Текст книги "Запуск разрешаю! (Сборник)"
Автор книги: Станислав Новицкий
Соавторы: Дмитрий Трубин
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)
Правая нога не хуже левой
Роза Васильевна всю жизнь была атеисткой. Пассивной. В Бога не верила, но и не отрицала. Некогда и незачем было задумываться о религии. Работала швеей, освобожденным председателем профкома, инструктором и завотделом райкома КПСС. Растила без мужа троих сыновей. Но, выйдя на пенсию, начала размышлять о вечном. Когда заболела, вспомнила о Всевышнем. Даже не сама вспомнила. Соседка подсказала:
– Ты, – говорит, – Роза, ногами мучаешься, ходить не можешь, потому что в Бога не веруешь. А ты повернись лицом к Господу. Прими веру. Помолись, и легче станет, милая. Смири гордыню.
– Да я согласна, – отвечала Роза Васильевна. – Только как принять веру-то, если я не могу. Не получается.
– А ты молись, молись, – отвечала соседка, – по-своему, как можешь.
Стала Роза Васильевна молиться. Как могла. Своими словами. Начала исправно ходить в церковь, креститься и ставить свечи. Просила прощения за нечаянные грехи. Вымаливала здоровье для сыновей, внуков, родных и близких. Для себя просила немного, чтобы только перестало болеть правое колено. Сильно ее эти боли донимали: «Иногда так скрутит, так скрутит, что ни встать, ни сесть, ни заснуть, ни забыться».
И чем только не лечилась. К каким только профессорам не возили ее сыновья. Ничего не помогало.
Однажды услышала Роза Васильевна, что есть на Полтавщине такой целитель – Касьян. Что излечивает он всякие болезни. А его чудодейственные методы поднимают даже лежачих. Решила Роза Васильевна съездить к Касьяну. Написала знакомой в Полтавскую область. Попросила помочь. Та ей ответила. Пригласила. Встретила на вокзале. Устроила у себя в небольшом домике. Все узнала про Касьяна. И даже договорилась, что примет он Розу.
В назначенный день, чтобы не прозевать очередь к знаменитому целителю, Роза Васильевна встала затемно. Умылась, причесалась, надела самое лучшее. В четыре утра тихо притворила за собой калитку. Вышла на дорогу и бегом, как только могла, заковыляла по темной улице. Пройти надо было километра два. Правую ногу беспрестанно крутило. Чтобы не терять время понапрасну, Роза Васильевна начала разговор с Господом.
– Господи, Всевышний, услышь меня. Господи, прости меня. Ты такой сильный, такой мудрый, такой добрый. Сделай чудо!
«И тут, – вспоминала потом Роза Васильевна, – облака расступились. Небо стало синее-синее. Тепло пошло по всему телу, и благодать снизошла на меня. И поняла я, что Господь внемлет мне. Я даже голос Его услышала, такой нежный и отеческий: „Чего ты хочешь, Роза? Говори“.
А я так, знаете, испугалась, растерялась и, думаю, не буду просить много. Неужто буду рассказывать Господу про все мои проблемы? Попрошу самую малость.
– Сделай так, – говорю, – чтобы правая нога была не хуже левой. Сделай, чтобы правая нога была не хуже левой.
Вот так я просьбу свою сформулировала и третий раз на бегу повторяю: „Чтобы правая нога была не хуже левой!“ Сказала и чувствую – земля уходит из-под ног. Я падаю и теряю сознание…
Пришла в себя на следующий день. Просыпаюсь и, как обычно, первым делом прислушиваюсь: как правое больное колено. Вроде ничего, терпимо. Зато левая нога горит и стреляет. Открываю глаза – боже мой, нога в гипсе. Я в больнице, а правая нога не хуже левой.
Оказывается, провалилась я в открытый люк колодца. Сломала левую ногу в двух местах».
– Ну а в Бога после этого веруете? – спрашиваю ее.
– А как же, – с жаром говорит Роза Васильевна, – Он же все сделал, как просила. С тех пор у меня действительно правая нога не хуже переломанной левой, – подумав, добавила: – И даже лучше.
При этом Роза Васильевна показывает рубцы на левой ноге:
– Вот, остались на память. Я теперь, прежде чем просить Господа о чем-то, очень точно подбираю формулировки. Помню, наш первый секретарь райкома Борис Вениаминович Дьяконов, Царство ему Небесное, всегда говорил: «Роза, четче формулируй задачу коллективам. В постановке задач твое слабое место».
