Текст книги "Запуск разрешаю! (Сборник)"

Автор книги: Станислав Новицкий

Соавторы: Дмитрий Трубин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

Уютная, светлая приемная. Шустрая секретарша угощает нас кофе. Вдруг на столе у нее что-то затрещало. Из прорези черного аппарата вылезла какая-то бумажка с изображением машины.

– Что это?

– Авто для ремонта.

– Мы про бумажку.

– Это факс, аппарат для передачи изображения по линиям связи.

– С ума сойти.

– Вы что, не видели?

– Нет. А это?

– Ксерокс. Смотрите, я могу делать на нем копии.

– Фантастика.

– А это?

– Это телефон.

– А он для чего?

– Да ну вас.

Нас снова угощают кофе. Ждем Доминика. Его никак не могут найти. Секретарша расстроилась. Говорит, шефа видели на производстве. Мы выходим во двор. Медленно прогуливаемся вдоль ярких цехов и ангаров. Заходим в один из них. Вокруг – кадиллаки, доджи, линкольны, форды. Они будто сошли с экранов американских кинокартин. В мастерских светло и чисто.

– Здесь ремонтируют машины? – Виктор присвистнул. – Да тут жить можно!

Присматриваемся. Народу не густо. Каждый занят своим делом. На нас – почти никакого внимания. Лишь вспыхивают иногда яркие улыбки, доведенные до автоматизма. В конце цеха, за серой ширмой, битый джип. Под ним пара ног в стоптанных ботинках. Мы их едва не прошли. Ботинки зашевелились. Из-под бампера появилось знакомое веснушчатое лицо Доминика.

– Хелло! – хозяин фирмы ловко выбрался из-под машины.

– Привет, Доминик, – обрадовался Майкл.

Доминик улыбается, не решаясь подать нам наспех протертую ветошью руку.

– Простите, что не встретил. Тысяча извинений, – он глядит на часы и свистит от удивления: – Не уследил. Вы можете подождать еще минутку? Я приведу себя в порядок.

Доминик снова исчезает. Виктор дергает Майкла за рукав:

– Он действительно хозяин? Или вы нас разыгрываете?

– Все говорят, что да.

– А сколько человек на него работает?

– Думаю, не меньше трехсот.

Виктор потрясен:

– Это же как начальник ГАИ.

– И при чем тут это? – спрашивает Лена.

– Я только представил. Да у нас инженера не загонишь под машину. Майкл, скажи правду. Кто владелец этого хозяйства?

В своем просторном кабинете чистый, ухоженный, переодетый Доминик еще раз извиняется:

– Не могу удержаться. В свободную минуту так и тянет покрутить гайки. Осталась дурацкая привычка самому лезть под авто. Мне, конечно, стыдно. Стараюсь делать это тайком. Причем люблю заниматься ремонтом без подъемников, гидравлики и специальных механизмов. Представляю, будто автомобиль сломался на дороге и у меня нет выбора.

– Приезжайте к нам, Доминик, – говорю. – И у вас действительно не будет выбора.

– О, да? С огромным удовольствием.

– А вообще с вредными привычками, – назидательно говорит Виктор, – надо кончать. Вот наше руководство давно их в себе искоренило.

На следующее утро нас разбудил шум автомашины. Через некоторое время в дверь постучал Майкл.

– Не спите? Приезжал Джон. Извинялся. Он улетел на три дня в Нью-Йорк. Сказал, что не сможет по утрам доставлять вам газеты.

Мы с Виктором облегченно вздохнули.

– Но он передал вам это. – Майкл поднял увесистый сверток: – Сюрпрайз! Джон сказал, что здесь никакой коммунистической пропаганды.

Майкл оставил сверток на тумбочке. Когда он вышел, мы распечатали пакет. Там две книжки. Два увесистых тома без картинок. Естественно, на китайском.

За завтраком Майкл интересуется, как нам подарки. Виктор отрывается от комиксов. Мы вместе натужно улыбаемся:

– Передай Джону наши благодарности. Вот угодил так угодил.

С лица Майкла не сходит довольная улыбка. Ему нравится роль координатора и продюсера.

– Ешьте. Набирайтесь сил. Предстоит много работы. – Майкл обращает наше внимание на плотный график, написанный им от руки. Большой плакат с расписанием висит на кухне. Каждое утро Майкл вносит в него необходимые изменения:

– Сегодня мы приглашены в три школы, на радио и телевидение.

