооруженных сил –

штурмовые отряды А1. Это люди S12 да защитники-D40 – мы их не видим и не слышим – таких

берегут на самый крайний случай…

Запись№9 00 00 000 00:00

10. 04. 205 год Новой Техно-Эры 17:55

Патрули службы внутренней безопасности тормозили нас на каждом переходе… Дошли,

наконец, до стоянки транспортов. Лейтенант, не подключив меня к линии, продиктовал машине

маршрут и откинулся в кресле… правда, только с третьей попытки… Что-то с ним не в порядке –

он и в транспорт вошел с трудом. Боль, видно, сильно его движения ограничивает… И его такого в

бой…

92

– Черт, спину клинит… Что смотришь? С тобой скоро и не такое сделают. Надо будет, будешь

делать, что надо, и без огрех, что бы с тобой ни было. Понял?

– Так точно.

– Тебе еще не успели позвоночник перешибить?

– Никак нет, командир, – только пару осколков под лопатку поймал.

– Делай все, чтобы этого избежать. И голову береги. Если тебе мозги плохо починят – и мне, и

тебе от твоей головы проблем будет больше, чем проку. Руки тоже – штуки нужные, хоть одну

сберечь обязан.

У него либо ненормальные шутки, либо все остальное ненормальное… Скорей тут и то, и

другое… Подвернулся же я ему под руку…

– Я понял, командир.

– По твоему виду видно, что понял. Ну что, Герф?..

– Готов.

Транспорт резко тронулся…

– Если ты серьезно насчет героической смерти, боец, – это хорошо. Нам такие пригодятся,

только не торопись. Запомни, что мне виднее, когда твоя смерть принесет больше пользы.

– Так точно. Запомню.

– Теперь все будет не так…

– Я уже понял.

– Редко кто понимает, но раз ты такой сообразительный – мне же легче. Вопросы?

– Есть, лейтенант.

– Это и был вопрос?

– Куда летим?

– Сейчас на склады заглянем – и спать. Потом времени не будет.

– Да, лейтенант.

– Айнер.

– Что?

– Это я – Фридрих Айнер. Айнер – короче, чем по званию. А по рангу – S9 – обращаться

дозволено одной технике. Нет времени – нет никаких “командир”, есть только “Айнер”. А времени

не будет. Сразу предупреждаю, Герф, завтра будет хреново. Но сегодня еще выспаться можно.

Денек… Хороший темп Стикк утречком задал…

– Так точно.

– Знаю, что тебе про наши привилегии Говорухин наговорил, – они действительно есть, но

пользоваться ими некогда. По глазам вижу – тебя продовольственный вопрос волнует. Он не тебя

одного волнует, и это пожизненно. А вообще – хорошо, когда тебя еще что-то волнует, – верный

признак того, что ты жив. Привык, что AVRG тебя и кормит, и поит, и думает за тебя – мы тоже

привыкли. Но твое выживание зависит не только от системы. Законы на севере жесткие при

серьезных нарушениях и гибкие – при мелких. Разбираться просто некогда. Первая штрафная

единица – выговор, вторая – строгий выговор с лишением привилегий, третья – первый разговор с

карателями, а вот четвертая – последний разговор с карателями. Видишь, как просто?.. Да, есть еще

одна вещь, которую ты должен усвоить, – у нас все на пределе. Избегай провокаций, не наводи

смуты – в Хантэрхайме это статья ликвидации, и никаких смягчающих или чего-то подобного.

Порядок наводить труднее, чем поддерживать, – не нарушай его.

– Так точно.

– Еще про Хантэрхайм… Здесь не ты откроешь свои потенциалы, а они – тебя. И в

обязательном порядке, хоть бы и со смертельным исходом.

– Понял.

– При хороших условиях человек дуреет, с жиру бесится – искать начинает доказательств тому,

что еще жив. А при запредельно плохих условиях ему уже не нужны ни доказательства того, что он

еще жив, ни жизнь вообще. Чтоб ты всегда знал, жив ты или мертв, и не исходил дурью вдоль и

поперек себя и других, – условия должны быть едва пригодными для жизни. Подчеркну – для

жизни. Там, где нужно только выживать, не только человек перестает быть человеком, но и боец –

93

бойцом. И тот, и другой становится – волком. Не в смысле – зверем, подохшим под тяжестью

прошлых лет, – хищником. Иначе он просто – дохнет. Штрауб дает все, чтобы ты мог жить,

Хантэрхайм – только то, чтобы ты мог выжить. И то – выжить с большим трудом… и не каждый

раз. Он тебе и жизнь, и смерть кусками швырять будет – тогда и посмотрим, кто ты есть – боец

армии AVRG или обычный голодный до добычи хищник. Но учти, что если полк со стаей

спутаешь, – я тебя заставлю так хвост поджать, что не подымешь. А надо будет – все хвостовые

позвонки перешибу.