Роза Васильевна много и истово крестится:
– Господи, прости нас, грешных. Ты один, а нас тьма тьмущая. Поди угляди за всеми. Некогда Тебе вникать в подробности. Это нам, рабам Твоим сирым, надо четче формулировать задачи.
Прогресс
Вечером в редакцию вбежал Фрайман.
– Где сценарий «Прогресса»? Где план?
«Прогресс» – новый цикл передач, рекомендованный промышленным отделом обкома. После трех вышедших в эфир программ о достижениях в лесопереработке студия получила одобрительные отзывы отдела пропаганды. Срочно требовался очередной сценарий и план передач на год. И надо бы сделать, да некогда. У меня с утра полно незаконченных дел. Ночью вернулся с космодрома. В информационную программу дал два сюжета. Записал часовую передачу с участниками научной конференции. Съездил в психбольницу, отснял проблемный материал. Там закончились продукты. Кормить больных совершенно нечем. А всем известно, что аппетит у таких пациентов – зверский. Главврач дал несколько книг по психологии. Надо бы почитать на досуге. К вечеру добрался до рабочего стола. Пора, наконец, взяться за «Прогресс». Глаза слипаются. Сейчас бы поспать минут шестьсот. Да некогда… некогда. Чувствую – засыпаю…
– Сергей, где же «Прогресс»? – повторяет Фрайман.
– «Прогресс» задерживается, – отвечаю.
– Можно узнать почему?
– Есть объективные исторические причины.
– Например?
– Вывоз капитала из страны все еще не превышает вывоза товаров.
– Еще…
– Дешевая рабочая сила, – я показал на сидящих рядом коллег, – как видите, в нашем государстве, а не за рубежом.
– Это признаки империализма, а не прогресса, – сказал Фрайман. – Дальше.
– Разве это не одно и то же?
– Хватит болтать. Чем ты сейчас занимаешься?
Фрайман подошел к моему столу. Взял несколько книжек.
Пробурчал недовольно:
– «Введение в психоанализ», «Психология», «Физика». Я не пойму, чем ты все время занят? В общем, так. Эту ерунду психологическую я временно экспроприирую.
– Виктор Зиновьевич…
– Временно, – твердо сказал Фрайман, – пока не сдашь план и сценарий «Прогресса». Что делать с этим? – С брезгливым отвращением главный редактор кончиками пальцев взял учебник физики. Видимо, на него нахлынули неприятные школьные воспоминания.
– Какой прогресс без фундаментальной науки, – говорю. – Оставьте.
– Согласен, – поколебавшись, сказал Фрайман. – Вот за что я его ценю, – громко заявил он сотрудникам редакции, – так это за основательность. Готовит передачу на копейку, копает на рубль. Чувствуется техническое образование. Но подзабыл физику? Подзабыл, да?
– Да, – честно сознался я.
Фрайман бросил учебник на стол.
– А эту белиберду… – Фрайман сгреб книги по психологии. – Зачем они тебе? Можешь объяснить?
Я смолчал. Не хотелось рассказывать семейные истории. Все-таки дело касается личной жизни. И не только моей…
Ладно. Сейчас можно. В общих чертах…
Жена не спит несколько ночей подряд. Вскакивает в холодном поту. Ее преследует один и тот же сон: будто она сдает экзамен по физике и каждый раз получает неуд. Снится, как ее вызывают в деканат и отчисляют из института. На этом месте начинаются плач, крик и ночные бдения. К пяти утра я и дочь с трудом ее успокаиваем. К девяти вся семья с мятыми лицами разъезжается. Им что, а у меня ежедневные передачи в эфире. Надо как-то выглядеть.
Вечером – ужин, несколько часов спокойного отдыха и снова… кошмарный сон, крик, плач и… отчисление. Со всеми вытекающими последствиями. Что самое интересное – институт Вера окончила лет десять назад. Причем с отличием. Работала в солидной организации. Была на хорошем счету. И вдруг такой поворот. Снотворное не помогает. Травы не действуют. К психотерапевту идти отказывается. Я настаиваю – она ни в какую.
– Ты человек известный, – говорит Вера, – каждый день на экране. Поползут слухи по городу, мол, жена у ведущего – сумасшедшая… Что скажут?