– Слышал, Виктор? – спрашиваю.

Шлейкин с головой увлечен комиксами.

– Виски!

– А? Что?

– Как Том? Он все еще не догнал Джерри?

– Отстань. В кои-то веки нашел интересную книгу.

Чудеса! На американской радиостанции ведущие общаются со слушателями в прямом эфире без всяких заранее подготовленных и «залитованных» цензурой текстов. Они посиживают за круглым столом в удобных креслах. Непринужденно болтают. Иногда из фирменных кружек с логотипом станции прихлебывают горячий кофе. Весело смеются. Мы через толстые стекла наблюдаем за их работой.

– А цензура, допустим, у вас есть? – спрашиваем владельца радиостанции.

– Что это? – с наигранным удивлением спрашивает босс.

– Ну, такие люди…

Мы объясняем какие.

– Нет таких.

– И можно говорить что угодно?

– Конечно, если это не противоречит законодательству.

– Всё-всё?

– Абсолютно.

– Обо всех?

– Кроме меня, разумеется. Хотите, вы можете выступить. Желаете?

– Желаем, – смело отвечает Виктор.

Хозяин делает знаки ведущим. Ассистент осторожно, без шума, заводит нас в студию. Подает наушники. Над столом висит несколько микрофонов. Их опускают пониже. Лена ужасно волнуется. Лицо и шея пошли красными пятнами. Она вообще впервые на радиостанции. Ведущий улыбается нам, продолжая о чем-то говорить в микрофон. Потом ставит музыку. Во время паузы босс объясняет ему, кто мы и откуда. Ведущий удивлен и, кажется, обрадован. Есть новая тема для беседы с радиослушателями.

– Снова в эфире, – говорит он, щелкнув тумблером. – К нам приехали русские: офицер полиции, учительница и журналист. Можете задавать им вопросы.

Мы по очереди представляемся и здороваемся с аудиторией. На студию обрушивается шквал звонков. Спрашивают про Горбачева, перестройку, угрозу ядерной войны. О ценах и зарплатах. Мы отвечаем. Слушатели довольны. Многие благодарят только лишь за предоставленную возможность услышать русскую речь. Телефоны не умолкают. Ведущий доволен. Майкл и владелец радиостанции слушают беседу в коридоре. Демонстрируют нам торчащие вверх большие пальцы. В конце беседы слушатели просят исполнить какой-нибудь номер. Радиостанция как-никак музыкальная.

– Есть ли песня про русских полицейских? – интересуется кто-то.

– А как же, – говорит Виктор и задумывается. – Сейчас вспомню. Ну, может быть, эта. Он громко запевает:

 
Это было весною, зеленеющим маем,
Когда тундра надела свой весенний наряд.
 

Ведущий достает откуда-то банджо. Ловко подбирает мелодию.

 
Мы бежали с тобою, замочив вертухая,
Вдоль железной дороги Воркута – Ленинград.
 

– Вертухай – это охранник. Можно сказать, полиция, – быстренько, до припева, объясняет Виктор Лене и ведущему.

Жестом Шлейкин требует от меня поддержки. Я подхватываю:

 
По тундре, по железной дороге,
Где мчится поезд «Воркута – Ленинград».
Дождик капал на рыло и на дуло нагана,
Вохра нас окружила: «Руки кверху!» – кричат.
 

– Вооруженная охрана – почти милиция! – снова объяснил Виктор.

 
Но она просчиталась, окруженье пробито,
Кто на смерть смотрит прямо, того пули щадят.
 

«По тундре, по железной дороге…» – разносится по всему штату.

В тот же день были встречи в нескольких школах. Речь держали мы с Виктором. Лена переводила.

Шлейкин докладывал коротко: Америка его поразила. Есть всё: богатые дома, шикарные автомобили, красивая одежда, разнообразные продукты.

– А у вас в стране?

– А у нас ничего нет, – отвечал Виктор и садился.

Перед тем как перевести, Лена долго на него смотрела. Как бы ждала разъяснений.

– У меня все. – Виктор демонстративно скрещивал на груди руки. – Нет, я, конечно, могу перечислить, чего конкретно у нас нет, но, боюсь, это займет слишком много времени.

– Сергей, ты слышал? – дискуссия разворачивалась на глазах удивленной аудитории. – Кого пригрело родное государство на своей истощенной груди?

