Текст книги "Запуск разрешаю! (Сборник)"

Автор книги: Станислав Новицкий

Соавторы: Дмитрий Трубин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

– Эти ненормальные опубликовали все, что мы наговорили! – По щекам Лены текли слезы. – Нас теперь на родину не пустят. Cepera, смотри, что ты тут наплел. – Рыдая, Лена начала переводить некоторые цитаты: «Дети в школе не учатся… За чтение книг преследуют… Компьютеры? – переспросил русский журналист, – мы такого не знаем… Телевизоров не видели… За малейшую провинность всех сажают в тюрьму. Там пытают и бьют электрическим током». Бред какой-то-о-о-о.

Мне стало нехорошо.

– Лена, ну ты же помнишь. Это был ход. Ораторский прием. Все усугубить, довести до абсурда. Чтобы потом опровергнуть…

– Я-то помню. Только как возвраща-а-а-ться?

– Да, влипли, – расстроился Виктор. – Если дойдет до начальства…

Картина действительно вырисовывалась безрадостной. Виктор сник, задумался. Лена продолжала рыдать.

– Надо сейчас же ехать в редакцию, – говорю. – Пусть дадут опровержение.

Спустились на первый этаж к Майклу. Стали объяснять ему все с самого начала.

– Майкл, понимаешь?

– Понимаю, – говорит Майкл, – но зачем надо было столько врать? Не понимаю.

Через некоторое время добрый Майкл все же позвонил в редакцию и договорился о немедленной аудиенции.

В фойе редакции темно и малолюдно. Нас встретила корреспондентка, автор статьи. Как оказалось, та самая девица, которая, догнав Виктора в школе, интересовалась, как старики взбираются на деревья. Пригласила в кабинет. Терпеливо слушала все наши доводы.

– Да, – говорит, – все ясно. Когда вы уезжаете?

– Через несколько дней.

– Понятно.

– Что «понятно»? – на всякий случай уточняем мы.

– По-человечески я вам сочувствую. Скажу больше. И мне на вашем месте было бы страшно. За эти мужественные слова, наверное, вас будут преследовать. Возможно, арестуют. Кей джи би начнет оказывать физическое воздействие… Но за правду надо бороться.

Она сказала об этом так просто, будто отправляла нас на рынок менять негодный товар.

– С кем бороться? За какую правду?

Журналистка громко и вдохновенно начала что-то выкрикивать. Кажется, в стихах.

– Что она несет, Лена?

– Ну, вроде нашего: «Лишь только тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идет за них на бой».

– Какой бой? – говорю. – Здесь все вранье от первой до последней строчки.

– Как вранье?

– А так.

Мы требуем отвести нас к руководству. Журналистка фыркает и звонит по внутреннему телефону. Идем в кабинет главного. Он холодно пожимает нам руки. Приглашает за стол. Вызывает по громкой связи переводчицу.

Входит испуганная пожилая дама с диктофоном в руках.

– Вы переводили.

– Да. Что-то не так?

– Да здесь все не так, – срывается Виктор. – Начиная с заголовка. «Русские сбрасывают стариков с деревьев». Да это же бред собачий.

– Объяснитесь! – Главный редактор в бешенстве. Кажется, он готов немедленно уволить своих сотрудниц.

– Я не могла ошибиться.

Трясущимися руками переводчица включает магнитофон в том самом месте, где Виктор говорит:

– Больниц, поликлиник, лекарств нет. Все больные обречены. Стариков в СССР раз в год загоняют на деревья.

«Это еще зачем?» – слышен голос Лены.

– Потом их начинают трясти. Тех, кто удержался, – оставляют жить еще на год. Кто свалился, добивают палками…

– Достаточно, – выслушав перевод, машет главный редактор. Сотрудница останавливает пленку. – Ваше выступление?

Виктор молчит. Широко открытым ртом возмущенно глотает воздух.

– Это ораторский прием, – говорю. – Лена, объясни.

– Это ваше выступление? Да или нет?

– Да, но…

– У меня нет времени, – жестко останавливает дискуссию главный. – Ясно одно, ситуация в СССР еще хуже, чем мы предполагаем. Вероятно, наша публикация наделала много шума. Понимаю, вас запугали органы. Они не дают вам житья даже в Америке. О, я чувствую железную хватку кей джи би. Но надо сохранять в себе мужество. Скажите, кто конкретно вас запугивает? Мы напечатаем продолжение этой истории. Если дойдет до расправы, сделаем все, чтобы Соединенные Штаты дали вам политическое убежище.