– Известно что, – отвечаю. – Скажут: «Ага, оказывается, не только он сам с придурью».
Что делать? На очередном ночном совещании дочке пришло в голову элегантное решение проблемы.
– Мам, – позевывая, сказала Аня, – есть одна идея. Только ты сядь и успокойся.
Вера перестала ходить по кухне. Села. Скрестила на груди руки.
– Ну, – я спокойна.
– Выход простой, – сказала дочь.
– Какой же?
– Ты спокойна?
– Абсолютно.
– Выучить. И сдать.
– Ты что, ненормальная?! – возмутилась Вера. Она снова вскочила. Заметалась вдоль стенки. – Тогда уж лучше сразу отправьте меня в психушку…
– Ну, это мы всегда успеем, – начал успокаивать я.
– Мам, надо попробовать. А что? Менделеев во сне придумал периодическую таблицу. Фурье, кажется, создал одноименные ряды. Неужели ты не сдашь какую-то физику? Я тебя подтяну по оптике, механике и кинематике. Папа – по электричеству. Он ведь инженер по первому образованию.
– Без проблем, – говорю. – Надо только вспомнить. Подготовиться.
– Вы издеваетесь надо мной. Кому сказать – засмеют.
– А мы никому, – пообещал я. – Правда, Ань? Тихонько сдашь, и все…
– Сумасшедшие! – Вера выскочила из кухни, хлопнув дверью.
Она упрямилась еще какое-то время. После долгих, изматывающих бессонных ночей как-то за завтраком спросила:
– Ну, и где эти ваши…
– Что?
– Какие?
– Ну, эти. Учебники по физике.
В общем, стали готовиться. Днем работали. На ночь глядя вспоминали школу. Мне приходилось таскать на работу учебники. Там штудировал физику. Читал много книг по психологии. Чтобы легче было ставить диагноз жене. Ну и нам с Аней… если что.
Целый месяц ушел на подготовку. Сначала Вера хотела запастись шпаргалками, но дочь резонно заметила, что воспользоваться ими ночью, да еще во сне, будет затруднительно. Пришлось все учить всерьез.
Правду сказать, чувствовали мы себя все это время неважно. Как-то в час ночи после очередного занятия с мамой Аня подошла ко мне:
– Пап, как думаешь, у нас все нормально?
– В смысле?
– С головой.
– А ты что-нибудь заметила?
– Нет.
– И я нет.
– Если заметишь…
– Тут же скажу.
– Заметано.
Иногда и Вера, задумавшись, подолгу смотрела на нас:
– У вас все в порядке?
– Да, – всё менее уверенно кивали мы с дочкой.
– Скорей бы все кончилось, – вздыхала Вера. – От этой физики с ума можно сойти.
В ночь сдачи экзамена Вера легла пораньше, «чтобы осталось больше времени на подготовку к ответам». Отключили радио, телефон, телевизор. Ничего не должно мешать сдаче.
– Ни пуха ни пера! – по старинному обычаю пожелал я.
– К черту! – ответила Вера, погасила светильник и укрылась с головой.
Я вышел на кухню. Закурил. Аня сидела в полумраке, держа скрещенные пальцы за спиной. Потянулось время ожидания. В полночь, когда, по всем расчетам, Вера должна была заканчивать теорию и переходить к решению задач, в дверь позвонили.
Мы сначала хотели затаиться. Не отпирать. Но звонки становились все протяжней и настойчивей. Пришлось открыть. На пороге стояла бледная теща. Трясущимися от волнения губами она чуть слышно прошептала:
– Что случилось? Я звоню по телефону – никто не отвечает. Свет на кухне горит. Дверь мне не открывают. Что произошло?
В который раз пожалел, что купил теще квартиру в доме напротив. Последние годы чувствовал, будто меня то и дело наблюдают под микроскопом.
– Что случилось? Где Вера? Где Анечка?
Я приложил палец к губам и открыл дверь в детскую. Дочь сидела в полутьме со скрещенными за спиной пальцами.
– Тихо, бабуля, – зашептала она.
– Что значит тихо? Почему тихо?
– Мама экзамен не сдаст…
– А где она? – опять заволновалась теща.
– Там, в спальне, физику сдает.
– Физику?
– Ну да.
– В спальне?
– Естественно. Где же еще?
– В двенадцать ночи? – теща внимательно осмотрела меня и внучку. – Нормально.