– Продуктов нет, одежды нет. Даже носков нет в магазинах, – упирался Виктор, задирая штанину.

– И об этом надо говорить именно здесь?

– Да, именно.

– При детях?

– Пусть знают правду. И не повторяют наших ошибок.

Все это время зрители молча переглядывались.

– Господи. Я это переводить не буду. Хорошо хоть форму не надел.

– Здесь я высказываю свое частное мнение.

– Что говорит уважаемый Виктор? – наконец не выдержал Майкл.

– Простите, у нас тут небольшая дискуссия, – извинилась Лена. – Уважаемый Виктор сказал, что в нашей стране не все так замечательно, как в Америке. Не так красивы дома, не столь разнообразны товары. Но и у нас есть много положительного. Об этом расскажет, – тут Лена с улыбкой повернулась ко мне, – уважаемый Сергей. Или начнем с вопросов?

Вопросы задавали самые дурацкие:

– Можно ли детям учиться в Советском Союзе?

– Правда ли, что еду мы готовим на кострах?

– Платят ли деньги за работу?

– У вас есть Конституция?

– А суд?

Я пытался сгладить общее негативное представление об СССР. Рассказывал о достижениях в космосе, науке и технике. Вспомнил литературу и театр. Кино и живопись. Короче, как-то неожиданно для себя заделался лектором-пропагандистом.

Приезжаем в другую школу. Посещаем третью. Везде одно и то же. Огромное, дремучее невежество. Просят рассказать о медведях, которые гуляют по улицам Москвы. О домах из снега и льда, где живут русские крестьяне. «Правда, что они едят сырое мясо?»

Мне это стало надоедать. От бесконечных вопросов голова пошла кругом. Чувствую, не хватает опыта. Садится голос. Майкл снова гонит авто на очередную встречу. Просит выступать коротко. «Мы в цейтноте. Не успеваем на телевидение». В машине договариваемся с Леной. Чтобы сэкономить время для ответов, я начну сам излагать всю эту чушь про нашу страну. Перечислю многие дурацкие небылицы, услышанные сегодня. А потом все это разом опровергну. Коротко и эффектно. Задумано вроде неплохо…

В общем, приезжаем в следующую школу. Выходим на сцену переполненного актового зала. Выстраиваемся у стоек с микрофонами. Нас фотографируют. Вспышки камер мешают сосредоточиться. Сразу после аплодисментов начинаю:

– Вы живете в замечательной стране. Получаете образование в чудесных школах. А известно ли вам, что детям в Советском Союзе запрещено учиться?

После первых же слов в зале наступает тишина. Я продолжаю: – Тех, кто стремится к знаниям, читает книжки, наказывают. Их родителей штрафуют, сажают в тюрьму. Поэтому люди в нашей стране безграмотны. Они по-прежнему живут в непроходимых лесах. Готовят на кострах. Едят лишь тогда, когда удается подстрелить дичь или выудить рыбу. Телевидения, радио, дорог нет. Автомобили мы впервые увидели в Америке.

– Больницы, поликлиники, лекарства отсутствуют напрочь, – подхватывает Виктор. – Все больные – обречены. Стариков в СССР раз в год загоняют на деревья.

– Это еще зачем? – переспросила Лена.

– Потом их начинают трясти. Тех, кто удержался, оставляют жить еще на год. Кто свалился, добивают палками. Как говорится, не взыщите…

В зале послышался стон.

– Ну, это ты загнул, Виктор, – говорю. – Не увлекайся. Делай все-таки поправку на аудиторию.

В зале мертвая тишина. Ужас охватил присутствующих. Вдруг послышались легкие всхлипы. В первых рядах девчонки младших классов вытирали слезы.

Кажется, подошло самое время признаться, что все сказанное – чушь и нелепица. Дикие, беспочвенные измышления о нашей стране. Ложь, распространяемая западной пропагандой. Неправда, которой морочат головы простым американцам…

Но тут на сцену вышли директор школы и двое энергичных парней. Извинившись, директор сказала, что за русскими гостями приехали люди с ТВ. Нам надо срочно выезжать. Звезда телевидения Нэнси Кодин ждет нас на своем шоу в прямом эфире.

– Быстрее. Умоляем, быстрее, – просили телевизионщики. – Вас ждет сама Нэнси Кодин.

Мы пытались объясниться: «Подо… Да подо… Да подождите вы!»