– Что?

Мы просим редактора не беспокоиться.

– Хотите, сегодня мы передадим этот материал на радио «Голос Америки»? У вас будет сильный покровитель.

– Боже упаси! – кричим, не сговариваясь. – Лучше мы сами…

– Хорошо. Пока на этом и закончим.

Прощаясь, твердо обещаем еще жестче и настойчивей бороться с режимом.

– Прочь малодушие, страх и компромиссы! – поддерживает нас редактор.

Выходим на улицу. Из окна нам машет журналистка. Вопит, сложив ладони рупором:

– Русские, лучше умереть стоя, чем жить на коленях!

– Да иди ты, – выругался Шлейкин.

Медленным шагом возвращаемся к автомашине.

– Виктор, у тебя есть деньги? – спрашиваю.

– Только на подарки.

– Доставай. У меня тоже имеется кое-что. Лена?

– Около сотни.

– Майкл, сколько у вас газетных киосков?

– Немного, – отвечает Майкл.

Мы собираем все наши деньги в общую кучу. Всякая скомканная, мятая, прятанная-перепрятанная купюра имела свое назначение. Перед тем как опустить ее в бумажный пакет, каждый тихо прощается:

– Это магнитола, косметика, наушники фирмы «Филлипс», «Ионика», кроссовки…

– Джинсы мне и мужу, видеоплеер, блузка, обувь, что-нибудь поесть… заграничное.

– Магнитофон, фотоаппарат, джинсы, куртка, плащ, две бутылки виски, сигареты…

В городских киосках мы выкупаем тираж сегодняшней местной газеты. Нас узнают продавцы. Сочувствуют, поддерживают и благодарят за «правду об СССР». Толстые связки газет с нашими фотографиями за ближайшим поворотом летят в мусорные баки. В последнем киоске все экземпляры на свои деньги приобрел Майкл.

– Как мы тебе благодарны.

– Не стоит, – отмахивается Майкл. – Я всего лишь пытаюсь спасти три небезразличных мне человеческих жизни.

Бедный Майкл. Кажется, и он поверил в нашу «правду об СССР».

К обеду проблема с газетами решена. Вопрос с гостинцами и сувенирами также автоматически снялся с повестки. В наших кошельках ни цента. Поначалу Шлейкин хотел утаить часть суммы, вырученной за фото на улице. Говорил, что деньги нужны ему для очень важного дела. Мы с Леной изъяли его доллары почти силой.

Накануне отъезда на родину мы с Виктором отправились в Нью-Йорк. После неприятностей с газетой у Лены была истерика. Она плакала и кричала, что видеть нас с Виктором больше не может. В общем, осталась с Барбарой дома.

– Как-то нехорошо получилось с Леной, – всю дорогу переживал Майкл.

– Плохо, конечно, – соглашался Шлейкин и добавлял: – В том смысле, что переводить некому.

Сначала мы теплоходом отправились на Лонг-Айленд. Поднялись на статую Свободы, сфотографировались. Затем посетили Эмпайр-стейт-билдинг. В скоростном лифте взлетели на один из небоскребов Всемирного торгового центра. От быстрого подъема закладывало уши. С немыслимой высоты открылись удивительные панорамы города. Большие расстояния не мешали легко ориентироваться. На стеклах смотровой площадки, по всему периметру, нанесены контуры известных зданий. Оставалось подойти к стеклу так, чтобы рисунок совпал с очертаниями архитектурных достопримечательностей, и можно прочесть их названия, выведенные рядом.

Посидели в китайском ресторанчике. Отдохнули в парке. Майкл незаметно показал на человека, лежавшего на скамейке. Он был одет со вкусом, но слегка помят. Чтобы не испортить добротные вещи, человек постелил на скамейке газету. Он напоминал руководителя нашей технической службы Павла Камышина, вышедшего в обеденный час понежиться на солнышке.

– Вот, – шепнул Майкл, – та проблема, о которой я вам говорил.

– В чем проблема, Майкл?

– Это безработный. Безработица – серьезная проблема.

– Майкл, – позвал Виктор. Он подошел к пустой скамейке, развернул лежащие на ней газеты. Лег, вытянув ноги. – Гляди сюда.

Смотрим. Нечищеные ботинки на толстой подошве фабрики «Скороход», потертый костюм воронежского комбината бытового обслуживания, синий ремень из искусственной кожи, зеленые армейские носки и восемьдесят килограммов живого веса.