Она попятилась к спальне. Приоткрыла дверь и заглянула внутрь. Ничего особенного не увидела. Вера спала. Лицо было серьезным и сосредоточенным. Настораживали праздничная завивка и дневной макияж. Над кроватью висело написанное от руки объявление: «Тихо. Идет экзамен!» Это дочь мелкими штрихами создавала подходящую атмосферу.
– Нормально, – повторила теща. Она подошла к Ане. Приложила ладонь к голове. – Покажи язык. Скажи: «А-а».
– А-а.
Мне предложила выйти на кухню. Там потребовала:
– А ну дыхни!
Пришлось все рассказать. Про бессонницу, учебу и экзамен, к которому мы так долго готовились.
– Ну вы дураки, – сказала, выслушав, теща. – Точно ненормальные. Месяц учили физику? С ума сойти. Кому сказать – засмеют.
– А что, что нам оставалось делать? – допытывался я шепотом.
– Как что? – удивлялась теща. – Известно что.
– Ну, например.
– Дать взятку преподавателю.
– Вы понимаете, что говорите? Какую взятку? Какому преподавателю?
– Что я такого сказала?
– Вы же знаете мои принципы – я взяток не даю. К тому же, как вам прекрасно известно, я ведущий программы «Слушается дело…».
– Да что вы говорите!
– В которой мы разоблачаем этих самых взяточников!
– Ой-ой-ой. Разоблачитель.
– И где взять столько денег? – вступилась за меня Аня. – Бабуля, ты не представляешь, какую уйму денег это стоит…
– На удочки и спиннинг деньги как-то находятся, – не сдавалась теща. – А вот для жены…Чего ни коснись – денег нет. Нет денег.
Назревал очередной скандал. Вдруг из-за двери появилась Вера. Лицо ее сияло. Казалось, она помолодела лет на десять. Будто чувствовала себя юной первокурсницей, вернувшейся только что из института.
– Сдала? – выдохнули мы хором.
Вера подошла к холодильнику. Достала пачку сока. Налила и мигом осушила полный стакан.
– Пять баллов!
– Ура-а! – закричали мы с Анькой. Теща перекрестилась.
– Господи, какое счастье, – говорю. Целую жену и снова открываю холодильник. – Я верил в тебя, Верунчик. Мама, – с гордостью объясняю дочке, – была у нас самой умной, самой сообразительной и самой красивой на курсе. По такому случаю – всем шампанского! Наконец-то вернется нормальная жизнь. Выпьем, и можно спать спокойно.
Все засуетились. Аня поставила на стол фужеры. Теща открыла коробку конфет. Хлопнуло шампанское.
– Думаю, пить еще рано, – вдруг сказала Вера. Лицо ее стало серьезным и озабоченным. – Не время расслабляться.
– Почему, Верунь?
Жена внимательно изучала настенный календарь.
– На следующей неделе – химия. А двадцать четвертого, – Вера карандашом отметила нужную дату, – математика. Думаю идти на повышенную стипендию!
– Да ты, мать, того, – всерьез забеспокоился я.
– Думаешь, не потяну?
Веру не покидал задор, который всякий раз охватывает студентов в первые минуты после успешной сдачи экзамена:
– Справлюсь! Так что рано нам расслабляться! Правда, Аня?
Дочь испуганно отшатнулась. Бутылка в моей руке дрогнула. Шампанское полилось на стол мимо бокалов. В груди что-то сжалось и заныло. Появилось ощущение полного тупика: «Что-то мы недодумали с методом. Причем серьезно. Что именно? Где просчитались? Почему? И что делать теперь?»
Дальнейшая жизнь виделась туманно. С обязательным посещением «желтого дома». Регулярным общением с санитарами…
Теща осела на табурет. Аня вымученно улыбалась. Впереди нас ждали серьезные испытания.
Все это я не стал рассказывать Фрайману, отнимавшему у меня учебники по физике, химии и математике. И правильно. С его энергией и обширными связями он точно отвез бы всех нас на лечение. Честно говоря, после «сдачи» первого экзамена я сам был готов добровольно отправиться в психушку.
К счастью, вскоре все наладилось. В дом вернулись тишина и покой. Что интересно – всеобщее семейное выздоровление было как-то связано с моей работой. Как только закрыли передачу «Прогресс» – у Веры напрочь прекратились ужасные, изнурительные сновидения.
Вот такое удивительное совпадение. Такой медицинский прогресс.