Ждать не стали. Под рыдание и аплодисменты школьников нас почти силой увели из зала.

– Не плачьте, мои дорогие, – успела крикнуть директор, – великая Америка через океан протянет руку советским детям. Она поможет России. Избавит ее от коммунистического гнета.

У выхода нас догнала какая-то девица с портативным магнитофоном.

Придержала Виктора за рукав.

– Скажите, я не совсем поняла. Стариков на деревья поднимают или они забираются туда сами? – перевела Лена.

Виктор остолбенел. Впервые использовал знание английского по назначению:

– How old are you?

– Какое это имеет значение, – обиделась девица.

– Соображать надо, – не выдержал Шлейкин.

Лена перевела мягче:

– Как вы сами думаете?

– Мне кажется, используют автоподъемники! – крикнула она нам вслед после некоторого замешательства. – Правильно?

Начала телевизионного шоу мы ожидали в большом кабинете владельца студии. Он разговаривал по телефону. Кого-то долго выслушивал. Затем отвечал посмеиваясь. Мы рассматривали просторные апартаменты. На стенах плакаты международных телефестивалей. Цветные фото в дорогих рамах. Хозяин кабинета за трибуной NAB. Он же в компании Теда Тернера и Шварценеггера. Он же в офисах АБС, CBS и NBC. В застекленных шкафах многочисленные награды и памятные знаки.

– Нехорошо как-то получилось в школе, – тихо говорит Лена.

– Да, неудачно, – соглашаюсь. – Стоило торопиться, чтобы здесь ждать неизвестно чего…

– Извините, – улыбнувшись, положил трубку хозяин кабинета. Он снова рассмеялся. Начал объяснять:

– Позвонили с телеканала «Большая рыбалка». Просят запустить их в нашу кабельную сеть. Отвечаю: нет свободных частот. К тому же есть схожая программа ваших конкурентов. «А вы их уберите и поставьте нас, – говорят. – Все равно они скоро закроются». «С чего вы взяли?» – спрашиваю. «Это же очевидно, – говорят. – Взгляните на экран. Посмотрите, какую мелкую рыбешку таскают конкуренты. С такими уловами долго не протянешь. Вот у нас рыба так рыба. Знаете, какие экземпляры мы покажем вашим телезрителям? Глаза – как мячи для игры в регби».

Хозяин кабинета снова смеется: «Одно слово – рыбаки. У вас в России такие же?»

– Насчет регби не знаю, – серьезно говорит Виктор, – но вот в реке Амур, на Дальнем Востоке, встречается рыба калуга. Так вот, ее длина – более пяти метров. Вес – полторы тонны.

Хозяин кабинета, выслушав перевод, смеется и закрывает уши:

– Хватит. Хватит. Хватит. По-моему, рыбаки везде одинаковые. Достаточно фантазий. Все в павильон!

– Вижу, вы мне не верите, – не унимался Виктор. – А зря. Есть официальные данные.

До начала шоу Виктор подсаживается к владельцу студии.

– Слушайте. Русскими сувенирами интересуетесь? Ну, там ложки, поварешки, матрешки. Резьба по дереву. Настоящая хохлома.

Американец вопросительно смотрит на Лену.

– Виктор желает всем удачи… Шлейкин, я скоро тебя этими матрешками прибью.

Телевидение для американцев – все. Телеведущие – земные боги. После десятиминутной беседы с Нэнси Кодин мы с Виктором проснулись знаменитыми. На следующий день многие жители городка нас радостно узнавали. Еще бы, мы общались с самой Нэнси. Майкл гордо показывал отпечатанные ночью фотографии, сделанные на ТУ.

– Это русские, – говорил он про нас, встречая знакомых.

– Хай, – с дежурными улыбками кивали нам американцы.

– Они вчера снимались в программе Нэнси Кодин.

– Неужели?! – в глазах интерес. – Стойте. С этого места расскажите подробнее.

– Что рассказать? Про Россию?

– Нет, про Нэнси Кодин.

Лично я запомнил немногое. Больше всего – роскошную, обворожительную, волнующую улыбку телезвезды. Когда она улыбается зрителям – это море любви. Если лично тебе – океан счастья. Вот сидит в павильоне человек – симпатичная, приятная женщина. Не более того. Но включается камера. И экран наполняет яркая, ослепительная улыбка такой энергии и силы, что хочется надеть солнцезащитные очки. Подойдите к зеркалу. Попробуйте осклабиться всеми тридцатью двумя зубами. Правда, ужасное зрелище? У американских дикторов широкая сияющая улыбка – это мощный фонтан обаяния.