– И в чем разница, – кричит со скамейки Виктор, – с вашим безработным?

– Ну, разница, – говорю, – допустим, есть. Надо бы тебя приодеть, Виктор, а то позоришь державу, совсем обносился.

– Давай обсудим реальные проблемы, Майкл, – нетерпеливо говорит Шлейкин, поднявшись.

Я перевел.

– О’кей.

– Дай слово, что ты не откажешь.

– Хорошо, – сказал Майкл.

– Это связано с работой.

Майкл насторожился.

– Известно, что в Америке существует проблема сексуальной эксплуатации человека человеком.

– Возможно, есть такая. А что?

– Серж, скажи, пусть отвезет меня в публичный дом. Я хочу исследовать эту тему.

Я перевел. Майкл запротестовал. Замахал руками. Нет. На это он пойти не может.

– Майкл, – наседает Виктор, – это серьезная проблема. С ней надо как-то бороться. Но прежде ее следует изучить.

– Нет, нет и нет!

– Пойми, это для работы. Нельзя закрывать глаза на язвы общества.

– Нет!

– Если не согласишься, я останусь здесь на ночь. Буду самостоятельно изучать эту тему. Без языка. В чужом городе. Ты знаешь, ради работы я готов на все.

Виктор снова демонстративно ложится на скамейку.

– Ладно, – сдается Майкл и, поразмыслив, излагает свой план.

Я перевожу: «Он примерно знает, в каком районе эта проблема существует. Но к борделям подъезжать категорически отказывается. Он высадит тебя за два квартала. Мы будем ждать, пока ты занимаешься исследованием».

– Разве ты со мной не пойдешь? – забеспокоился Виктор. – Кто будет переводить?

– Обойдешься. Думаю, с этим как-то справишься.

– Ладно. Рискну. Но, если что, Серж, вся ответственность на тебе.

Начали выбираться из центра. Вскоре улицы потемнели и сузились. Наконец Майкл остановил машину в каком-то сером безлюдном районе. На тротуаре горы рваного картона. Всюду банки, склянки, пакеты с мусором. Обрывки газет и клочья целлофана висят на пыльных деревьях. Грязно и неуютно. Район не соответствовал возвышенным представлениям Виктора:

– Да тут много хуже, чем я думал.

Шлейкин начал собираться. Достал брошенный утром на заднее сиденье тугой целлофановый пакет:

– Не хочется идти, – вздохнул, – а надо.

– Не фарисействуй.

– Чего?

– А ты знаешь, – говорю, – что на изучение темы могут потребоваться средства?

– Все учтено, – отвечает Виктор. Он приоткрыл целлофан.

Там в плотной упаковке виднелась милицейская форма. В отдельном пакетике – фуражка. – Если что, продам. Думаю, этого хватит.

– Ты с ума сошел!

– Как говорится, все для работы.

Майкл примерно объяснил, в каком направлении двигаться. Шлейкин вышел из машины, придерживая сверток.

– Телефон? Адрес? – обеспокоенно спросил Майкл.

Виктор расстегнул воротник и показал ошейник. Глядя на удаляющуюся фигуру, Майкл задумчиво сказал:

– Хорошо.

– Хорошо что? – спрашиваю.

– Хорошо, что Виктор сегодня без формы.

Мы ждали несколько часов. Шлейкин не возвращался.

Я гулял возле машины. Майкл зубрил русский. Виктор и Лена написали ему два десятка слов и выражений. Майкл иногда опускал стекло, высовывал голову и спрашивал: «Серж, что такое „дай лапу“»?

– Это значит – «Здорово. Добрый день».

– Коу мнье?

– Ко мне – означает «подойди», «иди сюда». Что ты там учишь? Дай посмотрю.

– Нет, – Майкл спрятал листочек. – Еще нельзя. Виктор сказал, чтобы я тебе не показывал. Завтра я буду говорить с тобой по-русски. Это сюрприз.

Пару раз мимо проезжала полицейская машина. Однажды затормозила. Офицер спросил, приоткрыв окно, все ли у нас в порядке.

– Все о’кей! – отвечал Майкл.

На самом деле он уже начал волноваться. То и дело поглядывал на часы.

На город опускались сумерки.

– Серж, – наконец не выдержал Майкл, – надо искать Виктора. Извини, но я пойти не могу. Категорически.