Тьфу! Тьфу! Тьфу!
Эти тупые капиталисты
Самолет летит высоко над заснеженными облаками… Маленький серебристый Як-40 над огромной белой пустыней. Четверть часа назад мы поднялись с мурманского аэродрома, оставив под собой пологие голые сопки.
Пассажиров в салоне международного рейса немного. Несколько моряков, возвращавшихся из плаванья, режиссер Молчанов и я.
Молчанов спит. Его расслабленное грузное тело едва вмещается в откинутом кресле. Серебрящаяся густая шевелюра разметалась по голубой обивке. Аккуратно подстриженная бородка вытянулась по курсу движения. Вдруг что-то его начало тревожить. Дыхание стало неровным, прерывистым. Молчанов просыпается. Хлопает себя по карманам брюк, запускает руку внутрь пиджака. Затем, согнувшись, нащупывает оставленный под креслом портфель. Что-то лихорадочно в нем ищет. Проснувшись окончательно, вскакивает и, сбросив ремни безопасности, устремляется к кабине летчиков. Из-за плотных темно-синих занавесок слышны удары в дверь пилотов и громкий крик:
– Разворачивай! Разворачивай назад!
Его останавливает подоспевшая стюардесса. Но разве ей, молоденькой и хрупкой, унять крупного отечественного режиссера. На шум из кабины вышел кто-то из экипажа. В это трудно сейчас поверить – вышел запросто, без опасений.
– Что произошло? В чем дело, товарищ?
– Деньги. Я деньги забыл, – слышен возбужденный голос.
– Какие деньги? Где?
– В Киркенесе. Во время регистрации бумажник оставил на стойке. Все деньги.
– Ну, товарищ… – мягко упрекнул пилот, собираясь вернуться в кабину. – Ну вы даете…
– Высадите в Мурманске, – придерживает его за рукав режиссер, – а я оттуда в Киркенес на машине…
– Это вам, что? Такси? Лариса, следите за порядком.
Из-за ширмы Молчанова выводит стюардесса Лариса. Возвращает пассажира обратно в кресло.
– Я деньги забыл в Киркенесе, – сообщает он мне.
– Слышал, – говорю, – как ты убивался.
– Твои-то целы?
– При мне, – хлопаю по кожаной груди. – Видишь, даже куртку не снимаю.
Молчанова это не успокоило. Уткнулся в переднее кресло, обхватив голову руками.
Подошел второй пилот. Начал подбадривать: «Мы пытаемся связаться с Киркенесом. Пока не отвечают. Теперь пробуем через мурманского диспетчера. Сколько денег было?»
– Много, – говорит Молчанов. Чуть тише называет сумму. – В черном портмоне.
– Долларов?
– Нет, крон.
Летчик прикинул сумму в долларах США. Мало? Много? По лицу не понять.
– Ладно, – обнадежил, – попробуем связаться.
Две недели назад мы с Молчановым вылетели в Норвегию. Первый раз за границу. В капстрану! До этого принимали норвежских телевизионщиков. Они снимали фильм о нашем городе. Интересовались обычаями, природой, архитектурой. Мы с режиссером помогали коллегам. Показали лучшие точки для съемок. Познакомили с интересными людьми. Угощали у себя дома. В общем, понравились друг другу. За день до отъезда иностранцы пригласили к себе в Норвегию.
– Это невозможно, – поблагодарив, честно сказали мы.
– Why not?
– Пока не съездят товарищи из обкома, исполкома, прочее руководство, нас никто не выпустит.
– Мы будем думать, – пообещали коллеги.
– Подумайте, – без энтузиазма отвечали мы и через месяц забыли о безнадежном деле.
– Надо же, не обманули! – как-то, вбежав в павильон, радостно сообщил Молчанов.
– Раз-два, раз-два, – я проверяю микрофоны. Готовлюсь вести передачу «Прогресс» о модернизации чего-то в лесу. – Раз-два. СевНИИ изобрел новые снегоступы. Раз-два… и пескоразбрасыватель. Как слышно?
– Пришел от норвегов вызов на два лица!
– Уверен, что лица не наши, – говорю. – Раз-два, раз-два.
– Приглашают нас с тобой!
– До эфира пять минут. Внимательней в павильоне! – кричат с режиссерского пульта по громкой связи.
– Кто ж нас отпустит? Сам подумай.