– Ясно.

– Инструктаж завершен.

Айнер человек жесткий… И слова он выбирает пожестче… Если на них упадешь – кости об

них переломаешь, как об острые камни. А если оттолкнешься от них с усилием – полетишь в

далекий и высокий полет. Он не злой… Нет, не злой – и если жестокий, то по нужде. А

Хантэрхайм?.. И он такой же?.. Не знаю, что и думать, – уставился на монитор: тоннели перекрыты

(на север уже идут транспорты с боеприпасами и строительной техникой). Мы по земле поедем…

Транспорт поднялся по шахте подъемника и вышел на поверхность – лейтенант спит… Летим

над городом. Уже весна, скоро снег здесь стает – с оконечности ледника потекут талые ручьи,

зацветут мхи, скингеры будут пастись на прогалинах… А в Хантэрхайме… Там кое-где тоже есть

лужайки этих лохматых тварей – они протапливают их на окраинах ледяных массивов этим жутким

излучением, выращивают собственный корм. Не так давно мы еще катались на скингеровских

упряжках, а теперь судьба этих мохнатых зверюг так же неопределенна, как и тварей Ульвэра…

Пролетели над белой башней Совета – в центре площади стоит монумент, который я не

перестаю замечать каждый раз, хоть и стоит он здесь, сколько помню… На внешне активной

проекции отображен состав Совета AVRG первого периода войны – командующие S12. Офицеры

поднимаются по лестнице, уходящей вверх и в перспективу… Генерал Роттер – наш прежний

верховный главнокомандующий – застыл в решительном шаге на самом острие, на оборванном

пропастью пике этого подъема… И кажется, что он либо пойдет дальше по воздуху… либо

сорвется в бездну… А остальные последуют за ним, куда бы он ни шагнул. Только генерала

Снегова здесь на лестнице нет – он стоит в стороне. Тогда он входил в Совет как

главнокомандующий союзной армией – и тут на нем одном его прежний черный мундир RSSR, в

котором он, правда, был таким же безжизненным, как и в белой форме главы Совета AVRG теперь.

Может, как раз из-за этого он и остался один из всего состава. Кто бы еще мог так быстро решить

кинуть на наши территории армии востока еще до того, как Пересмотр Задач долетел до Ясного,

как не тот, кто почти перестал быть человеком. Если бы Снегов не поднял те армии, мы бы не

отбили ни Хантэрхайм, ни Альвэнхайм… ни Штрауб. Да и вообще никого из нас давно бы не было.

Он заслуженно возглавляет Совет, но в последнее время… Похоже, все на грани того, что высший

состав объявит ему “недоверие”… Только сменить его некому. И Снегов молчаливо подтверждает

это, взирая на нас застывшими глазами проекции с площади Центрального штаба и сжимая в одной

руке “пространство”, а в другой – “время”…

Не хочется об этом думать, но я прощаюсь со Штраубом. У всех нас есть город, который

становится домом, и думаешь о нем, вспоминаешь его, где бы ты ни был… Хорошо, когда можешь

защитить дом за его стенами, – Штрауб не будет падать осколками у меня на глазах. Правда, Стикк

не раз говорил, что человек, которому есть что терять, сильнее рядом с тем, что он потерять боится,

– только человек, которому терять нечего, одинаково силен всегда и везде. Но уверен, что таких не

много – нечего и некого терять лишь мертвецам среди мертвецов… Правда, Хантэрхайм с его

бойцами не так далеко от этого…

Транспорт опустился на четвертый уровень наземного корпуса центрального склада Штрауба.

Айнер спит.

– Лейтенант, мы прибыли…

– Что, уже приехали?

– Так точно.

– На выход, боец. И кончай ты с этой героикой – и из Хантэрхайма иногда удается что-то

вернуть.

94

Я не стал уточнять, что именно оттуда удается вернуть, – и без этого тоска заедает – и пошел за

ним. Но его “спутник” неподвижно встал перед командиром, преградил ему путь и устремил на

него неживой светлый взгляд машины E31…

– S9, на тебе уже шесть предупреждений по досрочным вычетам.

– Их спишут после первого же штурма – пару дней подождать можно.

– До штрафной единицы тебе осталось…

– Знаю.

– Напоминаю по приказу.

– Не так часто. Не то в техцентр сдам на прочистку процессора! Сойди с пути! Иди за мной, и