– Хорошо, – говорю, – отправлюсь я.

– Только осторожно, Серж. Могут встретиться хулиганы. В случае опасности беги сразу к машине.

– О’кей!

Я осторожно двинулся на мерцающий свет неоновой рекламы. Прошел несколько слабо освещенных улиц. Пару раз какие-то люди призраками выходили из мрачных дворов. Пытались что-то мне сбыть. Требовали подарить им хотя бы несколько долларов. Для ясности я вывернул карманы брюк. Больше не заправлял. Они торчали с боков, как серые небольшие мешочки.

Вот, наконец, специфическая реклама на одном из домов: роскошная дама с пульсирующим бюстом настойчиво рекомендует зайти. Кажется, здесь может находиться то самое место. Но вот еще похожая реклама и еще… Понимаю, вероятность отыскать в этих шхерах нужного человека ничтожна. Все же, для очистки совести, открываю ближайшую дверь.

Полумрак. В нос ударяет резкий запах прелых трав и восточных специй. Китаец средних лет поднялся навстречу. В холле на широких диванах несколько девиц. Они нехотя встали. Лениво приосанились. Китаец начал предлагать товар. Говорил что-то про хорошие скидки.

– Нет, – отмахиваюсь, – я ищу русского парня, Виктора.

– Возраст?

– Лет тридцать.

– Высокий, низкий?

Китаец говорит по-английски так же плохо, как я. Помогают жесты. Кажется, мы понимаем друг друга.

– Среднего роста.

– Худой или толстый?

– Нормального телосложения. Со светлыми волосами. Мне нужен Виктор.

Китаец задумался. Сказал: «ждать» – и исчез за тяжелой портьерой. Через несколько минут появился в компании двух мужчин неопределенного возраста. Один негр, второй азиат.

Мужчины улыбались, явно стараясь понравиться.

– Русских нет, – извинившись, сказал китаец. – Но к твоему удовольствию имеются эти симпатичные парни. Любого из них, при желании, можешь называть Виктором.

Один из Викторов, обольстительно улыбаясь и подмигивая, стал медленно приближаться. Его походка была вызывающе развязной…

Хорошо, что входная дверь оставалась приоткрытой. Через пять минут, запыхавшись, я вскочил в машину Майкла.

– Что случилось? Где Виктор?

– Не знаю, – отвечаю без подробностей. – Но больше я из машины не выйду.

Вскоре явился Шлейкин. Мрачный, недовольный, без пакета.

– Где тебя носит?!

Виктор даже не оправдывался. Упал на заднее сиденье.

– Что случилось?

– Ничего особенного. Заплутал в трущобах. Еле выполз. Поехали.

Мы стали медленно выбираться из города.

Долгое время Шлейкин бесцельно глядел в окно. Иногда что-то тихо бубнил и чертыхался. Наконец его прорвало:

– Они все с прибабахом. – Виктор матюгнулся. – Проститутки.

– А что такое?

– Пришла одна… Слышишь, Серж.

– Ну. Хотя бы симпатичная?

Виктор скривился.

– Уединились. То, се. По бокалу шампанского. Я допить не успел, а она р-раз все сняла – и уже в постели. Лопочет что-то по-своему. Зовет. На часы показывает. Сам понимаешь, для изучения темы мне тоже пришлось раздеться.

– Совсем?

– Ну да. Ошейник с координатами только на себе оставил. На всякий случай. Лезу, значит, под простыню. Она как меня раздетого увидала, сильно впечатлилась. Вскочила. Натащила какие-то плетки, цепи, копья, маски, кнуты с шипами.

Приковала, как бы в шутку, к спинке кровати наручниками. А затем стала тыкать палкой с электродами. Поражать током. Как с цепи сорвалась. Слушай, с трудом отмахался. Натянул штаны, выскочил, попросил заменить. Так прислали еще страшнее. Вся в коже, с хлыстом… Еле унес ноги. Придурки. Только ты Майклу не говори…

Виктор долго молчал. Потом сказал озабоченно:

– Майкл, в Америке есть еще одна серьезная проблема.

– Какая?

Минута ушла на формирование претензии.

– Нью-Йорк – безумно дорогой город. Представляешь? Содрали двести восемьдесят долларов. Практически ни за что.

Повернувшись ко мне, Виктор объяснил:

– Потратил все, что заработал на самом дорогом для всякого офицера.

– На форме, что ли?

– Ну.