И еще одну профессиональную деталь сохранила память. Впервые я увидел, как работает телесуфлер. В то время наши дикторы старательно заучивали большие тексты. Иногда им разрешалось заглядывать в лежавшие под рукой сценарии. В американской студии ассистентка укладывала листы с текстом на специальный транспортер. Бумажки медленно двигались по ленте. После некоторых оптических комбинаций слова чудесным образом возникали на прозрачном экране перед камерой. Нэнси легко и непринужденно читала текст. В самом конце программы юная ассистентка неловким движением задела ленту транспортера. Несколько страничек улетели на пол. Возникла пауза. Пунцовая ассистентка кинулась собирать бумаги. Второй оператор бросился ей на помощь. Нэнси замерла с божественной улыбкой на лице, как бы вспоминая текст. Через секунду он снова поплыл на экране. Обворожительная Нэнси дочитала до конца. Потом сфотографировалась и попрощалась с нами. Когда мы уходили, Нэнси с неизменной улыбкой бросила что-то коротко и жестко режиссеру.

– Знаете, что она сказала в конце, – уже в машине перевела Лена: – Эта ассистентка никогда больше не должна у нас работать.

Утром следующего дня к нам на этаж поднялся взволнованный Майкл.

– Вы стали популярными людьми. Представляете?! Сегодня вас приглашают в университет. Просят сделать доклад. Или прочитать лекцию. Не знаю, как точно.

– Я согласен, – говорит Виктор.

– О чем, – спрашиваю, – ты будешь докладывать? «Как нам реорганизовать Рабкрин?» Или, может быть, перескажешь статью «Великий почин»?

– А что, я многое помню.

– Нет, – говорю, – Майкл, хватит вчерашнего позора. К таким вещам надо серьезно готовиться. Да и на какую тему выступать?

– Сказали, на любую.

– Нет, не поедем.

– Они заплатят, – сказал Майкл.

– Ты сказал «заплатят»? – напрягся Виктор.

– Нуда.

– То есть дадут деньги?

– Разумеется.

– Сколько?

– Я не знаю.

Мы с Виктором переглянулись.

– Хорошо, Майкл, едем.

– Но только из уважения к тебе!

Довольный Майкл тут же начал звонить в университет. Еще бы. Рядом с нами он становился популярным человеком. Вчера – радио, телевидение. Сегодня – приглашение из университета. На том конце провода кто-то взял трубку. Майкл радостно передал, что мы согласны.

– Спроси, мне форму надевать? – поинтересовался Шлейкин.

Майкл уточнил. Потом переспросил еще раз. Положил трубку. Удивленно пожал плечами:

– Ответили, что форма не нужна.

– Ты верно понял?

– Именно так. Сказали твердо. Форма исключается.

Приезжаем в университет. Я, Лена и Виктор. Молодой профессор ставит задачу. Мы будем выступать перед студентами четвертого курса ровно по пятнадцать минут. Вопросов из зала не будет. После того, как сделаем доклады, можем уходить.

– Кто будет переводить? – спросила Лена. – Требуется моя помощь?

– Нет, – ответил профессор, – это наша проблема. Можете погулять в саду. У нас прекрасные цветники, имеются редкие виды деревьев.

Лена сначала обрадовалась:

– Слава богу. Не нужно повторять всякую вашу ахинею.

– Но-но, – сказал Виктор, – несли бы ахинею, не пригласили бы.

– Сама удивляюсь, – подумав, сказала Лена. – Знаете, мне вас даже отпускать как-то боязно. За Сергея я более-менее спокойна. А вы, Виктор, можете наговорить бог весть что, – она повернулась к профессору: – Какие темы вас интересуют?

– Все что угодно. Мы хотим больше знать об СССР.

– Вначале расскажу в общих чертах о политической ситуации в стране, – предлагаю я. – Затем о свободе слова и проблемах журналистики.

– О’кей, – соглашается профессор.

– А я, – говорит Виктор, – дам общую характеристику дорожно-транспортных происшествий в городе и… доложу о структуре ГАИ.

– Замечательно.

– Вы думаете, это действительно заинтересует аудиторию? – удивляется Лена.

– О да! Крайне интересно.