– Правильно мыслишь, – сбавил голос Молчанов, – я все выяснил. Бодяга тянется уже месяц.
– Какая бодяга?
– Ну, переписка с норвегами. Мне Лариска сказала (Лариса Павловна – секретарша председателя). Говорит: «Руководство желало посетить заграницу с товарищами из обкома, но норвежцы заартачились». Оказалось, стойкие ребята. Уперлись рогом. Сказали, примут вначале нас с тобой, а затем начальство. Так что готовься. Я все узнал, через месяц едем.
– Вот это прогресс в лесном хозяйстве! Тьфу-тьфу-тьфу! – чтоб не сглазить, вместе барабаним по деревянной столешнице.
– Кончайте бить по столу! – заорали с режиссерского пульта. – Микрофоны уже включены. Вы что, обалдели?
Пришлось отойти в сторону. Молчанову не терпелось тут же обсудить детали.
– Вояж должен быть максимально полезным, – сказал он.
– Разумеется, – соглашаюсь я.
– Подойдем к этому серьезно.
– Что ты имеешь в виду?
– Сделаем бизнес. Используем шанс на все сто.
– Понятно, – говорю, – наберем водки. Там поменяем на что-нибудь… Здесь продадим…
– Купим еще больше водки, – передразнил Молчанов. – Мелко плаваешь, Серж, – лицо режиссера посерьезнело.
– Есть идея – организовать совместное предприятие. Слышал, как Абрамчик внезапно поднялся? (Был у нас общий знакомый, талантливый капитан угрозыска.)
– Поднялся? Разбогател, что ли? Говори по-русски.
– Что же еще?
– Каким образом? Неужели, – говорю, – подался в ГАИ? Он же матерый сыскарь.
– Был милиционер, – сказал Молчанов, – а стал миллионер. Полгода как уволился. Взял кредит, закупил вагон пиломатериалов и отправился с ними на Украину. Там поменял доски на вагон сахара.
– Нагнал самогонки…
– Подожди ты. Вернулся. Погнал вагон в область. Там сахара года два не видели. Начал менять у аборигенов песок на ягоды. По-честному: килограмм на килограмм. Затоварился клюквой, морошкой, черникой, брусникой и продал все это финнам. Что в сухом остатке?
– Долги и бега. Что еще? Дай хотя бы дочитать сценарий…
– Ошибаешься. Вернул кредит и рассчитался с банком – раз, – начал загибать пальцы Молчанов. – Однокомнатная квартира вместо милицейской общаги – два. И почти новенькая «Вольво-740» в гараже – три.
– Да ну?
– Нуда.
– Надо подумать, – говорю, пытаясь сосредоточиться на тексте.
– И чего? – не уходит Молчанов.
– В смысле?
– Чего мы здесь стоим?
– А-а, – листаю последние страницы.
– Поехали к Абрамчику!
– Разумеется, – дочитываю сценарий.
– Пусть научит, как заняться делом. Не век же вкалывать за копейки. Поехали!
– Извини, у меня тут одно дельце.
– Кончайте базар. Внимание! – вновь закричали с пульта. – Даем обратный отсчет. Где ведущий программы?
– Как всегда, на месте, – отвечаю в микрофон. – Последнюю отведу, – шепчу Молчанову, – и все. Иди же. У меня – эфир.
Через неделю Молчанов организовал встречу с Абрамчиком.
– Йес, – подтвердил бывший милиционер слухи о своем внезапном обогащении. – Все так и было. Приятель из Мурманска научил. Я рискнул и не ошибся. И вы не дрейфьте, мужики. Вот я из органов ушел…
– И как?
– Жалею, конечно. Что поздно. Сейчас такое время. Перестроечное. Надо ковать железо быстро. Только вот что, – голос Абрамчика сделался официальным, – договоримся сразу. Эту тему я застолбил.
– Какую?
– Ягоды. В будущем году открою пункты для сдатчиков во всех райцентрах. Вас в партнеры…
– Мы согласны.
– Не приглашаю.
– Понятно, – говорим.
Ягоды, значит, не трогать. Ладно, пусть Абрамчик занимается. Будем искать свой путь в искусстве.
– Может, возьмемся за грибы? – наугад предложил Молчанов. За границей в лесах, поди, ничего нету.
– Естественно, – говорю, – откуда. Неспроста вагон ягод у Абрамчика оторвали с колесами. Там же капитализм. Истощение ресурсов.