– Не надо было платить.

– Как? Они в руки денег не дали. Забрали обмундирование. Назвали сумму, и все.

– Что произошло? – спрашивает Майкл.

– Виктор жалуется, что за изучение проблемы с него слупили почти триста долларов.

Майкл удивленно поднял брови.

– Где же он их взял?

– Не говори…

– Виктор продал свою милицейскую форму.

– О боже! – Майкл чуть не зарулил в кювет.

Долгое время он качал головой. Потом обернулся, подмигнул мне и сказал: «Что не сделаешь для работы».

Сегодня у нас отвальная. Собрались в том же кафе, где десять дней назад отмечали приезд. С утра вся русская делегация гадала, чем угощать американских друзей. Решили приготовить борщ, пельмени, салат оливье, жареное мясо под майонезом и сыром. Готовить пришлось человек на шестьдесят. Вместе сходили в магазин. Купили необходимые продукты. Несколько упаковок пива. Пару коробок вина. Все чеки Виктор аккуратно складывал в карман.

Десятерых русских пришли провожать многочисленные семьи. Веселились, танцевали. С удовольствием ели борщ, пельмени, торт «наполеон». После десерта вторично становились в очередь за русским борщом. К нему Шлейкин выдавал по наперстку спирта.

– Что это?

– Водка. Настоящая, особая.

С борщом «суперводка» шла на ура. Даже ребятишки протягивали маленькие стаканчики. У Виктора хватало рассудка наливать им колу. Из рук иностранца она казалась особенно вкусной.

К началу застолья мы с Леной опоздали. Расписывали торт. Пришли в кафе к очередному тосту за мир, дружбу и сотрудничество. Заметив мое появление, слово взял Виктор:

– Друзья, – сказал он в микрофон, – теперь вы будете свидетелями необычной премьеры. Уважаемый Майкл впервые продемонстрирует свой русский язык. Всего за одну неделю он выучил достаточное количество слов для общения с Сержем. Майкл, прошу!

Все зааплодировали. Майкл поднялся и раскланялся.

– Серж, коу мнье! – крикнул он громко и на всякий случай подтвердил просьбу жестом.

Я подошел.

– Дай лапу.

Мы поздоровались под одобрительные аплодисменты зрителей…

– Сидеть! – Майкл освободил место рядом с собой.

Я подчинился.

– Пей! – Майкл налил водки. – Ешь! – придвинул ближе тарелку.

Американцы захлопали. Русская публика сдержанно улыбалась. Майкл сиял. Он очень гордился своим русским. Главное, я все понимал с одного раза.

Делать замечание Майклу было как-то неловко.

– Наверное, – думаю, – так же грубо выглядит наш английский. «I want» иногда говорим мы вместо «I would like». Редко употребляем «not at all», «the pleasure was mine». Что ж, будем учить правильный английский.

По отмашке Майкла заиграла музыка. Местные ребята специально для нас выучили «Подмосковные вечера».

– Танцуй! – тут же скомандовал Майкл, заглянув в свою шпаргалку.

Я отказался. Что за бестактность?

– Серж, сидеть! Ждать! – приказал Майкл. Он встал и направился к эстраде. Принес микрофон. Сунул мне, отрывисто скомандовав: «Серж, голос!»

Русские не выдержали. Начали медленно сползать с кресел…

Больше всех ржал Виктор. Это он написал Майклу памятку собаковода. Сказал, что это настоящий, современный русский язык.

– Шлейкин, нормальный ты после этого?

Растерянный Майкл не мог понять, над чем хохочут эти странные русские. Спросил по-английски:

– Серж, я сказал что-то не так?

В конце вечера к нам подошла молоденькая девчонка. Пожала руки мне и Шлейкину:

– Вы, конечно, меня не помните.

– Почему же, – начал было Виктор.

– Нет, и не пытайтесь, – рассмеялась девчонка. Лена перевела. – Вы приезжали к нам в университет. Читали лекции. Сейчас я хочу вас поблагодарить.

– Вам понравилось наши выступления? – оживился Виктор.

– Очень.

– Слыхала?! – Виктор повернул к Лене довольное лицо.

– Я получила за вас отличные оценки.

– Вы изучаете русский?

– Нет, мы учимся на психологов. Русский нам не преподают.

– Как же вы нас понимали? – спрашиваю. – Вам переводили?

– Нет. Мы даже не знаем, о чем были ваши доклады.