– Лена, спроси про деньги, – тихо говорит Виктор. – Не доверяю я этим капиталистам. Прочтешь лекцию, а заплатить забудут. Как у нас в ГАИ. Наобещают, а потом заныкают.

– Здесь не ГАИ, – сказала Лена, – переводить не буду.

– Тем более, – говорю, – что свои премиальные вы на дежурстве не упустите.

– Естественно, – соглашается Виктор.

– Пошли?

Заходим в аудиторию. Я, профессор и Виктор. В зале – человек семьдесят. Молодые симпатичные ребята. Почти как наши. Только одеты поярче. И держатся посвободней.

Все встали. Мы поздоровались с Виктором по-русски. Они нестройно ответили на своем.

– Прошу, начинайте, – дал мне знак профессор.

Ну, я начал. Рассказал о политических изменениях, новых веяниях. О перестройке, гласности, слабых ростках демократии. В общем, поведал кое-какие новости из центральных газет.

Вижу, слушают внимательно. С интересом. Вопросов не задают. Многие что-то пишут. Вроде даже конспектируют. Только разошелся. Преподаватель машет – стоп. Теперь Виктор.

Виктор растерялся. Поплыл. Отошел от намеченного плана. Начал с деталей.

– Не все так плохо в государственной автоинспекции, как многие из присутствующих здесь, наверное, думают. – Виктор ждал опровержений выдвинутого тезиса. Зал держался индифферентно. Пришлось заходить с другого боку. – Вот был у меня недавно такой случай. Останавливаю «жигули». За рулем тетка лет пятидесяти. Ну, вы знаете наших деревенских. Можно сказать – баба. Прямо на моих глазах за минуту она делает шесть нарушений ПДД. Шесть! ПДЦ – это правила дорожного движения. Понятно?

Переехала сплошную – раз. Развернулась через два трамвайных пути – два, встала под знаком «остановка запрещена» – три…

– Виктор, – говорю тихо, – не отходи от намеченных тезисов. При чем тут бабка?

– История-то хорошая, – отвечает Виктор. – Я ведь с нее ничего не взял. – Шлейкин снова повернулся к аудитории. – Я ее отпустил. Вижу, тетка с деревни. Ну что с нее брать. Мы ведь не изверги какие.

Аудитория никак не отреагировала. Глядела на докладчика так же сосредоточенно и внимательно. Многие продолжали конспектировать.

– Ладно, – успокоившись, сказал Виктор. – Теперь о статистике ДТП в нашем районе. Статистика, прямо доложу, нерадостная. Удручающая, надо признать, статистика. Приведу несколько цифр… – Шлейкин задумался. Посмотрел на меня. Сказал озабоченно: – Слушай, никаких цифр не помню. Чего говорить-то?

Аудитория терпеливо ждала. Время топталось на месте так же медленно, как Шлейкин за трибуной.

– Можно о правилах дорожного движения? Вкратце.

Профессор не возражал. Виктор начал со знаков.

– Существуют несколько видов дорожных знаков. Предупреждающие, запрещающие, информационные… Предписывающие. А также знаки приоритета и сервиса…

На этом и закончили. Профессор указал на часы и попросил студентов встать. Они поднялись и зааплодировали. Коротким жестом преподаватель усадил аудиторию. Студенты достали ручки, бумагу и тут же начали что-то писать. Кажется, мы с Виктором их больше не интересовали. Вышли в коридор. Нас поджидали взволнованные Майкл и Лена.

– Ну как?

– Неясно, – говорю. – Лично у меня сложилось двоякое впечатление.

– Что тут неясного? – сказал Виктор. – По-моему, абсолютный успех. Слыхала, как хлопали? Стоя аплодировали.

Вышли на улицу. Майкл поинтересовался, как мы все-та– ки выступили. Профессор ответил, что хорошо. Он достал из кармана два конверта. Для меня и Виктора. Еще раз всех поблагодарил. Извинившись, вернулся в аудиторию.

Мы сели в машину. Виктор открыл конверт. Лицо его все еще пылало.

– О боже! Не верю. – Виктор вытащил и расцеловал зеленую купюру. – Пятьдесят баксов! Не может быть! Серж, посмотри у себя. Возможно, это на двоих?

Открываю свой конверт:

– Аналогично.

– Невероятно, – ликует Виктор. – Пятьдесят баксов за четверть часа!