– Последняя стадия, – добавляет Молчанов.
– А ягоды, грибы растут даром. Не надо сеять, ухаживать, выращивать. Вся прибавочная стоимость твоя. Помнишь старика Маркса? – спрашиваю.
– А как же.
– Почему ж капиталистам не захапать бесхозное добро?
– Логично, – отвечает Молчанов.
– Думаю, там не только ягодники изведены. Грибницы давно порушены.
– Порушены? Да выдраны с корнями! В лесах – пустыня.
– У них же – все на потребу, – говорю.
– Ничего святого, – соглашается Молчанов.
Короче, остановились на грибах. С трудом достали редкие в то время методички по бизнесу. Почитали (новое дело все же). Из теории выходило, что надо провести маркетинговые исследования. «Не проблема» – кажется, так отвечают настоящие бизнесмены на любые вызовы рынка.
В ближайшие выходные отправились в лес. Полдня скитались по замшелым валежникам и топким болотам. Собирали будущий экспорт. Молчанов набрал полкорзинки. У меня – чуть меньше ведра. Всё ссыпали в одну кучу. Отдышались, прикинули – бизнес непростой. Ох непростой. Но попробовать можно. Надо же с чего-то начинать. Почему не с грибов?
За месяц одолели все процедуры увязок и согласований. Оформили паспорта, купили билеты, собрали вещички.
Весьма кстати в это время открылось авиасообщение между нашим городом и норвежским Киркенесом. Теперь мы могли лететь в Скандинавию с короткой дозаправкой в Мурманске. Практически напрямую. Более того, нам выпала честь быть первыми авиапассажирами международного рейса.
Но об этом мы узнали не сразу.
Чтобы оформить командировку, взяли с собой исходные материалы незаконченного фильма. В общем, «направлены», как было сказано в приказе, «по обмену опытом и для монтажа…».
Знакомый шеф норвежской телекомпании Ренинг Свенсон в официальном приглашении обещал все устроить: встретить, поселить, дать студию с монтажным оборудованием, развлечь и даже выписать какой-то гонорар. В общем, ждали нас четырнадцать дней жизни в развитом капитализме, а затем, что самое важное, крупный международный (нет – трансконтинентальный!) грибной бизнес. За это и выпили, оторвавшись от земли.
– За грибы!
Сначала в целом. Потом за белые, подосиновики, подберезовики, рыжики, маслята…
– А за грузди?
– Ну, за грузди. За грузди обязательно!
Затем подошла стюардесса. Сделала замечание. За стюардессу, естес-с-с-твен-но, пили стоя.
В самолете было несколько пассажиров. В Мурманске они вышли. И оказалось, что в Норвегию летим мы вдвоем с Молчановым. Пока самолет ждал дозаправки, нас пригласили в отделение транспортной милиции. Затем там же появились встревоженные сотрудники аэропорта. Культурно и вежливо попросили не усугублять.
– А в чем дело, товарищи?
Объяснили, что в Киркенесе намечается большое торжество, посвященное открытию новой авиалинии. И у руководства есть серьезные опасения, можем ли мы достойно представлять настоящих советских пассажиров.
– Предупреждать надо, – говорю. – Мы бы готовились как-то по-другому.
– Передайте вашему руководству, что лично я не могу пр-пр-дставлять, – вдруг заявил Молчанов и сделал так: – Фр-фр-ффр. – Я не могу взять на себя такую ответственность – фр-фр-ффр. – Затем он принял позу крупного бизнесмена, глубоко затянулся «Примой», выпустил пару колец и сказал дурным голосом избалованного миллионера: «Отвезите меня на авто».
Сотрудники аэропорта начали консультироваться с начальством по телефону.
– Оно и к лучшему, – неожиданно согласилось руководство. – Отвезем. Благодарим за понимание.
И оказалось, что в Норвегию лечу я один.
Сознательного Молчанова администрация обещала доставить в Киркенес сегодня же, автомобилем.
Прощаясь, режиссер попросил меня выгрузить его чемодан с пленками в Киркенесе.
– И не уезжай без меня, понял? А то, – он сделал козу и игриво ткнул мне в бок, – забодаю, забодаю, забодаю…
– Догоним ваш самолет на машине, – пообещала администрация.