– Вот как. Зачем же мы распинались?

– Понимаете? У нашего профессора своя методика. Иногда он приглашает на занятия каких-то людей. Разговаривает с ними на разные темы. Мы по речи, манерам, жестам определяем их профессию, должность, социальный статус. В этот раз профессор усложнил задачу – пригласил иностранцев. Не зная языка, то же самое мы должны были рассказать о вас. Я единственная получила «отлично». Я многое про вас написала. Вы, Серж, журналист. У вас есть жена и дочь. Вы, Виктор, тоже женаты. Имеете детей. Работаете в дорожной полиции.

– Потрясающе, – говорю. – Вот это да.

– Но откуда? – выдохнул пораженный Шлейкин. – Я даже не был в форме.

– Просто, – девчонка начала хохотать, – я случайно видела ваше выступление в программе Нэнси Кодин. Там вы о себе многое рассказывали.

– А-а-а.

– Майкл! – тут же закричала Лена. – Хотите узнать, за что нашим «профессорам» заплатили такие деньги?

Сегодня мы пакуем чемоданы. В дом Майкла то и дело приходят друзья, знакомые, соседи. Шлейкину, так много рассказывавшему о проблемах в СССР, несут кучу одежды.

– Почти все новое, – возбужденно говорит Виктор, укладывая вещи в добротные кожаные чемоданы. Их тоже подарили.

– Зачем тебе столько джинсов?

– Родственничкам, туды их. Пусть подавятся. Знаешь, у жены их сколько? Смотри, эти даже с бирками. – Виктор показал на отдельную кучку абсолютно новых вещей. – Загоню на барахолке.

Барбара преподнесла мне большой продуктовый набор. В фабричной упаковке, под целлофаном, с яркими этикетками – шесть палок копченой колбасы и шесть больших кусков сыра. Недосягаемая мечта советского человека. Я начал было отказываться, но Барбара обиделась: «Это от нас с Майклом. Для жены и дочки».

Виктор подошел к Барбаре. Протянул ей аккуратно сложенные чеки из магазина. Попросил Лену объяснить:

– Барбара, это тебе от меня. Презент. Здесь все чеки за вчерашнюю еду и выпивку.

– Но зачем?

– Это элементарно. Ты можешь включить их в свои затраты. Сэкономишь на налогах.

Барбара помрачнела.

– Как я это объясню налоговой инспекции?

– Можно сказать, что в кафе была не просто вечеринка, а презентация для советской группы твоих новых керамических изделий… Все так просто. Мы уедем, и никто ничего не узнает.

Лицо Барбары пошло пятнами. Губы задрожали.

– Никогда. Слышите, Виктор! Никогда не предлагайте такое в Америке. Вы меня поняли?!

Барбара вышла из комнаты. Лена выскочила за ней. Виктор пожал плечами:

– Серж, я не понял. Это же элементарно.

Приехал лейтенант Боб на служебной машине. Вручил Шлейкину огромных размеров коробку. Она была перевязана лентой, украшена бантом. Сбоку надпись: «All is for work!»

– Это твоим коллегам – для работы, – сказал полицейский. – Пообещай, что отдашь это товарищам по службе.

Виктор поблагодарил. Дал слово, что откроет упаковку только в кабинете начальника ГАИ.

Мы ненадолго остались одни.

– Слушай, – говорю, – подарил бы им сувениры, что ли. Я свои все раздал. А у тебя полчемодана осталось.

– Еще не вечер, – упирался Виктор, – может, толкну в аэропорту. – Шлейкин открыл фибровый чемодан с ложками, матрешками, щепными птицами. – А хочешь, я тебе уступлю? Возьми оптом. С хорошей скидкой. Деньги отдашь на родине.

Нас вышел провожать весь поселок. Каждая семья привозила «своих» русских к большому автобусу. Рядом с колесами быстро росла гора узлов, сумок и чемоданов с подарками.

Перед самым отъездом к автобусу на своем джипе примчался биржевик Джон с приятелем. Товарищ остался в кабине.

– А вот и Джон, – сказал Майкл, – наш молодой бизнесмен.

Джон выскочил с большой пачкой свежих газет. Всем русским он сунул в руки по толстому экземпляру. Наши оторопели: «Он что, охренел?»

Джон не мог понять их легкой растерянности.