– Это очень большие деньги, – соглашается Майкл. Видно, что он сам не ожидал таких высоких гонораров. – Очень, очень хорошие деньги.

Майкл завел двигатель. Виктор тут же приступил к расчетам.

– Пятьдесят за пятнадцать минут. Двести за час. Тысяча шестьсот баксов за смену. Майкл, какая у тебя зарплата?

– Это не принято обсуждать в Америке, – говорит расстроенная Лена. Ей было обидно. Не удалось заработать.

– Ничего, Майкл свой. Сколько получаешь в месяц, Майкл?

Майкл что-то долго подсчитывал в уме. Наконец ответил:

– Шесть тысяч. Но это без вычета налогов. Надо отнять иншуренс – страховки за дом, машину, медицинское обслуживание, банковские кредиты… Остается меньше половины.

– А я, Майкл, видал? Могу на одних лекциях заработать за день тысячу шестьсот долларов!

– Это очень много. Даже для Америки.

– Майкл, организуй нам еще выступления. И вообще, бросай работу. Создадим фирму. Будем ездить по стране. Читать лекции. С нами не пропадешь.

– Хорошо. Я подумаю, – улыбается Майкл.

В тот день как-то неожиданно еще раз всплыла тема зарплат.

Назавтра мы собрались ехать в Вудсток. К подруге Барбары и Майкла.

– Для этого, – сказала Барбара, – мне придется работать ночью.

В небольшой мастерской, стоявшей рядом с домом, Барбара занималась производством изделий из керамики. Она изготавливала нехитрый ширпотреб: вазы, кувшины, рамки под фотографии, сувениры с видами Аннаполиса и Балтимора, ангелочки, цветочки. Сама придумывала темы и формы. Сама лепила, раскрашивала, обжигала…

За ужином мы вызвались помочь хозяйке.

Спустя час под ее присмотром Виктор месил глину. Барбара с Леной заливали формы. Мы с Майклом обжигали глиняные изделия в специальной электрической печи. Работали допоздна. Наговорились досыта.

– Барбара, а какой у тебя отпуск?

– Не знаю.

– Как это? – удивляется Виктор. – У меня больше тридцати. Двадцать четыре дня. Плюс выходные, плюс отгулы, плюс северные. А у тебя?

– Не знаю, – улыбается Барбара.

– Ну вот, к примеру, тридцать дней в году можешь взять?

– Могу.

– А сорок?

– Конечно.

Обалдевший Виктор прекращает работу.

– А два месяца?

– Да хоть полгода, – переводит Лена.

У Виктора падает инструмент из рук.

– Ты можешь взять отпуск на полгода?

– Разумеется, – говорит Барбара, – я могу отдыхать еще дольше.

– Так почему же мы здесь вкалываем? Бери отпуск. И бросим это дело.

– А кто мне заплатит?

– Как кто?

Для нас очевидно: за все рассчитывается государство.

– Кстати, сколько раз в месяц тебе платят? У нас два раза. Аванс и получка. А у вас?

– У нас зарплату я могу получать хоть каждый день. Виктор остолбенел.

– Cepera, ты слыхал? Отпуск – сколько хочешь. Зарплата каждый день. Коммунизм. Устрой меня в свою контору.

– В какую?

– Ну, где ты получаешь зарплату.

– Я сама себе плачу.

– Возьми меня к себе.

– Хорошо. Считай, что ты принят.

Виктор доволен.

– Можно еще один вопрос? – через минуту спрашивает Шлейкин.

– Можно.

– Барбара, – говорит Виктор, отвлекшись от мешалки. – Что?

Виктор подмигивает нам с Леной:

– Барбара, когда у нас зарплата?

– Вот мы доделаем эту партию и сдадим в магазины. Они будут долго продавать. Затем на мой счет перечислят деньги. Я вычту из этой суммы все затраты…

– Какие такие?

– Те расходы, которые требуются для производства. – Барбара начинает перечислять: – Глина, краски, транспорт, электричество. В расходы могут войти затраты на рекламу, на организацию презентаций.

– Это что?

– Угощение для публики… Иногда я устраиваю показ новых образцов. Накрываю стол.

– Пиво может войти в затраты?

– Почему нет? И спиртное, и продукты… Еще я плачу налоги. Много налогов. То, что остается, может идти нам на зарплату.

– А если не остается. Такое бывает?

– Бывает.

– И что тогда?

– Тогда нам с тобой нечего будет есть, – просто отвечает Барбара.