– Хочу, чтоб перегнали, – заявил Молчанов служащему в форме. – А то забодаю, забодаю, забодаю…
«И чего, – думаю, – задержали человека. Главное, все помнит. Шутит. Про чемодан десять раз повторил. Сообразил неплохо насчет авто. И вообще. Кто здесь нетрезвый? Да вы нас в Воркуте в прошлом году не видели».
Ого! В Киркенесе цветы, музыка. На здании аэропорта транспарант: «Добро пожаловать, русские друзья!»
Новый рейс все же. А я как-никак первый воздушный гость. И, главное, единственный. Языка не знаю, что делать – не понимаю. Хорошо, что норвежцы на плохом русском объяснили, куда двигаться. Думаю, специально выучили несколько фраз к нашему приезду. Получилось, что к моему.
Служащие помогли с вещами. Поднесли два чемодана: мой небольшой и огромный пластмассовый Молчанова.
– Что там? – спросил его перед отлетом. – Тяжеленный.
– Да так, – говорит, – материал для монтажа. Кассеты.
На паспортном контроле битком народу. Администрация с цветами. Журналисты направляют камеры и микрофоны. Кричат из-за ограждений, не дожидаясь завершения технической процедуры.
– Здравствуйте. Как долетели? – слышу перевод.
– Хорошо, – говорю, прикидывая, где здесь туалет.
– Цель вашего приезда?
– Культурная, – отвечаю, стараясь глубоко не дышать на пограничника. Он долго изучает удостоверение личности.
– А конкретно?
– Будем заниматься совместным творчеством с норвежскими коллегами.
– То есть? Что вы планируете делать?
– Собираемся снимать и монтировать фильм.
– О чем?
– Документы в порядке, – говорит пограничник по-русски, – присмотревшись внимательней, тихо добавляет: – Туалет направо.
– О чем фильм?
– О крепнущих культурных связях норвежского и советского народов, – говорю.
– Нельзя ли конкретней?
– Как, еще конкретней? – к горлу подступает резкая тошнота. С усилием делаю вдох. Выкладываю все, что слышал в репортажах наших корреспондентов о прибытии советской интеллигенции в зарубежные государства. – Мы соседи. Лучшее, что есть в наших традициях, мы должны передавать друг другу.
– То есть?
– В совместных творческих поисках будем находить путь к взаимопониманию.
– О господи. Сплошная чушь, – сказал какой-то корреспондент по-русски. – Вы правильно его переводите?
– В вашей стране к власти пришел Горбачев. Будущее СССР социалистическое или капиталистическое. Как вы считаете? Какое?
– Светлое, какое еще.
Ну, думаю, все. Теперь стошнит.
– В чем ваша миссия?
– В этом наша высокая миссия художников, – направляюсь в сторону туалета. – В этом наше творческое предназначение.
Чувствую, снизу подпирает. Еще пару вопросов – и запросто могу испортить дорогие заморские микрофоны. Пытаюсь двигаться дальше. О боже, еще какая-то проверка.
У вставшего на пути таможенника интересы оказались более приземленными:
– Наркотики, оружие, фодка есть? – мягко уточнил он, стараясь не нарушить доверительную, праздничную атмосферу. Таможенное начальство приветливо улыбнулось. Репортеры притихли. Как-никак особый пассажир.
– Есть, – говорю тихо, – немного водки.
– Пожалуйста, сколько бутылок?
Открываю чемодан, показываю.
– Четыре.
– Можно дфе, – любезно говорит таможенник и смотрит на руководство. Те кивают – «пропусти».
– Пожалуйста, можно закрыфать чемодан.
Закрываю.
– А в этом, – показывает на объемный багаж Молчанова, – фодка тоже есть?
– Не знаю.
– Это фаш чемодан?
– Мой.
– Фодка?
– Не знаю. Не я упаковывал.
– Кто же?
– Жена, дочь…
– Пожалуйста, откройте.
Открываю и тут же захлопываю крышку. Мать честная! Родной город остался без спиртного. Таможенник обалдевшими глазами смотрит на начальство. Корреспонденты, почуяв жареное, еще ближе поднесли осветительные лампы. Нацелили на чемодан камеры и фотоаппараты.
Открывать? Пересчитывать? – глазами спрашивает таможенник руководство. Те опускают головы, давая понять: не стоит. Рядом дипломаты, чиновники, высокопоставленные гости. Впереди начало деловых отношений. Восстановление дружественных связей. Не надо.