– Благодарите! И ни о чем не спрашивайте, – кричим мы с Виктором. – Улыбайтесь! Улыбайтесь! Это местный сумасшедший. Он покупал нам китайские газеты. Каждый день за семьдесят верст ездил. Святой человек. Его нельзя обижать. Улыбайтесь!

Все начали благодарить Джона за щедрый подарок. Делали это подчеркнуто громко и радостно. Кажется, Джон был счастлив.

– Вы хоть для вида загляните в газеты! – кричим. – А то человек обидится. Читаем! Все читаем!

Русские с жадностью набросились на иероглифы. Джон сел в машину. Сказал приятелю.

– Видишь, все они читают. Мой выигрыш.

Приятель достал деньги.

– Здесь тысяча. Невероятно. Неясно, почему они делают это?

– Я, кажется, начал понимать русских, – негромко отвечал Джон. Он улыбнулся нам через окно автомобиля. – За грубой внешностью и ужасными манерами кроются тонкие, чувствительные, деликатные натуры. Не хотят меня расстраивать. Какие нежные сердца. Поехали.

Джон помахал нам и включил зажигание. Мы махали ему газетами вслед.

Стали прощаться. Обнимая нас, Майкл и Барбара еле сдерживали слезы.

– Надо же, – расчувствовался и Виктор, – словно прикипел. Лен, переведи. Если бы Майкл жил в Советском Союзе, я бы ему сделал права. Бесплатно.

Лена отмахнулась.

– Ну тебя.

– Нет, ты переведи. Это очень важно.

– Что сказал Виктор?

– Если бы ты, Майкл, потерял водительские права в нашей стране, Виктор помог бы тебе их восстановить.

– Это очень, очень мило с твоей стороны, – поблагодарил Майкл.

Виктор отвернулся. Вытер слезу. Потом махнул рукой, кинулся в автобус и вытащил свой чемодан. Бросил на землю. Распахнул. Начал вынимать оттуда матрешки, птицы счастья, ложки, расписные доски.

– Дарю! Всем дарю! – Виктор лихорадочно раздавал сувениры всем желающим.

– Забыл! – переводила Лена. – Он совсем забыл о подарках для всех вас.

На прощание мы еще раз обнялись с Майклом и Барбарой.

– Виктор, вы запомнили, что я вам сказала?

– Конечно, Барбара.

Сели в автобус. Провожающие долго махали нам вслед. Точь-в-точь, как в каком-нибудь Долгощелье, когда перед закрытием навигации последний рейсовый теплоход уходит в Белое море. На причале стоят местные жители. И машут родственникам, машут. Пока корабль не растворится в серой туманной дымке.

Виктор едва сдерживал слезы: «Американы, американы. Оказывается, нормальные люди».

Он еще раз оглянулся назад. Через стекло провожающих уже не было видно. Только одинокий пес изо всех сил пытался догнать автобус.

– О черт, это же Виски! Стоп! Драйвер, стоп бас!

Заскрипели тормоза. Виктор стал пробираться к выходу.

– Виски, я же совсем забыл.

Виктор выскочил из автобуса и бросился навстречу собаке. На ходу он снимал с себя ошейник.

– Прости, друг. – Виктор надел ошейник на Виски. Проверил крепление. – Извини русского полицейского.

Виски не обижался. Он скулил и махал коротким хвостом. На прощание они крепко обнялись и расцеловались.

Взлетно-посадочные полосы аэропорта имени Кеннеди напоминают леток огромного улья. То и дело садятся и взлетают пчелы-самолеты с новыми взятками. Гул не прекращается ни на минуту.

Нам осталось совсем немного. Пройти регистрацию, погрузиться в самолет и улететь. Перед посадкой случилась небольшая заминка. Советские пассажиры отказалась сдавать чемоданы. Представитель Аэрофлота несколько раз подходил к соотечественникам и уговаривал:

– Отдайте вы свое барахло. Не позорьте страну. Сдайте вещи в багаж. Ну куда вы прете с вашими манатками?

Группы туристов и командировочных из разных городов СССР стояли насмерть.

– Мало ли чего, – за всех отвечал Виктор. – Нам не тяжело. И не уговаривайте. Не сдадим.

Наконец пассажиры из Хабаровска дрогнули:

– Да, что мы, в самом деле, товарищи! Мы же не на родине.

– Не забывайте, куда летим, – многозначительно отвечал Шлейкин.

Дальневосточники пошли «сдаваться». Несколько человек из нашей делегации последовали их примеру. Виктор еще раз советовал им этого не делать.