Виктор некоторое время молчит, сосредоточившись на работе. Затем говорит:

– Барбара, ты меня еще не записала в свою фирму?

– Уже.

– Вычеркивай на фиг! – требует Шлейкин. Под общий хохот.

Утром мы тщательно заворачиваем продукцию в бумагу и упаковываем в коробки. Складываем их у самой дороги. Умываемся, приводим в чистоту одежду, завтракаем. Выходим из дома. Недовольный Виски лениво посматривает на нас заспанными глазами.

– Жди, – приказывает ему Майкл.

Барбара чиркает какую-то записку и кладет ее в верхний ящик:

– Поехали.

– А кто примет товар? – забеспокоился Шлейкин.

– Заберут без нас.

– Как это? Я не поеду, – говорит Виктор.

– Почему?

– Вдруг сопрут. Правда жалко. Всю ночь пахали. Мы с Виски остаемся. Будем стеречь.

Барбара и Майкл только улыбаются.

– Чего смеетесь? Я серьезно. Пропадет же работа!

– Украдут? Это исключено. По крайней мере, никогда такого не было.

Виктор не успокаивается:

– Еще товар надо передать по накладной. Как положено. Сдал – принял.

– Я вложила перечень изделий, – говорит Барбара.

– А если торгаши разобьют? Потом скажут, так и было. Или недостача. Вы еще не знаете этих прохвостов. Украдут и всё свалят на вас.

Майкл и Барбара только усмехались:

– Виктор, ты плохо думаешь о людях.

– Я их знаю с рождения. Как же я, по-вашему, должен о них думать?

– Поехали, Виктор.

Шлейкин еще какое-то время упирается. Потом все же опускается рядом со мной на заднее сиденье.

– Серж, ну хоть ты им скажи. Что за страна? Прямо как дети.

По полудню добрались до дома Беверли. Он находился на опушке леса. Большое поместье с хозяйственными зданиями и садом. Встретили нас хозяйка дома Беверли и ее тринадцатилетняя дочь Сара. Они стояли на крыльце большого трехэтажного дома. Дородная Беверли напоминала купчиху Кустодиева. Худенькая Сара терялась в складках ее широкого платья. Барбара представила нас. Майкл расцеловался с хозяйкой дома. Сара сказала по-русски:

– Здравствуйте. Добро пожаловать!

– Привет, – почему-то сразу обрадовались мы. Будто встретили родного человека.

– Я учу русский, – сказала Сара.

– А мы его уже знаем, – ответил Виктор.

Сара рассмеялась и тут же вызвалась показать нам свои владения. Мама не возражала.

В двух сотнях метров от дома находилась конюшня. Там шумно перебирали копытами несколько статных жеребцов.

– Мы с мамой по воскресеньям занимаемся верховой ездой. Это Дон, а это Ваня. Правда, красивые?

В углу конюшни стояло полдюжины клеток. В них, будто направленные радиолокаторы, шевелились длинные уши.

– Мы еще выращиваем кроликов.

– Для еды? – спросил Виктор.

– Простите, я не хорошо понимаю.

– Для еды, – я хлопнул Виктора сзади, – что вы им даете?

– Чем кормим? Морковка, капуста, – Сара показала на ящик с овощами. Можете их угостить. – Правда, они смешные?

Затем она повела нас вглубь чистого, светлого леса. Остановились на берегу небольшой речушки. В прозрачной тени веселились стайки мелких рыбешек. Тут же, не обращая на них внимания, лениво шевелили хвостами довольно крупные экземпляры.

– Это форель, – сказала Сара.

– Ее можно поймать и съесть? – поинтересовался Виктор.

– Разумеется. Но мы этого не делаем. За рыбой ездим в супермаркет.

– А другим людям можно здесь рыбачить?

– Нет. Это частная территория. Видите, – Сара показала на металлический колышек с надписью «Private».

– Привет, – прочитал Виктор.

– Прайвет, – улыбнулась Сара. – Как это по-русски? Частное владение.

– То есть ваша собственная речка.

– Не вся, – рассмеялась Сара, – только часть.

Она снова побежала вперед.

– Интересно, – сказал Виктор вполголоса, – простым людям здесь хоть искупаться можно?

– Была бы твоя речка, ты бы разрешил? – спрашиваю.

– Нет, конечно, – без раздумий ответил Виктор.

Сара остановилась у небольшой излучины.