– Но вы же цивилизованные люди, – продолжал стыдить остальных представитель Аэрофлота. – Ведете себя как дикари.

– Да, мы такие, – отвечал за всех Виктор.

Наконец, пустили в салон. Оказалось, что там полно свободных мест. Все легко разместились с вещами. Мыс Леной и Виктором сели рядом. Летим. За окном чистое небо с редкими прозрачными облаками. На крыльях стрелки с непонятными обозначениями. Виктор молча глядит в иллюминатор на удаляющуюся землю:

– Отсюда Америка такая же, как Россия.

– Какой же ей быть, по-твоему?

– А она другая… Приедем домой, – задумчиво говорит Шлейкин, – возьмусь за английский.

– Теперь зачем? Все позади.

– А вдруг там, – Виктор показал пальцем вверх, – когда– нибудь спросят: «Куда тебя, мил человек, определить? В рай или ад? Расскажи, как жил, чем занимался».

– А ты ответишь: «Можно я здесь на перекрестке с жезлом постою», – говорит Лена. – Знаю я этот анекдот.

– Нет, – задумчиво произносит Виктор, – вдруг ОН спросит меня по-английски…

В Шереметьево приземлились ночью. В зале паспортного контроля громкий собачий лай. Пограничники встречают кого-то. С собаками. Ничего не понятно. Полное ощущение, что вернулись в зону.

Хабаровчане стали ждать багаж. Мы сразу потащилась на таможенный досмотр. В час ночи покончили с формальностями. Ищем, куда бы приткнуться до утра. Несколько раз мимо нас пробежала группа взволнованных дальневосточников.

– Что случилось, мужики?

– Не могут найти вещи. А у нас скоро вылет в Хабаровск.

– Ну-ну.

Последний раз мы видели их в шесть утра.

– Ну как, нашли багаж?

– Представляете? Он остался в Нью-Йорке. Пришлось сдать билеты.

– И что теперь?

– Привезут следующим рейсом.

– А следующий рейс когда?

– Через три дня. Но это еще не точно!

3

Мы встретились с Виктором случайно. Примерно через месяц после возвращения в родной город. В тот день у меня были назначена съемка в продовольственном магазине. Свой драгоценный продуктовый набор я решил использовать в служебных целях. Как любил выражаться Шлейкин – все для работы. Надо было, наконец, снять обещанный Фрайману сюжет на американскую тему.

Инспектор ГАИ свистнул, когда я переходил улицу в неположенном месте. Он стоял на перекрестке и жестом требовал немедленно подойти. Продрогший, в длинном, тяжелом от шедшего мокрого снега плаще, он выглядел неважно. Осунувшееся серое лицо под влажным капюшоном. Впалые глаза. Усталый взгляд.

– Виктор?!

Узнав меня, Шлейкин просветлел. Обрадовался.

– Ты?!

Мы обнялись. Прохожие удивленно оглядывались.

– Как служба?

Виктор поморщился.

– Так… серятина.

– И граждане, небось, норовят одни рубли всучить? Не то, что в Америке.

Виктор развел руками. Мол, что поделаешь.

Заметив в моем целлофановом пакете знакомую яркую коробку с подарочным набором, улыбнулся.

– Не рискуешь оставлять еду дома?

– Нет, сегодня это реквизит, – говорю. – Извини, опаздываю на съемки. Может, подкинешь?

– Я без колес.

– На тебя не похоже.

Виктор отмахнулся. Растер синюшные пальцы. Спросил:

– Разве тебе не положен служебный транспорт?

Машины, конечно, были. Съемочную группу я заранее отправил в магазин, чтоб готовилась. Сам решил забежать домой за ценным пакетом. Не мог же я с утра отнести продукты на работу. Там спрятать негде. Зевнешь, и все умнут коллеги.

– Тебе куда?

– В «Белый медведь».

– Поехали вместе, – сказал Виктор. – Надоело здесь маячить.

Мы перешли улицу. Запрыгнули в полупустой троллейбус. Виктор встал у окна. Подышал на стекло, чтобы отпотело. Протер рукавом. Выглядел задумчивым и серьезным.

– Как думаешь? В Нью-Йорке сейчас тепло? – Сам же ответил: – Тепло. Знаешь, иногда мне кажется, что зря я это сделал…

– Поехал?

– Нет, – Виктор смотрел на движущиеся за стеклом дома, опоры, голые кусты и деревья. Сказал после паузы: – Вернулся.